Новое на сайте

Популярное

Александр Торопцев. Книга «История викингов»

E-mail Печать PDF
Оглавление
Александр Торопцев. Книга «История викингов»
Глава I. Вводная
Глава II. Римская держава и германские племена до III в. н.э.
Глава III. Великое переселение народов
Глава IV. От Карла Великого до Рагнара Кожаные Штаны
Глава V. Веер викингов
Глава VI От эпохи викингов к эпохе мировой распри
Глава VII. Европа после Эпохи викингов. XI – XV вв.
Глава VIII. Справочная
Оглавление
Все страницы

Книга «История викингов»

В книге «История викингов» Александр Торопцев, автор более 40 книг по мировой и отечественной истории, объемно и в разножанровой манере поведал о причинах возникновения Эпохи викингов, о самой эпохе и том, что она дала тем странам, в которые с середины VIII по середину XI века врывались с оружием в руках дерзкие «люди Севера». Насыщенные фактологическим материалом хронологические своды, увлекательные героические рассказы, обильные фрагменты из фольклора и эпоса народов Европы, а также из трудов древних и средневековых писателей, мемуаристов, хронистов и историков, историологические эссе и биографические очерки из жизни самых выдающихся викингов (норманнов, варягов), а также повелителях и полководцев разных стран, вынужденных организовывать отпор натиску неистовых «людей в кольчугах», создают объемную, многоцветную панораму событий на огромной территории планеты Земля: от Америки и Гренландии до низовья Волги и от Скандинавского полуострова и Биармии до Северной Африки и Передней Азии в весьма обширном временном интервале: с середины I тыс. до н.э. до XIV – XV вв. н.э. Завершает книгу большой библиографический свод, в трудах которого, переведенных на русский язык, читатель найдет более детальную разработку любой из проблем множественной во всех ее проявлениях «Эпохи викингов».

 

Книга «История викингов» А. П. Торопцева и Эпоха викингов

В новой книге Александра Торопцева, известного русского писателя и историка, руководителя семинара в Литературном институте им. А. М. Горького, автора более 40 книг по мировой и отечественной истории, с присущей эмоциональностью, жесткой логикой, основанной на фактологической достоверности и планетарной охватности, рассказано об одном из самых ярких явлений в мировой истории: Эпохе викингов. Именно явлений, а не событий и тем более не фактов. Героика военных походов и психология человека, вынужденного воевать, удивительная метаморфоза «людей Севера», в начале Эпохи викингов по язычески яростно громивших церкви и монастыри, но вскоре принявших крещение и превратившихся в преданных исполнителей воли пап Римских, и причины этого духовного перевоплощения, неспособность народов Европы дать достойный отпор пришельцам с Севера, и причины удивительных с военной точки зрения побед викингов, и последствия деяний викингов для народов Европы – все это отражено в книге Александра Торопцева «История викингов». Смело, но логически обоснованно, звучит в этой работе авторская версия причин и следствий так называемого «призвания варягов на Русь».  В ней автор остается патриотом земли Русской, корня и первоначала всего русского, российского. В книге широко используются переводные источники, которые не только привносят в повествование психологические краски времен и стран, но и помогают писателю и читателю душевно осмыслить и логические обосновать бурные годы, десятилетия и века Эпохи викингов, понять ее героев и антигероев.

Александр Торопцев

История викингов

 


 

Глава I. Вводная

 

Беда острова Линдисфарн

 

В июньский полдень 793 г. стояли молчаливые монахи на каменистом берегу острова Линдисфарн, расположенном неподалеку от северо-восточной оконечности Альбиона, и смотрели в морскую серебристую даль. С востока, гонимые ветром судьбы, приближались красные четырехугольные паруса диковинных кораблей с высокими фигурными носами.

Сто пятьдесят лет единственные обитатели небольшого острова вели здесь суровую жизнь аскетов, посвятивших себя Богу Иисусу Христу. Никто им не мешал. Дни бежали за днями, как волны спокойного моря. Очень хорошее место выбрали монахи для монастыря. Здесь почти не было растительности, каменистая почва давала небольшой урожай, море подкармливало монахов. В дни отливов между Альбионом и Линдисфарном образовывалась влажная полоса земли, к монахам приходили люди, но мало приходило людей сюда. И было здесь тихо. Суета земная, шум обжитых людьми мест таял в ропоте волн, страсти людские тонули в бесконечной череде волн, – тихо было здесь, на острове Линдисфарн. Здесь люди мечтали очистить души свои от всего ненужного… от всего человеческого.

Вождь викингов – зоркий был глаз у него – еще издали заметил на возвышенности группу монахов, и чем ближе подходили краснокрылые драккары к острову, тем крепче сжимал он меч в руке. Вот – берег. Вождь глянул на меч, на синей стали у рукояти, он сам вырезал руны – руны удачи. Секрет магии рун передал ему старый вождь.

– Вперед! Вперед! Удача ждет нас! – крикнул викинг, заметив, как с каменистого холма пошел навстречу пришельцам одинокий монах, высокий, худой, старый – жить ему осталось немного.

На берег вышли люди с боевыми топорами, облаченные в черные кольчуги. Впереди поднимался по камню пологого склона вождь с мечом в руке. На мече были начертаны руны удачи. По камню пологого склона спускался монах в старой рясе. Он хотел приветствовать пришельцев. Так заведено у всех добрых народов мира – приветствовать гостей.

Руны удачи на синем металле видно было хорошо в тусклом свете облачного полдня. Вождь не дождался приветственной речи, меч взметнул он над шлемом высоким, и пал удивленный монах с рассеченной головой на землю. И кровь жадной струей – быстрой змеей – побежала по камню вниз к ровно шуршащему морю, к воде. И кровь лизнула руны на мече, и зазвенел от счастья меч, и топоры в руках викингов задрожали от жажды крови.

И задрожали от страха души монахов. Бросились они врассыпную от пришельцев, но остров был слишком мал, чтобы сберечь хотя бы одного из них от топоров, жаждущих крови, от мечей, от диких глаз викингов – золото и серебро мечтали добыть эти люди, но мало богатств припасли монахи в монастыре. Все богатство – в душах людей.

Беззащитные люди Божьи умоляли пришельцев пощадить их, пощадить монастырь, но люди в кольчугах не понимали их, словно бы детская беспомощность и старческая тяга к жизни были неведомы в тех краях, откуда прилетели гонимые ветром драккары викингов. Монастырь они разграбили, много монахов убили, кому-то повезло чуть больше – их взяли в плен.

Закончив дело, викинги отыскали на берегу уютное местечко, сели пировать. Горел костер, разбрасывая золотые брызги, жарилось мясо, разливалось вино в большие медные чаши – их осторожно передавали по кругу сильные руки. Скупо пировали викинги, дети заливов, дети фьордов, но в этой скупости чудилась пленникам дикая мощь…

 

Мы пропели обедню на копьях

Начали от раннего утра

Продолжали до ночи!

 

Нестройным хором начали суровую песнь дети сурового края, долго горланили они, до поздней ночи. Потом был краткий сон. А утром драккары викингов покинули Линдисфарн с громкой песней моря.

 

Буря помогает рукам

Наших гребцов,

Нам служит ураган

И несет нас,

Куда хотим.

 

Грустные монахи не могли понять, почему так счастливы эти люди – убийцы, почему Бог не покарает. Молча сидели они, связанные, на палубе и слушали шум моря и песню викингов.

Они еще не догадывались, что началась драматичная, для многих трагичная, а для кого-то героическая эпоха викингов. Но они могли не только догадываться, но и знать наверняка, что ждет Европу в последующие времена.

 

«Люди Севера»

Это был не первый налет «людей Севера» на чужую землю, но он так крепко врезался в память людскую, что именно с этого дня многие специалисты начинают отчет Эпохи викингов.  В последний раз «люди севера» соберутся в поход в 1066 г. во главе с Харальдом Суровым (Хардероде). Почти три столетия дети скандинавских фьордов, островов Балтийского и Северного морей держали в напряжении и страхе всю Европу (Восточную, Западную и Островную), а также народы и государства Средиземного моря вплоть до Константинополя. Они ходили в Гренландию, в Виноградную страну (в Северную Америку). Их называли норманнами, викингами, варягами в Восточной Европе, верингами – в Византийской империи.

Дикая отвага, могучий дух, неистребимая тяга к победе, к наживе, воинская выучка и смекалка, беспощадное отношение к противнику, высочайшая степень обучаемости, организаторский талант, завидное упорство, столь же завидное воинское трудолюбие – все это демонстрировали «люди Севера» в течение долгой-долгой Эпохи викингов. Но не только воинскими подвигами и жестокостью запомнились они людям. Норманны сыграли важную роль в противостоянии Западной Европы и мусульманского Востока, неоднократно побеждая великих воинов ислама. Они внесли заметный вклад в государственное строительство народов Европы.

Осмысляя «Дело людей Севера», любой думающий человек не может не задавать себе сложнейшие вопросы, которые касаются не только очерченного нами пространственно-временного интервала, но и мировой истории в целом.

Почему, например, народы Европы не смогли дать им достойных отпор, ведь отряды «людей Севера» значительно уступали по численности войску любого (!) государства, в пределы которого они врывались?

Почему в течение почти трех веков в относительном небольшом ареале Европы постоянно, с некоторыми временными перерывами генерировала столь мощная людская энергия, выплескивая «могучих людей в кольчугах»?

Случаен ли этот факт «скандинавского извержения», или существует какая-то причинно-следственная нить это крупного даже в планетарном масштабе исторического события? Можно ли назвать это событие историологичным?

Существовали ли подобные события в Мировой истории?

Возможно ли народам, стремящимся к мирной жизни, прогнозировать подобные «извержения» могучих людских вулканов? Актуален ли этот вопрос в настоящее время?

Правы ли те специалисты, которые утверждают, например, что Древнерусское государство создали варяги?

Уже перечисленные вопросы (а это только малая часть вопросов!) говорят о многомерности, многосложности «Истории викингов» в Мировой истории, а значит, и о необходимости многомерного же, глубинного подхода к изучению «Дела людей Севера». Между прочим, эти вопросы не давали покоя не только историкам или философам, или государственникам, но и … самим же «людям Севера» на всем протяжении «Эпохи викингов», сразу после и гораздо позже нее.

 

Чтобы разобраться

Для того, чтобы разобраться во всех сложностях столь объемной эпохи, столь напряженного явления в истории народов Европы и пограничных с нею стран, необходимо, по нашему глубочайшему убеждению, не только изложить историю викингов, но и рассказать о ее предыстории, а также поведать читателю о важнейших событиях в этой части Земного шара после похода Харальда Сурового на Альбион.

Жизнь – логична во всех ее проявлениях. В этом может убедиться любопытный читатель, прочитав историю сотворения мира Господом Богом. Логичность жизни подтверждается историей нашей планеты. Но почувствовать логику историю могут только те люди, которые изучают ее, помня о трех уровнях познания: уровне фактов, уровне событий, уровне явлений.

Факт сам по себе случаен, причинно не обусловлен, точечен. Фактов бесконечное множество. Своей массой они-то и пугают хорошего человека, решившего познать историю: как много нужно всего узнать! Факты отталкивают даже сильных людей. Факты дезорганизуют в том случае, если полагаться только на факты, забывая второй и третий уровни познания истории.

События являются, во-первых, следствием движения Земного шара в каком-то интервале пространственно-временного поля, во-вторых, они, как правило, сами служат причинами последующих событий. Они причинно объемны. Событий на несколько порядков меньше, чем фактов. Но это не значит, что изучать и осмысливать их легче, чем изучать и осмысливать хаотичное множество фактов.

Явления в жизни Земного шара имеют целый пучок причин, социальных, природных, астрономических, психологических (Земной шар есть социально-психологический единый организм). До сих пор человечеству не удавалось достойным образом подготовиться  к достойной существа разумного «встрече» того или иного явления, хотя, как правило, они, явления, не налетают на Земной шар неожиданным ураганом. Вспомним, например, какой вред цивилизационному процессу принесло так называемое Великое переселение народов, сколько шедевров Древнего мира было загублено во всех цивилизационных центрах планеты в те страшные века, сколько всего забыли люди! Великое переселение народов – земношарное явление, которое сформировалось из пучка причин и разбросало по земному шару столь же сложный пучок исторических установок для тех или иных территорий, на которых начиналась новая жизнь новых народов, рожденных в оргиастических утомительных войнах оседлого люда с босоногими переселенцами.

«Эпоха викингов» с неба не свалилась, кирпичи в пустынях на головы путников беспричинно не падают. Дело викингов – это одна из нитей сложного, прочнейшего каната жизни. Оно имеет 1) множественную причину (как и любое крупное явление), 2) само дело (т. е. «Эпоху викингов» во всем ее глубинном объеме) и 3) следствие, т. е. историю народов и стран, куда ходили «люди севера», в первые несколько веков после экспансии викингов.

 

Герои, страны и эпохи

Главными героями нашей книги являются, с одной стороны, обитатели Скандинавского полуострова, Дании, некоторых островов Балтийского и Северного морей, которые (обитатели) низвергались мелкими и крупными лавинами на страны Островной Европы, Западной Европы, Восточной Европы, Средиземноморья, Причерноморья, Каспия, Малой Азии, ходили далеко на запад, в Гренландию, в Америку, а с другой стороны, - претерпевшие многие беды от налетов викингов народы перечисленных стран.

В данной работе будет поведано: 1) о противостоянии Римской державы с племенами и народами, обживавшими Европу севернее границ Римской империи (середина I тысячелетия до н. э. – первые века н.э.), 2) о Великом переселении народов, в котором заглавную роль сыграли германские племена, обитавшие когда-то в Скандинавии (III – VII вв. н. э.), 3) об Эпохе викингов (середина VIII в. – 1066 г.), 4) о странах Европы после Эпохи викингов (XI – XV вв.)

 


 

Глава II. Римская держава и германские племена до III в. н.э.

 

Из ничего, словом, должно признать, ничто не родится,

Ибо все вещи должны иметь семена, из которых

Выйти могли бы они и пробиться на воздух прозрачный.

(Лукреций. О природе вещей. М., 1937. С. 39)

 

Путешественники античного мира

Не сложно догадаться, что путешественники, скажем, времен египетской царицы Хатшепсут, имели гипотетическую возможность плавать на Альбион и другие острова, расположенные западнее и северо-западнее Европы, но пока точных свидетельств этого историческая наука не имеет. И обратного движения с севера на юг тоже пока не зафиксировано в источниках.

 

Ганнон

Карфагенский мореплаватель, флотоводец VII – VI вв. до н. э. Совершил плавание вдоль западного берега Африки и основал ряд пунийских колоний. Описание плавания Ганнона («Перипл») дошло в древнегреческой переработке.

 

Гимилькон

Карфагенский мореплаватель VII – VI вв.до н.э. ходил в дальние и продолжительные путешествия вдоль берегов Африки, Испании и Галлии; первый посетил Северный океан и указал путь к Британским островам. О его путешествиях имеется очень мало сведений.

Путешествие Пифея

Пифей (Питеас) (IV в. до н. э.) - древнегреческий мореплаватель, географ, астроном и математик, уроженец Мессалии... Между 350 и 320 гг. до н. э. совершил плавание вдоль северных берегов Европы. Открыл острова Зеландия, Великобритания и Ирландия, полуострова Бретань и Скандинавский, моря Северное и Ирландское, проливы Каттегат и Бискайский зал. Вычислил наклон плоскости эклиптики к плоскости небесного экватора, первым указал на связь между движением Луны и приливно-отливными явлениями океана. Подлинных свидетельств самого Пифея о его путешествии не сохранилось, но есть ссылки о нем у других авторов поздней античности. Страбон, ссылаясь на записки Пифея, отмечал:

«В описании стран Европы Полибий заявляет, что он умалчивает о древних географах, но рассматривает взгляды Дикеарха и Эратосфена, которые критиковали их, а также Пифея, который многих ввел в заблуждение. Ведь Пифей заявил, что прошел всю доступную для путешественников Бреттанию, он сообщил, что береговая линия острова составляет 40 000 стадий, и прибавил рассказ о Туле и об областях, где нет более ни земли в собственном смысле, ни моря, ни воздуха, а некое вещество, сгустившееся из всех этих элементов, похожее на морское легкое; в нем, говорит Пифей, висят земля, море и все элементы, и это вещество является как бы связью целого: по нему невозможно ни пройти, ни проплыть на корабле. Что касается этого, похожего на легкое вещества, то он утверждал, что видел его сам, обо всем же остальном он рассказывает по слухам. Таков рассказ Пифея; он добавляет еще, что при возвращении из тех мест он посетил всю береговую линию Европы от Гадир до Танаиса». (Страбон. География. В 17 книгах. М., 1994. С. 106).

Страбон весьма скептически относился к сведениям, приписываемых Пифею. Однако позднейшие ученые доказали, что многое из того, о чем говорил Пифей, соответствует действительности. К сожалению, его труд, как сказано было выше, не сохранился, и этот факт специалисты называют одной из самых больших потер для географической да и для исторической науки. Мы приведем еще несколько цитат из «Географии» Страбона.

«Пифей заявил, что прошел всю доступную для путешественников Британию, он сообщил, что береговая линия острова составляет более 40 000 стадий, и прибавил рассказ о Фуле (Туле) и об областях, где нет более ни земли в собственном смысле, ни моря, ни воздуха, а некое вещество, сгустившееся из всех этих элементов, похоже на морское легкое; в нем, говорит Пифей, висит земля, море и все элементы, и это вещество является как бы связью целого: по нему невозможно ни пройти, ни проплыть на корабле. Что же касается этого похожего на легкое вещества, то он утверждает, что видел его сам, обо всем же остальном он рассказывает по слухам».

«Туле, по словам Пифея, отстоит от Бреттании к северу на 6 дней морского пути и находится вблизи замерзшего моря».

«Люди, живущие там, питаются просом и другими злаками, плодами и кореньями; а где есть хлеб и мед, там из них приготавливается и напиток. Что касается хлеба, говорит он, то так как у них не бывает солнечных дней, они молотят хлеб в больших амбарах, свозя его туда в колосьях, ибо молотильный ток они не употребляют из-за недостатка солнечных дней и из-за дождей».

Пифей в своем путешествии миновал Оркнейские острова, расположенные севернее Шотландии, поднялся на такую широту, где «летом ночь не превышала двух часов» после шестидневного плавания по Северному морю Пифей достиг земли, известной с тех пор под названием Крайнее Туле. По-видимому это был полуостров Скандинавия. Но дальше он идти не рискнул. «Дальше не было ни моря, ни земли, ни воздуха». Он повернул назад, затем взял курс на восток, подошел к устью Рейна, где обитали остионы, миновал земли, на которых обитали германцы, приплыл к устью большой реки, названной им Таис (ученые считают, что это была Эльба), после чего он отправился на родину, в Массалию.

Об этом путешествии важно помнить еще и потому, что Пифей достиг тех, земель, которые позже станут эпицентром урагана викингов.

Кимвры и тевтоны

В I в. до н.э. римляне уже узнали, пусть и не в полной мере, какую силу представляют собой германские племена.

Германцы древние – обширная группа племён, занимавших в I в. до н. э. территорию между нижним Рейном и Вислой, Дунаем и Балтийским и Северным морями и южную Скандинавию. Впервые сведения о них встречаются в письменных источниках у Пифея (Питеаса) из Массилии (IV в. до н. э.). А в конце II в. до н.э. произошло первое столкновение римского войска с германскими племенами кимвров и тевтонов, вторгшихся в пределы Римской державы.

Кимвры и тевтоны обитали на Ютландском полуострове. Во II в. до н.э. кимвры отправились в поход к берегам Черного моря, пограбили там, но на обратном пути натолкнулись на живших в пределах современной Чехии боев, потеснивших их на юг, и осели к северу от устья реки Альбий. В 113 г. до н.э.  кимвры потребовали земель от пропретора Гнея Папирия Карбона в Иллирии и в Норике. Тот пытался отделаться от варваров хитростью, но они разгромили его войско в битве при Норее. Затем кимвры пошли на север, обогнули Альпы, соединились с несколькими кельтскими племенами гельветов, а у Рейна — с тевтонами. Собрав тем самым 300 тыс. воинов, они без особого труда опустошили Галлию между Роной и Пиренеями. Только бельгам удалось одержать над ними победу в открытом сражении.

Оставив награбленную добычу в крепости Адуатике, грабители пошли на юг в римскую Провинцию и вновь просили у пропретора разрешения поселиться на территории державы. Взамен они обещали охранять границы империи и помогать римлянам в войнах. Вновь получив отказ, кимвры и тевтоны с союзниками в 109 г. до н.э. разгромили войско консула М. Юния Силана. В 107 г. до н.э. они повергли войско М. Аврелия Скавра, легата консула Л. Кассия. 6 октября 105 г. до н.э. при Араузио (правильнее Аравсион, современный Оранж) в бою с кимврами и тевтонами потерпело поражение войско Кв. Сервилия Цепиона и Гн. Манлия Максима. В этом сражении погибли все 80000 римлян. В войске побежденных не осталось ни одного человека, который мог бы сообщить согражданам о страшной трагедии.

В 104 г. до н.э. римляне для ведения войны со столь серьезным противником заочно выбрали консулом Гая Мария, победоносно завершившего Югуртинскую войну и пленившего в Африке царя Югурту. Марий действовал осторожно, наверняка. Он стоял у Роны в хорошо укрепленном лагере и упражнял войско, пока неприятель разорял северную Галлию и Испанию. На пути врага в Италию лагерь Мария. В 102 г. до н.э. тевтоны и кимвры подошли к лагерю, но штурмовать сильное укрепление не рискнули и пошли дальше, уверенные, что римский полководец не рискнет напасть на них: их было так много, что они шли мимо лагеря Мария шесть суток. Злые шутки налетчиков нервировали римлян, но опытный полководец спокойно ждал своего часа.

Когда последние отряды противника прошли, консул повел легионы за ним, и, выбрав удобный момент, напал и разгромил непрошенных гостей в битве при Секстиевых водах. Кимвров однако было много. Они набрали новое войско и в том же году ворвались через современный Тироль в Италию, разбили войско консула Квинта Лутация Катулла. Но в 101 г. до н.э. Марий соединился с Катуллом и одержал полную победу над врагом в битве на Равдийских полях, у города Верцелл между Турином и Миланом. 150 тысяч кимров и их союзников – мужчины, женщины и дети – частью погибла на поле битвы, частью попала в римское рабство.

 

Древние авторы о германцах

Страбон (64/63 до н. э. — 23/24 н. э.) – древнегреческий географ и историк. Родился в Амасии в Малой Азии, путешествовал по Греции, Малой Азии, Италии и Египту. Написал не дошедшие до нас «Исторические записки», задуманные как продолжение истории Полибия и содержавшие описание событий со 146 до н. э. (разрушение римлянами Коринфа и Карфагена) до около 31 до н. э. (видимо, до битвы при Акции). Кроме этого в 7 г. до н.э. он написал «Географию» как продолжение «Исторических записок». В «Географии» Страбон описывал ойкумену на основе обобщения известных к тому времени данных. Историографы называют это сочинение итогом географических знаний античности. Вот что он писал о германцах.

«Посидоний считает, что переселение кимвров и родственных им племен из их родной страны произошло вследствие внезапного наступления моря». (Страбон. География. В 17 книгах. М., 1994. С. 104).

Эта ссылка на Посидония кроме всего прочего дает один из ответов на вопрос, почему же извергался «Скандинавский вулкан», какие причины гнали людей из родного края в чужие страны, где их никто с распростертыми объятиями не ждал? Повторяю: это один из ответов. Его, впрочем, отвергает сам Страбон.

«Что касается кимвров, то одни рассказы о них не точны, а другие – совершенно невероятны. Ведь нельзя считать причиной превращения их в кочевников и разбойников, то обстоятельство, что они были изгнаны из своих жилищ сильным наводнением, когда жили на полуострове». (Там же. С. 268). И дальше древний историк, географ излагает свое опровержение мнения Посидония. Мы не будем цитировать его полностью. Но лишь скажем, что логика Страбона не представляется нам вполне убедительной. Он, например, считает, что для кимвров, живших у моря, привыкших к морю, знавших море, наводнение не могло быть причиной переселения. Конечно же, причины могли быть и другие, причин могло быть несколько, в том числе и наводнение, как одна из причин. Но даже близкий нам опыт XX-XXI вв. с мощными природными катаклизмами говорит о том, что исключать гигантское наводнение как одну из причин переселения кимвров со своей родины не стоит.

«Говорят также, что гельветы (кельтские племена – А. П. Т.), хотя и богатые золотом, тем не менее обратились к разбою, увидев богатство кимвров; во время походов 2 племени погибло, а их было всего 3. Однако война против Божественного Цезаря показала многочисленность потомков уцелевших жителей; в этой войне было уничтожено около 400 000 человек, хотя Цезарь дал возможность спастись остальным (около 8000), чтобы не оставлять в добычу их соседям германцам безлюдную страну». (Страбон. География. В 17 книгах. М., 1994. С. 184).

Это – еще один ответ! Жажда наживы в разные времена и в разных регионах планеты гнала толпы босоногих в богатые страны. Но в данном фрагменте работы Страбона есть одна фраза, на которую нужно обратить внимание: «Однако война против Божественного Цезаря показала многочисленность потомков уцелевших жителей…» Вот – загадка! Потеряв в походах за наживой два из трех племен, гельветы тем не менее в самые кратчайшие довели численность своего племени до 400000 человек. Демографическая динамика! А лучше сказать - демографический бум сопутствовал активности кимров, гельветов, тевтонов в II – I вв. до н.э., а также в I – III вв. н. э. И когда готы выхватили у своих предшественников «эстафетную палочку истории» и началась эпоха готов, демографическая динамика у них была очень положительной. Затем пришло время викингов – и у них с демографией было все нормально.

Загадка? – для автора данных строк, это пока загадка.

Почти три века продолжалась эпоха викингов. Все активные участники этого крупнейшего события теряли людей, главным образом – сильных молодых парней, самых активных «воспроизводителей» рода человеческого, да простят автора добрые читатели за этот вульгаризм. Но точнее и короче не скажешь. Что же это за силища такая, которая заставляла женщин много рожать от тех, чья жизнь постоянно висела на волоске и очень часто обрывалась еще в совсем молодом возрасте?!

«Области за Реном (современная река Рейн – А. П. Т.), обращенные на восток и лежащие за территорией кельтов, населяют германцы. Последние мало отличаются от кельтского племени: большей дикостью, рослостью и более светлыми волосами; но всем остальным они схожи: по телосложению, нравам и образу жизни они таковы, как я описал кельтов. Поэтому, мне кажется, и римляне назвали их «германцами», как бы желая указать, что это «истинные галаты». Ведь слово germani на языке римлян означает «подлинные». (Там же. С. 265). Описывая места обитания германских племен от Рена до Альбия (от Рейна до Эльбы), Страбон по поводу некоторых племен делает следующее сообщение: «Общей особенностью всех племен этой местности является способность легко переселяться из-за простоты их образа жизни и из-за того, что они не занимаются земледелием и даже не делают запасов пищи, а живут в хижинах временного характера. Средства пропитания они подобно кочевникам получают преимущественно от скота, так что по примеру кочевников нагружают свою утварь на повозки и со своими стадами отправляются куда угодно. Есть, однако, более бедные германские племена, как херуски, хаты, гамабривии…» (Там же. С. 266).

На наш взгляд, это – очень важная информация для Генерального штаба, будь таковой в Риме. Здесь сказано о том, что на территории от Рейна до Эльбы проживает очень много племен, всегда готовых воевать, отправляться в дальние походы. Бедность и хорошая рождаемость, не слишком большая привязанность к тому, что люди называют словом Родина, образ жизни некоторых из германских племен, в чем-то схожий с образом жизни кочевников, дикость, физическая сила и выносливость, навыки «людей суровой природы» (охота, рыболовство, примитивное земледелие и т.д.) – так жили германцы многие поколения. Они по сути своей были воинами. Но, как обычно в таких случаях, несуществующий римский Генеральный штаб (т. е. ответственные за военную стратегию и тактику лица) не принимал всерьез ближних и дальних соседей на Севере. Громили галлов, громили кимвров и тевтонов, будем громить их и дальше. Мы – римляне! Нам нет равных в подлунном мире. Так приблизительно думали граждане, воины и полководцы Римской державы во времена Гая Юлия Цезаря, и – вот что показательно в аналогичных случаях Мировой истории! – у них были на это все основания!

А вот, что пишет о германцах Корнелий Тацит.

«В древних песнопениях, - а германцам известен только один этот вид повествования о былом и только такие анналы, - они славят порожденного землей бога Туистона. Его сын Манн – прародитель и праотец их народа; Манну они приписывают трех сыновей, по именам которых обитающие близ Океана прозываются ингевонами, посередине – гермионами, все прочие - истевонами. Но поскольку старина всегда доставляет простор для всяческих домыслов, некоторые утверждают, что у бога было большее число сыновей, откуда и большее число наименований народов, какова марсы, гамбривии, свебы, вандилии, и что эти имена подлинные и древние. Напротив, слово Германия – новое и недавно вошедшее в обиход, ибо те, кто первыми переправились через Рейн и прогнали галлов, ныне известные под именем тунгров, тогда прозывались германцами. Таким образом, наименование племени постепенно возобладало и распространилось на весь народ; вначале все из страха обозначали его по имени победителей, а затем, после того как это название укоренилось, он и сам стал называть себя германцами». (Корнелий Тацит. «О происхождении германцев и местоположение Германии»: в кн. Корнелий Тацит. Сочинение в двух томах. Том первый. Анналы. Малые произведения. М., 1993. С. 354).

Между прочим, данное свидетельство Корнелия Тацита является серьезной «информацией к размышлению» по поводу причин появления имен народов и даже государств. Вспомним, название государства Франции пошло от франков, которые (тоже, кстати, - западногерманские племена!), ворвавшись в Галлию с северо-востока современной территории этого государства, побеждали многочисленные местные племена, обихаживая землю, т. е. создавая пред инфраструктуру будущего государства, вольно или невольно навязывали этому государству свое имя, имя франков. То же самое позже произойдет с Нормандией. Однако следует помнить, что не только, и, как мы думаем, не столько сила победителей и их победы являлись главной причиной появления нового имени государства, сколько разобщенность племен побежденных, каждому из которых легче было смириться с новым именем, чем с именем какого-нибудь старого заклятого врага. Быть может, и слова Русь, росы, русские в Восточной Европе «прошли» именно поэтому.

«Говорят, что Геркулес побывал и у них, и, собираясь сразиться, они славят его как мужа, с которыми никому не сравняться в отваге. Есть у них и такие заклятия, провозглашением которых, называемым ими «бардит», они распыляют боевой пыл, и по его звучанию судят о том, каков будет исход предстоящей битвы; ведь они устрашают врага или, напротив, сами трепещут пред ним, смотря по тому, как звучит песнь их войска, причем принимают в расчет не столько голоса воинов, сколько показали ли они себя единодушными в доблести. Стремятся же они больше всего к резкости звука и к попеременном нарастанию и затуханию гула и при этом ко ртам приближают щиты, дабы голоса, отразившись от них, набирались силы и обретали полнозвучность и мощь. Иные считают также, что, занесенный в этот Океан во время своего знаменитого и баснословного странствия, посетил земли Германии и Одиссей … (Там же. С. 354 – 355).

Мы не потехи ради даем столь подробные цитаты древних писателей о древних германцах. Позже, когда речь пойдет о деяниях викингов, читатель убедится, что у «людей Севера», всколыхнувших Европу в 793 – 1066 гг. было немало общего с теми, кто терзал Римскую державу с II в. до н.э. по VII в. н.э.

«Сам я присоединяюсь к мнению тех, кто полагает, что населяющие Германии племена, никогда не подвергавшиеся смешению через браки с какими-либо иноплеменниками, искони составляют особый, сохранивший изначальную чистоту и лишь на себя похожий народ. Отсюда, несмотря на такое число людей, всем им присущ тот же облик: жесткие голубые глаза, русые волосы, рослые тела, способные только к кратковременному усилию; вместе с тем им не хватает терпения, чтобы упорно и напряженно трудиться, и они совсем не выносят жажды и зноя, тогда как непогода и почва приучили их легко претерпевать холод и голод». (Там же. С. 355).

 

Дело Цезаря

 

Цезарь Гай Юлий (100 – 44 гг. до н.э.) – римский политический деятель и полководец. В 78 г. до н. э. началась его политическая карьера. В 65 г. Цезарь устроил пышные зрелища для народа, обновил памятники Марию, завоевав тем самым авторитет у народа. В 62 г. управлял провинцией Испанией. Здесь он разбогател, рассчитался с большими долгами. В 59 г. избран консулом. В 49, 48—46, 45 гг. избирался диктатором. В 44 г. избран диктатором пожизненно. В 59 г. стал наместником Галлии. В 58—51 гг. покорил Цезальпийскую Галлию. В 49—45 гг. в борьбе за единоличную власть разгромил Помпея и его сторонников. Сосредоточив в своих руках важнейшие государственные должности, стал по сути дела монархом великой державы, чем навлек на себя гнев республиканцев. Они устроили заговор во главе с Кассием и Брутом и убили Цезаря. Цезарь написал «Записки о галльской войне» и «Записки о гражданских войнах», провел реформу календаря, ввел в обращение так называемый Юлианский календарь.

В 58 до н. э. Цезарь нанёс поражение свевам, сильному германскому племени во главе с Ариовистом и начал Галльскую войну.

…Адуатуки, воины, согласно Цезарю принадлежавшие к племени кимвров и тевтонов, стояли на стенах города и смеялись, глядя на римских солдат, копошившихся в земле в двух километрах от них и очень похожих на муравьев. Чудак он, Цезарь! Пришел, увидел и вместо того, чтобы воевать, стал закапываться в землю, строить огромную башню, сооружать вокруг города насыпь. Город адуатуков сама природа сделала неприступным: с трех сторон его окружали скалы, а четвертую сторону адуатуки укрепили прочной двойной стеной, положили на нее каменные глыбы, заостренные бревна. Взять такую крепость было невозможно.

Адуатуки смеялись над крепышами-римлянами, совершали мелкие набеги, после которых вновь забирались на стены и кричали: «Копай себе могилу, Цезарь! Похороним с почестями».

Утром проснулись защитники и замерли от удивления: вокруг города выросла дамба высотою в четыре метра. Вот так муравьи у Цезаря! Копошатся днем и ночью, копошатся, столько земли перекидали: почти двадцать километров в окружности дамбу соорудили. Призадумались адуатуки. В атаки перестали ходить, потому что воины Цезаря теперь сами вроде как в крепости засели, за насыпью! А зачем римляне строят башню? Неужели думают передвинуть ее к стенам города? Башня росла с каждым часом. Быстро, слаженно работали воины, большую, высокую башню построили, двадцать легионеров свободно вставали на верхней площадке, откуда город был как на ладони.

Цезарь был спокоен. Насмешки воинов врага не волновали его. Он готовился к штурму, каких в его военной жизни было много. Римляне вошли в башню и вдруг на виду у изумленных адуатуков огромное сооружение медленно, как корабль по морю, поплыло в сторону города. Невиданное зрелище так поразило галлов, что они тут же отправили к Цезарю послов, решив, что римлянам помогают боги — иначе как бы те справились с такой громадиной?!

Пришел, увидел и построил…

Однажды его войску нужно было форсировать Рейн. Местные племена предложили много лодок. Но Цезарю показалось унизительным для римлянина качаться в лодке по воле волн. Он хотел взойти на правый берег Рейна на коне, как и полагается великим полководцам.

Цезарь решил строить мост.

Местные племена удивились и обрадовались такому решению: пока враг будет строить, они либо стянут к переправе крупные силы, либо растворятся в лесах, которые не раз спасали их от бед. Но Цезарь решительно взялся за дело и за десять дней после того, как стали поступать бревна, мост через бурную реку был построен.

Полководец на коне перешел через Рейн и гордо вступил на покоренный правый берег.

В 55 г. до н.э. он отбросил за Рейн узипетов и тенктеров. В I в. до н. э. римляне поставили под номинальную зависимость германцев, живших к востоку от Рейна (вплоть до Везера). Юлий Цезарь первым увидел в германцах особую этническую группу, отличную от кельтов.

Цезарь. Сравнительная характеристика галльских и германских нравов

 

«Нравы германцев во многом отличаются от галльских нравов: у них нет друидов для заведывания богослужением, и они мало придают значения жертвоприношениям. Они веруют только в таких богов, которых они видят и которые им явно помогают, - именно: в солнце, Вулкана и луну; об остальных богах они не знают и по слуху. Вся жизнь их проходит в охоте и военных занятиях: они с детства приучаются к труду и к суровой жизни. Чем дольше молодые люди сохраняют целомудрие, тем больше им славы у своих: по их мнению, это увеличивает рост и укрепляет мускульную силу; знать до двадцатилетнего возраста, что такое женщина, они считают великим позором. Однако это и не скрывается, так как оба пола купаются в реках и одеваются в шкуры или небольшие меха, которые оставляют значительную часть тела голой.

Земледелием они занимаются мало; их пища состоит, главным образом, из молока, сыра и мяса. Ни у кого из них нет определенных земельных участков и вообще земельной собственности, но власти и князья каждый год наделяют землей, насколько и где найдут нужным, роды и объединившиеся союзы родственников, а через год заставляют их переходить на другое место. Этот порядок они объясняют разными соображениями; именно, чтобы в увлечении оседлой жизнью люди не променяли интереса к войне на занятия земледелием, чтобы они не стремились к приобретению обширных имений и люди сильные не выгоняли бы слабых из их владений; чтобы люди не слишком основательно строились из боязни холодов и жары; чтобы не нарождалась у них жадность к деньгам, благодаря которой возникают партии и раздоры; наконец, это лучшее средство управлять народом путем укрепления в нем довольства, раз каждый видит, что в имущественном отношении он не уступает людям самым сильным.

Чем больше опустошает известная община соседние земли и чем обширнее пустыни, ее окружающие, тем больше для нее славы. Истинная доблесть в глазах германцев в том и состоит, чтобы соседи, изгнанные из своих земель, уходили дальше и чтобы никто не осмеливался селиться поблизости от них; вместе с тем они полагают, что они будут находиться в большей безопасности, если будут устраивать повод для страха перед неожиданными набегами. Когда община ведет оборонительную или наступательную войну, она выбирает для руководства ею особую власть с правом жизни и смерти. В мирное же время у них нет общей для всего племени власти, но старейшины областей и пагов творят суд среди своих и улаживают их сопры. Разбои вне пределов собственной страны у них не считаются позорными, и они даже хвалят их как лучшее средство для упражнения молодежи и для устранения праздности. И когда какой-нибудь князь предлагает себя в народном собрании в вожди подобного набега и вызывает желающих за ним последовать, тогда поднимаются все, кто сочувствует предприятию и личности вождя, и при одобрении народной массы обещают свою помощь. Но те из них, кто на самом деле не пойдет, считаются дезертирами и изменниками, и после этого им ни в чем не верят. Оскорбить гостя германцы считают грехом, и кто бы и по какому бы делу к ним не пришел, ограждают его от обид, признают его неприкосновенным, для него открыты все дома, и с ним все делятся пищей.

Было некогда время, когда галлы превосходили храбростью германцев, сами шли на них войной и вследствие избытка населения при недостатке земли высылали свои колонии за Рейн. Таким образом самые плодородные местности в Германии около Геркинского леса … захватили вольки-тектосаги и там поселились. Народ этот до сих пор там живет и пользуется большой славой за свою справедливость и военную доблесть. Но теперь германцы продолжают пребывать в той же нужде и бедности и по-прежнему терпеливо выносят их; у них осталась такая же пища, как прежде, и такая же одежда. Что касается галлов, то близость римских провинций и знакомство с заморскими товарами способствует развитию у них благосостояния и новых потребностей; благодаря этому они мало-помалу привыкли к тому, чтобы их побеждали, и после многих поражений даже и сами не пытаются равняться в храбрости с германцами».(Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне, о Гражданской войне, об Александрийской войне, об Африканской войне. М.-Л., 1948. С. 128-130).

Эти характеристики и некоторые выводы Цезаря могли бы очень пригодиться в начале Эпохи викингов западноевропейским монархам, тем более что его труды они знали или, во всяком случае, могли узнать, если бы хотели. Почему-то они не использовали эти труды для, говоря языком XX в., выработки военной доктрины, военной идеологии для борьбы с викингами. Они были слишком самоуверенными.

Во времена Цезаря и в последующие два столетия римляне побеждали своих северных соседей, главным образом, с помощью завидной дисциплины, военной и государственной организованности и технической оснащенности войск. Но еще войны с кимврами показали им, что этого может не хватить для успешной борьбы с так называемыми варварами.

 

Альбион

С Альбиона Эпоха викингов началась, на Альбионе она и завершится нормандским завоеванием. Альбион без сомнения принял самые страшные удары викингов…

Древнейшие следы человека на территории Великобритании относятся к эпохе раннего и среднего палеолита (палеолит: свыше 2 млн. лет назад – 12-10 тысяч лет назад). Еще во времена  позднего палеолита территория Британии составляла одно целое с континентом. Около 5-го тыс. до н. э. море отделило Великобритании от материка. Большие перемены, возможно связанные с переселением племён более высокой культуры (либо иберов с Пиренейского полуострова, либо людей «средиземноморской» расы из Франции), произошли в период позднего мезолита и особенно в период неолита (3-е — начало 2-го тыс. до н. э.), когда наряду с охотой и рыболовством появляются и постепенно становятся главными занятиями населения скотоводство и земледелие. Совершенствуются каменные орудия, уступая затем место бронзовым, а позднее и железным, развивается ткачество.

В период поздней бронзы и раннего железа (800—700 до гг. н. э.) на территорию Великобритании начинают переселяться кельты (последнее вторжение — белги, около 75 до н. э.). Они принесли с собой элементы культуры железного века, сосуществовавшие первоначально с бронзой. За кельтским и кельтизированным населением Британии утвердилось условное название «бритты». У них были развиты скотоводство и земледелие. Они применяли тяжёлый колёсный плуг, ручную мельницу, гончарный круг, обрабатывали шкуры животных, занимались ткачеством, разрабатывали рудники, вели торговлю с приезжавшими с континента купцами. Племена бриттов объединялись иногда в племенные союзы во главе с военными предводителями («королями»). Из некоторых племенных центров позже выросли римские и средневековые города: Камулодунум (ныне Колчестер), Эборакум (ныне Йорк), Лондиниум (ныне Лондон) и др.

В середине I в. до н. э. Юлий Цезарь предпринял два похода в Британию (55 и 54 до н. э.). Систематические завоевание Британии Римом началось в 43 н. э. и завершилось в основном к концу 60-х гг. Британия стала одной из окраинных провинций Римской империи. Романизации подверглись главным образом южная, восточная и отчасти центральная области. Запад и Север острова почти не были ею затронуты. Завоевание было закреплено системой укрепленных пунктов (римские лагери) и военных дорог. Вдоль северных границ были сооружены римские валы. Кризис Римской империи сказался и на судьбах Британии. С конца III в. начались набеги северогерманских племён.

 

Цезарь и Альбион

 

В истории викингов, а еще раньше в противостоянии германских и других племен с Римской державой важнейшую роль сыграл Альбион.

Галльские племена сопротивлялись римлянам с завидным упорством. Им помогали в этом обитатели Альбиона, о котором Гай Юлий Цезарь знал совсем мало и который манил его не только своей загадочностью, но и выгодами для Римской империи и для Римского консула.

Цезарь начал с главного – с купцов. Этот ушлый люд с давних времен отличался от мирного и военного человечества потрясающей степенью просачиваемости в самые отдаленные и, казалось бы, недоступные уголки Ойкумены и даже за ее пределы. Цезарь купцом не был. И, более того, патриций из знатного и древнего римского рода считал это занятие недостойным для таких людей, как он. Но без купцов невозможно было осуществить ни одно крупное и значительное государственное предприятие. Отказываться от их помощи он не мог.

По приказу консула в лагерь стали прибывать купцы. Они вели с Цезарем короткие и очень похожие друг на друга беседы.

– Каковы размеры Британии? – спрашивал полководец.

– Точно не знаем, – отвечали купцы. – Но очень большой это остров.

– Где находятся удобные гавани? В каком месте безопаснее всего производить высадку? Как много племен проживает в прибрежной полосе?

Молчали купцы, пожимали плечами. О чисто военных вопросах – о количестве воинов в армии предполагаемого противника, о вооружении, о способах ведения боевых действий, о характерной особенности того или иного военачальника и так далее – консул даже не спрашивал. Впрочем, некоторую информацию об Альбионе он мог получить в битвах против тех, кто прибывал небольшими отрядами из Британии на материк, помогая своим соплеменникам в трудной борьбе с упрямым Цезарем, с Римской державой, уже неспособной остановиться в своей завоевательной политике. Этих знаний явно не хватало для рискованного дела. Сложно воевать в потемках, да еще и с завязанными глазами.

Цезарь отправил в разведку быстроходный корабль под командованием опытного Волусена. Тот пересек пролив и, не высаживаясь на берег, ходил вдоль острова, исследуя бухты и гавани. В это время на материке, в стране моринов, в строгой тайне собрался большой флот грузовых кораблей. Несколько месяцев строили их римские мастера с помощью местных корабелов в поселениях, разбросанных по галльскому побережью. Подготовка к дерзкой операции шла полным ходом. Как ни хотелось Цезарю сохранить от островитян в секрете свои планы, сделать это было невозможно. Вскоре с Альбиона прибыли послы от вождей некоторых племен. Они узнали о грозящей опасности и попытались кончить дело миром.

Цезарь не удивился гостям, будто бы ждал их, будто бы знал наверняка, что они приедут в его лагерь. Послов провели по пристани, показали им готовые к походу корабли, затем гости увидели лагерь, воинов в полном вооружении, после чего британцев представили Цезарю.

Он не отличался, как и все римляне, гигантским ростом. Среднего роста крепыш. Верный взгляд. Выдержка. Точность и краткость. Ясность мысли. В скупых движениях консула угадывалась взрывная энергия, ловкость.

– Ваши вожди приняли верное решение, – сказал Цезарь. – Передайте им и другим вождям, что с нами лучше не воевать. Заложников готовьте. Я прибуду за ними сам.

Послы отплыли на Альбион.

На следующий день вернулся Волусен. Сведения у него были скудные, но Цезарю этого пока хватило. Он вышел на пристань, где стояло 80 готовых к делу кораблей. Два легиона они могли перевезти на остров. В 12 километрах отсюда стояло еще столько же судов для перевозки конницы. Их не пускал к основной базе ветер, капризный, упрямый в этих краях. Он не вздымал огромные волны, он был, если так можно сказать о морском ветре, среднего роста вредный крепыш, очень похожий характером на римских солдат, которые вздумали поспорить с местным ветром и переправиться на Альбион.

Пропустит ли их ветер моря, не набросится ли на флотилию Цезаря в самый неблагоприятный момент?

В полночь – на пост заступила третья стража – Цезарь отправил в дальнюю гавань конницу, приказал грузиться на корабли и брать курс на Британию. Сам он в ту же ночь повел свою флотилию через пролив.

Четыре часа понадобилось римлянам, чтобы преодолеть пролив. Рассвело. Цезарь увидел впереди крутые склоны холмов, похожих на головы сказочных великанов, тесной толпой вошедших в воду. «Прическа» у всех богатырей была одинаковая. Тысячи и тысячи воинов стояли на вершинах холмов, подняв копья.

Цезарь осмотрелся. Кораблей с конницей не увидел. Опаздывали корабли. Что-то случилось на дальней гавани. Без конницы он, человек решительный, не решался высаживаться на берег. А тут еще ветер потянул с берега, будто великаны, не жалея легких, стали дуть в сторону пришельцев. Девять часов ждал Цезарь у моря погг.. Затем созвал военачальников на совет, строго приказал всем исполнять в точности его команды, повелел кормчим плыть вдоль берега.

Волусен дал полководцу верную информацию. Через десять километров холмы пошли на убыль, и перед римлянами раскинулась неширокая долина с удобной для десанта бухтой. Высадка началась неудачно. Корабли бросили якорь в нескольких десятках метрах от берега, где глубина моря была около полутора метров: минимальная глубина для тяжелых кораблей, запредельная глубина для невысоких римлян. При полном вооружении по первой же команде полководца они бросились в воду, но не успели сделать и пяти шагов к берегу, как раздался топот вражеской конницы и шум боевых колесниц. Неприятель занял удобные позиции на берегу, и полетели в головы, грустно покачивающиеся над мелкой волной, сотни и тысячи стрел.

«Полуморское» сражение, непривычное для покорителей Галлии, могло кончиться для Цезаря печально. Он приказал кормчим провести перегруппировку. Тяжелые грузовые корабли отошли назад, легкие военные суда на полном ходу с помощью весел и парусов рванулись к берегу на правый фланг, где дела у десантников были совсем плохи. Воины местных племен, увидев слаженную работу противника, мерные нырки огромных весел в помутневшую воду, невероятную скорость кораблей, опешили на мгновение: уж не чудо ли птицы устремились на них, отталкиваясь крыльями от моря?!

Цезарь, рассчитывая именно на этот эффект, не дал врагу опомниться, приказал ввести в дело баллисты, метательные орудия, пращников с Балеарских островов. Крупные и мелкие камни, толстые длинные стрелы с непривычным резким звуком полетели на головы изумленных обитателей Альбиона, невольно подавшихся назад. Нельзя было терять ни секунды. Шок от удивления быстр, как свет молнии.

– В воду! На берег! – кричали военачальники, но даже римские воины – эталон железной дисциплины и исполнительности – не повиновались приказу: слишком грустным был вид качающихся на слабой волне соотечественников.

Головы римлян с вражескими стрелами во рту, в глазах, в щеках, кровь на морской соленой воде вызывали жуткий страх. Прыгать в воду никто не хотел. Один из несчастных коротко вскрикнул: в его голову вонзилось сразу три британских стрелы.

В такие мгновения войску и победе уже не нужны гении боя, разные Македоняне, Ганнибалы, Камиллы, Марцеллы, Киры. Все они бесполезны в такие страшные минуты, когда бой спасти могут только герои.

– Прыгайте! – вдруг раздался зычный голос орлоносца 9‑го легиона. – Прыгайте, если не хотите отдать орла врагу! – крикнул он еще громче и кинулся в воду с орлом легиона в руках. Он чуть было не захлебнулся, подвернув ногу о камень на дне и невольно подогнув колена – вода на миг закрыла дерзкие его глаза. Но поднялся храбрый воин и пошел с орлом легиона вперед. Орел легиона! Честь легиона. Слава. Всех тех, кто сражался в девятом легионе задолго до тебя, кто будет сражаться в девятом легионе после тебя, если ты не предашь орла врагу, если ты не выполнишь приказ. «Я не предам!» – шепнул зло один воин и прыгнул за орлоносцем в море. «Я не предам!» – шепнул второй воин, и вот уже сотни воинов полетели друг за другом в воду.

Шлепки крепких тел о мелкую волну заглушили почти беззвучный, но очень злой шепот воинов, прыгавших в море, с трудом перемалывающих ногами густую воду. Люди шли за орлом. Орел крупно подрагивал, низко летел над морем вперед, к берегу, откуда летели на людей и на орла сотни и сотни стрел.

Завязался ближний бой. Всегда римляне легко побеждали любого врага в ближнем бою. Но сейчас драться им было очень трудно. В бою больше работали ноги, хотя и невидимая то работа, незаметная. Люди больше верят в руки, больше внимания уделяют в бою своим рукам и рукам противника. В руке оружие. Оружие – смерть. Оружие – это жизнь. Смотреть нужно только на острие меча или копья. Или дротика в ближнем бою. Все верно. Но ловкость и стремительность, мощь и точность рождаются в ногах. А ноги римлян и тела их по грудь были в воде. Британцы делали все, чтобы не пустить противника на берег, не дать римлянам возможность пустить главное свое оружие: железный строй когорт, дисциплину легионов, подчиненных великому гению боя – Цезарю.

Он стоял на носу грузового высокого корабля, следил за ходом сражения, отдавая распоряжения, и шлюпки с воинами неслись, одолевая волну, туда, где британцы, собрав ударный отряд, атаковали римлян, уже приблизившихся к земле. Шлюпки вовремя подоспели своим на подмогу, исправили положение. Никогда еще не видели воины Альбиона такую слаженную работу армии противника. Никогда еще не ступала нога римлянина‑воина на остров. Но вот три лодки, набитые легионерами, врезались в берег, и когорта Цезаря в строгом боевом строе нанесла по противнику фланговый удар. Не успели британцы перестроиться, перегруппироваться, как еще три шлюпки уткнулись носами в берег Альбиона.

Цезарь улыбнулся. Британцы в панике разбежались. Для полного разгрома врага римлянам не хватило конницы. Она застряла где-то в пути.

… Как все легко получалось у Цезаря! Пришел, увидел, победил, покорил. Еще бы ему не побеждать! Римская держава к тому времени прочно окольцевала Средиземное море, расширила владения в Европе, Азии, Африке. Сила легионов была известна всем, кто пытался с оружием в руках противостоять Риму. Любая попытка отстоять свою независимость каралась жестоко. И все же попытки освободиться от опеки римских консулов и легатов повторялись с упрямством наката морской волны.

Римляне добрались до Альбиона, покорили племена, разгромленные в том береговом сражении. Да, всего лишь покорили племена. Покорить народ трудно. Завоевать страну – гораздо труднее. Цезарю сделать это не удалось.

На четвертый день пребывания в Британии римляне увидели корабли, перевозившие конницу, обрадовались: конница им была очень нужна именно для закрепления победы, для завоевания Альбиона, отдаленные от побережья племена которого не изъявили покорность Цезарю. Корабли медленно приближались, с каждой минутой настроение у римлян улучшалось, радость росла с каждой прибывшей из далей морских волной.

Но вдруг море взволновалось. Волны стали резко бить о берег. Так зарождается шторм на море: ударом быстро крепнущей, острой волны о берег. Никто из римлян не успел понять, предугадать, что произойдет в последующие секунды, как с ревом подраненного вепря бросилось море на корабли. Начался неравный бой. Море било кулаками волн по бортам, рвало паруса, ломало весла. Корабли сопротивлялись упорно, пытались пристать к берегу, но море было сильнее. Оно отшвырнуло почти все суда в ревущую темную даль, и лишь несколько кораблей прибились к острову, бросили якоря. Но море не смирилось с этим. Оно и здесь, близ берега, не прекратило бой. Волны стали круче, сильнее, злее. Кормчие поняли, что высадку осуществить не удается, приняли решение вернуться на материк, подняли якоря. Очень верный они сделали ход. Скалы в тех местах были острые, а к вечеру море совсем обезумело. Начался прилив. Полная луна взошла над заливом, океан в приливе чувств подался к берегам Альбиона. Сильные приливы обычны в полнолуние в проливе, а в восточной его части, узкой, как горлышко воронки, они часто приносят огромный вред.

Цезарь вступил в бой с океаном, приказал вытащить корабли на берег. Но он не знал, с какой силой тянется океан к полной луне! За ночь волны разбили много грузовых и военных кораблей, римляне запаниковали. Они надеялись через несколько дней вернуться с победой, с деньгами и заложниками в Галлию на зимние квартиры, но океан решил иначе. Он перекрыл дорогу римлянам на материк. Как быть?

Продуктов на зиму хватит, корабли починить нечем. Местные племена, узнав о бедах пришельцев, наверняка попытаются взять реванш за досадное поражение. А сколько здесь воинов, какое войско могут выставить местные вожди, Цезарь не знал.

Заложники, находившиеся в лагере, внешне ничем не выдавали своей радости, но проницательный полководец понял по их взглядам, что они готовы продолжить борьбу. К утру заложников осталось гораздо меньше. В этой сложной ситуации Цезарь проявил свои лучшие качества организатора и полководца. Часть людей он поставил на ремонт судов, приказал разбирать негодные и приводить в порядок уцелевшие корабли. Несколько когорт ходило по окрестностям, собирало хлеб. Укреплялся лагерь. Работа, тяжелая, утомительная, развеяла панику, убила в душах людских страх.

Британцы подготовились к решающему сражению. Выиграть они его не смогли: римские легионы крушили в первом веке до нашей эры куда более мощные армии. Только отсутствие конницы не позволило Цезарю уничтожить врага. После победы он взял вдвое больше заложников, дождался хорошей погоды и вернулся на материк.

На следующий год он собрал для вторжения на остров уже пять легионов, крупный отряд конницы. Восемьсот военных и грузовых кораблей, больших и малых, подготовил он, и однажды ночью флотилия вышла в море.

И в этот раз море пошутило, правда, не так зло, над римлянами: в полночь затих ветер, и сильное течение отбросило корабли далеко на восток. Утром течение изменилось, Цезарь приказал воинам налечь на весла. С большим трудом удалось справиться со строптивым морем. Все восемьсот кораблей высадились на берег в уже известной римлянам бухте. Британцы не решились дать сражение, испугались: так много кораблей, так много людей было у Цезаря.

Римский полководец занялся привычным делом: повелел разбить и хорошо укрепить лагерь, оставил в нем большой отряд, а сам с отборным войском отправился в поход.

Целый год британцы готовились ко второму вторжению на Альбион и подготовились. Они, казалось, забыли старые обиды друг на друга, выбрали единого вождя Кассивеллауна, тот сделал все возможное для повышения боевой готовности дружин, которые во много раз превышали по численности армию ворвавшегося на остров врага. Одних колесниц у британцев было более пяти тысяч, много было конницы, много пеших воинов. На больших дорогах в удобных местах (например, у бродов рек), британцы оборудовали позиции… Все сделал Кассивеллаун для успешной борьбы с грозным противником, да и свободолюбивые народы острова решили драться с римлянами до последнего. Так им всем казалось. Пока на Альбион не высадился Цезарь со своими легионами.

Уже первые стычки и небольшие сражения убедили Кассивеллауна в том, что в открытом бою сокрушить римлян невозможно. Железные люди, железная воля, лучшее вооружение, прекрасная тактика, великий полководец. Но покоряться врагу британцы и их вождь не думали. Кассивеллаун изменил тактику ведения войны. Он стал отступать, заманивал небольшие отряды римлян в леса, внезапными атаками громил врага. Не британский вождь изобрел эту тактику, не один раз в разных точках земного шара и до него и после подобным образом удавалось сокрушать прекрасные армии. Но только в одном случае: если в армии отступающих нет разлада, если население, на территории которого ведутся боевые действия, полностью поддерживают отступающего. Только так.

Цезарь прекрасно понимал, что в затяжной войне у него нет шансов одержать победу, как не было шансов покорить Рим у Ганнибала, вторгшегося на Апеннины. На чужой территории играть в затяжную войну могут только сумасшедшие. На чужой территории нужно побеждать противника в одном сражении. Либо…

Цезарь приказал опустошать поля, сжигать поселения. Оба полководца будто бы чего-то ждали…

К нему, как пишет он в своих «Записках», явились послы триновантов, одного из могущественных племен Альбиона, пожаловались на Кассивеллауна, лишившего их вождя Мандубракия власти, почестей и всех материальных ценностей. Очень нехороший человек, Кассивеллаун! Одержал над триновантами победу, захватил верховную власть, обидел Мандубракия.

Цезарь слушал послов со строгим выражением лица, хотя ему очень хотелось крикнуть: «Вот она, победа!» Сама пришла к нему в руки победа. Теперь затяжная война на чужой территории была для него не страшна. Римский консул по-отечески успокоил послов, обещал сделать для Мандубракия все возможное, потребовал за это хлеб для своей армии и сорок знатных триновантов заложниками. В знак дружбы. Дружба без заложников ненадежна, как ненадежно море в осеннюю погоду.

Вскоре племя триновантов получило своего вождя. Цезарь умел держать слово. К Мандубракию и к его соплеменникам он и все римляне относились с должным уважением. Через некоторое время в лагерь римлян прибыли послы других племен и народов, пострадавших в жестокой борьбе с Кассивеллауном. Тот, понимая, что почва уходит у него из-под ног, пошел на риск, решил взять стоянку кораблей римлян. Но легионы Цезаря выиграли этот бой, и противник прекратил сопротивление. Цезарь покорил племена, обитавшие на юго-востоке острова, наложил на них ежегодную дань и строго-настрого приказал Кассивеллауну не обижать Мандубракия, триновантов и других своих соотечественников.

А нам пора возвращаться на материк, где с каждым десятилетием возрастало давление римлян на северных границах империи.

 

Алисон

Римская крепость, заложенная в 11 г. до н.э. Друзом на реке Липе при впадении реки Алисона в Лупию. Выполняла роль опорного пункта в войнах против германцев. Вскоре после основания была захвачена германцами В 15 г. н. э. римляне выбили из крепости противника и восстановили ее. В 16 г. н. э. германцы осадили Алисон, но Германик вынудил их снять осаду.

Именно так продвигались на север римляне: победа, захват пусть и небольшой территории, возведение укреплений: либо крепости, либо вала, либо системы крепостей.

 

Тевтобургский лес (По следам Квинтилия Вара)

 

Широкомасштабные завоевание германцев начал Друз в I в. н.э. Он построил на Рейне мост, 50 укреплений, прорыл канал в Эйсель для транспортировки судов, совершил несколько рейдов по территории врага. Продолжил дело Тиберий, затем Квинтилий Вар, Публий (53 г. до н.э. – 9 г. н.э.) – римский полководец. Он занимал ряд государственных важных должностей, был наместником провинции Германии. Занимался вымогательством и насильственной романизацией местного населения. Германцы подняли против него восстание, окружили войско Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу и полностью его уничтожили в 9 г. н. э. Сам военачальник покончил жизнь самоубийством. Это было первое крупное поражение римских войск в Германии.

В 15 г. н.э. на севере Римской империи взбунтовались лучшие легионы. Солдаты требовали повышения жалования, сокращения срока службы. Германик, полководец, одержавший много побед над варварами, любимый солдатами, обещал доложить императору Тиберию об их требованиях, просил всех успокоиться и отправиться в поход на германцев, которые шесть лет назад подняли восстание, разгромили три легиона Вара в Тевтобургском лесу. Но солдаты стояли на своем – сначала пусть выполнят их требования.

Германцы во главе с талантливым и коварным полководцем Арминием, или Армином, (18 или 16 г. до н.э. – 19 или 21 г. н.э.) могли воспользоваться смутой, разгромить римлян, как когда-то они уничтожили беспечного, поверившего в их сладкие речи Вара.

Действовать нужно было незамедлительно. С большим трудом Германик усмирил солдат в одном лагере, отправил помощнику Цецине (его легион находился в десяти километрах) письмо, в котором со всей строгостью сообщил, что если воины сами не наведут порядок, то он прикажет рубить всех без разбора. Цецина прочитал письмо орлоносцам и значконосцам. Те поняли, что Германик больше уговаривать не будет, и решили действовать наверняка. Ночью они собрали верных солдат, пробрались в палатки, где спали зачинщики смуты, и вырезали их до единого, обезопасив себя от гнева полководца. Своих же вырезали, римлян.

Утром в лагерь прибыл Германик, увидел содеянное, ужаснулся: он, конечно же, мечтал о мирном исходе дела, хотя, как мудрый политик, знаток людей, Германик должен был предусмотреть этот вариант, когда писал строгое письмо. Не предусмотрел. Поспешил. И теперь, собрав солдат, сказал им со слезами на глазах, что это не искоренение зла, а бойня. Солдаты стояли понурые. И они поспешили прошедшей ночью – поспешили, чтобы… спасти себя. Теперь им хотелось искупить свою вину перед родиной и погибшими соотечественниками; многие кричали:

— Только победив врагов и убив Арминия мы успокоим тени собратьев!

Это были уже воины, а не сумасбродная солдатня! Германик радовался сквозь слезы, если можно искренно радоваться, хоть и сквозь слезы, в такой ситуации.

Но день прошел, несчастных похоронили с почестями, и утром армия отправилась в поход.

Варвары, не ожидая, что враги быстро погасят смуту в войсках, весело проводили время. Римляне шли от селения к селению четырьмя клиньями, сжигали все на своем пути, не щадили никого. Они мстили германцам за Вара, за его солдат. Они искупали вину перед теми, кого загубили недавно.

Племена бруктеров, тубантов и узипетов взялись за оружие, заняли лес, по которому должны были пройти войска неприятеля. Германик разгадал замысел противника, построил войско в боевой порядок, и легионы беспрепятственно прошли через лес. Но как только части арьергарда покинули густую рощу, варвары набросились на римлян, смяли легкую пехоту.

Германик крикнул:

— Настала пора искупить свое преступление подвигом! Вперед, римляне!

Двадцатый легион быстро перегруппировался и врезался в расположение врага. С римлянами в тот день воевать было невозможно. Они искупали свою вину перед согражданами. Они одержали полную победу.

Но дело шло к осени. Пора было уходить на зимние квартиры.

На следующее лето восстание германских племен разрослось с новой силой. Германик повел отряд в землю бруктеров, в Тевтобургский лес. Проходя мимо страшного места, полководец решил отдать последний долг погибшим соотечественникам. Место действительно было страшное: дремучий лес спускался в гнилое болото, откуда доносился шум лесной птицы, подвывание ветра. Воины увидели останки большого лагеря и ужаснулись – повсюду белели кости солдат и коней. Участники того боя, чудом оставшиеся в живых, шли за Германиком и рассказывали: «В этом лагере мы спали, когда Вар вернулся навеселе от германцев. Он был уверен, что они не нападут на нас. Вдруг ночью раздались крики, начался бой. Атака варваров была спланирована задолго до того, как Вара пригласили на торжество. Римляне гибли сотнями: здесь пали легаты, здесь ранили самого Вара. Там он погиб». Германик слушал воинов с неподдельным волнением. После ночной атаки и гибели Вара римлян осталось немного. Они с трудом оторвались от противника, но укрепиться в новом лагере не удалось: враг вновь атаковал их крупными силами…

Германик повелел захоронить останки всех воинов и повел армию на Арминия, который, собрав со всей страны отряды восставших, отступил в труднопроходимые леса. Римский полководец решил окружить его, послал один отряд в обход морем, а Цецину – через так называемые Длинные мосты, сооруженные римлянами еще до трагедии в Тевтобургском лесу. Арминий был начеку. Стремительным маршем он прошел к мостам, занял удобные позиции и стал тревожить неприятеля атаками.

Сорок лет служил Цецина в армии, всякое повидал. Но в этот раз задача перед ним стояла сложная: много раненых было в отряде. Пришла тревожная ночь. Цецина расставил караулы, скрылся в палатке, лег. Страшный сон приснился ему, будто Квинтилий Вар весь в крови вышел из болота и, протянув вперед руку, позвал его к себе. Цецина в ужасе проснулся, подумал: неужели и его ожидает участь Вара?!

Видимо, не только полководцу снились в ту ночь дурные сны. Утром, не выполнив приказ занять свои места, воины поспешили подальше от болота, на возвышенность, на холмы. Ряды расстроились, багаж увяз в болоте, значки смешались… Арминий увидел это, повел германцев в бой, крикнув солдатам:

— Вот еще один Вар! Мы разобьем его!

Шум людей всполошил лесное воронье. «Кар-вар!» – гудело вокруг. Германцы врезались в ряды римлян и стали поражать лошадей. Лошади падали, бились в предсмертной агонии, заливали кровью седоков. Упал с убитого коня Цецина, едва остался жив – телохранители спасли его от меча врага.

Стрелы варваров поражали римлян. Раненых нечем было перевязывать. Шум боя, гул леса, вой воронья губительно действовали на боевой дух римлян. Германцы, полностью владея инициативой, могли бы добить их, если бы не занялись обозами. Цецина собрал солдат, укрепился в лагере. Еще одна ночь опустилась на лес. Вдруг лагерь римлян всполошился. Какая-то неспокойная лошадь сорвалась в привязи, поскакала между палатками и кострами. Воины, уставшие от перехода и трудной битвы, от гудевшего в ушах «кар-вар», подумали, что в лагерь ворвались германцы, и в панике ринулись к воротам.

Цецина пытался успокоить их – его никто не слушал. Тогда он лег в воротах на землю. Воины, хоть и перепуганные насмерть, не смогли нарушить законы и обычаи предков, перешагнуть через полководца, остановились в нерешительности. Трибуны и центурионы объяснили им, что ничего страшного не произошло. Волнение и страх утихли. Цецина поднялся и сказал:

— Мы все спасемся, если внезапно атакуем врага. Только оружие выручит нас из беды.

В лагере германцев тоже было неспокойно. Арминий и Ингвиомер, еще один вождь восставших, долго спорили о том, как добить римлян. Победил в споре Ингвиомер, предложивший решительный штурм лагеря. Германцы поддержали его, потому что всем хотелось поскорее разделаться с пришельцами, захватить богатые обозы, разбежаться по своим племенам. Рано утром они пошли в бой.

Цецина выставил на валах немного воинов. Германцы засыпали ров фашинником, преодолели преграду, забрались на вал, увидели почти пустой лагерь, убегающих римлян и с радостным «вар-кар!» бросились к обозам. Но вдруг они услышали звуки десятков труб и рогов, и когорты римлян, прятавшиеся в густых зарослях, пошли в строгом строю на германцев, охватывая их с флангов, заходя в тыл врагу. Контратака была неожиданна, римляне дрались отчаянно, центурионы руководили подразделениями слаженно – казалось, кто-то сидит на невидимой высочайшей сосне и умело двигает отрядами римлян.

Варвары не выдержали удара, бросились врассыпную, но везде их настигали римские мечи, стрелы, дротики. Весь день продолжался бой. Германцев погибло множество. Римляне отомстили за смерть Квинтилия Вара и его легион. А может быть, и за погубленных своих соратников в ту глупую ночь, когда они бросились выполнять приказ Германика.

 

Восстание на Альбионе. 61 г. н.э.

В середине I в. н.э. войска императора Клавдия (10 г. до н. э. – 54 г. н. э.) дошли до Темзы, закрепились на юге Альбиона, построив систему хорошо укрепленных лагерей.

Небольшими колониями жили вокруг Лондиниума ветераны римской армии. Обитатели Альбиона по-разному относились к ним, терпели, старались не конфликтовать с заносчивыми, чванливыми бывшими вояками. Слишком уж сильны были римские легионы. Одержать победу над ними в открытом сражении не могло ни одно, даже самое могущественное племя. Но не только военная сила римлян пугала местных вождей, а сила другая – страшная. В середине I века нашей эры по всем закоулкам, провинциям и колониям Римской империи разнеслась весть о неслыханной жестокости императора Нерона, погубившего собственную мать Агриппину. Эта расправа с женщиной, с матерью, поразила и напугала всех.

Варварами называли римляне племена и народы, с которыми вели беспрестанные войны более семи веков. Суровыми, подчас жестокими могли показаться жителям Апеннин нравы и обычаи «варваров» – хотя бы тех, кого покорили они на Альбионе. Но император Нерон убил мать свою! Что за человек, что это за люди, что за город – Рим, если там происходит такое?!

Известие о злодеянии в столице империи буквально сковало волю Празутага, царя мужественного и сильного племени иценийцев, занимавших долину реки Темзы. Несколько дней Празутаг не мог прийти в себя. Затем во всеуслышание заявил, что назначает Нерона (вместе со своими дочерьми) наследниками огромного богатства. Что случилось с Празутагом? Почему он сделал это?

Все друзья и даже враги прекрасно знали этого бесстрашного воина, мудрого полководца. Не боялся он никого. Он даже богов не боялся. Он испугался Нерона, который подействовал на царя иценийцев, как злой колдун, как действует удав на кролика.

Празутаг надеялся, что хоть часть наследства император оставит его дочерям. Он не знал Нерона. Он не знал римлян.

Римские воины, почуяв слабину, стали грабить и разорять владения иценийцев, как добычу. Для них не существовало преград, никакие душевные муки не тревожили их. Нерон убил мать – ему виднее, он император. Празутаг обмяк волей – надо пользоваться этим, пока не поздно. Царь иценийцев не успел защитить свой народ от жестокого врага, умер. Римские легионеры-ветераны совсем распоясались. Они нападали на поселения и города, врывались в дома. Их интересовало все: богатство, женщины всех возрастов – желательно познатнее. Почему? У каждого легионера-ветерана на этот вопрос имелся свой ответ, но иценийцев поведение вояк взбесило.

Боудикка, вдова Празутага, пыталась не впустить римлян в дом. Они уговаривать ее не стали. Взломали дверь, бросили царицу на широкую скамью, высекли ее плетками хлесткими за негостеприимство. Но этого им было мало.

– Где твои девки? – легионерам хотелось знатных дам.

Боудикка не стонала, не дергалась от ударов визгливых плеток, молчала. И мечтала только об одном: чтобы дочерей не тронули эти нелюди.

– Где девки, говори! Не найдем – засечем! – рычали вспотевшие ветераны и стегали плетками по телу молчаливой царицы.

– Нашел! – в дом вбежал воин. – В храме они. Ха-ха!

– Ох, – горестно простонала царица, напомнила очумевшим от радости легионерам о себе.

– Вставай! С нами пойдешь! – скомандовал один из ветеранов.

Боудикка поднялась, пошла в окружении одичалых людей в храм. Там два друида у алтаря шептали заклинания, пытаясь отогнать беду, спасти от бесчестия дочерей Празутага – здесь же девушки сидели, думали о чем-то.

О чем думают дочери царей в возрасте добрачном? О свадьбах они думают, о женихах. Чаще всего они думают об этом, приятное это времяпрепровождение для дочерей владык, и не только владык, но и всех других, даже нищих отцов. И в этом все добрачного возраста девчонки удивительно похожи во всех уголках не только Римской державы, но и мира.

«Женихи», римская солдатня с жадными лицами, с нетерпением мужиков ветеранного возраста, с плетками в руках спешили в храм, к своим «невестам». Очень спешили римляне вступить в брак.

Широким шагом вошли они в храм: небольшое каменное помещение, тихое, с алтарем. Друидов, так и не доколдовавших, не дозвавшихся своих богов, отбросили по одну сторону алтаря, «невест» несчастных, перепуганных, оставили на противоположной стороне; девушки там и сидели, дрожали, нетронутые пока. Потом была Боудикка. Иссеченная плетьми, в драной хламиде она смотрела с ужасом на робкий огонь алтаря. В глазах матери бился огонек кроваво-рыжий, билось одно только желание – броситься в огонь, сгореть в нем, не дожидаясь «свадьбы». Ей не дали броситься в огонь, ее передвинули к обомлевшим друидам.

И свадьба началась.

Что плохого сделала Боудикка в своей жизни? Зачем ей горе такое преподнесла судьба? Она дергалась в бессилии в крепких руках мужиков, ветераны устали бороться с ней, ударили ее в живот. Она охнула, упала на землю, завертелась змеей, пытаясь отвернуться, уткнулась в стену, в пол – ей не позволили:

– Смотри! А то убьем всех!!

И девочки ее сначала дергались, сопротивлялись, получали удары по почкам, по спине. Хорошо они держали удары тренированных кулаков, сопротивлялись, пока не вспомнили легионеры, куда бить надо женщину, чтобы сломить ее волю. В грудь ударил ветеран свою невесту – старшую из дочерей. Она замерла на миг, потеряла дыхание, осмотрела плавным взглядом всех и смирилась. Свадьба так свадьба. Только чтобы в грудь не били – очень больно.

А мать кусала губы, мотала головой, ломала руки, а друиды что-то нервное шептали, а женихи меняли друг друга, и девочки, дочери царя Празутага – было им лет тринадцать, пятнадцать, шестнадцать – уже не вздрагивали, молча исполняли приказы, короткие, как смерть, и огонь алтаря спокойно шевелился, и ветераны, истосковавшиеся по дракам, по «свадьбам», дрожали по лошадиному от удовольствия, и … все-таки свадьбе пришел конец, и выволокли всех «невест», Боудикку и друидов из алтаря, и подожгли его римские воины, «женихи» той жуткой свадьбы.

Огонь восстания вспыхнул мгновенно. Иценийцы забыли сковывавший их страх, бросились в бой. К ним присоединились тринобанты, другие народы туманного острова. Боудикка возглавила армию британцев, повела их на Камулодун, колонию легионеров-ветеранов. Они и раньше вели себя на чужой земле, как настоящие рабовладельцы. Но такого римляне не позволяли себе. Солдаты действующей армии потакали ветеранам во всем, надеясь, что на старости лет им тоже помогут те, кто заменит их в войске. Британцы терпели, молчали, копили злость. Накопили. «Свадьба» в храме царицы Боудикки взбесила бриттов. Камулодунум был взят сходу.

С ветеранами рассчитались, не церемонясь. Резали попавших в плен римлян без разбора, как баранов перед знатным пиром. Победа радовала. Армия восставших быстро росла. Свобода была близка. И не было жалости к врагу. В плен римлян не брали. Никаких пленных, никаких денег за спасение – только смерть, тем, кто сотворил на родной земле злодеяние, только свобода.

На пути у восставших встал девятый легион легата Петилия Цереалиса, но волна британцев смела с лица земли римлян. Боудикка с дочерьми носилась в колеснице по полю боя и всем видом своим, глазами, воспаленными местью, разжигала страсти у соотечественников. И опять только смерть, только смерть. Ни один пеший воин не вырвался из рук победителей. Лишь Петилий Цереалис с конницей улизнул от расправы. Ему повезло.

После короткого отдыха Боудикка направила армию на Лондиниум, куда устремились с запада солдаты легата Светония Паулину. Трудно было римлянам пробиться сквозь взбудораженную восстанием страну, каждый день бой, каждая ночь полна тревог. Но Светонию, опытному военачальнику, удалось опередить восставших и первым прорваться в Лондиниум.

Красивый был город.

Раскинулся он вдоль Темзы, окутал себя пышной зеленью, по утрам нахлобучивал роскошную шапку тумана, которая долго покоилась на его мохнатой голове. Тянулись в Лондиниум купцы, ремесленники, прочий люд, отставные солдаты, неплохо жилось римлянам в британском городе!! Не хотелось им войны. Надеялись они на Светония, но тот, понимая, что слабо укрепленный город не удержать, решил сохранить воинов и оставил Лондиниум.

Боудикка была тут как тут. Восставшие безжалостно разграбили город, резали римлян с той же свирепостью, но – об этом не говорят даже римские хронисты – до зверств, подобных учиненному ветеранами в храме Боудикки, они не опускались. Видимо, находились они на той стадии варварства, которая еще не позволяла им совершать такое.

За Лондиниумом был Веруламиум, провинциальный богатый городок. И опять меч, огонь, виселицы, кровь – только смерть могла насытить восставших, только смерть. Они рвались к свободе, шалели от ее близости и били римлян, били безжалостно.

Светоний отступал, собирал по пути воинов, укреплял легионы. Десять тысяч бойцов собрал. Достаточно этого, чтобы разгромить армаду осатанелого врага, почуявшего свободу? Семьдесят тысяч человек уже убили британцы в городах и селениях, около сотни тысяч солдат, готовых умереть, но не покориться, преследовали римлян по пятам. Можно ли их победить?

Светоний вошел в долину, осмотрел местность и решил дать бой британцам, понимая, что дальнейшее отступление пагубно скажется на боевом духе римлян, не привыкших так долго отступать. Он выбрал хорошее место для битвы, построил небольшое свое войско: в центре поставил легионы, окружил их легковооруженными пехотинцами, на флангах – на покатых холмах – распределил конницу. Подошли британцы.

Боудикка с развевающимися на ветру волосами выехала на колеснице перед войском и крикнула соотечественникам, показывая им дочерей и тело свое, опозоренное лозами и плетками: «Нас всех ждут рабство и поругание! Мы должны победить!» Упрямо выгнутый стан, голос, зовущий драться, мстить, победить, сверкающие ненавистью глаза заражали воинов той магнетической силой, которая не раз сокрушала на пути все преграды. Воины кричали ей нетерпеливо: «Веди нас в бой! Мы победим!» И в густом многоголосом рокоте царица чувствовала победу.

Этот злобный рокот слышали римляне, перед которыми стоял спокойный и уверенный Светоний. Он видел буйную царицу, змеино развевающиеся волосы ее, ощущал неистовство, исходящее от обиженной царицы, от каждого британца, готового убивать в ненасытной мести всех – до последнего – римлянина. Он понимал, какую силу несет в себе оскорбленная душа каждого британца, к тому же одержавшего несколько важных побед. Очень опасен был враг.

Светоний смотрел в глаза воинов. Римляне с волнением смотрели на него. Никто больше не хотел отступать. Но как победить Боудикку? Волновались римляне. И лишь удивительное спокойствие и уверенность Светония рассеивала волнение. Полководец напомнил солдатам о главном преимуществе римского войска – о железной дисциплине строя, о твердости духа. Воины поняли его.

Британцы бросились в атаку. Они знали силу римлян, но никто в армии Боудикки не думал, что десять тысяч пусть даже самых стойких солдат могут выдержать натиск стотысячного войска. С диким криком налетели они на легионы и вдруг отпрянули назад, осыпанные стрелами и дротиками.

«Вперед! За свободу!» – кричала царица, не догадываясь, что уже в первой схватке решилась ее участь, исход боя, судьба родины. Британцы с яростью подраненного зверя вновь ринулись на врага. Но не успели они приблизиться к легиону, как вновь были осыпаны градом стрел. Узкая долина и лес в тылу легионов, а так же холмы на флангах врага не дали британцам возможность окружить римлян, а Боудикка все кричала и кричала: «Вперед! За свободу!»

И в третьей попытке воины Альбиона накатились всесокрушающей волной на легион Светония. Но римляне вновь выстояли. Не сокрушила их волна, и тут же угасла ее мощь, откатилась она назад, бессильная, на погибель свою.

Светоний повел легион в атаку. Железным клином врезался он в строй британцев – да не строй то был, а густое месиво бегущих воинов. Конница римлян и легковооруженные пехотинцы спешили в бой, позабавиться. Бесформенная толпа обмякших душой и волей людей – режь-коли, сколько хочешь.

Боудикка устремилась в гущу битвы, но возница повернул колесницу, погнал коней подальше от ада боя, спас царицу, будто нуждалась она в спасении, поруганная, побитая. Зажатые узким горлом долины британцы не смогли вырваться на простор, продолжить борьбу, а римляне били и били их. Солдат били, женщин, стариков и детей – как недавно британцы в занятых ими городах, – били и били, – как всегда во всех битвах с непокорными народами, били римляне британцев, а Боудикка, мечась в колеснице, на глазах дочерей своих, жрецов и телохранителей … выпила яд. Она не могла видеть родину, Британию, под пятою у римлян.

С I по III века н. э. римляне осваивали Британию. Они дошли до самого узкого места «туманного острова», дальше, на север, их уже не пустили. Император Адриан в 123 г. построил с севера на восток стокилометровую стену — вал.

Император Антонин Пий все же слегка продвинулся на север, в Центральную Шотландию, возвел в 140 г. свой более чем пятидесятикилометровый вал, Антонинов, он не стал, как и первый, географическим украшением Шотландии и не спас империю от больших бед. Уже после 180 г. римляне освободили почти всю территорию между двумя валами.

Политика римлян вызвала недовольство на севере острова. В начале III в. н. э. вспыхнуло восстание в Шотландии. Римский император Север Септилий Луций (146‑211 гг., император с 193 г.) разгромил восставших, но в 210 г. заболел и вскоре умер.

Каракалла (Марк Аврелий Антонин, 186‑217 гг.) сын Септилия Севера в 208 г. помог отцу в борьбе с восставшими шотландцами, заключил после смерти отца мир с британцами, в 212 г. стал императором Римской державы. Закончил строительство Великой Стены, ограждавшей завоеванную территорию от вторжения пиктов, скоттов и валлийцев.

 

Валы римские

 

Уже в I в. н.э. римляне решили обезопасить свои границы строительством мощных крепостных сооружений.

Лимес – во времена Римской империи так называлась укрепленная граница Римского государства, состоявшая из широкого и высокого вала, рвов, сторожевых башен, палисадов и кастелов. Наиболее известны лимесы были сооружены в Британии, а также в Верхней Германии и Реции. Они существовали почти до 260 года. В Германии лимесы, а значит и римская граница, проходила от Регенсбурга до Лорха, затем до Оденвальда и Таунуса и далее до Кельна. Остатки римских лимесов в Германии называют «чертовой стеной»

Валы римские – это система пограничных укреплений Римской империи, создававшиеся в I – II веках н. э. на границах державы. Валы римские представляли собой земляную насыпь (вал) или каменную стену, ров и дозорные башни. На охране этих сооружений одновременно было занято около 15 – 20 тысяч воинов. Все валы римские называли в честь императоров, во времена правления которых они возводились. Одними из первых подобных сооружений были Траянов и Адрианов валы. Кроме них были построены Антонинов вал, Северов вал, Верхнегерманский вал, Ретийский вал.

Траяновы валы – народное название древних оборонительных сооружений на юге лесостепной части Восточной Европы.

Последним великим и удачливым римским полководцем был, несомненно, Марк Ульпий Траян. Жил он с 53 по 117 гг., был римским императором с 98 г. В 97 г., будучи наместником Верхней Германии, он провел успешную войну с германцами на Нижнем Рейне, завоевал огромную популярность в войске, был усыновлен императором Нервой, после смерти которого стал императором громадной державы, опоясавшей широким кольцом все Средиземноморье.

Впрочем, Траяну и это оказалось мало. В 101-102 и 105-106 гг. он воюет с  Дакией и покоряет ее, превратив в римскую провинцию. В 106 г. римляне захватывают Набатейское царство, оно становиться провинцией Аравией. В войне с Парфянским сильным царством в 114-117 гг. Траян присоединяет к Риму Великую Армению в 114 г., берет столицу Парфии Ктесифон, завоевывает всю Месопотамию.

Римская держава достигла при нем вершины могущества, но судьба (или провидение Господне, как кому угодно) подсказала Траяну, а, главным образом, Адриану, который участвовал в Дакийской и Парфянской войнах, что даже с самой мыслью о будущих завоеваниях Риму нужно распрощаться. Во время пребывания великого полководца и императора в Ктесифоне вспыхнуло крупное восстание евреев, мечтавших о свободе, и взволновались народы некоторых других провинций. Траян спешно покинул столицу Парфии и отправился в Рим, но по пути домой заболел и умер в Киликии в 117 г. Он был хорошим императором. Не зря за три года до его смерти ему дали титул Наилучшего императора. Лучше «наилучшего» нет и быть не может. Даже в этом титуле настойчиво звучало слово «предел». Римская держава вплотную приблизилась к пределу роста, к апогею могущества. И римляне решили огородить себя от врагов, а заодно и зафиксировать с помощью валов границы государства.

Траяновы валы сохранились на территории Винницкой, Хмельницкой и Тернопольской области Украины и Молдовы. Название происходит от имени римского императора Траяна. Археологические исследования одного из валов (на территории Молдавии) показали, что он насыпан римлянами на рубеже I и II вв. н. э., а в III - IV вв. был использован местными племенами против римлян (для этого был засыпан ров с северной стороны вала и выкопан с южной стороны).

После Траяна императором стал усыновленный им Адриан.

Он отказался от  завоевательных войн, поладил с парфянами, вернув им Великую Армению и Месопотамию, и весь свой организаторский талант, подкрепленный немалыми финансовыми возможностями державы, направил на защиту и укрепление границ Римской империи, на стабильность внутриполитической жизни. Адриан не был этаким тихим старцем-миролюбцем, но действовал он от ситуации, сложившейся в и вокруг империи. А чтобы лучше ее чувствовать, он постоянно разъезжал по огромной стране.

В 122 г. император прибыл на Альбион. Здесь римским войскам сопутствовала удача вплоть до 84 г., когда легионы Агриколы разгромили в битве при Монс-Граупиус на северо-востоке Шотландии упорных каледонцев, распространив власть Рима до горных областей этой страны. В то же время римский флот достиг севера Альбиона. Но уже в тот же год император Домициан приостановил наступление Агриколы из-за тяжких войн с даками, маркоманами и другими племенами, обитавшими в благодатной долине Дуная. Между прочим, именно Домициан, завоевав в верховьях Рейна Декуматские поля и поняв, что германцы не смирятся с поражением, построил здесь лимес, укрепленную линию вдоль границы империи. Никто в то время всерьез не принял эту вынужденную меру. Упоенные могуществом и силой некоторые римляне еще мечтали о продолжении завоеваний.

А каледонцы, спустившись с гор, погнали римлян из Шотландии на юг по Альбиону. Долгая и упорная борьба здесь продолжалась вплоть до приезда на остров Адриана. Римские войска отошли уже к долине реки Тайн. Император точно оценил ситуацию, понял, что шотландцы не уступят римлянам север острова, и решил соорудить огромную укрепленную линию обороны, зафиксировать границу державы на этом рубеже.

Строительство вала вдоль реки Тайн, в нескольких километров от нее, Адриан организовал безупречно. Тысячи рабочих разных специальностей (землекопов и каменщиков, зодчих и мостостроителей, землемеров и каменотесов, плотников…) были привлечены к этому важному делу. Вал длинной в 128 километров от Карлайла на западе до Корбриджа на востоке, с фортами через каждую милю, с двумя сторожевыми башнями между ними был в основном возведен через 8 лет после начала строительства. Всего в нем было 17 кастеллов (фортов) около 50 башен и 80 ворот. Ширина Вала (или стены, как ее еще называют) колеблется от 2.5 до 3 метров, в высоту он достигает 4.5 метров. Сложенный из камней общим объемом более 750 миллиардов кубических метров вал является сложнейшим архитектурным сооружением.

Вскоре после завершения основных работ стену усилили еще 14-тью крепостями. Три из них сохранились до наших времен. И до сих пор не умолкают споры о том, что подвигло Адриана на такое крупное дело. Спор этот не уникален, если вспомнить аналогичный спор по поводу Египетских Пирамид, Великой Китайской стены, Пирамид в Мезоамерике, на Цейлоне и так далее….Еще Элий Спартиан, которому якобы было заказано жизнеописание Адриана, говорил о том, что вал сооружен именно как укрепление, фиксирующее границу державы. Казалось бы, тут и спорить-то не о чем. Но данные археологических раскопок, регулярно проводимых на стене Адриана, постоянно будоражат умы ученых, и они выдвигают совершенно удивительные версии о причинах строительства вала.

Так или иначе, но вал, а вернее сказать, части этого грандиозного сооружения, до сих пор волнуют воображение людей своим величественным видом, своей смелостью. Сюда приезжают не только ученые и школьники, но и туристы из многих стран мира. Они обязательно посещают музеи в Корбридже и Виндоланде, где собраны замечательные коллекции археологических находок, воссоздающие картины истории острова.

В течение без малого двух тысячелетий Адрианов вал кроме всего прочего служил своего рода каменоломней, где местные жители добывали (а точнее сказать, воровали у Истории своей собственной) материал для строительства жилых домов. Как бы отнеслись к этому акту вандализма строители Адрианова вала, сказать трудно. Быть может, они бы лишь ухмыльнулись, узнав об этом: «Мы строили вал 8 лет, а вы за 2 тысячи лет его разобрать никак не можете, не говоря уже о том, что за это время вы с камнем по-нашему, красиво и надежно, работать так и не научились. Куда идете?»

Императору Адриану, впрочем, некогда было думать об этом, о далеком будущем. Текущие дела великой державы увлекали его в водоворот событий.

Он постоянно ездил по провинциям, проводил в жизнь мероприятия по усилению централизации государства, бывал иной раз жестоким по отношению к врагам и противникам, беспощадно подавил последнее восстание иудеев во главе с Бар-Кохбой. В его гг. велось строительство крупных культовых и архитектурных сооружений, развивалось искусство и философия… но где бы ни был этот неугомонный император, всюду и всегда помнил он  о границах государства. «…В очень многих местах, где варвары отделены от Римских владений не реками, а обыкновенными границами, он отмежевал варваров от римлян столбами, глубоко врытыми в землю наподобие деревенских изгородей и связанными между собой».(Элий Спартиан, стр.13)

Если бы у Адриана имелись финансовые возможности, он наверняка огородил бы всю державу нескончаемым валом, поставил бы через каждые 200-300 метров сторожевые башни, крепости, оборудовал бы их, оснастил бы гарнизоны пограничных сооружений оружием… но Римскую империю это бы не спасло.

Антонинов вал – система оборонительных сооружений у границ Древнего Рима, возведенная во времена правления императора Антонина (86—161, римский император с 138) на перешейке между Фёрт-оф-Клайд и Фёрт-оф-Форт к северу от Адрианова вала, в дальнейшем развитии – Северов вал.

Верхнегерманский вал длиной 368 км начинался от Тауна и Фридберга, тянулся к реке Майну, затем до Верта и далее на Неккар и Лерх.

Ретийский вал в Германии длиной 174 км тянулся от Лерха до Дуная выше Регенсбурга.

Пока римляне строили валы, на ближайших подступах к их громадной державе крепла новая могучая сила – готы, германские племена.

В 106 г. н.э. к Римской империи Траяном присоединена Дакия – область, занимавшая большую часть современной Румынии. Имела важное стратегическое и экономическое значение для Рима. Земля здесь плодородная. Кроме того, в Дакии имелись богатые золотые рудники. Во времена Адриана начались вторжения варваров в Дакию. Сюда вторгаются готы, карпы, гепиды, сарматы. В 271 г. император Аврелиан оставил левобережную часть Дакии и вывел население и войска на правый берег Дуная. Дакия — первая провинция, которую римляне уступили варварам.

 

Военное дело у древних германцев

 

«Да и железо, судя по изготовляемому ими оружию, у них не в избытке. Редко кто пользуется мечами и пиками большого размера; они имеют при себе копья, или, как сами называют их на своем языке, фрамеи, с узкими и короткими наконечниками, однако настолько острыми и удобными в бою, что тем же оружием, в зависимости от обстоятельств, они сражаются как издали, так и в рукопашной схватке. И всадник также довольствуется щитом и фрамеей, тогда как пешие, кроме того, мечут дротики, которых у каждого несколько, и они бросают их поразительно далеко, совсем нагие или прикрытые только легким плащом. У них не заметно ни малейшего стремления щегольнуть убранством, и только щиты они расписывают яркими красками. Лишь у немногих панцири, только у одного-другого металлический или кожаный шлем. Их кони не отличаются ни красотой, ни резвостью. И их не обучают делать повороты в любую сторону, как это принято у нас: их гонят либо прямо вперед, либо с уклоном вправо, образуя настолько замкнутый круг, чтобы ни один всадник не оказался последним. И вообще говоря, их сила больше в пехоте; по этой причине они и сражаются вперемешку; пешие, которых они для этого отбирают из всего войска и ставят впереди боевого порядка, так стремительны и подвижны, что не уступают в быстроте всадникам и действуют сообща с ними в конном сражении. Установлена и численность этих пеших: от каждого округа по сотне; этим словом они между собою и называют их, и то, что ранее было численным обозначением, ныне — почетное наименование. Боевой порядок они строят клиньями. Податься назад, чтобы затем снова броситься на врага, — считается у них воинскою сметливостью, а не следствием страха. Тела своих они уносят с собою, даже потерпев поражение. Бросить щит — величайший позор, и подвергшемуся такому бесчестию возбраняется присутствовать на священнодействиях и появляться в народном собрании, и многие, сохранив жизнь в войнах, покончили со своим бесславием, накинув на себя петлю». (Корнелий Тацит. «О происхождении германцев и местоположение Германии»: в кн. Корнелий Тацит. Сочинение в двух томах. Том первый. Анналы. Малые произведения. М., 1993. С. 356).

«…И они берут с собой в битву некоторые извлеченные из священных рощ изображения и святыни; но больше всего побуждает их к храбрости то, что конные отряды и боевые клинья составляются у них не по прихоти обстоятельств и не представляют собою случайных скопищ, но состоят из связанных семейными узами и кровным родством; к тому же их близкие находятся рядом с ними, так что им слышны вопли женщин и плач младенцев, и для каждого эти свидетели — самое святое, что у него есть, и их похвала дороже всякой другой; к матерям, к женам несут они свои раны, и те не страшатся считать и осматривать их, и они же доставляют им, дерущимся с неприятелем, пищу и ободрение». (Там же. С. 356 – 357).

«Как рассказывают, неоднократно бывало, что их уже дрогнувшему и пришедшему в смятение войску не давали рассеяться женщины, неотступно молившие, ударяя себя в обнаженную грудь, не обрекать их на плен, мысль о котором, сколь бы его ни страшились для себя воины, для германцев еще нестерпимее, когда дело идет об их женах. Вот почему прочнее всего удерживаются в повиновении племена, которым было предъявлено требование выдать в числе заложников также девушек знатного происхождения. Ведь германцы считают, что в женщинах есть нечто священное и что им присущ пророческий дар, и они не оставляют без внимания подаваемые ими советы и не пренебрегают их прорицаниями». (Там же. С. 357).

 

Обычаи, нравы, культы германцев

 

«Передают, что у кимвров существует такой обычай: женщин, которые участвовали с ними в походе, сопровождали седовласые жрицы-прорицательницы, одетые в белые льняные одежды, прикрепленные на плече застежками, подпоясанные бронзовым поясом и босые. С обнаженными мечами эти жрицы бежали через лагерь навстречу пленникам, увенчивали их венками и затем подводили к медному жертвенному сосуду вместимостью около 20 амфор; здесь находился помост, на который восходила жрица и, наклонившись над котлом, перерезала горло каждому поднятому туда пленнику. По сливаемой в сосуд крови  одни жрицы совершали гадание, а другие, разрезав трупы, рассматривали внутренности жертвы и по ним предсказывали своему племени победу. Во время сражений они били в шкуры, натянутые на плетеные кузова повозок, производя этим страшный шум». (Страбон. География. В 17 книгах. М., 1994. С. 269).

«Что касается германцев, то я склонен считать их исконными жителями этой страны, лишь в самой ничтожной мере смешавшимися с прибывшими к ним другими народами и теми переселенцами, которыми они оказали гостеприимство…» (Корнелий Тацит. «О происхождении германцев и местоположение Германии»: в кн. Корнелий Тацит. Сочинение в двух томах. Том первый. Анналы. Малые произведения. М., 1993. С. 354).

«Германцы столь же мало заботятся об обладании золотом и серебром, как и об употреблении их в своем обиходе». (Там же. С. 355).

«О делах, менее важных, совещаются их старейшины, о более значительных — все; впрочем, старейшины заранее обсуждают и такие дела, решение которых принадлежит только народу. Если не происходит чего-либо случайного и внезапного, они собираются в определенные дни, или когда луна только что народилась, или в полнолуние, ибо считают эту пору наиболее благоприятствующей началу рассмотрения дел. Счет времени они ведут не на дни, как мы, а на ночи. Таким обозначением сроков они пользуются, принимая постановления и вступая в договоры друг с другом; им представляется, будто ночь приводит за собой день. Но из их свободы проистекает существенная помеха, состоящая в том, что они сходятся не все вместе и не так, как те, кто повинуется приказанию, и из-за медлительности, с какою они прибывают, попусту тратится день, другой, а порою и третий. Когда толпа сочтет, что пора начинать, они рассаживаются вооруженными. Жрецы велят им соблюдать тишину, располагая при этом правом наказывать непокорных. Затем выслушиваются царь и старейшины в зависимости от их возраста, в зависимости от знатности, в зависимости от боевой славы, в зависимости от красноречия, больше воздействуя убеждением, чем располагая властью приказывать. Если их предложения не встречают сочувствия, участники собрания шумно их отвергают; если, напротив, нравятся, — раскачивают поднятые вверх фрамеи: ведь воздать похвалу оружием, на их взгляд, — самый почетный вид одобрения». (Там же. С. 358).

«Любые дела — и частные, и общественные — они рассматривают не иначе как вооруженные. Но никто не осмеливается, наперекор обычаю, носить оружие, пока не будет признан общиною созревшим для этого. Тогда тут же в народном собрании кто-нибудь из старейшин, или отец, или родичи вручают юноше щит и фрамею: это — их тога, это первая доступная юности почесть; до этого в них видят частицу семьи, после этого — племени. Выдающаяся знатность и значительные заслуги предков даже еще совсем юным доставляют достоинство вождя; все прочие собираются возле отличающихся телесною силой и уже проявивших себя на деле, и никому не зазорно состоять их дружинниками. Впрочем, внутри дружины, по усмотрению того, кому она подчиняется, устанавливаются различия в положении; и если дружинники упорно соревнуются между собой, добиваясь преимущественного благоволения вождя, то вожди стремясь, чтобы их дружина была наиболее многочисленной и самой отважною. Их величие, их могущество в том, чтобы быть всегда окруженными большой толпою отборных юношей, в мирное время — их гордостью, на войне — опорою. Чья дружина выделяется численностью и доблестью, тому это приносит известность, и он прославляется не только у себя в племени, но и у соседних народов; его домогаются, направляя к нему посольства и осыпая дарами, и молва о нем чаще всего сама по себе предотвращает войны.

Но если дело дошло до схватки, постыдно вождю уступать кому-либо в доблести, постыдно дружине не уподобляться доблестью своему вождю. А выйти живым из боя, в котором пал вождь, — бесчестье и позор на всю жизнь; защищать его, оберегать, совершать доблестные деяния, помышляя только о его славе, — первейшая их обязанность: вожди сражаются ради победы, дружинники — за своего вождя…» (Там же. С. 359).

 

Маркоманы

 

Маркоманы (в переводе с германского это слово означает «обитатели рубежей», или пограничные жители) – родственное свевам германское племя, впервые упоминается Цезарем. Маркоманы жили между средней Эльбой и Одером. В середине I в. до  н. э. принимали участие в походе вождя свевов Ариовиста в Галлию. Нападение римлян под командованием Друза Германика в 9 г. до н.э. вынудило маркоманов переселиться на территорию современной Богемии. Здесь они основали могущественное королевство, во главе с вождем Маробод. Время от времени конфликты между Римской империей и маркоманами вспыхивали вновь (при Домициане и Нерве). Приблизительно в 88 г. маркоманы, вместе с даками и квадами, отбили, близ Дуная, нападение римского императора Домициана. Траян и Адриан удержали в прежних границах. С середины II в. маркоманы начинают устраивать вторжения в Римскую империю. Нарушив рейнско-дунайскую границу, маркоманы, квады, гермундуры, языги и другие племена прошли в Италию. В 169 они хлынули в Северную Италию, осадили Аквилею, разрушили город Опитергий. В 166 г. император Марк Аврелий начинает против них 1-ю Маркоманскую войну (166 – 172 гг.). Война шла с переменным успехом. После упорной борьбы ему удалось в 174 г. покорить квадов и маркоманов. По миру 175 племена вынуждены были признать римский протекторат.  Но уже в 178 г. маркоманы вновь вторглись в Паннонию и появились с частью войска даже перед Аквилеей, но полководец Марка Аврелия, Патерн, разбил их наголову. Началась 2-я Маркоманская война. Император Коммод в 180 г. заключил с ними мир на условиях восстановления довоенной границы между Римской империей и племенами. Римлянам пришлось построить новую сеть оборонительных укреплений на дунайской границе.. В 270 г. маркоманы снова перешли через римскую границу и угрожали Анконе. Император Аврелиан оттеснил их за Дунай. С IV в. имя их исчезает в истории; остатки их смешались с баварцами.

 

Заключение

 

Из рассказанного ясно, что задолго до Великого переселения народов германские племена были хорошо известны всем обитателям Европы. Они прекрасно воевали, в том числе, и с непобедимыми римскими легионами, иной раз на равных, а то и превосходя грозных противников. Они в походах добирались до Апеннинского полуострова, а то и до Вечного города. Они, поселившись в степях Северного Причерноморья, Придунавья и в других пограничных с Римской державой землях, нагуливали на виду у римских императоров силу, не пуская на запад воинственные племена хунну, которые, ассимилируясь с аланами, превращались в силу не меньшую, в хуннов, гуннов.

Германские племена и другие воинственные племена, окружавшие не только Римскую империю, но и другие великие державы Древнего мира, вели себя точно так же, как будут вести себя участники Великого переселения народов, в том числе и германские племена, обитавшие на Скандинавском полуострове. Не частые налеты небольших отрядов на слабо укрепленные приграничные земли великих держав – в начале своего пути. Затем бандитские налеты учащаются, отряды становятся все больше. Затем увеличивается количество племен, молодые и дерзкие воины которых вливаются в уже не отряды, но войска, врывающиеся в богатые земли империй. Затем повелители великих держав пытаются умиротворить дерзких «варваров« золотом и платят им нечто вроде выкупа за мир. Затем отчаявшиеся императоры начинают приглашать смелых налетчиков к себе на службу, выплачивая им жалованье, а то и предоставляя на землях империй огромные территории для проживания. Но, к великому несчастью оседлого люда, способного и желающего только мирно трудиться, налетчиков становится все больше и больше. Будто бы почувствовав слабину богатых соседей по планете, они объединятся в союзы племен, собирают громадные армии переселенцев и отправляются в могучие военные походы…

Между прочим, до так называемого Великого переселения народов подобные сценарии были известны во многих цивилизационных центрах Земного шара. Автор данных строк писал об этом в книгах «Мировая история войн. Энциклопедия», «Мировая история крепостей и замков». И удивительно, что даже самые крупные политические деятели, служившие истории в разные времена и в разных странах, не могли сокрушить или уж хотя бы надежно сдемпфировать людские ураганы, сокрушавшие величайшие дерева мировой цивилизации в Междуречье и на Индостане, в Поднебесной и в Центральной Азии, и в Мезоамерике, и в Средиземноморье еще в III-I тысячелетиях до н.э.

… Великие державы Древнего мира приблизились к отметке: III – IV вв. н. э. с богатейшим запасом знаний: политических, философских, экономических, военных, культурных. Они создали великое множество шедевров мировой цивилизации, которые просто необходимо было сохранить и приумножать. Не получилось. Видимо, опыт III-I тыс. до н.э. был недостаточен для этой великой миссии людей, обитавших на планете в III – IV вв. н.э., когда увеличивающиеся с каждым десятилетием потоки так называемых варварских племен хлынули на территории крупных государств.

 

 


 

Глава III. Великое переселение народов

Коротко о проблеме

Термин «Великое переселение народов» в современной исторической науке имеет вполне конкретное, ограниченное во времени и пространстве значение: так ученые условно называют массовое вторжение «на территорию Римской империи в IV-VII веках германских, славянских, сарматских и других племен, способствовавших крушению Западной Римской империи» (Советская историческая энциклопедия. Т. 1, стр. 248). В последней трети XX века появились ученые, которые слегка раздвинули временные рамки этого мощного исторического явления, оставив при этом в неприкосновенности пространственный ареал, то есть территорию

Римской державы и прилегающих к ней регионов, и некоторым образом систематизировали, разложили по этапам «дело «великих переселенцев». Так, например, В.П. Буданова в книге «Варварский мир эпохи Великого переселения народов» пишет: «Великое переселение народов как временной «зазор» между античностью и средневековьем делится на три этапа: первый (II-IV вв.), «германский» –  охватывает время от Маркоманских войн до Адрианопольского сражения; второй (IV-V вв.), «гуннский» –  между Адрианопольским сражением и битвой на Каталаунских полях; третий этап (VI-VII вв.), «славянский» –  связан с передвижением в Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европе славянских племен. Этапы переселения отличаются этническим составом участников переселения, позицией мигрирующих племен, основными акцентами противостояния и взаимодействия, направлением миграций и их результатом» (стр. 6).

Ни в коем случае не вступая в полемику с крупными учеными автор данных строк напоминает лишь о том, что период с V по VII века вполне можно назвать и «альбионским», потому что мощные миграционные потоки племен саксов, англов и готов с материка на остров в значительной степени повлияли на ход дальнейшей истории Туманного острова, а это, в свою очередь, повлияло и на движение истории Европы по дорогам Средневековья.

Но дело даже не в некоторой неточности поэтапного деления Великого переселения народов, в конце концов, серьезное осмысление этого могучего явления началось не так давно. Дело в другом.

Столь глубинное явление в истории Присредиземноморья не могло быть локальным, замкнутым, отгороженным от всеобщего потока истории Земного шара. Великим то переселение (очередное!) можно назвать только потому, что в обозначенном временном интервале по белу свету, по нашей планете, бродили с оружием в руках многие племена и народы. В сложной судьбе Земного шара они, обитавшие на окраинах либо далеко за пределами крупнейших держав Древнего мира (Римской державы, государства Сасанидов в Передней Азии, Маурьев –  в Индостане, империи Хань на Дальнем Востоке), сыграли громадную роль.

Некоторые чрезмерно эмоциональные люди обвиняют «великих переселенцев» в том, что они уничтожили роскошные дерева в саду Мировой цивилизации, стерли с лица Земли прекрасные города, сожгли практически все библиотеки –  кладезь знаний древности, и ввергли планету в варварский хаос. Жестокий приговор «великим переселенцам». Другие ученые считают, что, постарев и одряхлев, морально разложившись, великие державы Древнего мира превратились к II-III векам н.э. в огромные вредоносные наросты на теле Земли. Уничтожив эти ракообразные опухоли, «великие переселенцы» омолодили планету, оздоровили моральный климат...

Существуют и другие мнения по поводу «дела великих переселенцев». Мы не будем их приводить, но перед тем как поведать о войнах и битвах эпохи Великого переселения народов, все же напомним читателю о том, что и до этой эпохи, и после нее человечество долго не засиживалось на месте. Например, одним из первых Великих переселений народов, известным современной науке, можно считать движения племен и народов в XIX-XII веках до н.э. Вспомните миграции евреев во главе с Авраамом, ахейцев, гиксосов, ариев, гутиев, дорийцев и других племен! Разве это не Великое переселение?! А напоминаем мы об этом с одной лишь целью: чтобы кто-нибудь из читателей серьезно заинтересовался причинно-следственными # этого Земношарного явления, периодически возникающего в истории планеты и отправляющего племена и народы в неописуемо сложные походы...

Готы до III века

В I тыс. до н.э. эры готы обитали на Скандинавском полуострове. В IV-II веках до н.э. самые воинственные из них переплыли на трех кораблях Балтийское море и стали обживаться южное его побережье. Еще готский историк Иордан называл остров Скандзы, мастерской, изготовляющей племена, или, вернее, утробой, порождающей племена. (Иордан. Происхождение и деяния гетов. «Getika». СПб. 1997. С.65).

В I-II веках н.э. готы осели в среднем течении Вислы, затем пошли к Черному и азовскому морям. К этому времени сарматы ослабли. Новые пришельцы, разделившись на остготов и вестготов, без особого труда овладели северо-западным Причерноморьем. Они заняли земли, которые издавна притягивали великих воинов: сначала греков, затем римлян, византийцев и – всегда! – кочующие по огромной степи племена и народы. Благодатный уголок земного шара. Удержать его можно быть только с оружием в руках. Но ждать, пока другие племена и государства будут нападать на них, готы не стали. Они сами пошли в атаку, не страшась никого, даже легионов могучей Римской державы.

Римская империя в начале II в. усилиями одного из самых удачливых за ее историю завоевателей –  императора Траяна достигла вершины могущества, но после его смерти завоевания прекратились. Ни мощь легионов, ни внешний блеск Римской державы не пугали соседей. История меняла ориентиры. Римский путь утомил людей. Они искали иные маршруты.

Уже появилась, но еще не стала мировой (не в смысле географии даже, а в смысле духовного и душевного влияния на человека, в котором языческое мироощущение, миропонимание еще преобладало) новая религия –  христианство, а в арабском мире резко возросло чувство национального самосознания. Как единая сила арабы еще не выступали, но у Аршакидов и сменивших их Сасанидов были прекрасные арабские воины, свершившие немало подвигов в войнах между персами и римлянами.

Еще полтора века после Траяна римляне чувствовали себя слишком уверенно. Первым императором, почувствовавшим себя неуверенно, был Деций (195-251 гг.). Это он организовал в громадной державе массовые преследования христиан. Но зачем?! Разве христиане были самыми заклятыми врагами Рима? Что плохого сделали империи скромные, сильные люди? Почему озлился на них Деций? Сам он ответы на эти вопросы не оставил, может быть, потому что не успел. Всего два года он был императором.

Готы к этому времени разделились на две ветви. Восточные (остготы) отошли к Меотиде (Азовскому морю), западные (вестготы или везеготы) приблизились вплотную к Балканскому полуострову, а по мнению некоторых ученых, даже проникли на Балканы, впервые вторглись в пределы империи в 238 г.

Но вполне возможно, что с готами воевал уж император Каракалла, Марк Аврелий Антонин (186-217). Точно известно, что он вел пограничные войны с германскими и дунайскими племенами и дважды ходил на Парфию. Так или иначе, но готы в середине III века до н.э. окрепли, не скрывая своих агрессивных замыслов.

Но римляне все еще чувствовали себя уверенно. Слишком уверенно! Первым из императоров почувствовал себя неуверенно – и слишком поздно! – Деций (195-251 гг.). Это он организовал в державе массовые преследования христиан. Но зачем?! Разве христиане был самыми заклятыми врагами Рима? Почему озлился на них Деций? Сам он ответы на эти вопросы не оставил, может быть, потому что не успел. Всего два года был он императором. В 251 г. Деций выступил с прекрасной армией навстречу готам и потерпел сокрушительное поражение, сам погиб в бою.

Человечество меняло ориентиры, духовные и душевные ценности, намечало новые цели и новые маршруты. Люди устали от громадных империй, от высокопородной гордости их создателей. Они мечтали о свободе, о победах, о добыче. Процесс этот происходил независимо от воли императоров, полководцев, знатных римлян, которые, купаясь в роскоши, не в состоянии были понять суть происходящего.

А готы тем временем усиливали давление на Империю. Они совершили во второй половине III в. восемь крупных походов на территории, принадлежавшие Империи. И это были не прогулки любопытных путешественников, а грабительские дерзкие налеты.

Напомним читателям маршруты разорительных набегов. Из Приазовья остготы на кораблях прорывались в богатые районы восточного Причерноморья (255 г.), грабили города Питиунт, Диоскуриаду, Фазис. Уже в 257 г. они прошли до Трапезунда. В 264 г. высадились западнее этого города и прошли с огнем и мечом по земле Понта, Каппадокии, Галотии, Вифинии. В 266 г. грабили прибрежные города-порты, дошли до Гераклеи. В 275 г. высадились в Фазисе и двинулись по тем же областям, меняя первоначальные маршруты. Их соплеменники, вестготы, облюбовавшие земли западнее Днепра, осуществили в 258, 263, 269 гг. походы на Балканы, разорили десятки цветущих городов. В походе 269 г. налетчики дошли до островов Родос и Кипр, высаживались на побережье Малой Азии.

Римская империя вела с ними тяжелую борьбу.

Деций против Куивы

Деций, Гай Мессий Квинт Траян (около 200 – 251), римский император с 249 г. В 251 г. во Фракию и Македонию вторглись полчища готов. Деций, снарядив крупное войско, выступил в поход. Он имел лучшую в воюющем мире пехоту, вооруженную короткими мечами, удобными в бою, великолепное защитное вооружение, опыт, железную дисциплину, обученных, одержавших много побед легионеров. Готы одевались в звериные шкуры, воевали длинными копьями, от которых те же македоняне отказались после гибели Александра Великого.

Отношение к противнику в войске Деция было пренебрежительное. Деций подошел с войском к осажденному готами во главе с Куивой городу Филиппополю, гарнизон которого вместе с горожанами сражался героически, надеясь на помощь сограждан. Но Децию не удалось деблокировать город. Готы взяли крепость. Около 100 тысяч воинов и жителей погубили готы. Но Деций еще верил в общую победу.

Вторая битва состоялась в том же г. неподалеку от города Абритта в болотистой местности. С первых минут схватки готы продемонстрировали и выучку, и дисциплинированность, и страстное желание победить. Умело маневрируя, они оттеснили римлян к болоту, лишили легионы подвижности. Войско

Деция потеряло строй, превратилось в неуправляемую толпу. Началось избиение. От стрел и копий готов погибло очень много римлян, пал в бою император Деций и его сын. Готы во главе с Куивой одержали полную победу.

 

Победитель готов

 

Клавдий II Готский (220 – 270 гг.), римский император с 268 г. Родом иллириец. Был провозглашен императором солдатами после смерти Галлиена. Отразил вторжение алеманов в Верхнюю Италию. В 269 г. крупное войско готов вторглось в Мезию. Клавдий II встретил противника близ Наиссуса (современный Ниш). Готы смело атаковали римлян. С каждой минутой упорного сражения они усиливали натиск. Положение войска Клавдия было критическим. И вдруг с тыла по готам неожиданно ударил пятитысячный отряд, укрывшийся по приказу императора в горах. Готы были разгромлены. С обеих сторон пало 50 тысяч человек.

Император Клавдий II присвоил себе титул Готский. Он очень гордился победой. Но, сознавая опасность, которую представляли собой готы, он стал проводить политику расселения пленных на римских территориях. Чуть позже римляне стали расселять племена варваров на территории Империи на правах федератов.

Этот факт говорит, в том числе, и о том, что в III в., в ответственейший момент истории созданного римлянами великого государства, вдруг начался демографический спад. Крупнейшее, богатейшее государство, грубо говоря, стало хуже рожать! Причем процесс этот с каждым десятилетием прогрессировал. Иначе римские императоры не приглашали бы на земли Державы чужеземцев.

Такая политика являлась обыкновенным самообманом. Расселенные на территории Римской державы племена и народы не становились и не могли стать ни морально, ни правово теми римлянами, которые сражались с врагами за свою Родину со времен Республики. Понятие Родина стало размываться в сознании римлян сразу после завоевания Карфагена и Коринфа в 146 г. до н.э. Но до середины III в. н.э. оно еще было сильным, и этот факт способствовал победам римских легионов. Во второй половине III в. положение стало меняться в этом смысле в худшую сторону.

Византийская империя

8 ноября 324 г. Константин принял решение о перенесении центра Римской империи в город Византий. 17 января 395 г. умер император Феодосий, после чего Римская империя разделилась на Западную Римскую империю со столицей в Риме и Восточную Римскую империю со столицей в Константинополе. В тот же год Аларих занял значительную территорию в Греции.

В 413 г. были построены новые крепостные стены вокруг Константинополя, так называемых стен Феодосия. Город заметно увеличился.

С 424 по 447 гг. территория Восточной Римской империи подвергалась неоднократно опустошительным грабительским набегам гуннов.

В 468 г. войско Византийской империи осуществило неудачный поход против вандалов.

В 478, 481, 487 гг. готы совершали нападение на Константинополь.

В 498 г. в империи отменили налоги на городское население, что сняло политическую напряженность в государстве.

Приблизительно в 500 г. была принята так называемая Конституция Анастасия, согласно которой арендаторы стали прикрепляться к земле после 30-летнего срока аренды.

В 527 г. на византийский престол воссел Юстиниан, и в тот же год был обнародован Кодекс Юстиниана. В нем была провозглашена единая «полная собственность», отменены все виды античной собственности. Исходя из христианского положения о божественном происхождении императорской власти, Юстинианово право гарантировало сохранение рабовладельческих отношений, причем главным рабовладельцем было государство, то есть по сути дела — император.

В 529 г. по указу Юстиниана была закрыта языческая Академия в Афинах, основанная еще Платоном.

В 532 г. между Византией и Персией был заключен «вечный мир».

В 532—537 гг. в столице державы построен знаменитый храм Софии.

В 535 г. вторжением войска Велизария в королевство остготов началась почти двадцатилетняя война с готами.

В 565 г. умер Юстиниан.

В 569 г. был издан указ, позволяющий местной знати выдвигать кандидатов на правительственные должности в провинции.

В 578 г. усилилось давление славян на Фракию и Балканы.

В 581 г. византийская армия перешла в наступление в Персии, но через семь лет Византия потерпела поражение в Испании и покинула эту страну.

В 591 г. был заключен мир с персами, и византийцы активизировали свои действия против славян.

2 февраля 601 г. вспыхнуло народное восстание в Константинополе, осенью следующего г. восстало войско, провозгласив императором полководца Фоку.

Пользуясь внутренними неурядицами в Византийской империи, а также напряженной борьбой ромеев со славянами, персы в 604 г. перешли в наступление и до 608 г. они одержали немало побед.

5 октября 610 г. император Ираклий вошел с войском в Константинополь. Фока был казнен.

Вплоть до 629 г. Византия вела упорные войны с персами, которые в 614 г. захватили Иерусалим, а через пять лет захватили Константинополь, и с аварами и славянами.

В 633 г. в пределы Византийской державы вторглись арабы.

В 636 г. в битве при Ярмуке (или Йармуке) византийское войско потерпело от арабов крупное поражение.

В 642 г. Византия потеряла Александрию.

В 671 г. начались вторжения в пределы империи сыльных болгаров.

В 674 г. арабы осадили Константинополь. Осада продолжалась четыре г.. Но ромеи выстояли в трудной борьбе, и 12 августа заключили мир с арабами.

В 681 г. Византия признала Первое болгарское царство.

В конце VII в. дела Византийской империи ухудшились. В 689 г. правительство страны вынуждено было разрешить славянам поселиться в Азии; в 698 г. арабы захватили всю Северную Африку.

В начале VIII в. на окраинах империи не раз вспыхивали волнения.

 

Апеннинский полуостров

 

В 455 г. на полуостров ворвалось племя вандалов. Цель была прежней. Грабеж. Грабеж.

В 476 г. Одоакр свергнул и сослал последнего римского императора Ромула Августула, и тем самым официально прекратила свое существование Римская держава, а на территории Апеннинского полуострова возникло королевство варваров во главе с Одоакром. Одоакр щедро наградил верных своих воинов, раздав им одну треть всей земли римских собственников. Это был богатый дар. В корне менять внутреннюю структуру государства Одоакр не стал. Да он и не знал, как это сделать, что для этого делать.

В 488 г. на Север Апеннинского полуострова ворвались племена остготов во главе с талантливым вождем Теодорихом. Он основал здесь королевство со столицей в Равене в 493 г. и начал войну с Одоакром, одержал победу, провозгласил себя королем готов и италиков. Теодорих, понимая, что государству нужен закон, издал приблизительно в 512 г. «Эдикт» — единое для римлян и готов законодательство. Это было крупным шагом вперед по сравнению с деятельностью Одоакра. Но государству остготов также не суждена была долгая жизнь.

В 535 г. в дело вмешалась Восточная Римская империя во главе с сильным государственником, императором Юстинианом I, решившим возродить былую славу и величие Римской державы и пославшим на Апеннины крупное войско во главе с опытными полководцами. Эта долгая война закончилась победой Византии. Восприемник попавшего в плен Теодориха король Тотила, желая привлечь на свою сторону побольше местных жителей, обещал вступавшим в его войско рабам свободу и землю, признавал законными захват участков земли, принадлежащих римской знати… Недовольных на Апеннинах было много. Но Тотила так и не смог совладать с полководцами Велизарием и Нарзесом, погиб в бою…

Византия, победительница, возвращала на Апеннины старые порядки, и даже неглупый Юстиниан не хотел думать о Времени, которое требовало перемен.

В 568 г. на территорию Северной Италии вторглись лангобарды. Они изгнали и физически уничтожили бывших рабовладельцев, разделили крупные поместья, раздав их свободным крестьянам. Но уже в середине VII века в государстве лангобардов стала весьма ощутимой разница между бедными владельцами небольших участков и крупными землевладельцами – королями, герцогами, другими представителями новой знати, то есть новых хозяев Апеннинского полуострова.

В середине VII века лангобарды овладели большей частью Апеннинского полуострова. В 751 г. они взяли принадлежащее Византии Равеннское наместничество. Но через пять лет король франков Пипин Короткий отвоевал его и вместе с Римским дукатом (областью вокруг Рима) передал в дар папе. С этого момента началась история церковного государства — Папской области.

Оборотень

 

В III в. германские племена алеманов прорвали пограничную линию римлян, овладели правым берегом Рейна. Римский полководец Юлиан с десятитысячным отрядом разгромил 35-ти тысячную армию германцев при Агенторате, взял в плен вождя Хлодомара. Но уже в 364 г. на Римскую державу началось массированное наступление готских племен.

Готы, оттесненные за Дунай гуннами, вынуждены были сдать оружие римлянам, чтобы сохранить жизнь себе и своим семьям. Императорские  чиновники стали притеснять беженцев, грабить имущество несчастных, отнимать жен и детей. Готы подняли восстание, разгромили несколько отрядов римлян, смело пошли к столице империи Константинополю.

Император Валент встретил их у Адрианополя. Вождь готов в ожидании отряда конницы послал противнику послов, затеял переговоры, оттянул время, а когда вдали показались конники, стал готовиться к бою, отозвав посла. Пехота готов окружила свои позиции повозками.

Пока Валент возмущался проделкой вождя противников, легкие пехотинцы римлян самовольно вступили в бой, затем и тяжелая пехота и часть конницы втянулась в драку. Готы отбили хаотичные атаки противника. Римляне, перестраиваясь, замешкались. Правый фланг конницы еще не вступал в бой, долго там шло построение. Валент никак не мог ухватить нить начинающегося сражения, взять управление войсками в свои руки. Вдруг с холмов ринулась на позиции римлян конница готов. Император лишь хлопал глазами, наблюдая стремительный ход вражеской кавалерии. Римляне побежали. Валент был убит.

Готы осадили Константинополь и взяли бы крепость, совершенно не подготовленную ко встрече грозного противника ни морально, ни физически, но…

Римляне нанимали в армию арабских конников. Прекрасные наездники, умелые воины, те кружились вокруг пехоты готов, отвлекали внимание, убивали врагов копьями, мешали готовиться к штурму. Один арабский всадник убил отставшего от своих гота, спрыгнул с коня, полоснул кинжалом по горлу врага… напился на виду у всех горячей крови и завыл от дикой радости по-волчьи.

— Оборотень! Оборотень!! – в ужасе закричали готы, решив, что римлянам помогают черные силы, и побежали, куда глаза глядят.

Бесстрашные готы! Ничего-то они никогда не боялись, кроме таких вот оборотней. Константинополь был спасен. Вожди восставших с трудом собрали перепуганных насмерть воинов и повели их грабить Македонию и Грецию: там оборотни им не попадались на горе местным жителям.

 

Алеманы (алеманны, аламанны)

 

Западно-германское племя, впервые упоминаемое в источниках III века, когда они прорвали границу Римской империи между Рейном и Дунаем и захватили Декуматные поля. В IV-V вв. они завоевали земли современной Юго-западной Германии, Эльзаса и значительной части Швейцарии. На севере они дошли до реки Майна, где в конце V века их разгромил король франков Хлодвиг, подчинив большую часть алеманов. В VI веке уже все племя было покорено франками, хотя все алеманы при этом управлялись своими герцогами, сохраняя обособленность и самостоятельность в решении многих внутренних задач, исходя из Алеманской правды, свода законов, действовавшего в VI-VIII вв.. В 843 г. после раздела империи франков, алеманы отошли к Германии и образовали в Х веке самостоятельное герцогство Алеманию, или Швабрию.

 

Время Диоклетиана

Диоклетиан Гай Аврелий Валерий (245 – 316 гг. н.э.), римский император. Родился в Далмации, в семье вольноотпущенника. Правил с 284 по 305 гг.. До этого Диоклетиан командовал императорской гвардией, отборным войском. Его провозгласили императором воины. Он успешно воевал на берегах Рейна и Дуная, а также против алеманнов, сарматов.

В 285 г. старый друг Диоклетиана Максимиан помог ему подавить крестьянское восстание в Галлии. Затем он же защищал Галлию от нападений германских племен, а сам император обеспечивал надежность границ на Востоке.

В 286 г. Диоклетиан отправился в Сирию, уладил там дела с персами.

Сразу после этого он переправляется в Европу и отстаивает пограничную линию вдоль Дуная от налетов сарматских племен, оттесненных сюда готами.

В конце 290 г. император, одержав победу над арабскими бедуинами, разорившими пограничные районы Сирии, провинции Римской державы, возвращается в Европу. Здесь проводит реформу государственного управления, избирает вместе с Максимианом двух кесарей Констанция и Галерия. В 293 г. произошло торжественное приобщение кесарей к власти. Да, управлять крупнейшей державой, постоянно воюя, было невозможно. Да, реорганизация в управлении назрела. Нужно было искать какой-то выход. Но только –  не делиться властью! Диоклетиан, хотел он того или нет, еще больше осложнил ситуацию в государстве. Хотя внешне это пока не проявлялось.

Констанций отнял у узурпатора Каравзия Британию, успокоил восставшую вновь Галлию, отбил за Рейн германцев в 296 г.,

В 296 г. сам Диоклетиан после восьмимесячной осады овладел Александрией Египетской, где засел узурпатор Ахиллей, поддержанный египтянами. Пощады император не знал. Египтяне заплатили за измену очень дорогой ценой.

Галерий тем временем ходил в Месопотамию на персов. Первый раз неудачно. Персы, воевавшие с армянами, которым римляне покровительствовали, одержали победу над войском Галерия. Но во втором походе он нанес противнику жестокое поражение, и персы уступили победителям пять провинций за рекою Тигр в 297 г.

Последние годы III века Римская держава, вернув почти все земли времен наивысшего могущества, жила в мире и спокойствии. Но мир тот был шаток.

Диоклетиан провел ряд реформ в государстве для облегчения управления державой. Оставив верховную власть в своих руках, Диоклетиан передал западную часть империи в управление Максимиану, в государстве появилось два августа — так еще называли императоров. Поощрял древний культ Юпитера.

В 303-304 гг. Диоклетиан устроил гонения на христиан, пытаясь искоренить эту религию, но вскоре отменил гонения. В 305 г. Диоклетиан отрекся от престола (и Максимиан сделал то же самое) и остаток жизни провел в роскошном дворце в Салонах. Реформами Диоклетиана начался новый период в истории Римской державы, названный учеными «доминатом» (от dominus, то есть «господин»). В 313 г. н.э. он умер.

В последующие полтора столетия римские императоры решали в той или иной степени и последовательности те же военные задачи, с которыми не без успеха справлялся Диоклетиан. И вряд ли с полным на то основанием можно сказать, что готская проблема была до 375 г. главной для Империи. Но она имела одно качественное отличие от других военных и внешнеполитических проблем: готы медленно набирали внутреннюю силу. Она проявила себя довольно-таки странно. Например, в первой половине IV века, когда в Римской империи то и дело вспыхивали внутренние неурядицы, причиной которых была борьба императоров и претендентов в императоры за власть, готы не решались на широкомасштабные вторжения в пределы империи, как то было, скажем, во второй половине III века, хотя и участвовали в борьбе императоров, и устраивали иной раз налеты на территорию Империи. Объяснить эту относительную пассивность можно разными причинами: например, войнами с сарматами и другими племенами, близостью крепнущих гуннов за Доном, внутренними проблемами, связанными с созданием Эрманарихом (согласно сведениям Иордана) крупнейшего в Восточной Европе государственного объединения, и так далее, и даже слабостью готов.

Но как бы то ни было, а события V, VI, VII вв. в Европе, в которых готы, как правило, принимали активное участие (не обязательно военное), говорят о том, что это был сильный народ, обретший силу не в одночасье по Божьему промыслу или по щучьему велению, но копивший эту внутреннюю мощь долго, в том числе и в IV в.

Забегая по дорогам истории вперед, мы напомним читателю о том, что вестготы, завоевавшие в начале VII в. Пиренейский полуостров, вели позже упорную борьбу с арабами, были оттеснены ими в небольшую горную страну Астурию, не сдались, продолжили в начале VIII в. войну, получившую у историков название Реконкиста, и, в конце концов, одержали победу! Слабому народу такое не по силам. Сила готов накапливалась, мы повторимся, на фоне агонизирующей, но еще очень сильной Римской державы.

 

Константин Великий

Константин, Флавий Валерий (ок. 285 – 337), римский император в 306-331 гг., внебрачный сын Констанция Хлора и Елены. При дворе Диоклетиана получил военное и политическое образование. Принимал активное участие в войнах, которые вел его отец. После смерти Констанция Хлора британские легионы провозгласили Константина императором в 306 г., и началась его долгая борьба с претендентами (Лицинием, Максенцием и Максимианом Дат) за власть. Он выиграл эту тяжелую гражданскую войну.

Константин объединил всю Римскую державу, перенес столицу в город Византий, который с 324 г. стал называться его именем –  Константинополем. В последние годы жизни Константин уделял военному делу большое внимание. В 332 г. он отбил нападение готов. Этой войной завершился, по мнению В.П. Будановой, важный этап в римско-готском противостоянии. «Трезво оценив готскую опасность для империи», Константин «вмешался в конфликт между сарматами и готами, победил последних и заключил с ними мир, снявший на время напряжение и неуверенность, которые вносились этими племенами».

Вскоре после этого готы выступили в союзе с римлянами. Даже Константин Великий не мог ничего предпринять для резкого увеличения рождаемости в Империи, именно поэтому он и все, кто правил империей после него, старались привлечь на свою сторону любое из варварских племен. Помогло ли это римлянам? Император Константин в 334 г. разгромил сарматов, поселил часть этих племен на территории державы, затем воевал с персидским царем Шапуром II и умер в 337 г. во время похода в Азию.

 

Византийская империя после смерти Константина Великого

 

Борьба за власть продолжалась. Император Констанций, сын Константина Великого, привел в 351 г. под Мурсу восьмидесятитысячное войско. Узурпатор Магненций имел 100 тысяч воинов. Они пошли в атаку и после долгой, упорной битвы отбросили врага, потерявшего 24 тысячи человек. Магненций потерял 30 тысяч человек.

Жаль, что историки тех времен, описывая битвы Гражданских войн в Римской империи со второй половины III века и до того момента, когда обреченные воевать готы в 375 г. активизировали свои действия, не всегда указывали на потери римлян в сражениях против римлян. Но даже дошедшие до нас сведения о потерях дают представление о той катастрофе, в которую ввергли себя сами римляне, методично уничтожавшие друг друга перед готским, а затем –  гуннским нашествием. Не нужно быть мудрецом, гением-политиком, чтобы понять, какое губительное значение имели для Империи битвы типа той, при Мурсе, где в один день погибли 54 тысячи воинов.

Констанций за год до этой битвы (после смерти Константа в 350 г.) был провозглашен императором всей Римской империи (хотя Констант управлял только западной ее частью), но, победив Магненция, он утвердился на троне. И все же спокойствия в державе не было. Против Констанция выступил двоюродный брат Юлиан, управлявший Галлией. Император умер в 361 г., в начале борьбы с ним.

 

Юлиан Отступник

Юлиан Флавий Клавдий (331 – 363 гг.), римский император в 361—363 гг. Племянник Константина Великого. Воспитывался в христианском духе, но находился под большим влиянием евнуха Мардония, поклонника эллинистической культуры. В 355 г. император Констанций провозгласил его цезарем и отправил в Галлию для управления и защиты этой провинции от нашествий варварских племен. В 356-358 гг. Юлиан одержал несколько побед над алеманами, франками, другими германскими племенами.

В 357 г. в Галлию вторглись алеманы. Юлиан с войском в 13 тысяч человек встретил войско варваров во главе с Хнодомаром, у которого воинов было гораздо больше, неподалеку от Аргентората.

Римляне перед этим проделали трудный долгий переход, подошли к месту событий под вечер, отдыхать не стали, сходу атаковали врага. Хнодомар не растерялся, контратаковал неприятеля на своем левом фланге, потеснил римлян (здесь находился сам Юлиан), но военачальники будущего римского императора организовали оборону на этом участке, восстановили боевые порядки, вновь атаковали позиции Хнодомара, разгромили противника, потерявшего 6 тысяч человек в бою и много воинов в ночной резне. Хнодомар попал в плен.

В 360 г. восстали галльские легионы. Они провозгласили Юлиана императором-августом. Он не отказался от предложенной ему чести. После смерти Констанция в 361 г. Юлиан стал единодержавным правителем империи. Отступником его прозвали потому, что, став императором, он попытался реанимировать безнадежно больного: языческую религию и эллинистическую культуру. Сторонники христианской религии, к тому времени надежно упрочившей свои позиции, ненавидели его.

Он умер как воин: в войне против персов, на реке Тигр от ран.

 

Как погиб Валентиниан

 

Валентиниан I Флавий (321 – 375 гг.), римский император с 364 г. Родился в Цимбалах в Паннонии. Служил офицером. В 364 г., после смерти его отца, императора Иовиана, войско провозгласило Валентиниана императором. В июле 366 г. римское войско во главе с Валентинианом встретилось на Каталаунах с крупным войском алеманов, возглавлял которое Вадомайер. Битва шла весь день. Алеманы потерпели сокрушительное поражение, потеряв убитыми 6 тысяч человек и пленными 4 тысячи человек. Потери римлян составили 1200 человек. Успешно воевал против франков и саксов, осуществил успешный поход в Германию, дойдя в 368 г. до истоков Дуная. Здесь Валентиниан нанес крупное поражение алеманам в битве при Салицинии (современный город Зульц). Восстановил власть римлян в Британии до вала Адриана, подавил восстание в Африке в 372—374 гг. По Рейну и Дунаю возвел систему укреплений. Был христианином, но терпимо относился к язычникам. Император внезапно умер в лагере на Дунае, где он вел переговоры с вождями племени квадов.

 

Союз гуннов и готов – смертный приговор Римской империи

 

К началу второй половины IV в. гунны, кочевавшие в степях между Черным, Азовским и Каспийским морями, окрепли, и их вожди стали думать о крупных военных операциях. Возвращаться на Восток, где они когда-то потерпели сокрушительное поражение от ханьских войск, они не хотели по разным причинам. Да и зачем нужно было туда идти, если здесь, в Восточной Европе, за Кавказом, в Средиземноморье жили богатые люди, столетиями возделывавшие землю?! Гуннам и здесь хватало дел. Они могли бы, по примеру киммерийцев и скифов, пойти на юг, в Малую Азию, и дальше в Междуречье, но они этого не сделали, может быть, испугались сильных в те десятилетия Сасанидов, о чем мы поговорим позже.

С готами, которые, если верить Иордану, создали западнее Дона крупное восточноевропейское государство, ранее гунны старались не конфликтовать. У готов были мощные крепости на Дону, защищали их опытные герулы, другие племена. Гунны, уже готовые к прыжку и мечтавшие о крупных победах, побаивались форсировать Дон, охраняемый линией готских крепостей.

Однажды гуннские всадники, развлекаясь охотой на Таманском полуострове, увидели мирно пасущуюся олениху, бросились на жертву. Олениха помчалась во всю прыть воде, вдруг кинулась в море и, не спеша ступая тонкими ногами по водной глади, пошла в Крым. Гунны смотрели на нее и радовались: животное указало им брод, по которому можно пройти в Крым, оказаться в тылу врага.

Они быстро собрались в поход: их огромное конное войско пролетело ураганом по Крымским степям к Перекопу, неожиданным ударом сокрушило небольшие отряды готов. По царству Эрманариха был нанесен страшный удар. После гуннского смерча 371 г. у готов, если верить Иордану, оставались огромные ресурсы для борьбы с сильным соперником. Почти вся Восточная Европа!

После похода гуннов в 371 г. держава готов стала разваливаться. Первым откололось от Эрманариха племя росомонов. Вождь готов, узнав об этом, приказал казнить жену повелителя росомонов. Несчастную женщину разорвали конями. Ее два брата кинулись на Эрманариха, прорвались сквозь плотный строй телохранителей и вонзили меч в бок старику. Рана оказалась смертельной. Сто десятилетний старик скончался. Созданная им держава проиграла войну гуннам.

Готы вынуждены были просить у императоров Восточной Римской империи пропустить их за Дунай, дать им возможность укрыться от наседавших кочевников.

Это движение двух воинственных народов на запад, образно говоря, выполнило роль включателя мощного миксера истории. Всколыхнулись вдруг все большие и малые племена и народы Европы, двинулись друг на друга, по пути меняя ориентиры, маршруты, ведущие их всех в Рим. «Все дороги ведут в Рим» –  не с тех ли времен эта поговорка? Миксер истории работал напряженно.

Проиграв войну гуннам, готы усилили натиск на Империю. Теперь им просто некуда было деться –  только воевать. За жизнь. За жизненное пространство. В битве при Марцианополе в 376 г. войско римлян сражалось самоотверженно. Готы, которых вел в бой Фритигерн, имели преимущество в живой силе. Натиск их не ослабевал. Почти все римляне погибли в том бою, и лишь тогда, когда стало ясно, что одолеть готов невозможно, Лупицин с горсткой телохранителей бежал.

 

Смерть от рук своих воинов

Грациан Флавий (359 – 383 гг.0, римский император с 375 г. Был соправителем Валента, затем Феодосия. Являлся решительным защитником христианства. Успешно воевал на Рейне и Дунае, приостановил натиск германских и других племен на земли империи. В 378 г. при Аргентарии римское войско во главе с Грацианом встретилось с крупным войском алеманов, которое возглавлял Приарий. Римляне упорно атаковали врага, но долгое время бой шел равным –  хорошо сражались воины Приария. Но в какой-то момент алеманны дрогнули и были разгромлены. Они потеряли очень много людей. Спаслись лишь 5 тысяч воинов. В бою пал вождь Приарий. А Грациан погиб в 383 г. от рук своих воинов, взбунтовавшихся. Подобные случаи в Римской державе были не так уж и редки. Воины в любую минуту могли взбунтоваться, провозгласить любимого полководца императором, а нелюбимого –  убить. Слишком много воли, свободы было у них. Римское войско давно уже превратилось в некий политический институт. Самомнение легионеров росло. Дисциплина падала. И стоит лишь удивляться тому, как долго римское войско оставалось боеспособным!

 

Битва при Адрианополе

 

Под давлением готов гунны отошли к Дунаю, а затем и поселились с разрешения римских властей за Дунаем, на территории империи. Римские чиновники донимали беженцев поборами, грабили их имущество, отнимали жен и детей. В 378 г. готы подняли восстание и прямым ходом отправились к Константинополю.

Навстречу восставшим выступило римское войско во главе с императором Валентом. Готами руководил Фритигерн, человек опытный и коварный. Противники встретились близ Адрианополя. Фритигерн в ожидании крупного отряда конницы стал тянуть время, отправил к Валенту послов. Наконец появилась конница, вождь готов, забыв о переговорах, построил войско в боевые порядки, окружив свою пехоту повозками.

Легкие пехотинцы римлян без приказа атаковали противника, их поддержала тяжелая пехота и часть конницы. Готы, хорошо организованные, отбили атаку, римляне отступили. Часть конницы на правом фланге все еще строилась, теряя драгоценное время. И вдруг с близлежащих покатых холмов на позиции замешкавшихся римлян, военачальники которых не подумали организовать разведку, ринулась конница готов. Она окружила легионы Валента и буквально стала топтать противника. То ли у страха глаза велики, то ли действительно у готов были несметные полчища конников, но воины Валента почти не сопротивлялись.

Две трети пехотинцев-римлян, девять крупных военачальников погибли в той битве. Раненого Валента вынесли с поля боя, спрятали в небольшом доме. Но готы, не знавшие, где скрывается император, подожгли дом потехи ради, и Валент погиб в огне. А готы подошли к столице державы и осадили Константинополь, прекрасную крепость. Гибель Валента дезорганизовала защитников. У Фритигерна была прекрасная возможность взять город, но ценою огромных, а то и невосполнимых потерь.

Фритигерн решил оставить Константинополь и пойти грабить Грецию и Македонию. Там добра не меньше, чем в столице державы. Балканский полуостров! Начиная с IX-VIII веков до н.э. здесь начался экономический подъем после дорийского нашествия. Бывало, что и воевали на Балканах. Но грабительства, причем постоянного, целенаправленного, здесь не было до Великого переселения народов. Кто только не грабил в III-VII веках н.э. обитателей Балканского полуострова, предки которых работали, работали, работали, творили Балканское чудо Мировой цивилизации, творили, чтобы жить было радостнее...

 

Феодосий I Великий

 

Феодосий, Флавий, Феодосий I Великий (около 346 – 395 гг.), римский император с 379 г., родился в Испании, в семье полководца. Проявил себя как толковый, энергичный полководец, ловкий дипломат. После гибели Валента император Грациан провозгласил его августом (своим соправителем), передав ему в управление восточную часть державы. В 382 г. Феодосий разгромил готов, приостановил их наступление, расселил их на правах федератов на землях империи. В 388 г. он одержал победу над Максимом, узурпировавшим власть в западной части державы. Феодосий I окончательно утвердил господство ортодоксального христианства (эдикт de fide catholica, 380). Он преследовал сторонников арианства и запретил отправление языческих обрядов. При нём было разрушено много языческих храмов, сожжена Александрийская библиотека. В 394 г. он отменил Олимпийские игры. Христианская церковь признала его Великим. Феодосий I был последним императором, объединившим в 394–395 гг. власть над восточной и западной частями Римской империи. В год его смерти сыновья окончательно разделили державу на Западную Римскую империю и Восточную Римскую империю.

 

Аларих

 

Аларих (около 370-410), король вестготов с 395 г. Осуществил крупномасштабный поход в Грецию. Сначала вторгся во Фракию, затем захватил Афины, Коринф, Аргос, Спарту. Император Восточной Римской империи Аркадий пошел на уступки. Он заключил с Аларихом мир, поселил вестготов в Имусии, наместником там сделал короля вестготов, который обязался не воевать с Восточной Римской империей и с Западной Римской империей. В 401 г. Аларих поднял восстание и отправился в поход на Апеннинский полуостров. Он расположился лагерем у Полленции, укрепил позиции. 6 апреля во время празднования пасхи римская конница из войска полководца Стилихона неожиданно атаковала лагерь Алариха. Готы стушевались, но их вождь быстро навел порядок и отбросил атакующих. Римляне понесли большие потери. Однако Стилихон вновь повел воинов на штурм укреплений, прорвался в лагерь противника, одержал победу. Готы бросились бежать. Римляне резали их не жалея. Много готов попало в плен, в том числе и жена Алариха. В бою под Вероной в 402 г. Стилихон одержал вторую подряд победу над готами, и Аларих покинул Апеннинский полуостров.

 

Петух императора

В 408 г. Аларих вновь отправился в поход на Апеннинский полуостров. Момент он выбрал очень удачный. В тот год по приказу императора Гонория был убит полководец Стилихон. В гибели опытнейшего военачальника, два года назад при Фьезоле разгромившего варваров во главе с Радагайсом, повинны были придворные интриганы, боявшиеся усиления влияния полководца на императора. Впрочем, вполне возможно, что интриги плелись вокруг Стилихона, вандала по происхождению, выдвинувшегося на военной и дипломатической службе во времена правления Феодосия I, не без участия готов и их вождей.

Так или иначе, но в 408 г. Аларих осадил Рим.

Узнав о приближении армии варваров, Гонорий покинул Рим, сбежал со своим петухом в Равенну, город-крепость на берегу Ионийского залива, где надеялся пережить тяжелые времена. Не встречая серьезного сопротивления, готы шли по земле, заботливо возделанной многими поколениями людей, превращали города и селения в груды развалин, убивали всех подряд от грудных детей до глубоких старцев, словно бы расчищали землю от людей. Для себя. Такой жестокости Европа еще не знала.

Армия Алариха осадила Рим, продолжая грабить и уничтожать в окрестностях города все. Взять крепость штурмом они не могли, не было у них осадной техники, да и римляне сражались хорошо.

Гонорий целыми днями возился со своим петухом. Императору доставляло большое удовольствие кормить любимца из рук, говорить  ему всякие глупости. Петух молчал, и это нравилось Гонорию. Они не мешали друг другу жить в свое удовольствие.

А в Риме кончились продукты, к изнеженным жителям столицы подкрался голод. Готы следили за тем, чтобы в крепость не попала ни одна повозка с хлебом. Римляне ели собак, кошек, варили баланду из травы, но не сдавались. Они понимали, что Аларих и его воины не пощадят никого. Готы придумывали много хитростей, пытаясь овладеть городом, римляне были начеку.

И тогда Аларих вспомнил о рабах. Сотни лет римские знатные граждане имели рабов, сражались из-за них в битвах и войнах на трех континентах. Золото и драгоценности, конечно, тоже ценились, но самой лучшей добычей считались все-таки рабы. Раб и кровать постелит, и пищу приготовит, и позабавит в гладиаторском бою. Великим счастьем для римлян были рабы.

Аларих вызвал к себе триста юных воинов из знатных готских семей, рассказал о задуманном. Готы одобрили план вождя. Утром он послал гонца в Рим. Тот сообщил сенаторам, что Аларих восхищен стойкостью и мужеством защитников Вечного города, дарит им в знак уважения триста рабов и навсегда покидает Рим.

Сенаторы понимали, что враг может подстроить ловушку, но как хороши были статные юноши-готы, выносливые, трудолюбивые! Они стояли, понурив головы, у ворот, и у римских патрициев помутились мозги от одного только вида этих прекрасных рабов. Армия готов тем временем готовилась к походу. Это видели все со стен Рима. Отказываться от рабов было никак нельзя. Сенаторы поблагодарили гонца, впустили в город грустных, одетых в рабские хламиды юношей, распределили их между собой, повели каждого в свой дом, негромко приговаривая: «Не горюй! Римским рабом быть лучше, чем свободным варваром».

Вечером юноши с покорностью баранов уже занимались исполнением своих рабских обязанностей. А войско Алариха уже подготовилось к походу. На следующий день после обеда, когда по обычаю сенаторы отдыхали, готские юноши собрались у Саларийских ворот, напали на стражников, перебили их, открыли ворота и впустили в город армию готов.

Густым раскаленным потоком вливалась дикая армия в Рим, растекалась по улицам, площадям, просачивалась в здания, дома и домишки, и всюду, к чему бы она не прикасалась, раздавались страшные звуки смерти. Словно лава проснувшегося вулкана вливалось войско Алариха в Рим, чтобы разграбить все, что… награбили римляне в завоеванных ими странах.

В Равенну прискакал гонец, доложил императорскому слуге о катастрофе. Слуга, он же смотритель императорского птичника, прибежал в покои властителя, крикнул:

— Гонорий, Рим погиб!!!

— Какое горе! Я ведь его только что кормил! Неужели пища была отравлена? — сокрушался римский император.

— Город Рим погиб, — уточнил птичник. — Аларих взял столицу.

— Ох, напугал ты меня, бестолковый! Я думал, что любимый мой петух погиб. Не расстраивай меня по пустякам, а то лишу тебя места.

Готы, погубив Рим, отправились дальше по Италии. В обозных повозках было много всякого добра, в том числе и дичи, и петухов.

В 410 г. Аларих вновь подошел к городу. В ночь на 24 августа сторонники готов открыли Саларийские ворота, воины Алариха ворвались в Рим, и теперь уж вождь вестготов не сдерживал своих людей, отдав им Вечный город на разграбление на три дня. Он думал в тот момент о будущем: о походе в Сицилию и Северную Африку. Ему нужны были верные воины, свято верящие в то, что их вождь, их полководец всегда готов отдать любую жемчужину мировой истории в их грязные руки.

Осуществить свои мечты Аларих не успел. В конце 410 г. он умер.

Гонорий пережил его на 13 лет. А как долго жил любимый петух императора, неизвестно.

 

Арианство и готы

 

Арианство – течение в христианстве в IV-VI вв., возникшее в Римской империи и получившее название по имени александрийского священника Ария (ум. в 336 г.). Ариане не принимали основной догмат официальной христианской церкви о единосущности Бога-Сына Богу-Отцу. По учению Ария, Сын Божий Логос (Христос) — творение Бога, следовательно, не единосущен ему. То есть в сравнении с Богом-Отцом является существом низшего порядка. В условиях превращения христианской церкви в господствующую церковь в государстве арианство нарушало единообразие церковного учения и становилось опасным для империи. В 325 г. Никейский собор осудил арианство как ересь. Но поддержанное императором Константином (ум. в 337) арианство было признано официально, и вскоре оно распространилось среди германских племён, в первую очередь среди готов, из которых комплектовались дружины, состоявшие на службе императора. Конфликты на религиозной почве становились подрывали военную мощь государства. Константинопольский собор 381 г. вновь осудил арианство. Оно сохранилось после этого лишь в варварских государствах Западной Европы и Северной Африки.

 

Современники о готском нашествии

 

Блаженный Августин, описывая и оплакивая беды римлян после того, как Аларих в 410 г. пишет о дикости и варварстве победителей и вместе с тем удивляется, что «варварская дикость чудесным образом обернулась такой мягкостью, что в самых больших базиликах, выбранных и предназначенных для спасения народа, никто не был избит и никого не тронули, никто оттуда не был уведен в рабство жестокими врагами, а многие сочувствующие враги сами препровождали туда, чтобы сохранить им свободу…»

Исследуя причины поражения римлян в борьбе с варварскими народами, монах с острова Лерен, автор трактата «О божественном управлении» Сальвиан писал в середине V в.: «Римляне сами себе были врагами худшими, нежели внешние враги, и не столько варвары их разгромили, сколько они сами себя уничтожили». И далее, поясняя свою мысль, монах пишет о положении дел в Римской державе: «Бедные обездоленны, вдовы стенают, сироты в презрении, и настолько, что многие из них даже хорошего происхождения и прекрасно образованные, бегут к врагам. Чтобы не погибнуть под тяжестью государственного бремени, они идут искать у варваров римской человечности, поскольку не могут больше сносить варварской бесчеловечности римлян. У них нет ничего общего с народами, к которым они бегут; они не разделяют их нравов, не знают их языка и, осмелюсь сказать, не издают зловония, исходящего от тел и одежды варваров; и тем не менее они предпочитают смириться с различием нравов, нежели терпеть несправедливости и жестокость, живя среди римлян…»

Галлию после нашествия варваров в 417 г. описал Орент, епископ города Оша:

«…И холмистые лесные кущи, и высокие горы, и стремительные реки, и крепости с городами, и морские преграды, и места пустынного затворничества, и ущелья, и даже пещеры в мрачных скалах — все оказалось под властью варваров. Одни погибли, став жертвой подлости и клятвопреступления, а другие были выданы на смерть своими согражданами».

«Те, кто сумели устоять перед силой, пали от голода».

«Многие стали кормом для собак; другие живьем сгорели в своих домах, охваченных пламенем. В городах, деревнях, виллах, вдоль дорог и на перекрестках, здесь и там — повсюду смерть, страдание, пожарища, руины, скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожаре».

Епископ Идаций был в Испании после варварского вторжения: «На Испанию набросились варвары; с не меньшей яростью обрушились заразные болезни; имущество и припасы в городах захвачены сборщиками податей, а оставшееся разграблено волками. Голод свирепствует столь жестокий, что люди пожирают человечину. Матери режут детей, варят и питаются их плотью. Дикие звери, привыкшие к человечине, обильно поставляемой голодом, оружием и болезнями, набрасываются даже на живых и полных сил людей».

Из приведенных выше фрагментов сочинений историков и писателей V века видно, в каком тяжелом положении оказалась Европа в те годы, когда Аттила создал могучий союз гуннских и примкнувших к ним других племен и начал планомерные широкомасштабные набеги на Балканский и Апеннинский полуострова… Именно поэтому победа Аэция в битве на Каталаунских полях является важнейшей для будущего Европы. Да, светлым и безоблачным оно не будет. Средневековье, особенно раннее, — это сплошная череда войн, эпидемий, голода, это — борьба людей за право жить на земле красиво, это — напряженный поиск самой красоты: в душе и в природе, в архитектуре и искусстве, в литературе, философии, в законах общества.

 

Готы – помощники Рима?

В V веке императоры Западной Римской империи нанимали вспомогательные войска из готов, гепидов, вандалов, герулов, гуннов во главе с их вождями, с которыми заключались договоры. Повелители империи выплачивали им ежегодное жалование либо продовольствие. Вспомогательные войска (их называли федератами) не смешивались с основным войском и охраняли границы государства. Обычно каждое вспомогательное войско составлялось из одного племени. Оно располагалось в приграничных районах империи, обживались здесь, сохраняя обычаи предков и образ жизни. Федераты не были ни покоренными римлянами, ни, тем более, их рабами. Они служили империи на равных правах с ее гражданами. Но уже в VI веке в Восточной Римской империи герулы, например, получали в собственность земли, становились римскими воинами и, хотя они по старинке назывались федератами, но особой разницы между теми и другими теперь уже не было. Вероятнее всего, это было вызвано тем, что в Восточной Римской империи в VI веке своих воинов, способных защитить границы отчизны от постоянного напора орд «великих переселенцев» не хватало. Приходилось использовать в военном деле самих «великих переселенцев» для защиты от тех «великих переселенцев».

 

Теодорих I

 

Теодорих I (? – 451 гг.), вестготский король в 419 – 451 гг. Он расширил и укрепил Тулузское королевство. Он понимал, что для упрочения государства необходимо на юге овладеть устьем Роны и закрепиться на Средиземном море, а на севере – раздвинуть границы до Луары. Это можно было осуществить только одержав победу над Римом, в вассальной зависимости от которого Тулузское королевство находилось. Короли вестготов не раз восставали против империи и сохраняли за собой в Испании и Галлии завоеванные ими земли. В 422 г. Теодорих воевал на стороне Рима в испанской Бэтике с вандалами. Смута при Валентиниане III позволила ему под видом защиты законного государя против узурпатора напасть на Арль, важнейший город всех семи галльских провинций, ключ к долине Роны. Галльский наместник Аэций отразил нападение. В 427 г. готы вновь воевали с врагами империи в Испании, но в 429 г. Теодорих воспользовался войной Рима с франками, вновь попытался взять Арль и вноьв Аэций был начеку. Отразив нападение. В 436 г. Теодорих вступил в союз с правителем Африки Бонифацием. Аэций действовал на опережение. С двух сторон римские войска вторглись в Тулузское королевство. На севере Аэций нанес готам крупное поражение. На юге осадил Тулузу. Осажденные осуществили неожиданную вылазку, Литорий был разбит и взят в плен. В 446 г. готские дружины воюют в римской армии в Испании против свевов. Но Теодорих вступил в переговоры со свевами, а затем заключил с королем Рекиаром союз, выдал за него свою дочь и помог отвоевать у римлян Сарагосу и Иллерду. Пытался он сблизиться и с вандалами, выдал за сына Гензериха, Гунериха, свою вторую дочь. Но в Карфагене разразилась смута, жену Гунериха заподозрили в заговоре против Гензериха, изуродовали и отослали обратно к отцу.

Вскоре в Европу ворвался Аттила, и Теодорих встал на сторону империи. В битве на Каталаунских полях престарелый король погиб, сражаясь впереди своих воинов. Вестготы провозгласили королем его старшего сына Торисмунда.

Гот гибнет от готов

 

Торисмунд (? – 453 г.), король вестготов. По совету Аэция после Каталаунской битвы он отправился в Тулузу, где пятеро его братьев могли помешать ему взойти на престол. Торисмунд продолжил завоевательную политику отца, но погиб в результате заговора готов. Его место на вестготском престоле занял Теодорих II.

 

Заговоры и убийства

 

Теодорих II (? – 466 гг.), король вестготов с 453 г., сын Теодориха I. Брату Фридериху, участвовавшему в заговоре против Торисмунда, он доверил звание главного начальника готских войск. Держался политики сближения с империей. Смерть Аэция, yбийство Валентиниана III Максимом и война империи с Гензерихом вызвали волнения в Галлии. Префект Авит уговорил Теодориха признать Максима. Но, узнав о смерти Максима и о взятии Рима Гензерихом, готские вожди в 455 г.провозгласили императором самого Авита. Вскоре готы вместе с бургундами воевали в Испании против свевов. Теодорих взял свевскую столицу Бракору, пленил и казнил короля Рекиара, посадив на его место другого, из подчиненного готам свевского племени варнов. Теодорих не признал нового императора Майориана в 457 г. и продолжал войну в Испании в собственных интересах. Затем он попытался взять Арль. Но потерпел поражение и возобновил договор с Майорианом. В 461 г. готы воюют в Испании в союзе с Римом. После убийства Майориана в 461 г. Теодорих не признал императором Севера и захватил Нарбонну. Теодорих активно воевал с Римом на Луаре и в Испании, но в начале 466 г. в Тулузе его убил брат Эврих.

 

Падение Западной Римской империи

 

В начале V века н. э. на территории Европы образовался мощный союз гуннских и союзных с ними племен. В 434 г. его возглавили сыновья гуннского кагана Мундзука — Аттила и Бледа. У каждого из них было свое войско, каждый обладал большой властью, каждый мечтал распорядиться ей по-своему. Бледа, человек миролюбивый, мешал Аттиле, который рожден был лишь для того, чтобы ходить в походы, воевать, грабить, подчинять, брать дань с народов — со всех народов мира. В 445 г. Аттила убил брата и сам стал править единолично.

Его резиденция находилась на территории современной Венгрии. Подчинялись ему племена и народы от Кавказа до Рейна, от датских островов до правого берега Дуная. Рядом, на побережьях Средиземного и Черного морей, находились богатейшие земли Византийской империи и Западной Римской империи, которую уже обихаживали готы, чуть раньше гуннов явившиеся в благодатные края. Аттила, может быть, потому и убил Бледу, что тот не хотел воевать, мечтая о мирной жизни гуннов, о создании на контролируемой им территории процветающего не воинственного государства, ведь сразу после убийства брата теперь единоличный правитель гуннов стал готовить войско к грабительским налетам.

В 447 г. он опустошил Фракию, Иллирию, разрушил 70 городов и крепостей, дошел до знаменитых Фермопил, приблизился к окрестностям Константинополя, но брать город не рискнул. Аттила был по-военному мудр. Победа, грабеж и богатая дань являлись самыми главными его целями в жизни, он все делал ради достижения этих целей. Штурмовать могучую крепость вождь гуннов не стал. Зачем рисковать, терять людей, подрывать в них веру в непобедимость гуннов? Не лучше ли напустить страху на простолюдинов и повелителя империи и потребовать с него огромной ежегодной дани?! Император Феодосий II был перепуган насмерть. Сначала он платил дань в 350 золотых ливров, затем — в 700, а после мира в 448 г. — 2 тысячи золотых ливров. Аттила деньги не транжирил направо и налево, хотя попировать любил, золото любил, женщин любил, к роскоши относился неравнодушно. Великий воин, жадный до побед и власти над людьми Аттила оставил на некоторое время в покое Восточную Римскую империю и начал подготовку к вторжению в пределы Западной Римской империи. Прекрасный стратег он понимал, что справиться с римлянами, а также готами, образовавшими на севере Апеннинского полуострова сильное королевство, с другими обитавшими в Западной Европе племенами и народами, вожди которых догадывались о злой сущности политики Аттилы, и отправил своих послов к императору Валентиниану III  и одновременно — к королю вестготов Теодориху с одинаковыми «льстивыми речами и приветствиями», но с противоположными предложениями. Римлянам он предлагал союз против хитрых готов, готами — против коварных римлян.

Поссорить находившихся тогда в союзе римлян и готов ему не удалось. Валентиниан III и Теодорих не дали себя ввести в заблуждение. Большую роль в этом сыграл патриций Аэций (Эций). Он родился приблизительно в 390 г. в городе Доростоле (ныне Силистрия) на нижнем Дунае в семье Гауденция, магистра конницы. Долгие гг. отец вел трудную борьбу против варваров, рвавшихся на территорию империи: кто-то грабить, а кто-то и жить, трудиться, не воюя. Однажды по условиям договора с варварами Гауденций вынужден был отдать королю вестготов Алариху I своего сына в качестве заложника, и Аэций сначала провел несколько лет у Алариха, а затем попал к гуннам.

Будущий полководец времени даром не терял. Он изучил военную тактику гуннов, их обычаи, нравы. В эти же гг. юные он встречался и с Аттилой, с которым на Каталаунских полях ему придется решать не только спор между собой, но и будущее Апеннинского полуострова и, главное, — будущее всей Европы.

Оказавшись в Риме, Аэций сделал блестящую карьеру при дворе императора как полководец и политик. Неоднократно ему помогали возвыситься или удержаться на той или иной должности… те же варвары-гунны и союзные им племена. Они с охотой шли в войско Аэция, который сдерживал упорное давление на Галлию бургундов, алеманнов, франков, отряды и армии других племен, закружившихся в вихрях Великого переселения народов. Авторитет римского полководца возрастал. Это пугало императора и его супругу. Не раз Аэция подвергали опале, но те же варвары помогали ему выбраться из беды и занять достойное место при дворе императора.

В конце сороковых годов V века полководец, однако, разругался с гуннами. Никто точно не знает почему. Не оставили нам историки описание сцен и причин раздора между Аэцием и Аттилой. Поэтому мы имеем право высказать свои предположения — а они очень нужны тем, кто хочет понять исторический смысл битвы на Каталаунских полях и ее значение для народов Европы.

Разлад между гуннами и римским полководцем произошел сразу после того, как полчища Аттилы прошлись с огнем и мечом по Балканскому полуострову, и вполне логично предположить, что Аэций, всю жизнь боровшийся за целостность Гесперии (так еще назывались западные области Римской державы), за укрепление ее границ, понял, куда Аттила повернет свои дикие орды после крупномасштабного похода под стены Константинополя. Естественно, оставаться в дружественных отношениях с гуннами римский военачальник теперь не мог и не хотел. А вождь гуннов не мог и не хотел менять свои планы. Государственное образование, созданное его ближайшими предками и достигшее при нем вершины могущества, экономически поддерживалось «доходами» от военных походов, от дани, которую платили гуннам напуганные их силой народы. Не воевать Аттила не мог. От него тут же разбежались бы те, кто составлял основу его могущества — воины, осколки воинственных племен, сорвавшихся по разным причинам с родных мест и втянувшихся в воронку Аттилы. Оттуда для многих из них был лишь один путь — на войну. Война кормила и одевала их самих, их жен, их детей…

Некоторые ученые и раньше, и в наши дни называют нашествие гуннов прогрессивными для Европы явлением, которое в значительной мере способствовало падению рабовладельческого строя в Европе. Но, во-первых, ни один из сохранившихся договоров тех веков между гуннами и императорами, ни одно литературное произведение, в котором рассказывается о деяниях Аттилы (в «Песне о Нибелунгах» — это Этцель, в сагах и в скандинавском эпосе — это Атли и так далее), не говорится о том, что вождь гуннов крушил города и селения, жег лачуги бедняков и дворцы знати, храмы с единственной целью отмены рабовладельческих отношений на территории Римских империй и готских государств; во-вторых, ему и дела никакого не было до рабов и их господ; в-третьих, история подобных гуннам народов (скифов, сарматов, тюрков, печенегов, половцев, ордынских племен и так далее) говорит о том, что все они — слишком воинственные (в определенные периоды своей истории) народы к рабству относились спокойно.

Нет, не помогать рабам пришли гунны в Европу, а пользоваться результатом труда тех же самых рабов в виде дани с их господ и повелителей. Это нужно понять всем — рабам и господам.

Это, вероятно, поняли многие вожди племен, которых призвал под свои знамена Аэций, узнавший о продвижении крупного войска Аттилы в Галлию. Помимо вестготов во главе с королем Теодорихом I  и его сыновьями Торисмундом и Теодорихом и римлян в войске Аэция (а он осуществлял общее руководство битвой) «были такие вспомогательные отряды: франки, сарматы (по-видимому, это были аланы — А.Т.), арморицианы (жители Арморики, расположенной на северо-западе современной Франции — А.Т.), литицианы (скорее всего, так называли варваров — военных поселенцев в Галлии — А.Т.), бургундионы, саксоны, рипариолы (франки, обитавшие в те времена на Рейне — А.Т.), брионы — бывшие римские воины, а тогда находившиеся уже в числе вспомогательных войск, и многие другие как из Кельтики, так и из Германии», — написал Иордан в своем труде «Getica».

Уже по перечисленным историком VI в. племенам ясно, каким многонациональным, многоплеменным было войско у Аэция. И неужели все воины римского полководца бились не на жизнь, а на смерть в том сражении за сохранение рабства?! Нет. Они дрались за Европу без Аттилы, который нес народам континента огонь, разрушение и еще более постыдное для любого человека рабство, когда господином всей Европы должен был стать гениальный организатор и военачальник вместе с наиболее преданными ему гуннами, а их рабами — вся Европа.

Медленно продвигалось по Галлии гуннское воинство, в котором, как говорилось выше, тоже были представители и целые отряды разных племен. Аттила по пути к месту битвы нервничал, неуверенный в победе (впервые за свою победоносную военную «карьеру»!), посылал в стан врага разведчиков с заданием расколоть изнутри войско противника, найти у Аэция предателей.

Но недаром историки говорят о том, что римский полководец хорошо знал нрав гуннов! Аэций внимательно следил за своими подчиненными. Верные ему люди доложили о том, что король аланов Сантибан способствовал перед Аттилой, обещал сдать хорошо укрепленный город Аврелиан (современный Орлеан — А.Т.). Аэций и Теодорих действовали в этой ситуации быстро. Они повелели укрепить город большой насыпью, не стали (очень мудрое решение перед тяжкими испытаниями!) раздувать дело, предавать его огласке, но за Сантибаном установили строгий надзор.

А тут и Аттила пожаловал на Каталаунское поле, и ужаснулись люди-воины: у вождя гуннов, как уверяет Иордан, было около 500 тысяч человек; у Аэция и Теодориха — не меньше, иначе не испугался бы боя расчетливый Аттила, раздавил бы всесокрушающим катком войско противника.

Не раздавил. Испугался (!), встревожился, узнав о делах в Аврелиане, призадумался, обратился к гадателям. Те предсказали беду гуннам. Вождь их совсем опечалился. У него даже появилась мысль отступить, уйти от битвы. Но законы и обычаи Великой Степи, не раз извергавшей из недр своих потоки диких орд, возглавляемых прекраснейшими полководцами, Аттила знал хорошо. Трусов Степь не любит, не признает. Трусость степного воина равносильна самоубийству.

Пока вождь гуннов размышлял о невеселых своих делах, день приблизился к вечеру, и, хотя многие народы мира, мудрецы мира говорят, что утро вечера мудренее, именно вечер тот кровавый дал Аттиле мудрую мысль: немедленно начать бой. Немедленно. Потому что утром будет поздно, будет невозможно… убегать, если вдруг сражение не удастся выиграть.

Аттила! Гроза народов. Бич Божий. Непобедимый гунн. Испугался. Но вида не подал. Иначе он бы не был вождем гуннов.

В девять часов вечера Аттила построил свое войско в боевой порядок. В центре расположилась ставка вождя, плотно окруженного телохранителями. На флангах стояли отряды многочисленных племен. С высоты птичьего полета войско Аттилы напоминало могучую птицу, распластавшую по Каталаунским полям длинные мощные крылья. Не обычная птица — птица боя. Сейчас по приказу своего гения — гения боя, Аттилы — она зашевелит крылами, они поднимут ее над притихшей травой, багряно окрашенной ниспадающим солнцем, и на бреющем полете, шумно дыша полетит на сопку в самом центре равнины. Эту сопку нужно взять, опередив противника. Завтра в решающем бою она может сыграть важную роль.

Аттила дал приказ. Птица боя ожила. Крылья — фланги гуннского войска — изогнувшись, будто так легче им было взлететь, поползли на сопку. Этот строй предки гуннов, хунну, могли позаимствовать у народов Северного Китая, с кем воевали степняки-хунну небезуспешно с середины I тысячелетия до н. э. по V век н. э. Не раз мощные крылья Птицы боя сминали тех же степняков… но вздрогнул вдруг Аттила, увидев на сопке воинов врага! Торисмунд и Аэций оказались проворнее гуннов, первыми заняли вершину и легко сбросили с нее наступающего противника.

Гунны отступили, страхом светились их лица, покрасневшие от боевой работы и от лучей солнца, совсем уже низких. Великолепный оратор Аттила, понимая важность момента, произнес пламенную речь. Воины и сами чувствовали, что прекращать бой нельзя, но слова вождя подействовали на них волшебным (а лучше сказать колдовским) образом.

И теперь-то началось настоящее сражение.

Гунны и их союзники лезли на сопку, добирались до вершины, рубились врукопашную с римлянами, готами и их союзниками, падали раненые и убитые с той и другой стороны, сопка тяжелела, по ней тонкими извилистыми ручейками струилась вниз, к небольшой речушке, кровь и тех и других. Ручейки сливались, кровь от этого не менялась, лишь быстрее становилась она и бурливее.

Старый король Теодорих верхом на коне объезжал ряды своих воинов, ободрял их, посылал на вершину. Там стон стоял и вой, и скрежет металла обозленного, там побеждали то римляне, то гунны, но всегда проигрывали мертвые, там люди были нужны. В какой-то момент колыхнулось воинство готов у подножия горы, будто ветром внезапным толкнуло его. Теодорих вовремя не отреагировал на это, слетел, старый, с коня, толпа завыла: «Где король?!» заходила ходуном, подмяла под себя короля, погубила и, даже не осознав это, ринулась на вершину, утяжеляя ее.

А ночь уже хозяйствовала над Каталаунскими полями. Она и развела врагов, накрыла черным саваном побежденных, оставила в полной неизвестности остальных. Эта коварная ночь чуть не сдала в плен Торисмунда, наткнувшегося на повозки и едва отбившегося от гуннов. Оказался в чужом лабиринте возков, людей и Аэций. Ему повезло чуть больше. Он выбрался из вражеского лабиринта незамеченным.

Ночь тянулась очень медленно.

И когда небо слегка посерело, то даже бывалые воины ужаснулись: так много трупов они еще не видели. За два-три часа ужасной битвы здесь, на Каталаунских полях, погибло и с той и с другой стороны около 180 тысяч человек!

То есть в минуту погибало здесь 1000—1500 воинов. А в секунду — от 16 до 25. Такого показателя, пожалуй, в истории войн не добивались даже самые великие изверги… А кто же выиграл битву на Каталаунских полях?

На этот вопрос ответил сам Аттила. Многие его недоброжелатели называют его разными грубыми словами и, по всей видимости, он того заслужил. Но и таких людей, очень сильных, кровь человеческая может напугать как самую изнеженную девочку. Он страшно испугался. Если бы Аттила остался равнодушным при виде стольких трупов, то его вполне можно было назвать нелюдем. Нелюдем он не был. И потому испугался. Но взял себя в руки, никому не показывая свое состояние, и повелел трубить в трубы, «бряцать оружием», шуметь на все голоса. Аттила прекрасно знал, что за лагерем гуннов наблюдает опытнейший Аэций, что демонстрацией его не обманешь, что римский полководец прекрасно знает — атаки на римский лагерь не будет, и все равно дал этот приказ. Чтобы шум оружия и тревожный говор труб сняли с души его, вдруг оробевшей, напряжение страха проигравшего бой полководца.

Атаковать он не собирался.

Торисмунд, отыскав тело отца и предав его земле, хотел атаковать гуннов. Но Аэций, скрывая свои мысли от молодого воина, отговорил его от этой затеи и посоветовал ему вернуться домой и утвердиться на готском троне. Римский полководец боялся, как бы готы, разгромив гуннов на Каталаунских полях, не усилились и не сокрушили Римскую державу, которой верно служил этот патриций.

Так закончилась Битва народов. Умирающая Римская империя совершила свой последний подвиг во имя народов Европы. Аэций, которого смело можно назвать последним римским полководцем по духу, по отношению к родине, к войне, к побежденным и так далее, был вскоре убит… императором Валентинианом, боявшимся, как бы победитель в Битве народов не сбросил его с престола.

Аттила, не рискнувший утром атаковать врага, тревожился в тот день не зря. Он понимал, что Аэций развеял по поднебесью миф о непобедимости гуннов и их вождя, что союз гуннских племен удержать теперь будет невозможно, и вел он себя после поражения как раненый дикий зверь. В 452 г. гунны ворвались на Апеннинский полуостров, разорили Северную Италию, Рим штурмовать не стали, взяли с императора огромный выкуп.

Не способный жить мирно, Аттила вскоре послал императору Восточной империи письмо, в котором оповестил монарха о желании своем пограбить некоторые провинции Византии, потому что, мол, ему не платят дань в увеличенном размере, как обещали. Император Маркиан очень огорчился. Совсем как малое дитя вел себя Аттила! Дашь ему дань — он больше захочет. Увеличишь — он еще больше запросит. Что с таким детенышем-зверюгой делать?!

Пока Маркиан думал, Аттила, еще не догадываясь о действии моральных потерь Каталаунской битвы, повел войско в долину Луары, веселой реки, где в настоящее время можно увидеть, радуясь сердцем, десятки чудеснейших дворцов, замков, старинных крепостей. В середине V века здесь была другая красота — земная. И люди трудились изо дня в день. Хорошо они трудились, было чем поживиться здесь воинам Аттилы.

Он выступил из Дакии и Паннонии, своего логова, с крупным войском и отправился в долину Луары (в те времена река называлась Лигером). Узнав об этом, король вестготов, Торисмунд, который владел долиной Луары, смело вышел наперерез гуннам и достойно встретил налетчика. Состоялась битва, «почти такая же, какая была до того на Каталаунских полях». И гунны вновь потерпели сокрушительное поражение! Смелость и уверенность воинов короля Торисмунда сделали свое дело. Гунны не выдержали напряжения битвы, отступили. Вот теперь-то почуял Аттила, что плохи его дела, и затеял он новую свадьбу.

Пил он на пире как никогда раньше. Пришел в покои свадебные, лег на кровать, уснул пьяным тяжелым сном, и пошла у него из носа кровь, и горлом кровь у него пошла, и задушила Аттилу собственная кровь…

Аэций пережил вождя гуннов не надолго. Его убили на аудиенции, состоявшейся 21.09.454 г. Император Валентиниан III, очень боялся, что полководец лишит его престола. Но не прошло и семи месяцев, как император сам был убит заговорщиками.

А еще через двадцать лет, в 476 г., 4 сентября, был низложен последний император Западной Римской державы юный Ромул Августул.

 

Королевство вандалов

 

В 409 г. готское племя вандалов ворвалось на Пиренейский полуостров, а еще через двадцать лет отправилось в Северную Африку. Готы создали на территории Римской империи несколько государств. В эти же десятилетия с полуострова Ютландия, разделяющего Северное и Балтийское моря, на Альбион стали совершать походы на легких быстрых судах воины племени данов; кельтские племена бриттов покинули родину, отправились на юг, осели в благодатном местечке Галлии, которое получило название Бретань; франки, сгруппировавшиеся на севере Галлии, одержали первые, пусть незначительные победы. В 409 г. с верховьев Дуная ринулись в сторону Пиренейского полуострова племена свевов, битых не раз еще Юлием Цезарем. Били их, били римские полководцы, но выстояли свевы и другие племена, и теперь, когда история резко изменила вектор напряженности, они, увлекаемые мощными потоками полчищ готов, отправились на Апеннины, на Пиренеи.

В 429 г. вандалы во главе с королем Гейзерихом вторглись из Испании в Северную Африку, основав здесь свое королевство. В 430 г. они осадили город Бон, расположенный на территории современного Алжира. Гарнизон во главе с римским полководцем Бонифацием 14 месяцев держал осаду. Бонифаций имел много боевых кораблей, господствовал на море, что давало ему возможность доставлять в город продукты питания. Гейзерих вынужден был отступить.

Продолжая завоевания на севере Африки, король вандалов Гейзерих взял в 439 г. Карфаген. Его успешному продвижению сопутствовало недовольство низов социальной политикой Рима.

В 442 г. вандалы заключили с Западной Римской империей мир, получив богатые земли в Северной Африке.

В середине V века Королевство вандалов превратилось в крупнейшее государство Средиземноморья. Гейзерих захватил часть Нумидии, Мавританию, Триполитанию и, нарушив мирный договор, осуществил морской поход на север, захватил Сицилию, вторгся на Апеннинский полуостров, взял Рим. Вандалы разграбили город и разрушили много бесценных для истории зданий и сооружений в Риме. Отсюда и пошло выражение «вандализм».

В 468 г. римский флот во главе с Василиском стоял на якоре близ Бона (в современном Алжире). Здесь было 1100 галер и транспортных судов. Флот вандалов во главе с Гейзерихом значительно уступал флоту противника. Василиск высадил на берег войско, вел себя опрометчиво. Гейзерих воспользовался случаем, а также благоприятным ветром, послал в бой брандеры, зажигательные суда, а когда они внесли сумятицу в стан противника и подожгли несколько галер, атаковал римлян. Вандалы потопили больше половины судов неприятеля. Василиск чудом не попал в плен.

В 476 г. Одоакр, вождь остготов, свергнул и сослал последнего римского императора Ромула Августула. Официально прекратила существование Римская держава, а на территории Апеннинского полуострова возникло королевство варваров во главе с Одоакром. Он щедро наградил верных воинов, раздав им треть всей земли римских собственников. Это был богатый дар. В корне менять внутреннюю структуру государства Одоакр не стал. Да он и не знал, как это сделать, что для этого делать.

В 488 г. на Север Апеннинского полуострова ворвались племена остготов во главе с талантливым вождем Теодорихом. Он основал здесь королевство со столицей в Равенне в 493 г. и начал войну с Одоакром, одержал победу, провозгласил себя королем готов и италиков. Теодорих, понимая, что государству нужен закон, издал приблизительно в 512 г. «Эдикт» –  единое для римлян и готов законодательство. Это было крупным шагом вперед по сравнению с деятельностью Одоакра.

 

Теодорих Великий

Теодорих Великий, Теодерих (около 454-526 гг.), король остготов с 493 г., сын Теодемира из знатного рода Амалов. В середине V в. остготы обитали в Паннонии, совершая набеги на Восточную Римскую империю. Отец вынужден был отправить мальчика Теодориха заложником в Константинополь. Здесь будущий король пробыл около десяти лет. Талантливый мальчик проникся величием греко-римской культуры, и, повзрослев, он решил объединить остготов и создать могучую державу, которая продолжила бы традиции греков и римлян. Приблизительно в 475 г. он объединил старые нижнедунайские поселенья. Приблизительно в 485 г. император Зенон  даровал Теодориху звания сенатора, патриция, военачальника и консула. Кроме этого Зенон баловал короля остготов богатыми подарками, своего рода данью. Вторую цель осуществить было сложнее. Теодорих во главе своего народа двинулся на Константинополь. Император, сознавая беду, нависшую над Византией,  , предоставил Теодориху возможность занять отложившуюся от империи Италию. Около 250 тыс. остготов с семьями и всем своим имуществом человек на правах союзников императора глубокой зимой отправились в Италию, оказавшуюся под властью герулов. Пройти Альпы в это время года было очень сложно, тем более не войску, а народу. Но остготы сделали это. Они разгромили войска Одоакра в битвах при Изонцо, Вероне и Адде, загнали их в 489 г. в сильную крепость Верону. Взять город остготы не смогли. Теодорих обещал разделить с противником Италию и Одоакр открыл ворота. Но через несколько дней Одоакр на пиру Теодорих убил доверчивого Одоакра. Затем все сторонники бывшего короля были вырезаны, а герулы рассеяны. Победители заняли многочисленные заброшенные земли. Теодорих вел по отношению к местному населению мудрую, мягкую политику. Король мечтал о мирном слиянии германцев и римлян в новый народ.  Он относился терпимо ко всем религиям. По его приказу на полуострове были восстановлены разрушенные еврейские. Римские первосвященники пользовались при нем большой независимостью. Он открыто признавал римские общественные порядки лучшими из существующих. Памятники Рима, где он впервые побывал в 500 г., привели его в восторг, и он объявил, что Вечный город всегда должен пользоваться особыми привилегиями. Уважая девиз неразрушимой целости империи, он признал свою легальную зависимость от императора Восточной Римской империи, приняв в 498 г. сан короля Италии от императора Анастасия.

В Италии он оставил почти нетронутым бюрократический аппарат как центральной, так и областной администрации. Римляне сохранили судебные, финансовые и муниципальные учреждения и поставлены были в положение равноправное с готами, за одним лишь исключением: только последние могли носить оружие и отправлять военную службу. Теодорих стремился подчинить и готов нормам римского права и устройства. В его королевстве не проводился практиковавшийся в вестготском, бургундском и франкском государствах принцип множественности так называемых «личных прав», т. е. подчинения человека закону того народа, к которому он принадлежал по происхождению. «Эдикт» Теодориха должен был служить сводом, общим для готов и для римлян; в своей основе он являлся сокращением римского кодекса Феодосия с дополнениями из указов позднейших императоров. Правда, в этот эдикт проникли некоторые варварские обычаи, но и они оказались смягченными влиянием римских юридических понятий. Он создал должность «сайонов», которые должны были служить как бы «очами и ушами государя» в областях, следя за точным исполнением высочайшей воли. Особенное внимание правительства сосредоточивалось на правильном взыскании податей, которыми обложены были, по старой имперской системе, не только коренные жители Италии, но и готы-переселенцы. Самым выдающимся исполнителем начинаний Теодориха был его «статс-секретарь» и главный советник Кассиодор. Он редактировал его указы и был при его дворе активным проводником романизации. Собранные им в конце жизни рескрипты, письма и грамоты Теодориха составляют важный источник для изучения его правления. Высшие и средние слои населения жить стали заметно лучше, стало развиваться земледелие, возродилась торговля, совсем упавшая с начала V в.

Территория государства Теодориха выходила далеко за пределы полуострова, захватывая часть современного Прованса, Швейцарию, Тироль, Австрию и Далмацию. Теодорих стремился утвердить влияние во всем варварском миpe. Одну свою дочь он отдал за бургундского короля, другую – за вестготского короля. Сестра его стала женою Гензериха вандальского. Сам он женился на дочери Хлодвига, короля франков. Теодорих много жертвовал на восстановление в Риме памятников древности, улучшил городское управление, относился с почтением к сенату, заботился о развлечении народа пышными играми в Колизее. Он украсил столицу своего королевства Равенну и построил роскошный дворец. Он ценил просвещенных людей, особенно писателей, собрал около себя немало видных людей, прославивших его царствование. Во главе равеннского литературного кружка стояли Кассиодор, Боэций и Симмах, представители права, философии и красноречия. И все же настоящего, прочного единства между готами и римлянами не было. Да и не могло быть. Сознание теми и другими культурных и религиозных различий возрастало. Единый народ из двух столь разных народов создать не удалось. Это была иллюзия Теодориха, крупного политика. В конце концов Сенат стал органом оппозиции, о чем мы чуть подробнее поговорим в рассказ о Боэции, после гибели которого начался правительственный террор, который поставил крест на идее Теодориха сшить не сшиваемое, «скрестить» два столь разных народа: готов и римлян. Престарелый король вскоре и сам умер.

 

Последний «антик»

 

Государство, начало которому положил Ромул, основатель Рима, в 753 году до нашей эры, прекратило свое существование в 476 году уже нашей эры, когда Одоакр, сын скифского царя Эдикона наместник в императорской гвардии, возглавив мятеж, сверг последнего императора Западной Римской империи малолетнего Ромула, отправил его на юг Италии на дачу. Он Ромула Старшего до Ромула Последнего прошло 1229 лет. Одоакр официально правил Италией как полководец Византийской империи, но по сути дела он проводил политику прежних императоров, стараясь быть самостоятельным.

В 480 году в Риме в знатной семье Анициев родился сын. Назвали его Боэцием. Судьба предоставила ему возможность стать последним мыслителем многовековой истории античного мира.

В судьбе, в творчестве, в самом отношении к жизни, к человеческой мудрости, даже в трагической гибели Боэция есть что-то от Сократа и Конфуция, Будды и Платона, Пифагора и Диогена, от других мудрецов планеты людей, мечтавших сделать мир благороднее, добрее. Прекрасный ценитель и переводчик древнегреческих философов на латинский язык Боэций начал работать в молодые годы, и уже первые его труды были оценены и признаны специалистами.

Ученый, поэт, теолог. Из знатной семьи. В годы краха Римской державы. Неужели он не понимал, что время «антиков» безвозвратно кануло в вечность? Неужели не чувствовал он душой и разумом мощное движение новой жизни? Неужели не видел, что новые люди — остготы ничего общего не имеют с тем, кого он считал и мог считать своим идеалом? Да все он прекрасно видел! Но он был настоящим «антиком», человеком ушедшего времени. И жить иначе он не мог.

Остготы во главе с Теодорихом ворвались в Италию в 488 году. Одоакр справиться с ними не смог. Проиграв несколько сражений, он три года удерживал Равенну. Теодорих сломил сопротивление осажденных, ворвался в город, самолично расправился с германским наемником и образовал королевство остготов на севере Апеннинского полуострова.

Это была во многих отношениях странная страна. Победители во главе с талантливым полководцем и политическим деятелем Теодорихом, конечно же, мечтали о том, чтобы стать полновластными хозяевами Италии, но для этого у них не хватало опыта, средств и образованности. Король остготов понимал сложность положения и в своей политике находил верные решения, смело привлекая к делам государства римскую элиту. Время работало на него. Немногочисленные, но активные остготы, ошеломленные роскошью итальянских городов и достижениями побежденных ими врагов, быстро набирали силу. «Великое переселение народов» к тому времени не прекратилось. Этот мощный «миксер истории» работал напряженно. На Апеннины забредали осколки разных племен, доставшихся Европе в наследство от гунна Атиллы и от других переселенцев. Они становились союзниками остготов. Население государства остготов увеличивалось в большей степени за счет новых людей — победителей. В 510 году Боэция избрали консулом, а это говорит о разносторонних практических и теоретических талантах молодого аристократа, о безграничных его возможностях. О последующих двенадцати годах жизни Боэция известно мало.

В 522 году Теодорих доверил ему пост «магистра всех служб», по современным меркам — это пост премьер-министра! Какая удача, какие перспективы для тщеславных! Никаких перспектив для Боэция. В государстве остготов человек античного склада мышления, потомственный римлянин, предки которого были известны со времен Республики, ученый, великолепно освоивший и творчески обработавший громадный пласт древнегреческой культуры, не мог занимать второй пост в государстве. Боэций это знал. И тем не менее занял высокую должность. Почему? Неужели неутоленные амбиции подтолкнули его на опрометчивый шаг? Нет. Такие ученые подобными болезнями не заболевают. Вероятнее всего, Боэций стал «магистром всех служб» потому, что был он еще и романтиком — как и любой ученый Древнего мира, он верил, что силой своего разума сможет изменить мир, сделать его лучше.

В 523 году Боэция обвинили в заговоре против короля и государства и бросили в тюрьму. Но как обвинили!

Главный осведомитель Теодориха Киприан сначала обвинил сенатора Альбина в том, что то, якобы, ведет секретную переписку с императором Византии Юстином. Была ли на самом деле эта переписка, о том знают лишь Юстин, Альбин и Боэций. На суде магистр всех служб защитил Альбина и в заключении сказал, что Киприан все это выдумал. Затем Боэций не сдержался (романтик, одно слово!) и бросил в зал: «Но если Альбин так сделал, то и я, и весь сенат единодушно так сделали»… после чего магистр спохватился и изрек уже Теодориху: «Но это ложь, великий государь!»

После некоторой заминки Киприан смело пошел в атаку, обвинил в соучастии в заговоре самого  Боэция. Магистра тут же арестовали и отправили в тюрьму. Суда он ждал недолго. Судили его строго. Сам обвиняемый при сем действе не присутствовал. И это было хорошо. Потому что романтикам очень больно лицезреть подобные сцены, когда свидетели явно лгут, причем, с высокоподнятой головой, а судьи с непроницаемыми лицами нарушают те законы, которые они должны оберегать. Три свидетеля подтвердили, что «магистр» сокрыл важные документы, а также то, что он мечтал о свободе Италии. Еще бы Боэцию об этом не мечтать!

За честь и достоинство, за жизнь своего родственника выступил на суде лишь сенатор Симмаха, который в свое время являлся опекуном и воспитателем обвиняемого. Тщетно. Сенат приговорил Боэция к смертной казни. Чуть позже римский сенат повторил приговор — на этот раз Симмахе. Рим прощался с античностью на суде. Римские сенаторы мечтали теперь только о том, как бы им выжить при остготах, сохранить свои должности, свои деньги.

Боэций думал о другом. Он мечтал спасти Рим. Защищая Альбина, который по логике событий того времени, вполне мог заниматься налаживанием секретных связей с Юстином и его племянником Юстинианом, который став чуть позже императором, начнет войну с остготами, «магистр всех служб» защищал свое Отечество. Не Апеннинский полуостров, как географическое место точек, а Римскую империю. Не получилось. Теодорих, мудрый правитель, вовремя понял, какую опасность представляет собой этот человек. Приговор был суровым. Но не окончательным. В противном случае Боэция казнили бы сразу. Не казнили. Дали ему время посидеть в темнице, подумать о том и о сем.

Если бы Боэций очень хотел жить по законам остготов, он бы выдал Альбина, его сообщников (наверняка такие имелись, наверняка Теодорих поверил своему премьеру!), получил бы за это жизнь. Он сделал по-другому. Как сделал бы любой уважающий себя мудрец: он обратился к своей верной спутнице жизни — к философии — и пробыл с нею наедине последние дни жизни, написав лучшее свое произведение «Утешение философией». Вот некоторые мысли о человеке и государстве из этой работы Боэция:

 

Ведь желать дурного, быть может, наш недостаток, но возможность осуществления против невиновного того, что замышляет какой-нибудь злодей, должна выглядеть чудовищной в глазах Бога.

Утрачивается удовлетворение и достоинство, как только кто-нибудь попытается стяжать награду славы, выставляя напоказ свершенное им.

 

Тех же людей, кто собьется

С правой дороги, нарушив

Мира вековечный закон,

Горький исход постигает.

 

И ничто не является несчастьем, если ты не считаешь его таковым, напротив же, кажется блаженным жребием все, что ты переносишь терпеливо.

Жадность всегда делает людей ненавистными в глазах других, а щедрость — славными.

Сокровища лишь тогда приобретают ценность, когда, будучи переданными другими из щедрости, перестают принадлежать вам.

Ваша ошибка простирается столь далеко, что вы считаете, будто вам могут придать блеск украшения. Но это невозможно, ведь если нечто сверкает благодаря украшениям, то прославляется само украшение, сокрытое же под ним сохраняет свое безобразие.

Наихудший человек тот, кто из-за жажды чужого золота и драгоценных камней считает себя наиболее достойным обладать ими.

Лишь обретение друзей, что представляется мне священнейшим видом блага, зависит не от Фортуны, а от добродетели, причиной же стремления к прочим благам может считаться либо могущество, либо удовольствие.

Истинное уважение не имеет ничего общего с чинами, обладающими лишь видимостью достоинства.

 

Разве стоят почести чего-то,

Коль бесчестным людям достаются.

 

Царям неизбежно достается большая доля несчастий.

 

Правители, пошатнувшись, часто увлекают за собой невиновных.

 

И чума нанесет меньший вред, чем враг, прикинувшийся другом.

 

Кто правду ищет, — нелегко ему, —

Он вещи познает, но охватить

Их сущность ведь не сразу всем дано.

 

Война с вандалами

 

Все попытки римлян выбить вандалов из Африки провалились. Более того, несколько раз вандалы устраивали налеты на Италию, грабили и безжалостно громили Рим.

Летом 474 г. между Восточной Римской империей и королевством вандалов был заключен договор о мире. Все завоеванные вестготами земли оставались за ними, римлянам предоставлялась свобода вероисповедания. Кроме того, вандалы обязались отпустить за выплату всех римских граждан, плененных в боях. Унизительный договор для Византии.

Прошло полвека.

Император Юстиниан послал в Африку корпус Велизария. Это была трудная война для полководца. В Африке он раньше не воевал, о вандалах знал мало. К тому же среди его воинов было много массагетов. Хорошие в сухопутных боях они в длительных переходах, тем более – по морю, стали неуправляемыми. Флот прибыл в Сиракузы. Два массагета напились неразбавленного вина, убили товарища за то, что тот пошутил над ними. Случай для массагетов обычный. Велизарий, однако, отнесся к этому сурово, приказал посадить виновных на кол, собрал армию на месте казни и, не боясь родственников и друзей казненных, сказал, что так будет со всеми, кто попытается своевольничать, нарушать дисциплину. Буйные массагеты притихли. С одним важным делом Велизарий справился.

Но было еще море, было непригодное, лишенное удобных гаваней побережье Северной Африки, были вандалы, которые могли разбить войско римлян при высадке на берег.

Велизарию помог Прокопий, военный советник, писатель. Случайно он встретил в Сиракузах знакомого моряка, хорошо знавшего Средиземное море, уговорил его за награду провести флот в Африку. Снабдив корабли всем необходимым, Велизарий дал приказ выйти в море. Сильный попутный ветер принес корабли к Африке, флот незаметно для вандалов пристал к берегу, высадка прошла успешно.

Незнакомая Африка, неизвестный враг, местные жители – как встретят они византийцев?

Велизарий издал указ о том, что все случаи грабежа и насилия будут пресекаться самым жестоким образом. Он не хотел восстанавливать против себя местное население, и все вскоре убедились в правильности сделанного Велизарием шага. До Карфагена, столицы королевства вандалов, предстояло пройти несколько недель по знойному бездорожью. Провиант и вода закончились, их можно было приобрести в селениях, и жители, зная, что воины Велизария плохого им не сделают, открывали базары, торговали продуктами по сходной цене, которая устраивала воинов.

Армия продвигалась к Карфагену вдоль побережья осторожно, как дикая кошка на охоте. Впереди, на расстоянии двадцати стадий (около 4 км) шел отряд из трехсот щитоносцев, самых храбрых и сильных воинов, слева продвигались массагеты, сам Велизарий с полком замыкал колонну, флот плыл, не отдаляясь от берега на виду у полководца. Все было предусмотрено, враг не мог застать Велизария врасплох неожиданной атакой.

Вандалы во главе с Гелимером, узнав о вторжении византийцев, вышли им в тыл и – тоже осторожно – стали преследовать противника. Гелимер отправил в Карфаген послание к брату Аммате, в котором приказал ему выйти в определенный день и час в местечко децим, расположенное в 14 км от Карфагена, где и задумано было разгромить противника, охватив его с трех сторон, прижав к горам, тянувшимся вдоль берега.

Место было выбрано прекрасное. Горная гряда с севера прикрыла византийцам проход к морю – к кораблям в случае поражения. Велизарий сам догадался, что здесь состоится сражение, да и разведчики обнаружили в тылу вандалов. Несмотря на сложность ситуации, полководец, веря в успех, продолжил продвижение по опасному месту.

Аммата, получив послание брата, поспешил, вышел навстречу византийцам на несколько часов ранее условленного срока. Увидев отряд щитоносцев, он сходу бросился в бой. Прекрасный воин Аммата убил двенадцать византийцев, но, сраженный копьем, упал с коня. Его смерть внесла сумятицу в ряды вандалов, неорганизованных перед сражением, непостроенных даже в боевые порядки. Аммата был совсем плохим полководцем. К месту битвы из Карфагена шли, как гуси к водоему, разрозненные отряды и группы отдельных воинов, а авангард, уже проиграв битву, смятый врагом, устремился в панике назад – на своих же, ничего не понимающих, беспечно бредущих, совсем не готовых биться соотечественников. Это был не бой, а избиение вандалов.

На отряд массагетов тем временем наскочила группа Гибамунда, посланного Гелимером с приказом ударить во фланг неприятеля. Увидев врага, один из лучших воинов-массагетов смело направил коня на вандалов. Гарцуя на лихом скакуне, крупный и дерзкий, он пытался вызвать кого-нибудь на поединок, но вид могучего бойца привел в трепет солдат Гибамунда. Вандалы спасовали, испугались. Даже кони их почуяли страх, занервничали. Массагет прискакал к своим, крикнул, что Бог послал им сегодня праздничный обед, повел в бой отряд. Атака саммагетов была неотразима, почти все вандалы погибли.

Гелимер еще мог исправить положение, спасти битву. С крупными силами он подошел к месту событий, оттеснил собравшихся после удачной схватки с Гибамундом массагетов, хотел нанести удар по противнику, но, спускаясь с холма, увидел труп Амматы и… заплакал горючими слезами, как малое дитя – очень он любил младшего брата.

Момент для атаки был им упущен. Велизарий таких ошибок не прощал. Он собрал свои силы, кинулся в бой. Вандалы, хотя и потеряли строй и не готовы были воевать, похоронив славного юношу, все же сражались до ночи, не дали себя уничтожить – растворились в темноте.

Днем византийская армия вступила в Карфаген. Понимая, что война не окончена, полководец приказал восстанавливать стены, разрушенные временем и битвами. В захваченной столице он проводил миролюбивую политику по отношению к местному населению, к вандалам, бросившим оружие, и к маврусиям – аборигенам Африки. Массагеты были недовольны такой политикой. Они мечтали грабить, набивать мешки драгоценностями, но Велизарий упорно стоял на своем. Прослышав об этом, Гелимер, сновавший вокруг города и собиравший солдат в свою армию, решил подкупить массагетов. Лживыми обещаниями, наговорами на Велизария, которому, якобы, дано было указание оставить массагетов в Африке после окончания войны, он добился своего: союзники Византии приняли его условия, обещали в решающей битве перейти на сторону вандалов.

Велизарий догадываясь о настроении среди массагетов, пошел к ним на откровенный разговор. Они очень удивились прозорливости полководца. Беседа была спокойной. Велизарий обещал им в случае успешного для римлян окончания войны и пленения Гелимера огромные суммы и возвращение на Родину.

У массагетов не было причин не доверять ему, и все же сговорились они как-то странно. Степняки обещали не участвовать в сражении на стороне … ни той, ни другой армий, пока не станет ясно, что кто-то одерживает верх: тогда они помогут добить побежденного! Велизарий и этому был рад.

Несколько месяцев продолжалась тихая война: византийцы строили стены Карфагена, повышали боеготовность войска, делали тактические вылазки, следили за действиями вандалов. Наконец полководец понял, что настал час решающего сражения.

Победил в той битве Велизарий. Его воины взяли обоз такой огромный, какой ни до, ни после этого ни одна византийская армия не захватывала. Вандалы, выполнившие обещание, получили все, что обещал им полководец.

Степняки были очень рады победе византийцев.

 

Война с готами

 

Не закончив дела на границе с Персией, где несколько лет Византийская империя вела войну, император Юстиниан начал войну с готами, которые хозяйничали в Италии уже полвека. Эта утомительная, драматичная для всех война продолжалась с переменным успехом около двадцати лет. Прокопий из Кесарии, византийский историк, описал ее весьма подробно в книге «Война с готами», а мы поведаем лишь о ее финале, в котором важную роль сыграли готские военачальники Тотила, Тейя и византийский полководец Нарзес.

 

Тотила

Удача сопутствовала Тотиле одиннадцать лет. Он сплотил готов, не добитых Велизарием по вине Юстиниана, гонял римлян по Италии, несколько раз брал Рим. С трудом император нашел силы и полководцев, способных противостоять удачливому готу, к которому из-за страха переходили даже римские воины. Были моменты, когда Тотила всерьез подумывал о создании на базе готов могучей империи со столицей в Вечном городе.

После изнурительных походов и кровопролитных битв командующему римской армией Нарзесу удалось выманить готов на решающее сражение. Оба полководца выстроили войска, сказали солдатам призывные речи. Готский воин Кокка, находчивый и сильный, выехал вперед и, легко играя копьем, стал вызывать желающего сразиться в поединке. Он был из римских солдат, перебежавших к Тотиле, его хватку знали многие. Кто сразится с Коккой?

Телохранитель Нарзеса, римлянин Анзала.

Кокка пришпорил коня, тот с места взял в галоп, развил большую скорость. Копье Кокка метил в живот противника. Твердая рука у него, много поединков выиграл он.

Конь Анзалы скакал медленно, казалось даже робко, и сам наездник, поддерживая словно бы нехотя копье, лениво колыхался в такт неспешного галопа. Но в тот миг, когда оружие Кокки должно было вонзиться в живот противника, то резко бросил умного скакуна вправо, готский воин остался, обескураженный, слева, и Анзала, изогнувшись, воткнул врагу в живот копье. Кокка мертвый пал с коня. Анзала под шум соотечественников встал в строй.

Но битва не началась. На «сцену», на поляну между двумя армиями, выехал на резвой кобыле Тотила и на удивление всем дал сольный концерт джигитовки. Увешанный оружием с золотой инкрустацией, в богатой одежде пурпурного цвета, гордый и величественный король боевого народа готов пускался по кругу и стрелой носился взад-вперед, подкидывая звенящее копье и хватая его налету. Изгибаясь и изворачиваясь, поднимаясь на стремена и вставая на седло, он вращал копье, как игрушку, вызывая зависть римлян и готов. Тотила летал перед ними, будто запомниться людям хотел, и даже Нарзес, улыбаясь, качал головой – красиво!

Наконец Тотила увидел поднятую руку телохранителя, закончил чудесный концерт и занял место полководца, выслушав доклад: конный отряд, столь необходимый в битве с римлянами, прибыл. Пора было начинать битву, хотя, если говорить откровенно, никому не хотелось биться после такого циркового представления. Разве что Нарзесу: он, хотя и улыбался, но о деле не забывал: приказал усилить фланги пешими стрелками, выстроить их дугой.

Готы построили войско просто. Впереди они поставили конников, за ними – пехоту. И еще проще Тотила хотел победить, приказав солдатам вооружиться одними копьями. То ли перегрелся полководец от джигитовки, то ли послушался совета глупца, то ли сам себя перемудрил.

Сражение началось бурной атакой кавалерии Тотилы, устремившейся в центр римлян. Ее встретили градом стрел восемь тысяч пехотинцев, а с флангов тем временем пошли навстречу друг другу недавно выдвинутые вперед части Нарзеса и чуть было не сомкнули кольцо. Готы, поняв, в какую беду они попали, бросились на врага яростно, как остервенелые псы, но римляне, споро перезаряжая луки, осыпали их стрелами и не подпускали к себе. Много конников потеряли готы, проявив невиданную и бестолково организованную храбрость. А храбрость без ума – это бешенство, хаос, перенапряжение нервных и физических сил, затрачиваемых, как правило, впустую.

С трудом удалось готам избежать разгрома, отступили они к своим, а под вечер на них двинулись пехотные колонны римлян. Нарзес знал военное дело по книгам и битвам, помнил, чем сильны были легионы Камилла И Мария, Павла и Цезаря. Строжайшая дисциплина строя, выдержка, напор. Войско римлян надвигалось на готов ровной единой массой – страшное зрелище. Враг не выдержал, не вынесла душа человеческая сокрушительной красоты людей, облаченных в военные доспехи и стеной надвигающихся на душу человеческую. Побежали готы, куда глаза глядят.

Первой их нагнала ночь, и в мире светлого осталась лишь луна, блеклая, далекая, ненадежная: не прыгнешь на нее, не спасешься под ней. Бежали готы по неровной земле, падали мертвые. Тотила уже не думал о битвах – спастись бы. Догнал его римский воин Аспид. Наперерез кинулся телохранитель короля готов Скипуар, поднял копье, метнул во врага. Но тот на мгновение опередил гота – копье римлянина поразило Тотилу. Упал король, погиб Аспид, рухнул и Скипуар – то наступающие поразили его.

Смертельно раненого полководца готы усадили на коня и долго скакали с умирающим куда-то в сторону луны, совсем поблекшей. Тотилу пытались лечить, но он совсем ослаб от потери крови и умер.

 

Тейя

 

Утром погоня продолжалась. Римляне не знали о смерти Тотилы, гнали готов. Имя короля приводило в трепет всех. Только его смерть удовлетворила бы римлян. Какая-то женщина сказала, что Тотила мертв, показала свежий холм. Римляне разрыли могилу, увидели труп и с облегчением вздохнули: Тотила. Труп закопали, поспешили с радостной вестью к Нарзесу. Но рано было радоваться.

Готы отступили за реку По, где в городе Кумы хранились их сокровища, выбрали нового короля Тейю. Он должен был поправлять дела. Тейя стал собирать готов. Золотом он хотел привлечь к борьбе сильных франков, те не вступили с ним в союз.

Нарзес приказал полководцу Валериану следить за подступами к реке По, держать на замкé переправы. Сам же полководец с крупным войском провел ряд успешных операций в Италии, взял Рим, дробя мощные отряды готов и не давая им возможности соединяться.

Узнав о сокровищах, Нарзес послал к Кумам отряд. Готы укрепились в крепости. Нарзес перекрыл дороги, но Тейя совершил рейд вдоль Ионийского залива, вывел армию к реке Дракон. Позже туда прибыли и войска Нарзеса. Река быстрая, с крутыми берегами. Два месяца римляне и готы не решались атаковать первыми. Но Нарзесу удалось разбить флот Тейи, подвозивший продовольствие, и готы отошли, заняли удобную позицию на «Молочной горе». Подступы к ней были неприступны, небольшой отряд мог выдержать здесь атаку огромного войска. Первое время готы чувствовали себя вне опасности, но вскоре поняли, какую совершили ошибку, бежав от голода к… голоду. Продовольствие на «Молочной реке» быстро закончилось, готы оказались в западне. Нужно было прорваться сквозь плотное кольцо римских войск.

Рано утром началась битва. Соперники понимали, что сражение будет последним в долгой войне. Отчаяние голодных готов и усталость римлян от бесконечной войны с бесстрашным народом утраивали силы и тех и других, но особенно хорошо в тот день сражался король готов. С отрядом лучших воинов он выдвинулся вперед и со щитом перед собой отражал атаки, наносил врагу смертельные удары. Его гордая, высокая фигура в ярком королевском облачении, быстрые движения, сила и отвага притягивали римлян. Всем хотелось убить Тейю. Его нужно было убить, потому что отвагой, умом и авторитетом он не уступал Тотиле. Но телохранители, щитоносцы и сам король были неуязвимы.

Тейя сменил утыканный копьями и стрелами щит, еще один, похожий на дикобраза щит сменил он. Римляне усилили натиск. Щит, утыканный двенадцатью дротиками, трудно было удержать. Тейя крикнул: «Еще!» Щитоносец пробился к нему, подал щит. Тейя повернулся, протянул руку, на мгновение оголил грудь, и дротик римлянина вонзился в него. Король упал. Несколько часов дрался он, надеясь, что ему удастся победить, спасти дело готов, но меткий удар лишил его всех надежд.

Римляне думали, что со смертью короля боевой дух врага ослабнет, но готы превзошли самих себя: дрались они в тот день очень хорошо.

Пришел вечер. Не снимая доспехов, воины уснули. Отдых был коротким. Утром армии вновь вступили в жестокий бой. И вновь невиданную стойкость и силу духа проявили готы. Но наконец поняли, что проиграли они и битву и войну. Устали готы воевать.

Прислав к Нарзесу гонцов, они предложили достойные условия мира: римляне должны были пропустить их с оружием и сбережениями через реку По, а готы, в свою очередь, обязались не пересекать границу Империи.

Нарзес не сразу, но принял условия, и готская война, продолжавшаяся восемнадцать лет, закончилась.

 

Дело и характеристика герулов

Германское племя герулов (эрулов) первоначально обитало в Северной Европе. В III в. герулы двинулись на юг. Восточные герулы во 2-й половине IV в. были подчинены гуннами, а после распада гуннского союза племён основали приблизительно в 500 г. на Дунае своё «царство». В начале VI в. его разгромили лангобарды. Западных герулов в начале 6 в. подчинили франки.

Вот как характеризует герулов в книге «Война с готами» историк VI в. Прокопий из Кесарии.

«Они жили по ту сторону реки Истра, к северу, и почитали большое количество богов; они считали делом благочестия ублажать их даже человеческими жертвами».

«У них не полагалось стараться продлить жизнь стариков или болящих; но всякий раз, как кого-нибудь из них поражала болезнь или старость, он обязательно должен был просить своих родственников возможно скорее устранить его из числа живых людей. Тогда его родные, навалив большую и высотную кучу дров и положив этого человека на самый ее верх, посылают к нему кого-либо из эрулов, но только не родственника, вооруженного ножом. Полагается, чтобы убийца этого человека не был ему родственником. Когда убийца их родича возвращается к ним, они тотчас же поджигают всю кучу дров, начиная с самого низу. Когда костер потухнет, они, собрав кости, тотчас же предают их земле. После смерти какого-либо эрула, если его жена хочет проявить свое высокое нравственное достоинство и приобрести себе вечную славу, она обязательно должна спустя короткое время удавиться у могилы своего мужа. Если она этого не сделает, то в дальнейшем ей предстоит позор, и со стороны родственников мужа она является отверженной. Таковы-то были обычаи эрулов в древности». (Прокопий из Кесарии. Война с готами. Пер. С. П. Кондратьева. М., 1950. С. 205-206).

 

Франкское государство

 

В IV в. н. э. салические (приморские) франки, обитавшие в долине реки Эйсел, расселились в нижнем течении Рейна. В середине того же века они потерпели поражение от римлян, но император Юлиан счел нужным оставить их на месте, в области Токсандрии, на правах федератов Римской державы.

К началу V в., постоянно расширяя свои владения, франки захватили северо-западную Галлию до реки Соммы. На новых землях они создавали обособленные от галло-римлян поселения, что, с одной стороны, помогало им сохранять долгое время самобытность и силу, а с другой стороны, сводило к минимуму (что было важно на первоначальном этапе колонизации) лишние трения с местными обитателями.

В 451 г. франки храбро сражались на Каталаунских полях в составе войска Аэция против гуннов Аттилы.

В 457 г. королем одного из племен салических франков стал Хильдерик I, которого некоторые исследователи называют сыном Меровея, легендарного основателя династии Меровингов.

В 463 г. Хильдерик I воевал в союзе с римлянами против вестготов и против саксов.

В 481 г. королем салических франков стал Хлодвиг I, сын Хильдерика I. Римская империя к тому времени перестала существовать. Небольшой областью Галлии вокруг Суассона управлял бывший римский наместник Сиагрий. В 486 г. Хлодвиг I разгромил войско Сиагрия, расширив территории, подвластную франкам, до реки Луары. Эта победа считается начальной в истории Франкского государства.

В 496 г. Хлодвиг покорил алеманнов, и принял христианство. Этот шаг укрепил королевскую власть, поддержанную после крещения Хлодвига духовенством — а оно в Галлии было мощным. Кроме того галло-римское население стало относиться к повелителю франков благожелательнее. Резиденцией короля стал небольшой городок Париж. Хлодвиг сделал власть наследственной, что тоже укрепило позиции двора, и записал в начале VI века Салическую правду, свод законов нового государства.

В 497 г. франки заняли Париж. К середине VI в. вся территория Франция входила в состав Франкского государства, которое не раз подвергалось разделу.

В 507 г. франки завоевали земли вестготов в Аквитании и восточных франков (второй ветви этого племени) на Нижнем Рейне. Хлодвиг умер в 511 г..

Его сыновья продолжили завоевательную политику. В 534 г. франки захватили королевство бургундов, в 536 г. — Прованс, чуть позже — приальпийские земли алеманнов, владения тюрингов между Везером и Эльбой, баваров на Дунае…

В конце VI и особенно в VII веке короли стали посылать в óкруги своих слуг, графов, наделяя их для управления данной областью судебной, административной, военной и фискальной властью. Впрочем, уже в VII веке короли пришли к верному выводу, что графами лучше назначать местных землевладельцев (в IX веке должность графа стала наследственной).

В VII в., когда власть франкских графов на местах укрепилась, перестал быть политически важным и необходимым для поддержания на нужном уровне авторитета королевской власти древний обычай франков устраивать ежегодный общий обязательный военный смотр, получивший название «мартовские поля».

В первой половине VII в. в государстве франков обострилась внутренняя борьба. К этому времени окрепла в результате завоеваний франкская знать, к которой переходили владения (а часто и рабы) бывшей галло-римской знати. Да и военная добыча была немалая. При правлении Хлотаря II (правнука Хлодвига) знать добилась в противоборстве с королевской властью многого: ей передавался законодательно оформленный контроль над местным самоуправлением.

Следующей крупной победой знати было получение права влияния на назначение майордомов, которые сосредоточили к этому времени всю власть в государстве. Потомки Хлодвига, упустив инициативу в борьбе со знатью, теперь лишились важнейшего шанса укрепить власть королей.

Еще после смерти Хлодвига в Австразии, Нейстрии, Бургундии, завоеванных франками, стали править представители разных ветвей рода Меровингов. В середине VII века центральная, ослабевшая власть стала терять контроль над ними. Правившие короли не имели ни авторитета, ни средств воздействия на местную знать, склонной к сепаратизму, к расчленению государства. Этих королей по заслугам назвали «ленивыми».

На территории Франции в VII в. обособились, став независимыми, Нейстрия, Бургундия, Аквитания. Франки постепенно слились с местным галло-римским населением. Германские народы сломили рабовладельческое государство, изменили общественный строй. Складывание феодальных отношений происходило на основе синтеза отношений позднеантичных, характерных для галло-римлян, и общинных, принесённых франками. При сохранении общей собственности на не поделённые угодья (пастбища, леса, пустоши) у членов германской общины (марки) прекратились переделы пашни, пахотные наделы становились частной собственностью, происходила имущественная дифференциация среди свободных германцев. Галло-римские рабы и колоны, а также разорявшиеся германцы превращались в зависимых крестьян.

В конце VII века положение во франкском государстве было критическим.

Внутренняя борьба закончилась тем, что австразийская знать во главе с Пипином Геристальским одержала победу. Пипина признали майордомом Австразия, Нейстрия и Бургундия. А его сын, Карл Мартелл, сохранив права майордома в этих областях, вновь подчинил центральной власти отколовшиеся было от государства франков Тюрингию, Алеманнию и Баварию.

 

«Новое и старое»

 

В III в. в низовьях Рейна несколько германских племен объединились в союз. Отважными, свободными называли себя франки, и, действительно, даже тогда, когда Римская империя находилась на вершине могущества, эти племена оставались независимыми. Они любили свободу. Но только свою собственную.

В IV в. франки заняли северо-восточную Галлию на правах союзников империи. Они подразделялись на две ветви: салические франки обитали на побережье, рипуарские -–в долинах среднего течения Рейна. В V веке власть над салическими франками перешла к сильному роду Меровингов (Меровей, «рожденный морем», основал, согласно легендам, этот род).

В начале VI века Хлодвиг Великий (481-511) подчинил себе всех франков, а затем — почти всю Галлию и создал крепкое государство. Он умел решать самые сложные политические задачи и правил страной уверенно. Его не зря прозвали Великим. Но после его смерти Франкское государство попало в полосу длительных неурядиц. Причины внутренних раздоров были сложные. Можно обвинять во всех злодействах отдельных людей, тщеславных, завистливых, жадных, готовых убивать даже родных ради богатств и ради собственной славы. Да, они повинны — каждый за свои преступления — перед человечеством. И нет оправдания, скажем, королеве Фредегонде, по приказу которой убивали, травили ядом, сажали в темницы, отправляли в ссылки ни в чем не повинных людей.

Но чтобы понять первопричины раздоров и внутренних смут и уберечь себя от подобной несдержанности, нужно помнить о глобальной «политической атмосфере», сложившейся во всем мире и, в частности, в Западной Европе в IV-V века, когда античный мир в лице Римской империи, рушился, и человечество пыталось найти новые формы международных отношений и отношений внутри каждой страны, народа, племени, рода. Старые законы и обычаи, нравы и порядки тех же франков уже не годились. Галло-римские — тоже. Новая жизнь требовала создания новых законов. Но разве можно забывать обычаи предков? Разве это хорошо? Нет, конечно же. Вот вам и противоречие. Вот и попробуйте его разрешить одним указом. Не так-то это просто.

 

Гость в доме

 

В 486 г. Хлодвиг Великий начал войну с римским полководцем Сиагрием, последним представителем Римской империи в Галлии. Войско франков подошло к Суассону. Хлодвиг, согласно обычаям тех лет, потребовал от полководца римлян подготовить «место сражения». Сиагрий принял вызов, но римское войско проиграло битву, и сам полководец едва спасся бегством от быстрых конников-франков. Бежал он к королю вестготов Алариху II в Тулузу. Тот принял его с подобающими почестями, как и положено у добрых народов мира встречать гостей. Издавна существовала и существует на земле никем не писаный, но свято соблюдаемый закон: «Гость в доме — хозяину честь и слава». Бывали случаи, когда в отчаянии, спасая свою жизнь, человек искал приюта… у врага, и если он переступал порог его дома, то хозяин даже ценой собственной жизни, обязан был сохранить жизнь гостя. Так было. Такой обычай бытует у добрых народов мира по сей день.

Хлодвиг знал об этом. Но ему нужно было создать крепкое государство франков, а римский полководец Сиагрий мешал этому, мог в любую минуту собрать войско, нанести ответный удар по франкам. Хлодвиг потребовал от короля вестготов невозможного: выдать гостя. В противном случае — война. Аларих спасовал. Франки не знали поражений. Войско у них было сильное. Король вестготов приказал выдать гостя послам Хлодвига. Сиагрия бросили в темницу. Без мудрого полководца римские воины не смогли оказать франкам достойного сопротивления. Хлодвиг без труда захватил все земли контролируемые Сиагрием и повелел верным слугам убить пленника.

 

Чаша для церкви

 

Франки были язычниками. Галло-римляне приняли христианскую веру. На территории Галлии во времена Хлодвига было много церквей и монастырей. Не считаться с христианами король не мог, хотя долгое время оставался язычником.

Одержав победу над войском Сиагрия, франки почувствовали себя полными хозяевами Галлии и стали грабить даже храмы. Мы отважные, нам помогают наши боги. В Суассоне воины Хлодвига вынесли из церкви не только драгоценности, но и большую расписанную прекрасным мастером чашу для отправления службы. Все награбленное, согласно обычаям, было собрано в кучу на площади перед церковью. Настала приятная для отважных воинов минута: дележ добычи.

К Хлодвигу подошли послы епископа реймского Ремигия и сказали, что епископ просит вернуть церкви хотя бы чашу. Король не хотел нарушать древние обычаи франков, но понимал, что грядут новые времена, что время языческих богов уходит. Он никому об этом вслух говорить не мог — его бы растерзали за измену собственные воины. Молча выслушав послов, Хлодвиг сказал: «Если сосуд достанется по жребию мне, то я верну его вам».

На площади стояли в ожидании вождя отважные. Глаза воинов горели жадным огнем. Золото, драгоценные украшения, великолепной работы чаша, другая церковная утварь. Скорее бы начался дележ. Кому же достанется чаша?!

Хлодвиг с послами епископа явился на площадь, поднял руку и сказал: «Храбрейшие воины! Я первый раз в жизни прошу вас дать мне без жребия эту чашу. Я вас очень прошу».

Много славных побед одержали франки, благодаря удивительному полководческому дару короля, как много богатств получил (и еще получит) каждый из них! Неужели нельзя один раз уважить повелителя, нарушить обычай предков? Конечно же можно! «Бери чашу, она — твоя! — закричали в один голос франки. — А потом будем кидать жребий!»

Не успели Хлодвиг и послы епископа порадоваться как один молодой заносчивый воин крикнул: «Ты получишь только то, что тебе положено по жребию!» — после чего он опустил секиру на чашу: либо бери чашу, либо участвуй в жребии. Таков был обычай предков. Нарушать его не имел права даже король.

Хлодвиг спокойно поднял чашу, передал ее послам епископа и, ничем не выдавая обиды, покинул площадь. Он не хотел нарушать обычаи франков, но и терпеть в войске таких смельчаков не мог. Врагов у франков было много. Без железной дисциплины, без строжайшего подчинения воле полководца отважные с ними не справились бы.

Через день король почувствовал, как дух своеволия стал разлагать войско. Но Хлодвиг умел ждать. Месяц он терпел, никому ни о чем не говорил, еще месяц, еще один — целый год ждал. Пришла весна. Хлодвиг приказал собираться 1 марта всему франкскому народу на Мартовском поле. В этот день все франки по обычаю показывали королю свое оружие, и горе тому, у кого меч или другое оружие окажется не в порядке! Воинственные франки обязаны были следить за личным оружием. День Мартовского поля являлся для них самым любимым праздником.

Воины в полном вооружении предстали перед королем. Хлодвиг медленно шел вдоль строя, внимательно осматривая мечи и секиры, щиты и копья, другое оружие, приблизился к молодому, запальчивому франку, обидевшему его год назад. Своенравный юноша дерзко посмотрел в глаза королю. Тот спокойно выдержал взгляд и, осмотрев оружие воина, громко, — чтобы слышали все — сказал: «Твой меч, копье и секира хуже всех. Ты не следишь за личным оружием!» Затем Хлодвиг — человек очень сильный — вырвал секиру из рук юноши и бросил ее на землю. Воин опешил, нагнулся к земле, хотел поднять оружие — не успел! Король, резко взмахнув своей отточенной секирой, ударил ей по голове воина. Тот упал замертво. «Так поступил ты с чашей в Суассоне», — сказал негромко Хлодвиг и на поле воцарилась тишина. Лишь мартовский ветер шевелил длинные волосы франков, да в небе пела веселая птаха. Король не нарушил обычай. Но… что он будет делать дальше?

Хлодвиг продолжил осмотр — будто ничего не случилось, будто тишина на поле родилась сама по себе, а не страх породил ее. Ее породил страх! Боялся в те мгновения сам Хлодвиг, догадываясь, что может произойти с ним, если вдруг в войске найдется еще один смельчак! Боялись все без исключения воины, потому что они, пораженные духом своеволия, следили за оружием плохо. Напряженным и осторожным был каждый шаг короля, скованны движения воинов. Они боялись друг друга. Они боялись за собственную жизнь.

Но с каждым шагом Хлодвиг чувствовал себя уверенней и спокойней. Он победил. И своевольного юношу, и дух своеволия, и собственный страх. Больше он в своей жизни не убил ни одного соотечественника. Зато побед одержал над разными врагами много. И воинов своих награждал за подвиги по-королевски, и церкви они уже старались не трогать.

 

Кто крестит Хлодвига?

 

Когда в душе короля произошел переворот и он внутренне, сам по себе, отвернулся от своих богов-идолов, не знает никто. Можно лишь предположить, что уже в те дни, когда случилась история с чашей церкви Суассона, Хлодвиг относился к христианской церкви лояльно, а то и доброжелательно, чего никак нельзя сказать о его подданных.

Однажды королю сообщили, что в Бургундии живет красавица Хродегильда из королевского рода. Хлодвиг через послов попросил повелителя бургундов Гундобада отдать ему в жены девушку. Гундобад не смог отказать королю отважных и отправил Хродегильду, свою племянницу, в Хлодвигу. Девушка действительно была редкой красоты. Свадьба состоялась, Хлодвига и других франков не смутило то, что невеста была крещеной, верила в Бога Иисуса Христа, но сам по себе этот факт говорит о том, что суровые язычники, еще совсем недавно строго придерживающихся обычаев и нравов предков, стали меняться не только внешне, но и внутренне, душевно и духовно…

Вскоре у Хлодвига родился сын. Отец был так рад этому, что поддался на уговоры жены-христианки и разрешил крестить мальчика. А тот через некоторое время умер. Король обвинил во всем христианскую веру. Трудно было Хродегильде успокоить супруга, лишь глубокая, чистая вера молодой женщины в Бога помогла ей в тяжком горе.

Но судьба ниспослала королеве франков еще одно испытание. Она родила второго сына, крестила его, и мальчик — назвали его в крещении Хлодомером — опасно заболел. Тут уж совсем разгорячился Хлодвиг и сказал жене: «Крещеный во имя вашего Христа, и этот мой сын умрет!» Что оставалось делать молодой матери? Молиться Богу. Денно и нощно молилась Хродегильда, просила, чтобы сын ее выздоровел. И Бог услышал ее молитвы. Хлодомер поправился.

Хлодвиг удивился, порадовался божественному  исцелению сына, но на все просьбы жены принять крещение отвечал отказом. По другой причине, для него очень важной. Король отважных был прежде всего королем. Он хорошо знал обычаи и нравы, неписаные законы соотечественников. Взять в жены иноверку он мог, хотя это не всегда поощрялось франками. Но сменить веру отцов и дедов было чрезвычайно опасно. Король франков должен верить в богов франков. Хродегильда, однако, неустанно умоляла его принять крещение.

Однажды в битве с алеманами Хлодвиг попал в серьезную переделку, почувствовал себя неуверенно (такое случалось с любым гением боев). Алеманнов было гораздо больше отважных. Они теснили франков, занимали удобные позиции для решительной атаки. Опытный Хлодвиг сердцем чувствовал, что вот-вот силы его воинов иссякнут, противник сомкнет кольцо окружения и начнется избиение отважных. Король пытался взбодрить воинов личным примером, но алеманы гасили всякую попытку противника изменить ход сражения. Катастрофа приближалась. Лучшие из лучших франков были на волоске от гибели. Что делать?

Как говорят легенды, записанные Григорием Турским в «Истории франков», Хлодвиг в отчаянии обратился к Богу Иисусу Христу, попросил его помочь ему в битве. В этой страстной молитве сильного человека было отчаяние и неверие в богов-кумиров, бросивших франков на произвол судьбы, искреннее обещание уверовать в Бога Иисуса Христа и столь же искреннее желание вызволить соотечественников и себя самого из беды. В этой молитве, очень неумелой, был — человек! Не король, не полководец, но — человек.

Не он первый, не он последний в такую минуту вдруг прозревает, обращается к Богу. Не всем помогает Бог. Почему? Это знает лишь Господь Бог. Это не известно ни одному смертному, но вдруг франки обрели нечеловеческую силу и уверенность, выстояли под натиском алеманнов и перешли в атаку. Этого враг не ожидал.

Король алеманнов погиб в жаркой схватке, франки усилили напор, неприятель, оставшись без полководца, бежал с поля боя. Началось избиение. Алеманны в панике обратились к Хлодвигу с просьбой прекратить резню: «Король, ведь мы уже твои», — сказали они. Повелитель франков «своих» убивать не стал.

Он вернулся домой довольный. Хродегильда, пользуясь случаем, стала уговаривать его принять крещение. Хлодвиг и рад бы, но сомнения все же мешали ему: а вдруг решения короля не поддержат соотечественники? Мудрая супруга втайне пригласила на помощь Ремигия, епископа из города Реймса. Тот внушил королю «слово спасение».

А что же франки? Испытав на себе божескую благодать в страшной битве, они с охотой отказались от «смертных богов» и последовали «за бессмертным богом», которого проповедовал Ремигий. Случилось это в 494 г.

«Отважные» против воинов ислама

В 687 году Пепин II Геристальский победил в битве при городе Тертли армию Меровингов, основал новую династию Каролингов, которая сыграла большую роль в борьбе европейцев с арабами.

В 711 году арабы переправились через Гибралтар в Испанию, разбили вестготов, обитавших там несколько столетий, завоевали Пиренейский полуостров и в 732 году вторглись во владения франков, взяли Пуатье.

Сын Пепина Геристальского Карл вывел навстречу арабам тридцатитысячное войско. «Отважные» во главе с талантливым полководцем одержали до этого прекрасные победы над европейскими племенами фризов, алеманов, саксов, и, по сути дела, восстановили Франкское королевство. Но арабы сто лет не знали поражений. И в этот раз они не думали уступать победу. Никому.

Арабское войско во главе с Абдеррахманом, опустошив Аквитанию, продвигалось по старой римской дороге к Парижу. Около четырехсот тысяч человек шло под знаменами ислама. Конница была подкреплена отрядами африканских кочевников-берберов, прекрасных наездников, метких стрелков. Пожалуй, со времен Кира Великого не собиралось в одном войске так много великолепных конников.

Войско Карла состояло из хорошо обученных, набранных из свободных крестьян-пехотинцев и отрядов кавалерии. Рыцарями назовут их позже от немецкого слова Риттер-конный воин, всадник, и слово это станет символом бесстрашия и воинской доблести. Но сможет ли небольшой отряд бронированной конницы удержать напор атак легкой кавалерии арабов? Карл, зная, что сделать это, практически, невозможно, все же смело повел армию навстречу грозному врагу. Полководец франков по своему усмотрению выбрал удобную для боя местность, изрезанную холмами и перелесками, и вынудил уверенных в себе арабов принять бой именно там, где ему нужно было.

Некоторые полководцы и политики считают, что нападение - лучшая защита. Карл в битве при Пуатье доказал, что защита может быть лучшим нападением. Он построил пехотинцев в глубокую фалангу между реками Клен и Вьена, надежно прикрывавшими фланги, на флангах поставил тяжелую кавалерию, разбросал перед позициями юрких метких лучников.

Арабы не раз сокрушали и более крепкие бастионы, с фалангой они должны были справиться молниеносно, но уже первая атака быстрой конницы отскочила от позиций франков, будто обожженная неожиданным огнем. Но и такое начало в истории войн арабов бывало, они повторили атаку. И вновь отлетели от фаланги "отважных".

Франки "тесно стояли друг с другом, насколько хватал глаз, подобно неподвижной и обледенелой стене и ожесточенно бились, поражая арабов мечами". Три дня шел бой. Сменяя друг друга, отряды арабов вихрем налетели на франков и не в силах взрезать строй, откатились назад. Тяжелая конница Карла лишь изредка вступала в бой. Сам полководец зорко следил за ходом битвы, ждал чего-то. И в тот момент, когда, усталые и обескураженные, они уступали место отдохнувшим воинам, Карл пустил наконец в дело тяжелую кавалерию.

Охватывая арабов с флангов, рыцари, разогнав лошадей, устремились к лагерю арабов. То было невиданное ранее зрелище для воинов ислама. Могучие кони, бронированные воины с длинными копьями, большими мечами, со шлемами на головах мчались двумя тупыми клиньями, сминая арабов. Ход коней не быстр, но накатист, остановить их поступь не в силах ни стелы, ни копья. Словно огромные два молота ударили слева и справа по позициям арабов.

Франки прорвались в лагерь врага, убили Абдеррахмана. Весть о гибели полководца в столь критическую минуту сломила воинский дух арабов. Ночью они спешно покинули лагерь, оставили победителям богатый обоз.

Карла с тех пор прозвали Мартеллом, "Молотом". Через несколько лет он вновь разбил арабов и доказал, что Молотом его прозвали не зря.

 

Лангобардское королевство

Государство, образованное в 568 г. вторгшимися на Апеннинский полуостров лангобардами, и уничтоженное в 773 – 774 гг. Карлом Великим. Лангобарды (в переводе с немецкого – длиннобородые) – германское племя. В I в. н. э. они жили на левому берегу в низовьях Эльбы.  В 9 г. н.э. вступили в союз с Марободом, вождем маркоманов, но в войне с херусками в 17 г. лангобарды переметнулись на сторону херусков. Принимали участие в Маркоманской войне 166 – 180 гг., которая велась между германскими и сарматскими племёнами с Римом и была вызвана передвижениями этих племён на западных границах Римской империи. Нарушив рейнско-дунайскую границу, маркоманы, квады, гермундуры, языги и другие племена прошли в Италию. В 169 г. они хлынули в Северную Италию, осадили Аквилею, разрушили город Опитергий. Война шла с переменным успехом. Лишь в 172 – 174 гг. император Аврелий с большим трудом остановил натиск маркоманов и других племён. По миру 175 г. племена признали римский протекторат. В 177 г. германские племена вновь начали наступление на империю. В 180 г. Коммод заключил с ними мир на условиях восстановления довоенной границы между империей и племенами. Римлянам пришлось построить новую сеть оборонительных укреплений на дунайской границе. В IV – V вв. лангобарды обосновались в бассейне среднего Дуная. В 568 г. авары выбили их оттуда, и лангобарды, образовав и возглавив союз племен, в который вошли саксы, сарматы и др.,  вторглись во главе с королем Альбоином в Северную Италию, которую контролировала в те времена Византийская империя. Лангобарды захватили территорию Ломбардии, получившую от них название, и Тусцию (Тоскану), образовав новое королевство. Позже они  заняли Сполето и Беневенто, получившими статус самостоятельных герцогств. Во время войн лангобарды разрушали города и селения, истребляли или изгоняли римских землевладельцев. Местное население платило лангобардам треть своих доходов. И все же они не стали разрушать позднеримскую структуру землевладения. Лангобарды селились отдельно от римлян, кровнородственными группами во главе с герцогами. В конце VI – середине VII вв. основную массу лангобардов составляли свободные общинники, между которыми происходило имущественное и социальное расслоение. В VIII в. начался процесс феодализации. Обедневшие общинники попадали в зависимость от дружинников, разбогатевших сограждан, от чиновников. В конце VII – VIII вв. оживились ремесло и торговля. При Лиутпранде лангобардский король в 712 – 744 гг. королевство достигло вершины могущества. Сначала жил в мире с папой Григорием II и экзархом, но, воспользовавшись замешательством в Италии из-за иконоборческих эдиктов, стал расширять свои владения в Италии,  завоевал Равеннский экзархат, Эмилию и Пентаполис, покорил герцогов сполетского и беневентского, союзников папы и подошел к самому Риму. Папа римский лично явился в стан Лиутпранда и убедил его отступить. Однако после смерти папы Лиутпранд опустошил римскую область и мирится с папой лишь при условии, чтобы римская милиция помогла ему покорить сполетское и беневентское герцогства. Вскоре он подступил к Равенне, и папе римскому вновь пришлось спасать город от разорения. В 739 г. Лиутпранд вместе с войском Карла Мартелла ходил против арабов. Кроме этого он серьезно занимался правовыми проблемами,  дополнил и развил законодательство предшествующих королей. Айстульф (? – 756 г.), король лангобардов с 749 г., воевал против экзархата, взял в 751 г. Равенну и прогнал последнего экзарха. Затем начал войну с Римом и папа Стефан II отправился во Францию просить о помощи Пипина Короткого. В 754 г. тот вошел с войском в Италию, разгромил лангобардов в битве при Сузе, осадил Павию –Айстульф обещал вернуть Равеннский экзархат. Но после ухода франков Айстульф вновь осадил Рим. Пипин, поддержанный баварцами, в 756 г. отправился в поход в Италию. Айстульф признал верховное владычество франков и вернул экзархат Пипину. Тот подарил его папе.  В 756 г. Айстульф упал с лошади и внезапно умер. В поражении лангобардов сыграли свою роль франки, действовавшие  в союзе с папством. В 773 – 774 гг. при короле Дезидерии Карл Великий завоевал Королевство лангобардов.

 

 

Альбион. Хронология

В середине III в. с территории современной Швеции началось движение германских племен данов со Скандинавского полуострова на юг и юго-запад. Эта миграция явилась составной частью явления, которое ученые назвали Великим переселением народов, хотя происходила она на окраинах Римской державы.

Даны оседали в непосредственной близости от Альбиона, но, пока там находились римские легионы, германцы не совались на богатейший остров, ждали, будто бы предвидя ход истории, копили силы.

В конце IV века, во время разгоревшейся в очередной раз борьбы за власть в Риме, британские легионеры провозгласили Максима Магна императором. Он захватил Альбион и Галлию, но проиграл битву при Аквилее своим соперникам Феодосию и Валентиниану в 388 г., оказался в плену и был казнен.

Его воины остались в Арморике, области на северо-западе Галлии, основали здесь королевство Бретань. Ученые считают, что этот шаг легионеров значительно ослабил бриттов, обитавших на юге Альбиона, куда стали врываться, пользуясь моментом, племена скотов и пиктов с севера острова, и явился причиною многих бед жителей острова. С этим мнением не считаться нельзя, хотя издревле хорошо известно, что свою землю, свою родину нужно защищать и отстаивать собственными руками, не доверяя это важнейшее дело иностранцам.

В 407 г. Альбион покинули последние легионеры. Они отправились в Европу драться с готами, гуннами, другими варварскими племенами. 388 год. 407 год. Следующим ключевым для Альбиона и его обитателей, в том числе и для бриттов, станет 449 год. Обратите на эти цифры внимание!! История проявила по отношению к бриттам завидную щедрость. В 388 и 407 годах она дважды предупреждала жителей юга Альбиона о том, что им пора заняться военным делом самым серьезным образом. Как же отнеслись к этому предупреждению бритты?

В первой половине V века, ближе к середине этого столетия, на острове разразилась межплеменная борьба. Ослаблением обитателей Альбиона тут же воспользовались терпеливые даны и другие «морские разбойники» –  англы, саксы, юты, фризы.

В 446 г., согласно данным «Англосаксонской хроники», в Рим отправились послы-бритты с просьбой оказать им помощь в борьбе против пиктов. Римляне по вполне понятным причинам сделать это не смогли. У них своих проблем было предостаточно.

И предостаточно было времени у бриттов (сорок лет!), чтобы организовать самим на должном уровне военное дело. Они пошли другим путем. Получив отказ в Риме, король бриттов Вортигерн (Гуортеирн) пригласил на остров в 449 г. других «помощников».

В 449 г. три корабля братьев Хенгеста и Хорзы (Генгиста и Горзы), вождей ютов, племенного союза саксов, высадились на острове Тэнет на востоке современной земли Кент. (В «Англосаксонской хронике» говорится, что они высадились у местечка Иппинесфлит.)

В 449—455 гг. саксы, имея лучшее вооружение, одержали несколько побед над пиктами и скоттами, а тем временем на острове Тэнете собралось много воинов и других соплеменников Генгиста и Горзы, постоянно прибывающих с материка. Островок уже не мог удовлетворить всех желающих обрести на Альбионе новую родину.

В 455—475 гг. саксы захватили земли Кента и основали королевство людей Кента — Кентварик.

В 477 гг. на юге Британии высадился второй крупный отряд саксов во главе с Эллом.

В 491 г. саксы взяли и разрушили Андериды, оттеснили бриттов к северу и западу острова и основали королевство южных саксов — Суссекс.

С 500 по 519 гг. саксы, прибывая с материка, расселились в долине реки Темзы и основали королевство западных саксов — Уэссекс.

Согласно английской традиции в 517 г. в Гвинедде (Северном Уэльсе) король Мэлгон Гвинедд организовал сопротивление саксам, успешно отражая натиск чужеземцев до 547 г..

В 519 легендарный вождь бриттов Артур одержал при Бадоне победу над саксами. Эта победа подняла обитателей Альбиона на борьбу с врагом, приостановила англосаксонское завоевание острова.

В 527 основано королевство восточных саксов — Эссекс.

В 545 г. на Альбион вторглись германские племена англов. Они продвигались по острову, обессиленному борьбой с саксами, внутренней, так и не прекратившейся распрей, громили войска местных жителей, с невероятной жестокостью расправляясь даже с мирным населением. Вождя англов Ида не зря назвали Огненосцем. Король бриттского племени Уриен привлек на свою сторону союзников и двадцать лет упорно сопротивлялся сильному врагу, но проиграл решающее сражение, погиб, и Ида захватил все земли к северу от реки Твида до границы пиктов и скоттов…

В 547 г. англы основали королевство Берниции.

В 559 англы основали королевство Дейры.

Приблизительно в 575 г. в Британии стали чеканить золотые монеты.

В 585 г. англы образовали королевство Мерсии.

В 586 г. обитатели Альбиона, не покорившиеся врагу, бежали на запад острова — в гористую небогатую страну камбров (валлийцев) и в Арморику — область на западе Галлии, где жили родственные племена.

Приблизительно в 593 г. англы основали королевство Восточная Англия.

«Англосаксонская хроника» свидетельствует о том, что и во второй половине VI века на Альбионе частыми были войны и сражения, но все же военное напряжение стало спадать. У людей появилось много новых проблем. Государственное устройство, христианизация, законотворчество, созидательный труд увлекали людей, находящихся на разных социальных ступенях, все больше. Войны отодвигались на второй план, хотя, стоит повториться, были они не редкостью в этом благодатном уголке Земного шара. И уж совершенно точно можно сказать, что тот «человеческий ветер», который гнал толпы людей с материка на Альбион, к рубежу VI-VII веков затих, будто бы устав от тяжелой работы и набираясь сил, упрямой упругости для новых бурь. Они всколыхнут Северную Европу в самом конце VIII века, о чем мы поведаем в следующей главе.

В 597 г. началась христианизация острова миссией монаха Августина, посланника папы Григория I в Кен. В этом же г. принял крещение король кентский Этельберт I.

Приблизительно в 602-604 гг. была записана «Правда Этельберта», ставшая первой записью англо-саксонских обычаев и законов.

В 604 г. началась христианизация Эссекса.

В 605 г. объединились Берниция с Дейрой в одно королевство — Нортумбрию.

В 613 г. король Нортумбрии Этельфрид захватил город Девы (англо-саксонский Честер), являвшийся важным стратегическим пунктом бриттов на западе.

В 633 г. в битве при Хитфилде король языческой Мерсии Пенда вместе с союзниками бриттами разгромил войско короля Нортумбрии Эдвина.

В 655 г. в битве на реке Уинвед король Нортумбрии Освью разгромил войско короля Мерсии Пенды, погибшего в сражении, и временно присоединил Мерсию к Нортумбрии.

В 686 г. король Уэссекса Кэдвалла вместе со своим братом Мулом разорили Кент и остров Викт.

В 687 г. Мул вместе с 12 воинами попал в западню. Их закрыли в доме и сожгли. Кэдвалла осуществил карательный поход и опустошил Кент. В следующем г. он, приняв крещение в Риме, умер. На престол Уэссекса вступил Ине. Он правил 27 лет.

В 694 г. народ Кента уплатил за убийство Мула большую сумму денег, заключив с Ине мир.

В период с 600 по 800 гг. белое знамя англосаксов («белый дракон») теснило на запад красное знамя валлийцев. Захватчики дошли до Форта и Клейда.

В середине VII века на Балтийском море наметилось оживление «людей Севера», обитателей Скандинавского полуострова.

В конце VII века завершилась христианизация англосаксов.

В 710 г. король Уэссекса отправил войско против пиктов и против валлийцев.

В 715 г. Ине осуществил поход на запад полуострова, видимо, еще принадлежавший бриттам, нанес им поражение в битве при Воднербере.

В 725 г. Уэссекс воевал с южными саксами, одержал над ними победу.

 

Генгист и Горза

 

Как уже говорилось выше, в 407 г. с Альбиона отплыли на больших кораблях последние легионеры. Они отправились в Европу на помощь соотечественникам: Римская империя переживала самые тяжкие в своей истории времена. Помощь, хотя и своевременная, не спасла ее от беды, но юг Альбиона римляне потеряли.

Даны, «морские разбойники», на быстрых легких судах все чаще высаживались то там, то здесь на острове, грабили население, сжигали небольшие приморские города и уплывали в море. Организовать отпор «бродягам моря» вожди бриттов были не в силах. Разучились они воевать, находясь под надежным прикрытием римских легионеров. Ненадежное дело: чужими руками защищать родину. Вожди бриттов поняли это слишком поздно.

В 449 г. на востоке земли Кент, в том самом месте, где когда-то высадился с войском Юлий Цезарь, вышли на берег два брата Генгист и Горза, вожди народа Юты из племенного союза саксонов — «людей с длинными ножами», как они сами себя называли. Три корабля, около двух сотен головорезов было в распоряжении братьев. Королю бриттов доложили о пришельцах. Гуортеирн через послов предложил братьям пойти к нему на военную службу и защищать морские границы бриттов от набегов данов, а также вести борьбу против пиктов и скотов. Многие племена бриттов не поддержали вождя. Камбрийский бард Голиданна сочинил по этому поводу песню. (Чуть подробнее о песносказителях V – XV вв. н. э. мы поведаем позже).

 

Песня Голиданна

 

Вдохновенные барды пророчили
нам бесчисленные блага, мир,
обширные владения, отважных
предводителей, но после тишины
разразилась буря над всеми племенами
народа. Вожди перессорились,
полные дикой ярости. Скоты
на нас напали. Германцы отразили
наступавших до Каэр-Вайра
и, победив их, свою победу и свое
к нам прибытие праздновали с
кимрами, с людьми из Дублина,
гаэльсами Ирландии Мона, Бретани,
Корнуаля и обитателями
Алквида. Бритты опять
будут могущественны. Издавна
предсказано, что придет день,
когда они будут властвовать, и
что успех венчает их усилия,
когда люди, живущие на их
границах к северу, сойдут в
середину их земли. Так пророчествовал Мирддин,

и это сбудется!

 

В Абер-Периддоне, подчинен-
ные лошадиного начальника
затеяли вражду, не имея еще
повода к законной жалобе. По
общему между собой согласию
они насильственно требовали
дань и начали ее собирать. Кимры
были сильны и не обязывались
платежем дани. Нашелся благо-
родный человек, который ска-
зал: «С дающим плату не долж-
но поступать как с рабом».

 

Во имя Сына Марии, которого
слова святы, будь проклят день,
когда мы не вооружились на от-
ражение владычества саксов, когда
мы их полюбили! Прокляты
будьте малодушные, окружав-
шие Гуортеирна Гвинедда! Они
могли бы выгнать германцев
из нашей страны и ни один
из них не захватил бы и не
опустошил наших земель; но
они не умели предугадать, какие
люди пристают в наши заливы.

 

С того дня, как германцы в
одном из набегов, под
предводительством Горзы и Ген-
гиста взяли хитростью Танет,
они не переставали теснить нас.
Посланный их, обманув нас,
возвратился. Подумайте об опья-
нении на большом пиру от креп-
кого меда; подумайте о насиль-
ственной смерти стольких людей;
подумайте об испуге, о слезах
слабых женщин, терзаемых го-
рем посреди ночной темноты;
Подумайте о нашей будущности.
Если разбойники с Танета когда-
нибудь станут нашими госпо-
дами.
Пресвятая Троица! Пощади стра-
ну бриттскую и не дай ее в
жилище саксам! Отведи им
землю в других странах и спа-
си кимров т изгнания.

 

Во имя Сына Марии, которого
слова святы, будь проклят тот день,
когда кимры не отвергли мало-
душного желания предводителей
и старейшин! Созовемте все,
соберемся все, станем едино-
душно! У кимров одно сердце,
одно намерение, одна отчизна.
Если они были безмолвны, то не
из страха сильных, но потому,
что не одобряли их гибельных
намерений. Теперь призовем Бо_
га и Святого Давида, и они воз-
дадут германцам за их преда-
тельство; пусть раздор поселит-
ся между нашими врагами, и не
будет у них предводителя!
Пусть кимры и саксы сойдутся
на поле битвы, и оружие решит
нашу участь! Когда неприятель
вступит в бой с нашим ве-
ликим предводителем, когда в
рощах раздадутся крики воинов,
тогда битва загорится за берега
Вии и за землю Озер, тогда под-
нимется наше знамя, тогда мы
устремимся за ним и саксы па-
дут, как листья с дерев.

 

Кимров подкрепили их дуб-
линские союзники; передовые ря-
ды германцев смешались с их
задними рядами, лица их были
бледны, и они дрожали. Товари-
щи их лежали в окрест в кро-
вавых лужах. Оставшиеся в
живых пустились бежать пеш-
ком и в беспорядке через ле-
са киллинские и бурхидинас-
кие. Война уже не будет опус-
тошать страны бриттов: свои-
ми руками мы покончили эту вой-
ну. Враги, идущие на Каэл-Гери,
лукаво жалуются на тех, кото-
рые не покидают своих холмов
и свои доли. Не на добро
высадились они к Абер-
периддону. Потребованная ими
подать принесла им беду. Их
высадилось восемнадцать тысяч
Страшно было их поражение, -
Только четверо возвратилось до-
мой. рассказывали они своим же-
нам о мирном деле, но от
одежд их слышался запах
крови.

 

Соберитесь кимры, и не бойтесь
подвергнуть опасности свою жизнь.
Люди юга не будут платить да-
ни. Наточите мечи: лучше будут
они убивать. Нанесенные нам ра-
ны принесут доходы лекарям.
Отважные воины Кадвалладера
идут. Воспламенитесь, кимры,
пойдемте на бой: ужас и убийст-
во им сопутствует. Чтоб
избавиться от платежа дани, они
весело идут на смерть, они еще
пронижут своими стрелами чу-
жеземцев, но никогда, никогда
не будут они платить им дани.

 

В лесах, на полях, по го-
рам, в темноте перед нами
идет свет. Конан водит нас
в каждое предприятие. Саксы
перед бриттами закричат: «Бе-
да!» Кадвалладер, наше копье,
и его сотрудники своим мужест-
вом истребят саксов, пото-
пят их в их же крови, если
только они осмелятся выйти за
свои пределы. Они положат ко-
нец их опустошениям, их на-
силиям, и саксы, обращенные в
бегство, поспешат в дорогу к
Каэр-Гюинту.

 

Счастливый день, когда кимры
расскажут, как Пресвятая Трои-
ца избавила их от всех бед!
Дивед и Гливиссиг, не опасай-
тесь более! Посланные вожди ло-
шадей не встретят похвал; саксон-
ские предводители не найдут
припасов. За вторжение к нам
они заплатят жизнью. Пусть уве-
личивается между ними число си-
рот, лишенных отцов, и умень-
шается число детей, имеющих
отцов! Молитвами Давида и дру-
гих Святых Британии, обратим
их в бегство, далеко отсуда,
к берегам Аргело!

 

Пророческое вдохновение гово-
рит: придет время, когда вои-
ны соберутся одной душою, од-
ним сердцем, когда земля ло-
грийцев будет опустошена ог-
нем. Пусть союз наших дове-
рится нашему прекрасному боево-
му строю: чужестранцы, ранее
вечера, побегут перед нами,
я знаю это наверное: чтоб ни
случилось, нас ожидает побе-
да. Подобно горному медведю,
бросайтесь, воины, к отмщению
за убийство ваши предков. Сом-
кните ваши острые копья. Друг
не старайся защищать собой

тело друга. Пусть будет много

разрубленных голов, мно-
го вдовых женщин, много
жадных воронов над грозными
воинами, много отрубленных
рук, разбросанных перед войском.

 

Когда их предводители встре-
тятся лицом к лицу со смертью,
когда трупы полягут вокруг
их вождей, им будет отмщено
за все грабительства, частые на-
беги и предательства.

 

Кимры победили в бою. У них
одна мысль, одно слово, один
язык, одна вера. Кимры опять
будут победителями. Они хотят
сражаться. Они соберут свои си-
лы, они развернут хоругвь свя-
того Давида, и гаэльцы Ирландии
устремятся к ней через море.
С нами поднимутся люди Дуб-
лина, и они не отступят ни на
шаг в бою.

(Из книги О. Тьери. История завоевания Англии нормандцами, кн. 1-3, - 1858 год).

 

(Лошадиными начальниками прозвали военачальников англосаксов, потому что первые их вожди, Генгист и Горза означали жеребец и лошадь).

 

 

Зачем царям нужны женщины?

Нельзя сказать, что вожди бриттов в VI веке н. э. проводили пассивную внешнюю политику, заботясь лишь о том, чтобы остановить поток сильных племен с континента на остров. Из нижеследующего негрустного рассказа ясно, что их силу, авторитет и влияние ощущали на себе многие народы и племена Западной и Центральной Европы.

Царь Гермегисл правил в шестом веке варнами, осевшими на севере Истра (Дуная). Хорошая была земля, и Гермегисл правил мудро, старался не воевать с соседями: франками на Западе, за Рейном, бриттами — за морем, славянами — на востоке, готами — на юге. Племя варваров было небольшое, царь, понимая, что любой могущественный народ может напасть на него, решил добиться прочного мира старым, испытанным средством: сам женился (он был вдовым) на сестре франкского короля Теодеберта, а за юного сына, Радигиса, сосватал сестру  царя ангилов, одного из племени бриттов, не пожалев для важного дела большого приданного.

Закончив с этим, он как-то прогуливался верхом в сопровождении знати по лесу, с удовольствием слушая хвалебные речи. Погода была прекрасной. Мирно шумели деревья, пели птицы, верещал быстрый ручей, извиваясь между соснами. Вдруг конь остановился, люди увидели на дереве старую ворону, жуткий крик ее встревожил вождя. Побледнел Гермегисл, будто понимая, о чем каркала ворона, и сказал: «Через сорок дней я умру». Его пытались успокоить, но он продолжал: «Чтобы у варнов был мир, надо женить моего сына на мачехе, сестре царя франков, ибо они ближе к нам, сильны, всегда подадут руку помощи. Бритты живут через буйное море, они не опасны для нас. Это предсмертный наказ Радигису. Свадьбой с мачехой он не нарушит законов племени. Сестре царя бриттов отдайте богатое приданное, чтобы и ей не было обидно».

Вождь на вид был здоров, но через сорок дней действительно заболел и умер. Сын выполнил волю отца. Мачеха, став женой юного Радигиса, не очень переживала. И ангилке отослали богатые дары — казалось, чего ей, разбогатевшей, горевать!

Но у ангилов были свои понятия о чести. Бывшая невеста, узнав о выходке Радигиса, пришла в бешенство. Ангилы относились к девушкам строго. Если свадьба не состоялась, то женщина считалась потерявшей честь. Но в чем провинилась невеста?

Несколько раз она посылала к Радигису людей с просьбой узнать, почему он оскорбил ее — тот молчал. И вскипело девичье сердце, мстить кровавой местью призывало оно. Ангилы поддержали девушку, собрали стотысячное войско, подготовили четыреста кораблей, тронулись в путь. Руководила ими девушка, с ней рядом был второй брат, хорошо знавший военное дело. Море переплыли без потерь, устроили укрепленный лагерь. Девушка отправила брата во главе большого отряда на бой с варнами. Битва была беспощадной, войско Радигиса потерпело поражение, юный вождь укрылся в лесах, надеясь, что войско врага не простоит долго на чужой земле, и на помощь франков, с которыми недавно породнился.

Ангилы вернулись без Радигиса. Возмущенная девушка отругала брата, не организовавшего погоню, выбрала сильных и сметливых воинов, приказала доставить жениха живым или мертвым. Лучше — живым. Почему — не сказала. Но ангилы догадались: пытать она хочет обидчика.

Разведчики обыскали земли варнов, нашли беглеца в болотистой чаще, связали его и привели к бывшей невесте. Радигис трепетал от страха: ему жить хотелось, а сестра царя варнов смотрела на него, как на заклятого врага. «Ох, погубит она меня смертью позорной», — думал он, склонив голову.

Девушка смотрела на обидчика и думала: «Какую же пытку ему устроить?» Но в глазах ее блеснуло вдруг что-то явно не смертельное.

— Как посмел ты содеять такое?! — спросила она, разглядывая его, жалкого, перепуганного, а он поднял робкие глаза и рассказал о воле отца, о его мирной политике и очень надежных средствах прочного мира.

— Вот тебе и раз! — девушка покраснела от удивления. — Вы мировые планы строите, а как же я?

Парень-то, Радигис, был красивый: борода пышная, руки крепкие, высокий рост — чем не жених?!

— Не для себя старался, — объяснил Радигис, поглядывая на разъяренную бывшую невесту: стан прямой, упрямый, как ореховая лоза, щеки пунцовые, лицо сердитое, глаза горят. — Хотел мира варнам, — повторил он с мольбой, не стыдясь победителей и девушки.

С каждой минутой, с каждым брошенным на него взглядом юноше все больше хотелось жить. Но суровые ангилы стояли вокруг, и он понимал, что жить ему оставалось мало: сейчас попытают и убьют. Отчаявшись, Радигис крикнул:

— Ну если так хочешь, давай поженимся! — и совсем тихо добавил. — Я исправлюсь.

Сестра царя ангилов услышала его слова и, если верить Прокопию, «так как девушка согласилась на это, то она освободила Радигиса от оков и дружески отнеслась к нему во всем остальном. Тогда он отпустил от себя сестру Теотеберта и женился на бриттийке».

 

Король Артур

 

«Люди с длинными ножами», саксонские племена, уже в первые годы пребывания на острове показали всем, что явились они на Альбион не служить местным вождям, но жить здесь как на родной земле — хозяевами. Народам, обитавшим на Альбионе, это не понравилось. Они начали бескомпромиссную борьбу с пришельцами. Но те действовали активно. В течение семидесяти лет, с 449 по 519 гг., саксонские племена закрепились на Альбионе, образовали здесь три королевства, постоянно расширяя свои владения. С континента на Альбион прибывали все новые племена саксов, и, казалось, на острове не найдется силы, способной остановить этот упрямый людской поток. Но сила такая нашлась.

В Гвинедде (Северном Уэльсе) король Мэлгон, сын Касваллауна, организовал народ на борьбу против саксов, не подпускал врага к своим владениям тридцать лет, с 517 по 547 гг..

В 519 г. вождь бриттов, как гласят легенды, Артур повел войско к горе Бадон. До сих пор некоторые ученые считают, что такого короля не существовало, что это имя легендарное. Оставим ученые споры дело в другом.

Сражение близ Бадона закончилось сокрушительным поражением саксов, началось время короля Артура. Народы Альбиона воспрянули духом, могучая фигура вождя притягивала бойцов. Со всех уголков острова в местечко Каэрлеон на Аске, в замок Артура шли люди. Еще не было мифа, легенды, сказок, бесчисленных рыцарских романов. Но уже был круглый стол Артура, одного из последних ярких представителей уходящего в прошлое, в забытье язычества. Круглый стол! Символ язычества. Символ равных. Никаких пастухов, никаких овец. Все сидят вокруг стола, круглого, как солнце. Солнце — Бог многих языческих верований. Солнце греет одинаково всех, кто сидит за круглым столом.

Образ короля Артура и сидящих за Круглым столом славных рыцарей пришелся по душе романистам эпохи Возрождения. Почему? Быть может, потому, что люди всех времен и эпох мечтали и будут мечтать о своем Круглом столе, о вожде за Круглым столом? Но разве это вождь? За Круглым столом нет вождей – есть только собеседники.

Артур был вождем, которого ждали племена Альбиона. Он одержал несколько побед над саксами. Боевое вдохновение, буквальное, заразило обитателей острова.

Двадцать лет бритты теснили саксов, не давали им покоя. Воины короля Артура не знали поражений. За эти гг. выросло новое поколение бойцов, они мечтали о воинской славе отцов и старших братьев, они мечтали выдворить незваных иноземцев с острова. Артур готовил сильное войско для решительной схватки с врагом. Саксы были в панике. Драться они не разучились, погибнуть славной смертью в великой битве не боялись, но как трудно выходить на бой с заведомо более сильным соперником, какую огромную армию собирает Артур!

Вожди саксов готовились к тяжкой битве.

И вдруг по острову невидимыми волнами пошли радостные для пришельцев слухи о том, что король Артур поругался с Медраудом, собственным сыном от Моргаузы! Сын был хоть и незаконный, но очень сильный. У него была дружина, с которой он не раз побеждал врага. Опытный боец, пользующийся большим авторитетом среди бриттов. Отец поверил слухам и обвинил сына в том, что Медрауд, якобы, соблазнил жену отца Гвенвифар и живет с ней. Как узнал об этом Артур, кто сказал ему об измене жены, о подлости сына, кто замыслил великое зло для народов Альбиона, поссорив двух великих воинов и военачальников?

Жена вождя бриттов Гвенвифар – «сияющая белизна» – заслуженно пользовалась славой женщины неотразимой красоты и мудрой души. К ней часто приходили за советами стар и млад. Ее уважали. К ее мнению прислушивались. Ее любили. Полюбил ее и Медрауд – любовью юного, азартного бойца. Она была старше его, но это обстоятельство, порою, сводит с ума пылких и неосторожных юношей. Выдержанная г.ми красота действует на них, как дерзкая брага после тяжкой битвы.

Друзья отговаривали Медрауда от опасного шага, а вот успел ли он сделать его, про то известно только Гвенвифар и Медрауду! Артур, впрочем, поверил в это не сразу. Некоторое время он носил беду в себе. Однажды ему доложили, что его незаконный сын весь вечер провел в покоях Гвенвифар, и вождь не выдержал, взорвался, пришел к жене, накричал на нее.

«Сияющая белизна» покраснела, забыла про мудрость, про известный всем дар свой успокаивать людей добрым словом, верной мыслью. В этот раз Гвенвифар была – как все обыкновенные женщины в подобных случаях. Муж кричит – и я буду кричать. Муж обвиняет – и я буду обвинять.

– Зачем кричишь?! – спросила резко Гвенвифар. – Ты же не видел. Ты же не знаешь!

– Я знаю. Так было!

Ничего путного они не сказали в тот день, может быть, потому, что ситуация такая непутевая, беспутная, безвыходная: либо ты пойдешь на поводу у жены и будешь всю оставшуюся жизнь терпеть скрытые улыбки за Круглым столом, либо пойдешь по своему пути… Больше дорог нет на этой развилке, если можно считать дорогами то, что с диким визгом отстаивали весь день, всю ночь Артур и Гвенвифар.

– Я все знаю. Он мне сам расскажет. Он – сын, – закончил разговор Артур и вышел из дома прямо на солнце. Утро пришло.

Медрауд об этом еще ничего не знал. Он ехал, спокойный, домой кружной дорогой. Весь день ехал. Всю ночь. Никого не боялся: шалого люда в те гг. на Альбионе не водилось, некому было шалить: воевали с саксами. Дома Медрауда ожидала нехорошая весть, перегнавшая неторопливого путника. Отец вызывал его на разговор. Он не поехал к отцу, испугался. Он уважал и почитал Артура, боялся слов его. Но не силы. Он сам был неслабым человеком.

Артур, не в силах погасить в себе гнев, пригрозил сыну жестокой расправой. Сыну не понравился тон отца. И оба они стали готовиться к битве.

На огромном поле при Камлане встретились два войска бриттов: одно вел в бой знаменитый победитель при Бадоне, другое – его сын Медрауд.

Вот и вся история вождя бриттов, полководца и государственного деятеля, обиженного мужа и прекрасного «плотника», соорудившего известный всему миру уже пятнадцать веков Круглый стол.

Битва была жестокой. Отец и сын собрали в свои дружины всех лучших воинов Альбиона. И почти все они, честно сражаясь друг с другом, погибли. И спасли тем самым саксов от большой беды, переложив на свой народ беду врага.

Некому теперь было сражаться за свободу Альбиона.

Лишь король Гвинедда Мэлгон еще оказывал саксам сопротивление, не подпуская их к границам Восточного Уэльса. Умер Мэлгон в 547 г., когда по острову пронеслась эпидемия «желтой заразы».

Она губила люд без разбора, не спрашивая сакс ты или пикт, скотт или валлиец. Для нее не это было главным. Она землю решила облегчить от непомерной тяжести чрезмерно расплодившихся двуногих существ, и сделала это со спокойствием старой домохозяйки, а люди, старожилы и новые обитатели Альбиона, впервые за сто лет борьбы поняли, притомившись от похоронных дел, что не они друг другу самые страшные враги, что есть у человечества соперники посильнее. Об этих соперниках все они быстро забыли – не прошло и десяти лет после того, как «желтая зараза» задохнулась, сдохла, оставила в покое остров, и занялись своими «конкретными делами»: полями и стадами, домами и детьми, вооружением и воинами, воспоминаниями. Стали люди вспоминать недавнее прошлое, рассказывать долгими зимними вечерами детям все, как было.

Перед битвой при Камлане Артур отправил посла Иддаута в войско сына с тем, чтобы уговорить Медрауда прекратить войну, закончить дело миром. Иддаут предстал перед юным полководцем и с вызывающей гордостью передал слова вождя бриттов. Медрауду не понравилась эта гордость, он сказал:

– Такая речь мне непривычна.

Посол (народ назвал его после этого «Возмутителем Англии») с еще большей спесью крикнул:

– Тебя приучит меч отца слушать речи старших!

Медрауд вспылил:

– А тебя приучит плетка! – но вовремя одумался и махнул рукой. – Ступай!!

Посол вернулся в лагерь Артура, доложил вождю:

– Он хотел меня высечь плеткой.

Битва продолжалась весь день. Силы соперников были равными. Отец и сын хорошо вели бой. Но вот усталый меч рыцаря вонзился в грудь Медрауда, тот пал с коня, и пыл воинов стал резко угасать. И мало осталось на поле боя людей. Король Артур получил смертельную рану. Он слез с коня, опираясь на свой меч Каледфолх, лег на землю. Воины, не стыдясь слез, смотрели на умирающего Артура, на знаменитый Каледфолх, которым он поразил бесчисленное множество врагов. В то страшное мгновение, когда глаза вождя должны были закрыться навечно, откуда ни возьмись явилась к брату сестра – волшебница Моргана и перенесла Артура на волшебный остров Аввалон (Яблочный), исчез куда-то и меч Каледфолх.

На волшебных островах, как всем давно известно, герои не умирают. Они там лечатся, отдыхают, готовятся к новым подвигам, ждут свое время, свой час. Артур был великим героем, достойным того, чтобы попасть в столь прекрасную лечебницу на неопределенное время до полного выздоровления.

 

Барды Альбиона

 

Вожди бриттских племен делали все, чтобы сплотить соотечественников в неравной борьбе против тех, кого судьба гнала на Альбион. Силы действительно были неравные. Представить себе трудно, на чем держались альбионцы, опутанные недоверием друг к другу, враждой. Даже барды — а они сыграли в той борьбе выдающуюся роль — вынуждены были говорить в песносказаниях о внутренней распре бриттских племен в столь отчаянный миг истории.

В середине VI в., когда погибли лучшие воины и вожди бриттов и стало ясно, что борьба проиграна, что жизнь на острове изменилась, барды упрямо заявляли, никого не страшась: каждый завоеватель, проходя равнины Камбрии, будет слышать от побежденных: «делай, что хочешь, но ни твое, ни чье бы то ни было могущество, кроме Божьего, не истребит нашего племени, нашего языка». Это была вера мудрых. Завоеватели не истребили обитателей равнины Камбрии.

Барды находились на острие жизни, и жизнь, многообразную во всех проявлениях, они фиксировали в своих творениях. Бард Анеурин написал «Прославление Кинфелина» о подвигах короля Артура. Талиесин сложил сборник поэм и пророчеств. Он входил в тройку лучших бардов Британии. Давид ап Гвиллим воспел христианскую мученицу Элинед, дочь Брихана. Бард Лливарх Хен воспел битву при Ллонгборде. Мирддин сын Морврана (из тройки лучших) описал борьбу островитян против саксов…

Вот строки из их песносказаний.

 

Да не услышь, мой возлюбленный,

слов укоризны:

я вовек не увижу,

как в мечевой потехе

ты испугался кого-то

или врагу сильнейшему

уступаешь, пятясь,

или, вспять обратившись,

бежишь для спасения жизни,

хотя бы муж многочисленные

рубаху твою железную

лезвиями рубили…

 

Но лишь от него, благого,

стерегущего справедливость,

ратующего за правду,

даруется нам победа:

каждый, кто взыскует,

покорствуя Богу,

помочи Господней,

преуспеет немедля,

коль нелживой жизнью

заслужил ее прежде…

 

О людях всевластных

я слыхивал немало:

должен владетель

жить добродетельно…

 

Везде видал я,

во всех пределах,

что людям всего милее

на земле правитель,

кому над подданными

Господь дарует

власть до века,

пока живет он.

 

…и на севере, и на юге,

всюду найдется

в песнях искушенный,

не скупящийся на подношенья

державец, перед дружиной

жаждущий упрочить

дела свои славословьем,

покуда благо жизни

и свет он видит.

Под сводом небесным

хвалу он да заслужит

и славу вековечную.

 

 

Гномические стихи

 

Бедному быть согбенным,

слабейшему— кротким,

а правде— править.

Добро — в полезном совете

а зло — в бесполезном,

на беду полученном;

Не зазорно украсить…

…жену — сокровищами,

Пиршество — песнопением,

Копейщика — древом битвы,

а рубеж — дружиной,

чтобы жить в мире;

тарч подстать герою,

татю — дубина,

невесте — подвески,

словеснику — писанье…

 

Фрисландия и фризы

Фрисландия - историческая область у берегов Северного моря. Первоначально Фрисландией называлась вся территория, заселённая фризами. Постепенно из Фрисландии обособились отдельные части. На Западе страны выделилась область Кеннемерланд, вошедшая в XI в. в состав графства Голландия, графы которой в 1287 г. присоединили к своим владениям территорию к Западу от залива Зёйдер-Зе (т. н. Западная Фрисландия, в основном соответствует современной нидерландской провинции Северной Голландия).

Фризы – германское племя из группы ингвэонов, единственное из германских племен, сохранившее в древние времена этническую чистоту. Фризы, соседи саксов, занимали Буртангское болото, пространство между Зюдерзее и Эмсом. Еще в XIX в. здесь жили фризы, говорившие на своем родном языке.  Они пришли в эти края с востока из северных фрисландских и дитмарских болот, расположенных на западе Шлезвиг-Голштинии. Во времена Тацита фризы делились на больших и малых и были независимым племенем. В 12 г. до н.э. Друз провел канал от Рейна к Зюдерзее и северное побережье Германии, в том числе и фризов.  В 15 г.  они помогли Германику в его походе к северу от Майнца. Но в 28 г. подняли восстание и добились независимости почти на двадцать лет. В 47 г. Домитий Корбулон их подчинил, но через двадцать г. большая часть фризов, а чуть позже и все они, добились самостоятельности. В великом переселении народов они не принимали активного участия, но оттеснили салических франков от устьев Рейна и Шельды. В Средние века Φризы распадались на западных, средних и восточных. Западные обитали между Зинкфалой и Фли, средние между Фли и Лаубахом, восточные между Лаубахом и Везером. Меровинги начали завоевывать фризов. Карл Мартелл в 734 г. окончательно покорил их и обратил их в христианство. С распадом империи Карла Великого фризы вошли в состав владений императора Лотаря, а затем в состав Лотарингского герцогства Лотаря II. Позже западные и средние фризы частью вошли в состав Голландского графства, Утрехтского епископства, графства Гронинген и т. д., частью образовали союз 7 фризских областей. Восточная Фрисландия сохранила самостоятельность в виде княжества до середины XVIII в. («Брокгауз и Ефрон»).

Об одном из эпизодов войны фризов с данами повествует героическая песнь «Битва в Финнсбурге», предшествовавшая Эпохе викингов и повествующая о нравах тех времен, о нескончаемой распре между германскими народами и их соседями.

В нашей книге мы будем активно использовать произведения средневековых бардов, песносказителей. По мнению автора данных строк, IV – XV вв. н.э. вполне можно назвать Эпохой песносказителей, которые в те одиннадцать лет играли в жизни людей разных стран огромную роль, далеко выходящую за рамки «чистого искусства». В XIX – XXI вв. специалистами проведена титаническая работа по разысканию текстов, переводу их на родные языки (в том числе и на русский язык), исследованию их поэтических и поэтологических особенностей и ценностей. Мы уже говорили, что Земной шар представляет собой единый социально-психологический организм. Одним из очень веских и симпатичных обоснований данной формулы можно признать это явление в жизни нашей планеты: искусство песносказителей, поэтов. Именно явление, а не событие и тем более не факт. Оно было бесконечно многогранным и в то же время имело много общий черт, которые совершенно по разному отражались в эти гранях в зависимости от времени и пространства, от эпохи и страны, от поэта к поэту. Сотни, тысячи поэтов (Звезд Первой Величины на небосклоне поэзии) дали в эти века арабский мир и мусульманский мир,  Индостан, Юго-Восточная Азия, Поднебесная, Япония, Корея и Великая степь, Восточная Европа, Скандинавия, Островная Европа, Западная Европа. И Африка!..

Для того, чтобы понять человеческую суть любого пространственно-временного интервала той эпохи, необходимо (но, конечно же, не достаточно) ознакомиться с творчеством песносказителей. В их произведениях есть и напряжение жизни (социальное, психологическое, бытовое, военное), и могучая поэзия, в строках которой можно услышать шум волны, плеск весел быстроходных драккар, и упрямое дыхание викингов, неравнодушных к крови человеческой, и печальная аритмия угасающих сердец их беззащитных жертв… Там есть образы, рожденные жизнью, завораживающая  аллитерация, уникальные для каждой страны и каждого времени поэтические средства и приемы.

Нет, нет! Мы не будем в данной книге излагать историю или, не дай Бог, теорию поэтики и поэтологии IV – XV вв.

Но мы обязаны подсказать читателю, где он может найти то, что он не найдет ни в одном учебнике, ни в одной даже очень популярной книге о Средних веках, в нашем случае об Эпохе викингов, то есть самою жизнь. Жизнь, ее многомерное и тем именно интересное напряжение, ее тончайшие – душевные – токи он может найти только в сочинениях историков тех времен, хронистов, но, главным образом, - в произведениях поэтов, бардов и песносказителей.

 

Битва в Финнсбурге

Сказание о Финнсбургской битве было сочинено на континенте в те времена,  когда фризы были соседями англов на землях по берегам Северного моря. Оно повествует о том, как датский вождь Хнэф со своей дружиной пировал у короля фризов Финна, женатого на его сестре Хильдебург. Этот брак должен был положить конец долгой междоусобице фризов и данов. Но на пиру старая ссора вспыхивает вновь. Фризы нападают ночью на гостей (здесь и начинается сохранившийся отрывок поэмы), укрывающихся в палатах Финна. Происходит кровопролитная битва. Даны, возглавляемые Хнэфом и его соратником Хенгестом, сначала имеют перевес. Но, в конце концов битва заканчивается фатально для обеих сторон. В ней гибнут и Хнэф, брат Хильдебург, и ее юный сын. Во главе данов становится Хенгест. Он заключает мир с Финном и остается на зиму у него в доме. Даны, однако, нарушают условия мира, убивают Финна и увозят на родину Хильдебург. Ученые пока не могут точно назвать дату написания поэмы и время, изображенное в ней. Некоторые из них считают, что она была написана во времена написания «Беовульфа», другие относят время создания поэмы к X в.

 

…то не крыши горят ли?"

Юный тогда измолвил

муж-воеводитель:

"То не восток светается,

то не змей подлетает,

то не крыши горят

на хоромах высоковерхие,

то враги напустились,

птицы свищут,

бренчат кольчуги,

щит копью отвечает

и рожны звенят;

вот луна просияла,

под облаками текущая, –

вот злые козни подымаются –

обернется им ненависть

новой пагубой.

Вы вставайте,

воины, просыпайтесь,

снаряжайтесь мужи,

о дружине порадейте,

поспешайте в сражение,

неустрашимые бейтесь!"

Пробудилась тогда

добродоблестная дружина,

златосбруйные встали

знатные мечебойцы

У дверей на страже,

ратники великолепные

с мечами, сильные

Сигеферт и Эаха,

у других же дверей –

Гудлаф и Ордлаф,

с ними Хенгест,

храбрый воитель.

Тут же Гудере

Гарульфу молвил,

мол, животом не стоит

в первой же стычке

рисковать не двери

воину столь славному,

когда надеются смертодеи

завладеть этой жизнью;

и вопросил он –

все услышали –

герой бесстрашный,

кто там стоит на страже.

"Сигеферт я, повсюду

сеггский воитель,

вождь известен:

я изведал немало

битв убийственных;

судьбой назначено

тебе лишь то,

что у меня добудешь".

Тут под оградою грянул

гром сраженья,

щиты блестели,

костей защита,

пели доспехи,

половицы скрипели,

покуда Гарульф

не сгинул в сече,

лучший из наилучших,

на земле живущих,

Гудлафа отпрыск,

и другие пали

трупами обескровленными, –

кружит над ними ворон

исчерна темнобурый;

и будто Финнсбург

пламенем весь пылает –

лезвия так сияли.

Я о людях не слыхивал,

чтобы лучше ратовали

и достойней в стычке

тех шестидесяти победителей,

чтобы лучше расплачивались

молодые за сладкий мед,

чем державному Хнэфу

отплатила его дружина:

пять рубились дней,

и не пал, не попятился

ни единый из верной

придверной стражи.

Тут прочь отпрянул

израненный воин,

он сказал, что разорвана

и пронзена его кольчуга,

рубаха кольчатая,

и расколот шлем;

и тотчас воскричал

ратеначальник:

как же ратники ратуют,

раны терпят

как же юные эти…

(Древнеанглийская поэзия. М., 1982. С.5 – 7)

 

Германия. Хронология

 

В конце V в. король франков Хлодвиг разгромил германское племя алеманнов, покорил большую их часть.

В 506 г. алеманны восстали против франков, но были разгромлены и полностью подчинились победителям.

В 510 г. Хлодвиг подчинил рипуарских франков.

В 531 г. сын Хлодвига, Теодорих (Теодерих) I, одержал решающую победу в битве на реке Унструт над тюрингами и включил их земли в государства франков.

Во второй половине VI века была записана Рипуарская правда.

Приблизительно в 560 г. на территорию расселения германских племен впервые ворвались племена аваров.

В VIII—IX вв. германские территории входили в государство Каролингов.

В 746 г. алеманны были окончательно покорены франками.

 

Ирландия. Хронология

Появление человеческого общества на территории Ирландии относится приблизительно к Шестому тысячелетию до н. э. В IV в. до н. э. Ирландию начинают заселять кельтские племена гэлы, или гойделы, постепенно ассимилировавшие докельтское население. Римское завоевание Британии в I в. н.э. не затронуло Ирландия. Процесс социальной дифференциации привёл уже в первые века н. э. к выделению знати и появлению различных категорий зависимого населения (в том числе рабов). Приблизительно в III в. стали складываться небольшие территориальные (первоначально совпадавшие с клановыми) объединения (туаты) во главе с риагами (королями). На их основе сложились первые государства. Сначала было пять государственных объединений, затем, уже в V веке, их стало семь. Около 430 г. Патрик, шотландец по рождению, распространил в Ирландии христианство. Спокойствие, царившее на острове, благоприятствовало развитию учености среди монашествующих. Уже с VI века Ирландия стала центром западной учености, из ее монастырских школ выходили проповедники христианства на материке; главным рассадником их был монастырь на острове Ионе. Эта образованность духовенства, имевшая мало влияния на народ, исчезла, как только норманны и датчане стали тревожить своими набегами Ирландию. Это случилось в 795 г.

 

Предания древней Ирландии

 

Мы предлагаем читателю эти новеллы из древнего прошлого Ирландии для того, чтобы хотя бы слегка приблизиться к далекой истории одного из талантливейших народов мировой истории.

Как говорят предания, до Потопа в Ирландию прибыла Кессаир с племенем. После Потопа из людей Кессаир остался в живых лишь Финтан. Он и поведал о том, как следующие пришельцы во главе с Партолоном сражались с фоморами, демоническими существами, обитающими на острове. Партолон одержал победу в первой на ирландской земле битве. Он научил людей многому — даже варить пиво, заключать выгодные сделки, обрабатывать землю. Племя жило безбедно, но эпидемия страшной болезни уничтожила всех потомков Партолона.

Затем в Ирландию прибыл Немед. Ему удалось победить фоморов, но после его смерти племя попало в жестокую зависимость к ним. В кабале жить плохо. Немедцы решили драться за свободу, потерпели поражение и покинули Ирландию, рассеялись по земле: Старн попал в Грецию, Иарбонел укрылся на «Северных островах»…

Потомки Старна (их называли Фир Болг) много веков спустя вновь поселились в Ирландии, поделили страну на пять частей, избрали короля, реорганизовали армию, улучшили вооружение.

Но вот с «Северных островов» приплыли потомки Иарбонела — племя Богини Дану. Они владели  магией, тайными знаниями, разнообразным чудесным оружием. Племя Богини Дану победило Фир Болг, а затем и фоморов. Казалось, не найдется народа, способного победить племя, но на остров прибыли новые люди, которые до этого долго странствовали по свету, были опытными в военном деле, знали много житейских секретов. Даже магия не помогла племени Богини Дану одолеть их. Шестых по счету поселенцев Ирландии и считают прямыми предками исторического населения страны.

 

Музыка — счастье для друга и меч для врага

 

Шел 300-й г. до н. э. Кобтах Коэл Брэг правил Брегой, его брат Лоэгайре — Лейнстером, где и земли богаче, и рек, озер, лесов много. Королевство Лоэгайре процветало. Кобтах завидовал брату, мечтал завладеть Лейнстером, но воевать с родственником не решался, да и сил у него не хватало, и полководцем он был плохим.

Притворился Кобтах смертельно больным, повелел слугам посадить себя в колесницу, вывезти в поле и позвать Лоэгайре проститься с умирающим. Брат прискакал незамедлительно, спрыгнул с коня, подошел со слезами на глазах к колеснице, наклонился над исхудавшим, побледневшим Кобтахом, который, казалось, едва дышал. Но лицо его было не смертью близкой бледно подкрашено, тело не болезнью иссушено, а завистью человека ничтожного, готового на все. Лишь только Лоэгайре склонился над «умирающим», тот выхватил из-под одежды кинжал и вонзил его в сердце брата, который скончался тут же со слезами жалости и горя на глазах.

Власть в Лейнстере перешла к сыну Лоэгайре. Не успел он похоронить отца, как люди Кобтаха отравили его самого, подсыпав яда в питье. Внук Лоэгайре Лабрайд принял власть. Юноша был добрым и мудрым, имел много друзей, в том числе и чудесного музыканта Крайптине. Лабрайд догадывался о злодеяниях Кобтаха, о том, что коварный родич мечтает завладеть его королевством.

По соседству с Лейнстером, на востоке, правил Скориат. У него была невиданной красоты дочь. Отец строго охранял девушку, не подпускал ко двору сватов. Однажды он дал большой пир, пригласил Лабрайда с Крайптине. На пиру Лабрайд и дочь Скориата влюбились друг в друга с первого взгляда, но даже заикнуться об этом отцу девушки не могли. Крайптине помог им. Поздей ночью он сыграл сонную песню, и все, кроме девушки и Лабрайда, уснули крепким сном. Остаток ночи влюбленные провели в уединении. Скориат узнал об этом, долго ругался, но все же смирился, согласился отдать дочь за Лабрайда, который понравился ему обходительностью, умом и силой.

Сыграли веселую свадьбу.

Кобтах вновь стал худеть и бледнеть. У молодых мог родиться сын, и тогда, даже если Лабрайд умрет, Лейнстер достанется его потомку. У Кобтаха оставался один шанс завладеть королевством — войной. Он решил уничтожить оружием всех, кто мешал осуществлению его планов. В Динн Риг («Крепости королей») он собрал армию. Лабрайд и Скориат, не ожидая, пока враг нападет на них, осадили Динн Риг. Штурмом крепость взять было невозможно и длительной осадой — тоже: прочные стены и большие запасы продовольствия спасали осажденных.

Лабрайд не знал, что делать. Крайптине вновь решил помочь ему, предложил свой план. В полдень он вышел с арфой к стенам крепости, настроил инструмент и заиграл сонную песню. Такой сладкой, успокаивающей мелодии еще не слышали защитники крепости, они быстро засыпали, улыбаясь во сне.

Воины Лабрайда и Скориата лежали на земле, крепко зажав уши. Они знали о великом музыканте, не раз пели и танцевали под его музыку, но все же не верили, что песня овладеет крепостью. Суровые воины лежали на земле и посмеивались: в детские игры играем, а на стенах и внутри крепости уже спали крепким сном воины, дети, старики и сам Кобтах.

Лабрайд без труда взял крепость, пленил коварного родича, и только через трое суток проснулись славные защитники Динн Риг: хорошо они чувствовали себя после долгого, крепкого сна.

 

Похищение быка

 

Поспорили король Айлиль и королева Медб, которые правили в Коннахте на западе Ирландии в I веке нашей эры, кто из них богаче. Они, хоть и были мужем и женой, но, по обычаю, хозяйства вели порознь и богатства копили каждый в своем сундуке. Долго они спорили. Затем повелели слугам принести сокровища из своих покоев. После этого им привели отары овец, табуны лошадей, стада свиней и коров: ни в чем не уступало богатство Айлиля богатству Медб. Только красивый и могучий бык Финдбеннах, родившийся в стадах Медб и по праву принадлежащий ей, перешел в стада мужа. Не хотел бык находиться под властью женщины. Настоящий племенной бык, с норовом.

Такое неуважительное отношение животного печалило Медб. Позвала она Мак Рота, известного гонца, спросила, есть ли в Ирландии бык, подобный Финдбеннаху?

— В королевстве уладов, в краю Куальнге, есть бык Донн Куальнге. Он не уступит Финденбеннаху в красоте и в силе, — сказал Мак Рот.

Королева отправила его к уладам, чтобы он попросил одолжить ей быка на год. Пятьдесят телок обещала Медб в конце г. Дайре — хозяину могучего быка. Дайре согласился оказать ей услугу, но вечером один из сопровождающих гонца неосторожно молвил: «Не дал бы быка добром, взяли бы силой и навсегда». Услышал те слова Дайре, возмутился и отправил послов ни с чем.

Мак Рот рассказал королеве обо всем.

— Что ж, — произнесла Медб, — возьмем быка силой, — и тут же стала собирать войско.

Вскоре в столице Коннахта Круахан Ай собралась огромная армия и двинулась в страну уладов.

Был в войске ирландцев Фергус с тридцатью сотнями воинов. Когда-то он правил Уладом, но сместил его Конхобар. Фергус покинул родину, попросил у Медб приюта. Та приняла его с почестями, и теперь, когда затеялась война, Фергус встал под знамена Коннахта. Хороший полководец он прекрасно знал страну, обычаи, силу и слабость уладов, хотел отомстить Конхобару за нанесенную обиду. Айлиль и Медб поставили Фергуса главнокомандующим.

Улады не готовились к войне, более того странная болезнь поразила их, ослабли воины от болей в животах, не могли поднять меч.

Армия Коннахта подошла к владениям уладов. Никто не встретил врага: лишь холмы и лесные реки встали на пути ирландцев. Увидел Фергус беззащитные родные дали, и перевернулось у него все внутри, забыл он обиду, послал тайно гонцов к уладам и к воину Кухулину, а сам повел войско одному ему известными дорогами: то на север, то на юг. Королева заподозрила Фергуса в измене, спросила, почему войско идет путанной дорогой? Полководец смело ответил:

— Чтобы Пес Кузнеца не выследил нас.

Медб удивилась: кто такой Пес Кузнеца и почему славные ирландские воины должны его бояться?

— Пес Кузнеца, Кухулин, лучший воин уладов, — сказал Фергус, но королева с недоверием отнеслась к его словам и историям о великом воине уладов.

А Кухулин, узнав о вторжении ирландцев, послал отца к Конхобару, сам на колеснице, ведомой Лаэгом, поскакал в приграничные районы, где плутал Фергус. Юный герой хотел тут же сразиться с врагами, но, как ни горяч он был, а план Фергуса пришелся ему по душе.

В лесу, у брода Ат Грена, сошел Кухулин с колесницы, срубил одним ударом меча шест с четырьмя сучьями, заострил его, обжег, написал на нем грозное послание и с такой силой вогнал в землю, что на две трети шест ушел в глубь. На поляне появились разведчики ирландцы, четыре человека, увидели врага, заспорили, кому биться с ним. Кухулин разрешил их спор: на быстрой колеснице бросился на четверых, победил их, отрубил головы, насадил на четыре сука. Затем взвалил тела на коней, и побрели грустные кони в стан ирландцев.

Ирландцы увидели трупы, страшный шест с четырьмя головами, удивились: кто победил прекрасных бойцов, кто написал дерзкую записку, объявил Медб партизанскую войну?!

— Это Кухулин, Пес Кузнеца, — сказал Фергус и добавил. — Теперь он не оставит нас в покое.

Король и королева поняли, что не зря Фергус увиливает от Пса Кузнеца: опасен и грозен улад. Вечером они попросили рассказать о нем. Фергус поведал много историй о подвигах Кухулина, но один из них поразил ирландцев. Случилось это, когда Кухулин был еще мальчиком, хотя знали о нем уже многие, а Конхобар объявил его своим приемным сыном. Однажды царя уладов пригласил на пир знаменитый кузнец Кулан. Король решил взять с собой Кухулина, но мальчик играл со старшими друзьями в военные игры, обещал догнать Конхобара в пути.

Король со свитой прибыл к Кулану. Кузнец принял гостей, постелил всем циновки, началось веселье. Вечером Кулан спросил, не будет ли еще гостей? Конхобар уже забыл о мальчике, да и не мог тот один найти дорогу в лесу. «Нет», — ответил король.

— Тогда спущу с цепи пса, — сказал хозяин.

Пес у кузнеца был огромный и свирепый. Он обежал окрестности, лег перед домой, но учуял чужака и зарычала так громко, что могучие деревья в страхе поджали ветви, ветер замер, боясь шевельнуться. Мальчик, однако, смело шел вперед, хотя был он в два раза ниже ростом пса. Тот вскочил, открыл пасть, кинулся на путника. У Кухулина был лишь шар, который он постоянно держал в ладонях, укрепляя кисти. Увидев зверя, мальчик метнул металлический шар ему в пасть, снаряд выворотил псу кишки. Затем Кухулин схватил собаку за лапы, ударил о камень. В доме услышали звуки боя, и все выбежали на улицу. Кухулин гордо стоял рядом с поверженным псом. Кулан вздохнул: «Что же мне делать без верного стража моих отар?»

— Пока не найдешь такого же пса, — сказал Кухулин, — я буду сторожить твои владения.

В ту же ночь Конхобар решил вручить мальчику боевое оружие, перепоясал его мечом, дал два копья и щит. Кухулин поднял оружие, тряхнул им в воздухе — на мелкие куски разлетелись копья и щит, и еще четырнадцать комплектов оружия разлетелись в щепу! Тогда Конхобар вручил ему собственное оружие. Потряс им мальчик в воздухе, уцелело оно.

— Вот славное оружие, — обрадовался воин, которого с тех пор и прозвали Псом Кузнеца.

Долго рассказывал Фергус о герое уладов, с волнением слушала его Медб, а утром войско отправилось на восток, посылая вперед разведчиков. В полдень у брода Кианнахт Кухулин напал на шестерых воинов, победил их. Вечером он подкрался к лагерю врага, увидел Медб, метнул в нее камень, убил любимую птичку, сидевшую на правом плече королевы, и скрылся. Пока ирландцы искали его в одном месте, он с противоположной стороны метким броском из пращи убил любимую куницу королевы, восседавшую на левом плече. Улад был быстр и неуязвим. С утра до вечера он кружил вокруг ирландцев, но и ночью не давал им покоя.

Королева пыталась подкупить его, предлагала несметные богатства, но отказался Кухулин от всех благ, продолжал наносить врагу удары. Трое суток ирландцы не ставили шатры и палатки, не варили на кострах пищу, не пели песни, думая лишь, как бы спастись от града камней. Медб понял, что поход может закончиться печально, послала Мак Рота к Псу Кузнеца. Тот вновь отказался от богатств.

— Назови свои условия! — воскликнул в отчаянии гонец, и Кухулин сказал, что если каждый день на поединок будет уходить один воин, то он прекратит ночные атаки.

Это понравилось Медб: лучше терять одного бойца днем, чем сто — ночью.

Странная болезнь не отпускала уладов. Конхобару трудно было собрать войско. Вся надежда была на Кухулина. Он ежедневно убивал ирландцев, армия Медб продвигалась вперед медленно. Королева разделила войско на два части: одна пошла в Куальнге за быком, другая отвлекала Кухулина. Замысел удался: бык Донн Куальнге был похищен!

Но Кухулин верил, что Конхобар соберет войско, отобьет быка, и продолжал свое дело, побеждая в поединках лучших ирландцев. Медб знала, что в отряде Фергуса есть воины-улады, способные сразиться с героем. Многие, конечно, будут отказываться, но королева решила осуществить свой план (пусть улады бьют уладов!) с помощью неотразимой красавицы Финдабайр. Вечером королева пригласила в шатер Фер Баета, молочного брата Пса Кузнеца. Финдабайр приветливо встретила воина, наполнила кубки вином. Фер Бает выпил крепкого напитка, разговорился с хозяйкой. Сам того не замечая, он подчинился злым чарам ведуньи, и та, угощая его напитками, постепенно завладела волей воина… Не дожидаясь рассвета, тот отправился на поединок.

Кухулин отговаривал его, но словно бы в заколдованном сне был Фер Бает. Позабыл он дружбу — хотел биться. Кухулин победил его.

Победил Пес Кузнеца еще много уладов и ирландцев, раны и усталость валили его с ног, а врагов оставалось много. Но и Медб занервничала: никто не хотел гибнуть в поединках с Кухулином. Даже Финдабайр не могла ей помочь — воины отказывались входить в шатер королевы. Послала тогда Медб сразу шестерых воинов на бой, но Кухулин вновь одержал победу и, так как враг нарушил договор, вновь стал обстреливать лагерь ирландцев по ночам из пращи.

Однажды на закате солнца пришло небольшое войско уладов во главе с Фолломайном, сыном Конхобара. Сменили они Кухулина на боевом посту, уговорили поспать. Фолломайн приложил травы и зелья на раны, уснул Кухулин крепким сном — трое суток спал, тело его отдыхало, раны затягивались.

Трое суток отряд уладов бился с ирландцами. Втрое больше врагов, чем было в отряде Фолломайна, убили они, но и сами полегли в неравном бою. Фолломайн остался один в живых. Сжал он крепко меч и бросился на Айлиля. Да не суждено было ему пробиться к королю врагов: шесть воинов преградили ему путь, убили смельчака.

Проснулся Кухулин, узнал от Лаэга о битве, крикнул:

— Запрягай косящую колесницу!

Лаэг облачился в кожаную, но легкую, тонкую рубаху из шкуры оленя, одел черный плащ, который, как говорят предания, Симон Маг сшил для правителя Рима, тот подарил его Конхобару, Конхобар — Кухулину, а Пес Кузнеца — Лаэгу. Голову возничий украсил гребенчатым шлемом. Лошадей укрыл металлическими пластинами с наконечниками, остриями копий, шипами и колючками. Такие же колючки, кривые ножи прикрепил к колесам и перед дышлом: все вокруг раздирали они в клочья на бешеном скаку лошадей.

Кухулин надел для боя платье: «двадцать семь нательных рубах, крепко подвязанных к телу ремнями. Поверх надел он пояс из шкур семигодовалых быков, крепкий, дубленый, что прикрывал его тело от пояса до подмышки. Скользили по нему дротики, пики и стрелы как по камню. Повязал Кухулин тонкий передник из шелка, расцвеченный золотом, прикрывающий тело ниже пояса, поверх него одел передник из мягкой кожи годовалых бычков. Взял он меч светлоликий с рукоятью из кости, восемь малых мечей, пятирогое копье, восемь малых копий, изогнутый щит с краем, заточенным, острым, разящим, разрубающим волос на воде. Водрузил гребенчатый шлем…»

И пустился Кухулин на врагов, врезался в центр ирландского войска, рубил врага нещадно. Ирландцы перепугались, вновь заговорили об измене Фергуса. Медб вынудила полководца выйти на бой с Кухулином.

На рассвете Фергус отправился к броду, но меч свой оставил в палатке. Удивился Кухулин: «Почему Фергус пришел без меча?»

Фергус сказал, что все равно он бы не поднял бы меч над ним, да только не это главное: «Честью твоей и воспитанием, что дал тебе я, Конхобар и улады, я заклинаю тебя отступить предо мной на глазах у ирландцев. Не бойся позора. В день главной битвы я отступлю — и все ирландцы побегут. Тогда придет час уладов».

Призадумался Кухулин.

А ирландцы и улады, не зная, что происходит у брода, с тревогой смотрели туда, где ходили друг против друга два бойца. Внимательно следили Кухулин и Фергус за движениями рук, ног, тел соперника. Нужно быть очень внимательным в поединке с равным противником, смотреть ему только в глаза, потому что в глазах сокрыта тайна всех мыслей, движений. Там, в глазах врага, сокрыта самая великая тайна — тайна твоей жизни! Замерли воины обеих армий. А поединщики ходили и ходили по поляне у брода. Напряжение в мышцах, мыслях, в душах — в зрачках напряжение. Жизнь и смерть ходили друг вокруг друга.

Вдруг Кухулин вскочил в колесницу и поскакал от брода быстрее крика людского. Фергус под восторженные возгласы прибыл в лагерь. И на этот раз не удалось уличить его в измене.

По всей Северной Ирландии собирал Конхобар войска. У него нашлись союзники. Они с небольшими отрядами устремлялись туда, где должна была состояться решающая битва, в местечко Гайрех и Илгайрех.

Королева решила послать на поединок с Кухулином Фер Диада, любимого друга Пса Кузнеца, с которым когда-то он познавал секреты боевого искусства у одних и тех же приемных матерей Скатах, Уатах и Айфе. Фер Диад наотрез отказался. Медб направила к нему друидов. Те возвели на лицо воина порчу позора, пригрозили умертвить. Смерть с позором — страшная кара для воина. Фер Диад явился к Медб. Королева устроила пир, незаметно подсыпала в кубок гостя возбуждающего снадобья. Воин расхрабрился, Медб обещала ему великолепную колесницу, о которой не мечтают даже короли, другие богатства, красавицу Финдабайр в жены. На виду у всех королева сняла золотую пряжку со своего платья и подарила Фер Диаду. Такого внимания она не оказывала никому.

Два бойца встретились у брода. Долго вспоминали они былые времена, укоряли друг друга за то, что предали дружбу. Кухулин делал все, чтобы остановить Фер Диада, но тот горел желанием сразиться. Бились они несколько дней. Все виды оружия перепробовали, все виды схваток: ни тот, ни другой не могли одержать победу. В очередной день право выбирать оружие было у Кухулина. Он предложил биться в воде. Фер Диад согласился, хотя знал, что здесь Кухулин особенно опасен. Бой продолжался до полудня всеми видами оружия. Затем воины взяли мечи. Фер Диад нанес противнику удар в грудь. Кровь густо окрасила брод. Кухулин крикнул Лаэгу дать ему га булга. Это тонкое короткое копье со сложным наконечником металось пальцами ноги, впивалось в тело, оставляя на нем до тридцати зазубрин, выдернуть наконечник га булга можно было только вырезав кусок мяса.

Фер Диад прикрыл щитом низ тела, Кухулин рукой метнул га булга выше щита, попал ему в грудь. Возничий подал еще одно копье. Противник дернулся от боли, поднял щит, но второй га булга, пущенный ногой, попал в тело снизу.

— Довольно, ты сразил меня насмерть, — сказал Фер Диад, и только теперь, когда схлынул с души накал битвы, понял Кухулин, что потерял лучшего друга.

Подбежал Пес Кузнеца к умирающему, подхватил его на руки, перенес на родной берег, поднялся и ощутил в теле своем немощь и дурман.

Медб, предполагая, что так и закончится поединок, послала к броду воинов с заданием напасть на ослабевшего Кухулина. Но улады опередили их, упрятали бойца в надежное место, а, чтобы он не сбежал, связали его крепкими ремнями и обручами, приставили к нему женщин, знавших лекарственные травы. Покой нужен был бойцу.

Кухулин рвался в бой, хотел помочь уладам, просил возничего развязать ремни, но Лаэг успокаивал его: «Довольно, о Куку. Ты славно сражался, нужно отдохнуть и залечить раны. Улады справятся с ирландцами без нас».

Утром, в день битвы, через поле у холма пролетела стая птиц. «Это предвестье большого сраженья», — сказал Кухулин и послал Лаэга на дерево следить за битвой и докладывать ему о ней.

На огромном поле выстроились восемнадцать отрядов армии Медб и Айлиля, напротив — воинство Конхобара. Сражение начали молодые улады ударами с флангов. Ирландцы сдержали натиск. Конхобар ввел в бой отряды центра. Битва развернулась по всему полю. Лишь на вершине холма спокойно шелестела трава, а внизу гулял ветер дикой людской злобы, шумела буйная трава человеческая, косил ее бог войны, пугал живой кровью глубоких ран и трупами, замиравшими в глупых позах. Уже не было ни левого, ни правого флангов, ни передовой, ни тыла. Все поле, равномерно засеянное воинами, шумело, волновалось.

Айлиль, Медб и Фергус ринулись с отрядами в бой, потеснили на севере уладов. Конхобар дрался в центре, но громовой шум битвы не мешал ему следить за ходом сражения. Услышав победные голоса ирландцев, он направился на север.

Фергус помнил обещание, данное Кухулину, ждал удобного случая, но вдруг увидел Конхобара, и туман обиды замутил его разум. Он сжал в руках меч, пошел навстречу врагу, повинному в его бедах. Замахнулся Фергус, ударил мечом по щиту Конхобара, выдержал тот удар. Вновь занес Фергус свой меч.

Лаэг доложил о поединке Кухулину. Тот крикнул: «отпусти меня!» Рванулся так, что отлетели прочь ремни и обручи, и без оружия, с оглоблей от колесницы, побежал на поле, поражая противников, пробираясь к месту поединка.

Фергус наступал. С каждым его шагом прибавлялось сил у ирландцев. Они упорно напирали на уладов. Кухулин подбежал к Фергусу сзади, мог бы убить его оглоблей, но не нападал Пес Кузнеца на врагов сзади, да и не смерть Фергуса ему была нужна. Крикнул Кухулин:

— Повернись ко мне, господин мой Фергус!

Фергус увидел израненного, в кровавых повязках Кухулина.

— Ты обещал отступить в день главной битвы предо мной! — сказал герой, и Фергус тут же освободился от поразившего его дурмана, забыл обиды и… побежал.

Бегство командующего ошеломило ирландцев. В паническом страхе они бросали оружие, бежали на запад. Улады гнали их с родной земли, убивали, топили в глубоких реках. Королю и королеве удалось спастись на быстрых колесницах.

Медб, понимая, что улады будут воевать, пока не вернут Донна Куальнге, задумала устроить поединок быков. Донн Куальнге проделал тяжелый путь, незнакомая местность нервировала его — он должен был проиграть.

Бык уладов вышел на поляну, заревел могучим голосом. Финдбеннах, холеный, молодой, приближался к нему с уверенностью непобедимого бойца. Быки ударили копытами, ошметки земли полетели в разные стороны. Глаза животных налились злобой, «ноздри и щеки раздулись, словно кузнечные мехи», изогнулись в напряжении спины. Финдбеннах изловчился, налетел справа, пронзил рогом бок Донна Куальнге.

Улады из отряда Фергуса вздохнули, один из них сказал:

— Не нужен нам такой бык, он даже с молодым не справился. Зря бились из-за него, людей губили.

Донн Куальнге услышал эти слова, рассвирепел. Он понимал, когда его хвалили, им восхищались, но никогда раньше бык не слышал такого презрительного тона по отношению к себе. И коварный удар его разозлил. Он бросился в перед, поддел Финдбеннаха рогами, бросил на землю, вновь поднял и вновь рухнул могучий красавец на землю. Рогами вспорол Донн Куальнге брюхо Финдбеннаху, копытами топтал его, затем поднял умирающего на рога и побрел гордо на родину, разбрасывая по пути останки поверженного противника.

Шел Донн Куальнге, не останавливаясь, спешил. Он на родину хотел быстрее попасть, он чувствовал близкое дыхание родных трав. Пришел бык на землю Куальнге, вздохнул воздух родины, и сердце его от радости или от усталости, а, может быть, от сострадания к погибшим из-за него воинам, «раскололось, словно орех». Умер Донн Куальнге, закрылись его печальные глаза.

 

Мать Донн-Бо

 

Все верховные короли Ирландии, резиденция которых находилась в городе Таре, мечтали установить единодержавную власть, но короли Улады, Мунстера, Эохо, Коннахта, Лейнстера не хотели подчиняться правителям, платить им борома — дань. Дело часто доходило до войн.

В конце I века нашей эры верховный король Ирландии Туатал совершил много военных походов, силой подчинил всех, заставил платить борома. Особенно упорное сопротивление оказали ему лейнстерцы. Много битв выиграли они, не желая жить по указке повелителей Тары и в следующих веках.

Король Ирландии Фергал шел с севера в Лейнстер за борома, собирал по пути армию. Воины с неохотой вступали в войско Фергала: каждый из них говорил, что если пойдет Донн-Бо, то и я пойду.

Донн-Бо был один у матери, потерявшей в предыдущем походе мужа. Внимательный и добрый юноша сочинял стихи, песни, королевские истории, лучше всех запрягал лошадей, заботился о матери, владел копьем и мечом прекрасно. Воины знали, что мать не отпустит его на войну.

Фергал пришел к ней под вечер. Она сидела у окна, смотрела в даль и отпускать сына не хотела. Фергал обещал ей награду, говорил много ласковых слов, только к чему матери слова короля, если сына она посылает на войну? И богатства матерям не нужны…

До поздней ночи шел разговор короля со вдовой. Никто не знает, какое последнее слово сказал ей Фергал, но согласилась мать, молвила сыну: «Я отпускаю тебя. За спины людей не прячься, постарайся вернуться. Да не делай зла безвинным».

Приблизившись к Лейнстеру, Фергал нанял проводников, и те повели армию по глухим тропам в болотистое страшное место. Не успел король сообразить, что его предали, как проводников след простыл. Пришлось разбить лагерь, заняться пищей. Самая удобная площадка находилась близ церкви. Там и обосновалось войско на день-другой, пока Фергал найдет новых проводников. Король не скрывал своей злобы на лейнстерцев, а злость — заразна! От короля она перешла к полководцам, от них — к воинам. А тут еще обоз с продуктами застрял в дороге. Голодные воины установили шатры и палатки и, злобно озираясь, бродили по округе.

Увидели они прокаженного. Тот вел корову домой. Хорошая была корова. Одна-единственная у владельца маленького домика, стоявшего под охраной церкви в глухом краю. Воины потребовали корову, приготовили ее на железных прутьях в огне.

Прокаженный искал защиты у Фергала, его приближенных, но его никто не слушал.

Донн-бо видел все это, жалел несчастного, но помочь ему не мог — денег у него не было. Поужинав, воины попросили Донн-бо развлечь их, спеть песню, рассказать историю. Донн-бо отказывался, ушел в палатку. Шут Уа Майглинни веселил в тот вечер ирландцев. Долго веселил, потому что всем, кто совершил злодеяние, было страшно. Страх шел из сытых утроб, кружился вокруг бурей, шумел шалым ветром, барабанившей ливнем по шатрам и палаткам. До поздней ночи шут веселил воинов — не развеселил.

Утром армия продолжала путь. Унылые воины брели по лесным дорогам, вздрагивая от каждого шороха: всюду им чудились стрелы и копья врагов.

Лейнстерцы встретили их на большой равнине. Битва была жестокая, но уже к середине дня Королю Южного Лейнстера удалось сломить сопротивление противника, и погнал он войско Фергала, и били в тот день пришельцев за борома сотнями. Погиб и сам Фергал.

Остатки войска бежали на север. Проходя мимо селения, где жила мать Донн-бо, воины ускорили шаг, не желая вступать с матерью в грустные разговоры, боясь, как бы она не вышла на дорогу.

Она не вышла.

Мать Донн-бо сидела на скамье у окна, смотрела куда-то далеко-далеко. Она знала, что сын ее плохого сделать никому не мог, она пыталась ответить себе, почему же в таком случае он погиб? Но не находила ответа старая женщина, и смотрела, смотрела далеко-далеко — за небо.

 

Победило молоко

 

Королю Лейнстера Кримтану Скиатбелу вначале битвы против войска племени Фидга доложили, что стрелы и копья противника смазаны ядом. Даже незначительное ранение выводит воина из строя: на теле появлялись пятна, люди падали от нестерпимой боли и зуда, корчились в страшных муках. Только самым сильным удавалось терпеть зуд и боль.

Кримтан повелел привезти к нему жреца-друида из племени круитни. Тростан, так его звали, прибыл незамедлительно, хотя и не вмешивался он в нескончаемые битвы людей, но, узнав о яде, поспешил к лейнстрецам, осмотрел раны и сказал: «Пусть подоят сто пятьдесят коров и сольют молоко в яму». Повеление друида было исполнено. Воины удивленно смотрели на Тростана: что дальше?

«Пусть каждый раненый опустится в яму с молоком. Оно вылечит его от яда», — произнес друид.

Молоко действительно вылечило воинов, боль и зуд прекратились, солдаты брали оружие и спешили на поле битвы.

Войско племени Фидга было разгромлено.

Друид повелел собрать все копья и стрелы, смазанные ядом, и бросил их в костер. Пламя словно бы надломилось от страха, отяжелело, перепуталось, переплелось извилистыми змейками с бледными красными язычками, устремленными вверх. Также змеино корчились недавно люди, пораженные ядом. Но костер, обволакиваемый небом, быстро справился с ядом, огонь выровнялся, пламя стало легким, треугольные острые флажки весело затрепетали над костром.

«Небесное молоко помогло ему», — сказал задумчиво друид и пошел себе думать дальше.

 

Некоторые достижения древних ирландцев

 

В Ирландии было написано разных произведений больше, чем в античной Греции… Мир кельтов удивительно поэтичен и музыкален, мудр и очарователен, как очаровательна и неповторима, фантастична и мудра природа Ирландии.

Кельтам были известны целебные свойства трав и разных продуктов. Они знали секреты заклинаний, заговоров, умели воздействовать на подсознание человека, на его психику.

Кельты в совершенстве овладели морским делом. Во второй половине ХХ века ученый и исследователь Тим Северин построил по древним чертежам и по древней технологии удивительно остойчивую лодку. Он прошел на ней из Англии в Америку по штормовым северным широтам и доказал возможность плавания монаха Святого Брендана через Атлантический океан уже в VI в. н. э., о чем говорят предания и легенды об этом человеке. Контуры, технология изготовления деревянных, обтягиваемых кожей лодок, а также описания одежды из разных кож во многих произведениях кельтов говорят о том, что они были прекрасными мастерами, секреты ремесел которых, к сожалению, практически, все утеряны.

Кельты не записывали специально произведений по философии, государству и праву, эстетике, этике. Они даже не знали о существовании таких слов, понятий и терминов. Но прочитайте их мифы и предания, и вы поймете, что о проблемах мироздания и проблемах человека они думали много и напряженно. Не меньше, чем в Древнем Египте, Месопотамии, Индии.

Ирландцы изобрели две игры, называвшиеся буанбах и фидхелл, которые отдаленно напоминают шахматы. Они изготавливали для своих музыкантов прекрасные инструменты, напоминающие арфу. Ирландские музыканты, арфисты, обязаны были постичь искусство «Музыки Сна, Музыки Смеха и Музыки Плача».

Поединки, описываемые в ирландских сагах, говорят о том, что ирландцы в совершенстве владели искусством боя, которое в настоящее время демонстрируют на рингах мира знатоки восточных единоборств и всевозможные ниндзя.

Ирландцы использовали огамическое письмо, в котором звуки передавались комбинациями различных линий, расходящихся от ствола.

Из описаний одежды в сагах можно сделать вывод о том, что ирландцы знали такие секреты выделки кожи, которые и современные «кожемяки» не прочь были бы узнать. Из кожи ирландцы шили нежное, легкое, прочное нижнее белье и непробиваемую одежду воинов.

 

Плавание Святого Брендана

 

В VI веке ирландский монах, аббат Клонфертского монастыря,  Святой Брендан (Брандон, Брандан) Мореплаватель (484 – 578 гг.) осуществил много морских путешествий, в том числе, он вполне мог ходить вплоть до Америки. До Х века в Ирландии было создано сказание «Плавание Святого Брендана». Существуют легенды о его плаваниях, в том числе и в дальние страны, на небольших кожаных лодках. В XX в. известный исследователь Тим Северин доказал, что на кожаных лодках можно плавать в северных широтах.

 

Филиды

 

Как гласят ирландские легенды, в 432 г. Святой Патрик, получив повеление Всевышнего, прибыл в Ирландию, чтобы обратить островитян в христианскую веру. По мнению же Проспера Аквитанского, жившего в V веке, папа римский отправил в Ирландию в 431 г. Палладия -–с той же целью. Так или иначе, но в VI веке Ирландия была почти вся христианской.

Процесс христианизации прошел здесь мирно, на острове, в местах бывших языческих капищ, были основаны монастыри, ставшие центрами новой религии и письменной культуры. Много скрипториев (переписчиков) стали записывать со слов знаменитых филидов «повести» и «истории» ирландской дохристианской культуры, которые получили название (по исландскому образцу) — саги.

Филиды, великие песносказители Ирландии, честно передали свои бесценные знания, хотя и понимали, что в новой жизни им места нет. В самом деле, зачем и кому нужны люди, способные запоминать до 350 своих и чужих песносказаний (позже их назовут, как сказано выше, сагами), если все теперь можно было записать и любое художественное произведение в любую минуту взять у скриптория и прочесть?!

Да, филиды сочиняли чудные творения. Но частенько они критиковали повелителей, причем во всеуслышание, когда собиралось много народу! Не всегда и не всем на Земном шаре правителям нравилась резкая критика, а то и дерзкое осмеяние. Кроме того, авторитетные среди сограждан филиды, обвинив какого-нибудь зарвавшегося повелителя, могли испортить всю его жизнь: уличенные ирландскими песносказителями хамы часто лишались почестей, славы и даже власти!

В конце VI века в обновленной Ирландии подобная критика стала ненужной. Над замечательными поэтами нависла серьезная угроза. Причем угрозу эту никто из простолюдинов не замечал! В самом деле, зачем приглашать на какой-нибудь праздник гениального поэта, если его роль вполне мог исполнить любитель зубрить стихи и напевать их кое-как?! Зачем рисковать и приглашать филида, у которого глаз пытливый, ум быстрый, а душа, хоть и добрая к добрым, но к злому-то да к неправедному она зла! Сколько раз бывало, выйдет на площадь филид, запоет свою «повесть» или «историю» о людях-согражданах, о делах их, у собравшихся лица от стыда краснеют…

Нет, не нужны, особенно власть имущим, такие филиды. Лучше скриптория заиметь. Скрипторий поскрипит пером, перепишет сагу, повелитель прочтет ее, ненужное (о себе, конечно) тем же пером зачеркнет — тогда уж хоть читай вслух, а хоть хором пой — не страшно.

Не понимали «обновленные» ирландцы, что отказываясь от услуг филидов, они губили великую культуру, величайших поэтов (Точно также покидали сей мир древние барды Альбиона после того, как англосаксы вторглись на туманный остров…).

Действительно, серьезная угроза! Выручил (на время, правда) филидов Колумба, один из трех ирландских святых. На соборе в Друимкете в 575 г. он поддержал филидов, их оставили в покое люди-недруги, но жизнь потребовала от них неисполнимого для поэтов-песносказителей: приспособиться к реалиям христианской Ирландии. А приспособленный филид, это уже не филид…

Следует подчеркнуть, что к филидам в Ирландии отнеслись по-доброму, не так, как, например, в Провансе, на юге Франции, отнеслись в XIII веке к трубадурам. О трагедии трубадуров мы расскажем позже, а пока предлагаем читателям некоторые мысли из произведений филидов Ирландии.

 

Три разговора двух мудрецов

Скажи, о поучающий юноша, знаешь ли ты историю?

Неде ответил:

—Воистину хорошие истории:
изобильное море,
берег залитый,
леса улыбаются,
бегут деревянные лезвия,
цветут деревья,
вырастают злаки,
множество пчел,
сверкающий мир,
счастливый мир,
ласковая весна,
войско с наградой,
солнечные короли,
дивная мудрость,
уходят сражения,
каждый при своем деле –
храбрость мужчинам,
женщинам рукоделье,
…………
сокровища улыбаются,
доблесть в достатке,
искусно всякое ремесло,
благороден каждый,
добрые песни,
песни прекрасны.
А ты, о почтенный, знаешь ли историю?
Ответил Ферхертне:
— Воистину да: ужасны они,

страшное время наступит:
много будет вождей, доблести мало,

добрый суд позабудут живые.

Во всем свете не даст потомства скотина.

Люди забудут скромность.

Покинут герои великих вождей.

Скверными будут мужи,

мало станет королей, а недобрых много.

Много будет несчастий, всякий станет с изъяном.

Колесницы станут ломаться на скачках.

Враги разорят долины Ниалла,
Истина не сбережет богатства.

Забавой шута станет всякое дело,
явится всякая ложь.

Всякий из гордости забудет свое место,

и не встретят почтения статус, возраст,

честь, благородство, искусство или ученость.

Разорение каждому мужу,
растеряет богатства всякий король.

Благороднорожденный заслужит презрение

и возвысится раб, и не станут

почитать ни человека, ни бога.

Истинные короли погибнут

от рук насильников и людей с черными копьями.

Вера исчезнет,
больше не будет даров,
рухнут полы,
кельи падут,
низвергнутся храмы.

Станут пустыми амбары,
негостеприимство погубит цветение.

Наземь падут плоду от неправых суждений.

Исчезнет тропа каждого.

Псы осквернят тела, так что…

на другого из-за тьмы, злобы и скупости.

Под конец последнего мира

будет пристанище нищете, хуле и злобе.

Много распрей с людьми ремесла,
всякий купит шута для веселья,
всякий поставит препоны другому.
На всяком холме утвердится измена, и

не защитит больше ни ложь, ни клятва.

Всякий восстанет на ближнего и предаст брат брата.

Всякий поднимет руку на друга за питьем и едой, так
что не будет между ними ни клятвы, ни духа, ни чести.

Иссушат друг друга скупцы,
хулу вознесут друг на друга насильники.

Уравняются, забудут о клириках, отринут мудрых.

Музыка достанется простонародью.

Геройство пребудет в кельях монахов,
обернется мудрость неправым судом,
станут судить церковь правом короля.

Зло проникнет в епископский посох.

Станет всякая любовь прелюбодеянием.

Гордость и своеволие обуяют сыновей крестьян и рабов.

Скупость, негостеприимство и

нужда завладеют благородными,

так что померкнут их песни.

Великое искусство в рукоделии достанется шутам,
так что станут получать все бесцветные платья.

Неправый суд станут вершить короли и вожди.

Непокорность и злоба овладеют умами людей,

И не станут рабы да служанки нести службу,

Короли и вожди не услышат просьб и решений племен,

Управители церковных земель станут глухи

К голосам земледельцев, не пожелает крестьянин

Заплатить должное своему господину,

Держатель церковной земли не воздаст

Положенное церкви и законному аббату,

Не подчинится жена слову первого мужа,

А сыновья и дочери — отцам и матерям,

Не встанут ученики перед учителем.

Суемудрием и ложью обернется всякое ремесло,

И пожелает каждый превзойти своего учителя,

Пожелает младший сидеть тогда, когда стоит старший,

Не постыдятся короли и вожди

Идти в покой для еды и питья перед лицом своих друзей,

Что станут прислуживать им вместе с их людьми и свитой,

Не постыдится земледелец есть,

Затворив свой дом перед искусным человеком,

Что продает свою честь и дух за платье и пищу,

За едой и питьем повернется всякий щекой к другому,

Зависть овладеет всяким,

Так что продаст он свою честь и душу за крупицу.

Скромность забуду, станут людей презирать, вождей
убивать статусы забудут, воскресенье отбросят,
буквы забудут,
поэтов не станет больше.

Не станет больше правды, и лживый суд будут творить
насильники последнего мира;
чуть появившись, погибнут плоды от нашествия
чужеземцев и простого люда.

Слишком много людей станет повсюду.

Границы раздвинутся до предгорий.

Каждый лес станет огромной равниной,
всякая равнина — лесом.

Явится много ужасных болезней,
нежданных и грозных бурь,
молнии и треск деревьев,
зима зеленая, лето мрачное,
осень без урожая, весна без цветов,
мор от голода,
падеж скота…

Живность без прока, укрытия без сокровищ,
богатство без людей.

Исчезнет геройство,
иссохнут поля,
ложные клятвы,
суд со злобой.

В три дня и три ночи погибнут две трети людей.

Треть их напастей падет на живность морей и лесов.

Наступят семь лет после плача,
исчезнут цветы,
поднимется плач по домам.

Чужеземцы заполнят долины Ирландии,
люди станут служить людям.

Сражение будет у Кнамкаилл,
светлые заики будут убиты.

Дочери понесут от отцов своих.

Станут сражаться в местах достославных.

Горе вокруг холмов Острова Зеленых Долин,
устремится море на края, чающие Обетованной Земли.

Семь лет пребудет Ирландия до Страшного Суда.

Оплачет она убийства,
явятся знаки рождения Антихриста,
в каждом племени родятся чудовища.

Заводи потекут против течения,
конский навоз станет цвета золота,
вода станет словно вино,
горы станут равнинами,
болота станут полями клевера,
рои пчел будут сожжены между горами.

День ото дня станет позднее моря прилив,
потом придут семь темных лет,
они закроют светильники небес.

С погибелью мира отправятся все на Суд…

______

Перевод С. В. Шкунаева

 

 

Государства, образованные германскими племенами

на территории Римской империи

Мы хотим обратить внимание читателя на следующую деталь: сколько времени существовали государства, образуемые участниками Великого переселения народов, чтобы в конце поговорить серьезно о пользе о вреде подобных переселений для Земного шара в целом и для народов, попавших не по своей воле в эпицентр людских ураганов.

 

Королевство маркоманов

О нем мы уже выше рассказывали.

 

Государство Эрманариха

Основателем остготского могущества был Эрманарих (Германарих). Он происходил из царского рода Амалов, когда-то владевшего всеми готами. Будучи конунгом одного племени, он соединил под своей властью соседние финские и славянские племена. По Иордану, владения Эрманариха простирались от Тиссы до Волги и устьев Дона, от Чёрного моря до Балтийского или даже до Белого. Соседи уважали его за храбрость. В народных преданиях он занимает видное место. Ему было более ста лет, когда появились гунны и бросились на богатые владения остготов. Он храбро повел войска против гуннов, но был разбит два раза. Не желая пережить своего стыда, Германарих закололся в 375 г. Его преемник Винитар отчаянно сражался с гуннами, но был разбит и пал на поле битвы. Алатей и Сафрах отступили, с уцелевшими остготами и маленьким сыном Винитара к Днестру, под прикрытие лагеря вестготов. Остальные покорились гуннам, которые оставили их жить на прежних местах.

 

Королевство бургундов

Королевство на Рейне, основанное бургундами 406 г. с центром в Вормсе было уничтожено хуннами в 436 г. Бургунды племя восточных германцев. В первые века н. э. они, жившие, предположительно, на острове Борнхольм, проникли на континент. В 443 г. они поселились на правах римских федератов на территории Савойи. В 457 г. бургунды воспользовались ослаблением империи и заняли бассейн р. Роны, где основали новое королевство с центром в Лионе. Это было одно из первых «варварских» королевств на территории Западной Римской империи. Они стали селиться среди галло-римлян, что ускорило распад родовых связей и зарождение феодальных отношений. Большое значение для процесса феодализации имел захват и раздел ими земель галло-римлян. Важнейший источник для изучения общественного строя Б. в 6 в. — так называемая Бургундская правда. В начале VI в. бургунды, до этого являвшиеся арианами,  приняли католичество. В 534 г. королевство бургундов было присоединено к Франкскому государству.

 

Государство остготов в Италии

В 488 г. остготы под предводительством вождя Теодориха направились в Италию. Там правил в те годы Одоакр (около 431 – 493 гг.), «король» Италии в 476 – 493 гг. Он происходил из германского племени скиров. Был предводителем одного из наёмных германских отрядов в армии императоров Западной Римской империи. 23 августа 476 г. низложил последнего западно-римского императора Ромула Августула и провозгласил себя «королём Италии» (с этим событием традиционно связывается падение Западной Римской империи). Ворвавшиеся в Северную Италию племена остготов в 493 г. завоевали «королевство Одоакра» было завоёвано. Сам он погиб от руки вождя остготов Теодориха, который разгромив войска Одоакра, образовал в том же году своё королевство со столицей в Равенне. В его состав (в период наибольшего расширения) входили Италия, Сицилия, предальпийские области, Далмация, Прованс. Основная масса остготов осела в Северной и Восточной Италии. На общественный строй остготов сильное влияние оказали остатки римских социальных и государственно-правовых институтов. Часть остготской знати сближалась с римско-италийской знатью. Выражением компромисса между ними была политика правительства Теодориха, встречавшая противодействие и некоторых соплеменников, и части итальянских римлян. Убийство Амаласунты, дочери Теодориха (правила в 526 – 534 гг.), ориентировавшейся на союз с римской аристократией, послужило предлогом для византийского императора Юстиниана I начать в 535 г. войну с остготами, о которой мы коротко рассказали. В 554 г. большая часть территории королевства остготов была завоёвана Византией, и оно перестало существовать.

 

Государство вестготов

Вестготы (визиготы, тервинги) – германское племя, западная ветвь готов. Жили в III – IV вв. восточнее Днестра, участвовали с 70-х гг. IV в. в Великом переселении народов. В 418 г. основали в Южной Галлии первое на территории Западной Римской империи варварское королевство с центром в Тулузе. Во 2-й половине V в. вестготский король Эйрих (правил в 466 – 484 гг.), разорвав союз с Римом, захватил почти всю территорию Пиренейского полуострова, за исключением северо-западных областей, где обосновались свевы, и севера, населённого независимыми племенами басков. В 507 г. в битве с франками при Вугле, близ Пуатье пал Аларих II – король вестготов, сын Эйриха, царствовавший с 484 г. Вестготы проиграли войну франкам, и те захватили Южную Галлию. Испания стала основной территорией королевства вестготов. Столицей государства стал город Толедо. Вестготы конфисковали у части местных землевладельцев их пахотных земель. В 585 г. вестготы присоединили к своим владениям государство свевов, в начале VII в. завершили отвоевание испанских территорий у византийцев (утвердившихся на юге полуострова в 554 г.). В государстве вестготов интенсивно протекал процесс феодализации путём синтеза разлагавшихся родоплеменных отношений германцев и испано-римских рабовладельческих отношений (при преобладающем влиянии последних). Характерная особенность раннефеодального государства вестготов — наличие пережитков рабовладения. С усилением складывавшегося класса феодалов (важнейшей составной частью которого явились испано-римские землевладельцы) уже в 6 в. наметилась тенденция к ограничению королевской власти. Влияние испано-римских магнатов (светских и церковных) увеличилось с переходом короля вестготов Рекареда (правил в 586—601) из арианства в католицизм и особенно после превращения католицизма в конце VI в. в государственную религию. Сепаратистские тенденции магнатов, внутренние усобицы способствовали ослаблению военной мощи государства вестготов. Вестготы, представлявшие в Вестготском королевстве господствующую этническую группу, постепенно смешались с испано-римским населением и были ассимилированы им. В 711—718 гг. государство вестготов завоевали арабы.

 

Государство свевов

 

Свевы, свебы – собирательное название ряда германских племён (семноны, гермундуры, квады и др.), занимавших в I в. до н. э. — II в. н. э. бассейн Эльбы, Майна, Неккара, верхнего Рейна. Впервые описаны Цезарем, который в 58 г. до н. э. нанёс поражение свевам во главе с Ариовистом, перешедшим около 71 г. до н. э. Рейн и пытавшимся обосноваться в Галлии. Впоследствии (после Тацита) название «свевов» вытесняется в источниках названиями отдельных племён свевской группы, но не исчезает окончательно. Оно часто прилагается к квадам, основавшим в начале V в. своё королевство в Северо-Западной Испании («Северное королевство»).

 

Королевство вандалов в Африке

 

Вандалы – группа племён восточных германцев. Жили на Скандинавском полуострове. На рубеже II - I вв. до н. э. переселились на южное побережье Балтийского моря, к III в. н. э. — на Дунай. В 335 г. были поселены в Паннонии в качестве римских федератов. В начале V в. В. (вместе с аланами) двинулись на запад, в течение нескольких лет опустошали Галлию и в 409 г. поселились в Испании. Затем, оттеснённые на юг Пиренейского полуострова, вандалы во главе с королём Гейзерихом (правил в 428 – 477 гг.) в 429 г. переправились через Гибралтар. В течение 10 лет они завоевали (встречая поддержку рабов и колонов) римскую провинцию Африка (в 439 г. взяли Карфаген), где основали своё королевство. Отсюда они совершали опустошительные набеги на острова и берега Западного Средиземноморья (в 455 г. разграбили Рим). На части территории Северной Африки вандалы конфисковали земельные владения римских магнатов и поделили их между собой. В 533 – 534 гг. королевство вандалов, ослабленное противоречиями между обогатившейся знатью и рядовыми воинами, пало под ударами византийского войска во главе с Велизарием, о чем мы рассказали подробно. Вандалы растворились в местном населении.

 

Королевство Лангобардов на Апеннинском полуострове

 

… О нем мы уже говорили.

О государствах, созданных германскими племенами на Альбионе, о королевстве франков мы тоже вкратце говорили.

 

Заключение

А теперь мы с легкой душой поговорим, во-первых, о пользе или вреде подобного рода экспериментов в истории мировой цивилизации, а, во-вторых, проведем совсем короткий сравнительный анализ содеянного переселенцами.

Казалось бы, на первый вопрос можно ответить очень коротко: конечно же, никакой пользы цивилизационному процессу эти переселения не приносят, потому что слишком уж дорогой ценой человечество в целом платит за подобные эксперименты, за подобные метаморфозы на теле Земли. Но!

Что сделает садовод со старой, давно не плодоносящей яблонею в своем саду? – Он ее спилит и посадит новое, молодое дерево.

Готы, гунны и другие племена и народы, участвовавшие в Великом переселении народов и сыгравшие заглавную роль в гибели Римской империи (а на Востоке – империи Хань, а в Центральной Азии – империи парфян и т.д.), помогли «садоводу» срубить или спилить одряхлевшие дерева в Саду Мировой цивилизации. Они попытались посадить на истерзанных внешними и внутренними войнами землях молодые дерева и взращивать их, но, как мы убедились, сделать им это в полной мере не удалось. Может быть, потому, что это две разные работы, два вида деятельности: сокрушать и созидать.

Так или иначе, но попытки были, и дело Теодериха (Теодориха) Великого говорит о том, что среди готов были люди государственного мышления и государственного таланта, способные, оказавшись в иной социально-политической и социально-психологической ситуации, и сажать новые дерева Мировой цивилизации, и взращивать их.

Нам же стоит обратить внимание на следующие факты: германские и другие племена во времена Великого переселения народов, во-первых, ходили в походы в те самые страны (за исключением, Ирландии, Исландии, Гренландии и т.д.), в которые, начиная с середины VIII в. будут ходить викинги, во-вторых, самые великие из готов мечтали о созидательной деятельности, как и самые великие из «людей Севера», и в третьих, германские племена сыграли очень важную роль в победе народов Европы над «бичом Божьим», Аттилой, и вообще над гуннами и другими азиатскими кочевниками, они же нанесли первое крупное поражение воинам ислама в битве при Пуатье, а «люди Севера», в свою очередь, сыграют одну из заглавных ролей в Крестовых походах, в войнах европейских народов против воинов ислама.

 

 


 

Глава IV. От Карла Великого до Рагнара Кожаные Штаны

Франция. Хронология

В 741 г. майордомом стал Пипин Короткий. В 751 г. он сверг последнего короля династии Меровингов и был избран королем. Папа римский санкционировал эту политическую рокировку. В 754 и 756 гг. Пипин Короткий ходил в Италию, отнял у лангобардов часть земель, передал их папе. В 759 г. Пипин Короткий осуществил поход во владения арабов, отвоевал у них Септиманию.

В 768 г. королем франков, вместе со своим братом Карломаном, стал старший сын Пипина Короткого Карл. После смерти Карломана в 771 г. правил единолично. Проводил активную завоевательную политику. Значительно расширил границы государства за счет лангобардов в походах 773 - 774 и 776 - 777 гг., баварцев (788), саксов (772 - 804 с перерывами), арабов на Пиренейском полуострове (778 - 779, 796 - 810), аваров (791 - 799), западных славян (789 - 806), датских норманнов (810) и других европейских народов.

С 772 по 804 гг. Карл Великий вел упорные войны с саксами и покорил их.

В 788 г. в Баварии было подавлено крупное восстание, и баварское герцогство вошло в состав империи Каролингов. На территорию Германии вторглись авары.

В 800 г. Карл Великий короновался в Риме как император. Это была попытка воссоздать Римскую империю.

На рубеже VIII - IX веков во Франкском государстве наметился экономический и культурный подъем. Получая участки земли, бенефициарии занимались распашкой новых территорий, обозначился рост ремесленного производства, расширилась внешняя торговля.

К этому же времени исчезли древние обычаи франков, им на смену пришли новые. Вместо "Мартовских полей" стали проводиться "Майские поля" - ежегодные смотры конного войска.

Попытка воссоздать Римскую империю не удалась. В государстве после смерти Карла Великого разгорелась междоусобная борьба, она ослабила империю.

В 843 г. в результате раздела империи Каролингов выделилось Западно-франкское королевство; с этого времени Франкское существует как самостоятельное государство.

В 843 г. в Вердене внуки Карла Великого поделили государство на три части. На их территориях впоследствии родятся Франция, Германия и Италия.

На территории современной Франции в IX веке оформилось около 20 полусамостоятельных графств и герцогств. Власть короля ослабела и даже стала выборной.\

В IX веке на Французское королевство стали нападать норманны. Они проникали на судах по рекам в богатые селения и города, опустошали страну, расправлялись с теми, кто давал им отпор.

Викинги первых поколений врывались на территорию Франции, крушили здесь все без разбора, в том числе монастыри и церкви. Карл Великий в начале девятого века, услышав о первых налетах викингов на Европу, об их зверствах, предрек великие от них бедствия народам материка. Этот человек знал, на что способен изголодавшийся сильный зверь, какое горе он может принести всем, кто не в силах будет дать ему отпор. Когда-то войско Карла Великого остановило на границе Испании мусульман, пытавшихся ворваться в Европу с юго-запада, с Пиренейского полуострова. Там и осели надолго воины ислама, как раз в тот момент, когда, «проснулись» в Скандинавии вулканы людской безудержной воли, когда, как лавина с гор, как кипящая лава зла, низверглись на Европу люди Севера. Не остывающая более двух столетий лава зла. Кто ее остановит? Где найти нового Карла Великого, способного опрокинуть, сокрушить викингов? Не было такого человека. Не было такой силы в Европе. Люди Севера с огнем и мечом отвоевывали себе жизненное пространство в Европе, вынуждали правителей разных стран искать компромиссы с могучим противником.

В 846 г. «По своему обычаю, норманны разграбили острова Остерго и Вестерго и сожгли Дуурстеде с двумя деревнями на глазах у императора Лотаря, когда он находился в крепости Нимвеген, но был не в состоянии покарать их за злодеяние». (Там же. С. 147).

В 847 г. «норманны повсюду поражали христиан и вступили в войну против графов Зигира и Лиутгара, и они пошли дальше за Дуурстеде вверх по Рейну девять миль вплоть до поселения Мейнер и возвратились после того, как захватили там добычу». (Там же. С. 148).

В 850 г. «норманн Рорик, брат упоминавшегося уже юного Гериольда (Харальда, - А. П. Т.), который бежал прежде, посрамленный Лотарем, снова взял Дуурстеде и коварно причинил христианам множество бедствий». (Там же. С. 148).

В 851 г. «норманны бесчинствовали во Фрисландии и устье Рейна. Огромное войско [норманнов] собралось на Эльбе против саксов и их городов; одни из них были осаждены, другие преданы огню. И они очень сильно притесняли христиан. Поэтому наши короли встретились тогда на реке Маас». (Там же. С. 148 – 149)

В 852 г. «железо язычников сверкало». (Там же. С. 149).

В 854 г. «помимо многих других бедствий, которые норманны всюду причиняли христианам, они предали огню церковь Святого Мартина, епископа города Тура, где покоятся его останки». (Там же. С. 149).

В 856 г. «норманны снова поставили себе короля, который был родственником прежнего и носил такое же имя; и даны, переплыв море, снова со свежими силами напали на христиан». (Там же. С. 149).

В 864 г. «при чудовищном наводнении неоднократно уже упоминавшиеся язычники (норманны, - А. П. Т.), всюду разоряя Церковь Божью, добрались по Рейну до Ксантен и опустошили [это] славнейшее место. А также, к великой скорби всех, кто это видел и слышал, они сожгли церковь Святого Виктора, сооружение достойное удивления. Все, что нашли внутри и снаружи святилища, они разграбили. Однако духовенство и весь народ убежал недалеко. Но саму церковную сокровищницу они, охваченные после этого сильным бешенством, вернули на место. Святые же мощи Виктора настоятель монастырской братии, сев на лошадь и поставив ящик перед собой, вместе с одним священником ночью перевез в Кельн, подвергаясь при этом великим опасностям и избежав их только благ.ря заслугам Святого. В то время в качестве правителя и епископа главным там был, по-видимому, Гюнтар, племянник молодого Хильдвина. Разбойники же, после совершенного [ими] гнусного поступка, отыскали недалеко от монастыря маленький остров, соорудили укрепления и жили там некоторое время. Но какая-то часть из них двинулась оттуда вверх по реке; они сожгли большую королевскую виллу и потеряли при этом более ста человек, так что один из их кораблей вернулся обратно пустым. Другие же, как только взошли на свои корабли, смущенные возвратились к своим. Теперь Лотарь вооружил свои корабли и думал напасть на них, но его приближенные не одобрили этого. И, напротив, проворные саксы активно действовали на другом берегу реки, так что одного из их королей, по имени Гальб, который в заносчивой храбрости пытался напасть на их берег, они убили, сбросив его и почти всех, следовавших за ним, в ту самую реку. После этого остальные из страха оставили названное выше место и искали неизвестно чего. Людовик же почти весь год оставался в Баварии, опасаясь восставших моравов, равно как и своего сына». (Ксантенские анналы. В кн.: Историки эпохи Каролингов. С. 150 - 151).

Дело Карла Великого

 

Карл Великий родился в 742 г., приблизительно за 11 лет до того злополучного дня, когда у берегов Англии в 753 г. появились драккары «бродяг моря», а умер он в 814 г., когда норманны уже крепко напугали жителей западной и островной Европы. Он был королем франком с 768 г., императором с 800 г. Он дал имя династии  Каролингов. После смерти Пипина Короткого в 768 г. он правил только частью Франкского государства. Другой частью правил его брат Карломан. В 771 г. Карл стал единоличным правителем воссоединённого государства. Он осуществил многочисленные завоевательные походы:  против лангобардов в 773—774 гг., 776—777 гг., баварского герцога Тассилона в 788 г., саксов в 772—804 гг. (с перерывами), арабов в Испании в 778—779 гг., 796—810 гг., против аваров в 791—799 гг., западно-славянских племён в 789—806 гг. и другие. Он значительно расширил границы своего королевства. В 800 г. он был коронован в Риме папой Львом III императорской короной. Империя Карла Великого включила в свой состав различные племена и народности. Император укреплял границы государства, для чего образовал пограничные марки, проводил политику централизации империи, пытался организовать систематический контроль над графами, в руках которых сосредоточивалась военно-административная власть на местах, с помощью «государственных посланцев». Он награждал представителей католической церкви высшими должностями, различными привилегиями, понимая в должной мере роль церкви, как опоры монархов. Он вмешивался в назначение епископов, поощрял принудительную христианизацию населения завоёванных земель.

При нем наблюдался подъём в области культуры («Каролингское возрождение»).

Карл Великий создал сложный аппарат централизованного управление обширной империей, лично назначал чиновников на ответственные посты, самым главным из которых был палатный граф - верховный судья и заместитель императора в его отсутствие. Работал Карл много. Об этом говорят дошедшие до нас 250 указов императора - капитуляриев по различным проблемам государства.

Он знал греческий и латинский языки, ценил и понимал искусство, организовал при дворе ученое общество - Академию. После смерти Карла Великого в 814 г. созданная им империя просуществовала недолго: может потому что все великое - для великих.

 

Каролингское Возрождение

 

Культурный подъем во Франкском государстве в эпоху Карла Великого и в королевствах династии Каролингов в VIII-IX вв. в основном на территориях Франции и Германии. В это времена в государствах организовались школы, во дворы королей привлекались знаменитые ученые, философы, деятели культуры, развивалась литература, изобразительное искусство, историческая наука. При дворе Карла Великого был организован кружок, названный «Академией», которой руководил Алкуин, В работе «Академии» принимал активное участие Карл Великий, а также Эйнгард, биограф короля, Ангильберт, поэт, и другие литераторы, философы, ученые.

 

Дворцовая Академия

Карл Великий постоянно учился, и не боялся, что кто-то может посмеяться над ним: вот, мол, ученик-император нашелся, ничего не знает, только учится да учится, так всю жизнь и проучится. Есть такие люди - насмешники, им бы только о других судить-рядить, ни-че-го при этом не делая. Карл Великий прекрасно знал, что и у него во дворце, и в других государствах Европы любителей почесать от нечего делать языки много. Но он на них не обращал ровным счетом никакого внимания. Он работал (должность императора - серьезное дело!), воевал - завоевывал, о детях не забывал - воспитывал их, и каждый день выкраивал час-другой, а то и больше для самообразования, для учебы.

Он прекрасно читал и говорил на латыни, понимал греческую речь, мог прочитать наизусть целые главы из богословских сочинений. Очень жалел Карл Великий, что в детстве ему не удалось научиться писать. Уже в пожилом возрасте он пытался научиться писать "и для этого имел обыкновение держать на ложе, у изголовья дощечки или таблички для письма, чтобы, как только выпадало свободное время, приучить руку выводить буквы, но труд его, начатый слишком поздно и несвоевременно, имел малый успех" (Эйнхард. Жизнь Карла Великого. Перевод с латинского М.С. Петровой).

Он собрал вокруг себя ученых мужей со всей Европы, "усердно занимался свободными искусствами и весьма почитал тех, кто их преподавал, оказывая им большие почести" (Там же). В Италии император познакомился с англо-саксонским ученым и педагогом Флаком Альбином, Алкуином, и пригласил его к себе во дворец. Оттуда же прибыли в государство франков итальянский грамматик и поэт Петр Пизанский и историк Павел Диакон. Поэт и философ Теодульф приехал с Пиренейского полуострова. При дворе императора работали франки по происхождению Эйнхард (или Эйнгард), написавший биографию Карла Великого, и поэт Ангильберт, а также другие ученые, богословы, философы, поэты, историки тех далеких времен.

Так образовалась Дворцовая Академия. Великий император, великий полководец, великий ученик был рад, что его детище получило название от знаменитой Академии Платона. Мы расскажем о некоторых из тех, кто являлся "членом" Дворцовой академии" Карла Великого.

 

Эйнхард

 

Эйнхард родился приблизительно в 770 г. в Мотнгау. С детства удивлял всех своими способностями. В девятилетнем возрасте он был отправлен родителями в церковную школу при Фульдском монастыре. В 90-е гг. аббат Баугольф послал Эйнхарда к Карлу Великому.

Карл Великий и все без исключения "члены" его академии, а также государственные и политические деятели полюбили этого молодого, очень маленького роста, но "великого умом" человека. В шутку и с уважением они называли его "трудолюбивым муравьем", "Веселом", другими уменьшительно-ласкательными словами. Эйнхард не обижался. Ему было хорошо среди мудрых, влюбленных в искусства, в мудрость людей.

Он не только обладал прекрасными умственными способностями, но проявил талант в резьбе по дереву, по обработке дерева и металла. Мог он и людей организовать на сложное дело. В 807 г. Эйнхард руководил общественными работами в Аахене. После смерти Карла Великого он занял высокую государственную должность личного секретаря императора Людовика Благочестивого. А в 817 г. император доверил ему воспитание своего старшего сына - Лотаря. В двадцатые гг., когда разразилась смута между Людовиком Благочестивым и его детьми, ученый попытался примирить их. Сделать это ему не удалось, и он в 830 г. покинул дворец и поселился в одном из монастырей, дарованных ему Людовиком. Здесь Эйнхард и написал почти все свои произведения, в том числе и "Жизнь Карла Великого". Умер он в 840 г. (по другим данным - в 844 г.).

 

Мысли Эйнхарда о Карле Великом

Карл Великий "любил чужеземцев и весьма заботился о том, как их принять. Так что их многочисленность, по справедливости, казалась обременительной не только для дворца, но и для королевства. Однако сам он, благодаря величию души, меньше всего тяготился такого рода грузом, поскольку даже значительные неудобства окупались приобретением славы о его щедрости и добром имени" (перевод М.С. Петровой).

Карл "обладал могучим и крепким телом, высоким ростом, который, однако, не превосходил положенного, ибо... был он семи его собственных ступеней в высоту. Он имел круглый затылок, глаза больше, живые и огромные, нос чуть крупнее среднего, красивые волосы, веселое привлекательное лицо. Все это весьма способствовало внушительности и представительности его облика и когда он сидел, и когда он стоял. И хотя его шея казалась толстой и короткой, а живот выступающим, однако это скрывалось соразмерностью остальных членов. Поступь его была твердой, внешний вид мужественным, однако голос, хотя и звучный, не вполне соответствовал его облику" (Перевод М.С. Петровой).

"Карл носил традиционную франкскую одежду. Тело он облачал в полотняные рубаху и штаны, а сверху одевал отороченную шелком тунику, обернув голени тканью. На ногах его были онучи и обувь, а зимой он защищал плечи и грудь, закрыв их шкурами выдр или куниц. Поверх он набрасывал сине-зеленый плащ и всегда подпоясывался мечом, рукоять и перевязь которого были из золота или из серебра..." (Перевод М.С. Петровой)

Он был умерен в питье и еде.

Больше всего ненавидел пьянство.

Он любил книги Святого Августина.

Он свято и преданно почитал христианскую религию, в которой был наставлен с детства.

Он ревностно и часто посещал церковь и утром, и вечером, и даже в ночные часы и на заутреню, насколько позволяло здоровье и весьма заботился, чтобы все, что в ней совершалось, проходило наиболее достойно.

Он старался улучшать порядок пения псалмов и церковного чтения... Был совершенен и в том, и в другом, хотя сам не читал на людях, а пел лишь вместе с другими и тихим голосом.

Он поддерживал бедных... Не забывал подавать милостыню не только в своем королевстве, но даже за морями в Сирии и Египте, а также в Африке, Иерусалиме, Александрии и Карфагене.

Он приказал описать и письменно изложить устные законы всех подвластных ему народов.

Он приказал записать и увековечить и старинные варварские песни, которые воспевали деяния и войны прежних королей.

Он положил начало и грамматике родного языка..

(Перевод М.С. Петровой)

 

Алкуин

Алкуин (Флакк Альбин) родился приблизительно в 735 г. в Йорке. В детстве и юности он получил в йоркской епископальной школе прекрасное классическое и богословское образование, изучив в совершенстве греческий, латинский и еврейский языки. Вместе с епископом Эльбертом юноша совершил путешествие в Рим. Затем стал руководителем школы, приняв ее от своего учителя - епископа Эльберта. В 781 г. он вновь посетил Италию, Рим. По пути, в Парме произошла встреча Алкуина и Карла Великого. После недолгой беседы император, потрясенный знаниями Алкуина, предложил ему приехать во дворец. С 782 г. поэт, ученый, энциклопедист прибыл в государство франков, стал советником короля и помощником его во многих важных делах.

Именно Алкуин считается основателем Дворцовой (ее еще называют Придворной) академии. Здесь он под именем Флакка (Горация) преподавал членам большой королевской семьи и свиты.

Выполняя волю Карла, Алкуин много и плодотворно работал на ниве просвещения, открывая в разных районах державы общеобразовательные школы. Но в 796 г. ученый удалился в монастырь Святого Мартина в Туре. Здоровье да и личные планы вынудили его покинуть шумные стены дворца в Аахене. Уединившись, он всецело отдался любимому делу - литературе. Здесь Алкуин написал несколько богословских трудов, а также сочинений по философии, по проблемам школьного образования. Писал Алкуин и стихи. Много писем вышло из под его пера. До конца жизни он оставался в хороших отношениях с императором, писал ему и другим адресатам письма. Умер он в 804 г..

 

Мысли Алкуина. Из письма Карлу Великому.

Время земной жизни бежит быстро, убегает и не возвращается никогда, но неизрекаемое милосердие Божие позаботилось о роде человеческом и определило ему трудиться кратковременно. А награждаться вечно. Поэтому время земной жизни для нас драгоценно; не потеряем же по небрежности той вечной награды, которой мы можем достигнуть кратковременной добродетельной жизнью (Перевод А.П. Левандовского).

Всякому без различия открыты врата Царствия Небесного; но войдет в него только тот, кто станет перед ними с многочисленными плодами добрых дел своих (Перевод А.П. Левандовского).

Из письма к наследнику престола, Карлу Юному.

Выслушай кротко просьбы бедных и дела их решай справедливо.

Не дозволяй судьям судить подвластных тебе за подарки и взятки, потому что взятки, как сказано в Писании, "ослепляют сердца мудрых и извращают слова справедливых".

Держите при себе советников мудрых, богобоязненных, не льстивых; льстец, как говорится, сладкий враг и часто вовлекает в погибель поддавшихся ему.

Будьте благоразумны в своих размышлениях и воздержаны в речах, возлагайте надежду на Бога; Он никогда не оставит полагающихся на него (Перевод А.П. Левандовского).

В Придворной (Дворцовой) академии Карла Великого звали Давидом.

 

Теодульф

Теодульфа называли лучшим поэтом своего времени. О судьбе его до прибытия в Аахен ничего не известно. Он был готом. Родился в Испании или Септимании. Являлся одним из ближайших советников Карла Великого по делам религии и культуры. Он много сделал вместе с Алкуином для открытия в стране сети общеобразовательных школ. Человеком он был кристально честным и справедливым. Именно поэтому Карл Великий доверял ему ревизию в провинциях, куда частенько отправлялся поэт, инспектируя культуру, суды, административный аппарат. Людовик Благочестивый первые три г. после восшествия на престол относился к Теодульфу также хорошо, как и Карл Великий, но в 817 г. поэт был заподозрен в заговоре против императора. Людовик, напуганный, разбираться во всех тонкостях дела не стал, лишил уважаемого человека сана, а затем отправил его в монастырь в Анжере. Теодульф отвергал все обвинения в свой адрес, время шло медленно. Минуло четыре г.. В 821 г. Людовик Благочестивый объявил амнистию по делу Теодульфа, и тот, хоть и довольный, но очень больной отправился в Аахен. Путь был несложным. Но, даже не добравшись до Орлеана, амнистированный Теодульф умер.

Он написал много разных произведений. В том числе и "Увещание судьям" о нравах своего времени, а такое поэму "семь свободных искусств", в которой поведано о системе преподавания в школах державы франков.

... Честный судья, внимателен будь с теми, кто страждет,

Должен прислушаться ты к воплям вдов и сирот;

Будь им опорой, отцом для лишенного детства ребенка

И покровителем для беззащитной вдовицы.

Если к тебе обратится бедняк, больной иль калека,

Не откажи им ни в помощи, ни в сострадании.

Рядом с собой посади того, стоять кто не может;

Падшему дух подними, сердце чье не на месте,

Словом и делом ободри уставшего, успокой раздраженного;

Робкому силы придай, но укроти того, кто занесся...

(Перевод А.П. Левандовского)

 

Видукинд, вождь саксов

Видукинд (Витекинд) – вождь саксов в войнах против Карла Великого, впервые выступивший как герцог (дюк, предводитель) саксов в то время, когда Карл сражался в Италии с лангобардами. Поначалу у Видукинда дела шли успешно. Но Карл вернулся из Италии и разбил саксов в нескольких сражениях. Саксы покорились победителю. Видукинд спасся бегством и в 776 г. поднял новое восстание. Карл появился с огромным войском перед восставшими, и те в большом числе подчинились ему на сейме в Падерборне в 777 г. Они приняли предложение сильного соперника креститься и согласились платить подати и десятину. Видукинд, не желавший покоряться франкам, бежал к ютскому королю Зигфриду, на сестре которого он был женат. Во время похода Карла в Испанию Видукинд вторгся в прирейнские земли. Карл вернулся на родину и Видукинд вновь бежал. В 782 г. он неожиданно напал на правом берегу Везера на франкское войско и уничтожил его. Карл отомстил за поражение, казнив 4500 пленных саксов близ Вердена. Саксы ответили на жестокость мощным восстанием. Его возглавили Видукинд и Аббион. Сражение при Детмольде в 783 г. не принесло победы ни тем, ни другим, но в сражении на Газе, близ Оснабрюка, франки одержали столь убедительную победу, что даже Видукинд и Аббион увидели невозможность дальнейшего сопротивления. Они явились в город Аттиньи, в Шампаньи, и приняли крещение. С тех пор имя Видукинда не упоминается в истории. Но, согласно народным сказаниям, Карл Великий возвел Видукинда в саксонские герцоги и дал ему страну Энгерн (средневековое название средней части древней Саксонии, между Остфалией и Вестфалией. Центральным пунктом её было Корвейское аббатство). Видукинд правил из своего замка в Любеке справедливо, народ его уважал. Он погиб в 807 г. в войне с Герольдом, герцогом Швабским. Внук Видукинда Вальтбрехт основал монастырь Вильдесгаузен, известно также, что жена императора Генриха I, Матильда, была из рода Видукинда.

 

Норманны во Франции

 

В этой главе мы предоставим слово средневековым историкам.

«От западного океана на Восток протянулся некий залив, длина которого неизвестна, а ширина не превышает сто тысяч шагов, хотя во многих местах он и более узок (Балтийское море, - А. П. Т.). Вокруг него живет множество народов: даны, так же как и свеоны, которых мы называем норманнами, владеют северным побережьем и всеми его островами». (Эйнхард. Жизнь Карла Великого. В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 18).

Набеги норманнов на государство Карла Великого начались с 799 г. Корабли «бродяг моря приплывали с Британских островов, поднимались по рекам, впадающим в Бискайский залив. Норманны грабили подвластные Людовику земли. С 810 г. датчане, обосновавшиеся во Фризии, стали нападать на земли франков.

«В скором времени король Людовик стал готовить поход в Испанию. Но отец воспретил ему предпринимать поход собственными силами. В то время он предписал ему строить корабли на всех реках, которые впадают в море, для защиты от норманнских набегов. Сыну он поручил охрану Роны, Гаронны и Силиды. Однако он отправил к нему и своего посланца Ингоберта, который должен был замещать его сына и по очереди водить войско против обоих врагов». (Аноним. Жизнь императора Людовика.  В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 46 - 47)

«Затем император велел саксонским графам и ободритам, некогда починившимся Карлу, оказать Хериольду помощь в восстановлении его королевской власти, и отправил с этим поручением Балдрика. Они переправились через реку Эдер и оказались на земле норманнов, в месте, которое называется Синленди. Но сыновья Годфрида были уверены, что те ведут в изобилии войска и корабли, и не пожелали выйти им навстречу и вступить в сражение, поэтому те разграбили и спалили, что успели, а сверх того еще приняли сорок заложников из этого народа. Совершив это, они вернулись к императору в место, которое называется Паде-борн, куда к нему съехался весь народ на совещание знати». (Аноним. Жизнь императора Людовика.  В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 54)

«В тот же год сыновья Годфрида, некогда короля норманнов, отправили послов, прося у императора мира, поскольку Хериольд теснил их. Эти просьбы он отверг как бесполезные и притворные, а Хериольду отправил помощь против них. В тот год, 5 февраля, луна погасла во втором часу ночи, а в созвездии Возничего появилась яркая комета. Папа Стефан (римский Папа Стефан IV (816 – 817 гг.)) скончался на третий месяц после того, как вернулся из Франции в Рим, а на римскую кафедру вместо него был избран Пасхалий (817 – 824 гг.)». (Аноним. Жизнь императора Людовика.  В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 55)

«Последняя война (Карла Великого, - А. П. Т.) была начата против норманнов, называемых данами (804 – 810). Вначале они занимались пиратством, затем при помощи большого флота разорили берега Галлии и Германии. Король норманнов Годфрид до такой степени был исполнен пустой спеси, что рассчитывал владеть всей Германией. Фризию, как и Саксонию, он считал не иначе, как своими провинциями. Он уже подчинил себе своих соседей ободритов, сделав их своими данниками. Он хвастался, что скоро войдет с большим войском в Аахен, где был двор короля. Истинность его слов, хотя и пустых, не оспаривалась никем. Скорее полагали, что он предпримет нечто подобное. Его остановила только внезапная смерть. Убитый собственными телохранителями, он положил конец и своей жизни, и войне, им развязанной». (Эйнхард. Жизнь Карла Великого. В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 19).

«Устроив все это, он по обычаю франков провел осень, охотясь, а на зиму отправился за Рейн, в место, которое называется Франкфурт; а там велел собрать съезд народов, живущих вокруг, то есть всех, кто обитает за Рейном и подчиняется власти франков. Поговорив с ними обо всех неотложных делах, он обдумал подобающее решение для каждого дела. На этом собрании присутствовало посольство аваров, приехавшее с дарами. Были там и послы норманнов, которые просили возобновить и подтвердить мирный договор». (Аноним. Жизнь императора Людовика.  В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 64).

Это произошло в 823 г. А значит, что уже в самом начале Эпохи викингов «люди Севера» иной раз сознавали свою слабость перед сильными императорами и боялись их. Этот факт говорит о том, что у европейских народов была гипотетическая возможность сдержать натиск норманнов, сдемпфировать его. В 824-825 г. на съезде в Аахене император Людовик помимо других вопросов решал и вопрос норманнский: «он просил подтвердить в октябре мир, которого просили норманны».

Через некоторое время в Аахене вновь собрался съезд франков. «Туда приехал и Хери-ольд из норманнских краев, с женой и немалым войском данов и был вместе со всеми своими спутниками погружен в воду Святого крещения в Майнце, у св. Альбана, а от императора получил много подарков. Затем благочестивый император, опасаясь, как бы из-за этого поступка не оказалась в небрежении его родная земля, даровал ему некое графство во Фризии, название которому Рустинген, которое он и его люди смогли бы, если возникнет необходимость, защитить». (Аноним. Жизнь императора Людовика.  В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 66).

Приблизительно в 828 г. «прошел слух, что норманны хотят нарушить достигнутый мир, пересечь свою границу и ограбить земли за Эльбой. Но, имея в это виду, император в соответствии со своим планом приехал в установленное время в нужное место, тщательно обсудил все, что требовалось, принял ежегодную подать». (Аноним. Жизнь императора Людовика.  В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 71).

А еще через некоторое время император Людовик вынужден был с оружием в руках усмирять норманнов, напавших на Фризию.

 

Кого нужно бояться во Франции

 

Весной 841 г. в Сену вошел один флот норманнов, в Луару - другой. Налетчики разорили Руан, захватили Сент-Уэнский монастырь: много монахов они убили, еще больше взяли в плен. Территория между Руаном и море, а также долина реки Сены были разграблены, на местных жителей грабители наложили дань. Основанный в VII в. св. Филибертом монастырь Жюмьеж викинги по сути дела уничтожили: тридцать лет после этого налета обитель пустовала. Монастырь Фонтенель откупился золотом и серебром. Монастырь Сен-Дени выплатил норманнам большую сумму, выкупив 68 пленников.

Налетчики опустошили долину Луары, ограбили и сожгли Амбуаз, подошли к Туру. Жители города в спешке отремонтировали крепостные стены, подготовились к войне. Викинги приступили к осаде. Они построили бастионы, откуда совершали почти непрерывные атаки на город. Защитники стойко отбивались, но упорство и военная выучка воинов противника делала свое дело: отчаяние забиралось в души горожан. И тогда руководители города устроили крестный ход. Жители с мощами из церкви св. Мартина отправили по городским стенам. Этот прием вполне можно назвать одним из тактических приемов в разных армиях Средневекового мира. Им, в частности, в 860 г. воспользовался византийский патриарх Фотий во время осады Константинополя руссами. Действовал этот ход, крестный ход, всегда безотказно. Жители Тура оживились. Отчаяние и неуверенность покинули их души, и осаждавшие быстро почувствовали перемену в настроении защитников. В те времена норманны еще не владели секретами взятия крепостей, на осаду же у них не хватало времени. Делать все нужно было очень быстро: поход – грабеж – пленные – деньги за них и домой: либо на места укрепленных лагерей-стоянок, либо – на родину в Скандинавию. Норманны в тот год не справились с Туром и отступили.

Жители города поставили  св. Мартину церковь на том месте, куда они в мае 841 г. принесли святые мощи. Еще одну, большую и красивую церковь они построили в том месте, у стены, где рака с мощами стояла в ту грозную ночь, воодушевляя  сограждан и пугая врагов.

А норманны вернулись домой с награбленным добром и, рассказывая о чуде в Туре, повторяли то ли со страхом, то ли с уважением, что в земле франков нужно бояться мертвых больше, чем живых.

Другие эпизоды противостояния «людей Севера» и Франкского государства убедительно доказывают, что в земле франков налетчикам можно было бояться не только мертвых, но и живых. Не раз жители и воины, хорошо организованные, давали отпор любителям грабить чужое добро. Но, вспоминая эпизод из ранней русской истории, можно сказать и о земле франков: «Земля наша богатая, но порядка в ней нет». Но междоусобица Каролингов разрушает и порядок и, говоря общо, «государственный иммунитет» потенциально сильного государства.

 

Битва при Фонтене

 

В 840 г. умер Людовик Благочестивый. Перед смертью он разделил империю между сыновьями. После смерти Людовика против деспотизма старшего его сына, Лотаря, вооружились оба брата Лотаря, Людовик и Карл. На стороне Лотаря были католическая церковь, австразийцы и аквитанцы. Лотарь однако не решился напасть поодиночке на Людовика во Франкфурте и Карла в Орлеане. Братья воспользовались этим, и летом 841 г. они соединились близ Шадона на Марне. Братья несколько раз предлагали Лотарю мир, но он тянул переговоры и наконец объявил высокомерно, что отвергает всякие сделки. 25 июня 841 г. произошла решительная битва при Ф. Сражалась главным образом конница. Ополчение Лотаря состояло из австразийцев, фризов, саксов, италийцев, аквитанцев. В войске Людовика были баварцы и алеманы, у Карла — нейстрийцы и уроженцы Прованса. Рудольф Фульдский говорит, что произошла такая большая битва, о которой его современники еще не слыхали. Ополчением Карла командовали граф Адальгард, Нитгард (историк события) и храбрый Варин, провансалец, заклятый враг Лотаря. Они первые двинулись на врагов. В войске Лотаря было много изменников, и он потерпел страшное поражение. Говорят, что пало около 80 тысяч; в особенности много было убито аквитанских вельмож. Победители от усталости не могли преследовать побежденных, но овладели их лагерем. В числе пленных был архиепископ Равеннский Георгий, которого воины Карла совершенно обобрали. Об этой битве печально говорит Ангильберт: "Этот день, о котором проливается столько слез, не должен считаться в круговращении г., должен быть изглажен из памяти, не должен иметь лучей солнца и сияния утренней зари". От крови "ручей и болото стали красны, а поля вокруг побелели от одежды убитых". Битва при Фонтене окончательно раздробила империю; следствием ее были страсбургская клятва 842 г. и Верденский договор 843 г., создавшие формально три новых государства.

 

Восстание Стеллинга, или норманны помогают Лотарю

 

В 841 г. вспыхнуло восстание саксонских крестьян. Оно продолжалось до 843 г. Еще совсем недавно свободные саксы (фрилинги), закрепощаемые франкскими феодалами и местной саксонской знатью (эделингами), а также полусвободное сельское население (литы, лацци) устали от поборов и взялись за оружие. Восставшие («дети древнего закона», как называли их средневековые хронисты) добивались возвращения к старым порядкам, против закрепощения. Они «изгнали из страны почти всех своих господ и стали жить по старине, каждый по своему закону». Восстание подавил Людовик Немецкий в союзе с саксонской знатью и… с норманнами, которые для немецкого короля являлись меньшим злом, нежели свои восставшие сограждане.

«С древних времен они (саксы – А. П. Т.) очень часто показывали свою гордость и воинственность. Весь народ саксов разделен на три сословия: одни на их языке называются edhilingi, другие frilingi, третьи lazzi. На латинском языке это значит: благородные, свободные и рабы. Во время борьбы Лотаря с братьями благородные разделились на две части, из которых одна следовала за Лотарем, другая — за Людовиком. Так здесь обстояли дела; и когда Лотарь увидел, что, после победы братьев, народ, бывший на его стороне, угрожает отложиться, он, подгоняемый нуждой, решился искать себе поддержку везде, где только было возможно. С этой целью одним он раздавал государственные земли в частное пользование, другим раздаривал привилегии, а иным обещал в случае победы и то, и другое; также он отправил гонцов к саксам и велел обещать «фрилингам» и «лаццам», численность которых была очень велика, что, если они последуют за ним, он возвратит им закон, который они имели еще во времена язычества. Страстно желавшие этого, те взяли себе новое имя Стеллинга, собрали огромное войско, изгнали из страны почти всех господ и стали жить по древнему обычаю, каждый по закону, который был ему угоден. Лотарь призвал к себе на помощь норманнов и отдал им во владение часть христианских земель, а также позволил им грабить другие христианские народы. Поэтому Людовик был весьма озабочен тем, что норманны и славяне, как соседи саксов, могут объединиться с теми, кто называл себя Стеллинга, вторгнуться с завоевательной целью в королевство и истребить в тех землях христианскую веру; вследствие этого, как мы сказали выше, Людовик … как только мог, пытался оградить королевство от всякого несчастья, чтобы это ужасное зло не разразилось над Святой Церковью Божьей…» (Нитхард. История в четырех книгах.  В кн.: Историки эпохи Каролингов. С. 132 – 133).

 

А в это время

 

«В это же время норманны разграбили Квентовик и, двигаясь оттуда по морю, таким же образом опустошили Гамвиг и Нортунвиг. Лотарь же, отступив к Роне, оставался спокойно стоять там и, контролируя движение судов по реке, со всех сторон привлекал для своей поддержки кого только мог». (Там же. С. 133).

В 845 г. начинается новый этап агрессии норманнов, которые теперь стали нападать главным образом на территории Западно-франкского королевства.

«В том же г. во многих местах язычники наступали на христиан, но из них было сражено фризами более 12 тысяч. Другая часть их устремились в Галлию, и там погибло из них более 600 человек. Однако Карл, по причине своей [военной] праздности, отдал им многие тысячи фунтов золота и серебра, чтобы они ушли из Галлии; что они и сделали. Несмотря на это, были разрушены очень многие святые монастыри, и они увели в плен многих христиан. В то время, когда это произошло, король Людовик, собрав большое войско, отправился в поход против вендов. Когда язычники узнали об этом, они, со своей стороны, отправили в Саксонию послов, и преподнесли ему дары и передали ему заложников и просили о мире. И тот предоставил мир и вернулся в Саксонию. После же этого на разбойников (на норманнов, которые напали на Фрисландию и Галлию, - А. П. Т.) нашла чудовищная смерть, при этом также и вожак нечестивцев, по имени Регинхери, который грабил христиан и святые места, умер, пораженный Господом. Тогда, посоветовавшись, они бросили жребии, которыми их боги должны были указать им средство к спасению, но жребии упали без пользы. Когда же некий пленный христианин посоветовал им бросить жребий перед христианским богом, они это сделали и их жребий упал удачно. Тогда их король по имени Рорик вместе со всем народом язычников в течение 40 дней воздерживался от мяса и медового напитка, и смерть отступила, и они отпустили в родные края всех пленных христиан, которых имели». (Ксантенские анналы. В кн. Историки эпохи Каролингов. С. 146 – 147).

Норманнский конунг Норик был братом датского короля Харальда, изгнанного с родины. Во времена правления Людовика Благочестивого Харальд обязался защищать побережье от набегов норманнов и получил за это от императора часть земель в восточной Фрисландии. В 841 г. император Лотарь отдал ему еще и остров Вальхерен на тех же условиях. Рорик унаследовал от Харальда эти земли.

 

Можно ли было остановить норманнов?

 

Мы не спроста уделили некоторое внимание в книге о викингах императору Карлу Великому. И не спроста мы задали этот вопрос.

Да-да, нам известна старая и не верная (!) мысль о том, что история якобы не имеет сослагательного наклонения. Мы твердо убеждены в том, что история сослагательна! И это не популистский, простите, «слоган». История, а лучше сказать, движение жизни Земного шара в пространственно-временном поле представляет собой не тонюсенькую линию (как было – так было и иначе быть не могло), а напоминающую мощный канат сложную «линию жизни», туго сплетенную из разных нитей бытия, взаимно влияющих друг на друга и на весь канат, на вектор «линии жизни». Это движение «каната жизни» удивительно логично во всех своих проявлениях. Другое дело, что далеко не всем людям логика жизни нужна в те или иные моменты. А иной раз им просто лень разбираться в каком-либо пространственно-временном интервале, особенно – в том, в котором жизнь посеяла их: «Как было – так было. Как сделали – так и правильно. История не терпит сослагательного наклонения. В этом ее главная логика». Нет, не в этом!

Но для того, чтобы понять последующие, очень важные не только для Эпохи викингов рассуждения, нужно вспомнить вот о чем.

Движение жизни Земного шара, то есть мировую историю, или по терминологии Полибия, всеобщую историю нужно изучать, постоянно помня о трех уровнях: уровне фактов, уровне событий, уровне явлений.

Факт сам по себе случаен, причинно не обусловлен, точечен. Фактов бесконечное множество. Своей массой они-то и пугают хорошего человека, решившего познать историю: как много нужно всего познать! Факты отталкивают даже сильных людей. Факты дезорганизуют в том случае, если человек в познании истории полагается только на факты, забывая второй и третий уровни познания.

События являются, во-первых, следствием движения Земного шара в каком-то интервале пространственно-временного поля, во-вторых, они, как правило, сами служат причинами последующих событий. Они причинно объемны. Событий на несколько порядков меньше, чем фактов. Но это не значит, что изучать и осмысливать их в несколько раз легче, чем изучать и осмысливать хаотичное множество фактов.

Явления в жизни Земного шара имеют целый пучок причин, социальных, природных, астрономических, психологических (коль скоро Земной шар есть социально-психологический единый организм). До сих пор человечеству не удавалось достойным образом подготовиться  к достойной существа разумного «встрече» того или иного явления, хотя, как правило, они, явления, не налетают на Земной шар неожиданным ураганом. Вспомним, например, какой вред цивилизационному процессу принесло так называемое Великое переселение народов, сколько шедевров Древнего мира было загублено во всех цивилизационных центрах планеты в те страшные века, сколько всего забыли люди! Великое переселение народов – земношарное явление, которое сформировалось из пучка причин и разбросало по Земному шару столь же сложный пучок исторических установок для тех или иных территорий, на которых начиналась новая жизнь новых народов, рожденных в оргиастических бурях  утомительных войн оседлого люда с босоногими переселенцами.

В частности, в Восточной Европе на исходе Великого переселения народов стал зарождаться русский народ.

Нужно помнить еще и о том, что обычно явление в жизни страны, народа является событием в жизни планеты. Например, для Бразилии во второй половине Двадцатого века футбол – явление. Для Земного шара бразильский футбол – событие.

Эпоха викингов – крупнейшее событие, которое для всех стран и народов, куда ходили с огнем и мечом «люди Севера», являлось по сути своей явлением. Потому что викинги, не церемонясь, ставили перед правителями, а значит, и народами, вопрос ребром: жизнь или смерть? Хорошо известно, что рождение, смерть и итоги жизни для любого человека, рода, племени, государства являются главными явлениями. Все остальное – события, пусть и крупные, или факты, пусть и очень яркие, крепко врезающиеся в память не только конкретного человека, или рода, или государства, но и человечества в целом.

Приблизительно в 800 г. Карл Великий понял, что у народов Европы нет иной альтернативы: либо дать отпор «людям Севера», либо найти какой-то мирный, но точный ход во взаимоотношениях с ними, и тем самым сохранить жизнь, либо, дав слабину, погибнуть. Повторюсь, Карл Великий это понял. Более того, он всей своей деятельностью «изложил» народам Европы свой вариант сохранения жизни: создание централизованного, многонационального государства по типу Римской империи. Он монтировал свою державу в походах и войнах и в скрупулезных организационных делах. Он многое сделал для … спасения жителей и целых народов Европы. Но они не приняли его идеи. Они уничтожили детище Карла Великого спустя три десятка лет после его смерти, как раз в тот момент, когда напор «людей Севера» обрел огромную силу.

Да, вариант Карла Великого не является единственным в подобной ситуации, и великие греки в противостоянии с державой Ахеменидов убедительно доказали это. Быть может, довлеющие к самостоятельности западноевропейские народы и их вожди, помня об эллинах, избрало этот путь – тоже путь? Может быть. Только один факт забыли народы Европы из истории Греко-персидских войн: греки-то, как не воевали между собой, но во время нашествия персов все-таки объединились (пусть и не все), и устояли, и победили, и жили еще долгие века…

Да, были и другие варианты решения этой важнейшей задачи, то есть сохранения народа в условиях, схожими с условиями, поставленными перед Европой Эпохой викингов. Вспомним эпоху монгольских завоеваний XII – XIV вв. Сколько сильных племен, государственных образований и государств погибло под всесокрушающим катком войск Чингисхана, его детей и внуков! Но некоторые народы устояли. Причем используя совершенно разные, иной раз диаметрально противоположные средства и методы борьбы с этим вселенским злом. Что, например, сделал царь одного небольшого народа чам, обитавшего в Юго-Восточной Азии, для решения главной своей задачи, то есть для сохранения своего народа? Он, старый человек, мудрый, ласково встретил послов Хубилая, внука Чингисхана, одарил их, попросил их организовать встречу своих послов с великим ханом. Те согласились, вернулись к великому хану с послом. Тот пал на колени и со слезами на глазах передал повелителю огромной державы просьбу своего царя: «Очень тебя прошу, сохрани мой народ. Все, что пожелаешь, сделаю!» Хубилай был тронут. Он ответил послам: «Я оставлю в живых ваш народ. За это вы дань будете платить мне: 20 слонов в год». Что такое 20 слонов по сравнению с тем, что просил у великого хана царь народа чам? – это пустяк. А народ чам живет по сей день.

Разве не вариант решения царской проблемы?

Один из вариантов.

Не самый пригодный для тех, кто мечтает не просто выжить, но жить свободно. Один из вариантов!

Их много. И – вот почему история сослагательна! – подобные ситуации на Земном шаре в разные времена и в разных регионах повторялись довольно часто. И каждый правитель и каждый народ искал и, к сожалению, не всегда находил тот путь, который приведет его к высшей цели, т. е. даст ему достойную возможность выжить в тяжкой ситуации, преодолеть все тяготы и жить полнокровной и свободной жизнью.

История ставила и ставит, и будет ставить перед народами и государствами подобные задачи. И плох тот правитель, и наивен тот народ, который живет по принципу: авось пронесет нелегкая.

Рассказывая о подвигах и деяниях «людей Севера» в разные периоды Эпохи викингов, мы заодно проследим, какие же средства и методы избирали в противостоянии с ними те или иные народы, и каких целей они достигли. Кроме этого мы обязательно ответим себе и читателям на вопрос: «Чего же, в конце концов, добились «бродяги моря»? Каких вершин они достигли в делах войны и мира?»

Итак, начнем наш рассказ с главных поставщиков «бродяг моря».

 

Дания. Хронология

Заселение территории Дании человеком началось с юга в эпоху позднего палеолита, сразу после отступления ледника. В эпоху неолита (с 3000—2500 гг. до н. э.) распространяются земледелие и скотоводство. Период бронзы (приблизительно 1500—400 гг. до н. э.) достиг в Дании исключительного расцвета. В это время значительное развитие получил торговый обмен.. В последние века до н. э. — начале н. э. у германских племён (ютов, англов, герулов, хаудов и др.), населявших территорию Дании, первенствующее значение приобрело оседлое земледелие, постепенно распространялось железо. В середине V в. началось переселение англов и ютов в Британию, а на территорию Дании в V - VI вв. переселились даны (от них страна получила название Дания), которые, сливаясь с остатками ютов и древних племён, постепенно стали преобладающим племенем в Дании. В конце VIII – начале IX вв. основными социальными слоями в Дании были свободные общинники — бонды, родовая знать и рабы. Датчане, участвовавшие в походах викингов, нападали на северные прибрежные районы франкского государства, направлялись в Англию (во 2-й половине IX в. завоевали Северо-Восточную Англию), Северную Францию (участвовали в её завоевании в начале X в.). В «эпоху викингов» начинается политическое объединение Дании. Первый легендарным королем Дании был Сигурд, живший в VIII в. В конце VIII – начале IX вв. конунг Гудфред (Годрик) (умер около 810 г.) осуществил первую попытку объединения Южной Дании. В Южной Ютландии возник один из наиболее важных центров транзитной торговли на путях из Западной Европы в Скандинавию и на Восток через Балтику — Хедебю (Хайтабу).

Харек I реальным конунгом стал лишь в 826 г., до этого правил воевода Харальд Хравн (Ворон), принявший христианство вместе со своей дружиной.

С давних времён Дания разделялась на 5 областей, каждой из которых правил свой конунг: Северная Ютландия, Южная Ютландия, Сёлунд, остров Фюн, Сконе (полуостров, самая южная часть нынешней Швеции). В начале 60-х годов IX века пресеклась династия конунгов Южной Ютландии и Харек II, конунг Сёлунда, перенёс свою резиденцию в Хёдебю, оставив за себя ярлом на Сёлунде легендарного Рагнара Лодброка вместе с его не менее легендарными сыновьями (Бьёрн Железнобокий, Сигурд Змей в Глазу, Ивар Бескостный, Хальфдан и Уби) в поселении Хлейдр, что в Роскильде фьорде.

Территория каждого ланда делилась на хереды, в каждом из которых собирался свой тинг. Тинг в Хедебю имел своего законоговорителя. В компетенцию тинга входили все судебные вопросы, за исключением религиозных. Тинг не решал вопросы о преступлениях против конунга, его семьи и имущества - этими тяжбами занимался сам конунг.

Одним из ярлов конунга Харека был Рёрик Ютландский, которого часто отождествляют с Рюриком из русских летописей. Известен его неудачный поход в Прибалтику и Курляндию в 850 г. Однако далеко не все историки ставят знак равенства между Рёриком Ютландским и Рюриком.

 

Хёдебю

Город в Дании. На латыни «Слиесторп». У германцев – Слезвик (от названия фьорда - Слес). Основан в VII в., как небольшое поселение. В 808 г. конунг Годрик разрушил и сжег город Мекленбург, а его жителей (преимущественно, купцов и ремесленников) насильно переселил в Хёдебю. Это послужило огромным толчком к развитию поселения. Через не полных 40 лет город разросся почти втрое.

В IX в. Хёдебю не имел значительных укреплений, потому что на Данию сухопутным путем могли напасть только германцы. До X в. Данию защищал с юга гигантский земляной вал Даневирке. Хёдебю был самым южным городом Дании, что подвергало его постоянным «набегам» христианских миссионеров. Так, в 850 г. сюда прибыл некий Ансгар, монах из монастыря Корбей. Его миссионерская деятельность имела успех, и в 853 г. конунг Харек I разрешил Ансгару в Хёдебю христианскую церковь.

В период экспансии викингов город был одним из важнейших торговых пунктов Северной Европы, связывавших страны Балтики и Востока с Западной Европой. За обладание Хёдебу шла борьба между датчанами, немцами, шведами, славянами, норвежцами, которая завершилась разрушением города. Археологические исследования (под руководством немецкого археолога Г. Янкуна, с 30-х гг. 20 в.) обнаружили следы военного и торгово-ремесленного поселения, гавани и укрепления, окружавшего Хёдебу.

История этого города напрямую зависела от дела викингов. И таких городов и крупных поселений в «веере викингов», в зоне их набегов, их влияния было много.

«Хедебю был уже старинным поселением, когда туда прибыл Охтхере; он, возможно, существовал уже более 100 лет, хотя в первое время это был всего лишь небольшой поселок. В 808 году король Дании Годфред уничтожил славянский город под названием Рерик (возможно, вблизи современного Любека), вынудив тем самым купцов перенести оттуда свою деятельность в Хедебю (который тогда назывался Слисторп). За век поселение существенно разрослось. Позднее Хедебю был укреплен мощной полукруглой оградой, которая, как считается, была сооружена около 900 года, когда городом владели шведы. С юга он был защищен валом короля Годфреда – Даневирке. К середине X века почти вся земля вокруг был застроена; новые дома выросли над старыми могилами и поселениями, и это был период чрезвычайного процветания Хедебю. Постепенно город стал увядать, и после того, как в 1050 году его захватили норвежцы, а в 1066 году он был сожжен вендами, поселение было заброшено…» (Жаклин Симпсон. Викинги. Быт. Религия. Культура. М., 2005. С. 114). В этой книге можно прочесть об истории города несколько подробнее.

 

Швеция. Хронология

Человек появился на территории Швеции относится в VIII – IX тыс. до н. э. Около 3-го тыс. до н. э. население, занимавшееся ранее охотой и рыболовством, перешло к скотоводству и земледелию. Примерно во 2-м тыс. из континентальной Европы на территорию Швеции вторглись скотоводческие племена (предположительно, индоевропейские по языку), подчинившие коренных жителей. В 1500—500 гг. до н. э. начался процесс имущественного, и социального расслоения. В первых вв. н. э. на территории Швеции жили северогерманские племена свионы (свеи), гауты (гёты, ёты) и др. Племена и союзы племён подчинялись власти военного вождя (конунга). Они вели торговлю с Римом и его германскими провинциями, с V в.—с франками, фризами, западными (поморскими) славянами, народами восточной Прибалтики. Шведы и жители Готланда, самого большого острова в Балтийском море, ныне принадлежащего Швеции) стали расселяться по близлежащим странам Балтики задолго до 700 г. Они основывали колонии на территориях современных государств Латвии, Литвы и Эстонии и, возможно, в Финляндии. Шведские викинги совершали набеги в конце VIII — середине XI вв. на соседние земли, а также на Русь, Византию, волжских булгар и хазар, Арабский халифат. Торговыми центрами на Балтике стали первый шведский город Бирка (основан около 800 г.), а несколько позже о. Готланд.

 

Норвегия. Хронология

 

Человек появился на территории Норвегии в послеледниковый период. Население расселялось вдоль моря, занимаясь охотой, рыболовством, на Севере — добычей тюленей. В эпоху неолита произошло смягчение климата, шире распространились поселения. Переход к железному веку (с середины I-го тыс. до н. э.) сопровождался развитием земледелия, установлением более прочной оседлости. В этот период на территории Скандинавского полуострова расселились германские племена (на Севере кочевали племена саамов). В IV в. н. э. в Скандинавии появляются новые германские племена (ругии, хорды). Приблизительно к 800 г. норвежцы утвердились на Оркнейских и Шетландских островах. А затем они пришли на Фарерские острова, из-за чего их покинули ирландские отшельники. Колонизация этих островов норвежцами продолжалась с перерывами столетие.

 

Тьодольф Мудрый из Хвинира

 

Норвежский скальд, живший в IX в. и упоминаемый в ряде древнеисландских источниках как скальд Харальда Прекрасноволосого. Хвинир, современное название Квинесдал, - местность, расположенная в юго-западной части Норвегии. До наших дней дошло два его больших произведения: «Перечень Инглингов» и «Хаустлёнг», хвалебная песнь, в которой описаны сцены из мифов, изображенных на щите, подаренном поэту прославляемым. В «Перечне Инглингов» автор использовал события V-IX вв. Этот труд является единственным источником по древнейшей истории Швеции.

В одном из источнике рассказано следующее. Харальда Прекрасноволосого околдовала финка Снэфрид. После ее смерти чары разрушились, конунг прогнал от себя своих сыновей, которых она родила ему. Одного из них, Гудрёда Блеска, воспитывал Тьодольф, которого сын финки и попросил заступиться за него и своего брата перед Харальдом. Скальд пришел к конунгу и продекламировал ему свою очередную вису по этому случаю. Харальд тут же ответил своей висой. Конунгу понравился этот поэтический экспромт диалог, впрочем, обычный в Скандинавии в те века, и он смилостивился. Через некоторое время Гудрёд Блеск собрался уезжать от Тьодольфа, в доме которого он жил, но знаменитый скальд предостерег его, сказав сохранившуюся до наших времен вису. Хозяин пытался убедить знатного гостя в опасности путешествия по бушующему морю. Молодой человек не послушал воспитателя и погиб.

Особенно важны нам две его, ниже цитируемые висы, которые говорят, в частности, о том, что шведские конунги уже в VII в. ходили в Страну Эстов, и что среди самих шведов шла распря. Это висы из «Перечня Инглингов».

 

Виса о гибели Ингвара

Шведский конунг Ингвар из пода Инглингов в начале VII века отправился в грабительский поход в Страну Эстов. Поход был неудачным. Конунг погиб, его похоронили в кургане на берегу моря. Тьодольф Мудрый из Хвинира сочинил об этом такую вису:

 

Йдет слух,

Что Ингвара

Эсты-де

Зарезали.

В стане вражьем

Эстов рать

Мужа-де

Замучала.

Веет вал

Князю свейску,

Сам поет

Светлую песнь.

(Поэзия скальдов. СПб., 2004. С. 8).

 

Виса о гибели Ингьяльда

В середине VII в. во время очередной распри Ингьяльд, внук Ингвара, был окружен в шведском местечке Рэннинге крупным войском противника. Поняв, что сопротивляться бесполезно и не желая попадать в план, он поджег палаты своего лагеря и сгорел вместе со всеми своими воинами.

 

Ингьяльда же

Преясного

Вор дома,

Дымовержец,

Во Рэннинге

Горячими

Пятами стал

Топтати.

(Вор дома – огонь)

(Там же).

 

Альбион. Хронология

В 750-800 гг. валлийцам удалось остановить продвижение короля Мерсии –  Оффа на юг и остановить его на рубеже между реками Вен и Ди.

В VIII в. викинги прошли через Аландские острова в Ботнический залив, стали все смелее отрываться от прибрежной полосы, представляющей собой замысловатую бахрому фьордов, очень удобных для жизни... весьма ограниченного количества людей.

Валлийцам удалось остановить англосаксов на западе острова на рубеже Форта и Клейда. Здесь Белое знамя (белый дракон) захватчиков не смогло одолеть красное знамя валлийцев.

«В 753-м, в пятнадцатый год правления короля Эдберта, в пятый день до январских ид, случилось затемнение солнца. В скором времени, в тот же год и месяц, в девятый день до февральских календ, произошло затмение луны, и она закрылась ужасным черным щитом, как незадолго до того солнце». (Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов». СПб., 2001. С. 196.).

В 753 г. у берегов Англии появились викинги. Она напали на остров Танет и ограбили его. В том же г. викинги высадились в Уэссексе, где правил король Биртрик. Фогт короля по доброму обычаю пошел встречать гостей. Он не знал, что это за люди. Они убили его. Это было первая жертва «из тысячи тысяч павших потом от меча норманнов», - написано в английской хронике. В том же г. три корабля викингов пристали к берегам Мерсии. И опять грабеж, смерть ни в чем не повинных людей и огонь. Король Мерсии Оффа быстро собрал войско, атаковал налетчиков, одержал победу, взял несколько человек в плен. Они вели себя смело. Они сказали королю, что их отряд выполнял разведывательные задачи и что скоро сюда нагрянет большое войско викингов. Оффа отпустил пленников со словами: «Передайте своим вождям, что пока я здесь король, любой наш враг получит тоже, что и вы». Дерзкие викинги уважали смелость и благородство. Мерсия пострадала в будущих налетах «людей Севера» в меньшей степени, чем ее соседи по Альбиону.

«Около тридцати лет после этогов Англии замечались странные явления в атмосфере: видели огненные полосы, драконов, ужасные молнии и другие чудесные явления, которые по верованиям того времени, толковались как знамения, предрекавшие великие бедствия и гибель множества людей». (Стрингольм А. Походы викингов. М., 2006. С. 19).

Около тридцати лет предоставили «благородные» викинги обитателям Альбиона для того, чтобы подготовиться к страшной беде. Но – удивительно! – никто на острове всерьез о грядущем не думал. Точно также вели себя 470 лет спустя русские князья после битвы при Калке в 1223 г. до монгольское нашествия, которое началось в 1237 г. Подобная беспечность дорого обходится народам и государствам!

В 787-797 гг. набеги викингов заметно участились. Забегая вперед, можно сказать, что и новая опасность не сплотила альбионцев. Они сражались между собой, с англосаксами, которых вполне уже можно было называть альбионцами, и с викингами, которые, в свою очередь, занимали земли Альбиона и тоже через несколько лет превращались в альбионцев, участвуя в распре. Удивительно не то, что здесь так активно дрались люди с людьми, а то, что они при этом очень много работали, создавали огромные богатства, которые, надо сказать, сыграли в трагедии 1066 г. не последнюю роль.

В 793 г. викинги напали на остров Линдисфарн, о чем говорилось выше, и опустошили церковь и монастырь св. Кутберта.

В 802 г. королем Уэссекса стал Эгберт. В 787-800 гг. он жил при дворе Карла Великого, тщательно изучил военное дело франков. Вел войны с соседями, укрупняя свое государство.

Хорошо известно, что в те века мобильных телефонов не было. Но наверняка Эгберт и другие вожди Альбиона, да и люди попроще, знали о том, как в 810 г. Карл Великий встретил вторжение на территорию Фрисландии  крупного войска данов во главе с королем Готфридом, у которого одних кораблей было чуть более 200. Налетчики ограбили прибрежные острова, ворвались в Гронинген, разграбили и сожгли город. Фризы пытались сопротивляться, но трижды потерпели поражение в сухопутных битвах. Победители наложили на них ежегодную дань в 100 фунтов серебра. Кстати, это серебро хорошо влияло на демографическую динамику викингов. Их жены хорошо рожали. Награбленное мужьями добро помогало им растить детей - будущих викингов. Злая обратная связь действовала в семьях «людей Севера»: чем больше награблю, тем больше жена родит детей, тем больше у нас будет хороших воинов. Узнав о дерзком нападении, Карл Великий выехал из Ахена к побережью, осмотрел разрушенные селения и приказал создать сеть укреплений, строить во всех гаванях мощные корабли. Он решил, что без сильного флота справиться с викингами невозможно. И это, по нашему мнению, был первый шаг. Если бы Карл Великий пожил до 865 г., то, вполне возможно, что он, прекрасный походоводец, один из лучших походоводцев мировой истории, принял бы решение посылать отряды на викингов! И бить «людей Севера» их же оружием. Было такое в истории, было. И подобные ходы помогали, например, китайцам в жестоком противостоянии их с хунну. История щедра по отношению к людям не ленивым.

Наверняка все «обижаемые» викингами народы знали, что Карл Великий дал в тот раз отпор викингам, которые, увидев, что на берегу их встречает хорошо организованное войско, мягко говоря, дали деру. Хороший пример, однако! Что мешало европейцам и впредь встречать непрошенных гостей также?

В 823 г. в битве при Элландуне Эгберт разгромил войско Бирнвульфа, короля Мерсии.

В 825 г. он поссорил Мерсию, Кент Эссекс, затем Суссекс и Нортумбрию, став первым королем Англии в 829 г.

В 832 г. крупное войско викингов захватило и ограбило остров близ юго-восточного берега Англии. Много добычи взяли разбойники, но … для таких людей много добычи не бывает. 35 кораблей викингов вошли в устье реки Карр в Дорсетском графстве. Здесь добычи было гораздо больше. Король Уэссекса Эгберт собрал войско встретил жестокого врага на поле близ Каргама. Битва продолжалась весь день. Потери с той и с другой стороны были огромные. Но викинги устояли. А значит, и добычу они привезли в родные края большую.

В 833 г. даны возобновили налеты на Альбион.

В 835 г. войско викингов высадилось в Корнваллисе. Местные племена присоединились к ним. Англосаксы разгромили их союзные войско.

В 836 г. в Дорчестере высадились даны. Они нанесли поражение войску Эгберта. Началась долгая война англичан с данами.

В 837 г. в битве при Генгестдуне Эгберт победил данов. «Бродяги моря» ретировались, но получив подкрепление из Скандинавии отправились в Ирландию, о которой мы поговорим чуть ниже.

В 839 г. Эгберт умер, и королем англосаксов становится Этельвульф, человек благочестивый, но правитель слабый. Он правил страной до 858 г. В год его воцарения 33 корабля викингов вошли в гавань Гамтуна (современный Саутгемптон в Хэмпшире). Но правитель округа, альтерманн Вульфгирд, хорошо организовал оборону, и налетчики отступили не солоно хлебавши. Однако возвращаться домой без добычи они не могли. Их никто бы не понял на родине, их не поняли бы жены и невесты. Они взяли курс на Портсмут, разгромили здесь войско альтерманна Этельгельма – и был грабеж. Затем они победили войска альтерманна Геребрита в южной части графства Кент – и был грабеж. Затем был город Линкольн, столица Линдсея, крупная победа налетчиков в Восточной Англии.

До этого викинги обычно возвращались домой. Теперь они стали активно обживать острова, окружавшие с Севера, со стороны Шотландии, Гебридские и Оркнейские острова.

И налеты на Альбион участились.

В 851 г. альтерманн Цеорль одержал победу над викингами в сражении при Венбури в Девоншире, но в том же г. флот в 350 кораблей вошел в Темзу. Викинги захватили и разграбили Кентербери и Лондон, затем разгромили войско короля Мерсии, но при Оклее Этельвульф одержал над ними победу, правда, ценой огромных потерь. И как ту не вспомнить царя Пирра и его знаменитую Пиррову победу!

Викинги отошли на остров Танет, быстро обжились здесь, к ним прибыло подкрепление. Они нападали на Шотландию, на земли пиктов, и страх царил на Альбионе. Шотландский король Константин пытался заключить с «людьми Севера» мир, предлагая им очень выгодные условия международной торговли, но викингам не нужна была торговля. Грабеж давал им гораздо больше.

И – вот еще одна загадка! Как мы уже сказали, Эпоха викингов продолжалась от Линдисфарна до Гастингса около 300 лет. Три столетия обитатели Альбиона (и другие народы Европы!) постоянно, не покладая рук, работали, создавали материальные богатства, причем, огромные! Иначе бы викинги к ним не хаживали. Работали-то европейцы хорошо, а вот защитить плоды своего труда – не умели. В чем тут дело? Вспомним знаменитый «поход 10 тысяч греков», блистательно описанный Ксенофонтом, одним из учеников Сократа. Самое упорное сопротивление грекам, прорывавшимся из центра державы Ахеменидов в Элладу, оказали горные племена кардухов и таохов. Жили они бедно-пребедно, в землянках, в труднодоступных горных районах. Питались абы-кабы, одевались абы-кабы. Но как обороняли они свою землю! Как тяжко было великим воинам-грекам одолеть их, между прочим, с единственной целью: поскорее пройти горы, оторваться от погони. Они ничего даже не просили у кардухов и таохов, они готовы были заплатить тем за возможность пройти их территорию без боя. Но – нет! Кардухи и таохи продемонстрировали чудеса героизма.

В чем тут дело? Почему бедные горцы так защищали свою бедную землю, а жители, например, Альбиона, так и не смогли организовать отпор викингам в 793 – 865 гг. и в 865 – 1066 гг. и в конце концов почти все они были уничтожены нормандцами Вильгельма Завоевателя? Вот вопрос, который должны задавать себе все нормальные граждане своих стран, между прочим, не дожидаясь, когда социально-политическая ситуация на Земном шаре обретет в очередной раз черты, схожие с той, в которой оказалась Европы в конце VIII в.

В 855 г. Этельвульф совершил путешествие в Рим, после чего установил сбор «лепты Святого Петра».

В 858 г. королем англосаксов стал Этельбальд. Он правил по 860 г.

С 860 по 866 гг. англосаксами правил Этельберт.

Эгберт Великий

Эгберт Великий (? – 839 г.), первый король Англии, соединивший 7 англосаксонских владений в 800 – 836 гг. В молодости должен был бежать из Уэссекса и жил при дворе Карла Великого в 787 – 800 гг. Здесь он научился военному искусству франков. Вернувшись на Альбион, Эгберт присоединил к Уэссексу Корнваллис (Корнуолл). Затем он решил покорить Мерсию, в которой после смерти короля Оффы царила междоусобица. В 823 г. Эгберт в союзе с ост-саксонским королем одержал победу над войском короля Мерсии Бирнвульфа в битве при Элландуне и через два года захватил Мерсию а вместе с ней и королевства Кент и Эссекс, находившиеся в зависимости от Мерсии. Вскоре он присоединил Суссекс и пошел в Нортумбрию, таны (вожди) которой признали его верховенство над собой, испугавшись могущества Эгберта. Еще через некоторое время ему покорился остров Мона (Ангельси). Присоединяя независимые государства, Эгберт сохранял их права и обычаи, и поэтому, как считают специалисты, ему удалось сделать это относительно быстро и без крупных и долгих войн. Его объединительная политика нашла поддержку у церкви. Еще при жизни Эгберта, в 836 г., неподалеку от города Дорчестера высадились прибывшие из Ирландии датчане, после чего начались их регулярные пиратские налеты на Альбион. Эгберт в тот год проиграл им битву. Но в  837 г. он разгромил непрошенных гостей в сражении при Генгестдуне.

Сын Эгберта Великого – Этельвульф (? – 858 г.), англосаксонский король в 839 – 858 гг., воевал против датчан и в 851 г. нанес им большое поражение в битве при Оклее. В 855 г. он совершил путешествие в Рим, после чего установил в Англии сбор «лепты св. Петра».

 

Легенда о Талиесине

 

В легендах о барде Талиесине много чудного, невероятного, но в них же — много правды, сокрытой от читателя волшебными сюжетами, сказочными превращениями. Легенды о Талиесине в XIV веке были собраны валлийским священником. Вот одна из них.

У могущественного бретонского вождя племени был сын, по имени Эльфин, которому ничего никогда не удавалось. Долго горевал отец, не зная, чему приписать постоянные неудачи сына, наконец, посоветовался с друзьями и отдал ему рыбные тони на морском берегу, попытался в последний раз дать возможность сыну проявить себя.

Посетив свою тоню, Эльфин увидел, что в ней нет ни одной, даже мелкой рыбки, хотя весной ловы в этом месте всегда были хорошие. Опечаленный он собрался уходить и вдруг заметил что-то черное на плотине у шлюза. Ему показалось, что это — кожаный мех. Один рыбак сказал:

— Видно, нет тебе ни в чем удачи. В этой тони каждый год первого мая ловилось множество рыбы, а нынче только и вытащил ты, что кожаный мех.

Подошли они к берегу и увидели корзину, плетеную из ивовых прутьев и покрытую кожей. Подняли крышку, удивились: в корзине спал младенец. Проснувшись от солнечного света, он открыл глаза, улыбнулся и протянул к людям маленькие ручонки.

— О таль-иёсин! — воскликнул рыбак, что на бретонском языке означает прекрасное чело.

— Таль-иёсин! — повторил Эльфин, вынимая ребенка из корзины и прижимая его к груди. — Так и назовем его — Талиесин!

Держа младенца на руках, эльфин сел на коня и поскакал домой. Он не мог удержаться от слез, глядя на ребенка и раздумывая о своих постоянных неудачах. Вдруг ребенок запел, песня удивила и утешила седока.

— Полно плакать, Эльфин, — пело дитя, — отчаяние горю не поможет. Полно лить слезы! Не всегда ты будешь несчастлив. Бог посылает человеку богатства и со дна морской пучины, и с высоких горных вершин, и из волн речных. Хотя я слаб и мл, а придет время, когда я буду тебе полезнее множества рыбы.

Эльфин приехал домой веселый.

— Что же ты поймал? — спросил отец.

— То, что гораздо получше рыбы, — отвечал сын.

— Да что же такое?

— Я поймал барда.

— Барда?! На что же он может пригодиться? — печально возразил отец.

Тут Талиесин сам вступился за себя:

— Бард будет ему полезнее, чем тебе твоя тоня.

— Ты уже умеешь говорить, малютка?! — воскликнул изумленный вождь племени.

— Я скорее сумею говорить, чем ты меня спрашивать, — возразил на это Талиесин и запел:

— Мне известно все: и прошедшее, и будущее.

Эльфин отдал Талиесина на руки доброй кормилице, и с этого дня в течение двенадцати лет счастье не оставляло его дома.

Когда Талиесину минуло тринадцать лет, Мэльгун, король гвенедский, пригласил к себе Эльфина на праздник. Праздник приходился на Пасху, и потому торжество было великое: столы ломились под тяжестью блюд, и вино лилось рекой. Когда гости порядочно подгуляли, послышались преувеличенные похвалы хозяину.

Есть на свете король славнее Мэльгуна, — король, у которого и барды искуснее его бардов, — говорили гости, — и воины храбрее, и лошади быстрее его лошадей, и борзые лучше его борзых? Нет, такого короля не найдешь в целом свете!

Такая лесть не понравилась Эльфину.

— Конечно, — сказал он, — трудно тягаться с королем, но у меня есть бард, который всех королевских бардов лучше.

Барды Мэльгуна, и двор, и гости ужаснулись от неслыханной дерзости, донесли об этом королю. Он велел бросить Эльфина в тюрьму и держать в цепях до тех пор, пока тот не докажет, что бард его мудрее бардов короля.

Узнал об этом Талиесин, явился ко двору в праздник, когда король по обыкновению созывал на пир всех знатных, вошел в зал и спрятался в угол, мимо которого проходили придворные, отправляясь на поклон к королю. Когда мимо проходили барды, он строил им гримасы, на которые те не обращали внимания. Останавливаясь перед королем, чтобы приветствовать его, они почему-то лишались дара слова. Король велел им петь, но барды вместо этого делали гримасы и бормотали что-то непонятное. Король подумал, что они пьяные, и в гневе обратился к главному из них, Гейнину, требуя объяснить поведение бардов и угрожая страшным наказанием.

Гейнин пал к ногам короля и сказал:

— Не вино виновато. Мы не пьяны. Нас попутал бес, который сидит в углу, приняв на себя вид ребенка.

Мэльгун призвал к себе Талиесина, спросил его, кто он такой и откуда  явился. Ребенок отвечал:

— Я главный бард Эльфина. Звездное небо — мне родина. Никому не известно мое происхождение, а мне известно все: и прошедшее, и будущее.

Король изумился, вспомнил, как Эльфин нагло хвалился своим бардом, приказал Гейнину состязаться с Талиесином в пении.

Едва Гейнин открыл рот, чтобы исполнить песню, как вдруг смешался, стал корчить смешные рожи и бормотать невнятные слова. Мэльгун грозил ему, метался, словно разъяренный лев во все стороны, приказывая бардам петь, умоляя их не срамиться перед бардом его подданного, но все придворные барды делали то же, что и Гейнин. Наконец Мэльгун обратился к Талиесину:

— Вижу могущество твое. Но чего ты от меня хочешь? Зачем пришел сюда?

— Я пришел, чтобы освободить моего благодетеля из твоих оков. Знай, что много заключается тайной силы в моей песне. Стоит мне только запеть, и ни камни, ни железные цепи — ничто не устоит против моей песни. А тебе я скажу, что будет с тобой за твое высокомерие.

И он запел грозным голосом песню:

— Вон поднимается на море страшное диво, вон несется оно сюда наказать короля Гвенедского: и лицо, и глаза, и волосы его пожелтеют, как золото! Смерть ему, неправдивому! Сами боги несут страшную кару, поднимая ее могучим дыханием со дна пучины на гордого Мэльгуна.

Чуть только он произнес последние слова, как с моря вместе с сокрушительным порывом ветра налетел на дворец громадный водяной столб и разбился о его стены. От страшного удара пошел по всем покоям треск и гул. Король и весь двор выбежали из дворца.

— Скорее освободите Эльфина и ведите его сюда! — закричал в ужасе Мэльгун.

Привели Эльфина и отдали его Талиесину, который тут же спел такую сладкую песню, что «цепи сами собой упали с его благодетеля».

Вот что рассказывает народная легенда. «Теперь обратимся мы от сказок, — предлагает в своей книге П. Н. Полевой, — опишем личность барда такой, какой она является в древних бретонских памятниках и в его собственных песнях».

Талиесин родился в первой половине VI века. Лучшие историки согласно утверждают, что родиной его был Кумберланд, а не Валлис, как думают валлийские летописцы. Отец его, Ионис, пожелал дать сыну хорошее воспитание и поручил его св. Кадоку, который основал в южной Англии школу для туземного юношества. В школе Талиесин сошелся с Гильдом, который впоследствии прославился как ревностный христианский проповедник и бил причтен к лику святых. Несколько лет провели они вместе, окончили школу. Святой наставник призвал к себе Талиесина и Гильда, благословил их и дал им следующий мудрый совет:

— Дети мои! Трудно жить на свете, и много нужно в жизни осторожности. Послушайте меня. Когда вам придется говорить, рассудите, во-первых, о чем вы говорите; во-вторых, как вы говорите, в-третьих, с кем вы говорите, в-четвертых, в чью пользу вы говорите; подумайте, что выйдет из ваших слов и кто может стороной слышать вашу речь. Соблюдая такую осторожность в речах, вы никогда не подвергнетесь никакому несчастью.

Друзья расстались и пошли в жизни по разным дорогам.

Талиесин однажды ловил рыбу с лодки неподалеку от берега. На него налетели морские разбойники. Горько было ему, когда с борта их ладьи он увидел, как родные берега исчезали в туманной дали. В бурную ночь он воспользовался удобным случаем, отвязал свою маленькую лодку от разбойничьей ладьи и пустился в море, захватив с собой деревянный щит вместо весла и решив скорее умереть, чем жить в тяжкой неволе. Долго море носило его, наконец, выкинуло на побережье, принадлежащее Эльфину, сыну Уриена, могущественного и доблестного вождя бретонского.

Ум, знания и поэтические способности Талиесина изумили Уриена и его двор. Талиесину он дал клочок земли, поручил воспитание своих детей и сделал главным придворным бардом. Талиесин привязался к нему, не покидал Уриена всю жизнь, оказывая ему важные услуги.

Время правления Уриена было временем торжества бретонцев над внешними врагами, саксами, пиктами и скоттами. Воины Уриена почти не снимали с себя кольчуг и шлемов, не выпускали из рук оружия. Уриен всем подавал пример в битвах и трудных переходах, ему легче было переносить трудности, потому что с ним был Талиесин, который подкреплял его мужество сладкозвучными песнями, награждал похвалами его подвиги.

Когда воины сходились в бою, Талиесин ободрял соратников, становился в первых рядах и, воспевая подвиги предков, побуждал воинов к таким же подвигам. Но когда завязывалась лютая сеча, в которой со звуком мечей смешивался громкий нескончаемый хор предсмертных стонов и воплей ярости, Талиесин удалялся на ближайший холм и с его вершины зорким взглядом следил за битвой. Ничего не ускользало от его взора. Светлое, торжественное вдохновение овладевало им, помогая сочинять живые, пламенные песни.

Легко было а сердце утомленных воинов, весело было им слушать после боя новую песню певца, когда под открытым небом располагались они у ярко пылавших костров и подкрепляли истощенные силы круговым рогом меда, оплетенным серебряными обручами.

С неподдельным восторгом говорил бард о богатой поживе бретонцев, почти по пальцам пересчитывая быков, коров, лошадей и прочую добычу. Все песни заключал он обращением к Уриену, которому говорит в одной из них, что: «Перестанет улыбаться, когда Уриена не будет в живых», а в другой прибавляет: «Какое мне дело до того, любят ли меня все короли Севера или нет, когда все мое высшее благо заключается в тебе, Уриен, свет мой. В день твоей смерти скорбь пойдет по пути перед тобой, когда смерть посетит тебя, она придет и ко мне».

Эти похвалы могут показаться лестью тому, кто позабыл, что Уриен был освободителем отечества.

Горько оплакав кончину Уриена, Талиесин не покидал его сыновей, но вскоре они пали в битвах, а бард, покинутый всеми, лишившись лучших своих радостей, удалился в Валлис, на берег озера Кернарвона, где один из начальников клана подарил ему небольшой клочок земли и хижину. Печальный, одинокий, сидел он часто на берегу и в глубокой горести повторял: «Горе мне! Я видел, как облетели цветы, я видел, как отсохла ветвь, носившая их».

Пришла наконец и старость с ее недугами и слабостью. Наследники вождя, приютившего барда, не пожалели старого человека, отняли у него хижину и землю. Бесприютным сиротой покинул он Валлис.

В несчастии невольно вспомнил он беззаботное детство, мудрого наставника и св. Гильда, друга, с которым разлучила его жажда славы и бранные тревоги. Но друг был далеко: вместе с частью бретонского населения он переселился в Арморику. До Талиесина дошли слухи о том, что в Арморике царствует мир и спокойствие, тогда как около себя он видел лишь грубую силу и тягость иноземного владычества. И захотелось ему, беспомощному, отдохнуть от тревог и бед. Он сел на первое судно, отплывавшее в Арморику, и покинул берега своей родины.

Где он умер? Спокойно ли? Об этом ничего не известно.

Так заканчивает повествование о знаменитом барде Талиесине П. Н. Полевой в своей книге.

 

Добрый Эльфин, не печалься!

Прок сыщи в том, что имеешь;

От печали нету проку,

Она в горе не подмога.

Тем, кто молится усердно,

Бог пошлет вознагражденье.

______

 

Не место у престола

Тем, чьи коварны думы,

Чьи помыслы лукавы,

Чьи ложь и злоязычье

Хотят сгубить невинных

И обелить виновных.

______

 

Так молчите же, ничтожные рифмоплеты,

Что не в силах ложь отличить от правды!

Если б вы дорожили правдивым словом,

Знал король бы цену своим деяньям…

______

Если вы настоящие барды,

Испытавшие вдохновенье,

Почему вы молчите, видя,

Что неправду король содеял?

______

 

Из «Поношения бардов»

 

Бард неискренний лживую сложит песню

И хвала, что возносит бард суетливый,

Тщетна и мимолетна, как в небе дымка;

И пусты их речи и труд напрасен.

Их слова опорочить спешат невинных,

Запятнать целомудрие честных женщин

И невинных дев, подобных Марии;

Клевета стала целью их жалкой жизни.

(Перевод В. В. Эрлихмана)

 

 

Ирландия. Хронология

Как уже сказано выше, через год после налета на остров Линдисфарн викинги ворвались в Ирландию, опустошили остров и близлежащие малые острова. Ирландцы впервые столкнулись с этими людьми, которых потомки Кухулина называли чужеземцами, поделив их на белых, черных и островитян. Кроме этого, викингов здесь называли «мореходами», «северными пиратами» или восточными людьми.

Не получая достойного отпора, с каждым годом увеличивали численность своих отрядов. С каждым годом все чаще на землю Ирландии приходил жестокий враг. В 818 г. «восточные люди» заняли в Ирландии две области. Островитяне повели с ними упорную борьбу.

В 820 г., согласно «Войне гойделов с чужеземцами», «океан излил на Ирландию такие потоки чужеземцев, что не существовало ни гавани, ни пристани, ни крепости, ни укрепления, где не было бы кораблей викингов и разбойников. На острове не осталось клочка земли, «который не был бы наводнен викингами». Но уже здесь они вели себя не как налетчики! Скандинавы строили укрепления, форты, поселения капитальные –  они приехали сюда жить. Имели ли они право на эту землю? Кто может ответить на этот вопрос удовлетворительно, то есть удовлетворив и ирландцев, и скандинавов? Никто не ответит.

В 827 г. викинги подошли к городу Армаг. До этого ни одному врагу не удавалось взять город ни приступом, ни изнурительной осадой. Викингов не испугали крепкие стены и сильное войско противника. Трижды они врывались в город, изгнали епископа Фарнана, пленили аббата, и уж богатств они награбили здесь много.

В 836 г. викинги основали первое поселение в Дублине.

Потерпев жестокое поражение в 837 г. от короля Эгберта в Англии, викинги с ожесточением подраненного, но не раздумавшего жить и побеждать зверя ворвались в Ирландию, и дали они здесь волю своим звериным инстинктам! Город Муйридгл викинги разграбили, Уанхайл опустошили, а уж сколько они бед сотворили в монастырях, слабо укрепленных, сколько монахов сожгли! Войско Лейнстера потерпело поражение от налетчиков, и те ограбили Армаг, Лимерик, Лисмор. Они врывались в церкви и монастыри, опустошали их дочиста, брали даже священные сосуды и другие реликвии и драгоценности. Верховный король Ирландии Конквовар, узнав о страшной беде своих соотечественников, умер с горя. Верховный король! Великие воины ирландцы, которым, если верить книге «Похищение быка из Куальнге», были известны секреты воинского искусства, ничего не могли сделать с дикими и яростными викингами. Но почему же? – А потому, что почти всю свою воинскую энергию, весь свой опыт и силу они тратили на междоусобную борьбу! Верховный король имел очень слабую власть в Ирландии.

Еще раз придется повторить: «люди Севера», хоть и жестокие, и звероповадные, проявили в начале Эпохи викингов, проявили по отношению ко всем народам Европы благородство: они дали своему противнику время для того, чтобы подготовиться к войнам.

В конце 30-х годов IX в. два флота викингов по 60 кораблей вошли в устья рек Бойне и Лиффи, к ним присоединились находившиеся в Ирландии их сограждане. Один отряд викингов отправился в Дрогеду, другой – в Дублин. Исход этого налета был, к несчастью для ирландцев, обычным: грабеж, гибель людей, огонь.

В 839 г. норвежец Тургейс (Торгисль) основал в Арме, главной христианской святыне Ирландии, штаб-квартиру. Он стал общепризнанным «королем всех чужеземцев Ирландии». Язычники0викинги разграбили все христианские церкви и монастыри. Жена «короля всех чужеземцев Ирландии» обосновалась в монастыре Клонмакнойс. Здесь же она пророчествовала с алтаря. Викинги построили в Дублине, Уэксфорде, Уотерфорде, Лимерике и Корке хорошо укрепленные гавани, откуда они ходили в грабительские походы к западному побережью Франции и Испании. Эти города процветали. Но пока ученые не имеют материальных свидетельств того, что викинги, говоря современным языком, развивали инфраструктуру близлежащих земель. Им вполне хватало грабежа.

Все попытки ирландцев победить норвежцев заканчивались неудачей. И причиной тому была распря, как, впрочем, и в других странах Европы, куда устраивали налеты люди севера. В середине IX в. в Ирландии разгорелись ожесточенные схватки между норвежцами и данами – новыми завоевателями. Даны заключили военный союз с ирландцами, нанесли норвежцам крупное поражение. Но из Норвегии прибыл флот во главе с Олафом Белым, и норвежцы выбили данов с острова. На острове появляются новые колонии захватчиков, откуда они все чаще отправлялись в военные походы.

К концу IX в. норвежцы и даны колонизовали остров Мэн и другие области Шотландии, Камберленда, Уэстморленда, Ланкашира и Чешира.

 

Испания. Хронология

Человек появился на территории Испании приблизительно в 400 тыс. — 100 тыс. лет до н. э. О высоком развитии племён Южной и Восточной Ииспании в эпоху мезолита свидетельствуют наскальные росписи, распространённые от Лериды до Кадиса. В последних веках V-го тысячелетия до н. э. Испания вступила в эпоху неолита. Первые неолитические поселения земледельцев и скотоводов возникли на Средиземноморском побережье; в глубине полуострова ещё долго существовали охотничьи племена. Эпоха энеолита (3-е — начало 2-го тысячелетия до н. э.) на Юго-Востоке Испании развивалось меднорудное производство, создавались мегалитические постройки, керамика с типичной формой колоколовидных кубков. В бронзовом веке обитатели Юго-Восточной Испании  строили свои поселения на вершинах холмов и укрепляли их каменными стенами. Согласно античной традиции, древнейшим государством на территории Испании был Тартесс (существовавший в начале 1-го тысячелетия до н. э.). С VII в. до н. э. началась систематическая колонизация южного и восточного побережья Испании финикийцами (колонии Гадес, Ибгу и др.) и греками (Эмпории, Майнака и др.). В период перехода между 700 и 500 до н. э. складывается культура иберов, распространённая на побережье Средиземного моря. В V - III вв. до н. э. на территории Испании расселились кельты, пришедшие на полуостров через Пиренеи. В результате смешения кельтов с иберами возникла племенная группа кельтиберы. К концу III в. до н. э. (к началу 2-й Пунической войны) большая часть территории страны оказалась под властью Карфагена. К началу II в. до н. э. карфагенян вытеснили римляне. В 197 до н. э. Рим объявил Испанию своим владением, разделив её на 2 провинции — Испания Ближняя и Испания Дальняя. Местное население упорно боролось против римского завоевания (восстание лузитан во главе с Вириатом 147—139 до н. э., Нуманцийская война 143—133 до н. э. и др.). В 21—19 гг. до н. э. покорение Испании римлянами было завершено. В 409 г. сюда вторглись вандалы, аланы, свевы, которые образовали в северо-западной части Испании королевство свевов. В борьбе с вандалами и свевами римские власти использовали поддержку королевства вестготов, В 425 г. вандалы и аланы были оттеснены на юг Испании, а в 429 г. – ушли в Африку. Большая часть Пиренейского полуострова осталась в подчинении испано-римской знати, формально признавшей власть Западной Римской империи.

Во 2-й половине V в. вестготский король Эйрих (правил в 466—484 гг.), разорвав союз с Римом, захватил почти всю территорию Пиренейского полуострова, за исключением северо-западных областей, где обосновались свевы, и Севера, населённого независимыми племенами басков. После утраты вестготами в начале VI в. большей части Галлии центр Вестготского королевства переместился в Испанию, столицей его в середине VI в. стал г. Толедо. Но в численном отношении вестготы оставались меньшинством населения полуострова (не более 3—4% ). В 585 г. вестготы присоединили к своим владениям государство свевов, в начале VII в. завершили отвоевание испанских территорий у византийцев (утвердившихся на Юге полуострова в 554 г.). Влияние испано-римских магнатов (светских и церковных) увеличилось с переходом короля вестготов Рекареда (правил в 586—601 гг.) из арианства в католицизм. Сепаратистские тенденции магнатов, внутренние усобицы способствовали ослаблению военной мощи государства вестготов. В 711—718 гг. почти вся территория Пиренейского полуострова была завоёвана арабами (точнее, арабами и берберами, получившими впоследствии общее название — мавры), вторгшимися из Северной Африки. На завоёванных территориях арабы образовали эмират, входивший в состав халифата Омейдов, которые в 756 г. основали независимый Кордовский эмират, а в 929 г. – Кордовский халифат. Наибольшего могущества арабское государство достигло при Абдаррахмане III (правил в 912—961 гг.). В 1031 г. Кордовский халифат распался на множество мелких эмиратов. Ещё в VIII в. на Севере Пиренейского полуострова возникли центры сопротивления арабам. В 718 г. местные ополчения нанесли  маврам крупное поражение в битве у Ковадонги и образовали королевство Астурию. Так началась Реконкиста, т. е.  отвоевание народами Пиренейского полуострова земель, завоеванных маврами. Другим центром Реконкисты являлась Наварра. В середине IX в. она добилась независимости. Третьим опорным пунктом Реконкисты стала Испанская марка – территория между Пиренеями и р. Эбро, завоёванная франками в 785—811 гг.

 

Норманны на Пиренейском полуострове

 

Норвежские викинги, используя опорные базы на островах Северной Атлантики, осуществляли дерзкие налеты на побережье Франции, Испании, ходили в Средиземное море.

В 844 г. викинги ворвались в Лиссабон, разграбили город. Затем они опустошили Севилью Кадис. Один арабский историк написал об этом так: «Море, казалось, заполнили темные птицы, сердца же наполнили страхом и мукою». С награбленным добром и пленными налетчики отплыли на север.

Арабы быстро снарядили корабли для погони. Они догнали викингов, победили их, пленили многих и вешали викингов в Севилье на пальмах, рубили головы головорезам с Севера дикого. Арабский эмир отослал двести голов пленных в Северную Африку, успокоив союзников, трепетавших от страха.

Пятнадцать лет викинги не решались входить в теплое Средиземное море.

 

Италия. Хронология

Человек стал заселять территорию Италии в эпоху палеолита. Наиболее древними племенами, населявшими Апеннинский полуостров, являлись лигуры, этруски и сиканы в Сицилии. Постепенно во 2-м — 1-м тыс. до н. э. на большей части Апеннинского полуострова распространились индоевропейские племена италики. Латины и  сабины (принадлежавшие также к группе италиков) стали основателями Рима…

В 568 г. в Северную Италию пришли лангобарды. Они изгнали и истребили значительную часть рабовладельцев. Конфискованные земли были разделены между земледельцами-завоевателями. Временно основным производителем стал свободный крестьянин. Однако часть римской крупной земельной собственности (с рабами и колонами) все же сохранилась. Под влиянием римской частной собственности усилилось разложение лангобардской общины, был ускорен процесс формирования класса зависимого крестьянства и класса феодалов. Часть Италии оставалась под властью Византии (Равеннский экзархат, Пентаполис, Римский дукат и земли Южной Италии). В 751 г. Равеннский экзархат захватили лангобарды, затем – франки. В 756 г. король франков Пипин Короткий подарил папе территории Равеннского экзархата, Римского дуката, Пентаполис. В результате образовалось теократическое государство пап – Папская область. В 774 г. государство лангобардов завоёвал Карл Великий. В 781 г. было образовано Итальянское королевство, королём которого стал сын Карла Великого Пипин.

 

Как угодить Карлу Великому?

 

Лев III (750 – 816 гг.), римский папа с 795 г. В своей политике опирался на Карла Великого, но тот был сильнее его и полностью подчинил Льва III. Чтобы угодить королю франков, римский папа добился от римлян присяги в верности Карлу Великому, признав тем самым себя вассалами повелителя франков. Это не понравилось римским аристократам да и простолюдинам тоже. В 799 г. они подняли мятеж, обвинив высшее духовное лицо римской церкви в страшных грехах. На помощь Льву III подоспел вездесущий Карл. В 800 г. римский папа клятвой очистился от предъявленных обвинений, а Карл, воспользовался заминкой в стане бунтарей, подавил мятеж. В том же г. добром на добро ответил Лев III, короновав своего благодетеля как римского императора.

 

Ошибка Хастинга

 

В 859 г. флот из 62 кораблей под командованием Хастинга прошел Гибралтар, очутился в Средиземном море. Конечно – грабеж. Но не по мелочам, а по-крупному мечтал грабить Хастинг. Он направил флот в Италию. Ему хотелось взять Рим.

Жители одного из богатых приморских городов западного побережья Апеннин, увидев в прекрасный солнечный день множество трепещущих на ветру алых парусов, ужаснулись 0 викинги! Хастинг, изумленный красотой и величием города, понял, что это Рим, Вечный город, очень богатый город. Хоть и грабили его за последние столетия готы, вандалы, прочие искатели чужого богатства, но золото и богатый люди словно примагничивались к Риму.

Хастинг приказал воинам взять город. Жители отразили несколько атак. Вождь викингов понял, что штурмом крепость не взять. На долгую же осаду у него не хватало времени. Но возвращаться домой без добычи он не мог. У него, у всех викингов были семьи, дети. Хастинг помнил, как в детстве мать ему рассказывала о страшном, бытовавшем в давние времена в родном краю обычае убивать новорожденных, которых не могли прокормить бедные семьи. А таких семей становилось все больше.

Однажды возмутились юноши: сильные, выносливые, они не могли обзавестись семьями, иметь детей столько, сколько им хотелось. Но если наша земля, сказали они, скудна, значит надо искать другие земли. А если там кто-то нам помешает, значит … Значит смерть, и горе вы принесете другим народам, как когда-то наши земляки, готы, ответили молодым людям старцы. Но остановить юношей они не могли.

Хастинг полностью поддерживал отцов и дедов, которые, будучи юношами, сели на корабли и ринулись в европейские страны и на острова близ Европы. Он не знал и не хотел знать, прав ли он. Некогда было думать о мелочах. Перед ним лежал богатейший город Европы, великий Рим, мечта всех пиратов. Город был сказочно богат.

… Хастинг внезапно скончался.

Через послов викинги сообщили епископу о том, что их вождь умер, что перед смертью он перешел в Христову веру и просил похоронить его по христианским обычаям. Епископ поверил пиратам, разрешил внести гроб с телом Хастинга и пропустить несколько человек из его свиты в город. У народов Европы в борьбе с язычниками-викингами было  одно очень мощное средство: христианская вера. Люди надеялись и верили, что, приняв христианство, викинги изменятся.

Гроб с телом внесли в храм. И Хастинг внезапно «ожил», выпрыгнул с мечом в руке из гроба, убил епископа, а викинги из его свиты бросились открывать ворота. Несколько мгновений в храме царило всеобщее смятение. Викингам этого хватило. Они перебили стражу, распахнули ворота. Город они разграбили подчистую. И тут только Хастинг узнал, что это вовсе не Рим, а обыкновенный провинциальный городок Луна. И совсем озверел пират, приказал сжечь красивый город. Добычи, однако, и здесь викинги захватили много, жены морских разбойников были довольны.

 

Мы рубились мечами

 

Он этого никак не ожидал - он был пленен! Со всех сторон на него накинулись воины врага, обхватили за руки. Он не смог стряхнуть с себя так много людей - он очень устал. Они повели его по полю боя, ему не хотелось смотреть вокруг себя, много друзей погибло в том бою. Он закрыл глаза, но споткнулся о кочку, чуть не упал, повис на крепких руках. Его ударили в лоб, голова зашумела, он открыл глаза.

Его привел в небольшой замок, старый, мрачный, бросили в темницу. Глаза не сразу привыкли к темноте. Он успел сказать первый стих:

Мы рубились мечами,

Когда я, еще молодой,

Ходил на восток

Готовить пир кровавый

волкам.

И в ту великую битву,

Где я отправлял толпами

В чертог Одина

Весь народ Гельсингии.

Оттуда наши корабли

Принесли нас к устью Вислы:

Там мы копьями пробивали

кольчуги

И мечами рассекали щиты.

Песня лилась свободно из усталой груди, глаза увидели черный рисунок стен. Пока только стен.

... Сына норвежца и дочери вождя одного из датских племен, обитавших на небольшом островке Северного моря, звали Рагнар, Кожаные штаны. Почему его так прозвали? Штаны из прекрасно выделанной бараньей кожи шерстью вверх носили как нижнее белье все люди севера в том веке - шел век девятый, боевой. Но кличка Кожаные штаны пристала к Рагнару еще в юности, почему? Очень красивые сшила ему мать штаны. Он не выдержал, забыл, что уже не ребенок, похвалился сверстникам. Они смеяться в открытую не стали - боялись Рагнара. Сильный он был, дерзкий. Уже в тот день, когда мать ему сшила штаны из мягкой нежной кожи с белой короткой шерстью, он мечтал только об одном: скорее бы отправиться в поход!

- Рагнар - Кожаные штаны! - с робостью крикнули друзья, и ему почему-то понравилось это имя.

Может быть, потому что вечерами он часто видел мать свою за работой: шила - старалась она ему штаны, а отцу шила она теплый, легкий плащ. Такие плащи редко кому удавалось сшить, хотя и покрой, и секреты стежков и швов, и выделки кожи были известны всем женщинам острова. Не мать Рагнара придумала это. Но рук таких не было у других жен, сестер, невест, и матерей. Руки у матери Рагнара были умные, нежные. Все она делала лучше других. И сын любил ее. И сыну понравилось, что его прозвали Рагнар Кожаные Штаны.

Он пошел в свой первый поход с отцом на легких ладьях двухпарусных. Они напали на такой же, как и у них, остров, красивый и небольшой, взяли хорошую добычу и отправились домой. Пели песню "морских разбойников", гудела в такт волна, ветер тихо повизгивал. Хорошее настроение было у всех. Но встретились на пути им такие же "морские волки", был быстрый бой. У врага было больше людей и больше ладей. Их "морской король" умело руководил боем, окружил противника и направил свою ладью на ладью отца Рагнара. Сын видел, как меняются глаза его отца, "морского короля", сильного, твердого в намерениях человека. Сначала страсть и радость боя бесились в глазах отца Рагнара яркими зайчиками, затем - а враг уже приблизился к его ладье - злость, и вдруг - отчаяние, и вдруг - страх. Сын видел все. Он не верил, он не узнавал отца, которым всегда гордился. Теперь отец проигрывал поединок, бой вождю напавших на него "морских разбойников", и страх подкрался к его глазам. Рагнар ничем не мог помочь отцу: враг окружил ладью, в которой дрался сын. Он дрался хорошо - убил троих. Отец его дрался вяло, и сын - боясь себе сознаться в этом! - ненавидел отца за страх.

Потом он ненависть свою хотел убить, он не знал, что ненависть бессмертна, что она сильней его, злей, ехидней. В самые неподходящие минуты она налетела на него:

- Ты помнишь, как бился больной твой отец!? Как страшно ему было умирать? Как не хотел он, чтобы враг взял добычу, которую он собрал для тебя? Как крикнул он, уже умирая: "Сын, уходи! Беги от врага! И отомсти ему! Ты помнишь, как упал, пронзенный копьем, твой отец, как слетел с плеч его плащ, сшитый твоей матерью, - ты все помнишь!"

Ладья, на которой бился с врагом Рагнар, вышла из боя и полетела в родные края. Сын попытался повернуть ее назад, но старый Сигвард, друг отца, остановил его: "Я выполняю наказ и просьбу моего вождя. Он так мне сказал до похода. Не мешай. Взятое смертью не вернешь. Ты должен отомстить за отца! Помни об этом".

Рагнар, совсем юный, бритву не держал в руках, но мечом уже владел уверенно, отвернулся от старого воина. Тот не мешал ему, лишь угрюмо буркнул:

- Мы уйдем. Наша ладья быстра. Отец дал мне эту ладью. Ты должен отомстить врагу. Я помогу тебе.

Без добычи, без отца, без песен радости вернулся на остров Рагнар, и дела у него пошли очень плохо. Не сразу удалось ему выполнить наказ погибшего родителя. Трудно было набрать крепких воинов для такого дела, боевого: не шли люди к тому, у кого боевая жизнь началась с поражения. И враги пользовались этим. Через несколько лет после гибели отца Рагнар утратил все владения, все богатство. Жил бедно. Похоронил мать. Она оставила ему прекрасный плащ и кожаные штаны. В тот грустный день пришел к нему старый воин, друг отца, с тремя сыновьями, сказал:

- Они выросли. Они пойдут с тобой в поход на восток.

Рагнар снарядил три ладьи на последние сбережения, но для хорошего дела этого не хватало. Старик помог ему вовремя. Его сыновья послужили приманкой для других: пошли к Рагнару воины. Первый его поход завершился очень удачно: много богатств привез на остров Рагнар. И воины выбрали его "морским королем", и он их не подвел. Походы, битвы, грабеж, богатство - что еще нужно "морским разбойникам" для счастья?! Хорошая жена. Пора настала привести в богатый дом хорошую жену. Красивых девушек на севере Европы всегда было много, и умных, и спокойных (зачем "морскому королю" сварливая жена?!), и богатых, и знатных. Но мало кто из них мог шить такие нежные и теплые штаны из бараньей кожи и надежные, теплые, уютные плащи, как то делала мать Рагнара. Дочь одного из королей местных племен, Аслауга могла. Он взял ее в жены. И не ошибся. Она родила ему трех сильных сыновей. Они росли быстро. А он ходил в походы, бился, побеждал, богател, завел крупное хозяйство.

Через тридцать лет он так разбогател, что задумал изменить тактику войны, построить вместо легких ладей крупные морские корабли, оснастить их по-современному, чтобы двинуться с войском на самый большой остров в Северном море - на Альбион. Скрывать свои замыслы от других "морских королей" Рагнар не стал. Дело-то серьезное, остров большой, богатый. В одиночку, конечно, можно пощипать прибрежные селения и города, но на крупную операцию, на войну, лучше идти вместе. Так говорил Рангар многим вождям. Не все поняли его, хотя дела на севере Европы подсказывали им, что пришла пора серьезных дел. Что же могло им подсказать такой вывод? Какие-такие дела? Обыкновенные, мирские, самые что ни на есть семейные! Много воинов-детей-сыновей рожали жены данов, норманнов. Они быстро вырастали, мужали, им не хватало места на островах, им надоело слушать в зимние вечера рассказы о подвигах отцов, о походах викингов. Они сами рвались в море. С другой стороны - и все "морские короли" понимали это - надоело викингам, данам и норманнам драться между собой. Не дело это. Из одного края люди. По одному морю плавают. На востоке, на западе, на юге от Скандинавии лежат богатейшие земли...

Идея Рагнара все же пугала многих. Даже жена Аслауга отговаривала его от опасного шага. Он никого не слушал. Даже жену. Она, предсказательница (на севере женщины часто этим путанным делом) устала убеждать мужа и принялась за другое свое любимое занятие: стала шить Рагнару кожаные штаны и плащ. Рагнар тем временем строил корабли, вел переговоры с другими вождями, пытался убедить их. Он построил два огромных корабля.

... Глаза его уже совсем освоились в темноте. И Рагнар ужаснулся, и испугался собственного страха. Он давно понял, что страх это смерть, что любой твой враг (будь-то бездомная собака или воин, испытывающе смотрящий на тебя) чует твой страх и становится от этого сильнее, увереннее. Рагнар, пытаясь справиться с собственным страхом, отпрянул назад, прижался к дубовой двери, крикнул громко, пугая всех, пугая собственный страх:

Мы рубились мечами

В тот день, когда я видел

Сотни умирающих

Людей, простертых

На песчаном мысе

Берегов Англии.

Кровавая роса

Сбегала с мечей, Стрелы свистели

Навстречу бойцом.

Я радовался этому,

Будто возле меня

Сидела любезная.

...Рагнар все-таки собрал крупное войско и отправился в поход. Провожала его жена, провожали сыновья. Они остались дома. Он не обиделся на них и на тех, кто не поддержал его в том деле. Он был мудр - гг. пришли мудрые к нему, пять десятков лет исполнилось Рагнару. Он понимал, что людей убедить может только удачный пример.

Большие корабли, вскинув над китообразными телами крылья парусов, взяли курс на запад. Быстро бежали они по морю, быстро растворялось в сладком воздухе моря сомнение. Люди с гордостью смотрели на Рагнара. Он победил себя. Они победили себя! Берега Зеленого острова показались на горизонте. Рагнар во всем прав! Здесь, на Альбионе, невиданные богатства, щедрая земля. Пора перебираться сюда, занимать богатые земли для себя, для своих сыновей.

Большие корабли бежали к берегу слишком быстро. Их нужно было приостановить, чтобы спокойно войти в хорошую бухту. Но никогда раньше не управляли такими тяжелыми судами викинги. Они не смогли удержать их, похожих в упрямом своем беге на диких кабанов.

Первый корабль напоролся на подводные скалы. Раздался страшный скрежет разорванных досок и парусов. Закричали в страхе люди, загоготали чайки. Второй корабль наткнулся на острый каменный нож под волнами моря. Неудача?

Ошибка опытного морехода, не подготовившего людей, не обучившего людей управлять тяжелыми кораблями могла привести к трагедии. Но люди спасли дело Рагнара. Они прыгали в воду, плыли к берегу, достигали спасительной земли, собирали уцелевшее вооружение, строились в походные колонны. Рагнар осмотрел потрепанное войско, сказал:

- У нас ничего нет, кроме рук, кроме оружия. Мы должны воевать.

- Мы будем воевать! - крикнули все до единого.

Другого выхода у них не было. Они пошли по земле Нортумбрии с неодолимым желанием драться, грабить и побеждать. Первый бой против крупного войска противника они выиграли.

... Рагнар победил в себе страх, снял с плеч изодранный плащ, приготовился к неравному бою и громко крикнул:

Мы рубились мечами

В тот день, когда я сломил

Молодого вождя,

Гордого своими кудрями.

С утра он привык ходить

К девкам, прохлаждаться со вдовами.

Какая же участь храброго,

Если не смерть в первом ряду?

Скучно живет тот,

Кто не ранен в боях.

Человек должен идти

На человека,

Должен нападать,

Должен отражать

... По Нортумбрии шли викинги, нападая на слабо укрепленные селения, жестоко расправляясь с теми, кто оказывал им сопротивление. О неожиданном вторжении Рагнара вскоре узнал король Нортумбрии Элла. Он быстро собрал крупное войско, встретил врага в долине небыстрой реки, дал бой. Прекрасно зная местность, Элла выгодно расположил свои войска. Рагнару некогда было думать о диспозиции. Он сходу атаковал противника, надеясь первым же ударом сокрушить нортумбрийцев. Но их сказалось слишком много. Они сдержали натиск, атаковали викингов с флангов, и вскоре стало ясно, что бой завершится полным разговором иноземцев.

Рагнар, однако, сражался до последнего. На нем были кожаные штаны, плащ, сшитые Аслаугой, кольчуга. Воины Эллы никак не могли подобраться к нему. Он убил много нортумбрийцев. Все сделало время. К концу дня оставшиеся в живых викинги прекратили сопротивление, руки устали держать оружие, опустились беспомощно руки.

Рагнар дрался дольше всех, и больше всех воинов врага поразил он. И тоже устал. На него налетели со всех сторон нортумбрийцы, завалили вождя викингов на землю, сняли с полуживого кольчугу. Кожаные штаны оставили. И бросили в темницу.

... Он вскрикнул от боли, но голос его не дрожал, не просил пощады, как обычно бывает, когда даже сильные люди, не выдержав боли, кричат на радость палачам - врагам. В грозном реве Рагнара Кожаные Штаны нортумбрийцы услышали дикую радость боя, и эта радость дрожью страха отозвалась в сердцах победителей. Побежденных, пленных, она взбодрила, порадовала.

- А-ах! - еще раз взвыл вождь, и вновь свирепый его голос услышали люди. Он песнь свою продолжил в экстазе боя:

Мы рубились мечами.

Теперь я знаю, что люди -

Рабы судьбы: они

Повинуются приговору фей,

Властвовавших их рождением.

Когда я пустил на море

Мои корабли, я думал

Насыщать волков,

А не думал встретиться

С концом моей жизни.

Но радуюсь, вспоминая,

Что мне приготовлено место

В чертах Одина.

Там, за великим пиром,

Будем пить пиво

Полными черепами.

Голос Рагнара прорывался сквозь тяжесть дубовой двери, метался от камня к камню путанных сырых коридоров, а вслед за песней летели звуки смертного боя. Вождь викингов вел неравный бой со змеями. Клубок этих тварей увидел он в углу темницы, когда привыкли глаза к темноте. Змеи несколько секунд вели себя спокойно, но вдруг зашевелились - он уже пел свою песню - потянулись из угла к нему.

Не боялся он в жизни змей. Они его боялись, это знали все. Порою, на заболоченном каком-либо островке, куда забредали по делам своим ладьи Рагнара. Он, увидев змею, спокойно подходил к ней, хватал за хвост, дергал ее, как кнут, и бросал дохлую под ноги. Немного змей погубил он на своем веку, гораздо больше людей пало от его меча, но все друзья знали: змеи его боятся.

Теперь в темнице они не боялись Рагнара. Он увернулся, схватил одну из них, уронив при этом плащ на каменный пол, тряхнул кнутом гадину, кинул ее в угол, откуда ползли на него в бой еще несколько тварей. Первый раз вскрикнул Рагнар, когда потянулся за плащом: змея оказалась рядом, укусила его за руку. Он, озверев от боли, от злости, поймал ее, "щелкнул" кнутом, отбежал от двери, увидел еще одну тварь, извивающуюся под порогом. Окружили Рагнара змеи!

Мы рубились мечами.

Если бы сыновья Аслауги

Знали мою муку,

Если бы знали они,

Что змеи обвивают

Терзают меня,

Они бы полетели на бой.

Мать, которую я покинул,

Дала им храбрые сердца.

Ехидна прокусывает

Мне грудь, сосет сердце.

Я побежден. Но надеюсь,

Вскоре копье одного из

Сыновей пронзит

Сердце Эллы.

 

Тревожным рокотом катилась песня боя по закоулкам мрачного замка:

Мы рубились мечами

В пятидесяти одной битве.

Есть ли на земле король

Славнее меня?

Смолоду я учился

Обагрять железо кровью.

Нечего плакать

О моей смерти.

Пора мне кончить.

Посланные Одином Богини

Зовут меня. Иду.

Сяду в первых рядах

Пить пиво с Богами.

Жизнь моя прошла,

Умираю, смеясь.

Вот зачем нужна была тебе песня, Рагнар? Пить с богинями пива хочешь ты, сидя в первых рядах и смеясь? Да, ты достоин сидеть в первых рядах, ты великое дело сделал для тех, кто сомневался, не решался. Сиди, Рагнар, в первых рядах и смейся с огромной медной чашей пива в руках.

Может быть, кто-то из дотошных фактологов скажет, что не Рагнар Кожаные Штаны сочинил "Песню мести", а такой-то и такой-то скальд. В самом деле, человеку, днем сражавшемуся с сильным врагом, а вечером принявшему смертный бой со змеями, сложно сочинить - по ходу битвы с ползучими тварями! - такую прекрасную песню. Но разве в авторстве дело?! Дело - в песне! Она вырвалась из темницы, сбежала из замка, устремилась по волнам суровых северных морей на восток. От острова к острову, от фьорда к фьорду, от человека к человеку бежала песня мести. Призыв Рагнара взбудоражил данов, норвежцев, викингов. То, что не смог сделать человек, сделала его песня. Вскоре 8 морских королей и 20 ярлов собрали огромную союзную армию и отплыли в Нортумбрию мстить.

Они так мечтали поскорей начать дело, что сбились с курса и попали в Эст-Англию. Это не огорчило пришельцев. Они смело высадились на берег, оборудовали лагерь, навели контакты с местными племенами. Те приняли их хорошо, надеясь, что даны помогут им в борьбе с англосаксами. Местные вожди снабдили иноземцев провиантом, фуражом. Даны подождали подкреплений и только после того, как прибыли дополнительные войска, двинулись в столицу Нортумбрии город Йорк.

Осберт, король Эст-Англии, и Элла не стали отсиживаться за крепкими стенами столицы, вышли в поле атаковали врага. В этой битве сражались три сына Рагнара, все союзные короли и ярлы. Долгое время шла равная борьба. Люди устали. К Элле и Осберту могло подойти подкрепление.

И вдруг младший сын Рагнара крикнул:

Он рубился мечами

В пятьдесят одной битве.

И средний сын Рагнара подоспел брату, ловко работая мечом:

Есть ли в людях король

Славнее его?

И старший сын Рагнара запел вместе с ними:

Смолоду он учился

Обагрять железо кровь!

А затем и все войско данов закричало хором песню. Она заглушила шум мечей и свист стрел, стоны и вздохи раненых. Только песня. Только песня вела теперь в бой, мстила врагу.

Король Осберт погиб, его воины дрогнули. Подались назад. Элла сопротивлялся упорно, отражал на своем фланге атаки противника, но проиграл битву и попал в плен. Лучше бы он пал в бою! Даны придумали ему такую пытку, что ни петь, ни думать, ни кричать, он был не в силах.

Неудачный поход Рагнара, а затем и крупное вторжение данов на Альбион стали началом долгой, изнурительной борьбы англосаксов с новым врагом, которая продолжалась с кратковременными перерывами около двухсот лет: с 865 - 870 годов по 1043 год, когда на английский престол сел Эдуард Исповедник.

 

Разведка боем

Приблизительно столетний период истории викингов (с середины VIII в. по 865 г.) вполне можно назвать разведкой боем. Да, налеты были дерзкими, повторялись они с нарастающей частотой, с постоянным увеличением численности отрядов «людей Севера». Целых сто лет викинги вели эту кровавую «разведку», предоставив правителям всех европейских государств возможность выработать стратегию и тактику борьбы с налетчиками.

Почему правители этого не сделали?

Потому что, практически, во всех странах Европы в те века буйствовала распря? – Да и поэтому. Но не только междоусобица повинна в бездействии сильных мира сего. Например, в Германии она тоже мешала людям жить, но последующие события говорят, что в X – XI столетиях норманны не так часто терроризировало эту страну. Почему? Потому что их останавливали «кровные узы»: германские племена не хотели воевать с германскими народами? – Нет, это объяснение не верное. Например, на Пиренейский полуостров «люди Севера» тоже не рисковали вторгаться в X – XI вв., хотя внутриполитическая ситуация здесь была очень сложной и в связи с Реконкистой, и в связи с той же распрей, которая не обошла стороной и этот благодатный уголок планеты. В чем же дело? Почему норманнам «полюбились» Франция, Альбион, Ирландия, и почему они все реже и реже ходили на Пиренейский полуостров и в земли Германии, которая, следует помнить, вела все эти десятилетия «поздней эпохи викингов» упорную борьбу с венграми и в которой уже родилась могучая идея «Дранг нах Остен» (Натиска на Восток»): и та, и другая заботы германских королей и императоров отнимали у них и у их подданных очень много энергии и сил, материальных и физических? Сложно однозначно отвечать на эти вопросы. Хотя один ответ напрашивается сам по себе: борьба в арабами на Пиренейском полуострове и борьба германцев с венграми и с «Дранг нах Остен», во-первых, делали сильными воинов и войска в целом, во-вторых, что немаловажно, не способствовали укреплению материального положения жителей. Налетчикам, известно, нужны только богатства. Если их нет, то отправляться в опасные плавание нет и необходимости. Налетчиков всегда манила и манить будет роскошь, богатства. И в дальнейшем, в рассказах о Нормандском завоевании Англии Вильгельмом Незаконнорожденным мы обоснуем это мнение.

Вдумчивый читатель может задать себе и автору следующий вопрос: а какие же у европейских правителей и обитателей имелись возможности и средства, и способы противостояния мощному, быстро крепнущему урагану, уже зародившему на Севере Европы?

На этот вопрос отвечать легче, особенно тому, кто знаком с военной историей Земного шара.

Китайцы, помнится, использовали разные средства в упорной, многовековой борьбе с хунну и другими кочевыми племена, барражировавшими в степях севернее Поднебесной. Это и система крепостных сооружений (Великая Китайская стена), и подкупы вождей кочевников, и … и создание по примеру кочевников небольших мобильных отрядов для грабительских налетов на территорию противника. Нужно уметь бить врага его же оружием! Да, кочевников не так-то просто бить их же оружием, что прекрасно иллюстрирует история неудачного похода Дария из династии Ахеменидов в Северное Причерноморье в конце VI в. до н.э. Но норманнов так бить можно было: вы устраиваете налеты на наши земли, мы будет грабить ваши земли. И грабить, и убивать ваших людей, и насиловать ваших женщин, и брать в плен тех, кого можно хорошо продавать на невольничьих рынках Средиземноморья, Малой Азии и т.д. Почему-то европейские правители не решились использовать и это средство для борьбы с «людьми Севера». Почему? Потому что христианская вера им не позволяла этого делать?

Первые сто лет «эпохи викингов» ставят перед думающими людьми много вопросов. И отвечать на них нужно в начале XXI в., хотя бы потому что «история повторяется»…

 

 


 

Глава V. Веер викингов

От Рагнара Кожаные Штаны до Харальда Сурового

(ок. 865 – 1066 гг.)

Веер викингов

 

Жесткий веер викингов распахнулся во второй половине IX в. на огромной территории планеты Земля. Он был сработан не из тонких пластин сандалового дерева и нежной рисовой бумаги, но из упругой воли суровых людей, и даже легкое его колыхание порождало не прохладные волны воздуха, но дикий ураган человеческих страстей. Викинги. Люди Севера. Дети скандинавских фьордов. Верные отцы. Заботливые мужья. Поэты. Уже озверевшие от людской крови, уже опьяненные жаждой легкой наживы, уже потерявшие вкус к долгой жизни бросились по «листьям веера», по маршрутам своих давних и недавних предков грабить, убивать, умирать в геройском упоении (все они считали себя героями).

Исландия, Гренландия, «Виноградная страна» (Америка). Англия, Ирландия. Франция, Португалия, Испания, Гибралтар – страны Средиземного моря. Центральная Европа. «Варяжский путь» – по Днепру в Черное море. Волжский путь – на Каспий. Северо-восточный путь – до Северной Двины. Не знали покоя и пощады от викингов страны и народы.

Но воевали дети фьордов не ради войны и даже не только ради наживы. Скандинавия, страна чудесных сказок, их родина, и острова Балтийского и Северного морей не могли прокормить всех своих детей. С оружием в руках они отвоевывали себе жизненное пространство. Сначала небольшие поселения, затем – целые земли и страны. Оседая на земле, вчерашние головорезы-язычники менялись до неузнаваемости, становились благочинными христианами…

Дания. Хронология

 

В период с 865 по 896 гг. датчане завоевали Северо-восточную Англию.

В 911 датские викинги завершили завоевание Нормандии.

Приблизительно в 936 г. датчане построили вал Даневирке для обороны страны от германских нашествий.

В середине X в. образовалось единое датское королевство с королевской резиденцией в Еллинге, в Центральной Ютландии (короли Горм Старый, умер около 950 г., его сын Харальд I Синезубый, умер около 985 г.). Датское королевство включило полуостров Ютландия, острова Датского архипелага, а также Сконеюжную, наиболее пригодную для земледелия часть Скандинавского полуострова.

В 1000 г. началась датско-норвежская война. В морской битве при Свольдере датский флот одержал победу над флотом норвежцев и датчане завоевали часть Норвегии.

В 1018 г. Кнуд Великий утвердился на датском престоле.

В 1-й трети XI в., при Кнуде I Великом под властью датчан объединились (на короткий срок) Дания, Англия и Норвегия. Военнослужилая знать являлась основной опорой королевской власти и вдохновительницей завоевательных походов. Королевская власть укреплялась также путём союза с христианской церковью (первая попытка распространения христианства в Дании франкским миссионером Ансгаром в 826 г.; официальная дата принятия христианства в Дании — крещение короля Харальда I около 960 г., но язычество ещё долго сохранялось).

В 1028 г. датчане полностью захватили Норвегию.

В 1042 г. датско-англо-норвежское государство распалось.

 

Основатель датского государства

Горм Старый (? – 936 г.), король Дании, основатель Датского королевства. Его резиденцией являлась Ледра в Зеландии. Он был язычником и жестоко преследовал немногочисленных в свое время христиан, появившихся в его владениях после миссионерской деятельности Ансгара. Позже он покорился германскому королю Генриху I, уступил ему пограничную область и допустил распространение христианства.

Войны на всех фронтах

Харальд Блотанд (Синий Зуб) (911 – 988 или 991 гг.), король Дании с 941 г., сын Горма Старого. В 972 г. принял крещение. Ходил в 945 и 972 гг. во Францию, где боролся с Людовиком и Лотарем за Ричарда, герцога норманнского. С Оттонами I и II воевал менее удачно. В 978 г. он овладел Норвегией, которую позже уступил. В 988 г. или 991 г. Харальда задушили.

Король трех государств

Кнуд (Канут) I Великий (ок. 995 – 1035 гг.), король Дании с 1018 г., Англии с 1016 г. и Норвегии с 1028 г. Сын датского короля Свена I Вилобородого, вместе с которым участвовал с 1013 г. в завоевании Англии. Стал королем всей Англии после смерти английского короля Эдмунда Железнобокого. Опирался здесь на мелких землевладельцев, покровительствовал высшему духовенству, наделяя его землями и привилегиями. В Дании стал королём после смерти своего брата Харальда П. Кнуд I находился в Англии, когда получил весть о смерти отца. Датчане заочно избрали его королем. В это время в Англии начались восстания против чужеземцев. Кнуд I жестоко расправился с восставшими и с мирными жителями и только после этого отплыл в Данию, где престол уже занял Харальд. Они воевать не стали, поделив Данию. Брат поддержал Кнуда, помог ему, и он с крупным войском высадился в 1015 г. в Англии. У него был флот в сто кораблей. После двухлетней войны с английским королем Эдмундом Железнобоким соперники поделили Англию: северную часть получил Кнуд I, южную – Эдмунд. Последний вскоре умер, Кнуд I стал королем Севера и Юга и опекуном сыновей Эдмунда, которых он отправил в Швецию к королю Олафу. В Англии Кнуд заботился о подданных, щедро одаривал церковь, построил несколько новых храмов и монастырей. Он женился на Эмме, вдове Этельреда, сыгравшей большую роль в укреплении позиций мужа в Англии. После смерти Харальда II, Кнуд I прибыл в Данию. Здесь он осуществил несколько удачных походов против вендов, подчинил часть их земли, усмирил вендских пиратов. При нем в Дании сложилось особое войско (тинглид) из наиболее знатных семей, ставшее зародышом рыцарства в этой стране. При нем началась регулярная чеканка монеты. Кнуд I стал королём Норвегии, изгнав короля Олафа II Харальдсона. Созданная им огромная держава распалась вскоре после его смерти.

 

Святой король

Кнуд Святой (? – 1086 г.), король Дании с 1080 г., когда в стране  начались смуты и возобновились морские разбои. Кнуд пытался смягчить нравы народа, поднять культуру, искоренить рабство и улучшить положение вольноотпущенников. Он точно исполнял предписания церкви, помогал бедным, строил церкви. При нем Дании усилилось влияние католической иерархии. Тщетно пытался вернуть под свою власть Англию. В экономической политике допустил несколько промахов, в частности, увеличивал налоги для простолюдинов, которое восстали против него. Король бежал в Оденсе, спрятался в церкви св. Альбана. Восставшие ворвались в храм и убили его перед алтарем. Вскоре он был причислен к лику святых.

Чем связать богатыря

 

В одном из походов король викингов Хагбард убил в жестоком бою сыновей датского короля, а перед боем, когда викинги и датчане пытались миром решить возникшие перед ними проблемы он увидел Стинге, дочь короля Сигара, прекрасную девушку. И она увидела его. Два короля не смогли договориться мирно в тот день. Пришлось решать спор воинам. А у тех короткий суд: кто победит в битве, тот и прав.

Викинги разгромили датчан. Но победа и спор не разрешила, и породила кровную месть, по обычаю того времени Сигар обязан был отомстить за смерть своих сыновей, покарать убийцу. Кто придумал этот обычай и зачем, не сказал бы ни седой старец, ни сам Господь Бог, но - так было.

Много славных воинов отдали свою жизнь, пустившись в круговорот кровной мести....а Хагбард прибыл домой с победой и богатой добычей, и встретили викингов родные и друзья с почетом и славой.

Еще радость была у всех на устах, еще веселились пировали викинги, расхваливая короля, а тот вдруг загрустил. Не боялся он никого и ничего на свете, выходил в штормовую пог. в море, водил викингов в атаки, воины верили в ного, и он верил в них. И вдруг он загрустил. Пришел Хагбард к матери как-то утром, сказал:

 

«Мне снится город на небесах,

Всех городов светлей.

Я Сигне в объятиях держал,

Сквозь тучу летел я с ней".

Услышала мать эти слова и сама загрустила, потому что:

"Небесный город снится к добру,

Сигне тебе суждена.

А туча пророчит тебе беду

На вечные времена».

 

Отговаривала она сына, напоминала и кровной мести, уверяла о том, что Сигар, как только увидит убийцу своих сыновей, тут же убьет его.

Но смел и упрям был Хагбард-король, к тому же полюбил он Сигне так, как могут любить только сильные люди. Отрастил он волосы, облачился в женскую одежду, поплыл, никем не узнанный в Данию, проник в замок датского короля.

Никто не узнал его, Сигне узнала, и по глазам ее Хагбардж понял, что и она любит его. Но заподозрила неладное с дочерью короля, донесла об этом Сигару. Тот подняв воинов, они с оружием в руках напали на Хагбарда. Безоружный викинг подхватил скамью, нанес удар по головам нападающих, выхватил у одного из них меч... и долго шел неравный бой, тридцать воинов короля убил Хагбард. Со своего замка бежали к нему датчане - много было слуг у короля, и мечом они владели хорошо.

Они схватили героя, связали его. Но Хагбард порвал веревки, словно паутины. И продолжился бой с новой силой. Вновь датчанам удалось одолеть викинга, обхватили они его со всех сторон, надели железные оковы и, как уверяют древние сказители баллад, он вновь порвал их, вырвался на свободу, продолжил бой.

Нечеловеческая сила викинга поразила воинов короля Сигара. Они, обхватив его со всех сторон, не знали, чем же можно связать богатыря? В дело мужчин вмешалась старая служанка. "Только волосом Сигне можно его связать",-сказала она и подала им тонкий волосок девушки, нежно трепетавший от злобного дыхания воинов. Они даже не успели обдумать, уставшие, слова старухи, окрутили на спине руки Хагбарда, связали их волоском прекрасной Сигны. И викинг на удивление всем присмирел, боясь пошевельнуться: так любил он дочь датского короля, что даже волосок ее порвать был не в силах!

И Сигне замерла. Так замирает ветер позднего мая, гуляя по полянам лесным, усеянным хрупкими, белыми шапками одуванчиков-цветов. Так затихает ночь, разглядывая во все глаза изящный лик луны. Так сердца человека - злого и доброго, друга и врага - замирает, когда... оно любит.

Хагбарда повели к виселице, Сигне не в силах победить род людской с его суровыми обычаями, законами и нравами, убежала в свою светлицу, закрылась там. На шею викинга накинули петлю, он увидел в окне светлицы дым быстрого огня, дрогнул, хотел, видимо, крикнуть людям: "Спасите Сигне!" но не успел: повис, бездыханный, на рее. Датский король был рад: он отомстил за смерть сыновей.

И тут же в замке забегали, зашумели люди: пожар в светице! Сигне... отомстила, как могла, всему воюющему люду за смерть и братьев своих, и своего любимого.

Только месть ее ничему не научила людей. Им даже подумать о том, почему умерла Сигне, было лень, а может быть, и некогда. Сигар, правда, узнав о гибели дочери, искренно пожалел, что казнил викинга, но брату Хагбарду это раскаяние не помешало объявить кровную месть, и он в своей мести достиг заветной цели: он уничтожил весь род Сигара. Весь род Сигара уничтожил брат Хагбарда, полюбившего на свою беду дочь датского короля. Впрочем, может быть, и на счастье свое вечное влюбился викинг – не всем такое счастье даруется судьбою, даже самым великим полководцам, даже самым славным воинам в этом деле часто не везет.

 

Швеция. Хронология

Эйрик Эмундссон ( ум ок. 882 г.), король Швеции приблизительно с 850 г., всё время своего царствования провел в борьбе с Харальдом норвежским из-за Вермланда.

В IX в. шведские викинги (в Восточной Европе их называли варягами) начали набеги на Русскую землю. Здесь они, впрочем, старались больше торговать, чем воевать. Ходили они в Византию (путь «из варя в греки»), к волжским булгарам, хазарам и даже в Арабский халифат. В IX – X вв. эти торговые связи обрели общеевропейское значение. Некоторые из варягов оседали на берегах рек пути «из варяг в греки», подчиняли местные племена, однако быстро ассимилировались с вождями славян.

Эйрик Сегерселл  (ум. в 994 г.), король Швеции, внук Эйрика Эмундссона, сначала правил со своим братом Олафом, после смерти последнего — один. Вел успешные войны с Данией, прогнал короля Свена и одно время царствовал над обоими скандинавскими государствами. Приняв крещение в Дании, он снова вернулся к язычеству.

В середине XI в. варяги исчерпали свои военные возможности, их походы прекратились, о чем подробнее пойдет речь в главе «Русское государство». Королевство свеев Свитьод расширило влияние на запад и юг современной Швеции. Шведский король Улоф (Олаф) Шётконунг и вся его дружина крестились. Шведский народ стал оформляться из общей совокупности скандинавских народов.

Приблизительно в 1050 г. на юге Скандинавского полуострова произошло территориальное разграничение между Швецией, Норвегией и Данией.

В 1060 г. в шведском городе Сигтуне было основано первое в стране епископство.

Важнейшим «культурным памятником дофеодальной эпохи в Швеции и единственным памятником ее письменности на древне шведском языке являются камни с руническими надписями», возраст которых около 2500 лет.

 

Родственник Ярослава Мудрого

 

Олаф III (? – 1021 или 1022 гг.), король Швеции с 994 г. Приблизительно в 1000 г. он в союзе с Данией воевал с норвежским королем и присоединил к Швеции часть территории противника. В 1008 г. он принял крещение. С воцарением в Норвегии Олафа Святого война возобновилась, но неудачно для Швеции. В 1018 г. был заключен мир. Олаф Шведский обещал выдать свою дочь Ингигерду (Ингегэрду) за Олафа Святого, но не сдержал слова, и еще два года продолжались между ними трения.  Язычники обладали в стране большим влиянием и властью, поэтому король ограничил христианскую деятельность Вестерготландом. При нем в Швеции стали чеканить монету с изображением королей. Его дочь вышла замуж за Ярослава Мудрого.

 

Бирка

Город в Швеции, торгово-ремесленный центр эпохи викингов на острове Бьорко в юго-восточной части озера Меларен, в 30 км от Стокгольма.  Считается первым шведским городом, основанным в VIII в. Впервые город упомянут в источниках 830-х гг. в связи с христианской миссией Ансгара, монаха-бенедиктинца и епископа. К этому времени Бирка уже процветающий ремесленный и торговый город с населением около 1 тыс. жителей. В книге монаха Римберта 875 г. о житие Ансгара (Анскария) содержится подробное описание этой местности. Город располагался на северо-восточной стороне острова, на севере выходил к побережью, на юге, вероятно, примыкал к скалистому плато, укрепленному крепостным валом. В центре поселения располагалась небольшая бухта, куда заходили суда с неглубокой осадкой. Гавань была хорошо укреплена. С северной стороны Бирка связывалась с Упсалой, еще одним древним центром государства свеев. В Бирке часто бывал король и королевские наместники, здесь проходили тинги и торжественные богослужения. Отсюда начинались походы викингов, которые совершали набеги на юго-восточное побережье Балтийского моря и берега Финского залива, плавали по русским рекам Дону, Днепру и Волге.  Бирка была богатым городом и вела оживленный товарообмен через купцов, которые приезжали отсюда из разных стран. Здесь производились изделия из бронзы, украшения из металла, кости и бисера, чеканились монеты. Купцы Бирки вели торговлю с Византией, Китаем и Самаркандом. В городе устраивались большие зимние торги, где, в частности, шла купля-продажа прекрасных теплых мехов. Здесь же была построена первая в Швеции церковь. Существуют разные мнения о том, почему в 970-х годах жители вдруг покинули Бирку. Одни считают, что город был уничтожен пожаром, другие утверждают, что люди ушли отсюда из-за поднятия суши, преградившего доступ к морю через бухты. Чтобы понять причины гибели некогда славного и процветающего города, нужно помнить еще и о том, что в X в. Арабский халифат распался, империя Тан приказала долго жить, а значит, нарушились экономические связи между экономически мощными в те времена регионами Земного шара, и река Волга перестала исполнять роль одной из самых могучих торговых магистралей эпохи. У варягов оставалась теперь лишь река Дон, по которой они вели бурную торговлю вплоть до правления на Руси Ярослава Мудрого.

 

По Адаму Бременскому

Адам Бременский (? - после 1081 г.) – северогерманский хронист. Автор труда «Деяния епископов Гамбургской церкви» (около 1075, в 4 книгах, на латинском языке), ценного источника по истории, быту, культуре, географии скандинавов и западных славян, по истории славяно-германских отношений. Интерес к сочинению «Деяния архиепископов Гамбургской церкви» не угасал со времени написания вплоть до наших дней. Хроника переведена почти на все европейские языки. О жизни Адама Бременского известно мало. Видимо, он происходил из Верхней Саксонии. Судьба Адама связана с именем гамбург-бременского архиепископа Адальберта (1043-1072 гг.), знаменитого тем, что в начинавшейся борьбе за инвеституру он поддерживал императорскую власть и некоторое время был членом регентского совета при малолетнем Генрихе IV. Адальберт приглашал в Бремен клириков из родного края, в их числе и оказался Адам. В 1068 г. он стал каноником Бременского кафедрального собора, а в 1069 г. получил звание магистра-преподавателя свободных наук. Некоторое время Адам провел при дворе датского короля Свейна II (1047-1074 гг.), ставшего для него важным источником сведений о Северной Европе. Мы процитируем фрагменты начала знаменитого произведения, сюжет которого связан с городом Биркой.

«I, 17. Ансгарий и Аутберт проповедовали в Дании, а когда возвратились, император повелел им обратить в христианство свеонов. Когда Ансгарий, взяв с собой Гислемара и Витмара, отправился сначала в Данию, где оставил Гислемара при короле Харальде, а затем в Свеонию. Там Ансгария и Витмара принял король Беорн, и им было разрешено проповедовать христианство. Ансгарий и Витмар привлекли к Христу множество народу, в том числе префекта города Бирки Херигария, который прославился чудесами и добродетелями.

I, 18. В 832 (13) году император, посоветовавшись с клиром, основал в Гамбурге архиепископство для данов, свеонов, склавов и других живущих поблизости племен. Первым архиепископом там был поставлен Ансгарий.

I, 19. Ансгарий и Эбон Реймсский посвятили в сан епископа племянника Эбона Гаудберта, дав ему имя Симон. Гаудберт-Симон был послан в Свеонию.

I, 23. Местное население изгнало епископа Гаудберта из Свеонии, а его капеллан Нитард и другие клирики приняли венец мученичества. В течение следующих семи лет епископа в Свеонии не было. В это время к власти там пришел Анунд, который преследовал христиан. Префект Бирки Херигарий остался в тех краях единственным человеком, поддерживавшим христианство. Силой чудес и проповеди он спас многие тысячи язычников».

«I, 28. Ансгарий решил снова позаботиться об обращении свеонов, для чего посоветовался с епископом Гаудбертом о том, кто из них двоих возьмется за это похвальное, но опасное дело. Но он, Гаудберт, желая уклониться от опасности, попросил, чтобы туда лучше отправился Ансгарий. Бесстрашный слуга Божий немедленно попросил у короля Хорика грамоту и печать и, отплыв от берегов Дании, прибыл в Свеонию. В это самое время король Олаф проводил в Бирке общее собрание своего народа и повел собрание так, что с взаимного согласия короля и народа, по жребию и при благоприятном ответе идолов, было решено основать там церковь и позволить всем желающий креститься. Назначив в свеонскую церковь пресвитера Эримберта, Ансгарий отправился обратно».

«…I, 62. Потом, следуя по стопам великого проповедника Ансгария, Унни переплыл Балтийское море и не без трудностей добрался до Бирки. К тому времени уже в течение 70 лет после кончины святого Ансгария никто из учителей, кроме, как пишут, одного Римберта, не решался туда ездить: нашим проповедникам мешало преследование христианства. Бирка - это город готов, расположенный в центре Свеонии, недалеко от того святилища, называемого Убсолой, что у свеонов - при их cпoco6e почитания богов - является самым часто посещаемым. В этом месте некий залив того моря, которое именуется Балтийским, или Варварским, вдаваясь в северном направлении, образует гавань для варварских племен, которые обитают там и сям по этому морю, гавань удобную, но весьма опасную для людей неосторожных и не знающих такого рода мест. Дело в том, что жители Бирки часто подвергаются нападениям пиратов, которых там великое множество. И поскольку они неспособны противостоять пиратам силой оружия, они обманывают врагов хитрым приемом. Они перегородили залив неспокойного моря на протяжении ста стадиев громадами подводных камней и сделали прохождение этого пути опасным как для своих, так и для разбойников…»

« I, 63. … Итак, свеоны и готы, первоначально обращенные святым Ансгарием, затем вернулись к язычеству, но были вторично обращены святым Унни».

 

Норвегия. Хронология

 

Приблизительно в 870 или 874 г. выходцы из Норвегии начали заселять Исландию и другие острова Северной Атлантики, переселялись в захваченные викингами районы Англии и Ирландии, участвовали в завоевании Северной Франции.

В середине IX в. конунг Хальвдан Черный впервые попытался объединить Норвегию.

На рубеже IX – X вв. началось политическое объединение Норвегии: конунг Харальд Хорфагер (Прекрасноволосый) подчинил правителей отдельных областей (фюльков). Харальд был правителем Вестфольда, области в Восточной Норвегии, которой издавна правила династия Инглингов. Согласно легендам и поэме «Инглингаталь» скальда Тьодольва, эта династия находилась в родственных отношениях со шведскими королями.

Решающая битва в Хафрс-фьорде в юго-западной Норвегия произошла, вероятно, незадолго до 900 года (раньше историки датировали ее 872 г.). Войско Харальда разгромило местных «хёвдингов» (вождей), и Харальд стал «властителем норвежцев». Правители ряда областей Норвегии признали верховенство завоевателя, либо погибли в неравной борьбе, либо был изгнаны, либо добровольно отправились в другие страны, в частности, в Исландию. Многие знатные норвежцы не смирились с притеснениями и конфискациями Харальда.

Первое объединение Норвегии было непрочным. Еще при жизни Харальда Прекрасноволосого вспыхнули раздоры между его сыновьями; после его смерти усобицы усилились. Братья не признали единовластия нового конунга, Эйрика Кровавая Секира. Тот в конце концов бежал из страны и захватил престол в викингских колониях на Британских островах, в Йорке. Положение несколько стабилизовалось после перехода власти к младшему сыну Харальда Прекрасноволосого — Хакону Доброму. Он воспитывался в Англии, при дворе короля Этельстана. Здесь он принял христианство. Но попытки распространить новую религию в Норвегии натолкнулись на противодействие бондов. Хакон получил власть в стране не как завоеватель, — его признали тинги разных частей страны, и он, очевидно пошел на уступки их требованиям и не притеснял народ, давший ему прозвище «Добрый». При Хаконе укрепляется правопорядок в стране, окончательно оформляются областные тинги. Тинги оказывали поддержку Хакону, благодаря этому ему удалось упорядочить и оборону страны. При нем народное ополчение стало под начало конунга.

Во второй половине X в. в стране был введен лейданг – вонская повинность населения приморских районов, тем же временем датируется первая попытка христианизации страны.

Приблизительно в 960 г. Хакон Добрый погиб во время вторжения в Норвегию его племянника Харальда Серая Шкура (сына Эйрика Кровавая Секира). Тот при поддержке датского конунга захватил власть. Он правил страной как завоеватель: отнимал усадьбы у своих противников, вымогал поборы у населения. Совершив поход в Бьярмию, Харальд разорил там все население, привез в страну значительные богатства и нанял в свою дружину новых воинов.

Положение Харальда Серая Шкура осложнялось тем, что он подчинил Норвегию с датской помощью. Но как только он почувствовал силу, то тут же восстал против датского короля. Одна в 970 г. он погиб в битве против своего благодетеля. Власть в Норвегии перешла к ярлу из Хладира (в Трандхейме) Хакону Сигурдарсону, которого поддерживал король Дании. Ярл платил ему дань и выполнял военную службу. Во время войны между Данией и Германией в 70-е годы X века он, например, выставил норвежский флот. Война шла из-за контроля над важными морскими путями, центром которых был датский порт Хедебю, перевалочный пункт торговли между Балтийским и Северным морями. На этот лакомый кусок посягал император Оттона I.

Не присваивая себе королевского титула, ярл постепенно стал держаться независимо. Это привело к военным действиям, и около 985 г. на Норвегию напал флот из Йомсборга, полулегендарной крепости викингов на балтийском побережье. Хакон собрал ополчение со всей Норвегии и разгромил врага. Он захватил 25 кораблей викингов, обративостальные в бегство. Победа укрепила положение ярла. Он стал злоупотреблять властью по отношению к населению.. В результате около 995 года бонды Трёндалага восстали, ярла убил собственный раб, а на престол с согласия населения вступил Олаф Трюггвасон, знаменитый викинг, представитель рода Харальда Прекрасноволосого, явившийся в Норвегию из Англии.

В 1000 г. состоялась датско-норвежская битва при Своллере, в которой погиб норвежский конунг Трюгвассон (Трюгвесон). Дания захватила часть Норвегии.

В конце X и в первой трети XI века короли Олаф Трюггвасон (995–999 или 1000 гг.) и Олаф Харальдссон (Олаф Святой, 1015–1028 гг.) последовательно проводили политику искоренения самостоятельности местных князей, и важнейшим средством этой политики явилась христианизация.

В 1014 г. в битве при Клонтарфе ирландцы одержали важную победу над норвежцами.

При Олафе II Харальдсоне (правил в 1016—1028 гг.) произошло усиление королевской власти и церкви, однако в борьбе с Кнудом I Олаф лишился престола в 1028 г. и покинул Норвегию, а в 1030 г. в битве при Стикластадире (Стиклестаде) проиграл сражение и погиб. Норвегия подчинилась Дании до 1035 г.

До XI в. здесь существовало патриархальное рабство. Имущественное и социальное расслоение бондов привело к выделению из их массы привилегированной верхушки — хольдов (зажиточных и полноправных собственников). В среде бондов в XI - XII вв. увеличилось число арендаторов земли (лейлендингов). На смену родовой знати «эпохи викингов», часть которой переселилась в другие страны, а часть погибла в борьбе с королями-объединителями, приходят землевладельческая знать (лендрманы), дружинники и другие служилые люди короля, а также духовенство. С X в. всё население несло воинскую повинность (лейданг), тяжёлым бременем ложившуюся наряду с другими многочисленными государственными повинностями на крестьянство (бонды должны были служить в ополчении, за свой счёт строить военные корабли, поставлять для них экипажи и продовольствие).

Вскоре после гибели Олафа Святого монархия в Норвегии была восстановлена. Его сын Магнус вернулся на родину и воссел на престол (в 1035 или 1036 г.), но при этом он (точнее, хёвдинги, которые правили от имени малолетнею короля) был вынужден обещать соблюдение обычаев страны и вольностей бондов и знати и отменить часть податей, введённых датскими правителями. О взаимоотношениях Магнуса и его брата Харальда Сурового мы чуть подробнее расскажем ниже.

Харальд Суровый погиб во время похода на Англию в 1066 г., на этом, как мы уже говорили, завершилась эпоха викингов.

 

Первый объединитель Норвегии.

 

Харальд Хорфагер (Прекрасноволосый) (? – ум. в 940 или 945 г.), норвежский конунг (король) приблизительно с 890 г. Первым в истории Норвегии объединил страну, подчинив или уничтожив многочисленных мелких конунгов. Осуществил несколько походов за пределы Норвегии. Перед смертью разделил страну между своими сыновьями, назначив одного из них - Эйрика Кровавая Секира - верховным конунгом.

Воспитанник новгородских варягов

Олаф Трюгвассон (? – 1000 г.), конунг Норвегии, потомок Харальда Прекрасноволосого. Родился в Швеции, воспитывался, согласно преданиям, в Новгороде, среди варягов. В молодости он во главе отрядов викингов ходил в грабительские походы на Англию, Францию и Ирландию. У отшельника на островах Сцилли он принял крещение. В 995 г. взял власть в Норвегии, насаждая в ней христианство. Бежавшие от него знатные норвежцы нашли союзников в королях датском и шведском. Олаф во главе крупного флота выступил против них, но потерпел поражение в битве близ Своллера и погиб в бою.

Олаф Святой

Олаф II Харальдсон «Святой» (около 995 – 1030 гг.), норвежский конунг с 1015 или 1016 по 1028 гг.. Зимой 1013-1014 годов крестился в Руане. Завершил введение христианства в Норвегии. Проиграл войну датско-английскому конунгу Кнуду I и в 1028 г. бежал в Новгород. В 1030 г. возобновил борьбу с Кнудом I, но проиграл битву при Стикластадире (Стиклестаде) дружине норвежской родовой знати и бондов и погиб в бою. Вскоре после гибели Олаф II был причислен к лику святых и стал покровителем Норвегии.

От жестокости к доброте

Магнус Добрый (1024 – 1047 гг.), конунг Норвегии с 1035 г, сын Олафа Святого. Недовольные правлением Свена, сына Кнута Великого, норвежцы призвали к себе Магнуса, жившего в изгнании. Это был сначала жестокий и грозный конунг. Он мстил за изгнание отца, особенно норвежской аристократии. Согласно сагам, скальд Сигват так сильно подействовал на Магнуса, что он из тирана превратился в мягкого и доброго государя. В 1042 г. Магнус стал и конунгом Дании. В 1043 г. он одержал блестящую победу над вендами, вторгнувшимися в Ютландию.

Последний «конунг моря»

Харальд Хардероде (Суровый) (? – 1066 г.), конунг Норвегии. Был свободным братом Олафа Святого, сыном Сигурда Свиньи. После битвы при Стикластадире в 1030 г. попал к Ярославу Мудрому. Затем служил Византийских императоров... В 1046 г. стал конунгом. В 1066 г. погиб на Альбионе. Его называли последним «конунгом моря», потому что этот поход явился последним крупным походом викингов. (Подробнее о Харальде Суровом, зяте Ярослава Мудрого, мы расскажем позже).

 

Тьодольф Мудрый из Хвинира

 

Норвежский скальд живший в IX в., упоминаемый в ряде древнеисландских источниках как скальд Харальда Прекрасноволосого. Хвинир, современное название Квинесдал, - местность, расположенная в юго-западной части Норвегии. До наших дней дошло два его больших произведения: «Перечень Инглингов» и «Хаустлёнг», хвалебная песнь, в которой описаны сцены из мифов, изображенных на щите, подаренном поэту прославляемым. В «Перечне Инглингов» автор использовал события V-IX вв. Этот труд является единственным источником по древнейшей истории Швеции.

В одном из источнике рассказано следующее. Харальда Прекрасноволосого околдовала финка Снэфрид. После ее смерти чары разрушились, конунг прогнал от себя своих сыновей, которых она родила ему. Одного из них, Гудрёда Блеска, воспитывал Тьодольф, которого сын финки и попросил заступиться за него и своего брата перед Харальдом. Скальд пришел к конунгу и продекламировал ему свою очередную вису по этому случаю. Харальд тут же ответил своей висой. Конунгу понравился этот поэтический экспромт диалог, впрочем, обычный в Скандинавии в те века, и он смилостивился. Через некоторое время Гудрёд Блеск собрался уезжать от Тьодольфа, в доме которого он жил, но знаменитый скальд предостерег его, сказав сохранившуюся до наших времен вису. Хозяин пытался убедить знатного гостя в опасности путешествия по бушующему морю. Молодой человек не послушал воспитателя и погиб.

 

Виса о гибели Ингвара

Шведский конунг Ингвар из пода Инглингов в начале VII века отправился в грабительский поход в Страну Эстов. Поход был неудачным. Конунг погиб, его похоронили в кургане на берегу моря. Тьодольф Мудрый из Хвинира сочинил об этом такую вису:

 

Йдет слух,

Что Ингвара

Эсты-де

Зарезали.

В стане вражьем

Эстов рать

Мужа-де

Замучала.

Веет вал

Князю свейску,

Сам поет

Светлую песнь.

(Поэзия скальдов. СПб., 2004. С. 8).

 

Виса о гибели Ингьяльда

В середине VII в. во время очередной распри Ингьяльд, внук Ингвара, был окружен в шведском местечке Рэннинге крупным войском противника. Поняв, что сопротивляться бесполезно и не желая попадать в план, он поджег палаты своего лагеря и сгорел вместе со всеми своими воинами.

 

Ингьяльда же

Преясного

Вор дома,

Дымовержец,

Во Рэннинге

Горячими

Пятами стал

Топтати.

(Вор дома – огонь)

(Там же).

 

 

В «Книге о заселении страны» рассказывается, что Тьёрви Насмешник посватался к девушке по имени Астрид, но ее братья отказали ему и выдали ее за человека по имени Торир. Тогда Тьёрви нарисовал Торира и Астрид на стене отхожего места, и каждый вечер, когда он и его дядя Хроар ходили туда, он плевал в лицо Торира и целовал Астрид, пока Хроар не соскоблил рисунки. Тогда Тьёрви вырезал такие же рисунки на рукоятке своего ножа и сочинил эту вису. В конце концов братья Астрид и ее муж Торир убили Тьёрви и Хроара. Все это происходило в Исландии в середине X в.

 

Торбьёрн Хорнклови

 

Норвежский скальд IX в., упоминаемый в сагах и в ряде других источниках как скальд Харальда Прекрасноволосого. От него дошли до наших дней, но не полностью, «Речи ворона», или «Песнь и Харальде», и «Глюмдаран» - «Шум боя» или «Торжественная хвалебная песнь», драпа. Хорнклови – это прозвище (хейти) ворона и скальда Торбьёрна, получившего, как предполагают специалисты, это прозвище за свои «Речи Ворона».

 

Глюмдрапа («Шум боя»)

 

В девяти сохранившихся висах этого произведения скальд рассказал о нескольких выигранных конунгом Харальдом сражений. Мы цитируем одну из вис:

 

Кровья рыгали раны,

В грохоте и громе

Скёгуль – с кем сражался

Конунг в буре копий,

Пали те – свистели

Птицы лат, и славно

Добыл себе воитель

Бед среди победы.

(Поэзия скальдов. СПб., 2004. С.9).

Браги Боддасон (сын Бодии) Старый

 

Норвежский скальд IX в., стихи которого сохранились только в исландской традиции. Упоминается в исландских источниках как предок некоторых исландцев, живших в IX-X вв. В «Перечне скальдов сказано, что он писал хвалебные, не сохранившиеся до наших дней песни о шведских конунгах Эйнстейне Белли и Бьёрне с Кургана. В саге об Эгиле есть такой рассказ. Однажды предок Браги чем-то разгневал конунга Бьёрна. Тот приказал его казнить. Предок Браги за ночь перед казнью написал драпу в двадцать вис, и за это конунг даровал ему жизнь. Однажды, как поведано в «Саге о Стурлунгах» и в «Саге о Хальве», Браги Старый гостил у норвежского конунга Хьёра. На виду у знаменитого скальда играли дети: два сына конунга и сын рабыни, на которого жена конунга обменяла своих сыновей, так как они родились с черными лицами. Браги обнаружил подмену и сочинил по этому поводу восьмистрочную вису, которая сохранилась. В исландской традиции, например, в «Младшей Эдде» говорится об асе (т. е. боге) Браги: Есть ас по имени Браги. Он славится мудростью, а пуще того даром слова и красноречием. Особенно искусен он в поэзии, и поэтому его именем называют поэзию». Браги – сын Одина, по северной мифологии бог поэзии и древнейший скальд на Скандинавском полуострове. Его изображали старым и с длинной бородой, как символ богатейшего жизненного опыта, откуда поэты должны черпать мысли и образы.  Снорри Стурлусон, автор «Младшей Эдды», был уверен в том, что ас Браги и скальд Браги – это два совершенно разных лица. Но некоторые ученые считают, что скальд Браги в устной традиции каким-то образом превратился в бога.

 

Квельдульв сын Бьяльви

 

Норвежский херсир (вождь), живший в IX-X вв., отец Грима Лысого, дед Эгиля. От родителей он получил имя Ульв, что означает «волк». Но по вечерам он становился угрюмее, сердитее, избегал общества. Люди стали поговоривать, что он, мол, обортень, и прозвали его «вечерним волком» (Квельдульвом). После того, как его сына Торольва убил Харальд Прекрасноволосый, Квельдульв от горя слег в постель. Второй его сын, Грим Лысый, как мог успокаивал отца и призывал его отомстить убийце. Слова сына, хоть и ободрили, но не могли заставить подняться с постели отца, который сочинил такую вису:

 

Знаю, норна сына

Мне в битве погубила

Рёгнир мечегромца

В рать к себе кликнул рано.

Старость, словно Тору,

Силу мне сломила,

И вотще хощу я

Честь изведать мщенья.

 

 

Эйвинд Погубитель Скальдов, Эйвинд Финнссон

Последний норвежский скальд умерший в 990 г., о котором сохранились сведения в исландской традиции. Он родился в семье знатного северо-норвежского рода, был родичем Харальда Прекрасноволосого и известен как скальд норвежского кроля Хакона Доброго, а также Харальда Серая Шкура, сына Эйрика Кровавая Секира. Написал «Перечень Халейгов», «Речи Хакона» - поминальная песнь о норвежском короле Хаконе Добром. В сагах сказано, что Эйвинд сочинил такую прекрасную драпу об исландцах, что все исландцы выделили по серебряной деньге, сделали из этого серебра пряжку и послали ее скальду. Случилось это в голодный год. Эйвинд велел разрубить пряжку на части и купил на это серебро скот, что помогло выжить в трудную годину и ему, и его людям. Некоторые ученые считают, что прозвище Погубитель Скальдов он получил за то, что в своих произведения часто использовал фрагменты других скальдов. По мнению, других не менее авторитетных ученых, заимствования были и у многих скальдов, однако Эйвинду не мешало это создавать оригинальные произведения. «Поэтому вполне возможно, что Эйвинд был назван Погубителем Скальдов в том смысле, что он затмевал своих предшественников».

 

Финляндия. Хронология

Человек появился на территории Финляндии в послеледниковый период в VII-ом тыс. до н. э. Во II-м тыс. до н. э. в Юго-Западной Финляндии появились носители культуры ладьевидных топоров и культуры шнуровой керамики, знакомые со скотоводством и земледелием. В конце эпохи бронзы развивается торговый обмен (Скандинавия, восточные области). Переход к культуре железа (начало I-го тыс. н. э.) совпал с первыми переселениями прибалтийско-финских племён с Северо-Восточной Эстонии в Юго-Западную Финляндию. В середине I-го тыс. н. э. сформировались районы первоначального расселения финских племён: еми (хяме) – в центральной и суми (суоми) – в Юго-Западной Финляндии. К IX в. финские племена достигают озера Сайма. Карельский перешеек и Северное Приладожье к концу I-го тыс. заселелили корелы. К Северу от линии Пори – Тампере – Микксли кочевали саамские племена (саамы). Финские племена занимались охотой, рыболовством, животноводством, земледелием.

Походы викингов непосредственно не коснулись территории Финляндии, но общее оживление экономической жизни на Балтике оказало существенное влияние на развитие финских племён.

В IX в.  норвежский мореход, зверобой, купец ходил, огибая Скандинавский полуостров с юго-запада и севера, в Белое море. Кроме этого Отер, а также другой норвежский мореход Вульфстан, пересекал Балтийское море, ходили в Биармию, страну на северо-востоке Европы, богатую пушниной и лесом.

В IX в. в устье р. Аура-Иоки возникли торговые поселения, затем они стали возникать и в других районах страны. Чуть позже обострилась финнов борьба с норвежцами и корелами за обладание незанятыми территориями Севера страны. На основе слияния племенных групп суми, еми, корелов складывалась финская народность. Однако политического единства в Финляндии не было достигнуто, и страна распалась на провинции – маакунта.

В середине XII в. начинается завоевание Финляндии шведами, господство которых утверждалось путём насильственной христианизации и введения постоянной системы налогообложения местного населения.

В результате трёх крестовых походов (1155 или 1157, 1249, 1293) шведы овладели Южной Финляндией до Карельского перешейка.

 

Англия. Хронология

 

В 865 г., согласно преданиям, вождь «морских разбойников» Рагнар Кожаные штаны осуществил дерзкий поход в Нортумбрию, потерпел поражение, был пленен, погиб в змеином колодце правителя Йорка. Этот поход явился толчком к постоянным набегам викингов на Альбион.

В 866 г.  вожди викингов Ингвар и Убби, сыновья Рагнара Кожаные штаны, захватили Йорк.

В том же году на Альбионе высадилось крупное (по некоторым данным в нем было около 20 тысяч человек) союзное войско шведов, датчан, норвежцев и других народов. Им руководили восемь конунгов и более двадцати ярлов. Сначала налетчики приплыли волею ветра к Шотландии, но затем высадились в Восточной Англии. Здесь они перезимовали, обзавелись лошадьми, разделились на сильные, мобильные отряды и начали грабительские походы, разоряя селения, города, монастыри, убивая всех, кто оказывал им хоть маленьшее сопротивление.

В 866‑871 гг. англосаксами правил   Этельред I, который вел постоянные войны с данами. Он был старшим братом Альфреда Великого.

В 867 г. налетчики покинули Восточную Англию, вошли в реку Гумбер, разгромили неподалеку от Йорка, столицы Нортумбрии, местное войско. Это было в Вербное воскресенье. В битве пали короли Элла и Осбрит и восемь алтерманнов. Грабители захватили и разорили Йорк, за два года опустошили Нортумбрию, оттуда двинулись в Ноттинген, в Мерсии. Без особого труда викинги овладели крепостью, превратив ее на год в мощную, хорошо укрепленную базу, откуда они продолжали осуществлять грабительские походы по стране. Затем они вернулись в Нортумбрию, год провели в Линдсее, но зимовать отошли в Восточную Англию.

В 870 г. король Восточной Англии Эдмунд встретился с врагом на поле боя. Он родился в 840 г. королем стал в 855 г. Датчане выиграли битву, пленили короля. Вожди датчан Гингнар и Гюба привязали Эдмунда к дереву и расстреляли его стрелами. Позже английская легенда отождествила его со св. Севастьяном. Королевство Эдмунда поделили между собой датские воины, королем стал Гутрум.

В 871 г. Этельред I вместе с братом Альфредом  проиграли несколько битв переправившимся через Темзу данам, король умер, почти вся Англия оказалась в руках врагов.

Натиск датчан продолжался усиливаться вплоть до 876 г.

В 876 г. один отряд датчан, прекратив активные боевые действия, разделил земли нортумбрийцев и стал ее обрабатывать.

Годом позже викинги в Мерсии поступили точно также.

В 878 г. Альфред Великий заключил Уэдморский мир с викингами, и они стали селиться в Англии.

В 880 г. викинги захватили земли в восточной Англии и начали ее обрабатывать.

Приблизительно в 886 - 890 годах Англия была поделена на две части: англо-саксонскую (юго-западную) и датскую (северо-восточную), которая получила название Денло - область «Датского права».

Приблизительно в 890 г. вышла «Правда короля Альфреда» - сборник англо-саксонских законов, положивший начало общеанглийскому законодательству.

В 896 г. одна часть датской армии отправилась в Восточную Англию, а другая – в Нортумбрию. Третья часть, наиболее бедная, села на корабли и отправилась к устью Сены.

Согласно записям «Англосаксонской хроники», на Альбионе «области поселения викингов были организованы по-военному: города служили укрепленными цитаделями; из местных жителей набирались отряды, которые через определенные промежутки времени отправилялись грабить английские королевства. Легко можно предположить, что викинги расселились здесь с помощью принуждения: датчане выгнали англичан из их ферм и деревень силой». (Жаклин Симпсон. Викинги. Быт. Религия. Культура. М., 2005. С. 34). В своей книги Жаклин Симпсон приводит весьма убедительные доказательства того, что не только сила викингов явилась причиной успехов викинов и завоевания ими огромной территории Туманного Острова. «Наиболее интересные сведения можно получить, сравнивая скандинавские географические названия в определенном районе с английскими и принимая при этом в расчет географические факты. Оказывается, что значительное число англосаксов продолжало жить даже в местах наиболее густого расселения скандинавов и, более того, они продолжали жить в тех местах, где всегда жили, в то время как скандинавы занимались освоением земель, которые англосаксы не обрабатывали». (Там же. С. 34). Это – очень важный момент для осмысления, во-первых, всего дела викингов в мировой истории, во-вторых, для осмысления подобных деяний других народов, воинов, полководцев. Почему так происходит, почему жители Альбиона не хотели обрабатывать те земли, на которые пришли датчане, викинги? Почему за 1-2 века до падения Западной Римской империи ситуация там была в чем-то схожа с ситуацией, которую мы стараемся осмыслить в данной работе? Почему огромные территории Римской империи, более того, - Апеннинского полуострова (!), некому было обрабатывать? Почему одно из трех главных богатств любого государства (т. е. земля) оказалась ненужной гражданам Римской империи, зато она очень приглянулась так называемым варварам? Почему в современной России огромные территории Восточной Европы, кормившие, поившие, согревавшие, одевавшие некогда россиян, оказались не нужными россиянам? Почему?..

В конце IX в. сопротивление англосаксов затухает, но не прекращается.

Приблизительно в 900 - 901 гг. англосаксонским королем становится старший сын Альфреда Великого Эдуард Старший. Он одержал победу над викингами в битве при Фарнгаме, подавил востание в Валлисе, построил систему укреплений, отгородивших валлийцев от англо-саксов.

В 924 г. Эдуард Старший покорил шотландцев.

В 927 г. Этельстан, внук Альфреда Великого, покорил Нортумбрию и стал первым единовластным правителем Англии. В годы его правления (924 - 940) Уэсскская корона достигла вершины могущества.

В 937 г. в битве при Брунанбурге англо-саксы разгромили войско скоттов и викингов.

В 940 г. королем англо-саксов стал Эдмунд I. Вступив на престол ребенком, он, повзрослев, выбрал политику уступок, заключил, невыгодные для страны договоры. На одном из пиров его заколол разбойник Леоф в 946 г..

С 946 по 955 годы королем англо-саксов был Эдред, брат Эдмунда I. Тяжело больной он доверил управление страной матери и аббату Дунстану. Много воевал. Победил датчан, но разрушил им жить на Альбионе по своим обычаям, и они прекратили активные действия против короля.

С 955 по 959 годы в Англии правил Эдвиг, старший сын Эдмунда I. При нем Англия чуть не развалилась. Жители Нортумбрии и Мерсии избрали своим королем его брата Эдгара, который в 959 г. воссоединил страну.

В 959 - 975 годы правил Эдгар Миротворец. Он способствовал слиянию датчан и англо-саксов в единый народ, при нем страна стала называться Англией. Он поощрял развитие торговли, в том числе и внешней, налаживал связи с германскими императорами Оттоном I и Оттоном II.

С 975 по 978 англосаксонским королем был Эдуард Мученник. Против него восстал Этельвин. Духовенство и архиепископ Кентерберийский Дунстан поддерживали короля, но Эдуард был убит, и церковь дала ему имя мученика.

С 978 по 1016 годы в стране правил Этельред II Непослушный (Неразумный).

В 987 г. возобновилось датское нашествие на Альбион. Оно продолжалось более двадцати лет. Шведы, которые до этого ходили в основном в Прибалтику и в Восточную Европу, объединились с норвежцами и датчанами и стали плавать вдоль английских берегов. Теперь они редко высаживались на берег, чтобы грабить и жечь селения. Теперь они довольствовались выкупами, назначая на то или иное селение определенное количество серебра. Напуганные жители часто выполняли это требование.

В 991 г. в битве при Мэлдоне англо-саксы потерпели сокрушительное поражение от датчан. Этельред Непослушный заключил с ними договор, после которого начался сбор «Датских денег». Датские деньги – налог в средневековой Англии. С начала XI в. «Датские деньги» приобрели характер налога, сохранившегося и после прекращения набегов скандинавов. «Датские деньги» носили сначала экстраординарный характер, а затем взыскивались более или менее регулярно, ложась тяжёлым бременем на народ. В 1051 г. они были отменены, но после нормандского завоевания в 1066 г. вновь неоднократно взимались. В 1163 г. «Датские деньги» были заменены новым налогом — погайдовым сбором. Гайда (английское hide) – земельный надел общинника в Англии раннего средневековья. Обрабатывался членами т. н. большой семьи. Наиболее распространённый размер гайды 120 акров пахотной земли. Со временем гайда превратилась в землемерную единицу.

В 994 г. флот из 94 кораблей будущего норвежского короля Олафа Трюггвассона и будущего датского короля Свейна (Свена) Вилобородого подошел к Лондону. Жители северо-восточного побережья Англии, боясь опустошительного набега, заплатили пиратам 16 000 фунтов серебра.

13 ноября 1002 года Этельред II Неразумный организовал поголовное избиение проживающих в Области Датского Права датчан, приказав перерезать «всех датчан в Англии», т. е. на юге, а в не Дэнло, даже поселенцев, даже наемников, служивших в его же собственном войске. Погибли сестра и зять Свейна Вилобородого, который к этому времени стал датским королем. Тот быстро собрал огромное войско и вторгся на территорию Англии. Месть его была жестокой. Только получив 36 000 фунтов серебра он отплял в Данию. Датчане подчиняют Англию.

В 1009 г. к Англии подошел флот норвежцев и датчан во главе с Торкелем Высоким. Он был вождем ёмсвикингов, профессиональных головерзов, штаб-квартира которых находилась на Балтике. Три года профессионалы беспощадно грабили Англию. Этельред Неразумный с горем пополам набрал ему уже 48 000 фунтов серебра. Торкель рассчитался с ёмсвикингами и с 45 кораблями остался служить английскому королю.

В 1013 г. датский король Свейн вторгся в Англию. Дэнло тут же признало его и он начал крупномасштабное завоевание страны. Этельред II бежал в Нормандию. Но вскоре Свейн умер, и английский король вернулся на родину. Однако армию захватчиков возглавил Сын Свейна Кнут (Канут Великий). Он набрал в свое войско норвежцев, датчан, шведов и привел флот в Англию. Вот как описывает этот флот один из совроеменников: «Столь великолепно были украшены эти корабли, что они ослепляли смотрящих, и тем, кто смотрел издалека, казалось, что сделаны они из пламени, а не из дерева. Ибо каждый раз, когда солнце проливало на них сияние своих лучей, в одном месте блистало оружие, в другом – сверкали подвешенные щиты. На носах кораблей пылало золото и искрилось серебро. Воистину, столь велико было великолепие этого флота, что если бы его господин пожелал завоевать любой народ, то одни корабли устрашили бы врага еще до того, как воины смогли бы вступить в сражение. Ибо кто смог бы смотреть на вражеских львов, ужасавших свечением золота, кто мог бы смотреть на людей из металла, угрожавших своими золотыми лицами, на этих быков на кораблях, угрожавших смертью, рога которых сияли золотом – не почувствовав ужаса перед королем подобного войска?» (Цитата из книги Жаклин Симпсон. Викинги. Быт. Религия. Культура. М., 2005. С. 98). Началась тяжелая для англичан двухлетняя война. Этельред Неразумный умер. Его заменил на престоле Эдмунд II Железнобокий, который в 916 г.  повел отчаянную борьбу против данов. Но ему помешал Элдормен Мерсии Эдрик. В 1017 г. Эдмунд проиграл ему битву при Ассандуне, уступил северные владения и вскоре погиб.

Король Дании Кнут получил северную часть Англии, а после смерти Эдмунда был провозглашен королем всей Англии.

В 1018 г. Кнут Датский распустил свое войско. Получив от него 82 500 фунтов серебра, воины отправились домой. Это был самый большой выкуп (данегельд), который платила Англия захватчику. Кнут Великий правил до 1035 года. Он проявлял заботу об англичанах, поддерживал церковь, строил храмы и монастыри.

С 1035 по 1042 годы страной правили жесткие и жадные дети Кнута.

В 1042 г. королем Англии стал Эдуард Исповедник. Он вел пронорманскую политику.

В 1051 г. Эрл Годвин восстал против Эдуарда Исповедника, но проиграл борьбу и был изгнан из страны.

В 1054 г.  шотландский король Макбет потерпел под Дунсинаном поражение от англосаксов во главе с ярлом Сивардом Нортумбрийским, союзником Малькольма Кенмора сына убитого короля Дункана.

В 1066 г. королем Англии стал Горольд сын Годвина, единственный, кого избрал народ и собрание Витана, англо-саксонский король.

20 сентября армия норвежского короля Харальда III Сурового одержала победу под Фулфордом над англичанами во главе с графом Эдвином и графом Моркаром.

25 сентября 1066 года войско Гарольда в битве у Стамфорд-Бриджа разгромило войско норвежского конунга Харальда Хардероде (Сурового).

27 сентября того же года в Певенсе на юго-востоке Альбиона высадилось сильное войско Вильгельма, герцога Нормандского.

14 октября в битве при Гастингсе Вильгельм одержал полную победу над Гарольдом, погибшим в бою. 25 декабря в Лондоне состоялась коронация Вильгельма Нормандского английской короной. Король получил имя Вильгельм I Завоеватель.

В 1087 г. на английский трон взошел Вильгельм II Рыжий, второй сын Вильгельма Завоевателя. Он привлек обещаниями англо-саксов, они помогли ему отразить нападение из Нормандии войска брата Роберта, но, грубый и жестокий человек, Вильгельм II обещания свои, утвердившись на троне, не выполнил. В 1100 г. его убили на охоте.

В 1066 гг. Англия была завоёвана нормандским герцогом Вильгельмом, который стал королём Англии, основателем новой, Нормандской династии (Вильгельм I Завоеватель, правил в 1066—87).

 

Альфред Великий

Альфред I Великий (840 – 900 или 901 гг.), король Англии с 871 г. Вел упорную войну с датчанами, завоевавшими значительную часть острова. Но в первые годы царствования датчане были сильнее. В графстве Сомерсет, Альфред построил замок, который стал маяком для всех, кто не смирился с поработителями. Сюда потянулись сильные люди. В 877 г. войско англо-саксов одержало первую серьезную победу над врагом. Альфред принял верное решение по отношению к побежденным. Он оставил им их земли, но потребовал от датчан, чтобы они приняли христианство и признали его своим королем. Датчане согласились. Последующие шесть лет для короля Уэссекса были мирные. Альфред организовал строительство крепостей, восстанавливал старые города. Обучал народ военному делу. Он улучшил материальное положение народа, сделал все, чтобы датчане и англо-саксы не конфликтовали друг с другом, а жили в мире, как соотечественники. И ему это удавалось. В 893 г. с материка на Альбион вновь ворвались датчане. Но потерпели жестокое поражение. Король Англии провел реформу в административном управлении. Строгим, но справедливым и к датчанам, и к англо-саксам был суд в стране. Альфред развивал земледелие и торговлю, особое внимание он уделял науке и образованию. По его приказу перевели с латинского на англо-сакский язык много книг. Сам король изучил латынь в 36 лет. Альфред сам перевел на родной язык замечательный труд Боэция «Утешение философией», историю Орозия, дополнив эту работу примечаниями о путешествиях по Немецкому и Балтийскому морям.

 

Внук Альфреда Великого

Этельстан (? – 940 г.), король англосаксонский с 925 г., сын Эдуарда Старшего, внук Альфреда. В наследство получил Уэссекс и Кент. Подчинил Нортумбрию и Корнваллис, и в 937 г. успешно расстроил опасный союз шотландцев, датчан и бриттов. В мирные годы он показал себя мудрым законодателем и ревнителем народного образования.

 

Начало Англии

Эдгар (944 – 975 г.), король Англии с 957, младший сын короля Эдмунда. Население Нортумбрии и Мерсии, недовольное правлением его брата Эдвига, избрали его королем, а после смерти Эдвига в 959 г. его власть признал и Уэссекс. Эдуард вернул из изгнания Дунстана, который, в сущности, и  управлял государством. Дунстан был сделан сначала епископом, а потом архиепископом Кентерберийским. Сохраняя за датчанами их обычаи, он предоставлял им широкое самоуправление, что способствовало слиянию датчан и англосаксов в один народ. Его королевство стало носить название Англии. Воцарившееся в стране спокойствие, повлияло и на увеличение материального благосостояния страны. В Англии быстро развивалась торговля. В Лондоне стали появляться торговцы из Лотарингии и прирейнских областей, из Нормандии и т. д. В 973 г. Эдгар короновался в Бате. Все остальные мелкие государи Британии находились в вассальной зависимости от Эдгара. Он постоянно держал связь с императорами Оттоном I и II.

 

Спасут ли датские деньги от викингов?

Этельред II Неразумный (? – 1016 г.), король английский с 978 г. Его правлением было слабым. Страна страдала от набегов викингов, от которых он старался защититься уплатой так называемых датских денег. Предпринятое им поголовное избиение всех живших в Уэссексе датчан 13 ноября 1002 г. вызвало кровавую месть датчан. В 1013 г. король датский Свенд завоевал царство Этельред, который в следующем году бежал в Нормандию. Призванный после смерти Свенда в Англию, Этельред умер во время войны против его преемника Канута.

Сын Этельреда II, Эдмунд II Железнобокий (989 – 1017 гг.), король англосаксов с 1016 г. несколько месяцев упорно бился с датчанами. Этому мешала незатухающая распря с Мерсией. Эдмунд заключил мир с Мерсией, но вскоре был убит в бою.

 

Кто помог нормандцам?

 

Эдуард Исповедник (около 1003 – 1066), король англосаксов с 1042 г. Долгое время жил и воспитывался в Нормандии, что сказалось на его пронормандской политике.  В 1051 г. в Англии вспыхнуло восстание против Эдуарда Исповедника. Восставшие добились изгнания нормандцев из Англии. В 1066 г. Эдуард Исповедник умер. Королем Англии стал Гарольд. Политика Эдуарда Исповедника сыграла заметную роль в Нормандском завоевании Англии 1066 года. Но на Альбионе образ короля был идеализирован, и в 1161 г. Эдуард Исповедник был причислен к лику святых. Впрочем, в это время в стране правили потомки Вильгельма Завоевателя, которому Эдуард оказал неоценимую услугу.

 

Борьба с монастырями

 

С особой яростью и дикостью налетчики расправлялись с обитателями церквей и монастырей, даже женских. Местные жители проявляли чудеса героизма, спасая святыни. Альгар, граф Голанд, собрал в своем войске много молодых людей из разных городов, чтобы спасти монастыри Кройланд и Медесгамстаде, и вышел навстречу врагу. 22 сентября 870 г. в битве при Трикингаме, он одержал прекрасную победу. Были убиты три конунга и много воинов противника, бежавшего с поля боя. Победители организовали преследование. Викинги сопротивлялись тем отчаяннее, чем ближе они подходили к воротам своего лагеря. Ночь спасла их от полного уничтожения. Ночью же в лагерь побежденных пришло множество викингов, «промышлявших» разбоем в других близлежащих местностях. Огромная добыча, толпы женщин и детей на продажу. Англичане слышали и видели в свете факелов, какое большое войско группируется в стане врага, и страх пробрался в их души. Утром у него осталось всего лишь две тысячи воинов.

Похоронив соратников, норманны на могилах поклялись отомстить за них. Утром они бросились в бой. Альгар прекрасно организовал разношерстное войско, викинги весь день атаковали противника, но так и не смогли прорвать строй державшихся плотно друг к другу воинов. И под вечер викинги применили давно известный прием: они бросились врассыпную от врага и сделали это так натурально, так хитро, что англичане поверили в их «страх», в их «усталось», в их «бегство» и кинулись вдогонку, разрушив строй. Сколько раз самые разные полководцы Земного шара попадались на эту уловку. Сколько раз они еще будут попадаль в эту ловушку! Ровно через двести лет английский король Гарольд точно также проиграет битву при Гастингсе… Викинги бежали сломя головы, но они вовсе и не отступали, не бежали от врага, они заманивали их в ловушку. Выждав момент, они вдруг моментально сгруппировались и нанесли по врагу смертельный удар. Альгар и шесть вождей англичан погибли вместе с многими воинами.

Лишь горстке молодых воинов удалось спастись. Под утро они пробрались в монастырь Кройланд и рассказали аббату о случившейся беде. В ближних и дальних окрестностях монастыря тянулись к небу густые свечи дыма. То горели местные селения. Аббат в спешке приказал самых быстрым монахам собрать драгоценности и рукописи и переправить их в лес Анкавиг. А сам он вместе с стариками и детьми поднялся в верхнюю церковь. Норманны нашли их там, убили аббата прямо у алтаря. С монахами и другими священнослужителями они расправлялись изощреннее: сначала пытки в надежде узнать, где упрятаны сокровища, а уж затем, с отчаяния и злости – смерть, мучительная для несчастных.

С награбленным богатством, лошадьми и скотом неистовые викинги, не передохнув даже, направились к монастырю Медесгамстаде. Монахи закрыли ворота и пытались дать отпор врагу. Со второго раза викинги взяли слабую крепость. Во время штурма получил опасную рану брата ярла Уббе. И тот носился между несчастными монахами как подраненный дикий кабан, он рубил всех подряд, и его злость передавалась соратникам. Они уничтожили все алтари, множество уникальных книг и рукописей, они выбросили из рак тела святых дев и, покидая обитель, подожгли ее. 14 дней горел монастырь Медесгамстаде.

Эбба, игуменья девичьего монастря Кольдингама, расположенного в графстве Варвик, узнав о злодеяниях викингов, заставила монахинь дать ей клятву в том, что они сделают все, как они прикажет. Затем она бритвой отрезала себе нос и нижнюю губу до самой челюсти. Монахини последовали ее примеру. И тут же появились викинги. Они увидели страшную картину, закрыли монахинь в монастыре и подожгли его.

Монастырям Англии был нанесен страшный удар.

 

Битва при Бунанбурге

«Битва при Брунанбурге» – англосаксонская поэма, прославившая победу англосаксов в сражении против объединенного войска дублинских викингов, скоттов и бриттов. Автор неизвестен, датировка тоже не выяснена. Поэма обнаружена в Англосаксонской хронике (год 938), содержит 70 с лишним строк.

 

В это лето

Этельстан державный,

кольцедробитель,

и брат его, наследник,

Эдмунд, в битве

добыли славу

и честь всевечную

мечами в сечи

5

под Брунанбуром:

рубили щитов ограду,

молота потомками

ломали копья

Эадвинда отпрыски,

как это видится

в их роде от предков,

ибо нередко недругов

привечали они мечами,

защищая жилище,

10

земли свои и золото,

и разили противника:

сколько скоттов

и морских скитальцев

обреченных пало –

поле темнело

от крови ратников

с утра, покуда,

восстав на востоке,

светило славное

15

скользило над землями,

светозарный светоч

бога небесного,

рубились благородные,

покуда не успокоились, –

скольких северных

мужей в сраженье

положили копейщики

на щиты, уставших,

и так же скоттов,

20

сечей пресыщенных;

косили уэссекцы,

конники исконные,

доколе не стемнело,

гоном гнали

врагов ненавистных,

беглых рубили,

сгубили многих

клинками камнеостренными;

не отказывались и мерсии

25

пешие от рукопашной

с приспешниками Анлафа,

прибывшими к берегу

по бурным водам,

себе на пагубу

подоспевшими к сече

на груди ладейной –

вождей же юных

пятеро пало

на поле брани,

30

клинками упокоенных,

и таких же семеро

ярлов Анлафа,

и ярых мужей без счета,

моряков и скоттов.

Кинулся в бегство

знатный норманн –

нужда его понудила

на груди ладейной

без людей отчалить, –

35

конь морской по водам

конунга уносит

по взморью мутному

мужа упасая;

так же и старый

пустился в бегство,

к северу кинулся

Константин державный,

седой воеводитель;

в деле мечебойном

40

не радость обрел он,

утратил родичей,

приспешники пали

на поле бранном,

сечей унесенные,

и сын потерян

в жестокой стычке –

сталь молодого

ратника изранила;

игрой копейной

45

не мог хитромыслый

муж похвастать,

седой воеводитель,

ему же подобно Анлаф

рать истратил:

их не радовала,

слабейших в битве,

работа бранная

на поле павших,

пенье копий,

50

стычка стягов,

сплетенье стали,

ошибка дружинная,

когда в сраженье

они столкнулись

с сынами Эадверда.

Гвоздьями скрепленные

ладьи уносили

дротоносцев норманнов

через воды глубокие,

55

угрюмых, в Дюфлин

по Дингес-морю,

плыли в Ирландии

корабли побежденных.

И братья собрались

в путь обратный,

державец с наследником,

и дружина с ними

к себе в Уэссекс,

победе радуясь;

60

на поле павших

лишь мрачноперый

черный ворон

клюет мертвечину

клювом остренным,

трупы терзает

угрюмокрылый

орел белохвостый,

войностервятник,

со зверем серым,

65

с волчиной из чащи.

Не случалось большей

сечи доселе

на этой суше,

большего в битве

смертоубийства

клинками сверкающими,

как сказано мудрецами

в старых книгах,

с тех пор, как с востока

70

англы и саксы

пришли на эту

землю из-за моря,

сразились с бриттами,

ратоборцами гордые

разбили валлийцев,

75

герои бесстрашные

этот край присвоили.

(Древнеанглийская поэзия. М., 1982. С. 133 – 137. Пер. Тихомиров В. Г.).

 

 

Битва при Мэлдоне

Битва при Мэлдоне, в которой англичане потерпели поражение от скандинавов и погиб эссекский алдерман Бюрхнот, произошла в 991 г. (или в 993 г.). Поэма об этом событии признана специалистами как шедевр мировой литенратуры, «выдающийся памятник позднедревнеанглийской литературы». В источниках говорится о том, что в 991 г. (или в 993 г.) флот скандинавов из 93 кораблей во главе с Анлафом пристал к берегу около Фолькестана. Викинги разграбили эту землю, затем опустошили Сандвик и направились к Мэлдон, где их и встретило войско местное войско во главе с Бюрхнотом. Мф приведем ниже фрагмент из этой поэмы.

...вдребезги.

Сам он всадникам приказал

всех коней отпустить,

спешно спешиться, –

уповали бы в рукопашной

молодые лишь на доблесть

да на доброе свое оружие.

5

Тут Оффы родич,

воочию убедившись,

что труса не празднует

ратный начальник,

сам высоко

сокола любимого

пускал с руки,

и кинулся в сечу –

все узнали,

что знатный отпрыск

10

не бежит от сражения,

коль обнажил он лезвие.

И Эадрик тоже

этому следовал,

поспешая за вождем дружинным,

он держал, копейщик,

древо дрота –

не дрогнет воитель,

пока рука его

клинком широким

15

и щитом владеет,

он в том поклялся,

что в брань направится

поперед господина.

…Стал по уставу Бюрхтнот

ставить войска,

скал на коне, указывал

каждому воину,

кому какое мужу место,

а вместе наказывал,

20

чтобы щиты

наизготове держали

крепко в руках и прямо,

дабы страха не ведать;

когда же рать преграду

построил как должно,

там он спешился,

среди приспешников верных,

среди приближенных дружинников,

живших в его доме.

25

Тут вестник викингов

выступил на берег,

пришел глашатай,

возвышая голос,

слово грозное выкликивал

от мореплавателей,

вызывал войсководу этого,

над водами стоя:

"Был к тебе я послан

от корабельщиков многохрабрых

30

с таким приказом:

дай нам кольца

ради замирения;

разве не лучше вам

от напора копейного

откупиться данью,

чем в битве быть,

рубиться насмерть;

ратей тратить не стоит

ради сокровищ ваших;

35

мы же можем за выкуп

миром кончить,

когда согласен

ты, наиславный,

эту рать отослать обратно

и дать мореходам

по нашей охоте,

денег отмерить

ради мира,

40

и тогда мы с данью

в море уйдем немедля,

на кораблях от земли отчалим

и с вами в согласье будем".

Бюрхтнот вскричал,

щит подъявши,

дротом ясеневым

тряс он яростный,

и такими словами отважный,

ему ответил:

45

"Понимаешь ты, бродяга моря,

о чем расшумелось это войско? –

вам не дань дадут,

но добрые копья,

дроты отравленные,

издревне острия,

и в доспехах наших

пользы вам не будет.

Глашатай пришельцев,

спеши с вестью

50

обратно к своему народу,

пусть не радуются:

не бесчестный со своим ополченьем

здесь военачальник встал,

он биться не будет

на этой границе

за владенья Этельреда,

государя нашего,

за людей и наделы, –

да падут проклятые

55

язычники под грозою! –

и подумать зазорно,

чтобы вы с нашим выкупом

вышли отсюда без боя

и корабли свои увели,

когда от земли нашей

и без торга столько

отторгнуть успели.

Не добраться вам без крови

до сокровищ наших

60

прежде мира померимся

смертью в битве,

железом, лезвиями,

а согласья потом достигнем...

(Древнеанглийская поэзия. М., 1982. С. 137 – 140. Пер. Тихомиров В. Г.).

 

Ирландия. Хронология

В 880-х гг. датчане начали экспансию в Ирландии, жители которой приветствовали их появление на острове, надеясь с их помощью сокрушить норвежцев. Первые два сражения датчане выиграли у викингов, но через три года последние восстановили контроль над Ирландией. Длительная борьба с норманнами завершилась победой ирландских дружин во главе с ард-риагом (верховным королём) Бороиме Брианом в 1014 в битве при Клонтарфе.

Но все же набеги норманнов продолжались

 

Битва при Клонтарве (Фрагмент из «Саги о Ньяле»)

Знаменитая битва состоялась 23 апреля при Клонтарве под Дублином. Ирландцы во главе с правителем Брианом разгромили викингов во главе с конунгом Дублина Сигтрюггом и оркнейским ярлом Сигурд. Бриан пал в бою. После битвы «…в Исландии, на Свиной Горе, у священника в Страстную пятницу на ризе выступила кровь, так что ему пришлось переодеться. А на Купальной Реке в Страстную пятницу священнику почудилось, что у алтаря разверзлась морская бездна, и он увидел в ней такие ужасы, что долго не мог продолжать службу. А на Оркнейских островах случилось вот что. Хареку почудилось, что он видит ярла Сигурда, а с ним еще несколько человек. Харек сел на коня и поскакал к ярлу. Было видно, как они встретились, и поскакали вниз по склону с горы, и скрылись из виду. С тех пор их не видели, и от Харека не осталось и следа. А ярлу Гилли на Гебридских островах приснилось, будто к нему пришел какой-то человек, который назвался Хервидом и сказал, что он из Ирландии, и будто ярл спросил у него, что нового, и тогда этот человек сказал такую вису:


Я в Ирландии видел
Страшную сечу. Герои
В громе мечей рубились,
Щиты разбивали в щепы.
Пал, истекая кровью,
Сигурд на поле брани.
Пал и Бриан отважный,
В битве добыв победу.

 

Флоси и ярл много говорили об этом сне. Неделю спустя приехал Храфн Рыжий и привез им вести о битве с Брианом и о смерти короля, ярла Сигурда, Бродира и всех викингов. Флоси спросил:

— Что расскажешь о моих людях?

— Они все погибли, — сказал Храфн…»

(Исландские саги. В 2-х томах, т. II. СПб., 1999. С. 366-367).

 

 

Исландия. Хронология

 

Заселение Исландии началось около 860 – 870 гг. (до этого остров был пустынным, первые переселенцы застали на нём лишь немногих ирландских отшельников). Большинство колонистов составляли норвежцы, но переселялись и выходцы из скандинавских колоний в Ирландии, Шотландии и на островах Северной Атлантики, а также из Швеции. Колонисты дали острову название Island — т. е. «Страна льдов».

Вожди поселенцев первой волны занимали обширные территории. Они раздавали часть земель родственникам и дружинникам, взрослым сыновьям и даже бывшим рабам. Селились они на склонах холмов, рядом с низинами и с ручьем.Иногда они копали канавы, по которым из рек и ручьев к ним текла вода.

Во второй половине IX в. в Исландию плавал швед Гардар Сваварсон.

Чуть позже норвежец Флоки Фильгерварсон, объявленный на Родине вне закона за жестокое преступление, отправился в Исландию –  бежал от людей. Объявленного на тинге вне закона мог убить любой. От любого, ото всех, бежал Флоки в Исландию, где он прожил две суровые зимы. Вернувшись в Норвегию, он рассказал увиденное на острове.

В 871 г. новая партия норвежцев во главе с двумя побратимами, объявленными вне закона за убийство, прибыли на остров. Об их злоключениях лучше всего прочитать в «Исландских сагах».

В 877 г. Ингоульф Арнарсон, один из побратимов, исследовав остров, открыл на юго-востоке незамерзающую бухту и основал здесь город Рейкьявик, будущую столицу Исландии. И потянулись сюда из Норвегии люди: не воевать, а жить. И более того жить по законам предков, о которых в Норвегии стали подзабывать. Это –  хороший вариант для всех, кто ненавидит войну и хочет жить по законам предков?

К 930 г. побережье было в основном заселено. Рабство в Исландии существовало еще в начале XI в. В конце XI в. насчитывалось более 4,5 тыс. сельскохозяйственных дворов. Население в основном занималось пастбищным скотоводством, морским промыслом. Земледелие имело подсобное значение. Жители Исландии нуждались во ввозе зерна. Значительную роль играло мореходство. Исландцы открыли в 80-е гг. X в. Гренландию, приблизительно в 1000 г. достигли Северной Америки. Среди поселенцев ведущую роль играла родовой знати, придставители которой приплыли сюда с многочисленными домочадцами, рабами и вольноотпущенниками. Вновь прибывавшие иммигранты селились во владениях знатных первопоселенцев, оказываясь под их патронатом. Знать пользовалась большим общественным влиянием в местном управлении в качестве жрецов (годи) и руководителей судебных собраний (тингов) и на общенародном собрании, альтинги, которые впервые был созван около 930 г. Деление Исландии на годорды (округа), во главе которых стояли годи, было закреплено 1-м исландским законом, принятом на том же альтинге приблизительно в 930 г. В том же году был принят закон, ограничивающий площадь земли, которую могу занять новоприбывший поселенец. Мужчина получал столько земли, сколько он могу обойти за день с огнем в руке. Женщина получали территорию, которую она могла обойти за день, ведя за собой двухлетнюю корову.

Во 2-й половине X в. Исландия была разделена на 4 административные области («четверти»). В XII в. началось объединение годордов в руках наиболее могущественных представителей родовой знати. Вместе с тем характер заселения острова, изолированность Исландии от внешнего мира, особенности хозяйственной жизни обусловили длительную сохранность родовых традиций. Принятое альтингом в 1000 г. христианство долгое время не могло окончательно вытеснить язычества. Вплоть до XIII в. политическая власть не была полностью отделена от народа. Основным социальным слоем были рядовые свободные люди – бонды. Этот период истории Исландии в исландской литературе обычно называют «периодом народовластия». Главной хозяйственной и первичной общественной ячейкой в средневековой Исландии являлся обособленный сельскохозяйственный двор. В усадьбах зажиточных бондов жили рабы (в первый период после заселения острова), слуги и другие зависимые люди. Укрупных бондов арендовали землю мелкие хозяева и вольноотпущенники. Однако арендатор в И. не лишался личной свободы, и зависимость его от собственника земли не приобрела ещё черт феодальной зависимости. Знать (в особенности могущественный род Стурлунгов), обладавшая большими богатствами и окружившая себя дружинами, в XIII в. оттеснила мелких бондов от участия в управлении.

В огромной книге «Ланднамабок», собранной из подробных воспоминаний и преданий потомками переселенцев в XII в., рассказано о 400 вождях и о более 3000 колонизаторов Исландии, подробно описаны места поселений, поведано о приключениях этих смелых людей. Мы считаем необходимым привести некоторые фрагменты этого глобального труда.

На Севере диком

Первые поселенцы, приплывшие в Исландию, как уже сказано было выше, в конце IX в., увидели пустынный, каменистый остров, мало приспособленный для жизни. Несколько монахов обитало здесь в полном уединении. Прибыли они сюда из Ирландии, где в VI в. н. э. жил святой Брендан Мореплаватель. Много путешествий совершил монах по суровым северным морям на кожаных лодках, мужественный был человек.

Но одно дело путешествовать по северным широтам, вести аскетический образ жизни на островах, подобных Исландии, пытаясь в тихом уединении познать великие истины добра и справедливости, человеческого счастья, забыться от нервного гомона толпы. Другое дело на Севере жить. Лавовые поля и ледники, белые шапки которых грустно покоятся на горных вершинах, каменистые огромные поля, иссиня-черный песок, неприветливый шум прибоя - разве можно на таком острове жить, влюбляться, рожать детей, воспитывать их? Скучно жить в таком пустынном хладном краю!

Нет, не скучно! Совсем наоборот.

Первопоселенцы Исландии были выходцами из Норвегии. Бежали они сюда от своего короля Харальда Прекрасноволосого, который объединил страну, стал создавать государство,жестокими мерами насаждал христианство. Не всем соотечественникам прекрасноволосого короля понравились эти нововведения. Самые непокорные и отчаянные норвежцы сели на корабли вместе с семьями и взяли курс на северо-запад. Их не напугал суровый климат Исландии, они решили остаться здесь и жить по законам и обычаям предков. Не все получалось у них так, как они хотели, жизнь вносила свои коррективы в их планы и мечты. Бежали они от государства, от войн и сражений, от других бед. Но ... невозможно человеку убежать от самого себя! Много испытаний, много бед старых и новых пришлось испытать исландцам.

И все же те первые поселенцы стали прародителями пусть небольшого, но уникального и удивительного во многих отношениях и - не будем бояться этого слова! - великого народа, поэтический гений которого волновал и будет волновать людей, добрых душою и сердцем.

Исландцев называют народом поэтов. Еще в X - XIII веках о них знали в Европе многие владыки. Скандинавские конунги и английские короли заказывали их хвалебные песни. Но не хавлебные песни прославили исландских поэтов навека, а саги, в которых рассказано о том, как жили, любили, как боролись со всеми врагами и со своими предрассудками те, кто ушел во времена Харальда Прекрасноволосого из Норвегии, кто попытался ... остановить время.

 

Белый медведь мира

Население Исландии в XI в.  было небольшим. В великих войнах своего времени страна не участвовала, но бывали случаи. Когда исландцы самым непосредственным образом влияли на ход военных действий между сильными европейскими державами.

В Западных Фьордах жил человек по имени Аудун, любитель путешествовать и дарить добрым людям подарки. Оставил он матери денег на три года, отправился в Гренландию. Там ему очень понравился огромный белый медведь. Аудун выложил все свое состояние, купил медведя и поплыл в Норвегию, где правил в те годы конунг Харальд Конунг узнал, что в его государстве объявился человек с большим белым медведем редкостной красоты, вызвал к себе Аудуна, спросил:

- Не продашь ли мне белого медведя? Я хорошо заплачу.

- Нет, - смело ответил исландец

- Может быть, ты хочешь мне подарить его? - вновь задал вопрос Харальд.

- Я хочу подарить его конунгу Свейну, - сказал путешественник, и ответ поразил конунга.

Уже несколько лет норвежцы вели войну с датчанами, которыми правил Свейн. Об этом знал Аудун. Как же он решился сказать такое Харальду?! Долго думал конунг норвежский, молчал. Наконец сказал:

- Что ж, поезжай к свейну конунгу, - и быстро добавил. - Но на обратном пути расскажешь мне, как отблагодарил тебя властитель Дании.

На том они и расстались.

Нелегок был путь Аудуна в Данию. Много денег ушло у него на прокорм здорового медведя. Кончились деньги у Аудуна. Стал просить он подаяния, чудом спасся сам и спас зверя от голодной смерти, но преодолел все трудности и подарил медведя конунгу Дании.

Свейну по душе пришелся богатый дар и добрый человек Аудун. Он обласкал его, наградил по-королевски, предложил высокую должность при дворе. Но Аудун недолго пожил в Дании, затем отправился в Рим, вернулся через год оттуда. Свейн еще больше полюбил этого человека, просил его остаться в Дании. Но весною Аудун запросился домой.

- Почему ты решил покинуть Данию? Разве тебе здесь плохо? - с обидою и удивлением спросил конунг.

- Оставил я матушке в Исландии на пропитание, но уже кончились они. Разве могу я допустить, чтобы она с сумой по миру ходила?! - сказал Аудун.

Ответ понравился правителю Дании, он снарядил для доброго человека корабль с богатыми дарами, дал ему вдобавок вожанный чулок с серебром, снял с руки своей запястье из чистого золота и сказал:

- Если вдруг корабль потерпит крушение и ты лишишься все богатств, то у тебя останется чулок с серебром. Если же тебе не удастся сохранить чулок, то запястье останется при тебе. Никому его не продавай и не дари - только очень знатному человеку в знак благодарности.

Аудун сел на корабль и поплыл в Норвегию. Плавание прошло успешно. Вступив на берег, Аудун отправился к Харальду конунгу. Тот усадил его за богатый стол и спросил:

- Как же наградил тебя конунг Дании за белого медведя?

- Он предложил мне высокую должность при дворе.

- Хорошо. Это бы сделал и я.

- А еще он дал мне корабль с богатыми товарами, - добавил Аудун.

- Это по-королевски, - отметил Харальд, но путешественник вновь добавил:

- Свейн конунг подарил мне полный чулок серебра на случай, если корабль потерпит крушение.

- Щедрый он человек! - воскликнул Харальд и честно признался. - Я бы считал, что корабля хватило бы рассчитаться с тобой сполна.

- А еще конунг Дании дал мне запястье со своей руки, боясь, как бы я не лишился и корабля, и чулка с серебром. Он советовал не расставаться с запястьем никогда и только в крайнем случае, за великое благо, оказанное мне, подарить его знатному человеку. Поэтому я дарю тебе запястье Свейна конунга за доброту и щедрость твою.

Слова путешественника удивили норвежского конунга. Он принял дар от Свейна, понял, что конунг Дании - мудрый и щедрый человек и стал искать мира с ним, потому что с мудрыми и щедрыми людьми лучше жить в добром мире.

Удачливого путешественника он наградил по-королевски, и Аудун отправился в Исландию к матушке. Боевые действия между Данией и Норвегией вскоре прекратились, Аудун женился, через год у него родился сын Торстейн.

Так говорится в саге "Об Аудуне с Западных Фьордов".

 

Не было в Исландии столь славной обороны

 

Два брата, Гисли и Торкель, жили в Ястребиной Долине. Третий брат, Ари, поселился в Норвегии. Была у них сестра Тордис. Гисли, смелый человек, сильный воин, не раззащищал честь семьи и сестры Тордис. Меч его не знал пощады, враги боялись Гисли. В молодости он ходил в походы с викингами, но женился на Ауд, сестре норвежского торговца Вестейна, поселился в Ястребиной Долине. Торкель женился на Асгерд. Был он человеком хитрым, трусливым и мстительным. Их сестра, Тордис, вышла замуж за Торгрима, своенравного юношу. Впрочем, прежде всего все они были исландцы: могли постоять за себя, смело ходили в море, никого не боялись, хотя врагов у них было много - даже в своей стране.

Гисли вел общее с братом хозяйство на хуторе. Торкель любил поспать дома, но был при этом важным и себялюбивым. Однажды он подслушал разговор Ауд с Асгерд. Женщины в небольшой светелке шили мужьям рубашки, не догадывались, что их кто-то слышит, разоткровенничались на свою беду-на беду всех своих родичей. Оказывается, в юности жена Торкеля любила Вестейна и до сих пор это чувство до конца не угасло в ее груди!

Торкель был потрясен. Сжав кулаки, он злобно прошептал: "Слышу слова роковые!" и с тех пор возненавидел Вестейна, как самого заклятого своего врага.

Через некоторое время Торкель разделил имущество с Гесли и стал вести хозяйство напару с Торгримом, переехав с Ясребиной Долины.

Гисли догадался о том, что встревожило и разозлило брата. Но он любил жену свою Ауд, уважал и ценил Вестейна. Вместе с ним они ходили в опасные походы, хорошо торговали, а, если выпадала судьба, брали в руки оружие и давали отпор всем, кто пытался напасть на них. Однажды Гесли отковал в кузнице монету, разрубил ее на две равные части: одну дал Вестейну, другую оставил себе, сказал:

- Если кто-то даст тебе мою половину монеты, сделай так, как он повелит.

Гисли не мог сделать плохое Вестейну. Но он любил и брата своего, Торкеля. Он прекрасно знал его нрав, понимал, что великая беда кроется в нем для всех родичей, для самого Гисли...

Прошло лето. Гисли решил устроить большой пир по случаю прихода зимы, пригласил родичей и друзей. Вестейна не пригласил, опасаясь ссоры. Но Ауд сказала мужу:

- Хочу видеть на пиру брата своего.

Как не отговаривал он ее, она сделала по-своему: в тайне от мужа послала приглашение Вестейну. Тот быстро собрался в путь. Гисли узнал об этом, дал рабу полвину монеты, отправил его Вестейну сважным поручением. Вестейн уже скакал на добром коне от хутора к хутору, от переправы к переправе. И, удивительно, все, кто ни встречал его, говорили на прощание:

- Будь осторожен. Это тебе пригодится.

Быстро скакал раб Гисли, но Вестейн скакал быстрее. Он преодолел уже половину пути, когда встретил посланника. Тот протянул ему половину монеты, сказал об опасности, которая ожидает на пиру, и о том, что Гисли просил его остаться дома.

- Я бы повернул обратно, но теперь поздно, - ответил Вестейн.

Теперь все воды текут в Ястребиную Долину, и я поеду туда.

Он переправился через реку. В доме Гисли собрались гости. Вестейна встретили хорошо. Ауд и Гисли были рады гостю. Ночью разразилась гроза, полил сильный ливень. Ветер безжалостно трепал деревья, волновал море, пугал людей и скот. Но этого ему было мало. Он сорвал с одной стороны крышу дома Гисли, где спали гости, вода хлынула в дом, пришлось перебираться в другой, тесниться. Хозяин со своими людьми и гостями бросился спасать сено, в доме остался лишь Вестейн, отдыхавший с дороги. Буря буйствовала всю ночь. Всю ночь люди боролись со стихией, спасая добро Гисли, скот, сено.

Вестейн не спал. Он смотрел на небо в распахнутый ветром угол крыши и тревожно было у него на душе. Перед рассветом ему почудилось, что в дом кто-то тихо вошел, замер. Вестейн осмотрел все углы темного дома, никого не увидел в робкой, шумящей ветром тишине, успокоился, но глаза не закрыл.

И вдруг глаза его встревоженные увидели совсем рядом глаза врага, жесткие, безжалостные, упрямые глаза, и тут же слева блеснуло острие копья. Вестейн рванулся в сторону, но не успел - копье оказалось проворнее, и враг отдохнувший, обладал силой страшной. Только от дикой ненависти люди становятся такими сильными - силнее самих же себя, либо от страха, либо от ревности... Вестейн успел лишь сказать, получив смертельный удар в грудь:

- Прямо в сердце.

И еще он успел запомнить лицо врага на всю свою жизнь, чтобы точно знать, кому мстить. Но мстить Вестейну не пришлось: слишком короткой была его жизнь после подлого нападения: он умер - еще люди не собрались, еще солнце не встало.

Убийца поспешил из дома. Тревожный робкий шаг его разбудил Ауд. Она собрала людей. Они стояли у тела Вестейна, и никто не решался вынуть копье из груди несчастного, потому что, по обычаю, тот, кто сделает это, обязан отомстить убийце за смерть Вестейна.

Гисли вынул копье, никому не показал его, сел на лодку, задумался. Он знал, чье это копье, и в эти безмолвные минуты он как бы пережил все то, что ему придется еще пережить и испытать в жизни. Гисли советовался с самим собой, искал другие пути, но их не было. Оставался один выход: который предназначила ему судьба. Гисли обязан был отомстить своему кровному брату и не хотел.

Люди молча стояли у тела Вестейна. Гисли поднялся, отдал распоряжения рабам.

Вестейна похоронили по обычаям предков, насыпали холм над могилой.

Пришла ветренная, снежная зима. Однажды ночью, когда пурга особенно рассвирепела, Гисли взял копье Серый Клинок и пошел на хутор Торгрима. Шел он по тропе, шел по ручью вброд, шел по бездорожью, и пурга спешно заметала следы, помогала ему. Он пришел на хутор, вошел в дом - пурга выла громко, помогала ему. Гисли пробрался в спльню Торгрима и убил его копьем Серый Клинок. Тордис закричала, позвала на помощь людей, но Гисли был уже за хутором - пурга заметала его следы, помогала ему, как и он заметал следы, отбрасывал подозрения в убийстве Вестейна от родного брата Торкеля, навлекая подозрения на себя самого: ведь это он вынул из груди брата жены копье, он - один! - знал, чье это копье!! И теперь, как бы ни старалась пурга, как бы он сам ни старался заметать следы, подозрения пали на него.

Торгрима похоронили по обычаю предков и на могилу насыпали холм. Его брат, Берк,женился на Тордис и поклялся отомстить за убийство. На могиле Тордис сказала новому мужу, что считает убийцей брата Гисли, хотя прямых улик против него нет.

- Он недавно прочитал мне свою вису (стих - Гисли был прекрасным поэтом, сочинителем вис, это было известно всем даже за пределами Исландии), я поняла ее смысл, - добавила женщина.

- Взбешенный Берк вызвал Гисли на тинг Мыса Тора: все пошло точно так,как ипреположил когда-то Гисли у тела Вестейна. Он наверняка знал, что ему не удастся доказать свою невиновность, что за убийство Торгрима его обьявят вне закона, назначат большую сумму тому, кто поймает и убьет его: такие суровые обычаи были в Исландии. И он спросил брата Торкеля, ради спасения которого пошел на злодеяние:

- Я могу рассчитывать на твою помощь?

- Я могу предупредить тебя об опасности, - ответил Торкель. - Но не сделаю ничего, чтобы был повод обвинить меня.

Торкель, как и Гисли, знал все об этом деле, но, понимая, что теперь ему не грозит опасность, делал так, как делают малодушные трусливые люди.

Гисли сел на коня и вместе с рабами ускакал прочь от погони - она была близка. Братья Торгрима добились на тинге Мыса Тора, чтобы его объявили вне закона, и теперь гонялись за своим врагом по всей Исландии.

Однажды Берк настиг Гисли у леса. Тот понимал, что шансов спастись почти нет, отдал богатый синий плащ рабу, расстался с ним. Раб, важный и гордый, поскакал по лесу, Синий плащ привлек внимание Берка и его людей. Они бросились за рабом, Гисли вырвался из ловушки.

Несколько раз с помощью родственников он пытался оправдаться на тинге Мыса Тора, но безуспешно. Торкель не проявлял интереса к этому делу, занимался своими делами, быстро богател, так как все имущество отца теперь перешло в его руки, и не думал помогать брату в беде. Да и многие родственники отвернулись от него, не зная всей сути дела. Осталась ему верной и преданной лишь жена Ауд и друзья. Она не раз выручала его, спасала, придумывала всякие хитрости. Но Берк продолжал преследовать Гисли.

А брат его Торкель при каждой встрече повторял,что не станет делать ничего, чтобы был повод его обвинить. Гисли в последний раз пришел к брату, услышал от него все те же слова и крикнул в отчаянии:

- Теперь ты богач, приятель многих знатных людей. У тебя все состояние нашего отца. А я осужден, нажил себе много врагов...

Гисли запнулся, хотел сказать брату о главном, о том, что знали на этом свете только они двое, но побоялся слов своих брат любящий брата: вдруг кто-то услышит, вдруг быстрый северный ветер разнесет по миру тайну. Не хотел этого Гисли. Лишь сказал он:

- Теперь мы расстаемся навсегда. Но знай, что ты, а не я, будешь убит первым!

Не хотел он и этого говорить - сорвалось от волнения и обид слово. Гисли сел в лодку и уплыл.

- Мне нет никакого дела до твоих предсказаний! - крикнул богатый братец и отправился на очередной тинг на Мысе Тора.

Там уже собирался люд со всей Исландии: бедный и богатый, бродяжий и знатный.

В землянку бродяги Халльбьерна Колпака пришли два бедных мальчика. Один из них сказал: "Мы хотим посмотреть на знатных людей". Бродяга оставил их у себя, рассказывая детям обо всех прибывающих на тинг.

Как только на берег сошел с корабля Торкель, мальчики побежали к нему. На Торкеле была русская меховая шапка, серый плащ с золотой пряжкой у плеча. Он важно сел рядом со знатными людьми. Мальчики, проходя мимо, остановились, воскликнули:

- Какая богатая пряжка!

- Какой прекрасный меч, - сказал, хлопая ресницами, старший мальчик. - Наверное, он дорогостоит.

- Хороший меч, это верно, - произнес довольный Торкель.

- А можно подержать его в руках? - с трепетом в голосе попросил старший мальчик, и Торкель не отказал ему.

Но как только в слабых еще руках оказался тяжелый меч, они, руки мальчонки, окрепли, обнажили клинок и ударили по голове Торкеля так сильно и ловко, как будто то были руки великого воина. Голова Торкеля слетела с плеч.

То были руки старшего сына Веснейна. Как узнали мальчики всю правду - никто не знает. Гисли не мог им так сказать. Разве что души и сердца сыновьи сами догадались, почуяли убийцу отца?

Все вдруг всполошились, повскакивали с мест: мирный ропот, добродушный говорок сменился криком, толкотней, ударами плеч и локтей, изумлением, страхом: шоком смерти ударило толпу. Пока она приходила в себя, мальчиков след простыл.

Прибежали они в дом, где жила Ауд, их тетка, рассказал все, как есть. Ауд, зная нрав прятавшегося у нее Гисли, отправила детей подальше к родственникам, затем разбудила мужа и поведала о слычившемся, добавив:

- Мальчики хотят, чтобы ты с ними был вместе, чтобы вы помогали друг другу.

Но Гисли схватил меч и в порыве гнева произнес новую вису:

Острой льдине сражений

Должно покинуть ножны,

Действовать срок наступил

Родичу рода людского.

Ведомо все, что осталось,

Властителю родной стали.

Мстя за убийство брата,

Гисли погибнет с честью.

Предусмотрительность жены спасла его от детоубийства, и, узнав, что дети уже далеко, он быстро успокоился.

Но враги продолжали выслеживать Гисли, который укрылся в подземелье дома Ауд и жил там все лето, не выходя на солнце. Они догадывались, что он где-то рядом (слишком спокойной и радостной была его жена), но войти в дом четной женщины и обыскивать его не позволяли им обычаи и мужская честь.

Берк решил действовать иначе. Он вызвал Ауд на разговор, сказал, что обещает ей найти красивого и богатого мужа, если она выдаст Гисли. Женщина отвергла предложение Берка, тот, злой, покинул хутор, и Гисли понял, что теперь враги не остановятся ни перед чем.

Вместе с Ауд и их приемной дочерью Гудрид он тайно покинул дом, забрался на всокий холм. Берк и с ним четырнадцать вооруженных воинов были тут как тут: им удалось найти след, они подошли к скале, на которой прятались беглецы, окружили ее и пошли в атаку. Несколько лет они ждали этого момента.

Руководил боем Эйольв, брат Берка.

Гисли в правой руке держал секиру, на поясе у него висел меч, а в левой руке был щит. Он принял бой, и сразил в первой же стычке двоих. Сзади к нему подкрался Эйольв. Но Ауд большой дубиной нанесла противнику удар по руке. Тот, вскрикнув от страшной боли, скатился по склону вниз. Бой продолжался. Ауд и Гудрид сдерживали натиск, бросая с крутого склона во врага камни, отражая атаки секирой, мечом, хоть и тяжел он был для женских рук.

Еще двух врагов убил Гисли, многих ранил. Произошла заминка. Никому не хотелось лезть вверх, рисковать жизнью. Эйольв обещал им большую награду, но не хотелось никому посмертных наград! Боялись люди лезть наверх, хотя то были смелые воины.

Собрал Эйольв родичей, сказал им, что нельзя позорить свой род, что убить нужно Гисли во чтобы то ни стало, иначе он может сбежать и на этот раз, уйти далеко, а то и покинуть Исландию. Возвращаться с позором домой, сказал Эйольв, мы не имеем права.

Окружили люди скалу, пошли на смертный бой. Один из них изловчился, нанес Гисли удар в живот копьем. Боец, не замечая боли, продолжал наносить удары врагу, отчаянно и бесстрашно дрались женщины. Но второй удар копьем вспорол Гисли живот, оттуда вывались кишки. Боец обвязал себя веревками-продолжал бой, хотя силы его иссякали.

Наступающие видели, что победа была близка, но Гисли вдруг крикнул вису:

 

Скоро услышит милая

Скади колец о скальде:

Друг ее, твердый духом,

В смерче мечей не дрогнул.

Пусть клинков закаленных

Жало меня поражало,

Мне от отца досталось

Стойкое сердце в наследство.

 

Бросился на врагов, отрубил одному голову... На большее его не хватело: сердце стойкое остановилось, упал Гисли. Люди Эйольва окружили его, подивились-сколько же ран на теле героя, как мог человек терпеть такую боль?! Пятерых он убил в неравном бою, еще три воина скончались от ран, нанесенных им Гисли.

И все в Исландии говорили, что "еще не бывало такого героя, хоть и не во всем он был удачлив". Только не говорили люди знатные и простые, поэты и сочинители саг, в чем же не был удачлив славный герой.

Все говорили в один голос, что здесь, в Исландии, "не бывало столь славной обороны", только никто не решался сказать, за что же бился Гисли с врагами и так уж ли нужны были его победы и жертвы ему самому, Исландии и ее народу?!

Зато все на острове презирали тех, кто участвовал в той битве на высокой скале, и в этом исландцы были единодушны, хотя окажись кто-либо из них на месте Эйольва, он бы сделал все точно также...

 

Гисли сын Торбьёрна Кислого

 

Герой «Саги о Гисли», самой драматичной из «родовых саг». Сага эта – история исландца, который был объявлен вне закона и поэтому в своей собственной стране стал изгнанником, был вынужден скрываться в продолжение тринадцати лет и в одиночку обороняться от преследующих его врагов. События, которые описываются в саге, происходили в 962-978 гг. В саге много отдельных вис, приписываемых Гисли. Но подлинность многих из этих вис ставится под сомнение исследователями.

 

Отдельные висы

1 Ныне мне приснилось:
Надо мною Наума
Льна струила слезы,
Хлин рубахи длинной
Повила враз резво,
Ран фаты, мне раны,
Что сей сон вещает,
Сам не вем невежда.

 

2 Сьёвн серег, мы расстались,
И слух мне вниде в ухо,
— Порчу пиво карлов —
Попал в хоромы крови.
Клен гласа стали слышал
Схватку двух полюхов.
Стрел роса осыплет
Сурта суйма стали.

 

В перволй висе поведано о том, что, когда, вынужденный скрываться от врагов, Гисли прятался в пустынных местах, ему постоянно снились зловещие сны. Он рассказал жене о них: «Ко мне приходит во сне две женщины. Одна добра ко мне и всегда дает хорошие советы, а другая всегда говорит такое, от чего мне становится еще хуже, чем раньше, и пророчит мне одно дурное». Содержание данной висы – один из таких снов. Наума льна, Хлин длинной рубахи, Ран фаты – женщина (Наума, Хлин, Ран – богини).

Во второй висе передан последний сон Гисли перед его гибелью. Сьёвн серег – женщина (Сьёвн – богиня). Порчу пиво карлов – слагаю стихи (пиво карлов – мед поэзии). Клен гласа стали – воин, т. е. Гисли (глас стали – битва). Роса стрел – кровь. Сурт суйма стали – воин, т. е. Гисли (Сурт – великан, суйм (т. е. сходка) стали – битва).

 

Грим Лысый (или Скаллагрим)

 

Исландский скальд, живший в IX-X вв., один из первых поселенцев на острове, сын Квельдульва и отец Эгиля. Он любил кузнечное дело, вставал обычно рано, будил работников, которые были очень недовольны из-за того, что им приходится рано просыпаться. Они ему так надоели своим нытьем, что он сочинил об этом дошедшую до наших дней висы. Его сын Тороль привез из Норвегии в подарок своему отцу от норвежского короля Эйрика Кровавая Секира (сына Харальда Прекрасноволосого) красивую секиру, богатой и со вкусом отделанную серебром и золотом.  Грим Лысый подарок принял с почтением. Затем он вышел во двор и отрубив сразу двум быкам головы. Секира, однако, зазубрилась после этого. Скавллагрим засунул ее за балку над дверью и больше в руки ее не брал. Торольф вскоре собрался в Норвегию. Скаллагрим, узнав об этом, извлек из-за балки это оружие, покрывшееся копотью и ржавчиной и, отдава ее Торольфу, сказал вису.

 

Кормак Эгмундарсон

 

Исландский скальд, известный по «Саге о Кормаке», одной из «родовых саг». Годы его жизни примерно 930–970. Основное в саге о нем — история его любви к Стейнгерд. Кормак влюбился в нее с первого взгляда и вскоре после первой встречи обручается с ней, но не является в условленное время, и Стейнгерд выдают замуж за Берси. Кормак сражается с ним на поединке, и Стейнгерд разводится с Берси, но Кормак снова упускает возможность жениться на Стейнгерд и она выходит замуж за Торвальда Тинтейна. После ряда поединков Торвальд готов уступить Стейнгерд Кормаку, но теперь она отказывается стать женой последнего. После этого Кормак уезжает из Исландии и погибает в битве в Шотландии. То, что Кормак несколько раз упускает возможность жениться на Стейнгерд, хотя и любит ее, сага объясняет проклятьем, наложенным на него колдуньей, сыновей которой он убил. В саге много отдельных вис, приписываемых Кормаку. Но о том, какие из них подлинные, нет единства мнений. Сохранилось также несколько вис из драпы Кормака в честь хладирского ярла Сигурда. В этой драпе каждое четверостишие кончается короткой фразой мифологического содержания.

 

Эгиль Скаллагримссон

 

«Бесспорно самый выдающийся из скальдов», храбрый воин и отважный морской разбойник. Его бурная жизнь (ок. 910 – ок. 990 гг.) и поэтические произведения составляют содержание одной из самых занимательных исландских саг: «Сага об Эгиле», в которой дан его портрет: У Эгиля было крупное лицо, широкий лоб, густые брови, нос не длинный, но очень толстый, нижняя часть лица широкая и длинная, подбородок и скулы широченные. У него была толстая шея и могучие плечи. Он выделялся среди других людей своим суровым видом и в гневе был страшен. Он был статен и очень высок ростом. Волосы у него были уветом как у волка, но он рано стал лысеть». Поэтическую славу Эгилю принесли три его песни.  Когда он однажды попался в руки своему смертельному врагу, королю Эйрику Норвежскому, сына которого победил в бою, то попросил разрешения выкупить свою жизнь песней. Эйрик согласился, и песня Эгиля привела его в такое восхищение, что он отменил приговор. Эта песня известна под заглавием: «Освобождение головы» («Выкуп головы»). Смерть любимого сына послужила певцу поводом сложить прекрасную элегическую песню «Потеря сына». Славится также и ода или хвалебная песнь Эгиля в честь его друга Аринбьярна при дворе Эйрика, так называемая «Драпа Аринбьярна». Эти три произведения приведены все вместе в «Саге об Эгиле».

 

«Выкуп головы»

 

Эгиль был неспокойным человеком. Он не мог сидеть на одном месте и часто покидал Исландию. Дважды он побывал в Норвегии. Во время второго путешествия в эту страну он несколько раз столкнулся с королем Норвегии Эйриком Кровавая Секира. В одной из стычек Эгиль убил одного из сыновей конунга, жена которого, Гуннхильд, люто возненавидела убийцу. В «Саге об Эгиле» говорится: «Рассказывают, что Гуннхильд занималась колдовством и сделала так, что Эгилю было не найти покоя, пока они снова не увидятся». Эгиль в очередной раз покинул Исландию и отправился в Англию к королю Этельстану, у которого он уже однажды служил. Но ситуация на Альбионе изменилась, в Нортумбрии теперь правил … Эйрик Кровавая Секира, получивший эту часть Альбиона в лен от Этельстана. У берегов Нортумбрии сильный шторм разбил в щепы корабль Эгиля, который чудом остался жив и, добравшись до берега, поспешил в Йорк. Там жил его друг Аринбьёрн, воспитатель Эйрика Кровавая Секира и его приближенный. Эгиль просил у него защиты. Аринбьёрн  пришел к повелителю Нортумбрии, но тот и слышать о примирении не хотел, не говоря уже о Гуннхильд. Они хотели убить Эгиля сразу же, не дожидаясь утра. Аринбьёрн напомнил им древний обычай: «убийство ночью – это низкое убийство», и попросил у королевской четы дать возможность Эгилю сочинить за ночь хвалебную песнь об Эйрике. Обычай есть обычай. Против него даже короли и императоры бессильны, если они не хотят всколыхнуть против себя общественное мнение. Эгиля увели в темницу. Он сосредоточился, начал, усталый, сочинять стихотворение, но вдруг в окне появилась ласточка и стала громко щебетать, мешая скальду. Но Аринбьёрн оказался настоящим другом. Он отогнал непрошенную щебетунью, встал у окна, чтобы никто больше не помешал Эгилю. Авторы саги намекают на то, что этой щебетуньей была сама Гуннхильд, разгневанная колдунья. Её-то понять можно. Она не смогла даже с помощью своих колдовских чар оградить от гибели родного сына, и теперь делала все, чтобы отомстить убийце. Но дружба Аринбьёрна и Эгиля оказалась сильнее колдовских чар!

Утром Эгиль, естественно, при стечение народа, спел свою хвалебную песнь, и у Эйрика Кровавая Секира, одно имя которого говорит о его суровом характере и беспощадном нраве, не хватило духа идти против поэзии: очень ему понравилась хвалебная песнь! Он отпустил Эйрика и сказал ему, чтобы тот не попадался больше на глаза ни ему самому, ни его сыновьям.

Вот как начинается песня, сочиненная Эгилем сыном Грима Лысого и названная «Выкупом головы»:

 

Приплыл я, полн

Распева волн

О перси скал,

И песнь пригнал.

Сник лед и снег.

Дар Трора влек

Весной мой струг

Чрез синий луг.

 

Славу воспою

Смелому в бою,

Песней напою

Англию твою.

В честь твою течет

Игга чистый мед.

Жадный слуха рот

Речи да вопьет.

 

Княже, склоняй

Слух и мне внимай.

Ведь гость я твой,

Властитель мой.

Твой грозный пыл

Врагов разил,

И Один зрил

Одры могил.

 

Был как прибой

Булатный бой,

И с круч мечей

Журчал ручей.

Гремел кругом

Кровавый гром,

Но твой шелом

Шел напролом…

(Поэзия скальдов. СПб., 2004. С. 11-12).

 

«Утрата сыновей»

Эгиль вернулся на свой хутор в Борг с похорон своего сына Бёдвара, утонувшего в море, закрылся в чулане и лежал там трое суток без еды и воды, никого к себе не подпуская. До этого у него умер от болезни друг сын. Отцу трудно было пережить горе. Родные и близкие взволновались. Ну как Эгиль уморит себя голодом от неизживной беды?  Утром четвертого дня на хутор приехала его дочь. Ей удалось войти в чулан и уговорить отца выпить молока. Затем она убедила его сочинить поминальную песнь о Бёдваре. И поднялся с кровати Эгиль…

«Эгиль креп по мере того, как он сочинял песнь», названную им «Утрата сыновей». Это – тяжкое испытание для любого человека: смерть детей. Далеко не каждому удается выдержать столь сильный удар судьбы. Далеко не каждый поэт, или музыкант, или художник … способен на творческий подвиг: а только так можно назвать сочинение «Утрата сыновей». Некоторые специалисты объясняют поведение Эгиля после возвращения с похорон сына не проявлением глубокой отцовской печали, а своего рода психической и психологической атакой на собственно самого себя, концентрацией внутренней энергии с целью выплеснуть ее в строке. По саге известно, что Эгиль был знаком с магией, но этот факт не является чем-то удивительным по отношению к тому времени, и к Скандинавии, находившейся еще в системе ценностей языческих верований. Но если даже принять версию этих ученых, если поверить в то, что Эгиль просто-напросто готовил себя в чулане к сочинению «Утраты сыновей», что он там мобилизовал духовные «силы для борьбы с враждебными ему силами», т. е. занимался чем-то подобным шаманству, то разве этот факт не говорит о его переживаниях, о душевной боли и вместе с тем об ответственности и перед сыновьями, и перед людьми, которым он отдаст частицу себя самого, быть может самую важную частицу, и перед поэзией?!

Разве это не правильно: любому творчески одаренному человеку перед «актом творения», т. е. сочинением произведения искусства, так серьезно готовить себя?!

Мы не будем цитировать «Утрату сыновей» в надежде, что читатели сами прочитают это и другие сочинения Эгиля Скаллагримссона в книгах, указанных в разделе «Библиография».

Здесь же мы считаем нужным вспомнить историю написания одной из его первых вис. Это случилось в детстве. Однажды один мальчик, который был и старше и сильнее Эгиля, избил его. Эгиль взял у отца секиру, раскроил обидчику череп, пришел домой и прочитал матери написанную по пути вису. Мать сказала: «Из тебя выйдет хороший викинг, когда ты подрастешь, я подарю тебе корабль». Этот факт, трактуемый добролюбивыми людьми по-разному, нам важен еще и потому, что он говорит об очень раннем приобщении мальчиков к поэзии. Причем приобщении не насильственном: мол, все сочиняют песни, и ты сочиняй, а, если так можно сказать, естественном. Сочинительство было естественным состоянием душ, сердец и умов обитателей Скандинавии в V – XV вв. И не только Скандинавии, но и всей Европы. И не только всей Европы, но и всего Земного шара – в V – XVI вв.

О причинах столь красивого, волнительного явления (не события, и тем более не факта, а именно явления) в мировой истории нужно говорить в других книгах. В данном случае нам важно напомнить читателю, что столь крупные явления, каким, безусловно, является  творчество песносказителей Европы в V – XV вв., не могут существовать на Земном шаре локально. То есть можно сказать так: если в каком-нибудь цивилизационном центре планеты вы нашли какое-либо крупное явление (культуры, искусства, литературы, архитектуры, военного дела и т.д.), то, будьте уверены, что аналогичные явления вы обязательно найдете в других цивилизационных центрах.

 

Эйнар Хельгасон Звон Весов

 

Исландский скальд ярла Хакона Могучего, правившего в Норвгении в 974-994 гг. Годы его жизни (?-ок. 995). Происходил из знатного западно-исландского рода. В «Саге об Эгиле» говорится о том, что в юности Эйнар часто беседовал на альтинге с Эгилем, перенимая у него искусство скальда. Ярл Хакон сначала не хотел выслушать драпу, сочиненную Эйнаром о нем, и согласился только тогда, когда скальд пригрозил перейти к другому ярлу, врагу Хакона. В награду за драпу ярл дал Эйнару щит с изображениями сцен из древних сказаний. Позже Эйнар подарил этот щит Эгилю, и тот должен был сочинить щитовую драпу. В «Саге о Йомсвикингах» рассказывается, что ярл Хакон подарил Эйнару не щит, а драгоценные весы с золотыми и серебряными гирьками, которые могли издавать вещий звон. Отсюда прозвище Эйнара. Сохранилось 37 вис драпы Эйнара о ярле Хаконе «Недостаток золота». Название это, по-видимому, намек на то, что Эйнар был в тяжелом материальном, когда сочинял эту драпу.

 

Гуннлауг Змеиный Язык

 

Исландский скальд (ок. 984-1009 гг. или 987-1012 гг.), герой «Саги о Гуннлауге». Основной мотив саги – соперничество двух скальдов, Гуннлауга и Храфна, из-за Хельги Красавицы, которая выходит замуж не за Гуннлауга, которого она любит, а за Храфна. В конце концов, соперники убивают друг друга на поединке. В саге приводится ряд отдельных вис. Спорно, сочинены ли все эти висы действительно Гуннлаугом. Однако о том, что существовали скальды Гуннлауг и Храфн, сочинявшие хвалебные песни в честь ряда иноземных правителей, есть достоверные свидетельства. От хвалебных песней Гуннлауга сохранились фрагменты. Только фрагменты сохранились и от «Драпы об Адальраде», сочиненной, видимо, около 1002 г., и «Драпы о Сигтрюгге Шелковая Борода».

 

Стейнунн Женщина Скальд

 

Исландская женщина-скальд (X-XI вв.), мать Скальда Рэва. Около 1000 г., как рассказывается в «Саге о Ньяле», выступила против Тангбранда, миссионера, приехавшего проповедовать христианство в Исландии. Известные две ее висы.

 

Сигхват Тордарсон

 

Исландский скальд (ок. 995-1045 гг.). С восемнадцати лет был скальдом норвежского конунга Олафа Святого, а после его смерти – Магнуса Доброго. Его стихотворное наследство очень велико: «Викингские висы» о юношеских походах Олафа Святого, «Висы о битве у Несьяра», «Висы о поездке на восток» (о поездке Сигхвата в Швецию), «Висы о поездке на запад» (о его поездке в Нормандию и Англию), «Флокк об Эрлинге Скьяльгссоне», «Драпа о Кнуте», «Откровенные висы» (Сигхват рассказывает конунгу Магнусу о политическом положении в стране), «Поминальная драпа об Олафе Святом» (последнее произведение Сигхвата), 32 отдельные висы и несколько фрагментов других произведений.

 

Арнор Тордарсон Скальд Ярлов

 

Исландский скальд (XI в.), сын скальда Торда Кольбейнссона. Сочинил песни об оркнейских ярлах Рёгнвальде и Торфинне (откуда его прозвище), норвежских конунгах Магнусе Добром и Харальде Суровом, датском конунге Кнуте и некоторых знатных исландцах. «Хрюнхенда» (от хрюнхент – название ее размера) – одна из его драп о Магнусе Добром. Сохранилось 18 вис этой пышной хвалебной песни. Сохранились также (не полностью) некоторые другие его хвалебные песни.

 

Оттар Черный

 

Исландский скальд (XI в.). Будучи посажен в темницу Олафом Святым за то, что он сочинил стихи о дочери шведского короля, которая потом стала женой Олафа Святого, Оттар последовал совету своего дяди, скальда Сигхвата, и сочинил в течение трех ночей драпу об Олафе, тем самым «выкупив свою голову». Сохранились также (тоже не полностью) драпа Оттара о датском короле Кнуте и драпа шведском короле Олафе, сочиненная приблизительно в 1018 г.

 

 

Рэв Гестссон, Скальд Рэв, или Ховгарда-Рэв

 

Исландский скальд (XI в.), сын Стейнунн Женщины Скальд. О его жизни ничего неизвестно. Его стихи цитируются в «Младшей Эдде». Сохранились фрагменты стихов о подаренном ему кем-то щите, о скальде Гицуре Золотые Ресницы, о некоем Торстейне и о какой-то поездке по морю.

 

Торарир Славослов

 

Исландский скальд (XI в.). Известна его хвалебная песнь в честь Кнута Могучего – «Тёгдрапа», сочиненная после того, как в 1028 г. Кнут завоевал Норвегию. Название драпа получила от размера – тёглаг. По-видимому, Торарин был первым, кто употребил этот размер. Сохранилось 8 вис этой драпы. Сохранились 10 вис хвалебной песни Торарира о сыне Кнута Свейне. Торарир навлек на себя гнев Кнута, сочинив в его честь флокк, а не драпу. От драпу, коорую он после этого сочинил, остался лишь припев.

 

 

Гренландия и Виноградная Страна. Хронология

Впервые остров был обнаружен исландским моряком Гунбьёрном около 875 г. (на берег не сходил). В 982 г. исландец норвежского происхождения Эйрик Рауда (Рыжий) произвёл первое обследование острова и назвал его Гренландией. В 983 г. на юге остврова были основаны норманские (исландские) колонии, просуществовавшие до XV в. В XI в. население Гренландии, в том числе и коренное — эскимосы, приняло христианство. В 1126 в здесь основано первое епископство. С 1262 г. до начала XVIII в. Гренландия фактически принадлежала Норвегии.

 

Далеко на Западе

 

Хотя в войнах европейских держав Исландия участия не принимала, жизнь на суровом остраве была полна тревог, оружием отменно владели все мужчины да и многие женщины, и часто им приходилось на деле доказывать силу свою и ловкость, мужество и выносливость.

Сюда, на край света, продолжали прибывать люди из Норвегии, других стран Скандинавского полуострова. В основном это был люд неспокойный, строптивый неуживчивый, а то и преступный. Эйрик Рыжий и его отец Торвальд, например, совершили во время буйной попойки убийство, были объявлены вне закона и сбежали в Исландию. Но и здесь неугомонный Эйрик не смог жить мирно, и здесь на тинге Мыса Тора, где раз в год собирался народ Исландии, чтобы решать спроные вопросы и наболевшие проблемы, чтобы судить преступников, оъявили Эйрика Рыжего вне закона. А дело это серьезное. Такого человека мог убить (да еще и получить за это вознагрождение!) любой исландец. Жить под постоянным прицелом даже смелым и решительным людям не очень-то приятно.

Эйрик Рыжий печалиться не стал. Ему было известно о том, что в давние времена ирландский монах ходил на кожаных лодках далеко на Запад, видел там добротные для жилья земли. Эйрик, не долго думая.снарядил корабль и поплыл за солнцем в поисках новой земли. Она оказалась еще суровей и неприветливей Исландии. Назад же возващаться отверженному Эйрику было нельзя. Но и оставаться в одиночестве на столь суровой земле он не мог: даже монахи не решались селиться здесь, не рисковали жизнью, хотя, надо признаться, несколько месяцев в г. новая земля радовала глаз зелеными красками трав и ласковой волной.

Перед Эйриком стояла трудная задача. Он решил ее!

Вернувшись в Исландию, он, соблюдая все меры предосторожности, во всеуслышание объявил, что им открыта огромная земля – Гренландия – зеленая земля. Многие исландцы, любители приключений, поверила Рыжему мореходу. Всю зиму они собирались в путь. Весной отплыли в Гренландию: очень хотелось им бегать босиком по росистым лугам, смотреть на зеленый, самый добрый, цвет полей, холмов, лесов, речных долин. В Гренландии все это было, но лишь на узкой прибрежной полосе и в очень короткие летние месяцы. Все же первые поселенцы были рады: их приплыло на остров немного, земли хватило всем, кроме того пришельцы знали, что Эйрик собирается плыть еще дальше на Запад, где, по слухам монахов, лежали дивные земли.

Эйрик Рыжий занял Крутой Склон. Ему, как первооткрывателю, к тому человеку очень смелому и решительному, подчинились все. Это его вполне устраивало: из объявленного вне закона, он стал вождем небольшой колонии.

Однако, не долго Эйрик прожил на одном месте. Страсть к путешествиям и к трудной судьбе морехода влекла его на запад. Тем более, что эскимосы, появившиеся иной раз на юге Гренландии, рассказывали им на своем тарабарском языке о том, что, действительно на западе где заходит солнце,есть земли. Не понятно было, правда, почему они сами там не хотят жить, уходят каждый раз в белую пелену на север. Так или иначе, Эйрик со своими взрослыми сыновьми стал собираться в поход. Когда все было готово, Эйрик неожиданно упал с коня, сломал ногу, и в трудный путь сыновья отправились без него.

Через несколько дней относительно спокойного плавания они увидели берег. Земля! Для любого мореплавателя это слово означает счастье. Но то, что увидели путешественники, счастьем назвать было трудно: длинные плоские каменные плиты громоздились вдоль берега, а вдали, до горизонта, покоились в грозном молчании белые головы ледников.Страной каменных плит назвал это место Лейв, сын Эйрика, и повел корабль на юг.

Долго плыл корабль, наконец матросы увидели прекрасные земли, о которых в Исландии и не мечтали! Покрытие могучими лесами изрезанные реками, испещренные озерами, большими и малыми равнинами, белый прибрежный песок, доброе, спокойное солнце-что еще надо для хорошей жизни!

Лесной страной назвали они эту землю, направили корабль в устье большой реки, по ней достигли озера, пристали к берегу. Мореплаватели вполне могли назвать эту землю Счастливой Страной, так всего здесь было много! В реке и озере ловили они  крупного лосося, всегда сочной травой (морозов не было даже зимой!) питался скот. Строевой нетронутый лес раскинулся на необъятных просторах. И был здесь виноград-земное чудо. Несколько зимних месяцев провел Лейв в лесной стране, заготовил лес, виноград, и весной отплыл на родину.

В тот же год в поход собрался Торвальд, брат Лейва. Поход был удачным, как и предыдущий. Заготовили лес, собрали виноград, подготовились в обратную дорогу, но вдруг заметили на речном берегу три бугорка.То были перевернутые кожаные лодки местных жителей: под ними прятались люди. Окружив лодки, исландцы напали на них, убили всех, кроме одного, которому удалось убежать на лодке.

Торвальд повел своих людей в лагерь. Вдруг он почувствовал странную сонливость. Бесстрашные мореплаватели, выносливый народ заснули крепким сном. Торвальд долго сопротивлялся, но и его победила дрема. Сквозь сон он услышал грозный голос: "Уезжайте скорее из этой страны! Здесь вас ждет смерть!"

С трудом заставил себя проснуться сын Эйрика Рыжего, увидел, как по реке приближаются к лагерю много кожаных лодок, разбудил соратников. Исландцы приготовились к бою. Поставили вдоль бортов корабля щиты, стали обстреливать из луков нападающих.

Скрелинги (так пришельцы назвали местных жителей),встретив достойный отпор, выпустили во врагов все стрелы и кинулись восвояси, ранив Торвальда под мышку. Исландцы в погоню не бросились, опасаясь засады, и Торвальд их остановил. Он осмотрел неглубокую рану и сказал всем на удивление:

- Я скоро умру, стрела отравлена. Похороните меня здесь и возвращайтесь домой.

В этот же день он скончался. Исландцы выполнили волю своего командира, вернулись в Гренландию.

Лесная Страна (ее еще называли Виноградной Страной) манила к себе всех, кто обитал в колонии Эйрика Рыжего. Ни штормовые северные широты, ни воинственные скрелинги, готовые в любую минуту напасть на пришельцев, не могли остановить их. В поход отправился Торфини Карлсефни, человек богатый, недавно прибывший в Гренландию из Норвегии и, женившись на Чудрид, вдове Торстейна, брата Лейва.

Он прибыл в Виноградную Страну и поселился в домах Лейва. Люди Карлсефни занялись уже привычным делом: валили лес, собирали виноград, исследовали окрестности. Им везло во всем. К берегу прибило большегокита, они разделали его-еды у них было в достатке. Кроме того в лесах водилось много непуганной дичи, река и озеро кормили их рыбой. Миновала зима.

В прекрасный летний день появились скрелинги. Их ждали всегда. Карлсефни чувствовал, что они следят за каждым движением его людей, прячась в лесах. И вот они пришли. С собольими и беличьими шкурками-торговать. Поначалу и тем и другим было трудно общаться, но язык торговли не знает границ. Специалисты в этом деле умеют делать деньги, казалось, из ничего. Скрелинги просили за пушнину оружие-они еще не умели делать мечи из металла-им они очень понравились. Карлсефни приказал своей жене вынести молоко. Скрелинги еще не знали, что это такое. Молоко им пришлось по вкусу. Пили они его с большим удавольствием и отдавали чуть ли не за глоток молока по беличьей или собольей шкурке. Насытившись божественным напитком, скрелинги с пустыми руками ушли домой.

На следующий день гости вновь пожаловали в лагерь Карлсефни. Опять большую выг. надеялись получить исландцы, но в самый разгар торгов один скрелинг пытался своровать меч. Его тут же убили. Завязалась потасовка, исландцы потеснили безоружных скрелингов и те бросились бежать. Бой был выигран европейцами быстро и без потерь.

Прошло мирных три недели. Однажды утром Карлсефни взглянул на реку, вздрогнул: по серебристой спокойной реке надвигалось на лагерь исландцев огромное количество лодок, в них сидело так много скрелингов, поднявших вверх палки, что, казалось, сама река вдруг волшебным образом преобразилась превратилась в злобный миллиардноглазный визжащий поток. Бесстрашный мореход подумал, уж не навождение ли это, не сон, протер глаза-рекатрепетала тысячами палок. Вот уже видны лица низкорослых воинов, грубые их волосы, жестко облегали плечи, большие глаза упрямо смотрели вперед, на солнце, широкие, как камень, скулы говорили о решимости местных жителей покарать и наказать пришельцев убийство соплеменника. Карлсефни протер глаза, почувствовал странную сонливость, но отдал приказ и вместе со своими людьми смело пошел на врага выставив вперед красный щит.

Со стороны скрелингов на исландцев полетел град камней из пращей: скрелинги прекрасно владели этим оружием, лишь щиты спасли людей Карлсефни от больших неприятностей. А он торопил преодолевая непонятную сонливость, своих людей: нужно было поскорее войти с противником в ближний бой, где пращи скрелингов не страшны, а мечи и секиры исланцев уже показали неприятелю, на что они способны. Красная стена сомкнутых щитов, редкие, но напряженные команды Карлсефни, быстрая поступь европейцев - местные воины никогда ранее не воевали против такого организованного войска. Смятение, а затем и страх прокрался в их души. Победа европейцев была близка. Но вдруг над рекой, над кожаными лодками поднялся и завис на мгновение яркосиний шар. Не успели исландцы понять, что это такое, как шар с диким воем полетел в них, упал на землю в центре воинства Карлсефни и завыл еще срашней. Человечество в то время еще не знало фугасных бомб, ни гранат тротиловых, но люди Карлсефни в ужасе бежали с поля боя, боясь как бы яркосиний шар не разорвался, забрались на утес. Никто не слушал команд, не подчинялся Карлсефни да и сам он, поддавшись страху, бежал, сломя голову, со всеми. Оружие, правда, никто не бросил. Пробегая мимо лагеря, воины увлекли за собой женщин. Одна из них, Фрейдис, пыталась пристыдить мужчин, но те не слышали ее гневных слов. Рядом с ней пораженный в голову упал воин Торбранд. Женщина схватила его меч, преградила дорогу озверевшим скрелингам, но что могла она сделать-женщина, к тому же беременная, с разъяренной дикой толпой?! Скрелинги должны были растоптать ее в своем неистовом беге. И она это прекрасно знала. Но не было в ее глазах страха-была только мысль или интуиция или нечто неподвластное мужской грубой натуре- нечто божественное, нечто вечное сверкало крохотными зайчиками в глазах Фрейдис. Скрелинги подбежали к ней, остановились, словно бы раздумывая, кому из них должно по праву принадлежать чудо-оружие пришельцев, перерубающее человека пополам, в этот миг, отпущенный им на раздумье, женщину будто бы посетило божественное проведение, будто бы сам Всевышний подсказал, что ей делать в этот краткий, смертельно опасный миг.

Фрейдис резким рывком рукиоголила левую грудь и звонко шлепнула по ней плашмя обнаженным мечем, в общем-то ни на что не надеясь. Смачный громкий звук несущего смерть металла о дарящее жизнь женское тело магически подействовало на атакующих. Они остолбенели, словно увидели перед собой нечто страшное - так звери дикие боятся огня, так дети малые боятся высоты, так птицы быстрые боятся клетки, так напугала смелая Фрейдис скрелингов. Их решительные лица исказились в некрасивой недоброй гремасе, тела обмякли, у некоторых даже выпали из рук палки, и - не успела женщина понять, что же произошло с ними, - как все они повернули назад и с горестными криками и визгом бросились к лодкам, поплыли прочь.

Карлсефни и войны спустились со скалы, на которой, вероятнее всего, они бы все умерли от голода, и спросили, не скрывая радости:

- Что ты сказала им? Почему они испугались тебя? Что за звук мы слышали?

Фрейдис уже успела поправить рубашку и ответила мужчинам:

- Вам этого не понять. Радуйтесь, что остались целы.

Но после этого она долго еще благодарила того, кто помог ей найти единственный верный ход в опасной ситуации. Исландцы же вечером, собираясь в дальную дорогу и вспоминая странный бой, поняли что скрелинги во время сражения пытались околдовать их своими чарами. Они ничего не знали о таком явлении, масовый гипноз, но состояние, в котором они были от начала боя до того смачного шлепка, было очень похожее на гипноз. Вот только-кто был тот маг, который смог их загипнотизировать, и почему удар металла о женскую грудь разрушил его чары? У исландцев не хватало ни времени, ни знаний на разгадку этой тайны, вскоре они покинули цветущий край, освоить который им так и не удалось. Вскоре на колонию в Гренландии налетела болезнь (видимо, цинга, а то и чума), она многих свела в могилу. Жить на узкой прибрежной полосе стало очень сложно даже таким крепким людям, как исландцы. Через некоторое время в Европе перевелись смельчаки, готовые пересечь Атлантический океан на небольших судах, и люди напрочь забыли о Лесной Стране, о Виноградной Стране, о тех, кто ходил туда из Исландии через Гренландию в VI - X веках нашей эры.

Франция. Хронология

 

В 873 г. норманны вошли в город Анжер, где не было никакого гарнизона французов, укрепили эту древнюю крепость, превратили ее в базу для налетов.

Лишь в 874 г. Карл Лысый выкупил у них мир.

В IX в., после долгой борьбы с норманнами, Фульк Нерра, граф Анжуйский, воздвиг на берегу реки Мен, на месте старинной крепости, укрепленный замок Анжер. В древнейшие времена он был занят племенами кельтов. С V в. замком владели франки.

С 70-е годы IX в. отряды норманнов налетали с упрямством наката морской волны на территорию Франции, заходили в устье Луары и отсюда распространялись по другим земли этого государства. Остановить этот ток королям Франции не удавалось, хотя они и одерживали иной раз прекрасные победы над налетчиками.

В 879 г. короли Карломан и Людовик, сыновья Людовика Косноязычного, сына Карла Лысого, разгромили крупный отряд норманнов в битве на реке Бигене, притоке Сены.

В том же году во Фландрии высадился другой отряд норманнов, они захватили город Теруан, вошли в реку Шельду и стали грабить здесь монастыри, селения, слабоукрепленные города. Зимовали они в Генте.

Немецкий король Людовик после празднования Рождества Христова 879 г. во Франкфурте отправился во Францию на переговоры. Возвращаясь домой, он увидел в Шарбонньерском лесу большой отряд норманнов. «Люди Севера» с огромной добычей шли, ни о чем плохом не думая, к своим судам. Людовик неожиданно напал на них, разгромил налетчиков. Началась погоня. Гуго, сын Людовика, увлекшись погоней, не заметил укрепления, наскоро построенного врагом, получил серьезное ранение, попал в плен и тут же умер.

В Куртре норманны создали вторую, после Гента, мощную базу. Отсюда они регулярно отправлялись в грабительские налеты на ближние и дальние города, замки, монастыри, селения. Французские короли, Карломан и Людовик отправили против них отряд аббата Гослена (сами они вели войну против герцога Бузона, который объявил себя королем Бургундии. Гослен хотел напасть на врага с двух сторон, поделил на две части свой отряд, но норманны разбили их поодиночке. После этого они с утроенной энергией занялись грабежом земель между Шельдой и Соммой.

В 880 г. норманны взяли город Аррас, разорили город и его окрестности и вернулись в свой стан. Много пленников на продажу и лошадей привели они с собой. Другой отряд норманнов грабил во Фрисландии, на нижнем Рейне, захватили Нимвеген, в кратчайшие сроки соорудили (естественно, с помощью пленных и местных жителей) вал и ров, остались здесь зимовать. Людовик Немецкий тщетно пытался выбить их оттуда.

В 881 г. Французский король Людовик отправился на врага с крупным войском и при Лавье одержал победу в жестокой упорной битве. Однако утром норманны ринулись в атаку. Битва продолжилась. Отчаянные «люди Севера» перехватили инициативу, и только личное мужество Людовика спасло положение. Французы выиграли и этот бой и благоразумно отступил: норманнов в окрестностях оставалось еще очень много. Вскоре после этих событий король умер. Как считали очевидцы, он слишком много сил и внутренней энергии отдал этому сражению.

Норманны отошли в Гент, другой отряд укрепился в двух милях от Маастрихита на Маасе: налеты на северную Францию продолжались. Один из отрядов норманнов вошел в Аахен, столицу Карла Великого. Роскошный императорский дворец превратился в конюшню норманнов. После этого в течение 80 лет город находился в запустении. Лишь во времена Оттона Великого город стал возрождаться.

В 882 г. норманны вошли в Сомму, сделали своим главным станом Амьен, ходили до Лаона, подошли к Реймсу. Епископ отлил для них две большие чаши из золота, надеясь уговорить их не уничтожать город. Но страх есть страх: сам епископ в ночь перед вторжением грабителей в город, бежал. Норманны грабить город, церкви, монастыри не стали. Отсюда грабители отправились в Суассон, мечтая завоевать земли от Шельды до Луары. Два отряда из Гента и Амьена объединились и устроили такой шабаш на мирных землях, что Карломан в отчаяньи заплатил им огромный выкуп за обещание покинуть территорию его государства и не нападать на Францию 12 лет. Норманны деньги получили,  оставили Амьен.

Но в 884 г. Карломан умер, получив нечаянное ранение на охоте от своих же людей. Королем Франции стал Карл Толстый, император и король Италии. Он властвовал над всей территорией некогда могущественной державой Карла Великого. Но великим Карл Толстый не был. Норманны объявили, что после смерти Карломана они не считают необходимым выполнять заключенный с ним договорор. И войны с ними возобновились.

В 885 – 886 гг. норманны осаждали Париж. Город под руководством графа Одона выдержал 13-месячную осаду.

Уже при последних Каролингах Франция начала дробиться на феодальные владения. В 987 г. на французский престол взошел Гуго Капет. Династия Капетингов управляла страной до 1328 г. В начале правления этой династии в королевстве насчитывалось девять главных владений: 1) графство Фландрия, 2) герцогство Нормандия, 3) герцогство Франция, 4) герцогство Бургундия, 5) герцогство Аквитания (Гиень), 6) герцогство Гасконь, 7) графство Тулузское, 8) маркизат Готия и 9) графство Барселонское (Испанская марка). Процесс дробления разростался, и остановить его не мог ни один французский король. Первые Капетинги владели узкой территорией, тянувшейся к северу и югу от Парижа и расширявшейся в разные стороны. К 1180 г. в она увеличилась лишь вдвое. В то же самое время английские короли владели большей территорией тогдашней Франции. Это факт, естественно, оказывал самое негативное влияние на военную мощь Франции, мешал ей успешно бороться со всеми врагами, особенно в норманнами.

В конце IX в. во главе норманнов в северную Францию встал изгнанный из Норвегии или Роллон, сын Рогнвальда. Он надежно утвердился в занятых им землях, получивших имя Нормандия,  «Страна норманнов» (terra Northmannorum).

В 911 г. Карл Простоватый, французский король, отдал вождю викингов Роллону (его еще называли Хрольвом Пешеходом) юго‑западную область франции при условии, что Роллон признает себя вассалом короля и крестится. Роллон, родоначальник нормандских герцогов, крестился, женился на дочери Карла, Гизеле, роздал земли соратникам, число которых увеличивалось постоянно прибывавшими с севера людьми. По примеру Роллона, многие норманны приняли христианство. В первое время норманны вели упорную борьбу с Пикардией, с графами Фландрскими, с Иль-де-Франсом, особенно с Бретанью, которая должна была вскоре признать нормандского герцога сюзереном. Французские короли всегда надеялись вернуть Нормандию и ждали только удобного случая, и это также вызывало войны.

В 931 г. , после смерти Роллона, герцогом Норманди стал его сын Вильгельм «Длинная Шпага». Он подвил восстание части нормандского дворянства, недовольного усилением его герцога, вмешался в распрю между Людовиком Заморским и Гуго, графом Парижским, примирился с королем, присоединил к Нормандии Авран и Кутанс.

В 942 г. Вильгельма убил граф Фландрский, и  герцогом нормандским был признан малолетний сын убитого, Ричард. Людовик Заморский явился в Руан, увез малолетнего Ричарда к своему двору и пытался подчинить Нормандию. Норманны разделились, началась борьба партий. Король и Гуго Парижский, вступили в нее, но на помощь нормандской партии пришел датский король Гаральд Блотанд (Синезубый). Людовик попал к норманнам и уступил им Нормандию.  Вскоре между Нормандией и королем вновь возникли споры. Людовика напугало обручение Ричарда с дочерью Гуго Парижского. Людовик вместе с королем Оттоном отправился в поход, но он кончился ничем. Восшествиена французский престол Гуго Капета, зятя Ричарда улучшили отношения между королем и Нормандией.

В 969 г. герцогом Нормандии стал Ричард II. При нем началоссь сближение Нормандии с Англией. Сестра Ричарда была замужем за Этельредом Английским, и Этельред, изгнанный датчанами, укрывался в Нормандии. И в дальнейшем родственные связи между герцогами Нормандии и королями Англии укреплялись, что, естественно, влияло на политические и военные взаимоотношения между ними. А это, в свою очередь, сыграло огромную роль в трагедии Альбиона в 1066 г., о чем мы поговорим в конце данной главы.

В 987 г. светская и духовная знать избрала королём Гуго Капета (уже именовавшегося «великим герцогом Франции»), что положило начало династии Капетингов. Номинально единое королевство фактически делилось на многие почти независимые феодальные владения, в X в. процесс феодального раздробления развивался внутри отдельных герцогств и графств. В X в. во Франции существовали 2 крупные родственные народности: северо-французская — к Северу от р. Луара и провансальская — на Югу. На полуострове Бретань сформировалась бретонская народность. Первоначально королевский  домен сосредоточивался вокруг Парижа и Орлеана. Однако первые Капетинги даже в своём домене не обладали полнотой власти, им приходилось бороться со своими вассалами. Постепенно королевский домен благодаря бракам, наследованию, конфискациям, завоеваниям распространился на все северные области, а с XIII в. — и на южные, власть Капетингов в домене укрепилась, феодальная раздробленность стала преодолеваться.

В 1066 г. герцог нормандский Вильгельм завоевал Англию, вследствие чего Нормандия и Англия соединились между собой.

 

Крепость Анжер

 

Захватив в устье Луары остров еще в 70-х гг. IX в., норманны совершали отсюда набеги на земли слева и справа от реки, ходили на Альбион, во Фландрию, в Аквитанию. Они сразу же приметили неподалеку от своей «базы грабителей» прекрасный город Анжер. Да не город им понравился, а местность, в которой тот располагался. В 9 км от впадения в Луару реки Майенн (Мен), на высокой скале, господствующей над местностью, стоял старинный город, надежно охраняемый высокими, сложенными еще римлянами стенами. В центре города возвышался замок. И природа, и люди сделали Анжер очень сильной крепостью, а французы не удосужились поставить здесь гарнизон! Норманны, естественно, от такого подарка не отказались, в 873 г. они вошли в крепость вместе с награбленным добром, а также со своими женами и детьми, укрепили обветшавшие в некоторых местах стены. И тут только Карл Лысый понял, какую опасность для всего его государства представляет собой созданная в Анжере хорошо укрепленная база норманнов. В тайне ото всех он договорился с Саломоном, королем мятежной Бретани, а в открытую стал готовить войско якобы для борьбы против него. Оба они собрали крупные войска, встретились якобы для битвы, но вдруг соединлись и неожиданно для норманнов подошли к Анжеру, обложили крепость со всех сторон и послали воинов на штурм. У нападавших были мощные метательные машины, но «люди Севера» сдаваться не думали. Они сбрасывали на атакующих камни, метали в них копья и дротики, отбивая атаку за атакой.

И тогда Саломон приказал своим воинам копать широкий и глубокий ров, чтобы отвести воды Мен в другое русло, посадить суда норманнов на мель и захватить их. Это напугало налетчиков. Они не догадались, что сделать это противник не в силах из-за свойств местности. Напуганные вожди норманнов вышли на переговоры. Карл в этой схватке победил. Налетчики вернули часть награбленного, выдали заложников, обязались жить только на острове Луары. Им разрешили вести торговлю, а всем желающим дали возможность принять христианство и жить во Франции.

Казалось бы, прекрасный выход из тяжелейшего положения нашли два правителя: Саломон и Карл Лысый, прекрасный пример они показались всем обитателям Западной Европы! Но нет, они не воспользовались этой подсказкой!

В Бретани вспыхнул мятеж, Саломон был убит, одна из групп мятежников пригласила … норманнов, ушедших на остров Луары, помочь им. Конечно же, норманны всегда рады были оказать подобную услугу!

А тут и новый отряд норманнов пожаловал в устье Сены.

Пришлось Карлу Лысому откупать от непрошенных «гостей», собирая с сограждан чрезвычайную подать. Не умеешь или не хочешь с оружием в руках остаивать своим интересы – плати деньги! Так было задолго до эпохи викингов и в Европе, и в других странах планеты Земля. Так будет.

 

Начало братской распри

Карл Лысый II (823 – 877 гг.), король Западно-Франкского королевства с 840 г., «император франков» с 875 г., из династии Каролингов, младший сын Людовика Благочестивого от второго брака с Юдифью. Еще в 817 г. Людовик разделил империю между тремя старшими сыновьями, Лотарем, Людовиком и Пипином. Юдифь добилась нового раздела в 829 г. и Карл получил Алеманнию, часть Эльзаса и Бургундии; позже и Аквитанию. Из-за этого между Людовиком и его старшими сыновьями началась долгая распря. Перед смертью он поручил юного Карла заботам Лотаря. Тот захотел усилить свою власть и территорию за счет младших братьев. Они создали союз и в битве при Фонтане разгромили войско Лотаря. Младшие братья скрепили союз в 842 г. Страсбургской клятвой 842 г. Лотарь вынужден был пойти на переговоры, и в 843 г. был заключен Верденский договор. По нему Карл получил земли к западнее рек Роны, Соны и Мааса, т. е. почти всю современную Францию. Он подавлял восстания в Наварре, Аквитании, Бретани и др. подвластных ему землях, упорно отражал натиск норманнов, опустошавших северную и западную Францию. Однако страна постоянно дробилась, а ее военное могущество слабло. Карл Лысый пытался задобрить норманнов золотом, вынужден был  передать в их руки дело защиты Франции от внешних врагов. После смерти Лотаря в 855 г. и его сыновей в 863 г. и 869 гг. он получил часть часть Лотарингии. В 876 г. Карл он захватил короны Италии и империи, а по смерти Людовика Немецкого захотел стать и королем Германии. Но в конце жизни он потерпел поражения от вновь вторгшихся на территорию Франции норманнов, а также от немцев ов главе с Людовиков Саксонским, что положило конец его амбициям. В 877 г. он отправился в поход на Апеннинский полуостров, но в пути умер.

Слабый император

Карл III (839 – 888 гг.), король Восточного-Франкского (в 876 – 887 гг.) и Западного-Франкского (в декабре 884 – 887 г.) королевств, «император франков» (в 881—887). третий сын Людовика Немецкого. В 876 г. при дележе получил, вместе с братьями Карломаном и Людовиком, Алеманнию и Эльзас. После смерти братьев, соответственно в 880 и 882 гг., наследовал и то, и другое, а также Лотарингию. В 885 г. западно-франкская знать пригласила его управлять Францией.  В 879 г. Папа Римский вручил ему управление Италией, и в феврале 881 г. он был коронован императорскою короною в Риме. Он вернулся домой и в 882 г. окружил в лагере на Маасе норманнов, опустошавших в это время местности по берегам Нижнего Рейна. Войско у него было сильное, но вдруг он заключил позорный договор с норманнским королем Готфридом. В 886 г. норманны осаждали Париж. Карл подошел с войском к городу, но воевать не стал и купил у захватчиков мир.  Слабость императора и его болезненность вызвала повсеместное неудовольствие в стране. Герцог Арнульф Каринтийский, незаконный сын Карломана, пошел с войском на дядю, и знать отвернулась от короля в 887 г. и свергнули его. А во  Франкфурте-на-Майне люди приветствовали Арнульфа как государя. Племянник оставил ему небольшие владения в Швабии, куда Капрл III и уехал. И там он вскоре умер.

Дело Карла Простоватого

Карл III Простоватый (879-929 гг.), король франков в 898-923 гг., из династии  Каролингов.

В 911 г. Карл Простоватый, отдал вождю норманнов Роллону (его еще называли Хрольвом Пешеходом) юго‑западную область Франции. А что оставалось делать простоватому королю? Викинги угрожали уже самому Парижу, городу в то время небольшому, но ведь – столице! Король несколько раз пытался собрать войско и дать отпор северянам, но власть у него была такая слабая, графы и бароны были так сильны и так часто дрались между собой, что он вынужден был пойти на эту сделку. Карл Простоватый отдал город Руан с окрестностями Роллону, потребовав взамен охранять границу Франции, не пускать в страну викингов. Роллон, человек огромного роста, гигант, которого не выдерживала ни одна лошадь, за что его и прозвали Пешеходом, дал клятву. По обычаю тех лет он обязан был поцеловать ногу Карлу Простоватому. Очень не хотелось это делать вождю викингов. Свои ведь смотрят – люди Севера. У них не принято целовать ноги даже самым могучим королям. Воткнуть ему копье в грудь – это можно, обмануть, обхитрить – тоже не возбраняется. Но целовать ноги! Мастера на разные прозвища, викинги могли такое имя дать своему боевому вождю, что…

Но договор есть договор. Роллон подошел к королю, нагнулся, взял в свои крепкие руки ножку короля Франции и резко дернул ее на себя, к своим губам. Карл не удержался, грохнулся на землю, и никто при этом не видел, целовал ли Роллон монаршую ножку или нет. Викинга вполне устраивало это. Короля Франции – тоже. Договор был заключен. Роллон получил Руан и богатые земли вокруг города. Область на юго‑западе Франции с тех пор получила название Терра Норманнорум, «земля людей Севера», или Нормандия.

В чем‑то эта сделка действительно оказалась полезной для дряхлеющей династии. Но викинги, плодившиеся во фьордах Скандинавского полуострова, как грибы‑шампиньоны в урожайный год, нашли новые лазейки для вторжения во Францию: практически все западное побережье страны терроризировали они около двухсот лет!!

Надеяться оставалось только на Бога. Между прочим, это стали понимать и те «люди Севера», которые просачивались в страны Европы, оставались там «на постоянное место жительства». Они быстро ассимилировались с местным населением, принимали христианство. Тоже самое случилось и в Терра Норманнорум, дюки которой уже в середине X в. стали восстанавливать разрушенные своими предками без сожаления храмы и церкви. Быстро, очень быстро «европеизировались» «люди Севера», оседавшие на земле Франции.

Воспользовавшись феодальными раздорами в Германии после смерти последнего из правивших там Каролингов, Карл Ill в 911 г. завладел Лотарингией. В 922-923 гг. против него был поднят мятеж знати. Мятежники, выдвинувшие своего короля Рауля Бургундского, обманным путём взяли Карла Ill в плен. До конца жизни он находился в заключении в замке Перонн.

Основатель династии Капетингов

Гуго Капет (940 – 996 гг.), король Франции с 987 г, основатель третьей французской династии (Капетинги), старший сын Гуго Великого и Гедвиги, сестры Оттона I. После смерти отца получил герцогство Францию и графства Парижское и Орлеанское. От короля Лотаря ему досталось Пуатье, за поддерживал его в борьбе с вассалами. В 986 г. Лотарь умер, поручив 19-летнего сына Людовика попечению Гуго Капета. Людовик V Ленивый после 15-месячного царствования умер бездетным. Законным наследником престола был брат Лотаря Карл, герцог Нижней Лотарингии. Но французская знать на собрании в Санли избрала королем Гуго Капета. Гуго, венчанный на царство, не стал от этого могущественнее. Избрав его королем, феодали дали ему скорее титул, чем власть. Они и не предполагали, что он явится основателем новой династии. Гуго Капет укрепил много городов от налетчиков-норманнов и от собственных вассалов.  Столицей короля Франции снова сделался Париж, тогда как при последних Каролингах ею был Лан.

Благочествый король

Роберт II Благочестивый (971—1031 гг.), французский король, сын Гуго Капета, после смерти которого в 996 г. вступил на престол. Был женат на своей двоюродной сестре Берте, дочери Конрада, короля Прованса. Когда папа Григорий V объявил брак недействительным и наложил на короля семилетнее покаяние, Роберт, до этого подчинявшийся церкви, отказался повиноваться. Папа отлучил его от церкви. От него ушли все подчиненные, после чего он подчинился Папе Римскому, развелся с Бертой и женился на Констанции, дочери графа Тулузского. В его годы в стране вспыхивали восстания крестьян против баронов; а сильный голод истребил треть населения Франции.

 

Дьявол на троне

Роберт I Дьявол (? – ум. в 1035 г.), герцог нормандский с 1028 г., младший сын герцога Ричарда II. Вел борьбу с восставшими вассалами, оказал помощь французскому королю Генриху I в борьбе с его матерью Констанцией, усмирил графа Одо шампанского… Желая принести покаяние в совершенных жестокостях, он совершил паломничество к святым местам: и прошел всю Францию, Италию, долгое время пробыл в Риме и через Константинополь добрался до Иерусалима. Умер на обратном пути в Никее. Ему наследовал Вильгельм Завоеватель.

 

Еще один зять Ярослава Мудрого

Генрих I (1011 – 1060 гг.), король Франции с 1030 г, из дома Капетингов. В 1015 г. отец его, Роберт Благочестивый, объявил его герцогом Бургундским, а в 1027 г., после смерти старшего брата – наследником престола. Став королем, Генрих отдал Бургундию младшему брату, который сделался родоначальником особого герцогского рода. Королевская власть во Франции была в то время слаба, но еще более ослабела вследствие интриг матери Генриха, Констанции, и политики нормандских герцогов, которым Генрих вынужден был делать большие уступки, чтобы утвердиться на престоле. Он тщетно пытался воспользоваться малолетством Вильгельма (Завоевателя). Из сыновей его от Анны, дочери Ярослава I Мудрого, Филипп при жизни отца был коронован; второй сын, Гуго Великий, стал графом Вермандуа.

 

Саксонский анналист. Хроника

 

Год 868

Сильный голод жестоко поразил и Германию, и прочие европейские провинции. Норманны, заняв устье реки Луары, опять стало жестоко опустошать провинции Нант, Анжу, Пуату и Турень; Роберт, который держал марку, и Рамнульф, герцог Аквитании, отправили против них войско. Норманны, узнав об этом, поторопились вернуться к флоту, но с приближением войска поняли, что уже не смогут бежать; войдя в некое поместье, они укрепились там, насколько позволило время. Была там довольно большая каменная базилика, куда и вошло большинство их во главе со своим герцогом Хастингом. Роберт и Рамнульф, ворвавшись, перебили всех, кто оставался вне базилики. Подойдя к базилике, они, увидев, что место сильно укреплено, и заметив, что в нём укрылся немалый отряд язычников, на короткое время задумались, а затем разбили вокруг него лагерь, чтобы на следующий день атаковать их с помощью машин и осадной техники. Роберт, страдая от жары, снял шлем и панцирь, чтобы немного освежиться. И вот, когда все были заняты постройкой лагеря, норманны внезапно выскочили из укрепления и с криком набросились на Роберта и его товарищей; те, тотчас же схватив оружие, мужественно отразили врагов, вынудив их отступить в базилику. Роберт, поспешив туда без шлема и панциря и неосторожно преследуя врагов, был убит при входе в церковь; тело его было захвачено норманнами…Саксонский анналист. Хроника. Пер. Дьяконов И. В. 2005).

 

Год 875

…В том же году Саломон, король Бретани, был коварно убит своими герцогами Пастикваном и Вурфандом; после его смерти они хотели разделить между собой его королевство, но поссорились при разделе, ибо большинство стояло на стороне Пастиквана; в итоге между ними вспыхнула война. Пастикван, хоть и располагал огромным войском, всё же нанял за деньги вспомогательные отряды норманнов, добавил их для усиления мощи своего войска и тут же отправился на битву с соперником. Вассалы Вурфанда, видя, что [все] силы королевства перешли к Пастиквану, стали его покидать; в итоге, в строю вместе с ним осталась едва тысяча [воинов], которые начали его убеждать удалиться и избежать смертельной опасности; ведь он вместе с немногими не в состоянии сопротивляться бесчисленной толпе [врагов]. На это тот дал следующий ответ: «Да не сделаю я ныне, благородные соратники, то, чего никогда прежде не делал, а именно: да не обращусь я спиной к врагам моим и да не будет посрамлена слава моего имени! Лучше с честью умереть, чем с позором сохранить жизнь; да и не следует отчаиваться в победе. Померимся силами с врагами, испытаем – на чьей стороне удача; ведь спасение не в численности, но в Боге». Воодушевив спутников такого рода речами, он атаковал, как говорят, 30 с лишним врагов. Шум поднялся до неба, завязалось крайне ожесточённое сражение. Вурфанд ворвался со своими людьми в очень плотный строй врагов и, как серп косит луговую траву или яростный натиск бури губит посевы, так мечи разили и поражали всё [живое]. Пастикван, увидев, что его людей режут, как скотину, бежал вместе с немногими уцелевшими…(Саксонский анналист. Хроника. Пер. Дьяконов И. В. 2005)

 

Ведастинские анналы. Фрагменты

«В год Господень 874 король Карл осадил норманнов в городе Анжер, но, по совету нечестивейших людей он, взяв заложников, позволил им уйти невредимыми. В те же дни произошло нашествие саранчи». (Ведастинские анналы. В кн.: Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 161).

«В год Господень 876 … даны или норманны, промышляющие пиратством, вошли в Сену и, грабя и убивая, жестоко опустошили королевство франков. Карл направил против них войско, но это не принесло никакой пользы. Тогда он начал думать об освобождении королевства при помощи выкупа и в 877 г. отправил послов, которые поговорили бы с норманнами [о том], чтобы те, наделенные дарами, покинули королевство. И по заключении этого договора церкви были ограблены, и все королевство вносило подать для того, чтобы освободиться от этой беды». (Там же. С. 161 – 162).

«В год Господень 878 папа Иоанн, притесненный Ланбертом, герцогом Сполето, прибыл во Франкию; и о его появлении было сообщено королю Людовику, который задерживался тогда у Луары из-за норманнов».(Там же. С. 162).

«В год Господень 879 … норманны, расположившиеся по ту сторону моря, переправились через него в огромном количестве на своих кораблях и, не встречая никакого сопротивления, в середине июля огнем и мечом опустошили Теруан, город моринов. И увидев, сколь счастливым было для них начало, они, переходя с места на место, опустошили огнем и мечом всю землю менапиев. Затем они вошли в Шельду и огнем и мечом погубили весь Брабант. Против них поднял оружие Гуго, сын короля Лотаря, но, по неосмотрительности, немало способствовал тому, чтобы увеличилась их заносчивость; ибо вместо того, чтобы совершить нечто благое и полезное, он постыдно бежал оттуда, в то время, как многие из его сподвижников были убиты или захвачены в плен. Среди пленных находился также аббат, сын Адаларда.

… Норманны же не переставали опустошать церкви, убивать и уводить в плен христиан. Бозо, герцог Прованса, противозаконно присвоил себе королевский титул и овладел частью Бургундии. А норманны, жаждущие убийств и опустошений и алчущие крови человеческой, к несчастью и погибели королевства, в ноябре разбили свою зимнюю стоянку в монастыре Гент, а в декабре на монастырский двор Во на Сомме были принесены мощи св. Ведаста».( Там же. С. 163 – 164).

«В год Господень 880. Норманны огнем и мечом опустошили город Турнэ и все монастыри на Шельде, убивая и уводя в плен жителей тех земель. Гоцлин и Конрад, вместе со своими сподвижниками, недовольные дружбой аббата Гуго и их господ с Людовиком, побудили того еще раз прийти во Франкию. Аббат Гуго, вместе со своими сторонниками и господами, а также многочисленным войском немедленно выступил против него, и они расположились у Сен-Кантена, Людовик же с войском – на реке Уазе. И в то время, как с обеих сторон были направлены посланники, упомянутые короли сошлись и при посредничестве аббата Гуго укрепили между собой мирные союзы, при этом они возвратили свою милость отпавшим от них. Это произошло в феврале.

После этого Людовик вознамерился двинуться обратно в свое королевство, и по пути он встретил норманнов, которые возвращались из грабительского похода; и когда у Тимеона между ними произошла битва, он одержал бы над ними блестящую победу, если бы по несчастью не погиб его сын Гуго. Его убил Готфрид, король данов, и из-за его смерти король не пустился преследовать их. Там пали также многие знатные мужи того народа; остальные, кому удалось бежать, возвратились в свой лагерь. В этой битве принял участие также аббат Гуго.(Там же. С. 164).

…В год Господень 881. 26 декабря норманны в огромном количестве подошли к нашему монастырю и 28 числа сожгли монастырь и город, за исключением церквей, а также и монастырский двор и все [крестьянские дворы] в округе, убив всех, кого смогли найти. И они прошли всю страну до Соммы и захватили огромную добычу в виде людей, скота и лошадей. После того, в тот же день, 28 числа они вторглись в Камбре и опустошили город огнем и убийствами, а равным образом и монастырь св. Гаудерика. Отсюда с неисчислимой добычей они возвратились в лагерь и разорили все монастыри на Хискаре, а их жители были изгнаны и убиты…

В год Господень 882. Восточные франки собрали против норманнов войско, но вскоре обратились в бегство; при этом пал Вало, епископ Меца. Даны разрушили знаменитый дворец в Аахене, предав его огню, и сожгли монастыри и города, славнейший Трир и Кельн, а также королевские пфальцы и виллы, повсюду истребляя местное население. Император Карл собрал против них бесчисленное войско и осадил их в Эльслоо. Но к нему вышел король Готфрид и император передал ему королевство фризов, которым прежде владел дан Рорик, дал ему в супруги Гизлу, дочь короля Лотаря и добился, чтобы норманны покинули его королевство.

Король же Людовик отправился к Луаре, чтобы изгнать норманнов из своего королевства, а также принять в дружбу Гастинга, что он и сделал. Но, поскольку король был молод, он стал преследовать некую девочку, дочь Гермунда; и так как она побежала в отцовский дом, король в шутку погнался за ней на лошади, при этом он ударился плечами о подъемные ворота, а грудью о седло своего коня и получил серьезный ушиб. Вследствие этого он заболел, велел отнести себя в Сен-Дени и здесь умер 5 августа, оставив франков в глубокой скорби и был похоронен в церкви св. Дионисия. И они отправили послов и призвали его брата Карломана, который поспешно прибыл во Франкию. Из Италии пришел также некий Берард, который не давал покоя тирану Бозо.

В октябре норманны укрепились в Кондэ и жестоко опустошили королевство Карломана. Король же Карломан со своим войском расположился лагерем на Сомме в Барло; норманны все-таки не прекращали своих грабежей, при этом принудив к бегству всех жителей, остававшихся на том берегу Соммы…

В год Господень 884. В это время умер Энгельвин, епископ Парижа, и на его место встал аббат Гауцлин. Норманны же не прекращали убивать и уводить в неволю христиан, разрушать церкви, сносить стены и сжигать деревни. На всех улицах лежали тела священников, благородных и иных лайенов, женщин, детей и младенцев; не было ни одной дороги или места, где бы не лежали убитые, и всякому было мучительно и прискорбно созерцать, как народ христиан доведен почти до полного истребления.

…Однако норманны, в привычной манере, продолжали грабительские походы по ту сторону Шельды, опустошали все огнем и мечом, разрушая монастыри, города и селения, и неистовствовали, истребляя местное население. И после Пасхи они начали собирать дань; церкви и церковные сокровища были разграблены. После же того, как дань была уплачена, в конце октября франки объединились, чтобы противостоять норманнам, если те не сдержат своих обязательств. Норманны же сожгли свой лагерь и ушли из Амьена, а король и франки, переправившись через У азу, большую часть пути следовали за ними…

В год Господень 885. …Норманны, алкавшие пожаров и смерти, снова начали неистовствовать -- они убивали христиан, уводили их в плен и разрушали церкви, не встречая сопротивления. И франки вновь приготовились к обороне, но не к открытой битве -- они соорудили укрепления, чтобы сделать для норманнов невозможным передвижение на кораблях. Они построили крепость на Уазе у Понтуаза и поручили ее охранять Алетрамну. Епископ Гауцлин приказал укрепить Париж. Но в ноябре норманны вошли в Уазу, осадили упомянутую крепость и не давали тем, кто в ней заперся, брать воду из реки (других же источников у них не было). Защитники крепости сильно страдали из-за недостатка воды. Что много говорить? Они запросили мира и добивались, чтобы им позволено было уйти живыми; и после того, как обе стороны обменялись заложниками, Алетрамн со своими людьми отправился в Бовэ. Норманны же сожгли упомянутую крепость, захватив в качестве добычи все, что нашли в ней. Дело в том, что те, которые покинули крепость, оставили там все свое имущество, кроме оружия и лошадей; только при этом условии им было позволен уйти.

Невероятно кичащиеся этой победой, норманны дошли до Парижа и тотчас атаковали одну из башен – они надеялись, что ее можно будет быстро завоевать, поскольку построена она была еще не полностью. (Там же. С. 164 – 170)

(Далее идет рассказ о обороне Париже. Мы советуем читателям самим прочесть об этих драматических событиях)

 

Из книги Флодоарда «Анналы»

 

В 919 г. «норманны  всю  Бретань  в  Кимпере, то есть ту  ее часть, которая расположена  на морском  побережье, опустошили,  растоптали  и  повергли  в запустение,  уведя,  распродав  и изгнав  всех бретонцев.  Венгры  совершили грабительский  набег  на  Италию и  на часть  Франции,  а именно королевство Лотаря. (Флодоард. Анналы. В кн.: «Рихер Реймский. История». М., 1997. С. 187).

В 921 г. «граф Роберт пять месяцев воевал  с норманнами, которые осели по реке Луаре, и, приняв  у  них   заложников,  уступил  им  ту  часть  Бретани,  которую  они опусташали,  вместе  с округом Нанта,  а они  начали принимать  христианскую веру. (Там же. С. 187). Здесь речь идет о Роберте I – короле французском, младшем брате короля Одо, после смерти которого получил герцогство Францию и признал власть короля Карла Простоватого. В 920 г. Роберт восстал против Карла, в 922 г. был провозглашен французской знатью королем, а в 923 г. убит в битве с Карлом при Суассоне».

В 923 г. «норманны опустошали Аквитанию и Овернь; с ними сражались Вильгельм, герцог Аквитанский  и Рагемунд, и было убито  двадцать тысяч норманнов». (Там же. С. 188). В том же г. в земле франков завершилась очередная междоусобица, причем не без участия норманнов. «Прослышали франки, что Карл  приказал норманнам явиться к нему, и чтобы  Карл не смог объединиться  с норманнами,  вместе с Родульфом разместились между ними, по реке Уазе». (Там же. С. 188).

В  925 г. «Рагинольд  со  своими  норманнами  сызнова  опустошил Бургундию.  С ним  сразились у  горы  Калаум  графы  Варнерий  и Манассия  и епископы  Ансегиз и Готселин и перебили больше восьмисот норманнов…

«В тот же год норманны  из Руана нарушили некогда заключенный союз  и ограбили округа Бове  и  Амбуаза. Город  Амбуаз,  куда  неосмотрительно сбежался  народ, был сожжен,  Аррас  тоже  внезапно  запылал пожарами. Норманны  дошли, грабя, до самого  Нойона  и  сожгли  его  пригороды.   Кастелланы  вместе  с  жителями пригородов  вышли  и отбросили норманнов, убили,  кого  смогли, и освободили часть  пригородов. Тем временем жители Байе опустошили владения норманнов на Сене. Узнав об этом, жители Парижа  и  некоторые  из  вассалов  Хугона, сына Роберта, и  кое-кто из держателей замков разорили  некие местности Руанского округа, которыми норманны располагали на Сене, пожгли селения, угнали скот и убили  некоторых норманнов.  Между тем  граф  Хериберт  с  небольшим отрядом франков, так как трава для коней еще не выросла, разместился  по Уазе, чтобы преградить  норманнам путь. Норманны,  узнав  об  опустошении  своих земель, поспешили вернуться…(Там же. С. 189).

В 927 г. «Хугон, сын Роберта, и граф Хериберт выступили против норманнов, которые задержались в верховьях реки Луары. На округ Лана нагрянула величайшая буря, которая разрушила много домов, повалила множество деревьев и в разных местах погубила  людей  более  чем  многих.  Вильгельм, герцог  Аквитанский,  умер. Норманны с Луары, после того, как Хериберт и Хугон пять недель осаждали  их, заключили мир с франками, выдав и приняв заложников и оставив за собой округ Нанта». (Там же. С. 191).

В 961 г. «Ричард, сын Вильгельма Нормандского,  появился, дабы причинить ущерб, и напал  на  некоторых  верных  короля,  но,  потеряв  нескольких своих людей, обратился в  бегство». (Там же. С. 207).

 

Из книги Рихера Реймского «История»

 

Карл Ill Простоватый (879 – 929) – король Франции в 898 – 923 гг., из династии Каролингов. Уступил норманнам территорию Нормандии (договор 911 г. с вождём норманнов Роллоном). Воспользовавшись феодальными раздорами в Германии после смерти последнего из правивших там Каролингов, Карл Ill в 911 г. завладел Лотарингией. В 922—923 гг. против него был поднят мятеж знати. Мятежники выдвинули своего короля Рауля Бургундского  в июле 923 г., обманным путём пленили Карла III. До конца жизни он находился в заключении в замке Перонн.

«Его отцом был король Карломан, дедом с отцовской стороны — Людовик, прозванный Косноязычным, а прадедом — Карл Лысый, высокородный император германцев и галлов. Двух лет от роду он утратил отца, а мать — сразу, как ему исполнилось четыре года. По причине его малолетства графы стремились превзойти друг друга в неумеренной алчности, каждый захватывал, сколько мог. Никто не был королю за старшего, никто не заботился об охране королевства. Каждый был способен лишь захватывать чужое добро, не заботились о том, как идут их собственные дела и те, кто не занимался захватом чужого. Поэтому общее согласие превратилось во всеобщий раздор. Вот из-за чего распространились грабежи, вспыхнули пожары, начались разбойные набеги. И все это, усилившись, вдохновило пиратов (норманнов, - А. П. Т.), которые обитали в провинции Руана, а это часть Кельтской Галлии, на бесчеловечные дела.

Этот народ задолго до того отбыл с островов Северного океана. И, блуждая по морю на кораблях, они совершали набеги на все части Галлии. На них часто нападали, часто они терпели поражения от могущественных людей страны. Когда лучшие люди все это между собой многократно обдумали, то постановили, чтобы король даровал им эту провинцию, но однако с тем, чтобы, оставив идолопоклонство, добровольно обратились они в христианскую религию и верно сражались за галльских королей на суше и на море. Главный город этой провинции называется Руан, и еще шесть других городов, а именно Бато, Авранш, Эвре, Сиз, Котанс, Лизье сумели силой присоединить к своим владениям. Итак, издавна было очевидно, что они стали пиратскими владениями. Но, движимые природной жестокостью, они попытались разжечь усобицу между лучшими людьми. Поэтому они затеяли, нападая, угрожать набегами и разбоем малой Британии, которая граничит с Галлией. Воспользовавшись удобным случаем, они совсем нарушили клятвы в верности и из пограничных областей ворвались в Галлию. Рассеявшись повсюду, они разбрелись там и сям, предаваясь без меры захвату женщин, детей, скота и другого добра. А все, что захватили, свозили по Сене в место под названием ров Гивольда. Когда их нападения участились, все земли Кельтской Галлии, которые находятся между реками Сеной и Луарой и называются Нейстрией, были почти полностью разорены. Они приняли решение ворваться во внутренние области Галлии, а ее население либо истребить до конца, либо обложить тяжелейшей данью. Поспешили, чтобы это произошло прежде, чем знать придет к согласию. Они полагали, что во время таких раздоров смогут вернейшим образом завладеть богатством галлов. Их набегами руководил вождь Катилл. А знатные люди, осознав, какое бесчестье им наносят варвары, стали через послов договариваться между собой о примирении. Не долго медлили, обменявшись клятвами и заложниками, съехались для совещания. На этом совещании, прислушавшись к мудрым советам и поклявшись в верности, вернулись они к величайшему согласию и приготовились воздать варварам за нанесенные оскорбления. И, так как Карлу было только три года (весной 888 Карлу исполнилось уже 8 лет, - А. П. Т.) стали они совещаться об избрании короля, но не потому, что стали предателями, а потому, что гневались на своих врагов». (Рихер Реймский. История. М., 1997. С. 10 – 11).

«Семь раз он наносил пиратам поражения в Нейстрии и девять раз обращал их в бегство, и все это в течение пяти лет (888 – 893 гг. – А. П. Т.). После того, как их прогнали, последовал великий голод, так как земля три года оставалась невозделанной»… «Король тем временем строил укрепления в тех местах, где возможны были пиратские набеги, и размещал в них войска». (Там же. С. 11).

(Одон, сын Роберта Сильного, в ноябре 885 – ноябре 886 гг. выдержал в Париже осаду норманнов).

«Пока король вершил государственные дела в городе Пюи, пираты, изгнанные из пределов Нейстрии, прослышали, что он уехал в Аквитанию. Итак, они собрались, приготовили флот и неожиданно вторглись в Бретань. Жители Бретани, устрашенные внезапным набегом варваров, отступили перед свирепым врагом. Каждому казалось достаточным сохранить свою жизнь, никто не пытался спасти свое имущество от разграбления, заботились только о спасении жизни. Так как они побросали почти все свое добро, пираты расхватали все без разбора. Увезли то, что им понравилось, и вернулись с большим количеством награбленного, которое никто у них не оспаривал. Увлеченные таким крупным успехом, они вторглись через внешние границы Бретани в Аквитанию в районе Анжу и опустошили землю. Захватывали мужчин, женщин и детей. Стариков обоего пола убивали. Детей продавали в рабство, бесчестили женщин, которые казались им красивыми». (Там же. С. 12).

Одон, узнав об этом, собрал войско, пошел на врага и выиграл важную битву под город  Монпансье, который был осажден норманнами. В 893 г. знать и духовенство избрали на трон Карла Простоватого. Одон не смирился с этим и начал войну с ним. В 897 г. они заключили между собой договор. Одон сохранял за собой королевский трон, Карл наследовал власть после него. В 898 г. Одон умер.

Мы не будем излагать историю междоусобицы в тех странах, которые пострадали от жестокого ветра «Веера викингов», но, дабы читатель не забывал об этой страшной болезни духа, ослабляющей и разрушающей государственный иммунитет, мы считаем необходимым излагать некоторые перипетии междоусобиц в европейских странах в описываемую эпоху.

…Некоторое время дела у Карла шли хорошо. Но вдруг вспыхнула распря между его приближенными, которая нанесла серьезный вред боеспособности государства. После 921 г. «Роберт, герцог кельтской Галлии, яростно сражался с пиратами. Они неожиданно вторглись в Нейстрию во главе с Роллоном (который в 911 г. получил Нормандию от Карла), сыном Катилла, уже переправились через Луару и безнаказанно опустошали его владения. Они разбредались повсюду, потом их свирепые шайки возвращались на корабли. Герцог собрал войско со всей Нсйстрии, призвал многих из Аквитании. Наконец, явились и присланные королем когорты, которые вел вышеназванный Рихуин. Аквитанскими легионами командовал Далмаций, нейстрийскими же руководил сам герцог Роберт, и все герцогское войско составляло 40 тыс. всадников. Далмация с аквитанцами он поставил на передовой линии, затем поместил вспомогательные отряды белгов и нейстрийцев. Герцог лично объезжал легионы, и, называя по именам наиболее выдающихся воинов, убеждал их помнить о своих доблестях и благородстве, увещевая их сражаться за родину, за жизнь, за свободу и не тревожиться о смерти, ибо никому не известно, когда она придет; если же они побегут, то враг им ничего не оставит. Такими и другими речами воодушевлял он воинов. Сказав это, герцог, выстроив войско, повел их к месту, где должно было состояться сражение.

Вражеское войско, с которым предстояло биться, тоже готовилось к бою с немалой храбростью. Это войско, состоявшее из 50 тыс. воинов выстроилось, чтобы встретить нападающих. Герцог Роберт с тысячей отборных воинов присоединился к Далмацию на передовой линии, подвергая себя наибольшей опасности. Итак, он шел с Далмацием и аквитанцами. Пиратские легионы вытянулись в линию; они выстроили свое войско в виде прибывающей луны, чтобы, яростно атаковав врага, окружить его, а затем те, кто находится на концах полумесяца, напав с тыла, перережут их, как скот.

Когда обе стороны были готовы, каждое войско, подняв знамена, ринулось в бой. Роберт с нейстрийцами, Далмаций с аквитанцами достигли пиратских легионов, и немедленно те, кто находился на флангах, напали на них с тыла. Тут неожиданно вступили в сражение и белги и стали избивать пиратов, которые атаковали с тыла их союзников. И нейстрийцы наступали весьма свирепо. В этой схватке аквитанцы, окруженные пиратами, с большими усилиями обратили их в бегство и преследовали, а на тех, кто стоял с краев, наседали белги, пока вернувшиеся аквитанцы их не перебили. Уцелевшие сложили оружие и громкими криками молили сохранить им жизнь. Роберт просил удерживаться от чрезмерной резни и настаивал, чтобы ее прекратили. С трудом удержал он от резни войско, возбужденное столь блестящим успехом. Когда волнение улеглось, тех из них, кто показался им предводителями, герцог взял в плен, а остальным разрешил вернуться на корабли при условии, что они дадут заложников.

Итак, одержав победу и распустив войско, Роберт отослал пленников в Париж. Спросив их, не христиане ли они, он узнал, что никто из них не является приверженцем какой-либо религии такого рода. Отправленные для наставления к почтенному священнику и монаху Мартину, они были обращены в христианскую веру. Обнаружилось, что среди тех, кто вернулся на корабли, были как христиане, так и язычники, и эти, также наставленные вышеназванным мужем, были допущены к спасительным таинствам, после того, как герцог получил их заложников». (Там же. С. 24 – 26).

В 923 г. Карл Простоватый в борьбе с внутренними и внешними врагами обратился за помощью к норманнам и договорился с ними «настолько успешно, что они поклялись королю в верности и обещали воевать за него, если он прикажет». Однако этот шаг подорвал доверие к королю даже тех, кто еще готов был сражаться за него. Давних врагов своих, норманнов, далеко не всех принявших христианство, франки и боялись, и ненавидели. Карл совершил грубую ошибку, впрочем, обычную в подобных ситуациях. Ему нужно было во чтобы то ни стало удержать власть…

В 923 г.  «пираты вторглись в Галлию, разорили ее, захватив много крупного и мелкого скота и много добра, и увели множество пленных, так что она совсем обезлюдела. Король, опечаленный этим набегом, посоветовавшись со своими людьми, повелел собрать дань, которая будет передана врагам по мирному договору. Когда дань собрали, с общего согласия был заключен договор, и пираты ушли восвояси. Король, занимаясь этим, не забывал о других делах. Он подготовил войско к походу в Аквитанию, против герцога Вилельма (Гильома II, графа Оверни, герцога Аквитанского), т.к. тот отказался подчиниться ему. В удобное время он уже был с войском на Луаре. Но Вилельм, не имея возможности сразиться со столь большим войском, поспешил отправить послов к вторгшемуся в его пределы противнику; и они, разделенные рекой, целый день слушали переговоры послов. Наконец, на другой день они разошлись, обменявшись клятвами». (Там же. С. 33).

«По возвращении оттуда короля застигла жестокая лихорадка в городе Суассоне. Когда он уже оправлялся, и кризис миновал, болезнь вновь обрушилась на него со свежими силами. Потеряв надежду на выздоровление, он приказал отвезти себя в Реймс к св. Ремигию. Принес большие дары, по прошествии месяца вполне выздоровел и отправился в Суассон, чтобы позаботиться о другом. Пока король совещался там с сеньорами о государственных делах, прибыли послы и известили его, что пираты, нарушив клятву, вторглись в Бургундию и что у них состоялось сражение с графами Манассией и Варнерием, а также с епископами Иосельмом и Ансегизом, и те потерпели такое поражение, что 960 человек из них было перебито у горы Калаум, многие взяты в плен, немногие уцелевшие спаслись бегством, а Варнерий, под которым убили коня, умер, пронзенный 10-ю ударами. Встревоженный этим, король посвятил весь следующий день переговорам, а на третий день королевским эдиктом повелел созвать новобранцев из ближней части Галлии в течение 15 дней и повел их на врага, переправившись через Сену. Пираты, намереваясь сопротивляться, вернулись и собрались в своем лагере. Галлы, преследуя отступающих, поджигают лагерь и в свирепом натиске сражения избивают побежденных. Одни сбежали посуху, другие ускользнули на кораблях, третьи сгорели вместе с лагерем, остальные пали в сражении в количестве 3-х тыс. человек. Те, кто убежал, затем собрались в некоем своем укреплении, расположенном на берегу моря и называемом Э.

Их предводитель Роллон, собрав в укреплении достаточно войска, готовился объявить войну. Король, уже успевший удалиться оттуда, повел на подстрекателя свое войско, не замедлив собрать его. Он пришел к укреплению и, осадив его, стал разрушать окружавшие его стены. Взобравшись на стены, новобранцы бросаются на врага и захватывают укрепление, избивают всех мужчин, женщин жалеют и не трогают, а укрепление разрушают и предают огню. Воздух сгустился и потемнел от дыма пожаров и в ужасной мгле некоторые из пиратов убежали и заняли соседний островок. Наступающее войско немедленно двинулось на них и победило их в морском сражении. Пираты, потеряв надежду на спасение, стали бросаться в волны; одни утонули, другие выплыли, но были перерезаны сторожевыми отрядами, некоторые, охваченные страхом, поражали себя своим же оружием. И так, всех перебив и захватив немалую добычу, король вернулся в Бове и остался там.

Услышав, что округ Артуа беспокоят другие пираты, король, собрав войско из тех, кто жил в приморских областях, внезапно напал на них. Пираты не смогли объединить свои силы, были оттеснены наступавшим войском и под их натиском старались укрыться в некоем заросшем лесом ущелье. Войско окружило и теснило их. Они же, предприняв ночью вылазку, ворвались в лагерь, но, будучи окруженными войском, покорились своей печальной судьбе. Говорят, там было убито 8 тыс. пиратов. В свалке король был ранен между плечами, а Хильдегард, граф знатного рода, — убит, также, как и некоторые другие, не столь известные люди. Одержав победу, король вернулся в Лан». (Там же. С. 33 – 34).

… «Хериберт, желая устрашить короля, вывел короля Карла из темницы и отвез ею в округ Вермандуа, не для того, чтобы вернуть ему королевство, как подобало бы верному подданному, но чтобы его освобождением вызвать ужас у тех, кто подозревал его. Призвали норманнов, они собрались у городка Э и отправились к нему; сын пирата Роллона (Вильгельм Длинный меч, герцог Нормандии в 928 – 942 гг.) … попросился на службу к королю, посулил сохранять верность ему и скрепил свои слова клятвой». (Там же. С. 35).

В 929 г. умер Карл Простоватый. Королем франков стал Радульф. Ему сообщили, что пираты напали на Аквитанскую Галлию. «Собрав королевским эдиктом из кельтской Галлии всех, кто годился к военной службе и многих белгов, он снаряжает 12 когорт. Пустившись с ними в путь, достигает Лиможа и выстраивает там легионы; пираты, не выдержав натиска конницы, пытаются спастись бегством, но отброшены аквитанскими легионами. Король, преследуя их со своими когортами, почти всех истребил в жестокой сече, лишь немногие смогли ускользнуть и сбежали. А из раненых его воинов некоторые оправились от ран, а некоторые умерли. И случилось так, что аквитанцы, в благодарность за милость короля, с радостью предпочли подчиниться ему и поклялись в нерушимой верности. С успехом достигнув этого, король увел войско и распустил созванных воинов». (Там же. С. 36).

В 939 г. «Вильгельм, герцог пиратов, отправил к королю (Людовику Заморскому, - А. П. Т.)  послов, чтобы заверить его в преданности: если король повелит, он поспешит к нему и поклянется в безоговорочной верности. Король принял это посольство с большой благосклонностью и велел ему приехать в округ Амьена, чтобы уладить там некоторые особенно важные дела. Итак, отправив послов, король в назначенное время прибыл на место встречи. Его встретил вышеназванный герцог, был милостиво принят королем и получил от него провинцию, пожалованную отцом короля Карлом. Став таким образом вассалом короля, он так к нему привязался, что тут же задумал или умереть, или полностью восстановить власть короля».

(Людовик IV Заморский – французский король (936-954 гг.), сын Карла Простого и Огивы, сестры английского короля Ательстана. Родился в 921 г. После того, как Карл попался в плен к вермандуаскому графу Гериберту в 923 г., жена его бежала с маленьким Людовиком к брату в Англию. Отсюда и прозвище –Заморский. В 936 г. Гуго Великий, предпочитая господствовать над неспособным и слабым королем, чем принять самому королевский титул, решил признать королем Франции Людовика. Человек деятельный, способный и решительный, Людовик вовсе не был похож на последних Меровингов. Гуго Великий не нашел в его лице покорного орудия и образовал против него союз феодальных владельцев. В то же время Людовик вел войну с Оттоном I из-за Лотарингии. После смерти Вильгельма, герцога Нормандии, Людовик попытался завладеть Нормандией. Замысел не удался. В 945 г. короля вероломно захватили жители Руана. Оним заставили его отказаться от притязаний на Нормандию и передали его Гуго. Тот запер Людовика в темницу и вынудил его уступить ему Лан, единственное владение короля. Вновь возгоревшаяся война между Людовиком и Гуго, в которой приняли участие Оттон и Конрад, герцог Лотарингский, окончилась соглашением на конференции близ Марны в 950 г. Гуго возвратил Людовику Лан и снова присягнул ему. Последние годы царствования короля прошли спокойно). (Брокгауз и Эфрон).

В 943 г. Людовик принял приглашение союзников в Руане и прибыл в город. «Приняли его как подобает. Там ему доложили, что пиратский король Сетрих, появившийся на Сене на кораблях, полных воинов, и его герцог Турмод, тоже с кораблями и войском, прибыли, чтобы, пренебрегая королевским пожалованием, захватить все, побудить сына покойного герцога (Ричарда, сына Вильгельма Длинный Меч)  к идолопоклонничеству и приобщить к языческим обрядам; тогда король приказал собрать со всей округи войско. Надеясь на божью милость, он поспешил навстречу инородцам с восемью сотнями воинов. Так как людей у него было немного, он не мог расставить ряды с разных сторон, чтобы окружить врагов. Итак, окруженный воинами, он поднял знамена и выступил, сомкнув ряды. Язычники наступали пешими. Приблизившись, они бросились в первую атаку с обнаженными мечами, по обычаю отцов. Надеясь устрашить всадников своим числом и изранить их, они выступали с щитами и копьями. Но затем рассеянная мечами королевская конница двинулась на пеших, прикрываясь щитами. И, плотно сомкнув ряды, они оттеснили их и одолели, рубя и убивая. Затем, немного отступив назад, они вновь пошли в атаку и разорвали их ряды. Король Сетрих вынужден был бежать с поля боя, и всадники, разъезжавшие по полю, отыскали его в кустах и пронзили тремя пиками. А Турмода в разгаре сражения убил ударом в грудь Людовик в конном поединке. Коща король отражал его нападение и не узнал его, и задержался на месте, сражаясь врукопашную с обступившими его врагами, Турмод, окруженный своими людьми, напал на короля с тыла и, очутившись справа от него, проткнул бы его через рукав кольчуги до самого левого паха. Но король в бою на минуту обернулся к нему и заметил, что тот собирается его поразить. И, нанеся ему удар справа, снес нападающему голову вместе с левым плечом. Язычников избивали так, что, говорят, их было там убито девять тысяч. Оставшиеся же, хотя их было совсем немного, были принуждены спасаться вплавь. Бог ниспослал победу королю, но из его людей некоторые были убиты, а некоторые — ранены. Позаботившись о них, король вверил Руан Эрлуину, а сам вернулся в Компьен». (Там же. С. 59 – 60).

 

 

Германия. Хронология

В 865 г. часть империи Каролингов была поделена между сыновьями Людовика Немецкого: Карл III Толстый получил Алеманию, Людовик III Младший – Тюрингию, Франконию, Саксонию с пограничными славянскими землями, обложенными данью.

В 880 г. норманны совершили набег на северное побережье Германии. Войско Людовика III  Младшего потерпело сокрушительное поражение от бодричей.

В 887 году герцоги Баварии, Швабии, Франконии и Саксонии избрали королем «восточных франков» Арнульфа Каринтийского, отстранив тем самым от престола Карла Толстого, временно объединившего земли империи Каролинтов.

В 891 г. Арнульф Каринтийский в битве при Лувене одержал победу над норманнами.

Приблизительно в 900 г. начинается волна набегов венгров на территорию Германского королевства.

В 911 году после смерти Людовика Дитяти прекратилась немецкая ветвь Каролинтов.

В 919 году герцоги Саксонии и Франконии избрали в Фрицларе германским королем герцога Генриха Саксонского (Генриха I). Эти три события завершили окончательное государственное обособление германских территорий. Генрих I, первый король Саксонской династии, правил с 919 по 1024 годы. Много времени, средств и энергии он потратил на укрепление королевской власти. Возродившиеся племенные государства и вожди могущественных местных династий всячески мешали королю. Ему постоянно приходилось делать уступки особенно герцогам Швабии и Баварии.

В 925 году Генрих I осуществил удачный поход в Лотарингию, одержал победу над Гизельбертом Лотарингским, присоединил эту область к своему государству.

В 926 году венгры осуществили очередной набег на Германию. Генрих I уплатил им большую дань, в обмен на девятилетнее перемирие. Эти девять лет король даром не терял, строил укрепления - бурги, создал по образцу степняков конницу.

В 928 году войско Генриха I вторглось на территорию славян, за Лабу, захватило город Бранибор, центр племени гаволин. Генрих подчинил в том походе другие славянские племена. Этот поход можно считать началом германского натиска на восток.

Генрих I вел активную внешнюю политику, воевал со славянами, поднимавшими восстания против захватчиков, строил опорные пункты, отражал натиск венгров, вновь вторгшихся в страну в 933 году, ходил на датган в 934 году.

В 936 году на германский престол вступил Оттон I. Он проводил еще более активню и успешную внешнюю политику, укреплял королевскую власть, сделав главной своей опорой немецкий епископат, которому король предоставлял огромные государственные права, давал свободу от власти герцогов. За первых четырнадцать лет правления он добился внутри страны немалых успехов, Германия усилилась. (Чуть подробнее о нем мы поговорим позже, когда речь пойдет о Пруссии и пруссах).

В 950 году чешский король Болеслав I признал себя вассалом германского короля.

В 950 - 951 году Оттон I осуществил первый поход в Северную Италию.

10 августа 955 года германский король разгромил венгров в битве на реке близ Габсбурга, в том же году разгромил вновь восставших славян.

В 961 - 962 годах Оттон I осуществил второй поход в Италию, где 2 февраля 962 года была образована «Священная римская империя», первым императором которой стал Оттон I.

В 967 - 971 годах император в третий раз ходил в Италию, подчинив Беневенто и Капую.

К концу жизни Оттона I (он умер в 971 году) почти все славянские племена, окружавшие Германию, были ею покорены.

У Оттона II дела пошли куда хуже. Народам Апеннинского полуострова надоело встречать с покоренными лицами германских грабителей. В 981 - 982 годах они нанесли Оттону II крупные поражения в Калабрии, а в 983 году началось всеобщее восстание полабских славян, и лютичам удалось выдворить немцев со своей территории.

В конце века Оттон II три раза ходил в Италию - он потерпел там полное поражение...

В X-XI веках германские императоры будут следовать той внешней политике, которую заложили Генрих I и Оттон I: в Италии им «везло» чуть больше, чем в других странах, да грабили они на Апеннинском богатом полуострове больше.

В 1002 г. славяне (бодричи) восстали против немецкого господства, изгнали со своих земель немецких графов и епископов.

В 1003-1018 гг. шли войны Германии с Польшей, которая отстояла свою независимость. По Будишинскому миру к ней отошли Лужица, часть Мишенской (Мейсенской) марки и Моравия.

В 1026-1029, 1037-1038 гг. Конрад II ходил с крупным войском в Италию.

В 1031 г. немецкие феодалы захватили земли лужицких сербов (Верхние Лужицы), которые ранее отвоевал Болеслав Храбрый.

В 1032-1034 гг. к «Священной Римской империи» было присоединено королевство Бургундия (Арелат).

В 1045 г. венгерский король Петр признал ленную зависимость от германского императора Генриха III. В последующие годы она была полностью ликвидирована.

Основатель германского государства

Людовик I Немецкий (804 – 876 гг.), немецкий король, третий сын Людовика Благочестивого и Ирменгарды. Получил при разделе 817 г. Баварию и пограничные земли. При новом разделе, совершенном в пользу Карла Лысого, был обделен и несколько раз восставал против отца, после смерти  которого одержал победу над Лотарем и приобрел земли по правому берегу Рейна, Майнц, Шпейер и Вормс. Одержал несколько побед над болгарами и другими славянскими племенами. Большой вред причиняли ему нападения норманнов на рейнские владения и Фрисландию. С западными франками он вел нескончаемые войны. По смерти Лотаря II по договору в Версене в 870 г. он приобрел германскую половину Лотарингии. Еще в 865 г. он разделил государство между тремя сыновьями. Карломан получил Баварию, Людовик – Франконию и Саксонию, Карл – Аллеманию. Людовик I Немецкий считается основателем восточно-франкского, позднее германского государства.

Победитель норманнов

Арнульф (между 845 и 853 – 899 гг.), германский король и император. Являлся незаконным сыном Карломана, не имеющим права наследовать отцовский трон. Но Карломан любил Арнульфа и завещал Каринтию и Паннонию в лен, тем самым предоставив сыну возможность жить безбедно. После смерти Карломана Германией правили дяди Арнульфа - сначала Людовик, а затем - Карл III. Оба они хорошо относились к племяннику. Более того, Карл II, попав в полосу политических и чисто житейских неудач, отказался от власти в пользу Арнульфа в 887 г., а в следующем году умер. Ослаблением центральной власти воспользовались повелители западных и южных областей. Арнульф вынужден был признать их как королей. В 891 г. норманны разгромили в битве неподалеку от Марзена войско франков, но Арнульф собрал новое войско и в сражении у Левена на Диле одержал важнейшую для себя и для Германии победу: напуганные норманны получившие по заслугам от Арнульфа, в Германию больше не ходили грабить. В 892 - 894 гг. германский король подчинил на восточных границах славянские племена чехов, бодричей и сорбов. Следующие два года Арнульф ходил походами в Италию. Он добился своего. В 896 г. после нескольких военных побед Арнульф был коронован как император. Но вскоре он серьезно заболел и покинул Италию. Человеком он был очень энергичным. Его государство по размерам все увеличивалось. Но болезнь загубила дело жизни Арнульфа. Враги его стали объединяться и теснить ставленников императора. Вскоре после ухода из Италии, где он оставил вместо себя сына Ратольда, покинул ее и сам Ратольд. Когда Арнульф узнал об этом, настроение у него совсем испортилось. Всю свою жизнь он пытался воссоздать империю Карла Великого, и получилось у него с виду все очень неплохо. И вдруг болезнь налетела на императора, и сначала во Франции противники его замирились и выступили против императора, затем в Италии они победили. И Арнульф умер.

Начало Соксанской династии

Генрих I (около 876 – 936 гг.), первый германский король Саксонской династии с 919 г. При нем усилились племенные герцогства. Генрих I построил в Восточной Саксонии бурги (крепости) для защиты от набегов венгров, создал сильную кавалерию, разгромил в 933 их. Затем он начал захват земли полабских славян. Присоединил еще в 925 г. Лотарингию.

 

Начало «Священной Римской империи»

 

Оттон I (912 – 973 гг.), германский король с 936 г., император «Священной Римской империи» с 962 г. Опирался на епископов и аббатов, наделяя их обширными владениями. Продолжил политику отца, императора ГенрихаI, завоевывая земли полабских славян. В 955 нанес сокрушительное поражение венграм на реке Лех. Одержал много других военных побед. В 962 г. принял из рук папы римского корону императора, положив тем самым начало «Священной Римской империи». При жизни получил имя «Великий».

Италия. Хронология

В 828 г. арабы (здесь их называли сарацинами) захватили Сицилию, продолжая осуществлять дерзкие набеги на нижнюю Италию, добираясь иной раз и до Рима.

До низложения в 887 г. Карла Толстого корона Италии сохранялась за Каролингами. Однако Италия была раздроблена на отдельные феодальные владения; светские и духовные феодалы, пользуясь слабостью королевской власти, увеличивали свое политическое влияние. Епископы превратились в настоящих хозяев городов.

С конца IX в. началась ожесточённая борьба за престол между феодалами Италии, Прованса, Бургундии. В результате захватнических походов германского короля Оттона I (951 и 961—962 гг.) Италия была включена в образованную им в 962 г. «Священную Римскую империю».

С X в. горожане начали борьбу против сеньоров-епископов.

В XI в. от власти сеньоров освободились Лети, Лукка, Пиза, Милан и другие города, образовавшие коммуны. Города-коммуны стали могучими центрами развития товарно-денежных отношений; процветанию итальянских портовых городов (Венеции, Генуи, Пизы, Анконы) способствовали также крестовые походы, которые превратили их в главных торговых посредников между Европой и Востоком.

В первой половине XI в., нормандец Вильгельм Железная Рука, один из 12 сыновей Танкреда из Готвилля, прибыл с братьями и отрядом из 300 бесстрашных нормандцев Южную Италию. Здесь он поступил на военную службу к греческому полководцу, который вел борьбу с арабами. Он успешно воевал до тех пор, пока греки не обсчитали его при выплате жалования. Вильгельм тут объявил их своими врагами и покинул со своим отрядом Сицилию. Итальянцы предложили ему новую «работу»: отвоевывать у греков города, захваченные ими в Апулии и Калабрии. Вильгельм Железная Рука принял предложение, и нормандцы довольно быстро справились с византийскими войсками. Уже в 1042 г. Византия потеряла здесь свои владения. Вожди нормандских отрядов поделили между собой покоренные города, ВиЛьгельма единоглассно избрали графом всей Апулии в 1043 г.Он умер в 1046 г. бездетным. Графом Апулии стал его брат Дрогон (Дрого).

Приблизительно в 1054 г. вместе со своими старшим братом Робертом Гюискаром, в Южную Италию прибыл младший из сыновей Танкреда Рожер. Он разделил с ним власть над завоеванной Калабрией.

В 1061 г. Рожер, вместе с Робертом, начал завоевание Сицилии, взял Мессину, Катанию, Палермо. Брат дал ему остров в лен с титулом графа Сицилии.

В 1085 г., после смерти Роберта, Рожер возглавил норманнов в Италии. Папа Урбан II вступил с ним в 1098 г. в теснейший союз и предоставил ему обширные права над сицилийской церковью, которые позднейшие папы тщетно стремились отнять.

Ариманны

 

В VIII в.  так называли свободных лангобардов, «имевших право носить оружие и обязанных участвовать в ополчении». В IX-XII вв. – это свободные мелкие феодалы, находившиеся на военной службе у короля. Некоторые западно-европейские учёные считают, что ариманны с VIII века являлись воинами, проживавшими постоянно на границах и подчинявшихся королю. Т.е. очень похожими на византийских акритов и на русских казаков. Эту версию не разделяют российские учёные, но она, видимо, имеет основания обратить на себя внимание. В самом деле, у франкских королей были все причины иметь таких воинов на границах с теми же сарацинами и, вполне возможно, что такие поселения воинов-ариманнов действительно существовали. А значит, они наверняка совершали подвиги, схожие с теми, которые прославили легендарного Дигениса Акрита. Да и по времени поселенцы-«пограничники» Византии близки ариманнам.

 

«Аппенинский гордиев узел», или «Два Беренгара»

Беренгар I (? – 924 г.), итальянский король, сын герцога Эбергарда Фриольского и Гизелы, дочери Людовика Благочестивого. Беренгар и герцог Гвидо Сполетский в конце IX в. являлись самыми крупными и влиятельными феодалами в Италии. Гвидо хотел занять французский престол и отправился в поход во Францию. Беренгарий в 888 г. стал королем королем Италии. Гвидо возвратился из неудачного похода. Битву при Бреши Беренгар у него выиграл, но потерял так много людей, что вынужден был  подчиниться императору Арнульфу. В начале 889 г. Гвидо выиграл у Беренгария крупную битву при Требии, был избран королем, а в 891 г. сам император короновал его. Поход Арнульфа к Риму провалился, немецкое войско отступило, Беренгар заключил договор с Ламбертом, сыном умершего Гвидо. Они разделили между собой Италию. В 898 г. Ламберт, упав с лошади на охоте, умер. Беренгар завладел всей Ломбардией. Но он не смог предохранить страну от набегов венгров с севера и арабов с юга. И в 901 г. патриции призвали короля Нижней Бургундии Людовика, который и стал королем Италии. Власть и у него была слабой. Богатые и влиятельные феодалы мешали королям управлять страной. В 916 г. папа Римский Иоанн X короновал императорской короной все того же Беренгара. Но в 919 г. партия недовольных вознесла на итальянский трон короля Рудольфа Бургундского. В 923 г. он выиграл у Беренгара крупную битву, и проигравший не нашел ничего лучшего, чем призвать в страну венгров. Это оттолкнуло от него даже самых преданных сторонников. Беренгара убили свои же.

Судьба Беренгара I, как и его внука, Беренгара II, показывают всю слолжность и неоднозначность внутреннего и внешнего политического и государственного состояния Апеннинского полуострова. В Италии не было силы, способной единым махом разрубить этот «Апеннинский гордиев узел». Но в начале X в. такая сила в Европе появилась: норманны стали обустраивать страну Нормандию, не растеряв еще своих боевых качеств, дерзости, злости, дикой страсти к победам и наживам.

Они еще скажут свое слово на Апеннинском полуострове.

Беренгар II (? – 966 г.), итальянский король, сын маркграфа Адальберта Иврийского и внук Беренгара I. В 925 г. стал маркграфом, но до его совершеннолетия управляла делами мачеха.  Наследовал своему отцу под опекой мачехи в управлении маркграфством. В 934 г. он женился на племяннице короля Италии Гуго (графа Прованского). Та уговорила его участвовать в заговоре  против дяди. Заговор был раскрыт, Беренгар II бежал к императору Оттону I.  В 945 г. Беренгар с небольшим войском перешел через Альпы. Феодалы Верхней Италии поддержали его, и теперь уже  Гуго бежал в Прованс, предоставив Италию сыну Лотарю. Беренгар фактически управлял страной при малолетнем Лотаре. В 950 г. король умер, как считают некоторые исследователи от яда. Беренгар стал королем вместе с сыном Адальбертом. Он пытался женить сына на вдове Лотаря Адельгейде. Та отказалась от такой чести и попала в тюрьму.  В дело вмешался Оттон I. Он заставил Беренгара освободить Адельгейду, и вскоре женился на ней. В 952 г. в Аугсбурге Беренгар, подчиняясь силе, принял от него в качестве лена Италию без маркграфства Вероны и герцогства Фрюльского. Беренгар попытался решить спор с помощью оружие, но потерпел поражение от сына Оттона I, Людольфа. Ломбардию и Павию захватили немцы.  Но вскоре Людольф умер, на престол вновь воссел Беренгар II.  Он правил страной так жестоко, что папа Иоанн XII призвал на помощь Оттона. В 961 г. тот без особого труда завоевал Италию. Беренгар, уже не король, отступил с небольшим войском в горную крепость Сан-Леоне. Продуктов в ней было мало. Голод вынудил Беренгара II сложить оружие. Он умер пленником в Бамберге.

Норманны на Апеннинском полуострове

 

Лев IX (мирское имя Бруно фон Эгисхейм-Дагсбург) (1002 – 1054 гг.), Папа римский в 1049 – 1054 гг. Родился в семье родственников императорской семье. Родители, сами образованные и благочестивые, отдали пятилетнего сына в обучение Бертольду, епископу Туля. Совсем молодым человеком Бруно стал каноником собора Святого Стефана в Туле. В 1024 г. родители послали Бруно ко двору, где тот служил в часовне. В 1026 г. его назначили епископом Туля. Он управлял епархией более двадцати лет и не оставил ее, даже став папой римским. Он успешно боролся с голодом и войнами, от которых часто страдали приграничные земли. Дипломатические способности Бруно использовались для заключения мира между германскими и франкскими правителями. Он успешно оборонял Туль от мятежного Эда, графа Блуа. В декабре 1048 г. император Генрих III принял в Вормсе в присутствии римских легатов назначил Бруно папой. Бруно хотел быть избранным на Святой Престол согласно древним обычаям, а потому с отрядом рыцарей и монахов он направился в Рим, взяв с собой Гуго, аббата Клюни, и монаха Гильдебранда в качестве секретаря. Войдя в Рим, Бруно снял сандалии и босым направился к могиле св. Петра. Там он объявил римлянам, что прислан императором, но не намерен оставаться, если не люб им. Однако римляне согласились принять его. Бруно взял имя Льва и сразу же занялся реформированием администрации. В апреле 1049 г. он созвал знаменитый Пасхальный синод, на котором были осуждены два главных зла: симония и половая распущенность священников.  В 1050 г. Лев IX поспешил в Южную Италию, где жители попали под гнет норманнов. Норманны обещали ему вести себя нормально по отношению к местным жителям. В конце 1050 г. Лев вновь отправился в поездку по Европе. Летом 1051 г. папа прибыл на юг Италии, собираясь приступить к мирным переговорам с норманнами, но те, потерпев поражение от ломардцев, не хотели вести с ним переговоры.  В 1052 г. в Рим прибыло посольство из Венгрии с просьбой к папе стать посредником в мирных переговорах с императором. Лев отправился в третью поездку по Европе. Он не смог ни убедить Генриха отказаться от войны с венграми, ни дать армию для борьбы с остатками норманнов в Южной Италии. В марте 1053 г. Лев вернулся в Рим, приведя с собой лишь несколько отрядов наемников, в основном, из числа его родственников. Призвав на помощь греков и итальянских князей, Лев IX сам выступил в поход. Норманны сначала победили греков, а  затем в битве при Чивителле разгромили папское войско. Лев сдался в плен, но победители отнеслись к нему хорошо. Он пробыл в норманнском плену в Беневенто до марта 1054 г. Смертельно больного его отпустили на свободу и доставили в Рим, где вскоре скончался.

 

Географические открытия «людей Севера»

 

В середине VII в. на Балтийском наметилась активность "людей севера", норманнов (в основном - шведов).

В VII в. они открыли Аландские острова, прошли в Ботнический залив.

В VII в. шведы уже ходили на побережье Прибалтики южнее Рижского залива, где захватили область Западной Латвии и открыли Куршский и Вислинский заливы, занимаясь здесь торговлей и пиратством.

В VII - VIII вв. норманны открыли Моонзундский архипелаг. Достигли Рижского залива и стали пользоваться древним торговым маршрутом Западная Двина - волок - Днепр.

К VIII в. активность норманнов возросла, они захватили многие острова между Скандинавией и Альбионом, Исландией, изгнав оттуда монахов, подготовив тем самым опроные пункты, базы для дальнейших налетов на англосаксонские королевства и Ирландию.

В IX в. на юго-восточном берегу Ботнического залива шведы основали небольшое поселение для меновой торговли (в настоящее время здесь расположен город Турку). Шведы в своих походах прошли весь Финский залив (Кириалботн). По озерно-речной системе Нева - Ладога - Свирь - Онего они добрались до северо-западных областей Восточно-Европейской равнины. Первопроходцами здесь были колбяги, шведские торговцы пушниной. В 800 году на озере Меларен они основали город Бирку.

В IX в. норвежский мореход, зверобой, купец ходил, огибая Скандинавский полуостров с юго-запада и севера, в Белое море.

Кроме этого Отер, а также другой норвежский мореход Вульфстан, пересекал Балтийское море, ходили в Биармию, страну на северо-востоке Европы, богатую пушниной и лесом.

Существует предание о том, что где-то в середине IX в. Исландию случайно посетили скандинавские купцы, корабли которых долго трепала буря пока не выбросила к берегам загадочного острова. Купцы вернулись на родину, рассказали норвежцам о великолепных пасбищах и рыбных угодьях Исландии.

Во второй половине IX в. в Исландию плавал швед Гардар Сваварсон.

Чуть позже туда же отправился, но уже не с разведовательными целями, а жить, норвежец викинг Флоки Фильгерварсон. У него была веская причина к перемене места жительства. За совершенное на родине преступление он был объявлен на тинге вне закона. А это значит, что любой соотечественник мог его убить. Флоки, согласно исландским сагам,пржил в изгнании в Исландии две суровых зимы. Вернувшись на родину, он рассказал о богатствах Исландии.

Приблизительно в 871 г. туда отправилась новая партия норвежцев во главе с Ингоульфом Арнарсоном и его побратимом Лейвом Хродмарсоном, которые за убийство были приговорены к изгнанию.

Ингоульф спустя три года исследовал Южные берега острова, открыл на юго-востоке незамерзающую бухту и в 877 г. основал здесь город Рейкьявик, будущую столицу Исландии.

Именно в эти годы из Норвегии в Исландию потянулись корабли переселенцев. В 930 году на острове было уже 25 тысяч человек.

Где-то между 870 и 920 гг. норманн Гунбьерн Ульф-Кракасон побывал, не желал того, в Гренландии. Корабль морехода попал в шторм и был заброшен далеко на запад.

В 981 г. житель Исландии Эйрик Турвальдсон по прозвищу "Рыжий", изгнанный из Норвегии, изгнанный же и из Исландии, отправился в Гренландию. Он жил на островетри года. Сделал за это время много путешествий и исследований. Он же и назвал самый большой на Земном шаре остров Гренландией - "Зеленой землей", видимо, для того, чтобы привлечь сюда побольше колонистов.

В X - XI вв. норманны продолжали осваивать Гренландию, добрались до Северного полярного круга. Они, как считают ученые, открыли 2700 км западного и 2000 км восточного побережья острова.

В 986 г. корабли норвежца Бьярни Херюльфсона попали в полосу густого тумана, сбились с курса, и много дней плыли, гонимые северными ветрами, неизвестно куда. Когда туман рассеялся, Бьярни увидел холмистый берег, сплошь поросший строевым лесом. Норвежец высаживаться здесь не стал, поспешил обратно, благо ветер юго-западный. По всем расчитал земля, которую увидели Бьярни и его воины, называется сейчас Америкой. Рассказы о ней услышал сын Эйрика Рыжего Лейв Счастливый.

В 1004 г. Лейв Счастливый, следуя по курсу Бьярни, достиг полуострова Камберленд в южной части острова Баффинова Земля. Продвигаясь дальше на юг, он дошел до восточного полуострова Лабрадор. А высадился Лейв по мнению авторитетных ученых на острове Ньюфаундленд.

С 1006 по 1012 г. гренландские поселенцы несколько раз плавали в Винланд-"Богатую страну", как назвал будущую Америку Лейв Счастливый.

В XI в. немецкий хронист Адам Бременский написал "Историю архиепископов Гамбурга и Бремена", в которой изложил в том числе сведения о Швеции и Норвегии со слов короля Дании Свена II.

В 1188 г. валлиец Джеральд Барри создал "Историю или топографию Ирландии".

Восточная Европа и славяне. Хронология

Уже в войне Византийской империи с готами, о котоой мы коротко говорили ранее,  известный историк Прокопий Кесарийский говорил о славянах, как о племенах, известных в Европе давно. Славян боялись, они, если верить Прокопию, хоть и жили разрозненно на большой территории, могли в кратчайшие сроки собрать крупное войско и отправиться в поход на любого врага, даже на могущественную Византию. Их уважали за мужество и упорство, выносливость и сноровку, воинскую смекалку.

Византийский полководец Велизарий с охотой использовал воинов-славян, платил им хорошее жалование. Он вел тяжелую войну с готами, пытался выдворить их с Апеннинского полуострова. Готы сопротивлялись упорно. В первой половине VI в. они надежно обосновались в Италии, покидать благодатные земли не думали. Каждую крепость, каждый городок Велизарию приходилось отвоевывать с максимальным напряжением сил и воли. Мы считаем необходимым напомнить читателю об одном эпизоде из той войны.

Велизарий подошел к Ауксуму, неприступной крепости с большим гарнизоном, понял, что штурмовать его бесполезно, решил сломить врага голодом. Долго длилась осада. Готы дрались отчаянно. Даже тогда, когда у них кончилось продовольствие. Откуда они брали силы? На голодный желудок много не повоюешь. Но готы воевали! И мешали Велизарию двинуть войска на Равенну, где находились основные силы противника во главе с королем готов Витигисом.

Полководец решил раздобыть «языка», но готы были осторожны, как мыши, голод обострил их чувства. Справиться с заданием могли только славяне, которые издревле славились искусством маскировки, растворялись на любой местности, были удивительно подвижными, выносливыми, неприхотливыми, обладали могучей силой, владели боевыми приемами, неизвестными римлянам, готам, франкам, персам - никому.

Один из них, огромный, с крутыми мышцами, но пластичный, упругий, согласился выполнить опасное задание. Ранним утром он покинул лагерь и, не успели часовые моргнуть глазом, как его и след простыл.

- Приведение! - крикнул часовой товарищу.

А разведчик был совсем рядом. Услыхав удивленный ропот, подождал чуток и, как только часовые зевнули (а кому не зевается ранним утром?!) «превратился» в куст, из куста - в бугорок, из бугорка - в кучу хвороста, и все дальше, дальше от лагеря к Ауксуму. Пробрался к крепостным стенам, прикрылся хворостом, свернулся в клубок, застыл: солнце лизнуло вершины холмов, что тянулись грядою далеко на западе.

Пришло светлое утро, подсохла роса, ожили букашки, забегали туда-сюда - по ногам разведчика, туловищу крепкому, шее, в нос норовят забраться. Чихнуть хочется, стряхнуть букашек. Нельзя! По крепостной стене ходят часовые готов, зоркий у них глаз. Даже пальцем не шевельнуть - заметят, накроют хворост градом стрел, а то и подпалят. Солнце поднялось, жарко славянину, искупаться бы в речке лесной!

Из ворот вышли два гота с косами. Уже неделю косят траву под стенами Ауксума, варят баланду, чтобы хоть чем-то набить желудки. Прошли мимо, не заметили. Поправили косы, началась работа. Разведчик выбрал момент (на крепостной стене происходила смена караулов), молниеносным прыжком подскочил к косарю, хлестким ударом уложил на землю, прикрыл хворостом и, чтобы напарника ничего не смутило просвистел пару раз косой. Обошлось, враг не заметил подозрительного.

Разведчик взвалил гота на спину и побежал к своим. Сбросив «языка» у ног Велизария, он хлопнул гота по щекам, тот открыл глаза, и только теперь славянин вспомнил, что ему все утро хотелось чихнуть. «Ап-чхи!» - раздался громогласный чох, всполошились часовые обоих войск, заметался по «нейтральной полосе» косарь, не понимая, куда делся друг.

А тот докладывал Велизарию о том, что осажденным помогал предатель в войске римлян, который приносил в крепость за награду добрые вести от Витигиса, обещавшего прийти на помощь. Надежда помогала творить чудеса героизма готам.

Велизарий даже не стал судить изменника, передал его воинам: что хотите с ним, то и делайте. Воины думали не долго. Разожгли костер неподалеку от Ауксума и бросили туда предателя, заплатившего жизнью за страсть к золоту.

Почему же мы так долго говорим об подвиге славянина? Потому что безвестный воин может многое подсказать пытливому человеку. Откуда узнал разведчик секреты единоборства, если не один историк не пишет о том, что в те далекие века в Европе (или в Азии) существовали монастыри типа Шаолиня, другие аналогичные центры подготовки высококлассных шпионов, разведчиков, бойцов-поединщиков? Кто обучил славянина приемам, очень схожим с теми, которые в XX веке демонстрируют по всему миру дзюдоисты, ушуисты и прочие любители «часто подраться» и также честно отправить человека в тяжелейший накаут, а то и свернуть ему шею?

Между прочим, вопрос этот остался за пределами изучения и теоретиков всевозможных школ боевого искусства, и мирных историков, поэтому, отвечая на него, мы можем предположить одну из своих версий... происхождения славян! Так великолепно владеть секретами боевого искусства могли только люди, вынужденные ежедневно, ежечасно и ежеминутно думать о сохранении жизни в тяжелейших «природных условиях», о постоянных «природных врагах», которых в избытке у людей, обитающих в лесостепях, либо в лесу и добывающих себе пищу собирательством, охотой, бортничеством, рыболовством. Очень тяжелая жизнь у таких людей, хотя и очень интересная. Надо быть готовым в любую секунду броситься на врага: на медведя ли с рогатиной, на волка - с дротиком, на рысь, а то и на буйвола... В степи врагов тоже немало, можно возразить, там тоже есть бойцы, что надо. Да-да! Конечно же. И войны, которые вели степные народы на протяжении всей истории человечества, доказывают это. Но в степи враг, как правило (если дело происходит днем), не нападет на человека мгновенно, внезапно, он предоставляет противнику хоть несколько мгновений для подготовки к смертельной схватке. В лесу дело обстоит иначе. Лес требует от человека-бойца исключительной подготовки, ежесекундного напряжения воли, энергии, сил.

Но уж если мы пошли от Прокопия Кесарийского, то надо вспомнить, что он сам говорил о славянах и антах:

«...И во всем остальном у обоих этих варварских племен вся жизнь и законы одинаковы. Они считают, что один из богов, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что они по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью, или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу; избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают реки, и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят гадание. Живут они в жалких хижинах на больших расстояниях друг от друга, и все они часто меняют места жительства. Вступая в битву, большинство из них идет на врагов со щитами в руках, панцирей они не надевают; иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут на сражение с врагами. У тех и других один и тот же язык, достаточно варварский. И по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них очень белый или золотистый и не совсем черный, но все они темно-красные. Образ жизни у них, как у массагетов, грубый, без всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они не плохие и не злобные, но по всей чистоте сохраняют гуннские нравы...»

Абракадабра какая-то! Если верить Прокопию, то славян можно представить себе и скифами, и гуннами, и Бог знает кем! Трудная у историков задача - точно определить, кто же такие были славяне!

Но вот что дальше пишет византийский историк: ...»И некогда даже имя у славян и антов было одно и тоже. В древности оба эти племени называли спорами («рассеянными»), думаю, потому что жили они, занимая страну «спораден», рассеянно. Поэтому им и земли занимать им надо много. Они живут, занимая большую часть берега Истра по ту сторону реки».

«Рассеянные». Как роса по траве. И это тоже странное сравнение. Бьются ученые, пытаясь выяснить и доказать, откуда же появилось само слово «Русь». Русы. Русские. А затем и Россия, по которой рассеялись племена славян и антов, русские люди, как росинки рассеянные по российской земле.

…Во второй половине VI в. натиск славянских племен на Балканы усилился. На полуострове появились первые славянские поселенцы. Сложные отношения были у славян с их союзниками - аварами. В 70-х гг. аварский каган потребовал от них дани. Вождь славян Добрит ответил: «Мы привыкли покорять других, при этом и останемся, пока есть на свете война и меч» и в подтверждении своих слов разгромили аваров в жестоком сражении.

Вскоре войско славян опустошило Фракию, Македонию, Фессалию. Император Тиверий попросил вождя аваров за награду сокрушить славян. Авары деньги получили, ходили походом на славян, но вреда им не нанесли. В 584 г. славяне начали новую большую войну, подступили к Длинным стенам, сооруженным вокруг Константинополя для защиты от набегов дерзких врагов. Полководец Коментиол отразил атаки противника, но славяне продолжали активно заселять полуостров, продвигаясь все дальше на юг.

В 591 г., закончив войну с персами, император Маврикий послал на северо-западный фронт лучших полководцев, пытался с помощью денег уговорить племена склавинов напасть на племена антов, хотел уничтожить славян славянами же. Не получилось. Склавины отказались от денег.

Византийцы неоднократно переходили Дунай, но, теряя много людей, уходили восвояси. В 597 г. славяне штурмовали Фессалоники, богатый, стратегический важный город. Крепость взять им не удалось. Но военных специалистов поразило то, что славяне стали применять новейшую военную технику. Раньше они плохо брали крепости, не имея навыков и технического обеспечения. Теперь славяне прекрасно разбирались в осадной технике - это усилило их. Византийская империя оказалась в тяжелом положении.

В 599 г. ромеи (так еще называли византийцев) воевали уже и с аварами. Каган Баян победил Коментиона. В 601 г. аваро-славянское войско разгромил другой византийский полководец, Приск. Одних только пленных победители взяли 17 тысяч, из них славян - 8 тысяч...

В 602 г. Маврикий послал за Дунай крупное войско во главе с Петром. Император не знал, чем закончится для него эта война. Ему нужно было уничтожить славян, которые усиливались с каждым годом, доходили в своих набегах до Пелопоннеса, могли взять Константинополь. Их нужно было разгромить. Иначе бы они разгромили Византийскую империю.

Лето прошло удачно. Отряд под руководством Гудуина перешел на левый берег Дуная, провел несколько успешных операций. Но Маврикий оказался в нелегком положении. Денег в казне не хватало, чтобы полностью расплатиться с войском, а война еще далеко не закончилась,  и славян нужно было добить, не дать им восстановить за зиму силы. Император приказал Петру перевести войско на левый берег, зимовать на территории славян, теребить их постоянно, грабить, разорять. Все награбленное повелитель Византии разрешил отдавать воинам в качестве оплаты. Воины встретили приказ холодно, они отказывались строить лодки и плоты для переправы. Петр понимал их: зимой воевать сложно. Но и ослушаться императора он не мог, хотя и пытался уговорить его отменить свой же собственный приказ. Маврикий потребовал продолжить боевые действия.

И тогда воины взбунтовались.

Мятеж возглавил Фока, жестокий, решительный в действии военачальник… Он свергнул и казнил Маврикия, воссел на византийский престол.

Император Фока, как и его предшественник, отдавал много сил в борьбе со славянами, которые в 623 г. достигли на ладьях острова Крит, разграбили его, а в 626 г. атаковали на лодках-однодеревках Константинополь. Но неудачно. Вот - моноксилы! Эти лодки изготовлялись мастерами только в лесах, расположенных значительно выше Киева. Историки VI-VII вв. ничего не пишут о том, покупали ли моноксилы славяне у кого-то или же мастерили их сами, но то, что однодеревка, сработанная из огромных деревьев, использовалась в военных походах славянами, не отрицает ни один ученый. Между прочим, такие лодки строить за год - два не научишься! А уж ходить на них по строптивым рекам да по буйным морям и тем более. Тут время нужно. Века...

В 642 г. славянский флот дошел до Апулии в Южной Италии. Дерзость и отвага воинов поражали всех. В конце VII в. на Балканах было так много славян, что Юстиниан II, проводивший политику компромисса, сформировал из них войско в 30 тысяч человек. Но и на Балканах пришельцам не хватило места. В 762 г. с полуострова в Малую Азию переселилось 208 тысяч славян, образовавших там колонию.

В VII-VIII вв. давление славян ослабло. Оно вспыхнуло с новой силой в IX в., когда сформировалось на восточно-славянских землях в Приднестровье государство русов.

В 839 г. русы прислали послов в столицу империи. В те же годы «были нашествия варваров, Руси, на южное побережье Черного моря». Русы, как и викинги в те же века, не щадили никого, брали все, что представляло ценность. Византийская Амастрида на берегу Черного моря, города Крыма были разграблены, разорены.

…К началу IX в. славяне расселились, рассеялись по огромным просторам Восточной Европы. Занимались они в основном сельским хозяйством, охотой, рыболовством, бортничеством, торговлей, ремеслом. Воевали по началу не так часто. Финоугорские и другие племена, обитавшие в этих краях, не могли составить им серьезной конкуренции. Кроме того, здесь обитали в незначительном количестве потомки тех, кто «рассеялся» сюда еще во времена сарматского нашествия из Приднестровья.

Жили славяне небольшими селениями, несколько селений рода и племени составляли волость. Правили ею князья, которые строили для себя и для своей дружины укрепления-городки, где проживали также и купцы, ремесленники. Городки со временем расстраивались, превращаясь в крупные города, какими были Ладога на Ладожском озере, Изборск и Псков на Великом озере, Новгород на озере Ильмень, Смоленск, Полоцк, Чернигов (Любич) и Киев, «матерь городов русских».

Самыми крупными были из них Киев и Новгород. По Днепру проходила главная торговая дорога славян, великий водный путь «из варяг в греки» и, естественно, из греки в варяг. От Балтийского моря по реке Неве в Ладожское озеро (Нево), по реке Волхову к озеру Ильмень, по реке Ловати к Волховскому лесу, затем волоком по сухопутью к верховьям Днепра и далее на юг к Черному морю шли торговые суда.

Варяги – скандинавы – торговали сукном, холстом, полотном, железными изделиями, оловом и свинцом, янтарем и дарами моря, в основном соленой сельдью. Славяне предлагали на рынках хлеб, меха, лес, сало, скот, лошадей и рабов. С юга, из Царьграда, везли на север поволоки (греческие шелковые ткани), золотые и серебренные украшения, южные плоды и вина.

Заняв огромные территории, славяне, конечно же, не смогли их быстро освоить, окрепнуть, и вскоре на юге, в среднем Приднепровье они попали в кабалу к хазарскому кагану. Дань, которую наложили на славян победители, была небольшой, но ... на юге от славянской земли крепло Болгарское царство, на юго-западе и западе создавались государства славян западных и южных, на севере норманны, на востоке камские булгары создавали свое государство, а в западной Европе усиливались с каждым десятилетием германские королевства, мечтавшие о походах на восток. Любая из перечисленных сил могла при случае напасть на разрозненные восточнославянские племена. На всех не хватило бы славянам дани!

И вообще, унизительное это дело для предков тех, кого совсем недавно боялись как огня императоры и каганы, вожди и цари!.. А тут пришли с севера какие-то варяги в кольчугах с крепкими мечами и топорами да с конунгами во главе, разгромили под Новгородом, что на Ильмень-озере, отряд славян, стали ими править, наложили дань на целых три года. Опять - дань.

Возмутились наконец славяне, прогнали непрошеных гостей, установили свою власть, думали, что настали для обитателей Новгорода прекрасные времена, но нет. Позабыли свободолюбивые славяне про самого страшного врага любого народа - про внутреннюю распрю. Не успели «гости непрошеные» добраться до своих домов, как полыхнул огонь междоусобицы в городе. Свободолюбивые славяне не хотели признавать ничьей власти. Еще бы. Они варягов прогнали заморских, которых боялись в Европе все, даже Карл Великий, которые даже арабов заставили трепетать от страха. А славяне этих северных вояк прогнали. Сильные люди. Очень свободолюбивые. Не нужна им ничья власть над собой. Они сами по себе. Они - славяне. Каждый славянин сам по себе. И чтобы никаких конунгов, князей, царей, вождей. Особенно, из своих, из славян.

Началась у славян междоусобная борьба. Много горя принесла она.

Устали славяне бить друг друга, решили обратиться к тем, кого недавно выпроводили из Новгорода и отправили в Скандинавию послов, которые сказали князю Рюрику: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, придите княжить и владеть нами». И он согласился.

Пришел Рюрик править в Новгород, среднего брата - Синеуса - отправили в белоозеро, а младшего - Трувора - в Изборск. Через два года, однако, братья Рюрика неожиданно скончались, и он стал единовластным правителем огромной по тем временам территории. Новгородские славяне, кривичи, угро-финские племена весь, мурома, меря подчинились его посадникам, которых он выбирал из лучших витязей своей дружины. Двое из них, Аскольд и Дир, отправились за славой в Царьград (Константинополь), дошли до Киева. Здесь им рассказали, что киевляне платят дань хазарам. Удивились варяги: город расположен на бойком торговом месте, земля вокруг богатая, крепких воинов-славян много. В чем же дело, почему киевляне платят дань, унижаются перед каганом хазар?

Да все по той же причине, по которой пригласили варягов в Новгород: порядка в Киеве не было! Аскольд и Дир обещали освободить славян от дани и осели в богатом городе. Обещание они выполнили. Смелые воины, опытные полководцы Аскольд и Дир провели несколько успешных походов в степь, и хазарам расхотелось требовать дань от киевлян. Четыре года прошло. Дружина Аскольда и Дира усилилась. Они решили идти на Константинополь.

Подготовка к сложной компании прошла быстро. 200 ладей отправились по Днепру к Черному морю. В каждой - по 40-50 человек.

Коротко о призвании варягов и об их деле

История призвания варягов вождями восточноевропейских племен до сих пор вводит в заблуждение любителей и знатоков истории и даже известных ученых. Я не буду повторять этимологические цепочки сторонников скандинавского происхождения этого слова, а также их оппонентов, потому что в начале было все-таки не слово (русь), а восточноевропейская земля и племена славян и финно-угров, трудившихся здесь из поколения в поколение и подготовивших в прямом и переносном смысле почву для рождения Древнерусского государства.

Если принять версию скандинавофилов, то можно вообще дойти до глупых и нелогичных версий истории Руси-России в начальной ее стадии. Мол, жили в Восточной Европе славянские и другие племена, кое-как обеспечивали себя необходимым, дрались между собой по всякому поводу, ничего путного делать не умели, а уж тем более – создать государство. Пришлось им призвать варягов, очень мудрых государственников, которые, по доброте души, приняли предложение, явились сюда и стали в поте лица порядок наводить, государство строить. (Можно подумать, что варяги в Скандинавии к этому времени уже создали много государств и теперь решили закрепить опыт в восточной стороне!).

Я не согласен с этой примитивной версией, не учитывающей логику движения «каната жизни» в этом регионе Земного шара в обозначенные века и всех составляющих этого «каната».

Как уже говорилось выше, в начале второй половины VIII в. началась Эпоха викингов. До второй половины XI в. они терроризировали всю Европу, ходили даже в Америку, в Средиземное море, добирались до современного Стамбула и до современного Североморска. И всюду они несли, особенно в первые десятилетия, разорение, смерть, огонь. Дать им достойный отпор не смог ни один (!) европейский монарх.

Норманны делали в Европе все, что хотели. Многие правители искали и находили компромиссы с ними, отдавая «людям Севера» земли (Нормандию, например), делясь властью. Почему-то (почему?) об этом не вспоминают скандинавофилы – исследователи русской истории. Почему-то они не любят говорить, например, о том, что современная Великобритания началась с нормандского завоевания Англии, начавшегося в 1066 г. вторжением Вильгельма Завоевателя на Альбион. Почему-то они считают, что историю этой страны творили сами альбионцы при некотором влиянии врывавшихся на остров скандинавов, а не скандинавы при некотором участии местных жителей. Почему же существует упрямое желание некоторых специалистов перевернуть с ног на голову историю зарождения русской государственности, почему они продолжают верить в то, что варяги «сделали Русь»?

Где-то в 865 г., если верить сагам, после неудачного похода на Альбион Рагнара Кожаные Штаны, дело викингов словно обрело второе дыхание, и на Европу низринулись с новой силой люди в черных кольчугах. В это же время племена Восточной Европы испытывали сильное давление хазар с юго-востока, мадьяр, а затем печенегов с юга, славян – с запада, варягов – с северо-запада. На востоке, правда, было относительно спокойно, но и там быстро усиливались волжские (камские) болгары. Что делать в таком случае вождям племен, погрязших в распре? Не заметить возрастающую день ото дня активность варягов они не могли. Те упрямо рвались в богатую Византию, а также в Северное Причерноморье, на Каспий, и остановить их было можно только ценой огромных усилий и затрат. Вожди восточноевропейских племен могли … попытаться использовать «людей в кольчугах» в своих же собственных интересах, например, для нанесения удара по сильным хазарам, печенегам, для налаживания выгодной всем торговли с богатыми южанами, для государственного строительства, в конце концов. Что в этом плохого! Что необычного – вся Европа делала, практически, то же самое.

Но восточноевропейские вожди сделали это тоньше. И вот почему я так думаю.

Период истории Земного шара с VII по XI века можно назвать временем «Великих держав Средневековья». В эти столетия «отработали» Тюркский каганат, империя Тан, Арабский халифат, Хазарский каганат, Византийская империя (она пережила в IX – XI вв. расцвет славы и могущества, так называемый «Македонский Ренессанс»), империя Карла Великого, Паганское царство и так далее. Логика движения жизни подсказывает, что между богатыми Византией, Арабским халифатом, Хазарским халифатом и сильной Скандинавией должно было находиться для всеобщей же пользы единое государство, а не дерущиеся между собой племена.

Но могли ли в той ситуации восточноевропейские вожди создать, причем в краткие исторические сроки, прочную державу? Силы-то у них были. Об этом говорит тот факт, что даже могучий Хазарский каганат, хоть и брал иной раз дань с некоторых восточноевропейских племен, но далеко на север не лез. И многочисленные кочевые племена, проносившиеся по степям, глубоко в лес не совались – страшно! А племен было много. Достаточно вспомнить аваров, которые в середине VI в. прорвались с востока в Западный Прикаспий, а уже в 60-е гг. того столетия, одержав ряд побед над разными противниками, с боями мигрируя на Запад, разгромили в союзе с лангобардами гепидов в Паннонии и осели здесь, образовали Аварский каганат во главе с ханом Баяном. Он создал систему крепостей «хрингов» и совершал отсюда набеги на славян, франков, лангобардов, грузин, на Византию, контролируя территорию от Эльбы до Закавказья и от Дона до Адриатики. Лишь в 796 г. войско Карла Великого сокрушило в Паннонии все «хринги» и уничтожило государство разбойников. Но в степи от этого спокойней не стало. Здесь в IX в.  кочевали уже упоминавшиеся мадьяры (угры), их подвинули на запад печенеги, с которыми славяне будут вести борьбу до середины XI века.

Не увлекаясь изложением военной истории в те века, когда сама жизнь потребовала от славян создания крепкого государства, я вынужден попросить читателя поверить в то, что военное напряжение на границах славянского мира было очень высоким. И каждому противнику хотелось основать в Восточной Европе сильную державу. Не удавалось. Степь насквозь продувалась ветрами истории, лесостепь слегка сдерживала буйные порывы, лес стоял скалой, не пуская сюда любителей легкой наживы, но, приглашая в таежную глухомань всех, кто мог и хотел работать, кто за три-четыре века подготовил здесь «прединфраструктуру» будущего государства, то есть обиходил эту землю, прежде всего географически. Именно, обиходил географически. Обошел ее вдоль и поперек, узнал места будущих городов, построил многие из них. Связал города и селения маршрутами водными и сухопутными. Наладил внутренние торговые связи, слабенькие пока, но все же связи.

«Фи, какая проза! – может воскликнуть любитель громких фраз и быстрых умозаключений. – Разговор идет о достижениях Гардарики, об основателях Киевской Руси, а он затянул нудную песню о дорожках и тропинках. Это неверный подход к исторической науке».

Нет, верный!

Вспомним аналогичные ситуации в других регионах. Франки начали свой поход в историю в V в. . И только в конце VIII века они смогли создать сильное государство. Два-три столетия они, хоть и воевали, побеждали гораздо чаще, чем восточноевропейские племена в тот же период, но занимались принципиально тем же внутри своей будущей державы: обихоживали территорию, активно познавали каждый район, реку, холм, в конце концов. Американцы обживали территорию своей страны те же два-три века. Россияне познавали Сибирь три века, прежде чем начать здесь серьезные работы. Таких примеров много. Это жизнь. Она удивительно логична во множественных своих проявлениях.

Вожди восточноевропейских племен, приглашая варягов поработать в качестве а) «пушечного мяса», б) государственных служащих прекрасно понимали, что оваряжить страну заезжие вояки не смогут, что скорее произойдет обратное (что и случилось), что большой беды от них не будет.

Варяги – надо отдать им должное! – достойно исполнили свою работу, грязную, надо сказать, военную и государственную. Они освободили Киев от хазарской дани, стали наводить порядок в стране (пока еще не государстве), ходили в военные походы в Причерноморье, в Византию, даже на Константинополь. В первых же походах варяжских дружин принимали участие и славяне. Вооружение  у них было похуже, чем у варягов, да и военная выучка – тоже. Но уже в тех походах славяне дали понять и варягам, и всем противникам, что они не являются бессловесными овечками, что они могут постоять за себя, что им не приятна роль вспомогательных войск, или говоря языком строителей, роль подсобных рабочих. Об этом, хоть и не напрямую, написано в летописях. Вспомним поход Вещего Олега на Царьград. Удачный был поход. Пограбили. Напугали русы (так называли варягов византийские историки) и славяне жителей столицы крупнейшей державы. Откупились те от налетчиков богатыми дарами, устроили богатый пир для них, а затем сшили по приказу Вещего Олега на корабли русов прочные паруса из паволок (шелковой ткани) и копринные паруса, непрочные, для славян. Хотел Олег в этом походе и еще одну задачу решить: славян ослабить.

Ветер порвал паруса копринные, но славяне, хоть и не вещие да не глупые, припасли на этот случай старые паруса, крепкие. Натянули они их и благополучно вернулись домой. Это случилось в начале X века, когда потоки «людей Севера», в том числе и варягов, на страны Европы были, пожалуй, наиболее мощными.

Позже эти потоки обмельчают. Но даже в самые бурные десятилетия «Эпохи викингов» Скандинавия не могла поставлять в Восточную Европу такое количество воинов и вождей, которое позволило бы им здесь основать свое государство, превратить местных жителей в подданных, создать в своем государстве свой язык, свою культуру, искусство, навязать местным народам свои обычаи, дать свои законы. Ничего этого варяги не сделали. А значит, говорить о том, что они являлись создателями Русского государства смешно и грешно.

Восточноевропейские женщины рожали (в том числе иной раз и от варягов, тут уж ничего не поделаешь – природа) в несколько тысяч раз больше сильных мужчин и красивых женщин, чем могли поставить сюда все скандинавы вместе взятые. Можно сказать прямо и грубо, но точно: кто больше рожает, то и выигрывает, тот и творит историю своей страны. По этому показателю славяне и другие племена, повторюсь, намного опережали заезжих наемников. А значит, именно местные обитатели творили русскую историю, и людей не глупых не должно напугать само слово «Русь», какие бы этимологические цепочки оно не имело.

Восточную Европу, погрязшую в междоусобице, нужно было объединить. В том числе и единым словом. «Русь» ко всему прочему оказалось словом нейтральным. Именно поэтому, даже если оно и залетело сюда из Скандинавии, это слово устроило всех. И хорошо. И не надо делать из этого ни комедию, ни трагедию. В конце концов, очень странное слово Америка, мало чего общего имевшее с так называемым Новым Светом, полюбилось всем американцам и не только американцам. Что в этом плохого?!

Русское государство. Хронология

 

В 800 - 882 годы происходит медленное объединение славянских племен полян, руси, северян, древлян, дреговичей, полочан и словен.

В начале IX века, по всей вероятности, был открыт знаменитый путь "из варяг в греки", сыгравший для развития экономики Восточной Европы огромную роль.

Приблизительно в 821 г. хазары, укрепившие свое государство на территории между Дербентом, Северным Крымом и Камской Болгарией, вынудили полян платить дань мечами.

В 860 г. русы во главе с Аскольдом и Диром осуществили поход на Константинополь.

В 861 - 862 годах они заняли Киев, отменили дань хазарам.

В 879 г. умер Рюрик.

В 882 г. Олег княживший из-за малолетства Игоря, сына Рюрика, убил Аскольда, занял Киев.

В 883 г. Олег подчинил древлян, затем на следующий год - северян, еще через год - радимичей.

В 904 г. русы осуществили неудачный поход на Византию.

В 911 г. русы заключили договор с Византией.

Приблизительно в 912 г. Олег погиб от укуса змеи.

В 914 г. русы ходили на Каспий и на обратном пути были почти полностью истреблены неподалеку от хазарской столицы Итиль.

В 915 г. печенеги, ворвавшиеся в Причерноморье с востока двадцать шесть лет назад, вплотную подошли к границе Руси.

В 941 г. русы осуществили неудачный поход в Византию.

В 944 г. русы вновь ходили на Северный Кавказ, но вспыхнувшая в войске эпидемия вынудила их отступить в Хазарию, где все русы были истреблены.

В 944 г. древляне убили Игоря. Власть в Киеве перешла к Ольге. Она жестоко отомстила древлянам за убийство мужа, покорила их.

В 946 г. Ольга ездила в Константинополь, где приняла крещение.

В 958 г. Русское государство воевало с Хазарским каганатом. Ольга посылала посольство к германскому императору Оттону I.

В 963 - 965 годах Святослав нанес хазарам смертельный удар в прекрасно организованном походе.

В 968 г. Святослав вторгался на Балканский полуостров. Он воевал здесь в союзе с печенегами и мадьярами хорошо, но ушел в Киев, на который напали печенеги.

В 970 г. русский князь вернулся на балканы, воевал, потерял союзников, одержал несколько побед, но император Иоанн Цимисхий, хороший полководец, вынудил русов (на почетных условиях!) покинуть полуостров.

В 972 г. печенеги коварно напали на возвращавшееся войско Святослава, и князь погиб в бою.

В 980 г. Владимир одержал победу над Ярополком и взял власть в Киеве. За восемь лет он получил много племен и в 988 г. Русь приняла крещение по Православному обряду.

В 1008 г. начинается широкое строительство каменных церквей на Руси.

В 1014 г. Ярослав, сын Владимира, княживший в Новгороде, отложился от отца.

В 1015 г. умер Владимир.

В 1019 г. Ярослав одержал победу в борьбе против Святополка Окаянного и взял власть в Киеве.

В 1026 г. состоялся раздел Руси между Мстиславом и Ярославом.

В 1036 г. Мстислав умер, и страну вновь объединил Ярослав.

В 1043 г. русский флот был разгромлен неподалеку от Константинополя.

В 1054 г. умер Ярослав Мудрый. Страна была поделена на уделы между его сыновьями.

Приблизительно в 1065 г. началась на Руси нескончаемая распря.

 

Фотий против руссов

Два лучших воина Рюрика, Аскольд и Дир, отправились с разрешения князя в поход на Царьград (Константинополь). Они спустились на ладьях вниз по Днепру, дошли до Киева, платившего в те годы дань хазарам.

Аскольд и Дир обещали освободить киевлян от унизительной дани и сдержали слово. Соверщив несколько удачных походов на территории, подвластные хазарам, они вынудили повелителей наганата отказаться от взимания дани с Киева и стали править в городе.

В 860 г. Аскольд и Дир совершили дерзкий поход на Цальград.

Знатоки шпионского дела ничего не говорят о том, знал ли Аскольд и его друг Дир о положении в Константинополе, но время они выбрали для похода очень удачное. В Царьграде в тот год не было армии, не было императора Михаила III, который вел трудную борьбу с арабами. В городе был лишь патриарх Фотий, но он не думал о нашествии врага.

Во всех отношениях то был человек удивительный. Родился он в 810 г., еще в ранней юности занялся изучением истории церкви, знал несколько языков, по общему признанию друзей и врагов являлся одним из самых образованных людей своего времени. К духовному сословию Фотий не принадлежал. Но когда его выбрали на пост патриарха, он согласился взвалить на себя эту тяжелую ношу. Так поступают очень мудрые, очень добрые люди, готовые к самым трудным испытаниям судьбы. В декабре 858 года Фотия постригли, возвели в сан. Через четыре дня он был назначен патриархом. (В нарушение церковных канонов.) Пять епископов категорически возразили против избрания Фотия и смещения его предшественника Игнатия, отправили к Римскому папе Николаю I послание. Фотий тоже написал письмо в Рим. Началось разбирательство.

Летом 860 г. император Михаил III отправился с армией в поход на арабов. Дело Фотия еще разбиралось. Ладьи Аскольда и Дира спешили к столице Византийской империи.

18 июня 860 г. в Константинополе стояла прекрасная погода. Мягко светило летнее солнце. Море совсем обленилось: на водной глади даже самый зоркий глаз не заметил бы не то что волны, но даже малейшего движения жизни. Тишина нисходила с моря на лачуги бедняков, изукрашенные палаты знати, на мощные стены крепости, по которым бродили счастливые горожане. Благоухали юным ароматом бесчисленные сады, а башни крепостных стен и сооружений, возвышавшиеся над городом, вселяли в ромеев уверенность и успокоение.

Когда на севере в проливе показалось безмолвное пестрое пятно, никто из беспечных обитателей великого города не обратил на это внимание: так всем было хорошо, так хотелось радоваться жизни, радоваться предвечернему часу - часу безделья и бездумья. Но пятно на севере пролива быстро увеличивалось, волнуясь и меняя очертания, и сначала с башен - обомлевшие воины, потом со стен и крыш домов - удивленные граждане, а затем и жители городских предместий, незащищенных крепостными стенами, а потом все разом дрогнули люди от ужаса: ладьи русов резали уснувшее, обленившееся море, приближались грозовой тучей к городу.

"Мрак объял все трепетные умы, - напишет позже в письме к Николаю I Фотий, - слезы и рыданья распространились во всем городе; крайнее отчаяние объяло всех; со всех сторон разносилась одна весть, один крик: "Варвары перелезли через стены! Город взят неприятелем!"

Русы пока были лишь у загородных стен, невысоких, непрочных, они шли точно по отмеченному Аскольдом и Диром курсу. Каждая ладья знала свое место в стою, хотя с виду могло показаться, что и строя у нападающих никакого нет. Вот они уже взяли невысокие загородние ворота, рассыпались взяли невысокие загородние ворота по предместьям, пышно одетым в зелень южных садов, набросились на пристани, на районы города. Прекрасно, сложено сработали русы. Сначала все ценное в ладьи, затем огонь в дома. Зелень садов осеребрилась пылью, по ней ударила мертвая позолота огня.

Кричал-трещал огонь, будто псы на охоте, визжали обезумевшие люди, не зная, что делать, как спастись от жестокого врага. Воины, хоть и мало их было, стояли на стенах и башнях спокойно, они готовились отразить штурм звереющего врага, были уверены в себе: высокие прочные стены спасут. Русы не смогут взять мощную крепость. Это не загородные ворота... Только бы дикий крик поутих.

Быстро обобрав предместья Царьграда, русы принялись сооружать насыпь. Работали так слаженно, что даже сердца бывалых воинов-ромеев дрогнули: быстро, быстро росла насыпь. Слишком мало воинов на стенах. Не совладать им с полчищем врагов, ведомых в бой опытными начальниками. Не спасти Константинополь - не спастись самим. Растет насыпь. Растет неуверенность, а с ним и отчаяние, и бессилие в душах бывалых бойцов. А бессилие поражает страз и даже желание жить...

Страшный миг. Еще минута-другая и не выдержат нервы у защитников города и побегут они со стен, куда глаза глядят, побегут от смерти. В город, откуда несется, как из проснувшегося вулкана, мощный гул - людской вой. Еще минута-другая и... вдруг стал затихать вулкан. Воины на стенах удивились: что-то важное произошло на площадях и улицах столицы империи.

Там в храме Святой Софии святитель Фотий, совсем недавно человек в миру, ученый человек, мудрый, заговорил спокойным твердым голосом. Слово его было странным. В этот страшный миг он начал... обличать соотечественников, напоминая им о том, как "греки несправедливо обежали приезжих русов", как много иных грехов они совершали. Смелый человек Фотий нашел в ту минуту самые нужные слова.

Насыпь русов росла быстро. Смерть приближалась ко всем, кто слушал Фотия, кто затихал, устав от собственного воя, и устремился к храму Святой Софии, откуда доносился уверенный голос: "Мы получали прощение и не миловали ближнего. Сами обрадованные, всех огорчали, сами прославленные, всех бесчестили..." Да, было такое, вздыхали люди, и у каждого высыхали слезы, успокаивались сердца, появлялась надежда. Никто еще, кроме самого Фотия, не знал, откуда приедет спасение, но все почему-то верили, что спасение придет.

Патриарх высказал людям все, что каждый мог и должен был сказать ему еще день назад, покаяться во грехах своих, он как бы за всех, за грешных, каялся сейчас, и покаяние его, слово его, проникало в души людей. Они молчали.

А насыпь росла, поднимаясь к крепостным стенам, хотя - это заметили даже воины-византийцы - в движениях русов появилась некая неуверенность. Аскольд и Дир тоже почувствовали, как с каждой минутой в городе становилось все тише и спокойнее, а возле насыпи, где трудились воины, - все напряженнее. Тишина давила. С моря давила тишина, прижимала русов к стенам, пугала. Из мощного кратера Византийской столицы расползалась по окрестностям густеющая тишина, пугала русов, давила их к морю. Тишина.

"Наконец настало время прибегнуть к Матери Слова, к Ней, единственной надежде и прибежищу. К ней возопим: "Достопочтимая, спаси град твой, как ведаешь!"

Из Влахернского храма подняли ризу Божией матери, и отправился люд Константинопольский в поход - в Крестный ход.

Православный Крестный ход. Патриарх и духовенство в полном облачении, хоругви в строгом строю, неспешный хор голосов, длинная вереница горожан и впереди процессии чудотворная риза. Тишина с моря еще давила. Но из города донеслась до ушей уставших русов песнь тысячиголосная. Воины увидели в нестрогом, неспешном строю людей, бредущих по крепостной стене. Снизу вверх смотрели русы. На небо, подрезанное кромкой красно-кирпичной стены. И там, в задумчивом небе, продвигались осторожно, словно выбирая дорогу, люди, спаянные единой волей, единым духом... Племя на племя, род на род, брата на брата несколько десятилетий подряд ходили славяне на славян, и не было у них единения, не было могучей опоры духа, который вел византийцев по стене. Что Рюрик! Он пытался огнем и мечем навести порядок у славян - удалось ли это? Страх перед жестоким наказанием угомонил славян, сила людей в кольчугах, сила варягов, но есть куда более могучая сила...

Там, между высокой стеной, и задумчивым небом, было другое. Не страх вел горожан в Крестный ход.

Византийцы все шли и шли по стене. Единой массой. И голоса певчих, негромкие, но чистые, как чист голос младенца, упорные, как упорен верующий в свое будущее старец, несогрешивший против человека, воздействовали на русов магически, как воздействует беззащитное животное, меняющееся при виде опасного противника цвет, пугая врага. Русы были не из пугливых. Пугливые на Константинополь не ходили. И то состояние, которое испытывал каждый из них, испугом назвать никак нельзя. То был не страх, но более сильное чувство. Оно сковало неожиданным ознобом души людей, еще несколько минут назад упорно копошащихся под крепостными стенами. И не чувство то вовсе было, но - Вера. В тот миг каждый воины Аскольда и Дира вдруг понял, что людей, продвигающихся по стене, победить нельзя, как нельзя заставить солнце не светить. Это вдруг почувствовали русы, все до единого, и когда неспешная процессия приблизилась по кромке между небом и стеной к строителям насыпи, кто-то из воинов Аскольда и Дира вскрикнул, бросил инструмент и помчался, сломя голову, к ладьям, увлекая за собой соратников.

Домой отправились грустные русы, на север. Волнение в груди у каждого воина улеглось. Вскоре провалились за горизонтом стены, башни и колокольни храмов Царьграда, и радость вновь заиграла в глазах налетчиков. Разве мало они добычи взяли? Разве неудачным был поход?! Да нет - очень удачным!

В мае 861 года в церкви Святых Апостолов синод подтвердил избрание Фотия патриархом, и этот мудрый человек, одержавший прекрасную победу над дружиной Аскольда и Дира, сделал много полезного для соотечественников.

И русы получили от него немалую пользу. В 867 г., как говорит Фотий в послании папе в Рим, племя русов приняло христианскую веру. Это было одно из племен осевших в Причерноморье. Впрочем, некоторые авторы утверждают, будто первым на Руси принял Православную веру сам Аскольд. Другие племена еще долго размышляли, решая трудную задачу: какие боги лучше - языческие или Бог Иисус Христос.

 

Аскольдова могила

 

В 879 г. Рюрик умер. У него был сын Игорь, совсем еще маленький. Поэтому до возмужания Игоря власть в Новгороде взял Олег, родственник скончавшегося князя.

Первым делом он решил подчинить единой власти Киев и богатые Киевские земли, а также все земли через которые протекал могучий Днепр. Это было очень важно для молодого государства. Днепр связывал богатую Византийскую империю с быстроразвивающимися странами Скандинавского полуострова, по реке шли набитые товарами ладьи с севера на юг и с юга на север, эта "дорога" могла приносить тем, кто ею владеет, большой доход. А варяги всегда мечтали о доходах. Именно они вступали в воевые дружины. Именно поэтому Киев нужно было подчинить власти Рюриковичей.

Но опытные полководцы и руководители, Аскольд и Дир, сами мечтали единовластно править в Киеве! Добровольно они бы не уступили Олегу. Он прекрасно знал об этом и, собрав крупную дружину, никому не сказал о цели похода.

Войско отправилось из Новгорода в сторону Киева. По Днепру рать дошла до Смоленска. Олег захватил этот город, поставил здесь своего наместника. Затем он взял город Любеч. Действовал он быстро и решительно, спешил, хотел нагрянуть на противника внезапно. Он подошел к Киеву незамеченным, приказал своим дружинникам спрятаться в густых прибрежных зарослях и отправил в город людей. Те сказали Аскольду и Диру. Что Олег с малолетним Игорем идет в Царьград по мирным делам и хочет вститься с ними, своими соотечественниками. Славные полководцы поверили Олегу, явились к нему, не заметив засады.

Олег с Игорем в руках вышел из богатого шатра и произнес: "Вы не княжеского рода и не можете править Киевом! Вот князь Киева!" Последние слова его явились сигналом для воинов. Они бросились из засады на аскольда и Дира и убили их.

Ни дружинники этих несчастных воевод, ни жители Киева не смогли защитить их, ни отомстить за них. Большое войско было у Олега.

Киевляне похоронили Аскольда и Дира на высоком холме неполалеку от города, затем насыпали над местом захоронения большой курган, который так и назывался долгие века Аскальдовой могилой. Через много лет на том месте поставили церковь святого Николы.

 

Знал ли будущее Олег

 

Олег Вещий (т. е. знающий будущее) (? – 912), древнерусский князь. Правил с 879 года в Новгороде, с 882 — в Киеве. В 907 г. ходил в Византию, в 911 г. заключил с ней договор. Умер по одним данным в 912, по другим — в 922 г. Согласно легендам, обладал даром предсказания, за что и получил свое прозвище.

Олегу очень понравился город Киев. Расположен он был на трех холмах-горах, Боричеве, который еще в V - VI веках облюбовал для своего поселения Кий, легендарный основатель города, Щековице и Хоривице, названных так в честь братьев Кия-Щека и Хорива. Вокруг Киева на много-много верст, до горизонта, стояли сосновые леса, редко изрезанные голубыми лентами рек. Все они впадали в могучий Днепр. В этих краях водилось много рыбы, птицы, зверя, земля давала богатый урожай, бойко шла торговля.

Олег сделал Киев столицей государства и продолжил собирать разрозненные племена в единую державу.

Он покорил на северо-западе от Киева древлян, назначил им дань по одной черной кунице "с дыма", то есть с дома, с семьи. На северян он наложил ту же дань, которую они платили недавно хазарам. Уладив дела внути государства, князь отправился в поход на Царьград.

Войско Олега состояло из его дружины, которую летописцы называют словом "русь", и воинов-славян. Это говорит о том, что даже первые варяжские князья не могли обходиться в важных делах без коренных жителей Восточной европы.

... Ладьи Олега вошли в Мраморное море, но у залива Золотой Рог путь им преградили тяжелые цепи. Жители столицы Византийской империи думали, что цепи остановят врагов.

Олега цепи не напугали. Он приказал воинам высадиться на берег, одних послал грабить окрестности Царьграда, а другим дал мирное задание: соорудить колеса... для ладей! Мастера-плотники быстро исполнили задание, как раз вовремя подул попутный ветер, на ладьях подняли паруса, и жители Константинополя увидели с высоких крепостных стен страшную картину. На город по земле плыли боевые корабли врага!

Византийцы так перепугались, что тут же отправили к Олегу послов договариваться о мире. Князь предъявил очень суровые условия: византийцы обязались заплатить большой откуп товарами и золотом, а также предоставляли больше льготы восточно-европейским купцам. Это было очень важно для развития государства.

После заключения мира греки (так еще называли жители Византии) дали большой пир в честь победителей. Они вынесли из города заморские вина и явства, но Олег запретил своим воинам прикасаться к пище, так как она по его словам, были отравлены. Еще пуще испугались греки, с дрожью в голосе повторяя: "Это не Олег, но Святой Дмитрий, посланный на нас от Бога!"

Олег, пользуясь случаем, повелел напуганным грекам сшить для его войска паруса. Но здесь князь решил схитрить уже во вред... славянам! Для "руси", то есть для дружинников князя, греки сшили паруса прочные из шелковой ткани. Для верных союзников Олега паруса были изготовлены из плохой материи.

Дружинники натянули свои паруса, их ладьи быстро побежали по волнам, а паруса славян даже легкий ветер изодрал в клочья. Хорошо, что славяне - запасливый народ! Не выбросили они паруса из простого, но крепкого материала, не шелкового, натянули их и поспешили вслед за дружиной Олега на родину.

Винить князя в этом событии может быть и нельзя. Может быть, греки во всем виноваты, но славяне уже давно поняли, что с чужеземными повелителями нужно всегда быть начеку.

Войско вернулось в Киев, князя Олега за его смекалку народ прозвал Вещим.

Более тридцати лет он правил страной, многое сделать для того, чтобы погасить распрю между племенами, а умер он так, как вещие люди не умирают.

Однажды Олег спросил Волхвов, от чего он умрет. Кудесники ответили: "От любимого своего коня". Олег поверил им, приказал увести от себя подальше верного коня, держать его в тепле, хорошо кормить. Прошло много лет. Олег как-то вспомнил о предсказании, спросил конюха о своем скакуне. "Он умер, - ответил конюх. Князь сказал на это, улыбаясь: "Значит, не правду говорят волхвы!"

С телохранителями прискакал он на могилу коня, спрыгнул на землю у небольшого холма, на котором лежали кости, омытые дождями, и череп. Гордый Олег поставил ногу на чистый череп коня, громко воскликнул: "От черепа ли мне смерть принять?"

Из черепа вдруг выползла змея и, напуганная, укусила князя. Несколько дней он проболел и умер, хотя Вещие люди от своих коней вроде умирать не должны.

 

Дело и гибель Игоря

 

Игорь (? – 945 г), древнерусский князь, государственный деятель Киевской Руси, с 912 г. великий князь киевский. Осуществил несколько военных походов, в том числе в 941 и 944 гг. на Византию. В 945 г. убит древлянами.

После смерти Олега власть в Киеве перешла в 912 г. к Игорю сыну Рюрика. Первым делом он отправился в поход на древлян, победил их, наложил на побежденных дань большую - еще больше Олеговой. Древляне не желали подчиниться князьям Киева, но сильная дружина была у Игоря, воевать с ним боялись многие.

В низовьях Днепра жили племена уличей. Не хотели они подчиняться Киеву, не понимали эти смелые сильные люди, что спокойно, свободно жить в Южнорусской степи не дадут им хазары, ни другие сильные племена и народы. Игорь послал в главный город уличей Пересечен большую дружину, приказал воеводе взять крепость, последний оплот смелых, сильных людей, угличей. Они сопротивлялись долго и упорно. Три года киевские дружинники осаждали город. Не было в Пересечене неприступных стен, мощных метательных орудий. Никто не помог уличам в тяжелую годину. Но дрались они за родной город, за свободу насмерть, и лучшие воины Игоря долгое время ничего не могли с ними поделать. С большим трудом они победили уличей, и те, не желая никому подчиняться, отправились на запад, нашли себе место уютное между Бугом и Днестром.

Игорь обрадовался победе: теперь весь Днепр, весь путь "из варяг в греки" принадлежал киевским князьям. Сын Рюрика решил подчинить русским другую важную торговую дорогу-реку Волгу. По ней купцы разных стран возили дары Урала и Севера, Балтики и Скандинавии, Каспия и Кавказа, Центральной Азии и даже далекого Китая. Князь Игорь мечтал овладеть всей Волгой, но воевать с могучими хазарами было молодому киевскому государству было рановато. Игорь послал дружину на Кавказ за добычей.

Вышла рать из Киева по Днепру на юг, к Черному морю, оттуда добралась до Азовского моря, до владений хазарского повелителя-кагана. Воевода русов через послов попросил у кагана разрешения пройти по землям его государства на Кавказ. Повелитель хазар дал разрешение, но потребовал за это половину добычи от русов.

Воевода согласился, провел дружину к Дону, затем-к Волге, а отттуда русы устремились на Кавказ. Богатую добычу они захватили в том походе, вернулись в устье Волги, к столице хазаров Итиль. Нужно было выполнить условия договора - отдать половину  военной добычи хазарскому кагану. Не хотелось воеводе делиться, но, как говорится, в древней русской поговорке, договор дороже денег! Расположилась дружина лагерем близ Итиля, воины хотели немного отдохнуть от трудного похода, как вдруг налетела на них несметная рать хазарская! Каган решил, что русы устали, не смогут постоять за себя и послал свое войско на них: чтобы взять всю добычу.

Дружина киевского князя приняла бой. До позднего вечера хазары непрерывно атаковали русов, но победить их не могли. Утром каган прислал своим воинам подкрепления, и вновь шел жаркий бой в знойной степи, и вновь держались стойко русы до поздней ночи. А на рассвете хазары опять пошли в атаку! Киевская дружина проиграла бой, но пять тысяч воинов все же вырвались из западни и устремились на север, вверх по Волге. Не успели они передохнуть,как налетели на них буртасы и камские болгары. И опять был бой, неравный... Из того похода в Киев вернулись лишь несколько дружинников.

Князь Игорь решил наказать хазар за вероломство, стал собирать воинов для похода в Итиль. Но в это время в Южнорусскую степь из-за Волги вошли печенеги, кочевые воинстванные племена. Они перекрыли Киевскому государству подходы к Черному морю, заставляли русских купцов платить огромный выкуп за возможность возить товары по Днепру, а то и грабили торговые караваны. Игорю пришлось воевать с ними. Двадцать лет он вел суровую борьбу с коварными печенгами, ослабил их, хотя полную победу над степняками не одержал.

В 941 г. князь организовал большой поход на Константинополь. На ладьях по Днепру спустились русы к Черному морю, подошли к столице Византийской державы.Повелитель Царьграда успел подготовиться к неожиданному вторжению русов, направил на армаду небольших киевских судов флот огромных кораблей. Воины Игоря не испугались, изготовились к бою. Но вдруг с кораблей неприятели полетели на ладьи русов сосуды с "греческим огнем" - зажигательной смесью, горевшие даже в воде!

Киевское войско потерпело в той битве полное поражение. Любой другой князь после этого сник бы, перестал бы воевать. Но в тот суровый век русы обязаны были иметь мощное, сильное, натренерованное войско. Слишком много врагов окружало со всех сторон молодое русское государство.Игорь посылал на них боевые дружины, те иной раз проигрывали битвы, но ни печенеги, ни хазары, ни буртасы, ни камские болгары - никакие другие враги не рискнули воспользоваться бедой Игоря в походе 941 года и налететь на Русь. Значит Русь была сильна! Потому что слабых не боятся, слабых бьют, на слабых нападают.

В 944 г. киевский князь вновь отправился в поход на Царьград. Не испугался он ни византийских полководцев, ни императоров, способных собрать громадное войско, ни "греческого огня"! Зато повелители и жители Царьграда насмерть перепугались: что это за воины-росы, их бьют , а они только сильнее становятся, как воевать с ними, как победить их?! Вот задача-то!

Византийский император воевать с русами не стал. Он предложил им прекрасные условия для заключения мира, и русы согласились. Им заплатили много денег, их купцам предоставили большие льготы на рынках Константинополя, и киевское войско, довольное "мирной" победой, отправилось домой.

Князя Игоря иной раз называют неудачником, слишком часто за годы его правления Русь проигрывала битвы. Но разве мог неудачник добиться от крупнейшей державы того времени заключения токого выгодного договора?! Конечно же - нет! Игорь, несмотря на промахи, сделал для Киевского государства очень много.

Но в конце жизни князь допустил ошибку серьезную, роковую.

В 945 г. пришли к киевскому князю воины, сказали в один голос, что обносились они совсем, нет у них денег на одежду, на подарки женам и детям, а значит надо срочно идти в землю древлян за данью. Они были чем-то похожи на ненасытных детей, очень избалованных. Год назад в Царьграде воины получили хорошее жалованы. Да и князь на радостях наградил их, не скупясь. Неужто за год обносились совсем дружинники?

"Пойдем, князь, за данью, и себе добудешь, и нам",-упрямо твердили воины, и князь согласился, повел дружину на древлян.

Те увидели рать огромную, выплатили положенную дань. Но вспомнил Игорь, как испугались русов в самом Царьграде, возгордился и потребовал от древлян новой дани. Древляне, понурив головы, исполнили требование князя. Дружинники, очень довольные и веселые, топравились во главе с князем в Киев.

В густом лесу, на поляне, Игорь сказал им: "Ступайте домой, а я соберу еще", и с отрядом телохранителей повернул назад, пошел в город Искоростень. Он думал, что древляне, как и жители Царьграда, испугаются его. Но древляне оказались покрепче византийцев. Они пришли к своему предводителю Малу на совет, и он сказал: "Если повадится волк к овцам, то перетаскает все стадо, пока не убьют его".

Древляне согласились с князем Малом, но все же послали к Игорю уважаемого в Искоростени старца, надеясь, что тот уговорит повелителя Киева кончить дело миром. Игорь не слушал посла древлян. Злата-серебра хотелось ему да побольше. Седой человек вернулся в город и сказал с грустью: князь потребовал новой даны.

И остался у жителей Искоростеня один выход: убить волка, чтобы не погибнуть голодной смертью, чтобы спасти детей своих. Старики, правда, пытались убедить сограждан не делать этого. Ведь Киев, говорили они, силен не одним князем, он жестоко покорает убийц. Кто был прав в том споре? Трудно ответить на этот вопрос. Молодые жители Искоростеня не послушались стариков, напали на отряд телохранителей, убили всех вместе с князем и похоронили близ города в Деревской земле.

Игорь заплатил за свою жадность самой дорогой ценой - собственной жизнью.

И власть в Киеве перешла к его жене Ольге, потому что Святославу, сыну Игоря, было в то время всего три года.

 

Как мстят женщины

Ольга (? –  969 г.), княгиня киевская, жена князя Игоря. В малолетство сына Святослава и во время его военных походов управляла государством. Приблизительно в 957 г. приняла христианство. Сделал много для становления Русского государства.

После убийства Игоря древляне возгордились собой, решили идти в Киев сватать Ольгу за князя Мала. Княгиня узнала о гибели мужа, но встретила гостей приветливой улыбкой: "Гости добрые пришли", а когда они предложили ей выйти замуж за Мала, ответила радостно: "Любезна мне речь ваша, - мужа моего мне не воскресить, но хочу воздать вам завтра честь перед людьми своими: идите к своей ладье и ложитесь в ладью, а утром придут люди, вы им говорите: "Не едем на конях, не пеши не пойдем, но понесите нас в ладье".

Так и порешили. Гости легли спать в ладью. Добрые им снились сны, тихая ночь охраняла послов древлянских, шелковые струи волн ласкали прибрежный песок, тихо что-то шептали то ли людям убаюкивая их, то ли звездам - рассказывая им очередную байку из жизни людей, отсылая им очередную весточку с земли, а может быть, и самого Бога о чем-то робко просили волны спокойного Днепра.

Древляне доверились Ольге-странные люди! Проснулись они утром и даже есть не стали: сели в ладью, ожидая слуг Ольги. Те явились, облепили со всех сорон судно древлян и понесли его через весь город в терем Ольги. Гости подбоченились, грудь колесом: знай, мол, наших, древлянских. А слуги Ольгины несли тяжелую ладью, пот градом тек, руки стыли от напряжения, спины сводило от веса, и от злости скулы ходили ходуном: таскай боровов древлянских.

Ольга стояла на резном крыльце с сыном Святославом. Хороша будет жена Малу! Сынок у нее хмур, ну да мальченку можно не бояться. Если будет он гонор показывать, то и за отцем его не долго отправить. Поднесли слуги ладью в центр двора и по команде старшего не опустили мягко груз, а бросили ладью в яму глубокую, которую всю ночь копали киевляне.

Подошла княгиня к яме, где стонали гости, спросила все с той же приветливой улыбкой: "Хороша ли вам честь?" "Пуще нам Игоревой смерти", - ответили древляне. Княгиня приказала закопать пленных живьем, а в землю древлянскую отправила опытного человека, который передал им что Ольга просит древлян прислать к ней лучших мужей - иначе киевляне не пустят ее. Такой, мол, свадебный обычай в Киеве. Древляне на радостях даже не поинтересовались, куда запропастились послы, и довольные, прибыли в Киев. Ольга - очень обольстительная женщина! - встретила их у ворот города, сказала, что по-русскому обычаю, сначала нужно гостям в баню сходить, а уж потом она их ждет в тереме.

Какой русский откажется в баньке попариться?! Хоть и древлянин он, хоть и киевлянин - банька всех одинаково парит, лечит, душу веселит. Пошли древляне в баню, разделись, легли на дубовые полати, и вдруг услышали как закрыли снаружи баню, как затрещал, зашумел огонь, пожирая бревна - пожар! Сгорели лучшие древляне - ни один не спасся.

А Ольга в ненасытной мести вновь послала к древлянам письмо, в котором просила приготовить на могиле мужа "меды многие", чтобы ей сотворить "тризну по своем муже", и с небольшой дружиной отправилась в Искоростень.

Древляне встретили ее, как невесту Мала, не догадываясь о коварстве. Она прибыла на могилу, повелела насыпать большой холм, и пока работали воины, стояла рядом и думала о чем-то: добром, грустном, злом - не ведали древляне о том, но и не мешали ей думать, святая минута для человека.

Быстро рос холм. Княгиня вспомнила мужа, его удачные походы в Византию, горы добра и богатства, которые привез он в Киев. Ничего не жалел Игорь для жены, отдавал ей злато и серебро, каменья и самоцветы, шелка и парчу. Он в Искоростень пошел за данью, но убили его древляне. И теперь нет у Ольги человека, готового пойти в огонь и в воду, выполняя любую ее прихоть.

Вырос холм могильных, совершили по Игорю тризну, сели люди за столы. Ольга улыбалась киевлянам и древлянам, потчивала тех и других медом да пивом, хотя если бы кто-то из древлян был повнимательней, помудрее, заметил бы он, что пьют киевляне мало, а лицо-то Ольгино, хоть и улыбчивое, но напряженное - и холдом веет от него могильным.

Лишь спросил один воин хмельно: "Где дружина наша?" и Ответила Ольга: "Идет за мной дружина с дружиной моего мужа". Поверил воин и обрадовался, что сильнее теперь будет войско у древлян. К вечеру хмель одолел их, уснули они крепким сном. А киевляне лишь сделали вид, что уснули. По знаку княгини они перерезали всех до единого древлян числом пять тысяч человек.

Но и на этом не успокоилась в мести кровавой своей княгина. Весной 946 года пришла она в Деревскую землю с большой дружиной. Войско древлян встретило ее в чистом поле. Построились киевляне в боевые порядки, выехал перед войском сын Игоря и Ольги, княжич Святослав, бросил копье во врага. Не далеко улетело копье, упало под ноги коню, был Святослав совсем юным отроком.

Воеводы Свенельд и Асмуд сказали: "Князь уже начал, пора и нам". Древляне потерпели поражение, рассыпались по Деревской Земле. Ольга отправилась к Искоростеню, обложила город, несколько раз посылала воинов на штурм, но жители Искоростеня, зная, что сделает с ними, победив, княгиня, сражались хорошо. Страх удваил их силы. Все попытки овладеть городом, уморить защитников осадой окончились ничем.

Приближалась осень. Настало время переговоров. Древляне были осторожны, не доверяли улыбкам княгини. Но великим она была дипломатом! Ей и в этот раз удалось обмануть древлян.

"Больше не хочу я мстить", - сказала Ольга, и ей поверили. "Что хочешь от нас?" - спросили послы. - "Дадим тебе и мед, и меха". Ни меда, ни мехов не требовала Ольга, а лишь по три голубя и по три воробья со двора. Рады были древляне - малой данью расплатились они. Удивительно доверчивые искоростеньские древляне!

Собрали они по три голубя со двора, да по три воробья, принесли Ольге, а та, отблагодарив их, пошла с дружиной в Киев. Но вечером остановила воинов, раздала им голубей и воробьев, повелела привязать к лапкам птиц трут, обернутый платочками, поджечь их и пустить живые факелы в небо.

Голуби и воробьи, взлетев в небо, устремились к своим домам - в голубятни и под стрехи домов. На фоне густо-синего неба появились сотни огоньков, над которыми нервно бились сотни пар крыльв. Птицы летели домой, освещая тусклым светом бесконечное темное небо, а княгиня смотрела на это живое, несущее смерть облако и удивлялась: как красиво золото огня подкрашивает серебро крыльв, как нервно хлопочут птицы, как быстро летит месть к Искоростеню! Ольга, наконец-то, успокоилась, отдавая очередной приказ воинам: всех бегущих из города хватать, детей, стариков, знатных и бедных.

Искоростень сгорел. Старейшин города взяли в плен, многих воинов убили, кого-то отдали в рабство дружинникам, отличившимся в боях.

И все это видел юный княжич Святослав.

 

Кто создал Русское государство

На родине, в селении Выбуты, что в 12 верстах от Пскова, звали ее Прекрасой за удивительную даже для тех красивых мест красоту, доброе сердце и чуткую душу. Выйдя замуж за князя Игоря, сына Рюрика, она стала называться Ольгой, в честь Олега.

Доброе сердце, чуткая душа? А как же месть в Искоростени?

А разве добрые и чуткие не имеют права... на месть не имеют. Наказать преступника за совершенное преступление может только суд. Так скажет любой цивилизованный добрый человек. Если, конечно же, суд есть. А если еще нет? Если нравы и порядки в стране, еще не зафиксированы законами, едиными для всех? Как наказать обидчиков, как спросить с них за смерть Игоря, мужа любимого?

Прекраса-Ольга женщиной была мудрой, об этом говорит вся ее деятельность правительницы в Киеве после гибели Игоря и до возмужания Святослава, а уж какие думы, какие внутренние споры, душевные муки испытала эта женщина перед тем, как решиться на жесточайшую месть за мужа, поймет только человек, оказавшийся в ее положении. Между прочим Ольга в Искоростени поступила так, как поступали многие правители в разные времена в ситуациях, схожих с той, в которой оказалась княгиня, а, например, итальянский мыслитель XV-XVI веков Макиавелли в одном из своих трактатов именно так и посоветует вести себя повелителям.

Как бы то ни было, а после разгрома древлян дела в Киеве пошли своим чередом. Ольга по сути дела стала регентшей (править до совершеннолетия Святослава могли в Киеве и мужчины!), и первые же ее шаги как государственного деятеля показали всем завистникам и недоброжелателям, что она обладает и мудростью, и другими качествами политика, правителя.

К женщинам, надо заметить, в этих краях относились по-разному на протяжении последних десяти-пятнадцати веков до появления Ольги. У сарматов, например, сильны были пережитки матриархата, за что их прозвали женоуправляемыми. У других народов славянского мира еще в Х-ХI веках свежи были в памяти легенды о девах-воительницах. Козьма Пражский, родоначальник чешской историографии, пишет в "Чешской хронике" о трех дочерях Крока, которых "природа щедро одарила мудростью не меньшей, чем обычно наделяет мужчин". Старшая из них Кази была великой прорицательницей, знала тайны врачевания. На ее могиле жители воздвигли огромный холм у реки Мжи. Средняя сестра Тэтка, "женщина тонкого вкуса, свободно, без мужа жила". Она построила на высокой скале хорошо укрепленный город и, как говорит Козьма Пражский, научила народ поклоняться языческим идолам. Младшая сестра Либуше "в своих решениях была предусмотрительная, в речи - решительная, телом - целомудренна, нравом - скромна". Ее называли гордостью и славой женского пола. Много полезного сделала она для чехов. Согласно легендам, записанным Козьмой Пражским, Либуше указала людям, где им искать князя, и они "нашли первого чешского князя Пржемысла". Она указала и место для города Праги, ставшего впоследствии одним из красивейших городов мира.

Уважали славяне женщин. Но и побаивались. В той же Чехии, например, во времена Либуше и после нее девушки "достигали зрелости быстро и подобно амазонкам, они жаждали военного оружия и избирали себе предводительниц", занимались военным делом, охотились в лесах и сами выбирали юношей себе в мужья. На высокой неприступной скале чешские воительницы построили город, назвали его град-Девин. С большим трудом мужчинам удалось одолеть женщин, которые в боях пощады не знали, сражались прекрасно - по-амазонски.

Об этих и других подвигах женщин народы Восточной Европы, конечно же, знали и помнили в X веке. И по всей степной зоне Евразии. Помнили о девах-воительницах и ворвавшиеся в Причерноморье в VI веке авары, кочевые племена, пришедшие с далекого востока. Помнили, боялись и ненавидели женщин, как ненавидели слабые сильных. Полчища кочевников налетели на племенной союз дулебов, разгромили эти славянские племена, поиздевались над старым и малым. Особенно - над женщинами-дулебками. Авары садились в повозки, приказывали трем-четырем женщинам (молодым, старым, совсем юным - безразлично) тащить повозки. С кнутом в руках сидели здоровенные мужики-победители, а женщины, ухватившись за поводья, таскали их туда-сюда, куда прикажут, лишь бы угодить, не получить удар плеткой по лицу, не испортить красу, природой даренную. Но разве авару-победителю угодишь?! Бил он плеткой, бил от страха, красу губил. Мстил - за что? А женщины плакать не смели, гордость им не позволяла (они помнили дела амазонок!). Но слезы противные сами лились по пыльным щекам. У всех -  старух, молодаек, юных девочек - краса-то возраста не знает, и терять ее жаль всем. И гордость свою терять жаль всем.

На Руси тоже знали о женщинах-воительницах, а, например, камским булгарам даже пришлось повоевать с одной женской армией. И вдруг женщина, славянка, совсем не из рода Рюриков, берет власть в Киеве, а рюриковская дружина - все варяги один к одному! - оказывает ей полную поддержку во всех делах.

Удивительно. Более двадцати лет Ольга единолично правила в Киевской Руси. И как правила! Историки с XII века ведет жесткий спор о том, кто создал на Руси государство. Самые разные приводят они доказательства своих теорий и утверждений. Самые противоречивые у них теории - запутается и взрослый человек. Кому верить?

А может быть, княгине Ольге, псковитянке, и ее делам верить?

...Начало фактического правления княгини Ольги было суровым. Жестоко расправившись с древлянами, она крепко напугала тех, кто хотел отколоться от Киева, мечтал о свободе. Пример Искоростеня надолго запомнили все. Очень верный, хотя и жестокий шаг решительного правителя.

Через год после усмирения Искоростеня она пошла по обширным своим владениям, превосходящим по размерам империю Карла Великого. С дружиной шла она и с четырехлетним сыном Святославом. Но не воевать, не жечь города и селения, а устанавливать на Руси порядок.

Ни Рюрик, ни Олег, ни Игорь не сделали то, зачем "позвали" князей варяжских на славянские земли, да они, видимо, и не знали, как это делается. Гибель Игоря показала, что в любую минуту в любой точке в огромной стране может вспыхнуть бунт. С этим нужно покончить. Такие государства, тем более на стадии становления, долго не живут. Порядок. Нужен был на Руси порядок.

Ольга учла все ошибки мужа и его недавних предков. Она шла не грабить подвластное население (соотечественников), но устанавливать порядок. Она в том походе провела первую на Руси реформу.

Княгиня установила вполне приемлемый определенный размер дани ("урок"), точный порядок сборов. Для того, чтобы обезопасить сборщиков налогов от всевозможных "несчастных случаев", она повелела строить возле крупных городов и поселений своего рода небольшие крепости - становища и погосты для "воев". Вскоре, разрастаясь и укрепляясь они стали центрами государства.

Нововведения пришлись по душе свободолюбивым славянам и другим народам Восточной Европы, которым надоело беззаконие предыдущих властей. Ольга преподало мужчинам - Рюриковичам прекрасный урок на тему "Организация порядка в стране". Своей деятельностью она, собственно говоря, и создала, собрала из все еще разрозненных племен единое русское государство.

Но было оно еще очень непрочным. В Европе и в Азии обстановка менялась чуть ли не ежегодно. Об этом говорит хотя бы вторжение печенегов. Как могли пропустить их с востока хазары? Еще совсем недавно они сдержали куда более мощную и лучше организованную силу - арабов, не пропустив их, рвущихся с юга через Кавказский коридор, в Европу. А может хазары специально открыли дорогу на запад новой силе степняков, чтобы те ослабили быстро крепнущую Русь?.. Правители Итиля рассчитали все очень точно. Печенеги действительно дестабилизировали обстановку в Северном Причерноморье и Приазовье, ослабили позиции Руси в этом Регионе. Много серьезных противников было у Ольги на международной арене. Много сложнейших вопросов приходилось ей решать.

Она начала с главной проблемы - с Византийской империи. В 953 году по приглашению Константина VII Багрянородного княгиня Ольга отправилась в Константинополь. Путешествие нелегкое и для мужчин по тем-то временам!

Русское посольство прибыло в Суду, Константинопольскую гавань, и... целых два месяца простояло там в ожидании аудиенции. Как злилась Ольга, как возненавидела она Богрянородного! Перемудрил он, явно перемудрил - Ольга умела отвечать на подобные дипломатические выверты.

При встрече с византийским императором она, конечно же, старалась скрыть свой гнев, но переговоры были сорваны, и оба правителя не получили от них ровным счетом ничего, хотя убедились, что надо продолжать контакты, выгодные и необходимые для обеих сторон.

Через некоторое время из столицы Византийской империи в Киев отправилось ответное посольство. Княгиня приказала продержать его в Почайне ровно столько, сколько сама стояла в Суду.

Семь лет прошло в трудах и заботах. Княгиня правила Русью мудро, авторитет ее возрос необычайно. Она все чаще подумывала о том, что Руси нужно сменить языческую веру на христианскую религию. Причин тому было много. Ольга надеялась сблизиться с Византией, укрепить международное положение страны. И конечно же, она мечтала о том, что новая веера сплотит славян и другие народы страны в борьбе против варягов. Смирится с ними, подчиниться людям в кольчугах славяне не могли.

В этом важном деле Ольга рассчитывала на христианскую веру. А Константину VII Багрянородному нужны были воины для охраны границ большой державы. В 953 году он послал приглашение Ольге посетить Константинополь. Киевская княгиня тщательно готовилась ко встрече с византийским императором. 9 сентября 954 года в императорском дворце состоялась пышная церемония приема русского посольства.

Княгине во главе многочисленной свиты вошла с гордой поступью в зал, "остановилась на том месте, где логофет (придворный распорядитель) предлагает послам обычные вопросы"... Здесь иностранные послы обязаны были падать ниц, что и сделали все русские, кроме Ольги. Она разговаривала с восседавшем на троне императором стоя.

В тот день состоялся парадный обед, на котором Ольга сидела между двумя дамами высшего ранга. Затем ее приняла императрица, в честь "архонтиссы руссов" (так назвал Ольгу в своих мемуарах Константин VII Багрянородный) устроили торжественный выход придворных дам, после чего княгиня была приглашена на встречу с императорской семьей - такой почести в Византии редко кому оказывали.

Прекрасные взаимоотношения складывались у Ольги с императором. Ольга приняла крещение, ее крестным отцом стал Константин VII. Великолепную дипломатическую победу одержала русская княгиня, возвратилась домой и уже в 959 году отправила послов к Оттону I, Германскому императору, очень воинственному человеку, упрямо расширявшему свои владения. Немцы продвигались на восток, где обитали славянские народы.

В этом деле Ольга преследовала великие цели, в основном касающиеся торговли, но важно другое. В столь сложное с военной точки зрения время Русь при Ольге не воевала ни с кем! Прекрасный пример для подражания. Псковская Прекраса установила "мировой рекорд", который, если вспомнить всю историю отечества русского, российского, так и не побил ни один правитель.

В 964 году она уступила престол совершеннолетнему сыну Святославу.

…На мой взгляд, Русское государство началось с деятельности княгини Ольги. Она по-женски зло, коварно и сурово отомстила жителям Искоростени за убийство своего, не в меру ненасытного супруга, князя Игоря, действуя при этом в лучших традициях разработчиков древней китайской школы фа цзя (законников) или еще не существующих  к тому моменту доктрин Макиавелли. Затем она по-женски же мудро стала строить правовой, а заодно и территориальный остов будущей державы, в чем-то следуя примеру королей франков, в чем-то уподобляясь осторожному Цезарю Августу. Ольга отправилась в поход по стране (не испугалась, напугав!), основывая на пересечении бойких дорог (уже существующих, заметьте), неподалеку от уже существующих (!) крупных поселений и городов новые города-крепости. Она продвигалась по обихоженной земле. Она установила единый сбор, который устроил всех.

Не буду увлекаться разбором разных версий о происхождении Ольги. Скажу коротко. Мне кажется логичной версия славянского корня Ольги, псковская легенда. Главное в контексте нашего разговора не хитросплетения ее генеалогического древа (в конце концов, все мы вроде бы от Адама и Евы), а то, что ее государственная реформа была принята подавляющим большинством племен, а значит, реформа эта была жданной, если не долгожданной, и проведена умело.

 

Дело Святослава

Святослав Игоревич (? – 972 или 973 г.), великий князь киевский с 945 г., сын Игоря. В 964 - 966 гг. освободил вятичей от хазар. В середине X века Киевская русь стала быстро набирать мощь. В 965 г. князь Святослав совершил хорошо продуманный поход в Итиль, столицу Хазарии, которая долгое время контролировала огромные районы между реками Днепром, Волгой и Тереком. Еще в восьмом в.  хазары остановили продвижение на север арабов, в то время не знавших поражений, закрыли перед ними ворота в Европу и в Степь.

Некоторые славянские племена платили дань хазарам, другие поставляли им воинов для борьбы с народами, окружавшими Нижнюю Волгу. Хазарские каганы платили хорошо, и все же без большой охоты шли к ним воины, потому что условия договора были слишком суровыми. Если войско побеждало, то воины получали большую сумму денег, если же проигрывало, то всех оставшихся в живых хазары казнили. Победа или смерть.

Святослав решил покончить с Хазарским каганатом. Он знал, что из Киева в Итиль можно попасть двумя путями: южным - через степь, где кочевали печенеги, или по Волге на ладьях. Печенеги, хоть и воевали с хазарами, могли предать русов за крупное вознаграждение. По реке идти тоже было опасно: подвластные хазарам народы Средней Волги могли помешать Святославу реализовать планы. Все же полководец выбрал второй путь.

Стремительным броском войско преодолело большое расстояние, вышло к Оке, зетем к Волге. Воины построили быстроходные ладьи и поплыли вниз - к Каспию. Немного известно о том походе, но можно с уверенностью сказать, что организован он был прекрасно. Ни союзники хазар, ни их данники (а среди данников всегда найдутся слабые люди, готовые услужить сильному), ни отряды печенегов, снующих по степи, не предупредили повелителей Итиля об опасности.

Неожиданность нападения решила все. Столица Хазарии, расположенная на островах между Ахтубой и Волгой, была разгромлена. Святослав пошел дальше, разрушил крепость Саркал на Дону, нанес одним походом смертельный удар по Хазарскому каганату, который вскоре распался. В том же г. Святослав победил ясов (осетин), черкесов, взял Таманский полуостров. В Киев он вернулся героем.

В следующем г. войско русов разгромило вятичей на Оке, камских булгар.

Этими великолепными победами Святослав, как ему казалось, обеспечил тылы в борьбе с главным противником - Византией. Планы у него были грандиозные: сначала он хотел завоевать Болгарское царство на Балканах, перенести в Переяславль на Дунае политический центр государства русов, выйти к Константинополю.

Несмотря на трудности в Киеве, где правила Ольга, мать Святослава, он не хотел оставаться на Родине, рвался в походы со своей дружиной, забывая, что Византия - не Хазарский каганат. Ольга не мешала ему. Недавно она приняла православную веру, и ей трудно было найти общий язык с сыном - яростным приверженцем языческой веры.

 

Доростол

 

Город-крепость Доростол, Дристр, на правом берегу нижнего Дуная основали римляне. В средние века город являлся крупнейшим военным и административным центром Болгарии...

Великого князя киевского (945 - 972 годы) Святослава Игоревича вполне можно назвать первым великим русским плководцем, совершившем за свою недолгую жизнь блистательные походы в Вятскую землю (964 - 966 годы), которую он освободил от власти Хазарского каганата, подчинив Киеву; в прикавказскую степь, где он сокрушил Хазарский каганат, взял мощные крепости Итиль (столицу хазар), Саркел (на Дону), Семендер на севере Дагестана; в Камскую Болгарию, где русы овладели столицей. В 967 или в 968 г. он принял предложение византийского императора Никифора II Фоки, вторгся в Болгарию.

Некоторые ученые вслед за Львом Диаконом считают, что этот поход Святослав осуществил как обыкновенный наемник, исполнявший заказ Никифора II Фоки, который убивал сразу двух зайцев: ослаблял руссов и болгар. Другие специалисты-историки утверждают, будто сын князя Игоря и княгини Ольги (фактически правившей государством при взрослом сыне - любителем ходить в военные походы) имел в Болгарии свои интересы, мечтал перенести сюда центр русского государства. Так или иначе, но в 968 г. Святослав с дружиной спустился на ладьях по Днепру в Понт (Черное море), дошел до Дуная в первом же бою, атаковав болгар прямо с ладей, легко разгромил войско врага. Болгары успели спрятаться за стены Доростола, прекрасной крепости, но Святослав выбил их оттуда, а затем взял еще 80 крепостей. Неплохой результат для любого полководца!

Без труда руссы овладели и Переславцем на Дунае. Здесь-то князь Святослав и решил обосноваться. "Не любо ми есть в Киеве быти, хочу жить в Переславци на Дунае", - написал он в письме матери и боярам. Действительно место для новой столицы он выбрал не плохое: город стоял на пересечении торговых дорог из Греции, Чехии, Венгрии, Руси... Но даже если Святослав очень хотел закрепиться в Нижнем Дунае, даже если его поддержали бы все соотечественники, то никогда бы не смирились с этими ни сами болгары, ни византийские императоры, ни жители соседних стран. Святослав был гениальным полководцем, но этого слишком мало для решения таких задач, о которых он мечтательно писал матери и киевским боярам.

К трудной войне с руссами стал готовиться император Фока. Он снарядил тяжелую кавалерию, выделил средства на сооружение метательных машин, осадной техники, повелел перегородить Боспор мощной железной цепью. Не забывал он и о дипломатии: привлекал богатыми посулами болгар на свою сторону, подговорил (естественно, за богатое вознаграждение!) печенегов напасть на Киев.

В Переяславец на Дунае явились из Киева послы, сказали князю нелицеприятные слова: "Ты, княже, чужие земли ищещи и блюдеши, а своея ся охабив, малы бо нас не взяше печенези, матерь твою и дети твои". Святослав с дружиной вернулся на Родину, отбросил от столицы печенегов.

Ему бы здесь и остться! Но по каким-то, малоисследованным причинам великий князь киевский, вечный странник-воин, опять сел на боевого коня и повел дружину в Болгарию. Второй поход на Дунай начался столь же удачно, как и первый. Руссы взяли город Великую Преславу, который находился немного южнее Переяславца на Дунае и в котором располагалась резиденция болгарских царей. Эта - знаковая! - победа воодушевила Святослава. Он отправил посла в столицу Византийской империи с приказом передать императору его слова: "Хочу на вы идти, взяти град ваш, яко и сей!"

Грозное: "Иду на вы!" Не испугало нового императора Иоанна Цимисхия, обладавшего не только полководческим дарованием, но и тонким дипломатическим мастерством. Сначала он сделал вид, что испугался сына Игоря, предложил ему большую дань. Время переговорное шло неспеша. Цимисхий, по мере того, как его войско увеличивалось за счет пребывающих из восточных областей империй подразделений, разговаривал с послами Святослава все жестче и наглее.

И наконец он стал угрожать Святославу. Война перешла в завершающую стадию.

Император взял Преславу, захватил в плен болгарского царя Бориса, его супругу ти детей, но, проявив и в этом случае политический такт, отнесся к венценосной чете человеколюбиво, приказал называть Бориса царем болгар, "отпустить все пленных болгар, предоставив им свободно идти, куда кто захочет" (Лев Диакон. Стр. 125). Иоанн Цимисхий задобрил болгар, понимая, что главным врагом империи, на данный момент является князь руссов, войско руссов.

У Святослава, находившегося с основными силами в Доростоле, дела обстояли неважно. По всей видимости, он получил из Киева небольшое пополнение, но этого было недостаточно для осуществления смелой и даже дерзкой мечты князя взять Константинополь. Только этим можно объяснить тот факт, что Святослав стал набирать в свое войско венгров, "скифов" (по Льву Диакону), печенегов, воинов других племен, кочевавших по благодатным степям.

Киевский князь знал, что, разбавляя дружину русов инородцами, он ослабляет свое войско, но знал он и другое: Иоанн Цимисхий собрал крупную армию, провел серьезную реорганизацию. Византийский император отобрал самых лучших воинов и военачальников и создал из них полк "бессмертных", укрепил, и оснастил флот, установил на боевых судах метательные механизмы для стрельбы снарядами с "греческим огнем", в зону боевых действий с русами он отправил сильный отряд опытного полководца Варды Склира.

Об этих приготовлениях князю русов доносили верные люди. Святослав вынужден был увеличивать свое войско и предпринимать решительные ответные шаги.

Варда Склир наладил в стане неприятеля разведку. В районе Доростола постоянно находились его люди, полководец знал о том, что делается в войско русов, многое. Но не все!

Неожиданно для ромеев Святослав вдруг оказался у крупного византийского города Адрианополя, напугал противника, вынудил его бежать с поля боя и прятаться за стенами мощной крепости.

Здесь состоялось крупное сражение. Хитрый Склир дважды заманивал людей Святослава в ловушки, но использовать тактическое преимущество и довести дело до победного конца не смог. Упорство русов помешало ему. Сражение завершилось вничью.

Иоанн Цимисхий в который уж раз предложил князю русов дань в обмен на мир, и Святослав согласился, ушел с богатой добычей в Переяславец.

Заключив мирный договор с могущественной империей, Святослав просто обязан был... нарушить его! Потому что он чувствовал свою слабость! А разве только сильные воюют? Сильным как раз воевать-то и необязательно, они имеют возможность (то есть силу!) добивается желаемого другими способами.

Если бы Святослав был уверен в своих силах, он бы оставил на время Придунавье, ушел бы в Киев, укрепил бы там свою власть и пополнил бы дружину верными воинами. А потом спокойно бы вернулся на юг и завершил бы задуманное. Если бы он был очень сильным, сильнее болгаров и печенегов, венгров ромеев, которые сами мечтали о том, как бы покорить Русь, или захватить часть ее земель! Слабость Святослава вынуждала его воевать. И воины, дружинники его, совершили чудеса героизма в осажденном Доростоле, только потому, что и они не хотели (и не могли!) возвращаться на родину без громкой победы, потрепанные, ослабленные. В этом случае все побежденные Святославом народы и племена отказались бы платить дань русам, а то бы и сами пошли войной на них.

Святославу и его верной дружине нужна была победа на Балканах, чтобы в Киеве его, сильного, боялись.

Боевые действия вскоре продолжились. Цимисхий, не желая проигрывать русам в важнейшей для империи и самого императора войне, осадил с огромным войском Доростол. Действовал он спокойно и надежно, зная, что еще до битвы при Адрианополе в многонациональном войске противника начались раздоры и что князь держится только на верной своей дружине, а значит, возможность разложения армии противника изнутри есть и ее нужно использовать.

Император разбил на высоком холме неподалеку от Доростола лагерь, укрепил его, обезопасил себя от неожиданных атак противника, затем окружил крепость плотным кольцом своих войск, подвел к городу корабли, оснащенные машинами для метания снарядов с "греческим огнем". Началась долгая осада.

Она продолжалась ровно три месяца: с 23 апреля по 22 июля 971 года. Святослав почти ежедневно выводил людей в атаки. Несколько раз его воины осуществляли ночные вылазки, добывали себе в кровопролитных стычках продовольствие. Четыре раза Цимисхий и Святослав выводили войска на решающие сражения, чтобы в один день решить исход войны. Ни одной крупной или мелкой стычки, ни одно из четырех сражений не проиграли русы, хотя численный перевес всегда был на стороне врага. Но и ромеи не проигрывали русам!

То были девяносто дней нечьих. Они приближали ромеев к общей победе и отдаляли от нее русов, которые с каждым днем все заметнее слабели от недоедания и тяжкой воинской работы и, стараясь не показывать свою слабость врагу, дрались все ожесточеннее и злее.

В крепость бепрерывно летели камни, сосуды с греческим огнем, стрелы , дротики и копья. Русы не сдавались, Святослав мира не хотел, 22 июля под Доростолом произошла последняя битва.

Византийский император поделил войско на две части, группу Варды Склира упрятал в тыл русам, сам во главе второй группы начал сражение, атаковал противника, проиграл, отошел на исходные позиции. Пошли в атаку воины Святослава, ведомые самим князем. Они еще не схватились с неприятелем, как услышали позади себя шум неистово несущейся на них конницы Склира вперемешку с другим неистовым диким шумом природы: то буря, догоняя Варду, быстро надвигалась на поле близ Доростола.

Войско Святослава вновь оказалось в ловушке. Вырваться из нее не было никакого шанса. Князь русов понял это, и принял вызов судьбы, принял бой. Он развернул войско и смело повел своих людей навстречу буре и Вардеи Склиру. Обреченные русы в тот день превзошли самих себя. Они сражались с ветром, бросавшим в глаза пригоршни песка и пыли, они рубили мечами ромеев, они спорили со временем, не с минутами и часами - а с секундами, которые сзади шумно отсчитывали, топоча ногами по теплой земле воины императора... Русы должны были выиграть у всех своих врагов, чтобы прорваться в Доростол. И они выиграли тот бой!

Хотя по всем законам воинского дела то сражение нужно признать ничейным.

Утром Святослав сам предложил Цимисхию начать переговоры. И византийский император охотно принял предложение. Два полководца встретились на берегу Дуная. Святослав прибыл в назначенное место на ладье, Цимисхий - на коне. Император поленился слезть с коня, князь не поднялся со скамьи Они коротко оговорили условия и вернулись к своим. Русы обязались прекрастить войны с Византией. Иоанн пропускал дружину Святослава с добычей на родину.

Такие условия побежденным не предлагают. Святослав не проиграл войну с Византией. Но и не выиграл ее: он не усилился после прекращеия боевых действий, о чем мечтал три месяца назад; он ослаб, хотя и разбогател.

Именно поэтому на его дружину, ослабленную да еще и обремененную богатой добычей, напали на Днепровских порогах печенеги. Устроив засаду, они разгромили русов, присвоили себе огромные богатства. Вождь печенегов Куря взял из добычи главный трофей: головуСвятослава. Степные мастера сделали из черепа первого воистину велкого русского полководца великолепную чашу, с удобной ручкой для сильной руки инкрустировали ее золотой и серебряной вязью.

Куря с удовольствием попивал из этого знатного сосуда, но недолго. Также недолог был век Цимисхия, как, впрочем, и последующих императоров Византии.

 

Пороги

Не знала покоя и отдыха дружина киевского князя.

В ноябре, как только заканчивались в Древнерусском государстве летние сельскохозяйственные работы, выходила из Киева дружина в "полюдье". По людям шли дружинники - за данью. Сначала к древлянам их путь лежал. Воины останавливались в специальных пунктах-погостах. Сюда с окрестных селений и городов свозили люди мирные дань: пушнину, мед, воск, рабов на продажу.

Сильные были дружины у князей, но погосты они старались укреплять получше. Хоть и запугала всех на Руси суровая Ольга, а люд вольнолюбивый, порою, собирался в лесах шайками большими да малыми, вынуждал воинов быть всегда начеку.

От древлян шла дружина к дреговичам до Смоленска. Стекались ручейками и реками к дружинному "каравану" люди, выкладывали все, что положено было "с дыма". Ели-пили дружинники всласть - авось не свое. Да учет вели строгий. Затем по Десне отправлялись к северянам, оттуда через Чернигов и Вышгород поворачивали к Киеву. В некоторых погостах стояли день-другой, в других, где скрещивались пути-дороги с богатых селений и городов, находились они долго. "Кружение" заканчивалось по весне, когда вскрывались ото льда реки. Огромные караваны добра дани ежегодно прибывали в Киев.

Пока дружина князя кружилась по стране, славяне, проживавшие по берегам лесных рек, рубили-долбили из огромных деревьев лодки-моноксилы, свозили их по снегу к рекам. Да берегли их пуще глаза. Когда лед на мелких и крупных реках таял, плотники садились в однодеревки и плыли к Киеву. Первым весенним птицам, спешившим к своим домам из южных стран, хорошо было видно из чистого поднебесья, как со всех Приднепровных рек летят по прохладе вешних вод крупные лодки, собираясь в длинные стаи на Днепре и устремляются по быстрой голубой дороге к стольному граду Киеву.

А там их уже ждали русы-дружинники. Они покупали у славян долбленки, оборудовали их уключинами, веслами, парусами, готовились к тяжкому переходу.

В июне огромная флотилия моноксил уходила вниз по Днепру. О, человек! Смелее всех живых существ, смелее птиц и зверей, смелее собственного сердца. Оно, порою, так бухало в груди от страха, что, казалось, вот-вот разорвется, не выдержит напряжения. Вода. Стремительный поток. Моноксила будто создана для скорости. Мчит она по реке, обгоняет реку. И даже встречный ветер ей нипочем. Вперед. Быстрее. Вниз по реке. К порогам!

Шум первого порога уже давит уши, волнует, горячит сердце. Но человек кажется, не замечает предостерегшего шума. Днепр могуч. И в величие своем он щедр, как Святослав, который любому, даже очень сильному противнику, отсылал перед битвой известие, краткое как молния: "Иду на вы". Шумит сердитый Днепр, ревет водой бурливой на первом пороге: "Осторожно, человек. Я - здесь. Не спи!" Порог так и прозвали люди: "Не спи". Но куда уж тут спать. Река, зажатая с обеих сторон скалами, резко сужается, высовывая из-под воды крутые мышцы камней. О них бьет с гулом и шипом потоки упругой воды, но камни сильнее воды, сильнее Днепра. Сотни, тысячи лет продолжается между ними бой. Не совладать воде с камнем. А уж людям и подавно.

Дружинники причаливают к берегу, высаживают рабов и слабых людей на сушу, оставят в моноксилах вещи, продукты, товар, раздеваются до нага, входят в шипящую по-змеиному воду и, крепко удерживая в руках лодки, прижимая их к берегу, идут, идут по холодной воде вниз, осторожно, мягко ступая по каменистому дну. Здесь не уснешь. Здесь уснуть может только мертвый. Здесь надо работать. Ноги стынут в ледяной воде. Тела друзей-дружинников покрываются мурашками. Мышцы дрожат от напряжения. Вода гудит. Камни звенят разноцветными брызгами, и холодно смотрит на буйство реки и упрямство людей солнце раннего лета.

Пройден первый порог. Но некогда спать. Вперед, вперед, русы. На мировом базаре ждут товар.

Не долог путь по спокойной воде. Еще мышцы не расслабились, еще дикий звон в ушах не утих, а уж второй порог. "Островок порога". Его тоже по воде не пройдешь. Крепка долбленая лодка. Да камень крепче. И вновь шажком осторожным по хладной воде... А впереди уже слышится гул третьего порога. "Шум порога" - назвали его люди. Ничего не слышно здесь. Рядом, плечом к плечу, идет друг-дружинник, орет так, что вены на шее вздуваются, а его не слышно совсем. Понимай по губам, по глазам, по кивкам головы. А не поймешь, сделаешь неловкое движение не по команде, вырвется лодка из рук - а там добра видимо-невидимо. За него в Константинополе много дадут злата и серебра да разных южных товаров. Держи крепче лодку. Третий порог позади.

Не самый он страшный и опасный. Есть еще и четвертый порог, Неасит. Здесь на камнях гнездятся пеликаны. Добродушные на вид, большие птицы. С широкими клювами-мешками. Хватать рябину в мешок, а оттуда - в желудок или птенцу-малышу. Хорошо пеликанам на Днепре, сытно, много здесь рыбы.

Но на четвертом пороге и другие "птицы" кружатся, как воронье на поле после боя. Пачинакиты. Степняки черноголовые. Воронье. С ними у русов разговор особый, боевой. Дружинники выделяют сильный отряд, высылают его вперед. Огромной дугой строятся дружинники вдоль берега, охраняя караван от степного воинства. А по берегу бредут, закованные в цепи рабы, дружинники несут на плечах или тянут волоком моноксилы. Четвертый порог преодолен.

Пятый порог, "Большая заводь", чуть полегче. Река как бы дает людям передышку перед жестоким испытанием.

Шестой порог - "Кипение воды". Здесь камни мельче, но много камней. Вода, разгоряченная борьбой, врывается сюда с шумным плеском, кипит от злобы или недоумения: когда же это все кончится? Русам недоумевать некогда. Бьются они с водой, камнями и пачинакитами, которые кружат голодным вороньем по степи.

Седьмой порог - "Малый порог" любят степняки. Здесь они могут отстреливать русов с высокого скалистого берега. Мал порог, да пройти его чрезвычайно трудно. Но русы преодолевают это препятствие и спешат к переправе Крария, где вновь их ожидают стрелы врага.

... Больше нет порогов - рол дела сделано, но всего лишь пол дела.

А как же пройти вторую часть труднейшего маршрута? Кто поможет русам в тяжком путешествии. Конечно же - боги. Или петухи.

На остров Святого Георгия прибывают русы, извлекают из моноксил петухов, которых всю зиму заботливо выращивали, а весь путь берегли, как в стародавние времена римляне берегли своих гусей. Подходят гордые русы с петухами в руках к огромному дубу, который быть может старше Киева, а то и Константинополя, а то и Рима. Петухи, правда, гораздо моложе дуба... Возле раскидистого дерева бросают воины жребий. Он-то все и решает: либо предать жертве петухов, либо съесть, либо отпустить на волю. Таков у русов обычай. Такая вера. Они верили жребию и петухам, приносили у дуба жертву, отдыхали два-три дня и отправлялись в дальний путь, уверенные в своих силах.

Пачинакиты следовали за ними по пятам. От устья Днепра русы шли вдоль берега моря к Днестру, там, на островах, отлеживались-отдыхали еще пару дней, после чего отправлялись к Дунаю. Иногда в бой с ними вступало море, выбрасывало несколько моноксил на берег. Тут же пачинакиты налетали на несчастных. Но русы в беде друг друга не оставляли, резко меняли курс, спешили на выручку своим. Пачинакиты с неохотой отступали.

А уж за Дунай они соваться не решались, с Византийской империей связываться не хотели. И начиналась торговля. Воины отдыхали, а купцы продавали товар, покупали, что нужно, и с богатыми дарами возвращалась дружина по осени в Киев. Путь на север тоже был нелегок: все те же пачинакиты кружились на резвых своих лошадях вокруг караванов.

Прибывали русы в родные края, воины, купцы и послы радовали жен и детей подарками... а в ноябре, с первыми морозами уходила дружина киевского князя в "полюдье".

 

Окружение Древнерусского государства

Византийская империя после неудач на внешних фронтах и длительной междоусобицы усилиями Иоанна Цимисхия стала набирать мощь. Этому мешало Болгарское царство, которое освободилось от дружин Святослава и быстро крепло. Между Болгарским царством и Византией велась жестокая борьба. Ничьей в ней быть не могло. Это понимали все. Это должны были понимать русские князья: чье-либо поражение значительно усилило бы победителя. Иоанн Цимисхий умер в 976 году. Императором Византии стал Василий II (Позже его назовут и не зря Болгаробойцей).

На западных границах Киевской Руси в межплеменной борьбе рождалось Чешское государство. Особенно напряженной была эта борьба в те годы, когда правили князья Болеслав I Грозный (936 - 967 годы) и Болеслав II (967 - 999 годы). С запада на Чешское княжество часто нападали отряды Германской империи, уже тогда мечтавшей о "Дранг нах остен" (походе на восток) Сложными и противоречивыми были взаимоотношения чешских и польских князей. Первый князь Великой Польши Мешко крестился в 966 году по западному обряду, и этот факт говорил о том, что Польша не сможет отказаться от контактов союзнических отношений с Германской империей.

На северо-западных границах Киевской Руси обитатели пруссы, угрофинские племена, другие народы южного побережья Балтийского моря. Сами по себе они в конце Х века большой опасности не представляли, если бы не скандинавы, от которых воинственный дух расходился жестким веером по странам Европы. В десятом веке натиск северян был очень силен: северо-западные границы Русского государства нуждались в постоянной опеке со стороны Киева, хотя, справедливости ради надо отметить, что в целом отношения варяжских русских князей со скандинавии были неплохим.

На северных и северо-восточных границах положение было несколько лучше. Местные племена постоянно отказывались платить Киеву дань, но активную внешнюю политику, крупномасштабные военные действия они вели. За среднюю Волгу тоже можно было не волновать в тот век.

Степь, обхватившая Киевскую Русь травным раздольем, перерезанным с севера на юг могучими реками, не внушала серьезных опасений великим князьям. Они не жалели думать об истории этого могучего, бескрайнего, как океан, поля. Да, печенеги в последней четверти Х и в начале XI века, хоть и надоедали набегами, хоть и погубили князя Святослава, считаться главным врагом киевских князей не могли. Пошла на убыль сила печенегов. Точно также в VIII - VII веках до нашей эры ослабли проживавшие в Северном Причерноморье киммерийские племена, после чего их тут же вытеснили сильные скифы. В III веке до нашей эры одряхлевших скифов выбили отсюда сарматы, до этого кочевавшие в Сибири, от Тобола до Волги. Там они набирали силу. Набрали и ворвались в южно европейское междуморье. Через несколько веков сарматы уступили этот край готам и гуннам. Гунны, быстро сгорели, воюя с с уставшей жить, но не расхотевшей воевать Римской империей, а также с готами, а чуть позже - с Византией. В Северное Причерноморье забрели болгары, но, гонимые  сильными племенами, шедшими с востока, подались частью на север - на Каму, частью на запад - на Дунай. В конце VIII века в Европу по проторенной кочевниками восточных степей дороге, ворвались печенеги. Два столетия они воевали со всеми соседями и ослабли. Но в Великой степи от Кореи до Волги кочевники еще не перевелись. Русские князья об этом не думали. Они видели на южных границах только печенегов, радовались их слабости, и прошлое их абсолютно не волновали. А зря. Из прошлого можно было перекинуть нить мыслей в будущее. Великую степь победить нельзя. Как нельзя повернуть вспять могучие реки. И до тех пор, пока жива степь, она будет кормить кочевников: от Кореи до Дуная...

Впрочем, понять русских князей можно. Возьмем, к примеру, небо. На нем есть маленькие-маленькие звездочки, которые во много раз больше нашего солнца, не говоря уже о луне. Но луна и солнце к нам гораздо ближе. Именно их мы считаем самыми большими, самыми важными в нашей жизни, и действительно, наша жизнь во многом зависит от того, как идут дела на солнце и на луне. Приливы разные, отливы. Вспышки на солнце. Повышение - понижение уровня радиации.

Точно также и в жизни человеческого общества, и в жизни киевских князей конца X века. Зачем, скажем, Ярополку голову ломать, думать о далеких во времени и в пространстве степняках, как о возможных  врагах своих и своих потомков, когда вот он, вражина проклятый, совсем рядом, в Древлянской земле живет, брат родной Олег, убийца Люта! Страшное зло совершил Олег, непростительное. Гостя, пусть и незванного, застрелил, сына лучшего воеводы. Разве можно такое простить? Нет. Воевода Свенельд, верный друг Ярополка, сокрушается, горюет- надо наказать убийцу. И нечего думать о степняках, болгарах, византийцах, чехах, германцах, поляках, других возможных врагах. Брата нужно убить родного, чтобы другим соотечественникам не повадно было.

 

Владимир Святой

 

Владимир Святославич (после крещения – Василий) (? – 1015 гг.), князь киевский с 980 г., сын Святослава Игоревича и ключницы Малуши.  В 969 г. перед походом на Балканы Святослав оставил Владимира Святославича княжить в Новгороде. В 977 г. между сыновьями Святослава Игоревича началась усобица. Владимир вынужден был бежать в Скандинавию. Затем он вернулся на Русь, захватил власть в Киеве. Во время своего правления, Владимир расширил территорию государства, упорно боролся с печенегами, укрепил южные и юго-западные границы Руси, построил по рекам Десне, Осетру, Трубежу, Суле и Стугне цепь хорошо укрепленных городов. Провел религиозную реформу, крестив Русь по православному обряду в 988 г.

…Князь Владимир удачно воевал со всеми врагами Киевской Руси, покорил вятичей, радимичей, ятвягов. Побеждал волжских болгар, византийцев, поляков, отражал набеги печенегов. Бывало, и проигрывал сражения, но побед у него было гораздо больше. Он строил города, храмы, укреплял пограничные рубежи государства по рекам Десна, Осетр, Трубеж... возводил в Киеве каменные здания. Владимир сам крестился, и Русь при нем приняла крещение по Православному обряду. Авторитет Руси и князя Владимира в Европе и Азии был огромный. И народу своему полюбился мудрый правитель.

В русских былинах и старинах назвали его Владимиром Красное Солнышко. Великая честь для любого повелителя. Владимир Красное Солнышко. Тут и любовь народная, и признание заслуг, и благодарность. Кому-то может не понравиться имя Красное Солнышко! Солнце. Многие древние народы верили в Бога-Солнце. Языческим духом веяло от прозвища, данного сказителями былин полюбившемуся князю. Но и Православная Церковь признала великие заслуги Владимира I Святославича, который был канонизирован русской церковью.

Владимиром Равноапостольным назвала его церковь, приравняв тем самым его деятельность к деяниям, совершенным учениками Иисуса Христа. В исторической же литературе он получил имя Великий.

В 1015 году, когда, казалось, пришла пора пожинать богатые плоды деяний своих во благо отечества, когда слава князя Киевского и Русского государства гремела далеко за пределами страны, вдруг пришла беда из родного дома — от родного сына Ярослава, который был посажен наместником в Новгороде. Правитель Новгорода объявил себя независимым и отказался платить Киеву Дань!!

Владимир Святославич, узнав об этом, опечалился. Оставить дело без внимания он не мог. Если Ярослав будет и дальше проявлять строптивость, то его примеру последуют другие города, другие князья, племена и народы. Необходимо было любой ценой пресечь эту попытку. Нужно было воевать.

Владимир приказал собирать войско, строить мосты на дорогах. Ярослав тоже не сидел сложа руки. Он призвал дружину варягов из-за моря, стал готовиться к войне с родным отцом.

Не совладал старый князь с обрушившимся на него горем, заболел, слег. А беда, как известно, в одиночку не ходит. Пошли на Русь печенеги. Почуяли степняки слабинку соседа, решили нанести удар исподтишка. Владимир сам уже не мог вести против них войско, послал во главе дружины сына Бориса. Ярославу крупно повезло. Печенеги и нездоровье Владимира спасли сына от страшного греха, которого на Руси еще не было: не поднимал еще меча сын на отца.

Князь Владимир I Святославич умер в Берестове, в загородном дворце, "не избрав наследника и оставив кормило государства на волю рока".

 

Варяжка Рогнеда

 

В конце 70-х годов Владимир Святославич вернулся из Скандинавии. Изгнав из Новгорода посадников Ярополка, он отправил их к брату “ с честным предупреждением: “Я против него вооружаюсь!” И одновременно он послал людей в Полоцкую землю, где правил варяг Рогволод, ставленник великого князя, потребовав у него руки красавицы Рогнеды. Варяг, понимая, чем ему лично может грозить отказ, передал требование Владимира дочери Рогнеде. Та грубо отвергла предложение, сказав, что она не станет разувать раба. Владимир знал о договоре между Рогволодом и Ярополком. Но Рогнеда могла ответить и мягче. Она была слишком гордой для более мудрого ответа, которой взбесил Владимира, сына ключницы Малуши.

“Незаконнорожденный”, с точки зрения дочери варяга, Владимир Святославич поднял дружину, взял Полоцк, убил Рогволода, его сыновей, женился на строптивой его дочери, и она-таки разула раба! Этот факт говорит о том, что кровь варягов-правителей стала быстро размываться в семьях князей. Если верить псковской версии, то Святослав был уже на половину варяг, на половину славянин, Владимир - лишь на четверть (правда, на отцовскую четверть) варяг. И вполне возможно, что “чистокровную” гордую варяжку еще и данный факт возмутил. Чистота крови, если мы вспомним, например, историю инков, да и детские и юношеские годы Вильгельма Завоевателя, - важный фактор в жизни некоторых государств и правителей. За ней следить и следить надо... Но как за ней уследишь?! Как сохранишь чистоту крови в безупречной первозданности, когда появляются такие герои!

Владимир отправился войной на Ярополка, с помощью предателя Блуда заманил брата в свой теремной дворец, и там два наемных варяга убили великого князя...

В контексте нашего разговора важно то, что Ярополк, уже женатый на “прекрасной греческой монахине”, которую захватил в плен еще Святослав, домогался руки Рогнеды. И та не отказала ему, хотя и женатому, но не рабу. То есть официальное многоженство в тот век было делом вполне естественным. Сколько жен, разрешалось иметь любому смертному или тому же великому князю, сказать трудно, но и в этом вопросе дела у Рогнеды Рогволодовны и Владимира Святославича не заладились. По вине, справедливости ради надо сказать, мужа.

Потому что был он до принятия крещения просто выдающимся женолюбом, уступающим в этом деле разве что Соломону да инкам, которым любые женщины державы не только обязаны были отдаваться при встрече, но и  безумно этого желать, как величайшего счастья.

Из вышесказанного ясно, что Рогнеде встречи с Владимиром Святославичем большого счастья не доставляли, но, когда он в открытую стал пренебрегать гордой женщиной, да еще и поселил ее отдельно, за Киевом, на берегу Лыбеди, тут уж она рассвирепела. Оно и понятно. Женщиной она была хоть Вышеслава, еще одна жена, родившая Святослава и Мстислава, и четвертая жена, болгарка, родившая Бориса и Глеба, а еще, согласно летописным сведениям, в Вышегороде он имел 300 наложниц, а в Белгороде - еще 300 наложниц, а в селе Берестове - еще 200 наложниц. А кроме этого, в какой бы месте не очутился по случаю князь (а разъезжал он по стране частенько!) всюду глаз его выхватывал из людской толпы красотку.

Не стерпела такого над собой издевательства Рогнеда, которая после свадьбы с Владимиром по его повелению получила новое имя Горислава, решила она убить изменника. Однажды явился он к ней на берег Лыбеди, уснул, усталый, крепким сном, да не очень крепким. Она взяла нож острый в руки, замахнулась, но князь женские повадки знал хорошо. Еще бы ему их не знать! Одних наложниц имел он числом 800! Да каждая со своим норовом. Хочешь-не-хочешь узнаешь одно слово - опыт.

Отвел он удар, схватил жену, а та в слезы. Мол, не любишь ты меня и младенца Изяслава, Владимир оправдываться не стал, повелел жене законной брачную одежду надеть и ждать смерти.

Осталась у Рогнеды Рогволодовны одна надежда. На сына. Утром вошел князь с судьей в хоромы, где на богатом ложе сидела бледная жена, хотел сам привести приговор в исполнение, как вдруг откуда ни возьмись появился Изяслав, сын его и Рогнеды, и предстал пред отцом, подал ему меч обнаженный и сурово изрек, мать спасая: “Я - свидетель!”

Испугался Владимир сына своего, младенца еще совсем, бросил меч, да пошел на совет к боярам. Те просили простить жену и дать ей в удел Полоцк, которым Рогволод владел. Владимир так и сделал. Он построил город в Полоцкой земле, назвал его Изяславлем и отпустил туда жену с сыном. И на этом история гордой Рогнеды и ее мужа, выдающегося женолюба, не заканчивается, а скорее наоборот - только начинается. Ведь изгнанница к этому моменту еще не родила Владимиру всех его детей! А некоторые говорят, что ей совсем плохо жилось.

Впрочем, нельзя забывать и другую версию, согласно которой Рогнеда родила от Владимира единственного сына - Изяслава, род которого на протяжении последующих 2,5 веков будет вести непримиримую борьбу с родом Ярослава, сына Владимира, получившего в управление не только Полоцкую, но и всю Русскую землю.

Н.И.Костомаров, комментируя пересказанное нами предание о попытке Рогнеды убить Владимира, говорит о том, что “едва ли можно считать Ярослава сыном Рогнеды”. Кто тут прав? И так ли важно для русской истории это обстоятельство? Для истории - это не важно. Для историков - важно. Потому что есть повод для бесед, споров, для поиска, для построения всевозможных логических цепочек, которые, как это ни странно, к движению истории Восточной Европы частенько не имеют никакого отношения.

Например, некоторые ученые связывают распрю между потомками Рогволода и его дочери Рогнеды с потомками Владимира и его сына Ярослава Мудрого именно с тем, что Изяслав и Ярослав не являлись единоутробными братьями. Конечно, и это могло стать одной из причин, не главной, между прочим. Сводить начало Великой распри на Руси, продолжавшейся с XI по XV век, к одному лишь женолюбию Владимира, наплодившего так много не единоутробных сыновей, будущих удельных князей, было бы не верно.

Междоусобица в Восточной Европе имела куда более веские причины. Женщины в данном деле не повинны.

Так или иначе, но свой суровый нрав Рогнеда показала еще раз, уже после крещения Владимира, который, став примерным христианином, распустил свой гарем и разрешил дочери Рогволода вторично выйти замуж.

Гордячка отказалась и постриглась в монахини под именем Анастасия.и гордой, но очень красивой, и ей, конечно же, не могло понравиться то, что у ее законного мужа, от которого она родила Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, двух дочерей, былиеще в наложницах жена Ярополка, родившая Святополка, законная супруга, чехиня или богемка, родившая

Умерла она приблизительно в 1000 году, еще совсем не старой.

Рогнеду-Анастасию, несостоявшуюся первую на Руси мужеубийцу, можно и пожалеть, как женщину. Владимир I Святославич, хоть и сохранил ей жизнь, но ведь искалечил счастье ее женское! А можно и возненавидеть ту варяжку, которая подняла руку на великого князя киевского, еще не ставшего отцом Ярослава, еще не крестившего Русь!.. Без полоцких князей, потомков Рогволода и его дочери Рогнеды, история Восточной Европы претерпела бы совсем незначительные изменения. Без Ярослава Мудрого, Ярославичей, Владимира Мономаха, Мономашичей и так далее вплоть до последних Рюриковичей она бы... тоже состоялась и, вероятнее всего, шла бы по тем же путям и дорогам, но имела бы на каждом временном отрезке иных героев, иные подвиги и частные ошибки. И все-таки, почему Владимир не убил Рогнеду, а вместе с нею и Изяслава? Это не праздный вопрос! Точный ответ на него поможет читателям правильно оценить главные, направляющие характеристики того напряженнейшего исторического поля, - Восточной Европы в IX-XII веках, - в котором жили, трудились, воевали, детей рожали мужчины и женщины: славяне, финно-угры, степняки, прибалты и так называемые варяги. Русские летописи, составлявшиеся в эпоху, когда род Рюриковичей доминировал на политическом небосклоне Киевской Руси, Русского государства, во времена жесткой данной зависимости от Орды, а также и другие редкие источники, дошедшие до наших дней, подают историю неискушенным людям таким образом, будто действительно то была не история Восточной Европы, а история рода Рюриковичей. Недаром у некоторых специалистов появилось так называемая норманнская теория, защитники которой утверждают, будто и государство в этом регионе создали варяги, и всю-то историю дальнейшую делали в основном они.

Но так ли было в действительности? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно точно установить демографические данные: сколько могла родить варягов та часть Скандинавии, из которой спускались в Восточную Европу “люди в кольчугах”; сколько рожала в те же времена (IX-XII века) Восточная Европа; сколько было на Руси чисто варяжских браков, семей, родов, династий; сколько было браков смешанных?

А зачем это знать в разговоре о Рогнеде, Изяславе и Владимире, - спросит удивленный, а то и разочарованный читатель. А затем, чтобы понять причины довольно-таки мягкого, если не сказать, слюнтяйского отношения Владимира к Рогнеде после той страшной для него ночи. Почему он не убил ее, а вместе с нею и ее сына, как потенциального мстителя? Потому что, хоть и варяг-полукровка, он находился в чужой стране, варягов в ней было мало, они должны были держаться друг за друга еще и потому, чтобы не вспугнуть варягов, готовых отправиться к ним из Скандинавии. В X веке потомкам Рюрика устраивать братоубийственную широкомасштабную свару, убивать друг друга было опасно. Они бы здесь не выжили. Именно поэтому Владимир советовался с боярами, а они ему присоветовали мир и спасли тем самым от расправы Рогнеду – быть может первую русскую потенциальную “Леди Макбет”, не состоявшуюся, к счастью для всего русского народа.

Рассказ о дочери Рогволода будет однобоким, если не напомнить читателям версию о славянских корнях полоцкого князя, сторонники которой установили, что имя “Рогволод” означает немного-немало “владелец рога”, то есть мыса. Принципиально происхождение отца и дочери ничего не меняет в наших оценках ее судьбы, ее деяний. Хотя вряд ли она, будучи славянкой, назвала бы рабом сына Малуши, которая была дочерью искоростеньского князя Мала, очень влиятельного, надо сказать и авторитетного в том же славянском мире. Не отрицая этой версии, именно как версии, причем весьма слабо обоснованной, автор данных строк считает, что только чужачка с хорошей родо словной могла так обозвать Владимира. Ни у Рогволода, ни тем более у Рогнеды, будь они славянских корней, такого права не было бы!

 

Важный эпизод

В бурной жизни князя киевского Владимира был важный эпизод, который, в частности, говорит о взаимоотношениях в начале XI в. варягов с князьями киевскими, на которых они служили и которые, следует подчеркнуть, очень сильно обрусели к этому времени. После взятия Киева варяги, которых позвал с собой когда-то князь Владимир во время своего бегства в Скандинавию, возгордились и потребовали дань "с каждого жителя по две гривны". Деньги немалые. Что было делать Владимиру? Отправить варягов домой? Опасно. Разнесут они по Скандинавии весть о том, что князь Киевский не выполняет обещание, кто после этого будет доверять ему? Значит, лучше собрать дань? Но соберешь одну - попросят больше, известное дело.

Владимир и здесь нашел выход. Он собрал дружину, честно рассказал варягам о своих проблемах, упомянул о войске, которое он с их помощью обучил из славян, кривичей, чуди, других племен. Затем поведал о прекрасной стране Греции, в которой, как известно с давних пор, все есть, причем, все самое лучшее. Варяги об этом сами знали. Но слова князя их так раззадорили, что они в один голос попросили: "Отпусти нас, княже, в Грецию, а мы тебе долги простим". Владимир развел руками и, скрывая улыбку, сказал: "Держать не буду". Самых лучших дружинников он, правда, оставил, хорошо их наградил, дал им в управление города. Верных, мудрых, сильных, не жадных людей князь собирал для великих дел.

Византийскому императору Владимир отправил тайное письмо, в котором посоветовал распылить варяжскую дружину, разослать воинов по разным местам, а заодно попросил не посылать их обратно на Русь. Василию II в борьбе против Болгарского царства и других противников нужны были воины. Просьбы князя он выполнил.

 

Что случилось с руссами

В 1036 году на Византийскую империю совершили набег пачинакиты, обитавшие в Северном Причерноморье и Приазовье, в 1040 году в Болгарии поднял восстание Петр Делян, объявив себя царем, в апреле 1042 году восстал в Константинополе народ против императора Михаила V, в марте 1043 года вспыхнуло восстание в столице империи против Скрлирены, жены царя из рода Склиров, в том же году во время похода в Италию поднял мятеж видный полководец Георгий Маниак.

Византийскую империю лихорадило, и, что удивительно, почти все императоры в X и XI веках умирали от странных болезней, изводивших их тела и поражавших волю. Они - императоры и империя - будто бы болели одной общей, врачам неизвестной болезнью, сопротивлялись ей, как могли, и старались делать друг для друга - императоры для империи, а империя для императоров - все, чтобы победить эту странную напасть, которая влияла на жизнь огромного государства. И даже на союзников ромеев.

Вот - русы! Совсем недавно они помогли византийцам подавить мятеж Варды Фоки, выставив крупную дружину из отборных воинов. В Константинополе постоянно находилась варяго-русская дружина, велась широкая торговля, отношения между киевскими князьями и византийскими императорами были хорошими и даже дружелюбными. И вдруг русы неожиданно совершили вторжение в Византию в 1043 году. Есть разные версии о причинах, побудивших русских князей пойти на этот шаг.

И давняя неприязнь русов к ромеям, и убийство в Константинополе богатого киевского купца. А может быть, причиною войны стали денбги, которые растранжирили Роман III и другие императоры, не рассчитавшись с русской дружиной по чести, как и положено за тяжкий воинский труд?

Огромная армада из 400 моноксил - крупных лодок-однодеревок - приближалась к Константинополю. А у византийцев вдобавок ко всем бедам три года назад сгорел боевой флот!

Император Константин IX срочно стал собирать со всех портов боевые корабли, оснащать их "греческим огнем".

Армада лодок русов подошла к Константинополю. Император отправил к ним послов с заданием договориться о мире. Русы с удовольствием услышали об этом, но назначили такой большой выкуп за мир, что Константин понял: войны не избежать.

Русов он побаивался. Семьдесят лет назад князь Святослав со своими воинами показал миру, что они могут решать любые военные задачи. За семьдесят лет воины и полководцы русов могли научиться многому. И все же, как ни опасался Константин русов, он не паниковал, а спокойно собирал армию, флот, технику: сдаваться не думал. Он приказал переоборудовать для военных нужд грузовые и торговые суда, построил их в боевом порядке, а сам со свитой, отдав последние распоряжения, взошел на высокий холм, с волнением посмотрел на море, где выстраивались напротив греческого флота моноксилы русов.

Тугой струной вытягивалась на тихой волне фаланга из 400 моноксил. Даже издали, с холма, эти суда вызывали и удивление, и уважение, и невольный страх. Какие же могучие деревья растут в стране русов, если, свалив одно из них и выдолбив в нем место для гребцов и воинов, можно разместить в однодеревке до 20 - 30 человек!

В полдень монарх дал сигнал, и два крупных корабля не спеша двинулись на противника. Море притихло в штиле. Метатели копий, камней и снарядов с "греческим огнем" заняли места на палубах.

Моноксилы не двигались, ожидая сигнала. Вдруг значительная часть однодеревок резко рванулось на большой скорости вперед, охватывая большим серпом, а затем и сжимая петлей корабли противника. Петля быстро уменьшилась, накрепко стягивая суда. Положение могло показаться опасным - даже критическим. Но Константин выглядел спокойным. Он не водил в походы могучие армии, не сокрушал государства, не завоевывал огромные территории, не прослыл в истории военного дела крупным полководцем. Но в этот миг император Византии понял, что русов ему бояться не надо, что за 70 лет после князя Святослава они не только ничему не научились , но многое и позабыли!

Святослав в походе на Итиль в 965 году за считанные дни смог построить на Волге скрытно от разведчиков врага большой флот из крупных и быстроходных ладей, с которых сейчас русы могли бы, перекинув мостики, вскочить на вражеские грузовые корабли и в ближнем бою, где "греческий огонь" не опасен, вести битву. В ближнем бою с русами драться сложно. Там все зависит от силы и ловкости воина, а не от техники и искусства полководца. Но в ближний бой с низких моноксил войти было невозможно. Русы беспомощно тыкали копьями в корабли греков. А те метали в них камни, сосуды с "греческим огнем". Огонь растекался по однодеревкам, жалил, кусал людей, жег глаза, волосы. В ужасе падали несчастные в воду, но огонь, казалось, полыхал и там - под водой.

Константин подал знак, в бой вступили остальные корабли, и грозная фаланга из моноксил рассыпалась. Помчались русы на лодках в разные стороны, спасаясь от страшного оружия - не знали они, как спастись от огня греков.

И море вдруг покрылось до горизонта пеленой серо-рыжего густого тумана. Не мог напугать русов этот неожиданный каприз моря, но уж очень слаженно, словно бы по чьей-то упрямой воле следовали друг задругом события: сначала "греческий огонь", потом греческий туман - что дальше?! Греческая смерть?

Туман висел недолго, дрогнул под шумными порывами ветра, рассеялся, распахнул перед поникшими русами сцену битвы, вздыбил море, и тут же первая волна резко ударила в борт моноксил. Разметало-разбросало моноксилы по морю, сотни воинов погубил шторм, бросая однодеревки на острые скалы, на каменистые крутые берега.

Много погибло русских воинов в том бесславном бою, много трупов выкинуло на берег моря. Долго не могло оно успокоиться.

Те, кто вернулся домой, не хотели вспоминать об этом морском сражении, а уж плавать на моноксилах русские воины зареклись. Ненадежно это судно, особенно, для военных целей.

Если верить скандинавским сагам, то приблизительно в те же годы в Византийской столице произошел еще один случай. На этот раз главным его героем стал Харальд Суровый (Хардероде), сводный брат Олафа Святого, вождь отряда верингов на службе у императрицы Зои Могучей, человек беззаветно влюбленный в Элисив (Елизавету), дочь Ярослава Мудрого. Об этом эпизоде мы расскажем чуть позднее.

 

Страна Городов

Долгий путь проделали народы Восточной Европы за пять веков к отметке 988. Долго готовились они к чему-то высокому, светлому, к чему – они, видимо, и сами толком не знали.

Так любая юная добрая душа мечтает о любви. Мечтает, создает в своем воображении некий неясный образ, пытается его высветить в толпах людей. Иной раз – если крупно повезет доброй душе – находит свой образ. Иной раз – если совсем уже крупно повезет – она находит в любимом образе не только любовь, но и свою половинку, ту самую частицу, без которой невозможно счастье влюбленного диполя – не часто в мире людей, еще реже в истории планеты людей случается подобное, но случается. И я, не боясь предстать перед читателем слишком уж сентиментальным, считаю, что такое счастье приключилось с юным русским народом в 988 – 989 годах. И вот почему я так считаю.

Обряд крещения не везде проходил гладко. Язычество не сдавалось, не сдалось и не сдастся никогда. Бывали на Руси столкновения на религиозной почве. Но «вдруг» в русских городах и селениях стали вырастать православные храмы, деревянные и каменные. Почему я взял в кавычки слово вдруг? Потому что … в истории много логичного! «Вдруг» может появиться один храм, десять храмов, построенных заезжими мастерами. Но храмостроительство уже в начале XI века приобрело на Руси массовый характер. А значит, юный народ этого хотел! Народ, а не вожди, заезжие или свои, безразлично.

Ученые отмечают бурный рост новых городов в XI в.  (64 города), в XII в.  (134 города), и в первой трети XII века эта динамика была устойчивой. Русские города отличались от военных поселений, которые устраивали викинги по пути военных походов. Русские города строились для жизни, а не для войны. И украшались они церквами, и храмостроительство быстро вошло в моду, а это, в свою очередь, меняло не только духовные приоритеты, но и весь образ жизни. Возведение церквей требовало новых знаний, навыков, больших затрат, перестройки технологии жития, в том числе и экономической составляющей жизни, народной … любви. Без нее такую лепоту не наведешь!

А еще массовое возведение церквей требовало от вождей осторожности, взвешенности. Много строить опасно, так как любой построенный сарай, дом, не говоря уже о шедеврах зодчества, требует постоянного к себе внимания. В Киеве, например, в XII в.  было около 600 церквей, которые постоянно нуждались в ремонте, в том числе и капитальном ремонте, в обновлении. На все это нужны были средства. Народные (прихожан) и государственные средства. В других городах церквей было меньше, но и они нуждались в бережном отношении.

В мировой истории бывали случаи, когда чрезмерное увлечение каким-либо правителем строительством громоздких шедевров архитектуры надрывало силы народа, государства в целом. С Киевской Русью этого не случилось. Потому что она внутренне готова была к мощному экономическому рывку, к духовному обновлению.

Гардарикой, «Страной Городов», называли северо-западную Русь жители Скандинавского полуострова. А уж они-то знали Европу! И Францию они знали, и Альбион, и Данию, и Апеннинский полуостров, и Византию. Но «Страной Городов» они назвали только Русь. Назвали еще и потому, что русские города были красивые, построенные с любовью, украшенные храмами и светскими зданиями – теремами.

Вершины расцвета и могущества Киевская Русь достигла во времена правления Ярослава Мудрого. Кто только не мечтал породниться с ним, женив своих сыновей на дочерях киевского князя! Повезло, естественно, не всем. Польский король Казимир женился на сестре Ярослава Марии, принявшей католическую веру. Елизавета, дочь князя, стала женой Харальда III Хардероде, будущего норвежского короля. Княжна Анна вышла замуж за короля Франции Генриха I. После его смерти Анна была правительницей Франции до совершеннолетия своего сына Филиппа. Анастасия стала супругом венгерского короля Андрея I.

 

Вершина могущества

Ярослав Мудрый (ок. 978 – 1054 гг.), русский государственный деятель, полководец, великий киевский князь с 1019 г. Участвовал в борьбе за полновластие в Киевской Руси с братом Мстиславом. В 1026 г. разделил с ним государство. В 1036 г., после смерти Мстислава, вновь объединил Киевскую Русь.  Активно воевал на юге и западе, победами обезопасил здесь границы государства. Во время его правления Киевская Русь достигла вершины славы и могущества. Ярослав Мудрый установил прекрасные взаимоотношения со многим странами Европы, закрепив их династическими браками своих детей с иностранными повелителями. При нем была составлена Русская правда.

 

Как справиться с варягами

Весть о коварстве сына Ярополка распространилась по Руси. Князь древлян Святослав спасовал перед грозным врагом, не решился сразиться с ним, сбежал в Венгрию. Но добежать до границы не смог. Слуги Святополка настигли его в Карпатских горах и убили. Ярослав в это время княжил в Ярослав в это время княжил в Новгороде, у него была сильная варяжская дружина. Воины все как на подбор. Закаленные в трудных походах и битвах бойцы, они, как часто бывает с подобными людьми, в мирное ленивое время вели себя как завоеватели.

Безобразничали в Новгороде варяги, врывались в дома знатных и простых людей, грабили, издевались над мирными горожанами. Ярослав вовремя не приструнил буянов, и за дело взялись сами новгородцы. Они неожиданно напали на варягов, многих убили, покалечили.

Князь узнал об этом, но скрыл от горожан свой гнев, притворился ласковым батюшкой, пригласил знаменитых новгородцев, участвовавших в избиении врагов, на пир. Люди, поверив ему, пришли к князю без оружия, хотели просить прощения. Погорячились, мол, княже! До прощения, однако, не дошло. Ярослав приказал слугам перебить безоружных гостей...

Он уже готовился ко сну, когда прибыли гонцы из Киева от сестры Предславы, которая передала брату страшную весть о деяниях Святополка. В этой сложной ситуации Ярослав нашел самый простой и верный ход. Утром он собрал на вече новгородцев, не стал лебезить перед ними, оправдываться, а честно сказал:

— Вчера умертвил я, безрассудный, верных слуг своих. Теперь хотел бы купить их всех своим золотом...

 

Святополк и Ярослав

 

Народ молчал. Народ может молчать даже во гневе, если с ним говорят искренно и честно. Ярослав вспомнил отца и несчастных братьев и со слезами поведал согражданам о беде:

— Отец мой скончался. Святополк захватил престол, убивает братьев моих.

Больше ничего не сказал князь. Слезы мешали говорить. Но народу много слов в такие минуты не нужно. Новгородцы все поняли, простили князю его ошибки и ответили:

— Ты убил наших братьев, но мы пойдем на врагов твоих.

Быстро вобрав войско (в нем было 40000 новгородцев и воинов подвластных городов, а также 1000 варягов) Ярослав отправился в поход.

Узнав о продвижении дружины Ярослава, Святополк призвал на помощь печенегов, встретил неприятеля на Днепре возле города Любеча, но проиграл битву, бежал к полякам, однако борьбу не прекратил.

Король Болеслав Храбрый дал Святополку войско, и вновь братья встретились на поле брани. В битве на реке Буг Ярослав потерпел жестокое поражение, бежал с четырьмя дружинами в Новгород, оттуда хотел податься в Скандинавские страны. Вот князья русские! Куда только они не бегали, у кого только не просили помощи, чтобы драться друг с другом за Великий Киевский престол! Кому это было выгодно?

Новгородцы во главе с посадником Коснятиным, сыном Добрыни, порубили ладьи Ярослава и сказали:

— Мы хотим драться с Болеславом Храбрым и со Святополком. У тебя нет казны, возьми все, что имеем.

Ярослав воспрянул духом. Он не ожидал от народа такой бескорыстной, единодушной поддержки. Богатые и бедные несли на святое дело свои деньги. "С каждого человека по четыре куны, с бояр по осьмнадцати гривен, с чиновников — по десять". Крупную сумму собрали новгородцы. Но воинов и на этот раз наняли варяжских.

Пока Ярослав собирал войско, Болеслав Храбрый захватил много городов на юге Руси, вошел 14 августа 1016 года в Киев. Бояре и народ признали вновь Святополка, зятя Болеслава, Великим князем.

Вскоре сын Ярополка решил нанести смертельный удар по своим благодетелям — полякам, которые расселены были им же самим в окрестностях Киева на отдых. Поляков стали избивать. Болеславу это не понравилось. Собрав находившихся в Киеве сограждан, он отправился домой. Русские гнались за ним, догнали. Но он разгромил преследователей в битве на реке Буг и вернулся в Польшу.

В 1019 году на Киев пошли воины Ярослава. Святополк понял, какую грубую ошибку совершил, прогнав польского короля, но не отчаялся и обратился за помощью к печенегам. Печенеги всегда рады были за большое вознаграждение поучаствовать в русской междоусобице.

Битва на Альте между войском Ярослава и полчищами печенегов разразилась жестокая. Не бывало еще таких сражений на Руси. Три раза возобновлялся бой. Устали печенеги. Устали русские. Никому уже не хотелось драться, но страх смерти заставлял людей поднимать оружие и идти в атаку. Все прекрасно понимали, что ничьей быть не может. Кто-то должен был победить в этой упорной битве. На вторую войну у новгородцев и у киевлян средств долго еще не наберется. Да и не только в средствах дело. Злоба и кровожадность Святополка напугала многих на Руси. В этом сражении решалась участь страны. Кто ей будет править? Святополк или Ярослав? Кто победит?

К вечеру давление степняков стало слабеть. Первым это почувствовал Святополк. Не дожидаясь исхода битвы, он вскочил на коня и помчался с телохранителями куда глаза глядят. Глаза его смотрели на запад.

Он скакал быстро. Что-то случилось с ним в те страшные минуты, когда солнце провалилось за мягкий гребень лесистых холмов. Он скакал от врагов.

Враги не могли угнаться за ним. Он увидел серое небо без солнца и вздрогнул. Со злыми людьми, погрязшими в жестокостях, такое бывает часто, причем именно в такие мгновения, когда человек остается одни, когда рушатся его планы.

Быстро скакал Святополк. Едва поспевали за ним слуги, пытались уговорить его остановиться, отдохнуть.

— Скорее! Они совсем близко!! Они гонятся за мной! — кричал Святополк, воеводы посылали дозорных назад, те возвращались, пожимали плечами: нет погони!

Святополк бежал от собственного страха в Польшу, но и здесь ему не полегчало. Он поскакал дальше. Польская земля осталась позади. Но странный, страшный враг преследовал его и в Чехии. Там Святополк, не совладав со страхом, умер. Соотечественники прозвали его Окаянным.

 

Слово Ярослава сыновьям

 

…За несколько месяцев до кончины Ярослав Мудрый сказал сыновьям: "Скоро не будет меня на свете. Вы, дети, должны не только называться братьями, но и сердечно любить друг друга. Междоусобие, бедственное лично для вас, погубит славу и величие государства, основанного счастливыми трудами наших отцов и дедов. Мир и согласие утвердят его могущество". Затем он завещал киевский престол старшему сыну Изяславу, город Чернигов — Святославу, Переяславль — Всеволоду, Смоленск — Вячеславу, повелел каждому быть довольным своей долей, безропотно подчиняться старшему брату как государю.

Ярослав Мудрый умер 19 мая 1054 года.

А в 1077 г. началась междоусобица на Руси.

О междоусобице русских князей мы говорить подробно в этой главе не будем. Нам важно сейчас сказать главное для темы книги о викингах, варягах. Только-только восточноевропейское государство заявило о себе во всеуслышание, и настала пора реализовать наработанное за шесть-семь веков предками, и вдруг Русь стала дробиться на удельные княжества, а экономический и политический центр государства стал медленно перемещаться в Заокскую землю, в Северо-Восточную Русь. Очень часто, оказавшись в подобной внешнеполитической и внутриполитической ситуации даже сильные державы взрывались изнутри.

Мы уже говорили, что Киевская Русь достигла вершины могущества при Ярославе Мудром. Это – не совсем точное утверждение, особенно, если отказаться от термина Киевская Русь и использовать более точный и широкий во времени и пространстве термин Древнерусское государство, в истории которого киевский период сыграл выдающуюся, но не всеобъемлющую роль. Люди любят громкие фразы. Помните: «матерь городов русских». Вроде бы действительно «матерь». Вроде бы действительно – «начало русского начала». Но родить одно дело, а воспитать, обучить, дать путевку в жизнь, - дело другое. Если даже Киев и родил часть русских городов, пока сам был в силе, то есть до третьей четверти XI века, то «воспитанием» и другими родительскими обязанностями он уже заниматься не мог в силу быстрой потери экономической, а значит и политической значимости.

Об этом забывать нельзя. Мы уже говорили, что в XI в.  возникло на Руси 64 города. А в XII в. , когда Киев стремительно сдавал свои позиции, - 134 города, которые по логике деторождения уже нельзя назвать «киевскими», для них Киев «матерью» уже не являлся. Конечно же, это говорится не для того, чтобы принизить роль великого, русского города в русской истории. Роль – огромна. Но «истина дороже», истина логичнее, историологичнее. А серьезных людей в истории должна интересовать в основном логика событий и явлений, а не термины любителей громких фраз.

Повторимся. Киевская Русь достигла вершины могущества в середине XI века. А реализовали эту мощь обитатели удельных княжеств, естественно, во главе с князьями и боярами, причем вопреки всем трудностям и напастям, обрушившимся на их головы, в конце XI – первой трети XIII веков. И тому было несколько причин. Это – русский, не воинственный дух (не надо бояться такого словосочетания!). Это – тяготение обитателей Восточной Европы к прекрасному, к созидательной деятельности, к труду.

Нет-нет, русофильством заниматься не стоит, чтобы не дать русофобам лишнего повода к разным обвинениям. В те же XI – XIII века в нескольких цивилизационных центрах планеты происходили аналогичные процессы. И мы о них уже упоминали. Многим народам свойственна любовь к созидательному труду, к прекрасному. Не только русские люди такие замечательные. И русские люди. И нас в данном случае интересует, как они реализовали это свое качество.

Киевские князья, приняв христианскую веру по православному обряду, крестив Русь, стали возводить с помощью византийских мастеров первые русские храмы. Это были дорогостоящие сооружения, украшенные шедеврами монументальной и станковой живописи. В церквах находились книги, созданные мастерами книжной миниатюры. Византийские учителя продемонстрировали русскому народу шедевры мирового искусства, архитектуры. Хотите – стройте такие же храмы, украшайте их чудесными фресками, мозаикой, иконами, создавайте прекрасные книги. Не хотите – как хотите. Наше дело показать.

Русские мастера, уже поражавшие чужеземцев своеобразием языческих деревянных храмов, деревянных же теремов, светских зданий, могли ответить на это «предложение» по разному. Да, красивые здания, но ведь дорогие! Восточная Европа – не Восточное Средиземноморье. Там и международные торговые пути сходятся, и земля плодороднее, и многовековой опыт. А на Руси все три мирового значения торговые дороги к концу XI века пришли в негодность: сначала Волга, затем Днепр и почти одновременно с ним -  Восточноевропейская степь. И земля-то не такая плодородная, и опыта, скажем, обитателей Балканского полуострова, здесь нет. Может быть, лучше не торопиться со строительством каменных церквей? Казалось бы, русский человек, лесовик, по натуре степенный, ответил бы так: «Красивые церкви каменные. Но уж больно дорогие. Мы пока будем строить деревянные, благо строевой сосны у нас много. А потом, когда жизнь получше станет, поспокойней, подумаем о каменных». Это – логичный ответ. Но русские ответили по-своему. Они быстро переняли секреты каменного строительства, привнесли в византийскую статичную схему каменного зодчества живую, чисто русскую струю и стали строить свои шедевры. Свои!

 

Чаша Йомали

 

Биармия (Бьярмаланд) – страна на крайнем северо-востоке Восточной Европы в скандинавских сказаниях VIII - XI веков. Здесь было много меха, серебра, моржовой кости. Скандинавы вели здесь торговлю, впрочем, не очень активную.

В Северодвинске - городе, расположенном на берегу Белого моря в устье Северной Двины, - впервые упоминается в Двинской летописи под 1419 годом, и, конечно же, Торир Собака, один из самых богатых олюдей Норвегии первой половины XI века, ничего о нем знать не мог. Но он наверняка знал другое: в устье Северной Двины находится крупное поселение бьярмов, местных жителей, и с ними можно выгодно торговать. Да и по всему южному побережью Белого моря - тоже.

А еще Торир знал то, что скрывал даже от близких и родных. И даже от веных друзей. Потому что в таких делах есть только один верный друг - ты сам. Так считал Торир Собака, богатый человек.

Он долго готовился к путешествию, но в одиночку отправился в трудный путь по северным жестким широтам не решался. Дело было очень серьезное.

До него дошли слухи о том, что конунг Олаф снарядил в Бьямаланд корабль во главе с Карли, к которому со своими товарами присоединился его брат Гуннстейн. Торир сообщил им о своем желании плыть с ними. Карли и Гуннстейн предъявили ему вполне обычные для подобных дел условия: у него должно быть столько людей, сколько у них, то есть два с половиной десятка, и все имущество, которое приобретут они после похода, нужно будет поделить поровну. Все норвежские купцы так договаривались, уходя в длительное плавание. Собака принял условия, компаньоны условились встретиться "на севере у Сандвера".

Самый богатый купец Норвегии собрал команду из восьми десятков человек и отправился в путь. Встретив его у Сандвера, братья удивились:

- Почему ты взял так много людей?

- В опасном походе никто не будет лишним, - спокойно стветил Торир, и Карли с Гуннстейном согласились с ним, не догадываясь о дерзких планах компаньона.

Тяжелый корабль Торира шел быстро при сильном ветре, а легкий корабль братьев - при слабом, так что в Бьярмаланд они прибыли одновременно. На берегах реки Вина (Северная Двина) те и другие на проданные товары купили много беличьего, бобрового, собольего меха. Все были довольны. Торговля закончилась.

Скандинавы отправились по вине обратно. И, когда корабли вышли в Белое море, Торир, долго не решавшийся выдавать главную цель поездки, наконец рассказал компаньонам о задуманной операции, спросив у братьев, хотят ли они добыть здесь много золота и серебра. Братья выслушали его молча, немного подумали, наконец согласились участвовать в рискованной операции. Они забыли, что Торира прозвали Собакой. А такое прозвище люди зря не дадут: хоть богатому, а хоть и бедному.

Утром они, оставив почти всех людей на кораблях, сошли на берег и отправились в путь. Карли и Гуннстейн слышали о том, что местные жители при захоронениях часть имущества оставляют умершему. Такой обычай когда-то бытовал у многих народов, в том числе и в Скандинавии. Но... как найти то место в лесу, где на кургане, засыпанные землей, или в небольшом, специально построенном для этого домике хранятся богатства какого-нибудь знатного человека? Они не знали. Торир знал. Он шел уверенно и быстро, поторапливая спутников и приказывая им не шуметь.

Норвежцы преодолели ровную скучную долину, увидели лес. Торир повел сдирать с деревьев кору, оставлять метки. Тайга коварна. Она может утопить в своей бездонной глубине даже бывалого охотника.

Путники очутились на большой поляне, посередине которой высился деревянный забор с наглухо закрытыми воротами. Недолго думая, Собака закинул длинный топор на зогородку, тот крюком повис на ней. Торир поднялся по топору наверх, спрыгнул по ту сторону изгороди. Как-то все очень ловко у него получалось! Он безошибочно вышел на захоронение какого-то знатного человека, по всей видимости, из жреческого сословия, именно в тот момент, когда здесь не оказалось сторожей, которые обязаны были охранять важный для племени объект постоянно: днем и ночью. Откуда узнал богатый заморский купец о существовании в этом месте захоронения жреца? Почему (именно в тот день) сторожа покинули важный пост? Не было ли в этой странной истории заговора, предательства?

В "Отдельной Саге об Олафе Святом" Снорри Стурлусон ничего об этом не сказал. Его не интересовали в XII - XIII веках детективные стороны дела. Но... Торир уже открыл ворота, впустил спутников во двор, сказал строго: "Здесь есть курган, золота и серебра под землей много. А еще во дворе стоит бог бьярмов Йомали. Его трогать нельзя!"

Воры ринулись к небольшому кургану. Драгоценностей там действительно хватило на всех. Работали быстро. В мгновение ока разворотили курган, изъяли оттуда все ценное. Наконец Торир сказал, что пора уходить, и повелел первыми идти братьям. Те, очень радостные, несли, "сложив в одежды", золото и серебро, позабыв на радостях о компаньоне. А торир вернулся к Йомали.

Это был красивый истукан с богатым золотым ожерельем на деревянной шее и с большой серебряной чашей на коленях. В чаше призывно блестели сотни серебряных монет. Они даже не звенели, они просто блестели, как порою беззвучно блестит от чего-то в воде луна. Торир взял чашу, опорожнил ее себе за пазуху. Деревянный истукан, бог местных племен Йомали, промолчал, даже не вздохнув от обиды. И Собака побежал догонять своих.

Братья долго бежали, оглянулись - Торира нет! Карли понял, в чем дело, и помчался назад. В воротах он столкнулся с Собакой, бросился, не обратив на него внимания, к Йомали, пытался сдернуть с идола золотое ожерелье. Но идол, хоть и деревянный, оказался очень жадным и упрямым: не захотел от отдавать пришельцам свой талисман! Карли поднял топор, ударил им по шее идола так сильно, что голова Йомали свалилась вместе с ожерельем на землю.

И тут же пошел по тайге тревожный неровный гул. Карли, подхватив ожерелье, кинулся назад. Шум нарастал. То люди племени, получив сигнал от поверженного Йомали, мчались, бросая дела, к нему на помощь. "Йомали! Кто ж тебя так изуродовал, кто надругался над тобой?!" - кричали, плакали, хныкали обитатели местных лесов, а скандинавы все дальше убегали от капища. Наконец люди опомнились и побежали за грабителями.

Они хорошо знали тайгу. Но Торир тоже хорошо подготовился к операции. Впереди него бежали два воина с мешком в руках. Оттуда Собака извлекал какой-то порошок, похожий на золу, и посыпал им следы за собой, а иногда и головы компаньонов. Что это был за порошок, где раздобыл его Торир, никто уж не знает, но удивительным он обладал свойством, просто волшебным. Когда воры выбежали из леса и направились к кораблям, Торир продолжаол посыпать порошком следы и головы воинов. Карли хотел было прекратить это страшное, на его взгляд, занятие, но, оглянувшись, понял, что преследователи не видят беглецов!

Местные жители кружились у леса, всматривались вдаль, вертели туда-сюда головами, заходили в недоумении в лес, выходили из него: куда подевались воры? Те бежали по голой равнине у них на виду - невидимые! - и Торир старательно осыпал чудодейственным порошком головы людей.

Вскоре скандинавы были уже далеко от леса, а там и берег моря показался. Сели на корабли неподалеку от того места, где стоит сейчас город Северодвинск.

Купцы отплыли от южного побережья Белого моря, и на этом заканчивается "русская часть" "Отдельной Саги об Олафе Святом", записанной в книге "Круг Земной", где любопытный читатель может узнать о дальнейших приключениях норвежцев, о злодеяниях Торира Собаки... Здесь ведь не в Собаке дело, а в тех захоронениях, которые наверняка остались нераскрытыми в ближних и дальних окрестностях той большой поляны под Северодвинском, где Торир Собака и Карли так обидели местного бога Йомали.

 

Заключение

В первой половине XI в. силы «людей Севера» стремительно пошли на убыль. Устала земля Скандинавии рожать дерзких, готовых на любые подвиги воинов.

За два с половиной века постоянных походов, сражений, штурмов они оказали заметное влияние на ход истории Европы и Средиземноморья, на государственное строительство и военное дело в самых разных странах. Потомков норманнов было много во Франции и Англии, Германии и Италии. В них бушевала еще кровь славных предков. Они не могли не воевать, несмотря на то, что Скандинавия уже не могла поставлять в Европу новых воинов. Но с кем будут воевать ближайшие потомки «бродяг моря»? В какое русло судьба направит их энергию?

 


 

Глава VI

От эпохи викингов к эпохе мировой распри

 

 

Последний «конунг моря», или Дело Харальда Сурового

 

Последний крупный «морской король», норвежец Харальд Суровый решился на отчаянную военную авантюру. До этого в течение сорока лет боев он одержал много побед. Герцог Нормандии Вильгельм тоже редко проигрывал, как и король Англии Гарольд. Именно этим трем сильным людям выпала судьба закрыть эпоху викингов и передать ее в руки Истории, которая готовила странам Европы, Африки и Азии новые испытания.

 

Кому нужны коровы

 

Пировали люди. Шум стоял мужской. Уже помянули добрым словом Сигурда Свинью – отчима Олафа конунга, уже сказали другие нужные, кому‑то важные речи в честь самого Олафа, уже настало время былого – время воспоминаний, самое шумное время пиров всех народов и времен.

Аста, мать Олафа, подвела к конунгу трех мальчиков, сыновей своих от Сигурда Свиньи. Конунг посадил на правое колено Гутторма, на левое – Хальвдана, посмотрел на них, затем грозно сдвинул брови, прорычал обиженным медведем:

– Ур‑р!

Мальчики испугались. Олаф быстро исправил ошибку и улыбнулся детям. Они так же быстро поверили, что беда миновала, но решили все же не засиживаться на коленях старшего брата. Он их не держал, отпустил, подхватил с земли самого младшего Харальда, почувствовал, пока еще только руками, упругость и неподатливость тела ребенка и вес его: слишком много весил Харальд для своих трех лет!

– Ур‑р! – скорчил грозную гримасу норвежский конунг, нахмурил брови.

Страшный дядька! Усы разбросаны от носа, длинные, борода висит, как деревянная лопата, волосы цвета слегка подпаленной доски мягко спускаются до плеч, брови зло сдвинуты, глаза сверкают, губы нервно подрагивают:

– Р‑ра!

А Харальд смотрит на него спокойно, как бы удивляясь: «Почему брат‑дядя претворяется, кого пугает?!»

Не был бы Олаф конунгом Норвегии, если бы он так легко от задуманного отступил. Дернул он мальчонку за волосы, не жалея. Харальд не сдержался, в атаку пошел: схватил обидчика за длинные его усы, крепко схватил, потянул на себя со всей силы. Силенок‑то у него пока маловато было, но и этого вполне хватило, чтобы вскрикнул Олаф конунг от неожиданности и боли:

– Ты, брат, никому не дашь себя в обиду!

Не знал конунг, что придет время, когда брат его юный, Харальд сын Сигурда Свиньи, будет биться в битве жестокой с врагами Олафа, не даст старшего единоутробного брата в обиду, хотя и спасти его будет не в силах. Никто в тот шумный вечер не знал, что свершится в сражении при Стикластадире через двенадцать лет. Никто не знал, как распорядится судьба с пирующими на следующий день.

Утром Олаф и мать Аста гуляли по берегу небольшого озера, упрятанного от ненужных взоров в складках скал и холмов. Гутторм и Хальвдан елозили по песку, сооружали из самого лучшего для всех детей мира строительного материала свой мир: дома и загоны для скота, горы по соседству и бродивших по покатым песчаным полям песчаных же коров и песчаных овец. Харальд в отдалении копошился у тихой воды. У ног его стояли словно в ожидании приказа боевые корабли – разномастные дощечки. Он спускал их по одной в воду. Он был очень сосредоточен – важное дело.

Олаф спросил у Гутторма:

– Что ты больше всего хочешь иметь?

– Чтобы у меня было большое‑большое поле, как то, у мыса, – мальчик гордо показал рукой на противоположный берег озера.

– А ты, Хальвдан, что хочешь иметь?

– Чтобы у меня было много‑много коров и овец. И чтобы загоны были и трава.

– А как много? – весело ухмыльнулся Олаф.

– Чтобы они стояли вплотную друг к другу вдоль берега всего озера, – мальчик зачарованно вытаращил глаза.

– А я хочу иметь, – крикнул с берега Харальд, – так много дружинников, сильных и бесстрашных, чтобы они за один обед съедали еще больше коров, чем хочет иметь брат Хальвдан.

Олаф с Астой отошли в сторонку, и конунг сказал:

– Хальвдан и Гутторм точно такие же, как Сигурд Свинья – их отец, прекрасный хозяин. Они мечтают о том же, о чем он мечтал. Больше их ничто не интересует. Из Харальда ты вырастишь конунга.

– Ты прав, они все разные. Но я их люблю, – Аста прекрасно все поняла.

Она знала, чем живет мир, что волнует Олафа конунга, его друзей, его врагов, что волнует его главного врага – Кнута Датского, которого не зря прозвали Могучим: так удачлив тот был в военных делах, такое огромное и сильное у конунга Дании было войско. И все же Аста не сдержалась, спросила сына:

– Почему так?

Олаф будто бы ждал этого вопроса, будто бы сам думал об этом – так быстро ответил он:

– Ты все знаешь лучше меня. Конунгам сейчас нужны воины. Коровы сейчас не нужны конунгам.

Мать встрепенулась было, хотела что‑то спросить или повторить вопрос, но вдруг замолчала. Она действительно знала ответ лучше своего сына.

 

Первая виса Харальда

 

До Стикластадира без остановок шло войско Олафа конунга. Там, на огромном поле, готовились к бою бонды. Им не понравилась жесткая политика Олафа, они восстали против него, их нужно было разгромить.

Даг, союзник норвежского конунга, вел свое войско медленно. Он опоздал на битву. Олаф поднял свой стяг, осмотрел поле предстоящего сражения, приказал своим воинам строиться в боевые порядки. На правый фланг, где должен был биться Даг, он поставил бойцов Уппленда – ими командовал брат конунга, Харальд сын Сигурда Свиньи. Ему недавно исполнилось пятнадцать лет. Высокого роста, прекрасно сложенный, сильный и ловкий поединщик он был слишком молод для ратного дела. Брат не мог разрешить ему участвовать в страшном побоище. Он сказал:

– Харальду запрещаю сражаться. Он слишком юн. Его время еще не пришло.

Гневно сверкнули глаза юного воина. Он крикнул:

– Я буду сражаться! У меня пока не хватает сил, чтобы долго удерживать в руках меч, не страшно. Веревкой я привяжу меч к руке и со своими товарищами пойду в бой. Я буду бить бондов.

Олаф сурово сдвинул брови. Некогда ему было спорить с братом, но тот вдруг вышел вперед из строя и громко, чуть не сорвавшись на петушиный крик, с какой‑то ярой страстью, с упоением бойца – с великой радостью поэта, почувствовавшего в душе первый стих, сказал «свою первую вису»:

 

Край прикрыть сумею

Войска, в строй лишь дайте

Встать. Утешу, страшен

В ратном гневе, матерь

Не отступит, копий

Убоявшись, – пляшет

Сталь – младой в метели

Скёгуль скальд удалый.

 

Все, кто слышал эту вису, кто видел глаза молодого воина, – люд суровый, – лишь скупо улыбнулись, и Олаф, норвежский конунг, мудрый человек, еще раз убедился в том, что брата Харальда ждет великое будущее. Он не хотел пускать его в бой, но он не смог запретить ему драться с врагом, бить бондов, хотя тяжелое предчувствие было у Олафа.

Харальд с упплендцами занял правый фланг. Конунг построил войско, сказал людям слово свое. Бонды имели значительное численное преимущество, победить их можно было только стремительным ударом. Так сказал Олаф. В затяжном бою – это и сами знали опытные бойцы – у бондов было больше шансов на успех. Конунг умолк.

– Мы победим бондов! Веди нас в бой, Олаф! – закричали воины, и громче всех был юный голос Харальда.

Дрался он стойко. Много бондов полегло от его меча, много ран нанесли ему враги. Не смогли воины Олафа сокрушить противника в первые же минуты сражения, не смогли. Сдержали натиск бонды, навязали неприятелю свой план боя – затяжного, на весь день, до вечера.

Утром, до битвы, была ясная тихая погода. Но начался бой, и с небом что‑то случилось. Здесь, под Стикластадиром, никто не замечал тревожной перемены в настроении неба и солнца, здесь бились люди насмерть. А там, в вышине, извечная синь подалась вдруг бурой краской, а солнце – еще полдень был – резко покраснело, то ли от усталости, то ли от перенапряжения, а, может быть, от стыда, и, будто бы не желая свою стыдливость показывать любопытному люду, стало медленно набрасывать на лик стыдливый свой темную занавеску.

Но людям было не до неба. С каждой минутой, с каждым ударом меча росло преимущество бондов. Все они мечтали убить конунга, рвались к стягу, где стоял окруженный щитами и телохранителями Олаф.

Харальд дрался на правом фланге. Он не пропустил здесь врага. В центре усилили натиск бонды, чуть не прорвались к стягу. Олаф решил отбросить упорных бондов, атакующих в центре, пошел в бой. И враг увидел его лицо и отпрянул назад:

 

Знать, ужас на стражей

Кладов наводили

Княжьи вежды, копий

Остреных острее

Конунгов был Трендам

Страшен взор, сверкавший,

Как у змея. Грозен

Им казался Олаф.

 

Олаф сразил наповал могучим ударом меча Торгейра из Квистстадира. Казалось, яростный порыв его может изменить ход сражения, но поддержать конунга никто не смог: слишком много было воинов врага, со всех сторон обступили они Олафа. В свалке вокруг стяга схватились в жестоком поединке лучшие бойцы враждующих – конунг Норвегии и Турир Собака, известный по всей Скандинавии торговец, боец и проходимец. Конунг нанес Туриру Собаке сильный удар, но даже не рассек его рубашку из оленьей шкуры, изготовленной мастерами финнами:

 

В яви видел щедрый

Вождь: волшба и силы

Финнов ведовские

Турира хранили.

В руках у владыки

Не сек клинок, стала

Сталь тупа, затылка

Пса едва коснувшись.

 

Олаф конунг крикнул Бьёрну:

– Прибей Турира Собаку обухом, раз его железо не берет!

Бьёрн обухом секиры треснул Турира Собаку по голове, но ловким был воином Турир, увернулся он, удар пришелся по плечу. Сильный удар. Но не смертельный. Турир быстро справился с болью и бросился с копьем на Бьёрна. В грудь врага вошло копье – глубоко. Бьёрн охнул, упал и, теряя сознание, дернулся в страхе не за себя, не за жизнь свою быстро угасающую, но за Олафа.

Конунг не заметил удара секиры слева по ноге. То был Торстейтейн Строгала. Он хорошо владел оружием. Он начал дело, ранил Олафа. И тут же пал, сраженный Финном сыном Арне. Дело бондов продолжил Турир Собака – он должен был всюду успеть. Он не мог иначе. Словно бы боясь, чтобы его не опередили, Турир ловким броском – не собачьим, но кошачьим, тигриным – подлетел к конунгу. Конунг уже силы все растерял, он склонил колено к холодному камню, положил рядом тупой свой меч, и стал читать молитву. Сил на большее у него не было. Он Бога просил о помощи. «Спаси и сохрани, Господи, спаси и сохрани. Если захочешь, если захочешь. Дай конунгу силы. Чтобы драться. Чтобы жить». Меч лежал рядом, отупелый, без дела. Мечи не просят пощады. Мечи, проигравшие бой оленьей шкуре, не имеют права на пощаду.

Турир знал, о чем просит Бога конунг Олаф. Может быть, поэтому он так спешил. А вдруг поможет Бог, вдруг сила вольется в изможденное тело! Вдруг меч станет острым, как солнце! Что тогда будет? Смерть будет бондам. Быстрее, Турир, опереди Олафа, опереди молитву.

Удачливое копье его, направленное верной рукой, вошло точно в цель. Чуть ниже кольчуги пришелся удар. В живот.

Еще жив был Бьёрн, не хотел умирать он, надеялся, что Олаф успеет, что Бог поможет. Держал боец жизнь в слабом теле, дышал, глаза не закрывал – смотрел на конунга. А тут Кальв подоспел к Олафу, устремившему взор к пустынному небу. Солнце давно уже сбросило темное одеяло, спряталось за груду холмов, и серым было небо. А Олаф смотрел и смотрел в высь, и шептал что‑то беззвучно, невнятно. Кальв подбежал к нему, резким махом рубанул по шее конунга. И только теперь Бьёрн испустил дух. Чуть раньше своего повелителя. Быть может, поэтому на лице его застывшем пропечаталась легкая тень улыбки. Верным подданным не подобает погибать раньше своего повелителя. Не хорошо это.

Спокойно было и лицо Олафа. Быть может, потому что в самую последнюю минуту жизни, в последний миг общения с Богом он нечто важное познал для себя. И успокоился.

Турир Собака, один из самых ненавистных врагов его, уже после боя, разгромив со своим отрядом не вовремя подоспевших к месту события людей Дага, вернулся к телу Олафа, неуютно скорчившегося на совсем охладевшем камне, уложил его на траву, вытер кровь с лица – удивился. Конунг будто бы спал: так прекрасно было лицо его в отсветах факелов, полыхавших по вечеру над полем боя – огромной, изрезанной овражками, холмами‑кочками поляне, которую словно бы придерживали на крупных ладонях хмурые сопки на западе. Кровь Олафа попала на рану Турира, рана на глазах зажила. Олаф уже не мог мстить своим убийцам. Или не хотел? Быть может, смерть уже примирила его с живыми, даже с врагами. Начались чудеса Олафа. Он излечил раны врага, нанесенные им же самим в жестоком сражении. Он сделал то, что хотел или то, что посоветовал ему сделать Бог? Турир не знал. Чуть позже он покинет Норвегию, родину, сбежит от … себя самого. От чудес Олафа, которого народ и церковь назовут святым. Немного людей за последние две тысячи лет удостоены такой чести, немного. Много добра он сделает, уже святым, людям. И люди будут чтить его, вспоминать добрым словом.

Странные они – люди! Странный они путь выбрали – железный. Поверили они в силу и во всемогущество железа, почему? Неужели железный путь самый легкий, самый надежный, самый простой? Да, видимо, самый простой. Секрет рубашки из оленьей кожи сложен. Железо проще. Даже Турир больше верил в силу железа, чем в крепость оленьей рубашки. Кольчуга, панцирь, меч, орал, замки, запоры… – все железное. А как же меч Олафа затупелый? Ведь он был! Или не был?

Можно, конечно же, не верить в оленью кожу и в другие подобные изобретения пытливого человечества, так спокойнее. Так – вернее. Есть только железо и Бог. Есть люди, которые верят только в железо и Бога. И только эти люди могут побеждать. Даже если они проигрывают иной раз. И только таких людей выбирает история, железных людей, бредущих в поисках побед по своему железному пути к своим железным целям…

Харальд, ее славный избранник, израненный, усталый, чудом спасся в той страшной битве. Рёгнвальд сын Брусси, привел брата Олафа к старому бонду, обитателю лесной глуши. Перепуган был хозяин. С утра тревожно билось его спокойное сердце. Далекий шум бредущих на смерть упрямых людей тревожил его. Потом грай битвы слушал он, волновался из‑за солнца. Слушал ветра дерзкую песнь. В темноте‑то, в лесной глуши, ветер воет страшно, бывалым людям до седых волос не привыкнуть к вою ветра. Потом и солнце объявилось, и ветер угомонился, словно нашкодивший пес. Да только ветер битвы долго не хотел затихать: тянуло от Стикластадира сквозняком упорной рати. Было тревожно бонду. Кто победит? И в той, и в другой армии друзья у него водились. Не сделал он им ничего плохого – только добро. И они не обидели его ни словом гнусным, неправедным, ни делом. Как бьются люди? Сюда в лесную глушь ветер нес лишь звуки боя.

Первой весточкой был Рёгнвальд. Он привез Харальда. Бонд все понял без слов. Он знал секреты лечебных трав, он быстро вылечил юного воина и повелел сыну переправить его на восток в Швецию, где собирались в строгой тайне от врагов Олафа все, кому посчастливилось выжить в страшном сражении.

Сын старого бонда, юноша с норовом, гордился победой соплеменников при Стикластадире. Он догадывался о том, кого ведет по заповедным тропам на восток. И зачем ведет. Он думал, сомневался, переживал. Он не хотел быть врагом бондов, простых тружеников‑крестьян. Справиться в честном поединке с Харальдом ему, храброму человеку, не удалось бы. Но – лес! Сын бонда знал лес не хуже отца. Лес их кормил, одевал, учил. Лес помог бы ему справиться с Харальдом. Брат Олафа это почувствовал в первом же переходе. Шли они по нехоженым, невидимым даже опытному глазу лесным тропам, с горы на гору, с холма на холм, обходили стороной дороги, поселения. Отдыхали в безопасных местах. Молчали. Говорить было не о чем. Говорить не хотели. Думали о вечере, о ночлеге. Юный бонд и юный Харальд.

Вечер пришел неожиданно. Солнце уснуло за сопками, закрыло глаза, лес потемнел. Бонд разжег костер. Харальд смотрел на огонь, на коня своего, стоявшего чуть поодаль, притомившегося вместе с людьми, на коня бонда, тоже уставшего, тоже спокойного. Кони не чувствовали напряжения – напряжения битвы при Стикластадире, которое не развеялось ветром дней по Вселенной, осталось в душах всех норвежцев. И здесь оно держало двух юных людей, волновало их робкие души.

Проводник нервничал. Резкий хруст сухих веток, быстрые струи огня, почти бездымного, бесшумные шаги по мягкой осенней траве, хмурые красные блики в глазах бонда… Он нервничал, не заметить это было трудно, он думал. У него был острый нож. У Харальда были меч и копье…

Костер горел недолго, вскипела вода в медной миске, подвешенной над костром на кривом сучке, воткнутом в землю. Сын бонда бросил в миску травы из своего мешка. От костра остались лишь розовые угольки. Проводник подал напиток Харальду.

– Отец велел поить тебя этим отваром, – сказал он спокойно.

Харальд, обжигая губы, пил терпкую горячую воду, молчал. Ему было пятнадцать лет. Его проводнику – на год‑полтора больше. В открытом поединке, а хоть бы и утром, на этой же поляне, он сразил бы бонда вмиг. Если бы бой был утром.

Сын бонда готовился ко сну чуть в сторонке от костра, под низкими лапами ели.

– Мы будем спать здесь, – голос его был тих, тревожен. – Вдвоем теплее.

У бондов при Стикластадире было большое войско, ополчение, все как на подбор хорошие воины. Сына бонда они не поставили в строй, сил тот еще не набрал, чтобы махать мечом весь день с опытными воинами. Харальд знал об этом. Он хотел лечь под своей елью, их тут хватало. Но бонд спокойно, одним лишь движением головы пригласил его к себе, и сын Сигурда Свиньи почему‑то не отказался, понял, что так будет лучше.

Они лежали, повернувшись друг к другу спинами. Один держал в руке большой острый нож, другой – меч. Они долго не могли уснуть, думали. Уже спины нагрелись, передавая свое тепло, тепло жизни друг другу, а они все думали о чем‑то и молчали, старались не дышать глубоко, не вздыхать глубоко.

Харальд, как ему казалось, уснул позже своего проводника. Бонду так тоже казалось, и, быть может, поэтому спали два юных человека беззаботно и спокойно, крепко сжимая в руках нож и меч. Харальд был еще слаб. Раны, хоть и затянулись, но напоминали о себе даже во сне. Сын Сигурда постанывал, ворочался, отрывался от теплой спины бонда, но через мгновение вновь прижимался к ней.

Так пришло утро.

 

Вторая виса Харальда

 

В Швецию прибыли путники. Там Харальд встретил ярла Рёгнвальда, других друзей, участвовавших в битве при Стикластадире. Они перезимовали здесь, снарядили корабли и отправились дальше на Восток, в Гардарики, где правил конунг Ярицлейв. Совсем недавно он принимал у себя Олафа конунга, когда тот оказался в беде. Харальд надеялся, что и ему конунг русов поможет. Он не ошибся.

Ярицлейв – русы звали его Ярославом Мудрым – поставил его во главе дружины вместе с Эйливом сыном Рёгнвальда, доверял им самые важные ратные дела. А их у конунга русов было немало. Два юных скандинава воевали, не зная усталости, не зная отдыха.

 

С Эйливом давно

Был князь заодно.

Крепили строй

Они боевой.

Взяли в тиски

Вендов полки.

Изведал лях

лихо и страх.

 

Такую вису сочинил скальд Тьодольв о подвигах и походах норвежцев, находившихся на службе у Ярицлейва. С каждой битвой, с каждым походом раскрывался военный талант Харальда. Все ему удавалось, бил он врагов Гардарики, «страны городов», страны русов, несколько лет подряд. Возмужал в боях, окреп, затянулись душевные раны, угасла боль в груди, но то, первое свое, столь трагическое для конунга Олафа, сражение он помнил постоянно.

Но боль появилась другая у Харальда сына Сигурда Свиньи. Опытная в душевных делах Ингигерд, жена Ярицлейва, дочь шведского конунга Олафа, заметила это первой. И удивилась: какие люди, мужчины, странные?! На поле боя не было равных Харальду, мало кто мог сравниться с ним в военном искусстве, в хитроумных уловках, с помощью которых дружина Ярицлейва, ведомая сыном Сигурда, громила врагов. А уж как хорош был Харальд на пирах! Природная гордость, чувство собственного достоинства при любых обстоятельствах, радость очередной удачи, радость за всех – за друзей, за себя, – порождали в его талантливой душе чудесные висы. Не часто он их говорил на пирах. Все реже. Потому что на пирах все чаще стала появляться Елизавета (Эллисив называли ее норвежцы), дочь Ярицлейва и Ингигерд. Одним лишь появлением своим на шумном сборище знатного люда она, не самая яркая, не самая красивая дочь повелителя русов, сразу меняла душевный настрой героя Харальда. Держался он по‑прежнему гордо и независимо, как и подобало победителю. Иной раз поднимался и, вступая в состязание со скальдами, говорил чудесные висы. Собравшиеся восторженно подбадривали Харальда, и никто не замечал волнения души его.

Ингигерд замечала.

Она сказал об этом Ярицлейву. Он не удивился, сказал о дочери своей:

– Она мила. А он суров, он – воин.

Он первым назвал Харальда Суровым, хотя в гордом победителе, молодом воеводе, можно было в те годы увидеть все черты, присущие молодым, удалым и удачливым, кроме, пожалуй, одной: суровым Харальд еще не был.

Суровость приходит с годами. Суровыми люди не рождаются. Жестоким может родить мать сына, случалось такое несчастье с некоторыми матерями мира, но суровыми людей делает время – Харальд суровым еще не был. Впрочем, Ярослава не зря называли Мудрым.

– Он – смелый, – возразила Ингигерд.

– Он – суровый, – упрямо повторил Ярослав и добавил: – Я не против отдать за него Елизавету, но не сейчас. Она еще совсем молода, а он еще не прочно стоит на ногах.

– Они у него крепкие.

– Этого мало.

Ингигерд спорить с супругом не решилась. Еще одна зима минула, лето налетело вихрями дождей. Харальд ходил походом на ляхов, вернулся с победой. Был опять веселый пир.

А на утро Ярицлейв уединился с Харальдом и долго о чем‑то с ним говорил. Жена конунга русов знала, о чем они говорят. Она не знала, что ответит Харальд мужу. Они вышли из дворца на берег хмурого Днепра. Ветер гонял по широкой воде рябь. Дрожали в прохладной воде отражения облаков. Дело шло к осени.

Харальд сказал:

– Я пойду в Миклагард[1].

Они в тот день не заключили между собой никакого договора и даже не поклялись друг другу, не целовали крест. Но уговор между ними был. И нарушать его они не собирались, и лишь время или смерть могли им помешать осуществить задуманное. Елизавета узнала об этом от матери. И обрадовалась. И стала ждать Харальда, как могут ждать только женщины, которых даже собственные отцы называют милыми.

Что в них особенного, что в них притягательного, что манит к милым женщинам мужчин суровых и безалаберных, жестоких и нежных, удачливых и несчастных, – всяких, всяких других? Милые души. Милые души.

Сколько пламенных, страстных слов было сказано разным влюбленным в тот суровый одиннадцатый век! Харальд, покидая Гардарики, задумал сочинить для Эллисив «Висы радости». Но никому об этом не сказал. Даже самой Эллисив. Потому что время радости для вис еще не пришло, потому что судьба часто губит не только заядлых вояк, но и скромных поэтов.

Харальд стоял в ладье, смотрел на холмы удаляющейся столицы Гардарики и молчал. Он сочинял вису радости для милой Эллисив.

 

Византия

 

Византийская империя – государство, возникшее в IV в. при распаде Римской империи в её восточной части и существовавшее до середины XV в.

Первым периодом истории Византийской империи можно назвать историю этого государства в IV – VII вв. С 70-х гг. IV в. Византия вела упорную борьбу с варварами. В 375 г. с вынужденного согласия императора Валента на территории империи (к югу от Дуная) расселились вестготы. В 376 г. они, возмущённые притеснением византийских властей, подняли восстание. В 378 г. объединённые отряды вестготов и части восставшего населения империи наголову разбили армию императора Валента при Адрианополе. С огромным трудом (ценой уступок варварской знати) императору Феодосию удалось подавить в 380 г. восстание. В июле 400 г. варвары едва не завладели Константинополем, и только благодаря вмешательству в борьбу широких слоёв горожан они были изгнаны из города. К концу IV в. с увеличением числа наёмников и федератов произошла варваризация византийской армии; временно за счёт поселений варваров расширились мелкое свободное землевладение и колонат. В то время как Западная Римская империя, переживавшая глубокий кризис, пала под ударами варваров, Византия оказалась экономически и политически более жизнеспособной, что позволило ей устоять под ударами варварских нашествий. В 70—80-х гг. V в. Византия отразила натиск остготов.

В конце V – VI вв. начался экономический подъём, и наметилась некоторая политическая стабилизация Византии. В конце V — начале VI вв. на территории Византии с севера через Дунай начали вторгаться славянские племена (493, 499, 502 гг.). В правление императора Юсти- ниана (527—565 гг.) Византия достигла апогея политического и военного могущества. Основными целями Юстиниана были восстановление единства Римской империи и упрочение власти единого императора. Он вел завоевательные войны, практически, на всех границах державы. Однако завоевания Юстиниана оказались непрочными. В конце VI - VII вв. Византия утратила завоёванные области на Западе (за исключением Южной Италии). В 636—642 гг. арабы завоевали наиболее богатые восточные провинции Византии: Сирию, Палестину, Верхнюю Месопотамию, в 693—698 гг. — её владения в Северной Африке. К концу VI в. территория Византии составляла не более трети державы Юстиниана. С конца VI в. началось заселение Балканского полуострова славянскими племенами. В следующем столетии они расселились на значительной территории Византийской империи (в Мёзии, Фракии, Македонии, Далмации, Истрии, части Греции и даже были переселены в Малую Азию), сохранив свой язык, быт, культуру. Изменился этнический состав населения и в восточной части Малой Азии: появились поселения армян, персов, сирийцев, арабов.

Второй период истории Византии можно ограничить следующим временным интервалом: середина VII — начало XIII вв. В начале этого периода в державе было преимущественно греческое население, а в XI – XII вв. (когда в её состав временно входили славянские земли) — греко-славянское. Несмотря на территориальные потери, Византийская империя оставалась одной из могущественных держав Средиземноморья.

2-я половина. IX – X вв. — период создания в Византии централизованной феодальной монархии с сильной государственной властью, разветвленным бюрократическим аппаратом управления. В это же время начался подъём византийских городов. Развитие ремесла было связано главным образом с возросшим спросом на ремесленные изделия усилившейся византийской феодальной знати и с ростом внешней торговли государства. Расцвету городов содействовала политика императоров (предоставление льгот торгово-ремесленным корпорациям и др.).

Со 2-й половины IX – XI держава ведет постоянные войны с арабами, славянами, позднее — с норманнами. В этот же периодую большую роль во внешней политике Византии стали играть взаимоотношения с Киевской Русью. Со 2-й трети до начала 80-х гг. XI в. Византия переживала период кризиса, государство потрясали «смуты», борьба провинциальных феодалов против столичной знати и чиновничества. Ухудшилось и внешнеполитическое положение империи: византийскому правительству приходилось отражать одновременно натиск печенегов и турок-сельджуков. После разгрома византийской армии войсками сельджуков в 1071 г. при Маназкерте (в Армении) Византия потеряла большую часть Малой Азии. Не менее тяжёлые потери понесла держава и на Западе. К середине XI в. норманны захватили большую часть византийских владений в Южной Италии, в 1071 г. овладели последним опорным пунктом византийцев — г. Бари (в Апулии).

 

Харальд Суровый в Византийской империи

 

Ладьи Харальда – а в них была вся его большая боевая дружина – прибыли в Миклагард, где правила в те годы императрица Зоя Могучая. Ей нужны были сильные воины, ей пришелся по нраву Харальд. Она охотно, и с удовольствием, и с тайной мыслью, и с надеждой женской, приняла его на службу вместе со всеми дружинниками и, кроме того, дала ему других служивших в империи верингов – так называли скандинавских воинов здесь, на стыке двух континентов.

Уже при первой встрече с Харальдом Зоя почувствовала в нем силу. И красота высокого, стройного, светловолосого молодого человека пленила ее в первый же день их знакомства. Но была Зоя повелительницей огромной империи. Она должна была – она умела! – скрывать свои чувства, страсть свою. До поры.

Дружина Харальда – а он стал вскоре любим всеми верингами – была включена в войско Георгия Маниака, получившего приказ плавать по Средиземному морю, нападать на пиратов, корсаров, не давать покоя мусульманам, накрепко вцепившимся в этот благодатный уголок земного шара, мечтавшим расширить здесь свое влияние.

Зоя приняла условия Харальда, разрешила ему отправлять военную добычу на Север, в Гардарики. Ей нужна была сильная дружина и удачливый полководец: очень много врагов объявилось у Византийской империи!

Вождь верингов за несколько лет совершил много походов на суше и на море, одержал восемнадцать побед в больших и малых сражениях, взял восемьдесят городов, не забывая при этом отправлять добычу в страну Русов, на сохранность Ярицлейву. Конунгу Гардарики он доверял. К Византийским вельможам, полководцам и монархам относился с опаской, хотя ничем не выдавал себя.

Однажды, вернувшись после очередного удачного похода в Иерусалим, он повстречал на улице Миклагарда торговца из Скандинавии. Тот рассказал ему о том, что Магнус сын Олафа стал конунгом Норвегии и Дании. Это известие и обрадовало, и встревожило сына Сигурда Свиньи. Ситуация на севере изменилась, и он, законный наследник норвежского престола, оказался не у дел. Харальд решил срочно возвращаться на родину и в тот же вечер сказал об этом Зое. Он был уверен, что императрица расстанется с ним по‑доброму: он так много сделал лично для нее и для империи!

– Сначала верни имущество византийского императора, – сказала холодно Зоя.

– Какое имущество? – удивился Харальд резкой перемене в голосе и в настроении императрицы.

– Которое ты добыл в военных походах, находясь на службе императора, и утаил от него, – Зоя Могучая, женщина волевая, властная, статная, яркая – но уже не первой молодости, – сидела на троне, и взгляд ее не оставлял Харальду ни малейшей надежды.

Она легким движением руки дала понять вождю верингов, что разговор окончен, но он не понял это, воскликнул:

– У нас был договор! Я его выполнил. Я…

Харальд говорил в пустоту. Пустыми были глаза Зои. Он понял, что в дружину верингов он сегодня не вернется, круто развернулся и твердым шагом вышел из зала. Верные веринги, Халльдор и Ульв, дожидались его. По растерянным глазам вождя они все поняли, но императорский дворец охраняли лучшие воины Миклагарда. Вырваться отсюда тройке верингов не было никакой возможности.

Харальд услышал гулкие шаги стражи. Пораженный вероломством могучей Зои, он не стал сопротивляться. Халльдор и Ульв тоже сумели сдержать себя. Они сделали все очень верно, хотя надежд вырваться из лап коварной женщины у них не было никаких. Верингов отвели в темницу. Это была высокая башня без окон, без крыши, с одной крохотной дверью и с небольшой площадкой, куда поднялись сначала по винтовой лестнице, а затем по стремянке пленники, подталкиваемые хорошо откормленными охранниками. Те, спускаясь вниз, захватили с собой стремянку. Веринги остались на крохотном козырьке‑площадке.

Харальд посмотрел на небо и удивился. В ясной далекой синеве уже виднелись две звезды. Халльдор и Ульв переглянулись. Лица, затемненные тенью колодца и быстрым вечером, были спокойны. Но вождь явно нервничал. Взор его блуждал по черной кайме колодца, по стенам, аккуратно выложенным хорошими мастерами, по скрипучим досками балкончика‑площадки – тревогой светились глаза Харальда. Даже быстрая темнота не могла скрыть этого.

Вырваться отсюда нужно было до утра, но он не знал, как это сделать. Веринги, однако, были на удивление спокойны. Казалось, они даже не думали об опасности. Они привыкли к тому, что за них в самых сложных ситуациях думал Харальд. Он приучил их к этому. Казалось, брат Олафа Святого рожден был для того, чтобы в самых тяжелых случаях находить самые неожиданные ходы. Сколько побед он одержал, благодаря своей смекалке? Веринги были спокойны: он что‑нибудь придумает, он должен что‑то придумать, он – Харальд.

 

Восемнадцать песней

Ножен – изничтожен

Был мир – смертоносных

Храбро начал Харальд.

Клюв орлиный кровью,

Князь, ты часто мазал,

Прежде чем зачинщик

Войн домой вернулся.

 

Прочитал негромко вису Тьодольва веринг Ульв, сел на скрипучую доску и, чтобы хоть как‑то развеселить вождя, вспомнил, как несколько лет назад Харальд выиграл жребий у Георгия Маниака.

То было в первом походе, в котором участвовала дружина верингов как самостоятельная боевая единица, но все же подчиненная греку. Харальд, совсем молодой, моментально завоевал почет и уважение у бывалых воинов, чувствовал себя уверено и подчиняться никому не хотел. Веринги слушались его, делали все, как он говорил. Дисциплина в его дружине выгодно отличалась от дисциплины в византийском войске.

Получив приказ, Харальд быстрым маршем привел верингов в указанное место, разбил лагерь, поставил шатры у леса на возвышенности, выставил часовых, повелел воинам готовить ужин. И тут только пожаловал Георгий Маниак со своими полками. Главнокомандующего возмутило поведение вождя верингов – тот выбрал для дружины прекрасное местечко! Грек приказал Харальду перенести свои шатры в низину, заболоченную, неуютную, поросшую кустарником. Веринг наотрез отказался:

– Если бы вы пришли раньше, вам бы и досталось лучшее место.

Уверенность и гордость юного вождя взбесила Маниака. Разгорелся спор. Уступать никто не хотел. Люди чуть было не пустили в ход оружие. Лишь усилиями старых и уважаемых всеми воинов удалось погасить страсти. Воины предложили решить спор с помощью жребия. Харальд охотно согласился. Георгий был недоволен, но спорить не стал, пометил свой жребий.

К нему подбежал Харальд, сказал:

– Дай‑ка, я посмотрю, какую метку ты поставил, чтобы у меня такой же не было.

Греку даже в голову не могло прийти, что веринг подстроил ему ловушку. Он дал ему свой жребий, Харальд посмотрел на метку, начертил (точно такую же!) на своем и бросил его в полу длинного платья старого воина. Георгий с обиженным лицом последовал его примеру. Старый воин вытянул жребий, сказал:

– Те, чей этот жребий, будут первыми занимать любые места, когда бы они не пришли на место.

Харальд выхватил у него жребий, бросил его в море, весело крикнул сопернику:

– Это наш жребий! А твой остался. Посмотри сам, если не веришь.

Судья извлек второй жребий – на нем была метка Георгия… а может быть, и Харальда – точно такая же!

– … Как ловко ты его дурачил! – рассмеялся Ульв. – Он так и не смог тягаться с тобой, ушел в Миклагард, оставил нас в покое. Как воевали мы без него!

Настроение резко изменилось.

Ночь вошла в свои права, ненадолго уравняла в правах спящих: во сне людям нечего делить, во сне им никакие права не нужны – только сон. У кого интереснее сон, тот и прожил ночь счастливее. Кому‑то, правда, по ночам не везет – стражникам, узникам, всем, кто не спит. Но их не так много. Спящих – гораздо больше. Ночь приходит для спящих. Зажглись над башней все звезды, развеселились, подслушивая военные байки трех узников‑верингов. Разные были байки, но все заканчивались одним и тем же возгласом Ульва или Халльдора, человека в общем‑то спокойного:

– Как ловко ты их одурачил!

Харальд, если верить этим рассказам, взял восемьдесят городов: очень хороший результат для любого полководца! Часто в боях выручал верингов Халльдор, боец бесстрашный, сильный, для которого, казалось, не существовало слова «усталость». Много выиграли сражений веринги за несколько лет. Вспоминать бы и вспоминать. Но только не здесь, в темнице, в каменном колодце.

Первым умолк‑загрустил Ульв, за ним и храбрый Халльдор. Они вспомнили еще об одной победе, но говорить о ней не стали. Они боялись ее – особенно сейчас. Она могла их убить.

Харальд пришел однажды вечером в казармы строгий. Веринги по его приказу быстро надели кольчуги, взяли оружие, пошли за ним без слов. Он знает, что делает. Он всегда все делал правильно. Они ворвались во дворец, справились со стражей, схватили императора Михаила и по приказу Зои, которую тот недавно свергнул с престола, выкололи ему глаза. Веринги – надежные и верные исполнители – помогли Зое Могучей в самую тяжелую минуту ее жизни. И теперь они молчали, вспомнив эту страшную, непредсказуемую женщину, повелительницу огромной державы.

Кроме смерти от нее им было ждать нечего.

Ходили слухи, будто императрица влюблена в Харальда, много раз он оставался до утра во дворце, а его дружинники коротали ночи у ворот в ожидании вождя. Харальд на эту тему ни с кем не разговаривал – не с кем было говорить ему на эту тему.

– Тихо как! – вдруг молвил Ульв. – Все уснули.

– Звезды не спят, горят, – сказал Халльдор. – Смотрят на землю.

– Думаешь, они нас видят? – зачем‑то спросил Ульв, может быть, просто волнуясь.

– Они видят все.

В башне стало совсем грустно. Харальд стоя, а его друзья сидя, смотрели на тихие звезды и думали о том, что совсем скоро они улетят в дневную высь, позабудут о Земле и ее обитателях, счастливых и несчастных, и сюда, в темницу, придут палачи.

Вдруг звезды странно зашуршали, зашушукались, то ли ветром встревоженные, то ли подгоняемые утром, то ли по звездной какой‑то прихоти. Шорох звезд, упрямый шорох звезд слушали веринги, зачарованно подняв головы, мечтая, как еще ни разу в жизни не мечтали, чтобы шорох этот не прекращался, чтобы не спугнула его никакая собака, ни один человек.

На секунду шорох затих, звезды словно совещались о чем‑то. Посовещавшись, приняли решение, и одна из них сбросила людям в башне без крыши веревку.

Раздумывать было некогда. Утро вот‑вот могло вспугнуть людей и звезды.

– Харальд, ты первый! – никогда еще Ульв не приказывал.

– А вдруг ловушка! – ужаснулся бесстрашный Халльдор.

– Это не ловушка, – твердо сказал Харальд, но первым послал наверх Халльдора.

Они выбрались по веревке на волю, сказали нежданным своим спасителям: «Да хранит вас Бог!» и побежали к казармам, где в полной боевой готовности ожидали их веринги, предупрежденные все теми же спасителями.

Ночь еще держала мир в сонной неге, когда дружина Харальда отправилась к пристани. Вождь с группой верингов свернул в сторону. Воины ворвались в богатый дом, без труда сняли стражу. Харальд зло крикнул греку, уже связанному, с яркой ссадиной на левой щеке:

– Где Мария?

– Там, в спальне. На втором этаже.

Люди кинулись наверх. Топот крепких ног не разбудил знатную даму, племянницу Зои, и ее служанку. Они только что пришли из дворца, где племянница имела неприятный разговор с императрицей. Зоя Могучая давно мечтала не просто оставить у себя на службе удачливого северянина, светловолосого красавца, но привязать его к себе, опутать паутиной бытовых дел и обязанностей. Харальд избежал все расставляемые ею ловушки. У Зои осталась только Мария. Императрица понимала, что брак ее племянницы с вождем верингов одобрят далеко не все в Константинополе, но ей нужен был верный веринг. До вчерашнего вечера, когда тот с непреклонностью северянина сказал:

– Я должен ехать на родину.

Арестовав его, она вызвала к себе племянницу, которая по доброте юной души не только поверила во все, что говорила ей раньше «ласковая тетушка» о славном Харальде воине, но и успела влюбиться в него. И вдруг Зоя резко изменилась. Она сказала:

– Ты не могла его очаровать. Он должен умереть. Он враг греков.

Мария ничего не понимала в государственных делах, для ума ее девичьего слишком сложна была логика императрицы. У влюбленных юных девиц, тем более из знатных семей, своя странная логика, неподвластная, непонятная логике повелителей.

– Но почему, тетушка? – со слезами на глазах спросила Мария. – Если он не хочет жениться на мне, зачем его убивать? Разве…

– Не реви! – сказала Зоя и, сжалившись над юной душой, подарила Марии большую золотую брошь, перевела разговор на другую тему. Девушке даже показалось, что с Харальдом все уладится. Спала она в ту ночь беззаботно.

Разбудил ее дерзкий голос вождя верингов:

– Вставай! Одевайся!

Недовольный Харальд торопил служанку:

– Быстрее! Помогай ей одеться, чего стоишь, как валун у дороги! Не нужно вещей!

Грозный голос веринга подействовал на женщин. Через несколько минут Мария выбежала из дома. Ее подкинули на коня. Веринги поспешили к пристани. Там две галеры готовы были к отплытию. Мария все еще не могла понять, полусонная, что происходит, радоваться ей или плакать. Вот уже она на галере, вот и солнце, еще невидимое, разогнало тьму земную, растворило в небе звезды. Галеры отчалили от пристани. К Золотому Рогу держали они курс. Прохладные струи морского ветра напрягали паруса, напряженно работали весла. Злые лица верингов были обращены вперед. Харальд зычным голосом отдавал команды.

Галеры быстро летели к железным цепям, которые преграждали путь всем, кто по недоброй воле пытался ворваться в Константинополь, либо выйти из столицы империи без разрешения на то императора.

Цепи железные – последняя надежда Зои. Она уже знала о дерзком побеге верингов и спокойно ожидала финала этой печальной для Харальда истории. Много битв выиграл он, много взял городов. Но с Зоей Могучей ему не совладать.

– Гребцам налечь на весла! – командовал вождь. – Остальным перебежать на корму. Полный ход. Быстрее. Не жалейте весел! Не жалейте рук своих! Родина ждет нас, веринги!

Галеры, задрав носы, мчались на железные цепи. Мария смотрела на Харальда и восторгалась этим сильным человеком, который – она теперь это поняла! – никогда не будет ее мужем, а он в упоении битвы – последней своей битвы здесь, на Юге – не замечал ни восторженных глаз Марии (она в этот миг была удивительно хороша!), ни внимательных взоров верингов, готовых исполнить с точностью до мгновения приказ вождя. Галеры с влажным скрежетом железа о дерево взлетели на цепи. И крикнул Харальд:

– Всем вперед, на нос! Гребцам налечь на весла!

Люди бросились вперед, на нос скрипевших от дикого напряжения галер. Первая из них, где стоял на носу Харальд, медленно, с надрывом, сползла с цепи в воду по ту сторону Константинополя, гребцы на радостях сделали несколько мощных махов, ветер рванул паруса, и в этот миг раздался ужасный звук. Там, на второй галере, железная цепь оказалась сильнее дерева, сильнее людей. Сочный, рванувшийся в небо хруст досок, яростное человеческое «Аа‑а!», плеск угрюмой волны, удары собственных сердец, – все смешалось в единый гибельный звук: вторая галера, зависнув на цепи, не выдержала, надломилась, раскололась пополам и двумя половинками нырнула быстро в воду.

На галере Харальда лишь дрогнули сердца верингов, но даже пожалеть друзей своих, с которыми прошли они тысячи миль на суше и на море, было некогда. Все зачарованно смотрели на вождя. Он остервенелым голосом давал команды, как обычно – в бою. И они верили, что он победит:

– Всем по местам. Гребцам работать! Мы вырвемся из лап этой коварной Зои. Родина ждет нас!

«А кто ждет меня и что ждет меня?» – думала Мария с ужасом, потому что в эти напряженные минуты битвы верингов с железными цепями она вдруг поняла главное: такие люди не могут любить. Они могут только воевать, проигрывать или выигрывать. Победа – вот смысл жизни этих людей. И Мария – она только сейчас поняла это – им нужна была, как последнее, крайнее средство, последнее. Если бы дерзкий побег Харальду не удался, он попытался бы обменять Марию на собственную жизнь.

Это поняла несчастная пленница, не решаясь задать себе самой вопрос: «Но что же будет дальше? Что будет со мной?!»

Галера верингов неслась по волнам спокойного моря, столь же быстро спадало с лиц воинов напряжение. Они победили. Но и Зоя проиграла не так уж много, если вспомнить все сделанное для империи и для нее лично дружиной Харальда, своими дерзкими походами заметно ослабившими многих врагов византийской державы. Проиграла в этой схватке лишь Мария. Она смотрела на гордого победителя и ненавидела его, как совсем недавно, еще прошедшей ночью, она его любила, не сознаваясь в этом никому.

Харальд, не обращая на нее никакого внимания, почувствовал наконец, что веринги вырвались‑таки из пут Зои, и отдал приказ повернуть к берегу. Халльдор и Ульв удивились: что задумал вождь? Но перечить ему никто не думал.

Галера подошла к берегу, Харальд подозвал к себе надежных людей, дал им денег, повелел доставить Марию в целости и сохранности во дворец, добавил, ободряя их: «Она не сделает вам ничего худого. Она любит Марию». Веринги поверили ему. Мария молча сошла в лодку со своими провожатыми, мягко захлопали весла.

Харальд уже отдавал другие приказы. О Марии, о Зое, о других приключениях на юге Европы, в Малой Азии, в Средиземном море он тут же забыл, как забывают герои о том, что уже никогда не пригодится им в их великих делах. Мария, однако, вспоминала эту историю всю жизнь, может быть, потому что других подобных злоключений с ней не случалось, а, может быть, по иной причине, о которой впечатлительные, пугливые женщины стараются вслух не говорить.

И еще одна женщина вспоминала Харальда долго‑долго. Спасительница его. Она встречалась с ним всего два раза в жизни. Первый раз – в тот день, когда дружина Харальда возвратилась из очередного похода в Сицилию. В порту верингов (а в их войске было много греков, жителей столицы Византийской империи) встречали обитатели Константинополя: женщины, дети, старики, родственники тех воинов, кто перешел в дружину скандинавов после того, как Георгий Маниак покинул Харальда. Потери в том походе были небольшие, добыча – огромная.

На берегу к вождю верингов подошла невысокая женщина. Она назвала имя своего мужа. Харальд сказал:

– Он погиб, – и добавил: – он хорошо сражался, не раз выручал нас в трудных переделках, – и вспомнил предсмертные слова воина, его просьбу, – ты получишь его долю добычи. И я тебе дам столько, чтобы ты вылечила сына. Я пришлю к тебе хорошего врача.

Харальд не разбрасывался словами. Он отдал женщине все, что причиталось, добавил ей из своей доли много денег, отправил в тот же вечер к ней хорошего врача из скандинавов. Врач вылечил сына. Женщина не забыла это.

В тот вечер, когда арестованных во дворце вели в темницу, она с двумя слугами возвращалась с базара. Увидев верингов, женщина поспешила домой. Не доверяя даже верным слугам, она сама решила спасти Харальда, повелела слугам смастерить длинную лестницу. Отчаянный был план! Но он удался смелой женщине. Охранники уснули прямо перед дверью в башню, уверенные, что сбежать из темницы невозможно. Женщина выбрала точный момент – за час до рассвета, когда сон даже у охранников очень крепок, повелела слугам нести к башне лестницу, сама пошла с ними. С противоположной от двери стороны установили греки лестницу… Узники выбрались на волю, женщина со своими людьми растворилась в лабиринте улиц ночного огромного города, и теперь, когда галера Харальда вышла в открытое море, вождь верингов вспомнил с благодарностью эту женщину и вздохнул неосторожно.

– О чем печалишься, Харальд? – спросил Ульв удивленно. – Все хорошо, ты опять победил.

– Я рад, что ей удалось нас спасти, – ответ вождя был неожиданным.

– Как ее зовут, кто она?

– Она жена грека, погибшего в Сицилии. Больше я о ней не знаю ничего. – Харальд глянул Ульву в глаза, сказал задумчиво: – Он погиб, чтобы нас спасти. Она спасла нас, отблагодарив за сына. Как странно устроена жизнь.

– Мы скоро будем у Ярицлейва. Ты забудешь все печальное.

– Это так, Ульв, – улыбнулся Харальд, и вскоре он, зачарованный предстоящей встречей с Ярицлейвом, его дочерью Эллисив, стал сочинять «Висы радости».

 

… Галера Харальда вошла в устье Днепра и поплыла вверх по течению. Все враги остались позади. Здесь, в степи, в эти годы было относительно спокойно. Пацинаки (Пачинакиты, печенеги), гроза купцов и небольших русских южных городов, покидали степь, уступая место племенам половцев, надвигавшихся на Северное Причерноморье из‑за Оары. Смена хозяев степи. Что она даст народам Европы? Харальд об этом не думал – степь была слишком далека от его родины, чтобы сейчас думать о половцах, пацинаках. Он знал наверняка, что больше служить Ярицлейву – никому вообще – не будет. Долгими часами он стоял на носу быстроходного судна, в голове кружились строки вис, он чувствовал себя счастливым.

В последние дни похода он не думал о родине своей, Норвегии. Харальд был человеком дела, тактиком жизни, тактиком боя. Такие люди не просчитывают наперед несколько ходов (лет своих лично, друзей, близких, соотечественников). Таким людям, тактикам, хорошо живется, счастливо. Победы их радуют, поражения, если огорчают, то не надолго, потому что поражения у тактиков нечасты, а смерть для них настолько неожиданна, что им даже некогда бывает пожалеть себя, свою жизнь, непросчитанную, составленную из целого ряда событий, как правило, бурных, быстролетных.

Пока Харальд думал лишь о встрече с Ярицлейвом и Эллисив. Встречи этой он не боялся. Он был сильным человеком. Он одержал столько побед, что даже самые великие и удачливые полководцы всех времен и эпох позавидовали бы ему. Недаром в императорском дворце его часто сравнивали с Велизарием и Нарсесом, не зря коварная Зоя мечтала пристегнуть его к своему престолу. Харальд был сильный и молодой. Он не боялся встречи с Ярицлейвом. Он не боялся встречи с Эллисив – он сочинял ей «Висы радости».

Но… почему поэты пишут стихи любимым своим? Потому что они боятся! Потому что все влюбленные, кем бы они не были, пугливы, как голуби. На полях битв и сражений они могут проявлять чудеса героизма, но перед встречей с любимой они становятся похожими на одуванчики, подрагивающие от каждого, даже легкого, дуновения майского ветра в страхе за хрупкие надежды свои.

Два верных веринга, Халльдор и Ульв, старались всегда быть рядом с вождем, будто бы не доверяли они ни спокойствию ранней осени, неспешно колыхающей звонкие травы по обе стороны Днепра, ни той удаче, которая выпала им, когда целой и невредимой скользнула с железной цепи их галера под убийственный хруст второго корабля, ни задумчивому настроению Харальда, ни тишине в степи.

Иногда вечерами, у костров, Халльдор пытался узнать о том, что будет делать на родине Харальд. Тот скупо отвечал:

– Возьму наследство, которое причитается мне.

– Значит, битва? – задавал следующий вопрос воин.

Высокий, крепкий, сильный, он внешне чем‑то напоминал Харальда, но только внешне. Халльдор был удивительно спокойным, уравновешенным человеком. Скупой на слова, он так же строго относился ко всем излишествам, которые мутили головы соратникам и самому Харальду. А еще Халльдор имел свое мнение, отстаивал его резкими, упрямыми, а то и вызывающими фразами. Это, чисто спартанское качество, свойственное, впрочем, многим народам, в том числе и норвежцам, раздражало Харальда. Ульв часто вставал между ними, гасил огонь страстей. Но однажды спор все‑таки разгорелся.

– Я лишь возьму свое, – сказал вождь верингов.

– Норвегия воюет со всеми и сама с собой уже две сотни лет, – Халльдор никогда не говорил так, но тему он заявил слишком серьезную, чтобы она могла погаснуть сама собой или с помощью Ульва.

Харальд забыл о «Висах радости» и неожиданно резко вскрикнул:

– Да, война – дело мужчин! Вспомни, как жили наши предки до похода на остров Линдисфарне! Земля и море не могли накормить детей наших предков, и они вынуждены были бросать младенцев на копья, чтобы…

– Старый скальд – я был совсем ребенком – рассказал мне про остров Линдисфарне, – перебил вождя Халльдор, но сын Сигурда Свиньи, единоутробный брат Олафа Святого, не мог не договорить своей мысли:

– У них даже религия, оправдывала это! Оправдывала убийство собственных детей!

– То было в июне, – неожиданно громко сказал Ульв. – Наши предки сели на корабли и поплыли на запад. То было в июне 783 года…

Харальд тоже молча слушал рассказ о набеге «людей Севера» на остров Линдисфарн, его взор блуждал по некрутым волнам Днепра, и казалось, вождь не вникает в то, о чем со спокойствием орла, но с глубоким внутренним напряжением говорил Халльдор.

– Зачем ты вспомнил старые времена? – спросил наконец сын Сигурда Свиньи. Он хотел спросить: «Зачем ты вспомнил старый спор?»

Халльдор понял его и ответил:

– Каждый живет так, как он хочет. И не надо ему мешать.

– Но викинги тоже хотели жить так, как им хочется! – не сдержался вождь. – Их нельзя винить в том, что они решили с оружием в руках добиться этого права. Нельзя винить сильных только за то, что они сильные.

– Они ничего не добились. Они посеяли ветер войн. Уже более двух больших сотен лет войны бушуют в Европе.

– Да! – Харальд явно проигрывал Халльдору в сдержанности. – И нормандцы теперь живут по всей Европе, они сдерживали натиск мусульман на Европу. Разве это плохо?

– Мои предки, мирные, свободные люди, жили в Норвегии, в свободной стране. Никому до похода викингов на остров Линдисфарне не приходило в голову воевать с норвежцами. Викинги подняли ветер.

– Я это уже слышал.

– Буря бед обрушилась на Норвегию.

– Беды были в другом. Наши предки не хотели объединяться под властью одного короля.

– У нас разные предки. Разве плохо жили мы до того, как твой предок Харальд Прекрасноволосый решил создать в Норвегии единое государство, подчиненное одному королю? Мы жили хорошо. Мы не хотели жить иначе. Поэтому мои предки покинули родину и уплыли в далекую Исландию. Там мы жили по законам предков, там…

– Но если бы Харальд Прекрасноволосый не начал объединение страны, то Норвегию мог бы захватить любой конунг!

– Это не так! – твердо возразил Халльдор и добавил: – Бонды, обыкновенные крестьяне, не раз доказывали это. Они в битве при Стикластадире…

– Не надо об этом.

– Хорошо. Но свободного человека победить невозможно, если он сам этого не захочет.

– Ты не прав! Бонды при Стикластадире победили… самих себя.

Ульв, слушая спор друзей, судорожно искал способ угомонить двух упрямцев, сбить огонь страсти. Несколько раз он пытался перевести разговор на другую тему, не получалось. Ульв нервничал. Не первый раз спорят Харальд и Халльдор – оба неуступчивые, но очень уважающие друг друга.

– Кнут Могучий, конунг Дании, Англии, Шотландии, Швеции, стал и конунгом Норвегии после гибели Олафа. Ты это знаешь, зачем говорить неправду? Был бы исход битвы в пользу Олафа, Норвегией бы не правил иноземец.

– Я говорю, что свободного человека невозможно покорить. Я говорю истинно.

– Пока на земле есть необитаемые острова, куда можно сбежать из родной страны.

– За свободой можно убежать даже на необитаемый остров.

– Твоя свобода малого стоит. Своим бегством вы ослабили родину.

– Своими войнами и походами вы ослабили родину.

– Нет. Так не говорят мужчины. Магнус сын Олафа Святого доказал, что норвежцы сейчас сильны, как никогда раньше. А сила сама не приходит.

– И поэтому ты так стремишься на родину? Ты хочешь усилить ее? Чтобы – воевать?

Бедный добрый Ульв понял, что если он сейчас не прекратит перебранку, то беды не миновать.

– Смотрите! – крикнул он, указывая на левый берег Днепра.

Там, чуть в отдалении, в устье небольшого притока, стояло поселение, окруженное с трех сторон водой. К реке вела вьюнок‑тропа, петлявшая по бугристому склону холма, слегка уже побуревшему, посеревшему. По тропе шли в цветастых одеяниях девушки. Просто так шли. Просто – к воде. Ладья Харальда проплывала мимо. Девушки остановились, не зная, что делать: то ли помахать людям в ладье руками, то ли бежать домой.

– Что ты там увидел, Ульв? – удивленно спросил Халльдор, недовольный тем, что ему в который уж раз не удалось закончить спор.

– Как они похожи на наших девушек! – воскликнул Ульв и, не дожидаясь, когда спорщики поймут, в чем дело, зачем он все это придумал – мало ли девушек гуляет по белу свету! – он стал громко читать не свою вису, но древнюю балладу скандинавскую о Хавборе и Сигне.

Ульв нашел верное слово. Все, кто слышали балладу, одобрительно зашумели, стали просить скальда прочитать свои собственные висы. А Харальд негромко сказал:

– Ты, Халльдор, очень похож на моих братьев. Но я их люблю.

Халльдор промолчал. Ульв улыбнулся, вздохнул. Небо на востоке стало медленно отдаляться, темнея. На север плыла галера Харальда, в столицу Гардарики, где правил конунг Ярицлейв.

 

Возвращение Харальда

 

Конунг Ярицлейв выполнил все условия договора: он выдал дочь Эллисив замуж за вождя верингов (здесь их называли варягами), сохранил все богатства Харальда, выделил богатое приданое. И пир был на свадьбе.

И всю зиму дружина Харальда отдыхала, пировала, воины радовались зиме и снегу, нескончаемому веселью, щедрому гостеприимству. Хорошо – отдыхать, веселиться, не думать ни о чем – хорошо.

Несколько лет назад, еще до битвы при Стикластадире, Ярицлейв предлагал гостившему у него Олафу богатые земли в своей стране. Конунг Норвегии, проигравший войну Кнуту Могучему и вынужденный бежать из родной страны, не принял дар, не остался в стране Ярицлейва, отправился в Норвегию и погиб там в жестокой битве.

Харальду, своему зятю, Ярицлейв даже не пытался предлагать что‑либо подобное. Он знал, что юного вождя – победителя – ждут великие дела. Он так же знал, что Харальд ни за что на свете не останется в Гардарики, в любой другой стране. Он рвался на родину. Конунг Гардарики рассказал ему о сложившейся на Варяжском[2] море положении после смерти Кнута Могучего.

Последний разговор между ними состоялся весной, еще неровной на тепло и холод, когда корабли Харальда готовы были к отплытию на Запад.

– Тебе будет трудно осуществить задуманное, – сказал Ярицлейв. – Магнуса не зря назвали Добрым. У него много союзников и в Дании, и в Норвегии, и в Швеции, и даже в Англии. Помни об этом.

– Шведский конунг Свейн сын Ульва не союзник Магнусу, ты же сам говорил, – упрямо ответил Харальд, не желая понять главную мысль тестя.

– Я говорю о Магнусе Добром, – повторил Ярицлейв.

– Если он не отдаст мою долю наследства, я буду воевать с ним. Я бил сильных, злых и добрых. Магнус не сильнее и не добрее их.

– На поле сражения. Но у него другая сила. Его прозвал добрым твой народ.

Ярицлейв посмотрел на Харальда, умолк, словно бы вспоминая о чем‑то, не менее важном, чем все обсуждаемые ими проблемы. Красавец‑воин стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу. Светлые волосы до плеч теребил весенний ветер; глаза нетерпеливо, но несуетно осматривали знакомые пейзажи, знатных и простых людей, собравшихся проводить в далекий путь гостя и его жену Эллисив, воинов Харальда.

Харальд долго ждал этого часа, торопил время. Зима была веселая, бурная, гуленная. Ярицлейв и его жена Ингигерд сделали все, чтобы молодые не замечали времени, чтобы эта

светлая морозная зима в Гардарики оставила у них в памяти только доброе, радостное. И вот настал час расставания. Последние минуты. Харальд изменился в лице, мягче стал его неспокойный взгляд. Он сказал:

– С добрыми воевать труднее, ты прав… – и, наконец, сменил тему. – Я буду беречь Эллисив, как ты берег верность мне, нашему договору. В этом мире я таких верных людей не встречал. Будь спокоен за дочь свою. Она – моя жена.

– Мир большой, – вставил Ярицлейв, и в голосе его стало больше покоя, меньше тревоги.

Но когда корабли Харальда отплыли от берега, когда через несколько долгих минут исчезли они за мягким поворотом реки, конунг русов сказал жене:

– Трудный он выбрал путь.

И вздохнул, не скрывая печали и чисто стариковского недоверия к делам и мечтам молодых.

– А ты говорил, что он – суровый, – вспомнила давнишний спор Ингигерд, но муж не стал ей отвечать, даже не вздохнул от раздражения, будто бы не слышал ее реплики: лишь глянул он на жену свою голубоглазую и сказал ровным голосом мудреца:

– Пора домой. Ветер свеж.

То было в Альдейгьюборге[3]. Корабли Харальда взяли курс на запад, в Швецию, в Сигтуну.

Быстрый ветер не спорил с волной – кто сильней? – не тревожил глубины морские, не трепал паруса, гнал, гнал на запад корабли Харальда, победителя, истосковавшегося, как и вся его дружина, по родной земле, по суровой красоте северного края, по причудливым извивам берегов, по тихой воде фьордов, куда тянется душа любого скандинава, потому что здесь, во фьордах, так затейливо и грустно соприкасаются две частицы одной души: морской и земной. Душа, душа! Она увлекала людей в мир мечтаний и грез, и творили они, люди фьордов, мир троллей и эльфов, привидений и водяных, русалок и карликов, колдунов и валькирий, оборотней… Душа, душа! Ее так трудно описать миром слов, линий, фигур, даже самых изощренных, сложных. Но она манит, она зовет к себе, она требует: познай меня; познав, облегчишь себе путь. Эта странная логика (в ней есть печать лукавства) с запредельных времен очаровывала человека, он познавал, он искал способы и средства познания и фиксации познания – самопознания. Он нашел их здесь, в стране фьордов, – в самых удивительных фантастических образах. Вот – оборотень. Что это такое? Это – одна из граней души человеческой. Утром он человек, нежный, как вода в жаркий полдень, днем он суров в трудах и заботах, вечером… он какой‑то другой, ночью он может быть волком. Ночь для души – вершина самопознания. Не та ночь, когда солнце спать улеглось в своей опочивальне за мягким овалом гор на западе, когда люд, подчинясь законам солнца, закрывает, усталый, глаза в своих дворцах, домах, избушках и землянках, а та ночь, которая, растревожив беспрерывной чередой дел и бед, забот и споров род человеческий, предоставляет людям искусительную возможность доброму потребовать добро свое, слабому стать берсерком, сильному – взять в руки меч, злому – прилечь на плечо верной подруги и разрыдаться, нежному – топить в море крови таких же, как и он… Ночь души.

Отсюда, из страны фьордов, жестким веером расходилась по странам Европы, Азии, Африки, Америки волна войн. Здесь же бил неповторимо чудесный источник поэтического вдохновения, источник мыслей, чувств, звуков…

 

Счастлив славой, вывел

Ты струг с красным грузом,

Вез казну златую,

Харальд князь из Гардов.

Ветер клонил студеный

Коней рой. В Сигтуну

По свирепым тропам

Выдр спешил ты, княже.

 

Сказал вису Валгард с Поля, скальд, когда корабли Харальда, словно почувствовав резными своими носами близость земли, устремились к берегам Швеции.

Чудо Олафа Святого. Магнус Добрый

 

Магнус сын Олафа Святого был серьезным соперником Харальда в борьбе за власть. По многим причинам.

Он начал свой нелегкий поход к власти, как и несколько лет спустя его будущий соперник, из Альдейгьюборга в 1035 г., из того же дома, гостеприимного для норвежцев. К этому времени положение дел в Норвегии резко изменилось. Бонды, сражавшиеся в битве при Стикластадире против Олафа конунга за свою свободу, победив, получили в конунги Свейна сына Кнута Могучего и Альфивы. Бонды были рады. Теперь их никто не будет притеснять, навязывать христианство, облагать налогами, требовать в войско конунга молодых парней. Так думали радостные бонды… до первых законов нового повелителя, а, вернее сказать, его матери Альфивы, по сути дела правившей Норвегией из‑за малолетства сына.

Альфива, женщина суровая, распоряжалась страной и ее народом как своей собственностью при полном попустительстве и даже поддержке Кнута Датского, уже старого, больного, не решавшегося покидать Англию даже по важным государственным делам. Когда‑то бондам не понравилась жесткая политика Олафа, пытавшегося крепкой рукой объединить страну. Теперь многие бонды да и другие слои населения поняли, что Кнут Могучий их попросту говоря одурачил, обхитрил, раздувая всеми силами пожар распри, поддерживая словом и делом тех, кто привел страну Норвегию и ее лучших воинов на поле при Стикластадире. Конунг Дании оказался единственным победителем в той битве, хотя его воинов сражалось против Олафа совсем мало. Так загребают жар чужими руками хитрые люди. Иногда, правда, таких людей называют почему‑то мудрыми.

Так же обманываются доверчивые люди.

Уже через несколько месяцев после прихода к власти Свейна народ Норвегии понял свою ошибку. Она была несмертельной для сильного народа. У сильных народов есть такая черта: ошибаться и, ошибаясь, искать верные решения самых путанных задач. Конечно же, куда проще, легче и безболезненнее учиться на чужих ошибках. Но такое даже в истории самых жизнеспособных народов случалось крайне редко. Хоть бы на своих ошибках поучиться – и то польза превеликая.

Норвежцы ошибку свою поняли. И заговорили они о чудесах Олафа, назвали погибшего конунга Святым. В сагах и преданиях приводится много чудес, которые начались сразу же после битвы, когда его кровь излечила рану Турира Собаки, одного из самых непримиримых врагов конунга. Много‑много было зафиксировано чудес – нельзя сомневаться в их истинности, нельзя со скептической миной грубого материалиста‑наукообраза отвергать все, бережно собранное и сохраненное памятью народа, душою народа, хотя бы потому, что люди не так глупы, как это может показаться на первый взгляд.

И бонды, и простые рыбаки, и богатые купцы, и воины, и знатный люд Норвегии – все прекрасно понимали: чудо свершилось. Главное чудо, которое содеял Олаф Святой, свершилось: люди поверили в дело его! Они не стали каяться и принародно бить самих себя в грудь – какие мы нехорошие. Эта манерность – удел других веков и иных стран. Норвежцы были далеки от показной жалости. Они были народом сильным. Они готовились к жестокой борьбе против датчан, захвативших в управлении страной практически все ключевые позиции.

Начиналось, как всегда в подобных случаях, с малого. Но уже через три года норвежцы осмелели, вновь почувствовали силу. Даже Кальв сын Арне, один из самых яростных противников Олафа Святого, теперь в открытую отказывался исполнять приказания конунга Свейна…

Это знали Ярицлейв и Магнус. Знали они и о том, что держава Кнута Могучего, больного, может в любую минуту рассыпаться, как только не станет ее основателя и создателя – Кнута Датского.

Магнус прибыл в Швецию, в Сигтуну. Астрид, бывшая жена Олафа, теперь жена конунга Швеции Эмунда, поддержала пасынка, страстным словом и напором, авторитетом убедила знатных людей и воинов участвовать в походе Магнуса в Норвегию. Не всех убедила. Но… повезло тем, кто, забыв неудачу Олафа Святого, пошли за его сыном!

Конунг Свейн, узнав о приготовлениях Магнуса, так и не смог собрать войско для войны с ним. Со своей небольшой дружиной, состоявшей полностью из датчан, он не решился давать сражения и покинул Норвегию, уплыл в Данию к брату Хардакнуту.

Сыновья Кнута Могучего могучими уже не были – так природа порешила, а с ней не поспоришь. Братья поделили между собой Данию, даже не помышляя о большем.

И той же осенью пришла для них грустная весть из Англии о смерти повелителя Датской Державы. А еще через несколько месяцев умер Свейн сын Альфивы. То ли болезни погубили его, молодого, то ли тоска по отцу.

Для Хардакнута настали тяжелые времена. В Англии был провозглашен конунгом Харальд сын Кнута. Он не вмешивался в дела брата, своих проблем хватало: англичанам надоели чужеземные повелители, они стали проявлять строптивость.

Магнус тем временем быстро приобрел уважение у норвежцев, собрал ополчение. Хардакнут сын Кнута тоже собрал свое войско. Решающее сражение между ними должно было состояться в долине реки Эльв.

Норвежцы и датчане прибыли на место предстоящей битвы. Сильные, много повидавшие на своем веку воины. Опытные в делах мирных и военных лендрманы, военачальники. И два совсем юных конунга. Не так давно вышли они из детского возраста со всеми его играми. О, детство! У будущих конунгов оно сложилось по‑разному, но и тот, и другой еще три‑четыре года назад даже не догадывались, как много проблем им придется скоро решать, как много людей будут кружиться вокруг них с подсказками и советами, просьбами и предложениями… Войска построились в боевом порядке на большом поле у реки Эльв, осталось только дать приказ и начать битву. В эти томительные минуты и Хардакнут, и Магнус убедились, как трудно быть взрослыми, как странен и нелогичен и даже смешон мир взрослых.

Войска стояли, готовые к битве. Сверкали наконечники копий, мечи, горели глаза воинов, – надо биться.

Но еще ранним утром началась и до сих пор не была окончена не совсем понятная для чистых детских умов игра в переговоры. Датские лендрманы посылали своих людей в войско норвежское, норвежские – в датское. И те, и другие послы первым делом старались отыскать в стане противника близких и родных (сделать это было нетрудно!), обменивались на глазах у всех добрыми приветствиями, подходили к конунгам и… пытались их, меньше всего повинных в разгоревшейся войне, примирить. Хардакнут и Магнус внимательно слушали послов, удивлялись странностям взрослой жизни, войска стояли молчаливо на поле боя, солнце гуляло по небу, конунги думали. Наконец Магнус сказал:

– А почему бы нам лично не переговорить с конунгом Дании?

Ясная и простая мысль. Безо всяких взрослых выкрутасов. Она понравилась далеко не всем. Но перечить конунгу никто не решился.

Хардакнут принял предложение.

Они встретились в центре поля.

Поговорили.

Договорились.

Договор между конунгами Норвегии и Дании показался несколько странным умудренным опытом политикам, А некоторых – напугал. Юные конунги дали клятву побратимов в том, что до конца дней своих они будут друг с другом жить в мире и дружбе, а если кто‑то из них умрет, не оставив сыновей‑наследников, то земля его перейдет к другому. Чтобы закрепить договор Хардакнут и Магнус потребовали от двенадцати самых знатных людей своих стран дать соответствующую клятву безукоснительно соблюдать условия договора.

Удивительный то был день! Войска простояли в бездействии несколько томительных часов на жарком поле боя, затем построились в походные колонны и без лишних эффектных всплесков радостной энергии разошлись.

Мало кто верил, что два конунга останутся верны своей клятве побратимов – слишком сложна была жизнь, слишком запутанными были отношения между странами. И, конечно же, не нашлось ни одного провидца, который предугадал бы в тот день последствия заключенного между Хардакнутом и Магнусом пожизненного мира, хотя многие ничего хорошего от него не ожидали.

Народы двух стран узнали о договоре на реке Эльв с доброй улыбкой. Простолюдины, как известно с давних пор, вообще не любят воевать. Очень сильно нужно растревожить, скажем, крестьянина с Нила или Хуанхэ, Инда или Днепра, Темзы или Эльва… чтобы он взял в руки палицу или копье, меч или лук. Это хорошо всем известно. Но даже самые миролюбивые люди всех стран и эпох удивились бы такому договору. Но еще больше удивились бы люди, узнав, что Магнус и Хардакнут выполнили первую, самую сложную часть договора! Не воевать сложнее, чем воевать. Война требует от человека, от полководца, от народа огромных затрат физических и душевных… Мир требует гораздо большего: терпения, выдержки.

Магнус вернулся в Норвегию, занялся решением внутренних задач в стране. Ему удалось сделать многое. Осторожно, не спеша, шел конунг Норвегии. Почувствовав силу, он, не трогая обыкновенных бондов, наказал самых яростных врагов Олафа Святого. Многие из них, опасаясь за свою жизнь, покинули Норвегию, оставив конунгу свои усадьбы, приносившие значительный доход. Были у Магнуса и промахи, но он вовремя исправлял свои ошибки. Увлекшись гонениями победителей при Стикластадире, он все чаще стал накладывать руку на имущество и скот зажиточных бондов. Люди свободолюбивые, дерзкие, смелые, они собирались на малые тинги и откровенно вспоминали былые времена, славную свою победу над Олафом Святым.

– Мы никогда не терпели притеснений! – кричали они. – Пусть он не забывает историю своего отца!

Свобода, славная искусительница рода человеческого. Весь мир окован рабскими законами всевозможных тяготений. Одному человеку хочется жить свободным. То есть совсем свободным. Свободным ото всех нежелательных его душе тяготений, ото всех, желающих лишить его свободы. Человеку хочется быть свободным даже от самого себя. Этакое странное тяготение к свободному полету в безвоздушном пространстве.

Магнус узнал о настроении бондов от скальда Сигвата. Скальды! Какой скальд не мечтает творить свободно?! Какой творец не мечтает о свободном полете, о возможности творить в состоянии безответственного парения?! Но мало кому выпадало такое счастье!

Скальды решили сказать Магнусу правду о том, что бонды в любую минуту могут восстать против него, собрались в тайне ото всех, кинули жребий: кому идти. Сигвату Скальду выпала доля нелегкая. Он сочинил «Откровенные висы», пришел к Магнусу конунгу и смело зачитал их повелителю.

Тот удивился: как же так! Все вокруг счастливо улыбаются ему, хвалят, преподносят с покорными лицами богатые дары, и бонды в том числе! Какое недовольство? Почему?!

Откладывать дело Магнус не стал, вызвал на совет всех мудрых людей, приказал составить свод законов. Очень мудрые были мужи. Составленные ими законы удовлетворили бондов. Положение в стране нормализовалось. Бонды назвали Магнуса Добрым. За то, что он дал им свод законов «Серый гусь».

17 марта 1040 года неожиданно скончался Харальд сын Кнута Могучего, конунг Англии, и Хардакнут стал править еще и Англией. Недолго он правил, заболел и 8 июля 1042 года умер, совсем еще молодой.

В чем же счастье великих людей? Оно часто исчисляется победами и квадратными километрами завоеванных и приобретенных разными способами территорий. Но – счастье ли это? Еще Софоклом было сказано:

 

Есть поговорка древняя в народе:

О жизни человека не суди,

Пока он жив, была ль она счастливой.

 

Кнут Могучий создал сильную державу на северо‑западе Европы, и даже мудрый Софокл не решился бы назвать его несчастным. Но был ли счастливым человеком Кнут Датский?

Держава, созданная им, рассыпалась в одночасье, а уже через семь лет после его смерти умерли все его сыновья, пресеклась «могучая» ветвь. Где оно, счастье? Может быть, в личной жизни, в себе? Ну тогда тот древний народ, пословица которого так понравилась мудрому греку, был прав, но… знал бы Кнут Могучий, что все труды его, и дети его погибнут, и ветвь рода его оторвется от древа жизни, сгинет, может быть, он и жил бы по‑другому.

Магнус Добрый о клятвенном договоре с Хардакнутом не забыл. Он прибыл в Данию с сильным войском, датчане на тинге в Вебьерге провозгласили его конунгом Датской Державы. Магнус стал правителем огромного государства. Вскоре ему пришлось сражаться за обладание Данией со шведским конунгом, с самими датчанами, с их южными соседями, вендами, но удача сопутствовала Магнусу Доброму. В битвах он не прятался за спины воинов, дрался самоотверженно, много врагов порубил, отправил в преисподнюю секирой Хель, которая досталась ему от Олафа Святого. После сражений к поверженному противнику относился он с достойным уважением. В делах мира старался прислушиваться к мнению опытных мужей.

Упорной и жестокой была война Магнуса Доброго со Свейном сыном Ульва, которого он сделал ярлом[4] Дании, но и в этой войне он одержал победу. В последних трех битвах Магнус разгромил сына Ульва. Скальд Тьодольв сочинил об этом вису:

 

В сече – новый случай

Петь победу скальду

Князь доставил – счастье

Шло к оплоту трендов

В трех, доспехи кровью

Крася, бранных плясках

Был опять добычей

Богат ратобитец.

 

Магнус выслушал скальда, наградил его достойно… и в тот же день отправил в Англию послов к новому конунгу этой страны – Эдуарду Исповеднику. Послы напомнили повелителю Англии о договоре, о том, что в момент смерти Хардакнут правил в том числе и Англией, а, значит, эта страна теперь должна принадлежать конунгу Норвегии.

Эдуард человеком был невоинственным. Видимо, на это сын Олафа Святого и рассчитывал. Его послы закончили речь сурово:

– Если ты не отдашь Магнусу Англию, он возьмет ее силой или погибнет в бою.

Эдуард выслушал их, немного подумал и ответил:

– Еще до Кнута Могучего Англией правил мой отец Этельред. Если Магнус конунг придет в мою страну с войском, я стану воевать с ним. Но от звания конунга не отрекусь, пока жив.

На испуг взять повелителя Англии не удалось. Послы покинули остров и отправились домой, где в точности передали слова Эдуарда Магнусу Доброму. Он надолго умолк.

Конунг Англии, на вид хоть и нерешительный, мягкотелый, проявил вдруг несвойственное ему упорство. Он решил использовать в борьбе против норвежского конунга испытанное, но не всегда приводящее к победе средство: народ. Эдуард чувствовал, что, после того как страной в течение нескольких десятилетий правили датские конунги, в народе родилось и окрепло отторжение всего иноземного. Магнус, понимая, что воевать с таким народом на его территории бессмысленно, забыл свои воинственные речи, сказав:

– Пусть Эдуард мирно правит своей державой, а я также мирно буду править – своей.

Мудрое решение принял Магнус: отказался от войны, хотя и не признал расторгнутым договор с Хардакнутом. Авторитет конунга в стране еще более возрос. Позиции его были в Норвегии очень крепки, как ни у одного конунга до него.

Это прекрасно знал Харальд сын Сигурда Свиньи и его тесть Ярицлейв. Почему же конунг Гардарики не отговорил зятя, а тот, не раздумывая, бросился в бой против сына Олафа Святого в упрямой надежде одержать над ним победу в тяжелой и неравной борьбе? Почему‑почему! Да разве поймешь их – людей‑повелителей, неспособных не драться за власть, не воевать?! Разве сам Харальд мог понять, куда ведет его судьба и стоит ли ему покоряться ей? Нет, не думал он ни о чем, как и многие повелители стран северо‑западной Европы. Многие из них, решая свои насущные задачи, вольно или невольно – скорее всего, невольно, – участвовали в завязке той драмы, о которой пока еще никто из них даже не догадывался.

 

Харальд и Свейн

 

Харальд первым делом прибыл в Швецию – знал куда, знал к кому. Олаф, шведский конунг, был дедом Эллисив. Сюда же сбежал от Магнуса Доброго Свейн сын Ульва и Астрид, сестры Олафа. Все – родственники, все хотят друг другу помочь. Все ищут союзников в борьбе против Магнуса.

Свейн и Харальд договорились быстро. У одного в Швеции было много друзей и соратников, у другого, кроме боевой, испытанной в труднейших войнах дружины, корабли с несметными богатствами. Большое войско собрали они и летом отплыли в Данию. На серьезное дело не замахивались, целью похода была демонстрация сил и грабеж, привычное для викингов дело, полезное.

 

В новый путь из шведской

Ты державы с жаром

Устремился, властью

Влеком в отчем доме.

Мчался в полный парус

Конь морской близ сконских

Мелей. Вид у датских

Невест был невесел.

 

О чужих невестах невеселых под скользящий свист морского ветра воины Харальда и Свейна не думали, жадно вглядываясь в извивы берега Сьяланда, куда летели на всех парусах боевые корабли. Подлетели к Дании остроносые «кони моря», воины выбежали на берег, началась работа, жадная, спорая. Налет явился полной неожиданностью не только для жителей прибрежной полосы, но и для Магнуса: до него еще не дошли слухи о Харальде.

А тот прошел огнем по Сьяланду, разграбил, разорил, спалил селения, посадил людей на корабли и через пару дней высадился во Фьоне – и здесь не было пощады никому. Местные рыбаки и бонды первыми почувствовали на себе суровую руку нового претендента на власть в Норвегии. И не только в Норвегии.

Лишь осенью слухи о налете на Данию Харальда и Свейна дошли до Магнуса. Он созвал ополчение. Из Дании прибыли люди, подробно рассказали о Харальде. Все рассказали, что знали. А знали они о нем главное: человек огромной физической силы, быстрых, точных решений, воинственного нрава, Харальд обладал умом расчетливого политического деятеля и поэтическим талантом, столь ценимы скандинавами, непримиримостью к тем, кто идет против него или мешает ему, и невиданной щедростью к друзьям и помощникам. Он притягивал к себе совершенно разных по происхождению, дарованиям и внутреннему душевному складу людей. О военных достижениях брата Олафа Святого ходили легенды по всей Европе. Кроме того, Харальд был сказочно богат, имел право на власть, являлся зятем конунга Ярицлейва, которого Магнус Добрый не мог не уважать за оказанную когда‑то услугу.

Очень серьезный соперник – Харальд. Особенно в союзе со Свейном и с конунгом Швеции.

Советники не стали кривить душой, сказали Магнусу, что смертельная схватка между ним и Харальдом очень опасна для обоих и, главное, для Норвегии. Конунг Норвегии умел слушать. Уметь слушать – не значит подчиняться. Это значит – думать, искать, вникать во все тонкости обсуждаемой проблемы. Не один день прошел, не раз совещались мудрые мужи с Магнусом. Наконец он вызвал к себе верных послов и отправил их к Харальду с важным секретным заданием.

Послы прибыли в Швецию, отыскали – в тайне ото всех – путь к Харальду, сказали сыну Сигурда Свиньи:

– Магнус предлагает поделить с ним поровну Норвегию и все ваши богатства.

И богатства! Очень важный был момент! Казна конунга Норвегии истощилась. Была лишь страна. Ее нужно было поделить. Об этом все настойчивее говорили в беседах советники. О богатствах никто из них не вспоминал. Магнус счел это несправедливым по отношению к себе. Он решил: раз уж делить – то все поровну.

Харальд быстро согласился с предложением сына Олафа Святого, и гости отправились домой.

Вечером Свейн и Харальд пировали. Настроение у них было хорошее, хотя Свейн догадывался, что союзник скрывает от него что‑то важное. Что? Опытный воин, несколько лет проживший в Константинополе, знавший все хитрости византийских императоров, умел запутывать следы. Он ничем не выдал радостного состояния – лишь скупо улыбался, как обычно на пиру. Свейн спросил у него:

– Что тебе дороже всего из твоих сокровищ?

– Мое знамя «Опустошитель земель», – ответил гордо сын Сигурда и добавил: – Старый предсказатель сказал, что этот стяг дарует его обладателю победу над любым противником. Я еще не проигрывал битв.

– Попробуй разгроми с ним три раза войско Магнуса – тот и без стяга не проигрывает сражения, – недоверчиво ухмыльнулся Свейн.

– Он мой родственник! – вспылил внезапно Харальд. – Сейчас мы с ним враги, но можем стать и друзьями.

Больше они на эту тему не сказали ни слова. Пировали. Внешне все выглядело как обычно: много шума, много вина, много радости. Расстались они спокойно, не выдавая друг другу своего внутреннего напряжения. Харальд пришел к себе на корабль. Была ночь. За рваными тучами металась, как в капкане, полная луна. Тревожно роптало море. Волны здесь, во фьорде, были совсем крохотные, их слабый голос кто‑то мог не услышать – у кого веселье на душе. Харальд услышал тревогу в тихом ропоте мелкой волны. Он сказал слуге, что спать будет на другом месте, добавил спокойно:

– А ты здесь покарауль.

Затем он подхватил с палубы бревно, уложил в свою постель, накрыл одеялом и ушел, оставив слугу в недоумении: что случилось с ним? Ночь, однако, приуныла: луне надоело дергаться между облаками, она скрылась в темноте вместе со звездами. Море присмирело. Слуга нашел укромное место, сел на бочку, накрылся одеялом с головой – зябко по ночам на море даже летом! Прислушался. То был хороший слуга, исполнительный. Он час без движения сидел, другой, третий. Уже где‑то в горах созрели утренние ветры, уже крупная живность заворочалась в хлевах крестьянских, уже люди провалились в глубокие тайны предутренних снов – любой бы заснул, сидючи на бочке, накрытый грубым одеялом, но слуга Харальда не заснул.

Он ждал. Не часто вождь приказывал ему не спать. Что‑то должно было случиться. Слуга услышал тихий хлопок весла, напрягся, крепко сжал в руке большой нож. Второго хлопка он не услышал, опытный был гребец. Почти беззвучно шла к кораблю лодка, подошла, скребнулась бортом о борт. Вскоре на палубе появился человек, а, может быть, привидение, с секирой в руках – так мягко вышагивал он – так плавно вышагивал, приближаясь к постели Харальда, который блаженно сопел совсем в другом месте – на носу корабля.

Слуга напрягся. Незваный гость верным шагом – он точно знал, куда идет, – подошел к постели, оглянулся. Медленно повернул голову, одновременно приподнимая над головой секиру, затем резко ударил ею по голове – по бревну. Слуга невольно вздрогнул, бочка предательски скрипнула, шевельнулась ненадежная крепость из одеяла. Убийца услышал скрип, оставил оружие в своей жертве, бесшумным шагом подбежал к борту корабля и на беззвучной лодке уплыл прочь. Он сделал свое дело.

Слуга сбросил одеяло, первым делом почему‑то подошел, недоверчиво вздыхая, к постели, посмотрел на секиру, торчавшую в бревне, вздрогнул, потрогал гладкую ручку, резко повернулся и громко потопал к Харальду, разбудил его, рассказал о гибели елового бревна. Почему‑то добавил с повинной интонацией в голосе:

– Теперь дырка будет в одеяле.

– Пусть дырка будет в одеяле, главное, чтобы – не в голове, – Харальд, хоть и полусонный, не мог скрыть радости.

Еще бы ему не радоваться.

Он разбудил без лишнего шума команду, рассказал людям, что произошло, повелел отвязать корабли. Небольшая флотилия сына Сигурда Свиньи поплыла туда, где ожидал родственника Магнус.

 

В датский край на стройном

Корабле летели,

Вал взрывая, кони

Киля – плыл властитель.

Полдержавы – дружбу

Родичи на сходе

Скрепили – вскоре отпрыск

Олафов вам отдал.

 

Магнус и Харальд поделили Норвегию пополам и около года вынуждены были терпеть друг друга. Тяжкое это дело для сильных людей, для двух молодых медведей, добровольно (!) заточивших себя в одну берлогу! Но справились они с трудной задачей. Год прошел.

Однажды Магнус заболел, слег и не поднялся – умер конунг Норвегии, Дании, «претендент» на английский престол.

Норвегией стал единолично управлять конунг Харальд. Ему не исполнилось еще и тридцати трех лет. Возраст для повелителей самый хороший, если учесть, что к этому времени Харальд уже около двадцати лет самостоятельно стоял на ногах, прошел прекрасную боевую школу в Византийской империи, а так же науку дворцовых интриг. Прекрасный был возраст у конунга Норвегии – на вырост.

 

Смерть взяла – немало

Слез лилось, ведь конунг

Людям щедро сыпал

Злато – ратоборца,

Разрывала грудь им

Княжьих слуг, и долго

Скорбь, не сякло горе

Печаль их снедала.

 

Горевали люди знатные, вспоминая добрые дела Магнуса, который мог в той сложной круговерти событий находить пути мирные, часто поступаясь своими амбициями и желаниями. Самые ли верные он ходы выбирал – не в том суть, но Норвегия при нем воевала чуть меньше, чем до него, чем будет воевать при следующем конунге. Это, как могут сказать некоторые мудрецы, не является самым лучшим показателем, коэффициентом всеобщей пользы того или иного правителя, и, видимо, они будут в чем‑то правы. Но речь‑то идет не о коэффициентах, а о слезах простого люда. Обычно он льет горькие свои слезы, провожая в последний путь правителя доброго, хотя, конечно же, ему жаль всех. По добрым людям плачут почему? Потому что добрыми труднее жить, править и даже казаться, быть добрыми труднее. У злых людей гораздо больше степеней свободы – в том числе и для оправдания, и для самооправдания. У добрых есть только доброта. А она часто бывает «пуще неволи»…

Еще не проводили в последний путь Магнуса сына Олафа, а уж конунг Харальд заявил о себе, показал соотечественникам ту черту, о которой сказал когда‑то Ярицлейв жене Ингигерд: «Он – суровый».

Узнав о завещании усопшего, сын Сигурда созвал людей на тинг, объявил, что решил срочно отправиться в Данию на тинг в Вебьерге.

Зачем? Тело Магнуса еще не предано земле. К чему такая спешка? Сначала нужно похоронить конунга. Эйнар Брюхотряс, знатный норвежец, смело высказал свое мнение и, не дожидаясь решения тинга, занялся похоронным обрядом. Сначала нужно подумать о вечном. Так он решил.

Люди на тинге были разные. В том числе и такие, кто уже тогда побаивался Харальда. Но смелость Эйнара подействовала на всех. Народ стал расходиться с тинга, готовиться к отплытию в Норвегию. Харальд покорился молчаливой воле воинов, но не такой он был человек, чтобы забыть содеянное Эйнаром Брюхотрясом, который, не думая о плохом, о мести, доставил тело умершего в Нидарос и похоронил в церкви Клеменса, где находилась рака Олафа Святого. Рядом с отцом похоронил он сына.

На следующий год войско Харальда громило побережье Дании. Основной удар оно нанесло по владельцам богатых усадеб, разорило усадьбу могущественного дана Торкеля Гейсы, сторонника Свейна. Харальд приказал пленить его дочерей, которые год назад зло подшутили над ним. Узнав о споре Эйнара Брюхотряса с Харальдом у гроба Магнуса, девушки‑датчанки вырезали из сыра якорь и стали показывать его всем, весело приговаривая:

– Такие якоря крепко удержат корабли норвежца!

Верные люди донесли Харальду о шутке юных дочерей Торкеля Гейсы. Конунг Норвегии подобных шуток не признавал. Смеяться он не любил. Особенно над самим собой.

Через год папаше юных проказниц пришлось дорого заплатить за смех дочерей. Харальд даже смотреть на них не стал, хотя они по возрасту были точно такие же, как и его прекрасные дочери от милой Эллисив – Мария и Ингигерд. Эллисив он любил по‑прежнему с какой‑то скрываемой ото всех юношеской грустью. Она ему родила дочерей. Он и девочек своих полюбил той же любовью. Но ему нужны были сыновья. Эллисив устала рожать – он ее не разлюбил. Он женился на Торе дочери Торберга. Она родила ему сыновей Магнуса и Олафа. В семье у Харальда все было хорошо. Ему в семье никто не перечил. Такое бывает. Счастливые не перечат.

В Норвегии дела у конунга Харальда развивались иначе, чем в его большой семье. Такие люди, как Эйнар Брюхотряс, мешали сыну Сигурда. Они слишком любили свое мнение, себя самих, свою свободу. Подчинить всех единой воле конунга мечтал Харальд, вспоминая славные годы, проведенные им в Византийской империи. Он вел жестокую войну со Свейном, конунгом Датским, и своеволие знатных норвежцев ему мешало, злило его.

Особенно после таких обидных случаев, который произошел однажды после очередного удачного налета на Данию. Шестьдесят больших груженых кораблей медленно потянулись на север, покидая разоренные берега Дании. Возле мыса Тьорда внезапно появилась огромная флотилия Свейна. Тот предложил Харальду биться на суше. Конунг Норвегии не хотел давать сухопутного сражения противнику, у которого людей было в два раза больше. Да и к чему теперь воевать – домой пора, домой! Зима скоро объявится, отдыхать пора.

Чтобы оттянуть время, Харальд предложил сражаться на кораблях. Свейн решил подумать. В это время на море спустился густой туман, и Харальд воспользовался этим, улизнул от врага на север. Казалось, беда миновала. Но не успел Харальд порадоваться удаче и посмеяться над Свейном, как подул сильный встречный ветер, и корабли норвежцев остановились.

Утром сквозь туман Харальд увидел на юге всполохи огней: то солнце, разогнав туман, освещало паруса флотилии Свейна. Пришлось налечь на весла. Огромные богатства отдавать врагу не хотелось. Люди гребли, себя не жалели. Но тяжелые норвежские корабли явно уступали датским в скорости. Расстояние между ними быстро сокращалось. С тяжелым сердцем конунг Норвегии приказал бросать в воду привязанные к доскам ценные вещи. Он прекрасно знал людей, они сделали все, как и должны были сделать. Даны забыли про погоню, стали извлекать из воды добро. Расстояние между противниками увеличивалось. Замыкал колонну данов корабль Свейна. Он увидел, чем занимаются его воины, приказал им догнать норвежцев. С неохотой выполнили приказ даны. Их легкие быстрые корабли вновь стали догонять неприятеля. Пришлось подбросить им следующую порцию добра. Затем Харальд принял решение побросать в воду пленных, за которых можно было получить богатый выкуп у тех же преследователей. Всю добычу отправил в море конунг Норвегии – такая жалость! Так хорошо они пограбили в тот год, и так все неудачно закончилось.

Даны, забыв про погоню, занялись людьми. Соотечественники все‑таки. Преследование прекратилось.

 

Эйнар Брюхотряс

 

Злой приплыл в Норвегию Харальд. Очень он не любил проигрывать, очень ему не нравилось, что война с Данией затягивается.

А тут – сходка. Люди поймали вора, повели его на суд. Эйнар Брюхотряс близко знал этого человека, не верил, что тот мог украсть, боялся тинга. Люди в толпе часто несправедливы по отношению к себе самим, и очень уж скора толпа на решения, на расправу. Эйнар, опытный человек, боялся толпы, жалея человека.

Еще до битвы при Стикластадире он уговаривал бондов не ходить против Олафа, не разжигать смуту, не помогать врагу своему главному, Кнуту Датскому. Не послушался его народ, не внял мудрому совету. Пошел на битву. А потом пожалел об этом. И сейчас толпа на сходке могла, не разобравшись, натворить бед, осудить человека и привести приговор в исполнение. Тем более, что на тинге – знал это Эйнар – будет много верных конунгу людей, а им наверняка захочется выслужиться перед Харальдом, обвинить человека Эйнара Брюхотряса. Эйнар решил действовать. Он ворвался с дружиной в толпу, вызволил знакомого, увел его в безопасное место. Жизнь ему спас, детей его осчастливил. И жену.

Эта «выходка» Эйнара окончательно убедила Харальда, что с этим человеком покоя ему не будет. Но он ничем не выдал своего раздражения, попросил Эйнара Брюхотряса прийти к нему и выяснить отношения. Эйнар догадался, что хочет сделать конунг. Он приказал сыну Эйндриди вооружить дружину и идти вместе с ним к Харальду. Сильные люди были в дружине Брюхотряса, могучего бойца. И сын Эйндриди не уступал никому в поединках. Победить таких бойцов можно было только одним оружием – коварством. Харальду прекрасно знакома была эта наука. Зоя Могучая многому научила его.

Конунг вышел навстречу гостю, осмотрел его дружину, вошедшую в боевом облачении в усадьбу, пригласил широким жестом гостя в комнату. Эйнар шепнул сыну:

– Стой с людьми здесь. Он не рискнет напасть на меня, испугается наших воинов.

И вошел в палату. Там было темно. Эйнар Брюхотряс сказал… свои последние слова:

– Что‑то света здесь мало.

После чего на него со всех сторон налетели люди Харальда: с копьями, мечами, секирами. Эйндриди, почуяв неладное, помчался – один! – на помощь отцу. Мечей и копий хватило и на него, неопытного в коварных делах.

Зашевелились было дружинники‑бонды, крупные, сильные, доверчивые. Что‑то там в палате случилось. Надо бы узнать. Двинулись они вперед, но как‑то очень уж осторожно, в бой жестокий так не идут воины. В это время дружина Харальда собралась у крыльца, выстроилась перед входом в дом, ощетинилась копьями, мечами, секирами. Не подходи.

Четко и слаженно действовали воины Харальда – он сам ими руководил, невидимый. Он прекрасно знал толпу. Лучше, чем враг его поверженный. Оказавшись без военачальника, бонды с наивными лицами осиротелых переростков смотрели друг на друга и не знали, что предпринять. Ты бонд, и я бонд. Кто поведет нас в бой мстить за Эйнара Брюхотряса и его сына? Ты не можешь, и я не учен этому. Как же быть?

Сын Сигурда времени даром не терял. Его люди в строгом строю спустились к реке, сели на корабль. Бонды так и не решили, что им делать. В усадьбу вбежала жена Эйнара, крикнула что‑то обидное бондам. Они, впрочем, не обиделись. Они были – бонды.

Погибших похоронили неподалеку от Магнуса Доброго в церкви Олафа Святого, который когда‑то сказал матери своей о ее сыне: «Харальда ждут великие дела!»

 

Змея

 

Смерть Эйнара Брюхотряса и его сына вызвала волну недовольства в простом народе и среди знатного люда. Но Харальд смог ловко сбить эту волну с помощью Финна сына Арне, который, наобещав со слов конунга золотые горы самым верным друзьям погибшего, примирил с ними сына Сигурда Свиньи. Тот под благовидным предлогом обещания не выполнил, да и самому Финну отплатил жестокой неблагодарностью.

Сначала он разрешил вернуться на родину его брату Кальву, воевавшему при Стикластадире против Олафа Святого, встретил беглеца с доброй улыбкой, в которой даже самый мудрый знаток человеческих лиц не заподозрил бы коварства, возвратил Кальву его усадьбы. Но однажды в походе Харальд, опытный полководец, вовремя не поддержал дружину Кальва, посланную им в жестокий неравный бой. Кальв погиб. Его дружина была полностью уничтожена. Финн не поверил, что в этой битве Харальд допустил случайную промашку, погубившую его брата, и стал врагом конунга до конца жизни.

Харальд, продолжая утомительную войну, опустошал внезапными набегами Данию. Как‑то летом он на легких быстроходных судах отправился в очередной поход, напал на датскую область Истландия, неожиданно получил организованный отпор многочисленного ополчения, ретировался, отвел войско в Лимафьорд. Вход в него был узкий, сам фьорд представлял собой огромную, тихую, почти круглой формы бухту с незаселенными островами. К одному из них подошла флотилия в надежде запастись водой. Воду искали долго. Не нашли. Заволновались. Без питьевой воды в море тяжко. А враг ждать не будет. Корабли Свейна где‑то рядом. Понуро бродили по острову норвежцы, с опаской поглядывая в ту сторону, где в узкой горловине бухты могли появиться вражеские корабли. Невеселые возвращались они к Харальду, разводили руками: «Нет воды!»

– Тогда поймайте змею! – приказал недовольный конунг.

Норвежцев напугал странный приказ. Они наслышаны были о походах Харальда в далеких южных странах, знали, что он часто принимал самые неожиданные решения… Знали и другое: голод и жажда может заставить человека делать все, о чем раньше он и подумать не мог без отвращения. Неужели Харальд будет эту тварь жрать? А может быть он хочет напиться кровью змеи? Норвежцы выполнили приказ вождя, хотя каждый из них про себя решил: я еще не очень хочу пить, я потерплю. Харальду терпеть было невмоготу. Он точно знал: корабли Свейна вот‑вот подойдут к фьорду. Он повелел разжечь костер и подержать возле него пойманную небольшую змею. Странное блюдо готовил себе Харальд. Оно, конечно, – Византия, греки и прочие странные люди. Чего они там только не едят. Чего только не пьют. Но… эту извивающуюся гадину?! Нет.

Молчали воины, по очереди придерживая палкой змею у огня. Харальд, как опытный повар, смотрел на нее – на блюдо свое, – и казалось, что‑то при этом пришептывал – может быть, молитву какую‑нибудь басурманскую читал перед вкушением гадюки.

– Хватит, – наконец устало сказал Харальд. – Теперь привяжите к хвосту змеи нить. Она больше нас хочет пить, она найдет воду.

Воины в точности исполнили повеление. Змея, почуяв волю, поползла, извиваясь устало, по нехоженым тропкам острова. Она очень хотела пить. Огонь иссушил ее, воды хотела змея. Она почуяла воду, юркнула под камень.

– Здесь копайте.

Запаслись водой. В тот же вечер во фьорд стали по одному входить корабли Свейна. Харальд, не дожидаясь неравного боя, поплыл вдоль берега к местечку Лусбрейд. Какая змея выдала ему это место, никто точно сказать уже не сможет, но, причалив поздним вечером к пустынному берегу, конунг Норвегии не дал людям ни минуты на отдых. Воины разгрузили корабли, волоком переправили их через узкую полоску суши, разделявшую фьорд и море, и утром флотилия взяла курс на север, в родные края.

В постоянных боях шло время Харальда. И здесь, на северо‑западе Европы, он побеждал гораздо чаще, чем терпел обидные поражения. И мстил он жестоко всем, кто пытался встать у него на пути. Финна сына Арне он взял в плен после битвы со Свейном. Стал к тому времени старый Финн сварлив, беспощаден в словах. Он смело говорил с Харальдом – так смело с ним никто не говорил уже давно. Конунг не наказывал его за это, может быть, потому, что чувствовал свою вину перед ним, подержал немного у себя почти ослепшего, одряхлевшего совсем Финна, а затем, поняв, что старик не примирится с ним, отпустил его. Отпустил.

Жестоким Харальд не был. Он был суровым. Разницу в этих словах очень чувствуют некоторые люди. Да все – и друзья, и враги Харальда – чувствовали это. Жестоким он не был.

У жестоких повелителей меньше шансов дожить до возраста величия и могущества: до пятидесяти‑шестидесяти лет. У суровых правителей таких шансов больше. Но – вот беда – к пятидесяти годам суровость, как правило, либо тает, как весенний снег, либо затвердевает, превращает человека в этакого несговорчивого меланхолика, либо – ожесточает его. Суровыми не рождаются и не умирают, если смерть не внезапна. Суровость – временное качество души. Оно задумано природой как средство, но не как цель.

К пятидесяти годам Харальд Суровый добился многого: он выстоял в тяжкой борьбе со знатью внутри страны, укрепил власть конунга, одержал несколько крупных побед над Свейном… Двадцать лет прошло, как покинул он Гардарики, двадцать лет. Мог ли Харальд, еще крепкий телом, опытный – пожалуй, самый опытный полководец и политик в Европе, быть довольным своим положением? Вряд ли. Такой человек не мог довольствоваться одной лишь Норвегией. Он рассчитывал и мечтал о большем.

Даже тогда, когда в 1064 г. он после семнадцатилетней войны заключил мир со Свейном. И конечно же, он мечтал о большем в 1066 г., когда у него появилась реальная возможность расширить свои владения.

 

 

Бросок на Альбион

 

К началу XI века нашей эры на Альбионе, большом острове, расположенном западнее Европы, за узким, но буйным проливом, скопилось со времен вторжения кельтских племен в середине I тысячелетия до нашей эры такое количество неразрешимых проблем, что даже неистовый Александр Македонянин удивился бы. Это был не «гордиев узел». Это был запутанный клубок из множества нитей разной прочности, длины, цвета, из которых правители Альбиона и соседних государств мечтали соткать великолепный ковер, для чего сначала нужно было распутать этот клубок, разложить рядком все нити, присмотреться к ним, продумать орнамент будущего шедевра, отобрать великолепных мастериц и мастеров, организовать работу. Сложное это дело, кропотливое! Жизнь человеческая коротка, а «ковер» увидеть хочется быстрее… Зачем мудрить, тратить дни и ночи, годы и десятилетия, а то и века на распутывание этих нитей, если есть меч, копье, дротик, если есть огонь?!

Все участники и заглавные герои великой драмы, разразившейся на Альбионе в середине XI века имели и отстаивали свои способы решения запутанной задачи. Кто из них был прав? Победитель? А, может быть, побежденные?

Подобные вопросы интересовали Харальда Сурового и Эдуарда Исповедника, Гарольда и Вильгельма, Анну и Эллисив и отца их Ярицлейва, рыцаря Сильвестика и монаха Херлуина, кардинала Хильдебрандта и ученого Ланфранка… других согероев драмы Альбиона, в которой каждый из них сыграл свою роль.

 

Линия Вильгельма

 

После разговора с монахом Ланфранком, еще в Англии, дюк (герцог) Нормандии Вильгельм ощутил в себе неясную потребность вновь побыть наедине с книгой, которой он в детстве с мальчишеским упоением, в юности со страстью бойца и полководца зачитывался, не обращая внимания на время. Казалось, он знал ее наизусть, мог вспомнить любой из эпизодов долгой борьбы величайшего из римлян во всех описанных войнах, особенно в войне Галльской, но несмотря на это, «Записки Цезаря» манили к себе Вильгельма.

Ланфранк уехал в Рим в полной уверенности, что ему удастся добиться у папы официального разрешения на брак Вильгельма с Матильдой Фландрской, потомком двух самых знатных в Европе родов: Карла Великого и Альфреда Великого. Дюк Нормандии надеялся на приора монастыря Бек.

Потянулись томительные осенние дни. Вильгельм ждал. Многочисленных его противников внутри Нормандии, во Франции, в Бретани, видимо, тоже утомила осень, сырая, ветреная. А может быть, они, как и сам Вильгельм, ждали вестей из Рима, которые могли разрешить много проблем! Даст ли папа Римский разрешение Незаконнорожденному, Бастарду, на брак с Матильдой? Этот вопрос волновал в ту осень в западной Европе всех сколько‑нибудь знатных и высокопоставленных людей. Ответить на него мог только папа Римский. Ожидание. Неизвестность. Они сковывали инициативу даже очень активных людей. Они портили настроение. Не хотелось воевать. Не хотелось пировать – а разве можно, хоть знатным, а хоть и простым людям, обыкновенным, – не пировать осенью?! Можно. Если томительная неизвестность обволакивает душу туманом, сковывает волю, разум. Ожидание. Осенняя серость. Нудные однообразные мелодии дождей, ветер, скрип старых сосен. Затишье.

Вильгельм, нехотя занимаясь хозяйственными делами, тоже ощущал в душе скованность, странную для него, человека взрывного, деятельного, еще очень молодого человека, поставившего перед собой серьезные задачи. Семь лет назад он обручился с Матильдой Фландрской. Семь лет ждал. Ждать осталось совсем недолго. Но именно это «недолго» – эта нудная осень – показало бы любому оказавшемуся в положении Вильгельма, что такое семь лет ожидания, спрессованные в недели, дни, часы осенние, нудные!

Пока бежали годы буйные, боевые, насыщенные, Вильгельм не замечал дней, недель, месяцев. Но сейчас он мог бы вспоминать их чуть ли не по часам – если бы он не был сыном Роберта Дьявола!

Закончив дневные дела, а то и перепоручив самые незначительные из них слугам, дюк Нормандии уединялся в тихой комнате своего родового замка, садился в уютное кресло, подаренное ему королем Франции Генрихом I, брал в руки книгу, читал ее (в который уж раз!) и удивлялся, повторяя едва слышно: «Почему я на это никогда не обращал внимания?! Ведь ЭТО главное!»

Они покоряли вместе с Цезарем Галлию, ходили с ним по местам обитания многочисленных племен, осаждали города, громили и жгли селения непокорных, строптивых, – все как всегда, как и раньше: строка за строкой, глава за главой, племя за племенем… Нет, не так теперь читал «Записки Цезаря» Вильгельм. Теперь он искал в военном опыте великого римлянина ответы на вопросы, которые судьба могла поставить, а могла и не поставить перед ним, и он понимал это. Записки покорителя Галлии не давали ему покоя. Не спеша он листал страницы, обдумывал прочитанное, находил совершенно новое, важное для него содержание, чувствовал, что еще чего‑то важного не хватает ему, задумывался под грустный свет свечей над каждым эпизодом, над каждым сражением.

Шесть тысяч воинов в легионе. У каждого в походном строю: меч, метательное копье, деревянный, покрытый кожей, обитый металлом щит полуцилиндрической формы, металлический же шлем, кожаный, обитый металлическими пластинами панцирь под шерстяной туникой, плащ, кожаные башмаки, багаж (запас хлеба на несколько дней, котелок, две или несколько палисадин, инструмент). Основная ударная мощь армии Цезаря – легион. С такими навьюченными до предела воинами Цезарь проделывал ежедневно от 25 километров обыкновенным маршем, до 30 – ускоренным, до 45 – форсированным. После любого дневного марша разбивался прекрасно укрепленный лагерь. Зимний лагерь возводился еще более прочным. Взять такой лагерь‑крепость было очень трудно даже самим римлянам.

Цезарь «выжал» из легиона все, на что была способна эта замечательная по тем временам военная идея. Теперь времена изменились. И люди изменились. Но Цезарь остался. Вильгельм, у которого по общему признанию военных специалистов Европы, была лучшая конница и великолепная пехота, понимал, что Цезарь остался. Учитель. Покоритель галлов, других племен и народов.

Его методы ведения боевых действий, буквально зачаровывали Вильгельма, который, надо сказать честно, в ту осень еще и думать не мог о том, какие племена и народы придется ему покорять. Не думал он еще об этом – мечтал разве что порою, но Цезаря читал очень внимательно. Стремительный переход – возведение хорошо укрепленного лагеря – вновь переход – бой – осада – строительство хорошо укрепленного лагеря. Только так. Чужой народ. Чужая страна. Много неожиданного, много опасного, скрытого от глаза. Нужно учесть все. Быстрота и надежность. Напор и осторожность. Нужно покорить Галлию. Цезарь ее покорил.

Чтобы покорить Англию (а Вильгельм, ожидая Ланфранка, об этом уже думал вполне серьезно), дюку Нормандии необходимо было (хотя и не достаточно!) покорить всего лишь одного человека: Эдуарда Исповедника. Поездка Вильгельма на Альбион убедительно показала ему, что король покоряться никому не желает. Человек с виду мягкий, податливый, тот обладал удивительной способностью при его внешнем равнодушии ко всему происходящему выбирать и отстаивать очень верные для Англии политические ходы. Так думал герцог.

Листая «Записка Цезаря», он дошел до книги четвертой «Галльской войны» и «отправился» с римским полководцем в очередной его поход.

…Вильгельм сидел за столом. В узком окне горели неяркие свечи вечернего неба.

– Повезло Цезарю! – неожиданно для себя самого сказал он, пожал плечами от удивления и услышал во дворе, у ворот, негромкий шум. То прибыл путник издалека.

«Это Ланфранк», – подумал Вильгельм и быстро поднялся.

Человеком он был могучим, крепким. Порыв души его чуть было не загасил свечи на массивном подсвечнике. Но свечи быстро успокоились, как только дверь захлопнулась за дюком Нормандии.

Он не угадал. То был не Ланфранк, но один из тех вассалов, который встал на его сторону в трудной борьбе с нормандскими феодалами, а затем – и с французским двором, и другими врагами – еще несколько лет назад, когда юный сын Роберта Дьявола впервые самостоятельно повел войско в бой. Таких людей немного было у Вильгельма. Он дорожил ими. Он встретил его с добродушной улыбкой – пришлось пировать. Всю ночь, уже длинную по осени, гость и хозяин сидели за дубовым столом и шумно беседовали под трепетный свет свечей.

Вильгельм, однако, о Ланфранке не забывал – он ждал его.

 

Стратег

 

Ланфранк всю эту ночь тоже не спал, корил себя последними словами за мальчишеское, несвойственное ему, легкомыслие, вспоминал то и дело глупую, где‑то случайно услышанную мысль о том, что преступников тянет на место преступления, удивлялся, почему прилипла к нему эта мысль, поднимался с жесткой кровати в узкой келье, ходил от двери к окну и обратно, садился на кровать, укладывал голову на подушку, никак не мог уснуть, поднимался. Уже давно перевалило за полночь, ночь приближалась к солнцу.

До этого дня Ланфранк никаких преступлений не совершал.

Родился он в 1005 году в Павии в семье благополучных городских судей, за несколько поколений набравших столь необходимый в этой тонкой профессии авторитет и вес, не говоря уже о специальных и чисто житейских знаниях. Физической силой, ловкостью, могучим голосом, аристократическими манерами, артистизмом Ланфранк не обладал, хотя эти качества могли бы сыграть непосредственную роль в его жизни, в его карьере. Не обладал он и быстрым, бойким – щегольским – умом, часто выполняющим роль одежки, по которой испокон века встречали и провожали в так называемых средних и высших слоях любого общества на земном шаре.

Ланфранк обладал совершенно иными качествами души, ума и сердца, которые никак не могли порадовать его благопристойных родителей, хотя ничего незаконного, антигосударственного, антиобщественного сын их не делал и не помышлял об этом. Он помышлял о чем‑то другом, о чем в юности даже не догадывался.

Учился Ланфранк в Болонье, мог получить хорошую должность и сделать карьеру. Но он отказался от этой прекрасной возможности доставить добрым родителям радость и, окончив престижное учебное заведение, ушел в жизнь, о которой знал так же мало, как и о самой крохотной звездочке на полуночном небосклоне.

Юный выпускник рискнул набрать себе учеников и стал преподавать риторику, грамматику, диалектику и право. Порыв молодого учителя удивил многих. Откуда у человека в столь раннем возрасте появляется уверенность – потребность! – учить людей? Что это – голос свыше или зов души? А, может быть, и то, и другое? А, может быть, это обыкновенное тщеславие неспособных на большее людей, либо щит, ограждающий от самых разных ударов судьбы? А, может быть, это – меч?

Худой, невысокий, невзрачный на вид, бродил Ланфранк походкой усталого ребенка по узкой келье, задавал себе вопросы, пытался ответить на них, но вместо ответов мозг его неспокойный, раздраженный ночным странным происшествием, ставил перед ним все новые вопросы.

Чуть позже человечество, изощряясь в поисках терминов, понятий, определений, даст почти точный ответ на все эти вопросы одним лишь словом: призвание. У каждого человека есть свое призвание. И хорошо, если он еще в юности найдет, почувствует его в сердце своем, отдаст ему все силы своего дарования. Почти точный ответ. Почти. Ланфранка он мог бы удовлетворить, если бы ему предстояло утром ответить на все свои ночные вопросы какому‑нибудь ученику. Но его лично это «почти» удовлетворить не могло.

Кто дает человеку право учить другого человека любой из наук? Почему сказано: «Не судите и не судимы будете», но не сказано: «Не учите и …» А что дальше? И неучены будете?

Ночь еще спала, еще не пели петухи, еще крепко висели на небе звезды – Ланфранк устал, вспомнил первый вопрос, который разбередил его, сел на жесткую кровать: «Почему преступников тянет на место преступления?» Глупость какая‑то! А если человек совершил много преступлений, то ему может и жизни не хватить для того, чтобы все эти места посетить. «Нет, надо спать. Утро лечит».

Педагогом Ланфранк оказался прекрасным. Это быстро поняли все: ученики, их родители и сами домочадцы юного учителя. Спокойствие и уверенность, выдержанная (он преподавал только то, что знал хорошо) логика и внутренняя, непоказная страсть, которая отличает людей скромных, уважение к сидящему напротив ученику и благоговение (еще чисто юношеское) перед удивительным даром Бога – перед разумом, способным познавать секреты и тайны наук, создавали в комнате, где преподавал Ланфранк, атмосферу творческую. Сюда тянулись люди не только из Болоньи, из Италии, но и из других уголков Европы.

Преподавательская деятельность в первую очередь важна была для самого учителя. Уже тогда, в Болонье, он почувствовал в себе не только умение обучать какой‑нибудь дисциплине, но и дар убеждать в своей правоте других людей. Пока учеников.

«Не судите да не судимы будете». Не убеждайте да не убеждаемы будете?

Через некоторое время Ланфранка узнали далеко за пределами Болоньи. Город стал мал ему. И он решил отправиться на север. В тот век по дорогам Европы бродило много разного люда. Кто‑то шел упрямым шагом далеко на юго‑восток к гробу Господнему каяться. По тем же дорогам, с той же человеческой упрямостью, но с другими Целями шли за обозами купцы, мечтая лишь о том, чтобы не встретиться на пути своем с разбойниками: а их было еще больше, чем бредущих в Иерусалим. По тем же дорогам и тропам из крупных и мелких городов скакали на конях, либо плелись пешком люди, жаждущие знаний. То был странный век. Тяга к покаянию, стремление познать тайны мира – Тайны Бога, невиданный грабеж, жестокие распри и войны, тщетные попытки повелителей и владык создать могущественные государства, налеты викингов, остервенелая борьба в Средиземном море между мусульманами и христианами, которые вдруг, неожиданно для самих себя, усилились за счет дерзкой крови скандинавов, способных воевать и воевавших на равных с воинами Аллаха… И скромный на вид учитель, устремившийся из благополучной Болоньи в кипевшую страстями Нормандию.

Что даст Ланфранку этот поход? Почему он держал путь именно туда, где жизнь была нестабильной, опасной во многих отношениях? И на эти вопросы не мог ответить Ланфранк, устало свесивший голову над острыми коленками. Звезды в окне стали подрагивать неспокойно: утро приближалось к келье.

Ланфранк шел наудачу – на северо‑запад. Днем шел, подыскивая себе доброго попутчика, иной раз и поздним вечером шел. О разбойниках он знал. В селениях и городах, мимо которых проходил учитель, было много разговоров о разбойном люде, но он был уверен, что его минует участь сия, что разбойники не позарятся на бедного тщедушного путника, в котомке которого, кроме хлеба на день да немного денег, ничего не было.

Ранней ночью, вдыхая запахи увлажненного росою леса, он шел по тропе, освещенной большой луной, и радовался чистоте неба, тоже осыпанного росой, мягкой тропе, беспечно извивающейся между стволами деревьев. Тихий, беспечно‑тихий мир. Умиротворенное состояние юной души, немного бестолковой.

Налетели на Ланфранка так внезапно, что он даже не понял, зачем они все это делают, такие сильные, огромные, рычащие по‑звериному?! Бандиты первым делом сильно ударили его по голове, выбили из рук суму, обхватили несчастного со всех сторон. Очень было смешно – такой маленький человечек и такие громадные бандиты! Очень было неприятно! Запах нелюбимого с детства лука вперемежку с запахом какого‑то гадкого вина, потные руки, жадное дыхание, злобный голос, рыкнувший с пренебрежением, которого, как показалось в тот миг учителю, недостойна даже сильно протухшая рыба:

– Нет у него ничего! Хлеб да пара монет.

– А зачем же он ходит по ночам?! – спросил, сильно обдав Ланфранка луко‑винным перегаром, державший его справа здоровяк.

Эта логика понравилась учителю, но за словом последовало дело: бандиты, озверев от неудачи, сорвали с путника недорогую его одежду, обшарили ее, не нашли ничего, пьяно удивились:

– Ты что тут делаешь?

– Иду, – честно признался Ланфранк, и это признание обескуражило разбойников.

– Деньги давай!

– Деньги в суме.

– Это не деньги!

– Нечего на него время тратить, повесим его.

Тут только понял Ланфранк, в чем дело. Настоящие бандиты напали на него, нашли его в этом огромном мире звезд, деревьев, троп, дорог, городов и сел. Неужели это возможно?!

Мысли его метались из стороны в сторону, он не знал, что говорить. Бандиты подвели его к дереву. Кто‑то ударил Ланфранка в живот. Никогда его не били. Он не знал, что это такое. Может быть, поэтому не ойкнул, не застонал. Лишь ноги подвели его, ослабли.

– Мешок с дерьмом! – огрызнулся бандит справа и, видимо, по природной своей лени брякнул: – Возиться с ним еще. На дерево лезть.

– Не наш это, – согласился кто‑то, и вновь Ланфранк получил сильный удар в пах, ноги его вздернулись коленками вверх, но и на этот раз голос не выдал несчастного путника.

– Тварь бессловесная, – обиделся бьющий и приказал: – Привяжите его к сосне.

Откуда‑то появилась веревка, холодная, жесткая, как палка. Ланфранк не мешал бандитам. Они накрепко привязали его к дереву, зачем‑то ткнули по разу коленками в живот, вмиг исчезли, будто их и не было.

И он остался один.

На небо кто‑то надвинул облака. Луна, ясность, роса земная и небесная, – все сгинуло вместе с бандитами. И ясность ума затуманилась. «Зачем все это? Зачем все это деется на белом свете», – думал крепко связанный Ланфранк, чувствуя, как боль от холодной веревки, от жестких ребер дерева, от ударов в живот, от холода земли и, главное, от обиды, давит со всех сторон, сжимает душу. Обида! Обида на людей, за людей, непонимание людей – что может быть обиднее для человека, которого в Болонье уважительно называли Учителем, а здесь, в Нормандии, привязали накрепко к дереву голого?!

Обида, впрочем, быстро уступила место страху. О смерти он никогда раньше не думал, но сейчас, под низкий шум лесного ветра, понял, что смерть находится совсем рядом. Его собственная смерть. Это внезапное открытие поразило связанного учителя своей удивительной ясностью и скупой – в один всего ход – логикой: вот она, смерть. Даже если удастся дотянуть до утра, не замерзнуть – а холод уже сковывает тело! – то по глухой тропе, самой короткой из одного селения в другое, но почему‑то самой нехоженой, никто утром не догадается пройти. Смерть от холода и голода. На заре жизни.

Нет! Нельзя умирать, надо жить, надо… молиться! Бог спасет. Он не даст в обиду человека, который не согрешил еще и не думал грешить. Он только учил людей всему тому, что знал и познавал сам. И всю дальнейшую жизнь он только этим и мечтал заниматься. Зачем его убивать? Его нужно спасти. Он никому не желает зла.

– Господи! Спаси и сохрани, – негромко произнес Ланфранк и запнулся, к ужасу своему поймав себя на том, что он – учитель! – не знает наизусть ни одной молитвы!!

– Господи, спаси и сохрани! – повторил привязанный к дереву, пытаясь вспомнить хоть одну, самую короткую молитву.

Риторика, грамматика, диалектика, право – как хорошо он знал эти предметы, как радостно и гордо было ему сознавать свое превосходство над учениками! Но холод предутреннего леса все крепче прижимался к худому телу Ланфранка, пробирался, казалось, к самому его сердцу. Он стоял один, на узкой неходкой тропе, чувствовал влагу тумана, силился вспомнить хоть одну молитву. Бог был рядом, учитель это понимал, но одного «Господи, спаси и сохрани!» явно не хватало, чтобы убедить, умолить Всевышнего.

Ланфранк дрожал от холода и страха, мысли его растерялись в притихшем лесу, логика запуталась в паутине страха. Осталась всего одна мысль, безо всякой логики. Он повторял ее с упрямством великого страдальца, он гнал от себя страх, холод. Он чуть с ума не сошел, пока не увидел проблеск серого на затуманенном облачном небе.

«Господи, спаси и сохрани!»

Рядом крикнула птица, треснула сухая ветка, прошептала что‑то кому‑то, падая на землю. Где‑то ухнуло тяжело, звук не повторился.

«Господи, спаси и сохрани!»

Небо светлело. Ланфранк вспомнил рассказ одного попутчика. Тот возвращался из Иерусалима, был тихо счастлив, но в минуты вечерние, долгие не мог сдержаться – говорил. Об убийствах говорил, о своей земле, бедной, так и не разбогатевшей на разбое, о главаре банды – об отце своем, который однажды пропал, как пропадает дым от легкого костра. Крестьяне случайно наши его в глухой чаще. Привязанный к дереву, обезображенный птицами битв, полуизглоданный скелет. По останкам одежды узнали крестьяне своего земляка, силача. Трогать труп не решились. Пришли домой, рассказали об увиденном сыну. Тот хорошо знал лес. В детстве по ягоды да по грибы туда ходил, в юности с девушками там в разные игры играл, в молодости – уже семья у него была своя – стал он ходить в лес по иным делам. С отцом. Говорили они своим домочадцам, что уходят в город Париж, либо в другой какой‑нибудь город на строительство замка. До Парижа не добирались отец с сыном, останавливались в родном лесу. На поляне встречались с такими же людьми, давали клятву верности, устраивали засаду на лесной дороге, ждали. Дорога была хорошая. Она связывала города Нормандии с Францией, по ней проходили купцы, рыцари, монахи, другой люд.

Небольшой шайке разбойников этой дороги вполне хватало. До тех пор, пока к банде не прибился бакалавр, бедный рыцарь. Он быстро почувствовал вкус к разбойному делу, отец часто спорил с ним. Иной раз дело доходило до ругани и потасовок. Бакалавр был сильным и ловким. Он умело работал мечом и копьем, но без коня он чувствовал себя скованно. Рыцарь без коня – не рыцарь. В пешем поединке он выглядел не так уверенно, тем более без доспехов, хотя справиться с любым человеком из банды ему было не трудно. Только не с главарем, известным на всю округу силачом. Иной раз, разозлившись, отец хватал огромный сук и шел с ним на меч бакалавра с такой уверенностью, что тот невольно отступал, признавал поражение и превращал все в невинную шутку. Он хорошо это делал.

Сыну главаря бакалавр не нравился, он чувствовал, как растет в душе рыцаря тайная злость, не раз говорил об этом отцу. Отец так отвечал сыну: «Нам нужно совсем немного денег, чтобы построить дом. И тебе нужно построить дом. Я не собираюсь разбойничать всю жизнь».

Судьба порешила иначе. Он разбойничал всю оставшуюся жизнь: всего полтора года. Однажды он пропал.

Ланфранк слушал попутчика с этакой умиротворенной улыбкой старого учителя, уверенный в том, что рассказчик все выдумывает: стал бы взрослый человек говорить о своем участии в грабежах и убийствах, возвращаясь из Иерусалима в родное селение!

Ланфранк расстался с попутчиком на окраине деревни, за которой дорога разветвлялась на три тропы. Учитель отправился прямым путем через лес, за которым в нескольких километрах пути лежал городок. Почему Ланфранк не послушался попутчика, не остановился до утра у него в доме?

– Господи, сохрани и помилуй! – шептал привязанный к дереву человек, пытаясь хоть как‑то согреться. Худыми ладонями он тер ноги, вертел головой, стопами – холод был сильнее…

Он дождался солнца! Оно пришло, обогрело его, но не успокоило. И вдруг – то ли померещилось ему? – справа по тропе услышал учитель тихий звук. Не голос птицы или зверя, не скрип сухой осины не свист ветра, а… Ланфранк напрягся, вслушиваясь и пытаясь понять, что же это за звук? Звук прекратился! Дрожь заколотилась по телу, уже согревшемуся: неужели это не люди?!

Звук повторился! Несчастный человек, учитель, о котором медленно расходилась по городам Европы заслуженная слава, тонкий аналитик, способный убедить в своей правоте любого, голый дрожал у дерева и мечтал о том, чтобы Бог не лишил его разума в эту радостную минуту.

Он уже понял, что где‑то по тропе идут к его дереву люди. И радовался, и боялся потерять от счастья разум. Учителю никак нельзя без разума. Звук надолго пропал – тропа утонула в огромной балке, люди были совсем близко. Дрожь совсем затихла.

И вот, выкарабкавшись из оврага, старая арба покатилась по мягкой утренней тропе, и скрип колес, опережая арбу, побежал по лесному миру, радуя Ланфранка. Спасла его никому в мире неизвестная крестьянская семья. Крепкий мужик даже не удивился, увидев связанного человека, подошел к дереву, весь пропахший луком, развязал Ланфранка, дал ему какую‑то хламиду. Путник опять задрожал: хламиду нужно было сначала согреть, затем пользоваться ее теплом. Грубое влажное сукно грелось долго, но согрелся‑таки материал, и Ланфранку стало совсем хорошо, и мысль окончательно прояснилась и… сузилась. Большие надежды и широкие дали манили Ланфранка. Здесь, в лесу, радуясь нежданной удаче, пряча глаза от крестьянской девушки, сидевшей на арбе, Ланфранк о далях думать перестал. Ему стало стыдно думать о славе, о великих свершениях, о прочем – человеческом.

– Где здесь самый бедный и убогий монастырь? – спросил он своего спасителя.

– Здесь неподалеку есть монастырь Ле Бек, – сказал крестьянин неожиданно быстро и спокойно, будто ждал этого вопроса, дождался, давно подготовив ответ.

Ланфранк удивился, посмотрел на него.

– За опушкой повернешь направо, будет овраг, ручей, тропа пойдет вдоль балки к воротам монастыря. Он очень бедный, таких не бывает, – пояснил спутник.

За опушкой они расстались. Ланфранк пошел своей дорогой, пришел в Ле Бек. Монастырь был действительно очень бедный: грубо сколоченная, но прочная ограда из горбыля, за оградой деревянная церковь и хозяйственные постройки.

Основателем этого монастыря был Херлуин, человек, который мог бы стать героем самого доброго и лиричного романа о смелых и великодушных людях, о сильных личностях, не желающих идти на поводу у обстоятельств, и даже – у природы человеческой. Около двадцати лет Херлуин служил графу Жильберу, одному из родственников дюка Нормандии Роберта Дьявола. Не раз приходилось ему участвовать в дьявольских операциях Жильбера и Роберта; из года в год копилась злость на самого себя и обида: сильный человек, он никак не мог сбросить с себя рыцарские доспехи, угомонить в себе зверя. Пока был молод Херлуин, сомнения не так сильно мучили его. Роберт Дьявол вел частые войны, граф Жильбер никогда не отказывал родственнику в помощи. Херлуин, отважный и лихой в бою, отличался удивительной везучестью: редко‑редко воинам врага удавалось ранить его. Он дрался во всех сражениях, боях и стычках, поражал врагов и друзей ловкостью, чувством боя, чувством крови: своей крови и крови противника. За это его ценили Жильбер и Роберт, за это прощали они ему некоторые вольности в разговорах, в поведении. Но время шло. Все временное уходило в вечность, все вечное оставалось, продолжало отсчитывать время.

Однажды ранним утром 1031 года Роберт Дьявол совершил дерзкий налет на слабоукрепленный городок в Бретани. Жители и воины, застигнутые врасплох, сопротивлялись недолго. У кого были кони, те спаслись от жестокого врага. Коней в городе было мало. Налетчики врывались в богатые дома, жадной рукой хватали все ценное, спешили. Ценного в городе было мало. Нормандцы стали брать в плен детей, девушек. Ошеломленные бретонцы кинулись спасать главное свое богатство, но налетчики пустили в дело огонь, и – еще утренний туман не рассеялся, не очистил овраги и лощины – ускакали по лесным дорогам прочь. В городе пламя трещало, плакали люди, спасали остатки добра от гнева огня.

Поздним вечером отряд Жильбера прибыл в замок графа. Начался пир. Эти пиры Херлуин ненавидел. Смелый в бою, порою жестокий в битве, но честный. То – бой. Звон металла и хруст костей, кровь животных и кровь людей, безумие, радостная дрожь – блаженство силы, блаженство сильных. Херлуин любил сражения. Ему нравилось это блаженство силы. Но пиры он ненавидел. Здесь царила ложь. Здесь наглость и ложь делали слабых сильными, трусов храбрыми. Херлуин пил вино, хватал крепкой рукой мягкие тела девушек, подносивших ему еду, прижимал к себе, ловил их взгляды, ощущал изнутри исходящую радость жизни, забывал о пире, о пирующих, даже о собственной ненависти.

Было время, когда он не замечал собственной ненависти, умел гасить ее. Жизнь брала свое, молодость свое брала. Под одобрительный гогот друзей уводил, а то и уносил он какую‑нибудь красотку в стог.

В тот вечер к нему подошла кареглазая толстушка. Он поднялся, пошел за конюшню в небольшой стожок. Лег. Взглянул на рой звезд. Жить захотел, Услышал шорох шагов, шелест сена, шум упавшего на спину тела. Не удивился. Удивился он чуть позже. Она удивила его.

В ней почувствовал Херлуин слишком много того, что мучило его душу с каждым днем все сильнее. В движениях, в нервном неровном дыхании, в ярости нарастающих ласк, в сдавленных стонах, так истово рвущихся на свободу, в крике, последнем усталом вздохе малоопытной в таких делах толстушки рыцарь почувствовал и робость невинной души, поставленной судьбой на грань жизни и смерти, и страстное желание жить, быть счастливой, и хрупкое недоверие ко всему, что люди привыкли называть счастьем, и столь же хрупкое недоверие к своему пониманию счастья, и силу, и слабость, и что‑то еще, чему Херлуин не мог дать название…

Он лениво – увальнем – перевернулся на спину, глазами в звезды. Они дышали шумно. Дышала рядом толстушка молодая, отдышалась ровно настолько, чтобы набраться сил и зареветь. Ревела она негромко. Так рокочет дальний гром. Так тревожит дальний гром, когда грозу не ждешь, когда гроза не нужна.

– Ты что? – спросил Херлуин.

– Я… домой хочу. К отцу, матери. К брату. Зачем вы это сделали?

– Они пришлют выкуп, – равнодушно сказал Херлуин. – И ты уйдешь домой.

– Отец потерял ногу. У нас нет денег. Зачем вы делаете зло?

– Зло сделал граф бретонской марки дюку Роберту. Мы отомстили ему.

– Я хочу домой. Я боюсь.

– Зачем ты пришла сюда? Я тебя не звал. Иди.

– Я не хочу туда, – толстушка удивляла своей наивностью, своей глупостью, будто говорила она с отцом, слабым на характер.

Херлуин не хотел, чтобы она с ревом вышла из‑за конюшни, хотя никто бы его за это не обвинил. Скорее наоборот. Одобрительный хохот встретил бы заплаканную…

Все было слишком обычно. Необычной была лишь толстушка, лежавшая на сене. Сама пришла, сама легла и ревет. Рыдает, пищит о своем:

– Я домой хочу.

– Ты знаешь, что хочешь, – буркнул Херлуин. – Я – не знаю.

Это признание удивило рыцаря, но на ревущую оно не подействовало.

– Я хочу к отцу, матери! – всхлипнула она. – Гы‑гы‑гы.

Толчки ее тела волнами уходили в сено, возвращались оттуда, били в спину Херлуина. Она, видно, перед этим хорошо выспалась, отдохнула, набралась сил. Херлуин несколько суток спал плохо. То они пировали с Жильбером и Робертом, то думы мучили его, не давали отдохнуть, расслабиться. Спать ему хотелось.

Толстушка не давала ему спать. Она ревела и пищала до рассвета, ворочалась, толкала его в бок. Он не спал. Слушал ее упрямый, монотонный писк, думал о своем, путанном, перед рассветом повернулся от звезд, положив левую руку на мягкую, неизмятую еще грудь ее, почувствовал слабость, надежду, готовность отдать все (так уж много имела она?), стремительное желание поскорее расплатиться этим всем своим, столь крохотным богатством за бесценный дар – за свободу, услышал толчки ее рыданий (она вдруг поняла, что не нужны ему ее сокровища и заревела), услышал жалкие слова: «Я домой хочу!» и… остервенел, набросился на нее. Она перестала реветь, покорилась его страсти, рассвирепела под шум повлажневшего сена и опадавших звезд.

Он дал ей второго своего коня, выехал с ней из замка. Стражники его хорошо знали. Ворота открыли, закрыли, громко зевая и тихо завидуя рыцарю. Она сидела на коне хорошо. Но еще не догадывалась, чем кончится это ее приключение, и подрагивала – может быть, от холода.

Пищать уже не пищала, молчала.

По лысому склону кони не спеша взошли на высокий холм, поросший кустарником, остановились, будто их, коней, удивила красота земная, а не Херлуина и его спутницу, все еще неспокойную. Внизу, растекаясь от холма зелеными волнами, лежало море леса, в центре которого застыла в таинственной неподвижности большая поляна, тоже зеленая, но словно бы посыпанная тончайшим пеплом солнца. А, может быть, то был не лес, а небо, зеленое, упавшее с неземной высоты вместе с солнцем и впитавшее в себя утреннюю свежесть земли, нежный цвет только что родившегося дня. А, может быть, и дух ее, и все ее тайны. Херлуин никогда не думал о красоте мира, о его тайнах. Сколько раз взлетал он по этому лысому склону на вершину холма, сколько раз отряд Жильбера по пути к замку дюка Роберта Дьявола проносился с тупым звоном копыт по лесной поляне! Поляна как поляна. Их в местных лесах много. И лысых холмов, и утреннего солнца…

Он хотел сказать: «Дальше скачи одна. Там твой дом». Но промолчал, направил коня вниз – к поляне, похожей с высоты холма на солнце, упавшее с неба, орошенное зеленью утреннее солнце. На поляне он сказал эти слова:

– Там твой дом. Коня не загони, хороший конь.

– Ты вернешься за ним? – она уже совсем согрелась, не дрожала больше.

– Прощай!

Он развернул своего скакуна, тот пролетел по дороге несколько метров, остановился.

– Прощай! – крикнула толстушка, и конь ее медленно, словно бы не желая расставаться с хозяином, поплелся прочь.

Херлуин смотрел в спину толстушки, в разбросанные по плечам ее волосы, цвета лежалого сена, затем перевел взгляд на некрасивый сук ели, на холку своего коня, задумался.

Долго думал он. Вдруг услышал детский визг по ту сторону большой поляны, дернулся было на помощь, но вовремя понял, что так визжат только счастливые существа – так визжат дети в теплой реке, близ его вотчины в долине реки Риель неподалеку от Бретонского леса. Так от страха не визжат. Херлуин почему‑то пожалел своего второго коня, и легким галопом погнал скакуна в замок графа Жильбера.

– Это же мой подарок! – возмутился Жильбер, когда узнал, куда делся конь Херлуина.

– Ты подарил его мне, – подтвердил с ударением на последнем слове Херлуин.

– Я подарил, – здесь ударение было на первом слове.

– Значит, он – мой, – вассал Жильбера не догадывался, что эта ссора может привести к разрыву.

– Мой подарок тебе!

– Это мой конь. Я мог делать с ним все, что захочу.

Это верно. Но как дорого стоили в XI веке хорошие кони, а боевые – особенно. Жильберу было обидно. Ссора разгорелась. Посыпались обидные слова. Херлуин понимал, что причиной гнева Жильбера является совсем не конь, не толстушка, которую он отпустил, а он сам. Человек в разговорах спокойный, Херлуин в этот вечер говорил резко. Жильбер отвечал ему тем же.

Вечером между ними все было кончено.

Херлуин получил причитающуюся ему долю добычи, рассчитался с Жильбером, получил отпуск от дел и отправился на своем резвом скакуне в долину реки Риель. Отдыхал он от дел лихих недолго. Однажды рано утром вышел из дома, отправился по тропинке вдоль реки в лес, нашел уютное местечко, где в Риель впадает чистый быстрый ручей, и основал здесь монастырь Святой Марии, Матери Божьей. Монастырь у ручья. У источника.

Источник жизни.

Чуть позже люди добрые назвали этот монастырь словом Бек, что на их языке означает «ручей».

Графа Жильбера удивил этот поступок бывшего вассала, но в какой‑то степени оправдал в его глазах Херлуина. А тот, в лесу, в уединении, вдали от криков и визгов неугомонного человечества, строил монастырь. Рано утром выходил он из крохотного сруба под соломенной крышей, рубил деревья, обтесывал их, тупил топоры, правил их на камне, вновь тесал бревна, рубил прочные замки – не спешил. Спешит только тот, кто еще не накричался, не навизжался в порывах и мечтах своекорыстных, мелких, никчемных. Херлуин накричался вдоволь, чуть было не сорвал в этих криках голос души своей доброй. Не сорвал, Слава Богу и слава Судьбе. И теперь бывший рыцарь, цепкий в бою боец, тоже бывший, брал с рассветом в руки топор и рубил, рубил замки в бревнах, и стук топора его пробирался сквозь тьму дерев к сердцам и душам разного люда, проходившего ближними дорогами и тропами по делам своим.

Люди слышали удары одинокого топора, но еще не слышали голоса доброй души Херлуина. Первой услышала ее голос мать, женщина знатная, образованная. Она пришла к сыну как‑то после полудня, осмотрела опушку с торчавшими то там, то здесь пнями, на сына посмотрела мать, на лицо его, на капли пота, разлетавшиеся с его спокойного лица редкими градинками, на взопревшую туго натянутую на спине рубаху, на щенка у порога домика. И спросила мать сына:

– Что ты задумал?

Херлуин уважительно относился к матери. Коротким ударом воткнул он топор в пень и так же коротко сказал:

– Здесь будет монастырь.

Мать увидела его усталые глаза, поняла, что сын не отступит от своего решения. Она хорошо знала историю своей страны за последние 250 лет, историю Европы, исстрадавшуюся от трех могучих своих врагов: от мусульман на юге, от викингов – на севере, от междоусобицы. Ее дед, а деду – его дед, часто говорил об этих великих бедах. Сам он участвовал в битвах, предки его бились с этими тремя врагами, порою побеждали, порою проигрывали битвы и сражения, надеялись победить всех своих противников. Но с севера холодные ветры гнали корабли викингов во все страны Европы, во Францию, а с юга давили мусульмане, а распри внутри самой Франции ослабляли страну, народ. В лесах Европы бродили разбойники, простые люди, или которые уже не видели никакого смысла в труде: зачем трудиться, если в любую минуту в твой дом может ворваться враг, разрушить, сжечь все, созданное тобой? Мать Херлуина не была государственным деятелем, но, слушая рассказы деда, она, как и любая женщина на земном шаре, пыталась отыскать ответы на самые важные для нее вопросы: «Как спасти своих детей от войн и битв, от гибели?» Она не находила ответы.

Викинги (а их еще называли королями морей, «морскими разбойниками», норманнами – «северными людьми») первых поколений врывались на территорию Франции, крушили здесь все без разбора, в том числе монастыри и церкви. Еще Карл Великий в начале девятого века, услышав о первых налетах викингов на Европу, об их зверствах, предрек великие от них бедствия народам материка. Этот человек знал, на что способен изголодавшийся сильный зверь, какое горе он может принести всем, кто не в силах будет дать ему отпор. Когда‑то войско Карла Великого остановило на границе Испании мусульман, пытавшихся ворваться в Европу с юго‑запада, с Пиренейского полуострова. Там и осели надолго воины ислама, как раз в тот момент, когда, «проснулись» в Скандинавии вулканы людской безудержной воли, когда, как лавина с гор, как кипящая лава зла, низверглись на Европу люди Севера. Не остывающая более двух столетий лава зла. Кто ее остановит? Где найти нового Карла Великого, способного опрокинуть, сокрушить викингов? Не было такого человека. Не было такой силы в Европе. Люди Севера с огнем и мечом отвоевывали себе жизненное пространство в Европе, вынуждали правителей разных стран искать компромиссы с могучим противником.

В 911 году Карл Простоватый, французский король, отдал вождю викингов Роллону (его еще называли Хрольвом Пешеходом) юго‑западную область Франции. А что оставалось делать простоватому королю? Викинги угрожали уже самому Парижу, городу в то время небольшому, но ведь – столице! Король несколько раз пытался собрать войско и дать отпор северянам, но власть у него была такая слабая, графы и бароны были так сильны и так часто дрались между собой, что он вынужден был пойти на эту сделку. Карл Простоватый отдал город Руан с окрестностями Роллону, потребовав взамен охранять границу Франции, не пускать в страну викингов. Роллон, человек огромного роста, гигант, которого не выдерживала ни одна лошадь, за что его и прозвали Пешеходом, дал клятву. По обычаю тех лет он обязан был поцеловать ногу Карлу Простоватому. Очень не хотелось это делать вождю викингов. Свои ведь смотрят – люди Севера. У них не принято целовать ноги даже самым могучим королям. Воткнуть ему копье в грудь – это можно, обмануть, обхитрить – тоже не возбраняется. Но целовать ноги! Мастера на разные прозвища, викинги могли такое имя дать своему боевому вождю, что…

Но договор есть договор. Роллон подошел к королю, нагнулся, взял в свои крепкие руки ножку короля Франции и резко дернул ее на себя, к своим губам. Карл не удержался, грохнулся на землю, и никто при этом не видел, целовал ли Роллон монаршую ножку или нет. Викинга вполне устраивало это. Короля Франции – тоже. Договор был заключен. Роллон получил Руан и богатые земли вокруг города. Область на юго‑западе Франции с тех пор получила название Терра Норманнорум, «земля людей Севера», или Нормандия.

В чем‑то эта сделка действительно оказалась полезной для дряхлеющей династии Меровингов, но совсем скоро французским королям стало ясно, что во владениях быстро крепнет могучая, довлеющая к самостоятельности сила, в то время как викинги, плодившиеся во фьордах Скандинавского полуострова, как грибы‑шампиньоны в урожайный год, нашли новые лазейки для вторжения во Францию: практически все западное побережье страны терроризировали они – более ста лет! Около двухсот лет!!

Надеяться оставалось только на Бога. Между прочим, это стали понимать и те «люди Севера», которые просачивались в страны Европы, оставались там «на постоянное место жительства». Они быстро ассимилировались с местным населением, принимали христианство. Тоже самое случилось и в Терра Норманнорум, дюки которой уже в середине X века стали восстанавливать разрушенные своими предками без сожаления храмы и церкви. Быстро, очень быстро «европеизировались» «люди Севера», оседавшие на земле Франции.

И у многих европейцев появилась великая надежда на Бога.

Именно поэтому мать спокойно восприняла идею сына основать у быстрого ручья монастырь и ту резкую перемену во всем облике, во внутреннем состоянии Херлуина. Она не испытывала в тот миг ни жалости, ни робости, ни гордости, ни восторга; она поняла сына и молча удалилась по извилистой, вдоль ручья бредущей тропе, а Херлуин взял топор в руки, и его негромкие, монотонные удары слышала мать. Она, знатная, избалованная с детства женщина, думала о Боге, о сыне, о себе, и крепло в ней родившееся еще там, у бревна, решение. Впереди послышался шум небыстрых шагов, сдавленный мужской говорок: навстречу шли три человека. Она знала их. Она не удивилась простой одежде молодых мужчин, друзей Херлуина. Скупо поприветствовав ее, путники направились по тропе к монастырю.

Тем же вечером мать вернулась к Херлуину, осталась в монастыре, никому ничего не объясняя, ни с кем не советуясь. Она была сильной женщиной. Это слабые люди вечно находятся на распутье, постоянно испытывают потребность каяться, советоваться, объяснять свои поступки всем, кому ни попадя. Сильным это не нужно. Они – люди действия, люди решений. И в таком вопросе они не потерпят советов других. В таких вопросах сильные не ищут компромиссов, потому что душа не прощает компромиссов. Она зовет к себе человека, когда он уходит из мира в монастырь. В миру душа часто молчит, в миру правит разум. Он создает законы, творит обычаи, путается в них, слабеет, совершает поступки, которые разумными и назвать‑то нельзя. У разума – своя жесткая, часто переходящая рамки жесткости, логика. У души – иная логика, иные законы.

Мать, забыв о мирском, обстирывала друзей сына, строивших монастырь, который стал, как считают многие дотошные исследователи, «первым подлинно национальным монастырем в Нормандии», полоскала белье в лесном ручье, смывавшем день за днем, месяц за месяцем все, накопленное там, в миру. С потом, в тяжком труде «выпаривалось» все мирское. Под шум стройки в душах первых монахов рождалось успокоение – а оно не рождается в грязных душах. Иной раз Херлуину – в тот век жестоких драк и войн было много поэтических натур – казалось, что бесстрастное, монотонное журчанье ручья чем‑то напоминает ему молитву скромного человека, и он незаметно покидал друзей, увлекшихся беседой, уходил в небольшой свой сруб, зажигал свечу, открывал книгу и читал, читал слово Господа Бога Иисуса Христа.

По разным путям и маршрутам брели и бредут к Богу души разных людей. Кто‑то считает – и он хороший человек, – что достаточно и необходимо лишь искренно поверить в Бога и молиться Ему неустанно, соблюдая все Его наставления. Кому‑то этого – и они тоже замечательные люди – не хватает. «Что такое вера без знания?» – спрашивают они себя и, не в силах ответить на сложнейший вопрос, открывают книги, пытаясь найти в них ответ. Сложна проблема. Иисус Христос дал людям не так много слов – если объемами можно слово Бога считать, – но как много слов сказали люди, великие и невеликие, исследуя Слово Бога, Мысль Бога! Из корня Мыслей Иисуса Христа вырос громадный буйный сад, каждое дерево, каждый куст, каждую травинку которого заботливо выращивали и взращивали люди, рискнувшие поверить в свою исключительность, в силу своего разума. Правы ли они, удалось ли им проникнуть в Мысль Бога? На этот вопрос каждый, кто идет своими дорожками к Богу, отвечает по‑своему.

Херлуин сам не мог разобраться в тончайшей паутине Мыслей Бога, но он честно, как сильный человек, пытался найти лучший устав жизни созданного им монастыря. Он прочитал все свои книги, ходил по Нормандии и Франции в поисках других книг, просил настоятелей помочь ему.

Не везде и не всегда встречали его с распростертыми объятиями. В одном монастыре Херлуина не пустили на порог, в другом чуть не избили, в третьем посмеялись и даже не предложили переночевать. В четвертом монастыре Херлуина приняли хорошо. Но бывший вассал графа Жильбера, отчаянный боец, рыцарь, сам не захотел долго находиться там. Его поразила роскошь, свойственные богатым дворам помпезность, высокомерие, чванство, дорогие одежды монахов. Не о таком монастыре мечтал Херлуин. Он не понимал, зачем людям, посвятившим себя служению Богу, все это нужно? Бога погремушками, блеском золотых монет, «изысканными манерами» не удивишь. Бог – прост, хотя бы потому, что все это – и золотое, и серебряное, и сбрасываемое в выгребные ямы – Он сотворил. Для Него все единое. Так думал Херлуин, считая, что Богу нужны только чистые души. И больше ничего.

Непросто было Херлуину вырваться из этого монастыря так, чтобы не приобрести здесь недругов: они ведь в святом деле могут и навредить. Грустный возвращался он в Бек. Думал.

Разными дорожками идут люди к Богу. По разным причинам. Разными надеждами и мечтами влекомые. Херлуин шел к Богу по простой причине. Он устал. От жестокости, от бессмысленности дел своих. Он был честный человек. Он хотел, чтобы люди поняли то, что понял он. Трудную он выбрал дорогу. С людьми он шел по ней. Одному‑то было бы проще. С людьми – очень сложно. Смотрят они в глаза твои грустные, надеются на тебя, основателя монастыря, а ты не знаешь, что и как им делать, ты можешь решать только за себя самого. Этого слишком мало, когда люди с надеждой смотрят в твои глаза.

Ланфранк пришел в Бек в осенний день. Еще утренняя прохлада не согрела в тени траву. Херлуин увидел путника, худого, в чужой неказистой одежде, с печальным, но спокойным выражением лица, и вдруг потеплело у него на душе. Грусть ушла из глаз. А после первой же беседы с ним кантор монастыря Бек совсем повеселел, обрадовался – именно этого человека и ждал он: Бог послал ему Ланфранка в помощь.

Три года Ланфранк посвятил борьбе с самим собой, со своей гордыней. Читал молитвы, учил их наизусть, исполнял повеления кантора, о преподавательской деятельности не помышлял. Херлуин не мешал ему, будто чувствуя, что Ланфранк еще скажет свое слово. Основатель монастыря все эти три года был единственным его учеником. Он многое воспринял от Ланфранка, но главного воспринять от учителя он не мог, да и не стремился. Ланфранк, впрочем, прекрасно понимал, что кантору не обязательно быть аналитиком, логиком, способным, опираясь на известные факты, порождать собственные логические схемы, убеждать людей, расширять вполне осознанно и целенаправленно поле знаний. Он и не пытался переделать гостеприимного кантора, столь радушно встретившего его, приютившего в трудный час. Они оба понимали друг друга. Каждому свое. Ланфранк, ко всему прочему, уважал Херлуина, бывшего рыцаря, самостоятельно сделавшего выбор на сложнейшем перекрестке житейских дорог…

Три года прошло.

Ланфранк стал преподавать. Первые же ученики были восхищены его удивительным педагогическим даром. В Бек потянулись со всей Европы люди. Разные по социальному происхождению и жизненным ориентирам, они в одинаковой степени стремились к знаниям, пытались овладеть аналитической культурой Ланфранка. Удавалось это далеко не всем, но ни один ученик не покинул школу неудовлетворенным.

Монастырь Херлуина стал богатеть. В 1045 году он назначил Ланфранка на должность приора. В школу – современники называли ее «большим и славным училищем словесности» – прибывали (в будущем прославившие себя на разных поприщах) ученики, такие как Александр II, через несколько лет ставший папой Римским, и Ансельм из Аосты – Ансельм Кентерберийский. Окончив курс («либеральный», надо подчеркнуть!), учащиеся не обязаны были оставаться в монастыре Бек, одевать на себя монашескую рясу. Подобное отношение к ученикам могло напугать любого аббата, но Херлуин относился к Ланфранку и к «училищу» с полным доверием.

Самому же учителю претило догматическое изложение того или иного предмета. Ему нужна была мысль – движение мысли по тем или иным аналитическим схемам, которые он выбирал, которые могли удовлетворить его пытливый ум и его тщеславие. Ланфранк не боялся мыслить и учить этому людей. В те годы он являлся, пожалуй, крупнейшим схоластом, тонко чувствующим меру во всем и умеющим где‑то мягко, но настойчиво, а где‑то жестко, но всегда аргументированно, отстаивать свои позиции. Здесь, в Беке, проявилась еще одна удивительная черта этого человека: способность ладить со всеми, не подчиняясь, а подчиняя своей логике даже знатных людей, даже крупных политиков.

Но зачем Ланфранку, учителю, подчинять, ладить? Разве мало ему было просто учить? Видно – мало. События последующих десятилетий убеждают в том, что Ланфранку слишком мало было просто учительствовать, хотя до 1050 года, когда в Римской церкви разгорелся спор по вопросу о таинстве евхаристии, закончившийся блистательной победой Ланфранка над знаменитым схоластом XI века Беренгарием Турским, мало кто из знавших учителя школы монастыря Бек, рискнул бы говорить о будущем этого человека. До второго евхаристического спора он был известен в Европе прежде всего как крупный ученый. Победа над Беренгарием Турским резко возвысила его в глазах служителей церкви, но даже после этого никто из монархов Европы не обратил на него внимания, не привлек в свой дворец, не попытался использовать его гений, его умение доказывать и опровергать. А зря.

Учителю пришлось самому предлагать свои услуги.

Время требовало действия, стремительности, увлекательных сцен, ярких деталей, интима в конце концов. Любое время требует этого от жизни. Любая эпоха ждет от жизни нечто такого, от чего нервы заходятся в тревожном тремоло, глаза расширяются от удивления, руки трясутся от волнения. Действия давай, действия! – требует плоть людская, но у любого действия есть свой «толкач». Даже не причина, а именно «толкач», который иной раз действует в полном согласии с причинно-следственным вектором жизни, вектором эпохи, но, порою, в силу своей мощи, подправляет направление этого вектора по своему усмотрению, а то и по своей прихоти.

Ланфранк вынужден был сам идти к тем, кто в нем нуждался. Он выбрал Вильгельма сына Роберта Дьявола, и все последующие до начала 70‑х годов XI века события в Нормандии и на Альбионе говорят о том, что учитель сделал правильный выбор. В начале семидесятых годов Ланфранк стал сомневаться… но до этого было еще слишком много времени и дел…

Низкое солнце пропечатало кривой квадрат на стене узкой кельи. Ланфранк – он так и не уснул в ту ночь – поднялся с кровати. Где‑то внизу, за окном, вскрикнул петух, зашумел крыльями, угомонился почему‑то. Замок просыпался. Учитель посмотрел на кривой рыжий квадрат, тихо спросил себя:

– Почему же преступника тянет на место преступления? Что он там находит, что? Непонятно!

Вчера вечером он задал себе этот вопрос в тот момент, когда оказался на развилке уже знакомой ему дороги, на распутье своих мыслей. Одна тропа неширокой полосой уходила в лес – в тот самый лес, приключение в котором привело Ланфранка в монастырь Бек. Другая, огибая лесной массив огромной дугой, шла через небольшой городок туда же – в монастырь Херлуина. Ланфранк спросил себя еще раз, почему же преступников тянет на место преступления, запутался – такой прекрасный аналитик! – в ответах, махнул по‑мальчишески рукой, направил своего коня прямой дорогой, через лес, надеясь добраться до монастыря еще по свету.

Настроение у него было хорошее. Он выполнил обещание, данное Вильгельму, убедил Гильдебранда, а через него и папу Римского Александра II дать герцогу Нормандии разрешение на брак с Матильдой Фландрской, которая приходилась дюку кузиной. Он одержал в своей жизни очередную победу. Он был рад!

Ланфранк проехал мимо старой ели, к которой когда‑то привязали его бандиты, остановился, посмотрел на дерево, поежился и вдруг услышал дикий свист. Он сразу и не понял, что это может означать – он был уверен, что память его всколыхнулась, породила свист.

То была не память! Бандиты налетели на него со всех сторон, он слетел с коня на землю. И началось то же самое! Так обидно было Ланфранку, так давно он не испытывал отвращения от луко‑винного перегара, такое хорошее настроение испортили ему бандиты! Он насчитал их около десяти человек.

Небольшого роста, худенький монах так перепугался, что, не стыдясь людей с черными до глаз повязками, задрожал всем телом, с трудом поднимаясь на ноги. Пошли в ход цепкие руки. Ланфранк смотрел в глаза разбойников, ловил их взгляды, пытался произнести хоть слово и не мог. Денег у него не водилось никогда, не в деньгах дело! Он имел за душой гораздо большее – важную победу, одержанную в Риме! Он не хотел отдавать ее этим пропахшим луком мужикам!

– Люди, побойтесь… – наконец выдавил он и запнулся.

– Мы боимся! – нагло рыкнул кто‑то рядом, слева.

– Побойтесь Бога!

– Боимся! Ха‑ха! Где деньги? Говори!!

– В кошельке. Больше нет! – сказал Ланфранк и почувствовал во взгляде одного из бандитов любопытство.

– Снимай рясу! Некогда нам, – опять прорычал голос слева, и добавил: – Потом будешь проповеди читать.

– Стойте! – крикнул бандит с любопытными глазами над черной, вздувавшейся от резкого дыхания повязкой, подошел к главарю, сидевшему на рослом коне, сказал: – Это Учитель из монастыря Бек. Я знаю…

– Все мы что‑то знаем! Не мешай!

– Я знаю, например, Матильду и Риель, га‑га‑га! – Ланфранк уже ненавидел этот голос слева. – Ха‑ха, раздевайся, говорят!

– Побойтесь Бога! – пролепетал Ланфранк, уже не надеясь ни на что, даже на Бога!

Человек с любопытными глазами что‑то шепнул главарю банды, тот скорчил гримасу, поднял руку:

– Не трогайте его. Отдайте ему все. Кроме коня.

– Но… – любопытноглазый пытался что‑то сказать, главарь прервал его.

– Кони нам нужны! – крикнул он, раздался страшный свист, и бандиты, мигом взлетев на лошадей, ускакали: через мгновение даже стука копыт не осталось от них.

Только старая ель устало шевелила кистями крепких рук. Ланфранк собрал в суму разбросанные по траве вещи, тщательно отряхнулся, пошел обратной дорогой из леса. Быстро стемнело. Шел он спешно. Выбрался из леса, остановился в недоумении: к развилке, ему навстречу плелся его конь, очень спокойный.

Ланфранк сел на коня, перекрестился, отправился в сторону замка. Коня он выбирал долго. Именно такого – спокойного, способного мирно плестись по любой дороге, не мешая хозяину размышлять. «Я так и не понял, почему преступников тянет на место преступления?!» – улыбнулся он грустно и въехал в ворота замка. Его там будто бы ждали, встретили очень хорошо. Хозяина, правда, не оказалось, но слуги отнеслись к гостю с подобающим уважением. Накормили, проводили в комнату, где на узкой кровати он и просидел всю ночь.

Утро еще не окончило свои дела, а гость уже ехал на коне по кружной дороге к монастырю Бек, вспоминая странное поведение слуги в замке, владельца которого он знал. Несколько лет подряд его сын посещал училище в Беке, затем уехал в Бретань. Слугу Ланфранк видел несколько раз, но никогда раньше тот не прятал от него своих глаз, будто робкая девица.

Дорога пересекла мелкую речку, Ланфранк вздохнул:

– Он был в лесу. Я не мог ошибиться. Эти зеленые глаза. Такие глаза в наших краях редкость.

Конь остановился посреди реки, фыркнул, напился. Седок тронул повод.

Разбойников в том веке было много, даже слишком много. И об этом говорил Ланфранк кардиналу Гильдебранду в Риме, убеждая его выдать разрешение на брак Вильгельма Нормандского и Матильды Фландрской. Никогда до этого известный учитель из монастыря Бек не занимался вопросами, связанными с политикой. Пока Ланфранку хватало монастыря и учеников. Он много читал, писал богословские труды. Победа над Беренгарием могла бы подхлестнуть его писать книги по разным проблемам христианства, но, не забывая об этой увлекательной работе, он вдруг сделал резкий, удививший даже Херлуина шаг: он сам, без приглашения, явился к Вильгельму, покорил его своим откровением, своей проницательностью. И педагогическая деятельность отошла на второй план. Ланфранк сделал выбор.

И теперь, одержав на новом поприще первую победу, он ехал в Руан. Конь поднялся по склону. Ланфранк окинул взглядом огромное поле – поле Европы. И приосанился, такой худой, тщедушный, вспоминая первую беседу в Риме с Гильдебрандом, которого буквально потрясла логика политического откровения и крепкие, логически строго выдержанные аргументы учителя.

Прежде всего было, конечно же, начало. Оно могло напугать Гильдебранда, если бы он был из пугливых. Гильдебранд не испугался, лишь удивился, вида, однако, не подал, решил дослушать до конца.

Уже во времена второго евхаристического спора в церкви созрела куда большая опасность раскола. Для Ланфранка и Гильдебранда было совершенно ясно, что раскол на западную и восточную ветви в христианской церкви стал неизбежен. (Он действительно произошел через несколько лет после их беседы). Рим и Византия разошлись в важнейших вопросах веры. Византийская империя – сильна. По православному обряду (по восточному) в 988 году приняла христианство огромная страна на востоке Европы – Киевская Русь. При князе Ярославе Мудром она заметно усилилась в военном отношении, приобрела международное признание и авторитет. Своих дочерей Ярослав выдал замуж за короля Франции, короля Венгрии и конунга Норвегии. На протяжении нескольких поколений русы укрепляли матримониальные связи со скандинавами, которых как огня боялись многие европейские повелители. В страну русов викинги не вторгались так часто, не творили там так много зла, как в западных странах и на юге континента. Самый знаменитый в середине XI века конунг Норвегии Харальд Суровый несколько лет воевал сначала за Русь, а затем за Византию. Он собрал огромные богатства, женился на Эллисив, дочери Ярослава Мудрого, и вот уже более десяти лет он вел войну в Свейском море, ни на минуту не забывая при этом договора Магнуса с Хардакнутом. Сил у него было не так много. Но если предположить, что Эллисив выпросит у отца средства или воинов для своего мужа, то Харальд станет очень грозной силой на севере Европы, сможет напасть на Англию, создать в Свейском море громадное государство. Пока в Норвегии после Олафа Святого Римская церковь имела прочные позиции, но в любую минуту они могли пошатнуться. Англия и ее своевольные народы погрязли в междоусобной распре. Своевольный нрав в Англии у всех народов: у скоттов и пиктов, англов и саксов, валлийцев и данов, нормандцев и ирландцев, даже церковь пронизана этим духом своеволия. Римские папы не раз пытались наставить их на путь истинный – бесполезно! («Причем тут Матильда и ее незаконнорожденный кузен?!» – хотел вскрикнуть Гильдебранд, но промолчал, стерпел). Эдуард Исповедник долго не протянет. Англичане давно мечтали о собственном короле. Если даже Харальд Суровый не завоюет эту страну, то англичане, выбрав своего короля, слишком возгордятся, удалятся от Рима. Если же предположить, что страна русов и в дальнейшем будет наращивать свою мощь, то влияние Константинополя именно через могучий Киев будет распространяться северным, морским, путем на все страны Свейского моря, в том числе и на Англию, от которой, как известно, очень не далеко до Франции.

Наконец‑то Гильдебранд понял логику учителя из монастыря Бек! Европа оказалась в кольце Византийских императоров, Византийской церкви! Но этого же нельзя допустить! Кардинал поднялся. Он уже готов был спросить, что же делать, как спасти Европу от растущего влияния византийской церкви? Ланфранк опередил его:

– Нужно дать разрешение на брак Вильгельма и Матильды.

Гильдебранд сел в кресло. Ланфранк продолжил тихим голосом свою речь.

Вильгельм Незаконнорожденный – сын Роберта Дьявола. Уже одно это делает его очень полезным для церкви. Но об этом позже. Матильда даст ему имя. Это имя у него можно будет отнять в любой день, если он сделает что‑либо, несогласное с волей Римской церкви. (Вот где кардинал окончательно просветлел лицом!)

Дюк Нормандии мечтает об английской короне, говорит – пока, правда, не очень громко, – о том, что Эдуард когда‑то в дружеской беседе обещал сделать его наследником английского престола. Это обещание, даже если оно и было дано юному Вильгельму, ровным счетом ничего не значит, так как по древнему обычаю король в Англии выбирается народом и утверждается собранием Витана, представителями высшей знати и народа, а не назначается и не передается по наследству. Даже Кнут Могучий не мог изменить этот обычай в пользу своих детей. Но Вильгельм упрям и беспощаден, жаден и коварен. Нормандии ему мало. Это знают все. Об английском престоле он мечтает и не скрывает это. А для Римской церкви большего подарка в столь трудный час не придумаешь! Она даст ему разрешение на брак, он породнится с самыми знаменитыми европейскими родами и будет делать все, что выгодно папе Римскому. Другого такого человека в Европе нет. Надо учесть и тот факт, что, несмотря на некоторые качества характера, Вильгельм уже неоднократно доказывал (как и его отец совсем недавно) свое полное расположение к Римской церкви.

Кардинал Гильдебранд уже прекрасно знал, что дюк Нормандии должен жениться на Матильде Фландрской, но прервать Ланфранка он не решался: магия логики учителя покорила его.

Воинов, готовых драться на Альбионе, в Нормандии, в Бретани, других областях Франции и Европы, много. Это – обедневшие рыцари, бесчисленные шайки разбойников, мелкие феодалы, любители приключений. О богатствах Англии им известно от вездесущих купцов…

Гильдебранд поверил во все доводы Ланфранка безоговорочно. Но вдруг тот сказал такое, что даже кардиналу стало не по себе:

– Эта победа воодушевит народы Европы на войну с неверными.

– Какая победа? – стараясь не выдавать волнения, спросил Гильдебранд.

– Вильгельма в Англии, – ответил как о чем‑то уже свершившемся худой приор из Бека.

– На какую войну?

– Победа в Англии не сможет удовлетворить всех жаждущих грабить. В Европе слишком много бедных. И количество их постоянно увеличивается. Их можно будет поднять на великое дело, чтобы сбить напряжение междоусобных войн в Европе. После победы Вильгельма в Англии сделать это будет нетрудно. Простому человеку нужна вера в возможность победить. Хотя бы вера в возможность победить. И он пойдет на любую войну.

(Шел еще только 1052 год. О крестовых походах в Европе еще никто не думал. Ланфранк говорил о вере в возможность победить. И только лишь. Гильдебранд, будущий папа Римский Григорий VII, не догадывался даже, что через сорок‑сорок пять лет в Европе сложится ситуация, когда одно лишь слово папы Римского – Урбана – взбудоражит десятки тысяч людей, и сын того человека, о котором так печется приор из Бека, поведет армию христиан в первый крестовый поход).

– Вера в возможность победить, – угрюмо сказал кардинал, и по тону, по задумчивому выражению лица, Ланфранк понял, что дело он свое сделал.

 

Ланфранк и Вильгельм

 

Некоторые любители эффектных выводов считают, что люди невысокого роста обладают повышенной политической активностью и повышенными политическими амбициями, стремлением побеждать всех и всегда. Если бы эти любители увидели рядом тщедушного Ланфранка и могучего Вильгельма, то они бы перестали оценивать людей, используя показатели всевозможных измерительных инструментов.

Приор монастыря Бек был дюку Нормандии по грудь. Они стояли друг перед другом возле стола в комнате Вильгельма. На столе, ближе к окну, лежала закрытая книга, рядом отдыхал скромный подсвечник без свечи.

Вильгельм, человек импульсивный, взрывной, ждал добрых вестей из Италии, готовился к приезду Ланфранка. Подготовился внутренне.

– Я исполнил твою просьбу, – спокойно сказал приор.

– Я не останусь перед тобой в долгу, – герцог с трудом сдержал радость, ему хотелось пировать. Пировать было рано.

Сначала нужно было увидеть отца Матильды, назначить день свадьбы, обнять девушку, о которой он мечтал более десяти лет. Для людей стремительного нрава – это больше, чем вечность.

– Ты читаешь Цезаря. Хорошая книга. Римский консул покорил Англию, – голос приора сбил волну счастья герцога Вильгельма. Дюк Нормандии вспомнил последние несколько ночей, проведенных в этой комнате наедине с «Записками Цезаря», и другая страсть взволновала его.

– Цезарь многому меня научил. Он завоевал Англию.

– Он покорил Альбион, – подправил Вильгельма любитель точных слов. – Завоевать этот остров еще никому не удавалось. Покорить несколько племен…

– Я не вижу разницы в этих словах, – перебил его Вильгельм.

– Она есть.

– Мне трудно понять, о чем ты говоришь. Цезарь разгромил армию бриттов, римляне основали на Альбионе колонию. Она расширялась.

– Они вели себя на острове очень осторожно. Местные племена терпели их по многим причинам.

– Тебе было трудно в Риме? – сердце Вильгельма не выдержало, напомнив о Матильде.

– В Риме трудно всем. Я получил разрешение на твой брак с Матильдой Фландрской. Это свяжет тебя неразрывными узами с древнейшими родами Европы.

«Я сам себе род!» – хотел крикнуть Вильгельм, но – удивительно! – при Ланфранке подобные желания, столь обычные для взрывного дюка Нормандии, если и появлялись, то гасли быстро и надежно.

– В чем же разница этих слов? – спросил Вильгельм и удивился: как быстро скачут его мысли!

– Цезарь и все после него покоряли племена и народы острова, теснили их с благодатных земель. Они покоряли народы.

– Это так, – молвил Вильгельм, пытаясь ухватиться за идею Ланфранка, понять ее.

– Тебе может выпасть совсем другая задача.

– Какая?

– Завоевать Англию. Завоевать. Момент может наступить очень скоро.

– После смерти Эдуарда Исповедника?

– Он проживет еще долго.

– Воевать против него я не смогу.

– Ты не понял меня, Эдуард может прожить долго, но время это пролетит для тебя быстро, и когда настанет твой час, то…

– Я понял.

– Ты не должен тянуть со свадьбой.

– Опять Матильда! Неужели без нее никак нельзя.

– Без нее нельзя. И ты знаешь это лучше меня. Тебе, вероятнее всего, придется завоевывать Англию. К этому нужно готовиться основательно.

– В чем тут разница! Завоевать, покорить – победить, победить их всех надо в нескольких сражениях! Как то делал Цезарь и в Галлии, и в Британии.

– Нет. Племена в любую минуту могут выйти из повиновения. И тогда война. Так было в Англии после Цезаря. Восстание племен следовало одно за одним. Самое крупное из них вспыхнуло в 57 году по Рождеству Христову, почти тысячу лет назад.

– Ты можешь рассказать об этом?

– Мы сядем. Я устал с дороги.

Они сели за стол, разница в росте стала не столь заметной.

– Все началось в храме друидов. Я расскажу тебе.

 

Незаконное рождение

 

– Все‑таки римляне завоевали Альбион! – воскликнул Вильгельм.

– Они покорили племена, обитавшие на юге острова, – вновь уточнил Ланфранк. – Это восстание многому научило римлян. Они стали более осторожными, силу применяли только в исключительных случаях.

– Почему же народы острова не выгнали их со своей земли? Почему не объединились в борьбе?

– Внутренне распри мешали сделать это. А римляне, между прочим, гасили огонь междоусобиц, и этим, надо признаться, делали полезное дело… Завоевать же остров им не удалось. Тебе нужно ехать к отцу Матильды. – Ланфранк поднялся, сказал: – Завтра утром я отправлюсь в Бек.

– Я хорошо отблагодарю тебя за оказанную помощь, – Вильгельм тоже поднялся, пошел нога в ногу с гостем на выход.

– Херлуин собрал в монастырской библиотеке много хороших книг, – словно вспомнил о чем‑то важном Ланфранк. – В англо‑саксонских хрониках все об этом сказано. Да поможет тебе Бог!

Что‑то более прочное, чем размеры тела, чем все эти внешние призрачные признаки делают человека личностью, способной вершить великие дела, способной мыслить глобально, как во времени, так и в пространстве. Но что? Неуемное желание, перерастающее в жизненную потребность, которая, в свою очередь, заставляет человека постоянно искать, думать, работать, поднимать себя до уровня этого своего неуемного желания? Что, что делает человека личностью? Талант? Случайное стечение обстоятельств? Что еще?

Ланфранк возвращался в Бек в прекрасном настроении. Европа лежала под копытами его коня. Европа. Приор монастыря, разглядывая дорожную пыль, с гордостью вспоминал разговор свой с кардиналом Гильдебрандом и повторял про себя: «Вся Европа – это единый, живой организм, очень сложный. Он живет по определенным законам, мы их не знаем. Их знает Господь Бог. Нам известно пока лишь одно: здесь все связано, ни одно событие в какой‑либо точке не происходит бесследно для Европы в целом, а, значит, для любой другой ее точки. Это мы уже поняли. Это надо помнить всегда. Этим можно управлять».

Любой человек имеет право думать, даже если ему запрещают заниматься этим по разным причинам. И нет на земле, и не было, и не будет такого человека, который отказался бы от этого права. Думают все. И многие при этом не мешают друг другу жить. И себе лично они не мешают жить. Просто – думают и радуются жизни. До тех пор, пока в голову не забредает мысль, подобная той, которая осенила Ланфранка: «Этим – то есть движением жизни огромного континента! – можно управлять». Подобные мысли, если их сразу же не выбросить из головы, мешают жить не только тем, к кому они забредают в голову, но и окружающим, и всем народам огромных регионов планеты.

Ланфранк был, пожалуй, единственным человеком в Европе, который в середине XI века мог мыслить так объемно – в пространстве и во времени. Ему, казалось, бесцельно разглядывавшему клубы пыли под копытами ленивого коня, оставалось совсем немного до еще более глобальной – планетарной идеи: Земля, планета в целом, есть живой организм, и все в нем взаимосвязано, скреплено законами Бога, и любой укол в той или иной точке пусть не сразу, но обязательно отзовется во всем организме…

Мог ли Ланфранк додуматься и до этой идеи? Вряд ли. Недаром его называли человеком меры. Он знал меру. Он не мог и не хотел «осваивать» гибким своим умом мировые пространства, скажем, от Ирландии и Исландии через всю Евразию вплоть до Японии и Бирмы. От острова до острова. Многое поразило бы Ланфранка, задумай он окинуть умом это пространство. Многое могло бы ему подсказать. Но он знал меру. Ему и Европы вполне хватало. Да и не родился еще тот человек на Земле, который произнесет приговором слова: «От моря до моря». Еще только дед того человека родился где‑то в долинах рек Керулен и Орхон. И пройдет еще много сотен лет прежде, чем человечество рискнет сказать: «От острова до острова!» Так глобально в XI веке оно еще думать не хотело, не могло.

 

От острова до острова

 

Ирландцы воевали с родственными кельтскими племенами на Альбионе. Остров за десять столетий испытал на себе удары трех могучих волн с материка: римлян, англосаксов, викингов (данов, норвегов).

Южная и Центральная Европа, с трудом отражая набеги «людей с Севера», вела долгую, многовековую войну в Средиземном море с арабами.

Рим, кроме этого, совсем переругался с Константинополем в вопросах веры – ничего хорошего грядущий раскол христианской церкви христианам дать не мог.

Арабы к XI веку ослабли, Багдадский халифат развалился, но в Малой Азии появилась новая мощная сила – турки‑сельджуки.

Мусульмане вторглись в Индию. Индия воевала в том числе и с народами, обитавшими на Индокитайском полуострове, где племена и народы, выращивали неповторимые по красоте и очарованию деревья всемирного сада общечеловеческой цивилизации.

Сюда, в долину реки Иравади, после мучительных и долгих мытарств, которые продолжались в общей сложности более 1,5 тысяч лет, пришло из северо‑западного Китая племя кочевников‑скотоводов, не желающее жить по законам войн и человеческого сумасбродства. Бывшие пастухи осели в долине реки Иравади… Приняли‑таки законы, от которых уходили их предки, основали в 1044 году Паганское царство, соседствующее с двумя воинственными и крупными государствами на севере: с Наньчжао и с Китаем.

Китай вел войны со всеми своими соседями. Покоя в Поднебесной после падения империи Тан не было. Наиболее опасными соперниками Китая в XI веке являлись государство Наньчжао, Тангутское царство или Си Ся, государство Ляо. Воевали воины Поднебесной и с корейцами.

В Японии же еще в X веке императоры постарались сделать все, чтобы оградить страну от мощного экономического, культурного и духовного давления со стороны могучего Восточного соседа.

На северных границах Поднебесной в долинах Орхона и Керулена, вспыхнула с новой силой межплеменная распря. Вскоре там родится Чингисхан, впервые в истории людей сказавший страшные слова: «От моря до моря».

На необозримых пространствах Дикой Степи, где еще совсем недавно хозяйничали тюрки (Восточный Тюркский каганат и Западный Тюркский каганат занимали территорию от Кореи до Арала) бродили бесчисленные кочевые племена, нагуливали стада свои и собственную силу.

В 1043 году Оару (Волгу) форсировали половцы, до этого долгое время обитавшие в Степных просторах Западной Сибири, вытеснили из Южнорусских степей печенегов. Надо заметить, что по этой самой реке Оаре уже две больших сотни лет (два раза по сто двадцать) торговали с арабами народы Восточной Европы, а так же «люди Севера». Печенеги отошли под давлением половцев на запад, на территорию Византийской империи, откуда победоносный Харальд сын Сигурда Свиньи возвращался на ладье, сочиняя «Висы радости», посвященные дочери Ярицлейва.

Он рвался на родину. Он приехал на родину, добился в Норвегии власти, много воевал в Свейском море, в том числе и с конунгами Дании.

А те воевали с англичанами.

А на западных границах Альбиона шла упорная борьба кельтских племен.

От острова до острова. Всюду – война, всюду распри. Лишь один остров на северо‑западной окраине Европы пока не воевал. Исландия. Туда ушли недовольные державной политикой Харальда Прекрасноволосого норвежцы еще в IX веке. Они спасли себя и детей своих от внешних войн, сохранили в себе поэтическую душу предков, но и им не удалось избежать распрей и многих пороков, от которых они бежали с материка, как бежали в долину реки Иравади будущие основатели Паганского царства.

От острова до острова. От Исландии до Японии. Через всю Евразию. Такие похожие люди.

Огромный материк похож чем‑то на странные весы. Южный пик Индостана, покоящийся на глыбе океана, и две обширные чаши – от острова до острова. И очень похожие люди – воины – поэты. Середина XI века.

 

Вильгельм должен завоевать Англию

 

Ланфранк, худой приор, с итальянским смуглым загаром, на ленивом коне, нехотя бредущем по мягкой пыльной дороге. И мысль его, объемная во времени и в пространстве, но сконцентрированная на одном человеке: на незаконнорожденном герцоге Нормандии.

«Нельзя крушить законы, данные Богом, – подумал осторожный Ланфранк. – Надо их использовать, Вильгельм должен завоевать Англию. В Европе такого человека найти трудно».

Вильгельм в это время крепко спал, как могут спать сильные люди могучей комплекции и доброго здоровья после крупной жизненной удачи: например, на охоте, на поле боя, в других подобных делах. Проснулся он в полдень.

За столом слуга доложил, что к отъезду все готово. Ел дюк Нормандии с аппетитом – он любил хорошо поесть. Затем вышел во двор замка: рыцари уже сидели на конях. Он любил это зрелище! Он любил силу. Юркий слуга держал коня. Тот, увидав хозяина, дружелюбно повел мордой. Хороший конь. По комплекции хозяина. Без лишних эффектов Вильгельм спокойно сел в седло, улыбнулся чему‑то, и небольшой его отряд покинул замок. У Вильгельма начиналась новая жизнь.

 

Могут ли дьяволы любить?

 

Отца его, Роберта, не зря прозвали Дьяволом. Его поступки отличались даже в тот суровый век странной жестокостью, непредсказуемостью. Могучий воин, взрывной, диковатый (как и все потомки по мужской линии Хрольва Пешехода), он никому не прощал даже мелких ошибок, мстил с изощренностью, поражавшей всех. Даже на охоте был он свиреп и загадочен. Мог в любую минуту бросить все, отправиться домой – зачем, никто не знал. Нормандцы давно приняли христианство. Здесь, в Руане, в 1013‑1014 годах крестился Олаф, конунг Норвегии. Здесь строились церкви и монастыри. В Роберте же, христианине, оставалось еще очень много языческого, раскованного. Быть может, именно это противостояние двух могучих сил – христианского смирения и языческой непокорности – и являлось причиной всех его бед, всех «подвигов» Роберта Дьявола, который одновременно мог быть добрым и злым, верным другом и беспощадным мстителем…

С удачной охоты скакал он как‑то лесным кривотропьем домой. Друзья скакали рядом. Лес дрожал под ударами копыт. Дикий гогот людских глоток пугал зверя и птицу, людей пугал. Мимо ручья скакали всадники. Роберт остановил коня. В ясной воде небольшой лесной речки полоскали белье молодые девушки: какого охотника оставит равнодушным эта картина!

Солнце веселилось брызгами; речка, извиваясь между кустами, играла прядями водорослей; по колено в воде, холода не боясь, стояли полоскальщицы; и белое белье, скрученное в толстые канаты, держали они у груди, поглядывая робко на обомлевшего дюка Нормандии, на застывших в ожидании всадников. Что скажет хозяин? Какая мысль взбредет ему в голову? Все молчали, ждали. Даже кони, приученные к дисциплине, а, лучше сказать, к дикой воле Роберта Дьявола, стояли статуями, боясь шевельнуть хвостами. Одна из полоскальщиц с высокоподвернутым подолом, поправила волосы, шагнула к берегу, на ходу сбросила подол, подол намок, прилип к икрам. Девушка вышла из воды, услышала осторожный, всех удививший голос дюка;

– Кто это?

Но не испугалась: Роберт смотрел на подругу ее, дочь кожевника из Фалеза, где все полоскальщицы жили.

– Как зовут тебя? – спросил Дьявол громче, обращаясь уже к дочери кожевника.

– Арлета, – девушка спокойно взглянула в лицо Роберта.

– Я найду тебя! – крикнул дюк Нормандии, пришпорил коня, и всадники поскакали своей дорогой.

После такого приключения вода вдруг резко похолодела, у всех полоскальщиц заныли поясницы, руки устали ворочать белье по воде, и выжимать его устали руки. И солнце стало вдруг жечь глаза. Но белье отполоскать нужно было, и они полоскали.

Пришли девушки домой в Фалез. Арлета все рассказала отцу, кожевенных дел большому мастеру. Тот брови нахмурил, работу отложил, задумался. Что затеял Дьявол, зачем нужна ему Арлета, дочь его, почти уже сосватанная за парня из соседнего селения? Или мало у Дьявола девок? Долго думал отец, переживал, до вечера. Вечером прискакал в Фалез человек из Руана, сказал без лишних слов:

– Дюк Нормандии хочет взять Арлету во дворец. Она будет его женой.

– У него есть семья! – возмутился кожевенных дел большой мастер, человек невоенного нрава, но очень сильный.

Всадник из Руана понял его состояние и спокойно сказал:

– За ответом приеду на третий день.

И ускакал.

Отложил отец кожи свои, всю ночь молчал, день молчал – переживал. Одна у него дочь была и два сына, совсем еще малые дети. Отказать он хотел Дьяволу, жаль ему было дочь свою отдавать на поругание, но знал о герцоге всё и боялся. Мести дьявольской боялся. Нависла беда над домом кожевника. Еще ночь думал он, переживал, и еще день. А когда солнце вниз покатилось к земле, к лесу, вышел он из дома и отправился вслед за солнцем – в лес. Там, в ските, Богу молился уже несколько лет его старший брат, мудрый человек, спокойный: неспокойные люди к Богу не идут, у них в миру дел много.

Брат выслушал его, не удивился, будто заранее знал, с каким делом пожаловал к нему родственник. Без важного дела не стал бы тот отрываться от своих кож.

– Что скажешь, брат? – спросил отец Арлеты, по‑женски теребя у груди пальцы свои крепкие, кожу привыкшие мять. Мяли они теперь кожу рук, осторожно, словно бы прислушиваясь к тому, что скажет отшельник.

– Надо отдать Арлету в замок дюка, – грустно, но твердо молвил старший брат. – Так надо.

И пошел кожемяка из Фалеза в дом свой. Сильный человек. Тяжело шел он, под ноги смотрел, глаза поднять не решался – стыдно ему было. За всех стыдно. За брата своего. За себя. За сельчан. За Роберта – ну, это в последнюю очередь. И за дочь ему было стыдно почему‑то.

Домой он вернулся поздним вечером. Дети все спали. Жена не спала. Он успокоил ее: «Надо отдать Арлету. Так он сказал. Он – знает». Жена, услышав это, быстро уснула. Так быстро, что он не поверил. Потом поверил. Но уснуть не смог до утра. Стыдно было.

Еще несколько месяцев переживал кожевенных дел мастер из Фалеза, плохо спал, душу отводил только на работе, на кожах своих, благо заказов в то лето было много. Когда дело к зиме пошло, успокаиваться стал сильный человек, отец Арлеты, удивляясь и частенько похаживая к брату своему в скит.

– Разве такое может быть? – спрашивал он отшельника, а тот все тем же ровным голосом отвечал, не кривя душой:

– На все воля Божья.

Бог велик и всемогущ – это истинно. Он сотворил все на земле, Он дал людям право любить. Высочайшее благо получил в дар от Бога дюк Роберт, распорядился им как истинный рыцарь. Он любил свою полоскальщицу белья, стремился к ней в любую свободную минуту, попадал в ее объятья, мгновенно менялся до неузнаваемости даже внешне, превращаясь из Дьявола в обыкновенного, но очень сильно влюбленного человека. Роберт распорядился даром Бога как нежное дитя, и, как впечатлительный ребенок, познав счастье любви, возмечтал. О чем мечтал он, все друзья его и враги узнают чуть позже.

Нормандия вела жестокую войну с Бретанью, помогала Франции. В самой области пылала неутихающая распря. Дел у герцога было много. В делах военных и государственных он оставался самим собой, меняясь лишь в объятиях жены. Она родила ему сына Вильгельма, Роберт радовался этому, как никогда в жизни не радовался. Дюк Нормандии не думал о том, что еще до рождения к сыну его прилипнут навечно постыдные для человека разумного клички: Незаконнорожденный, Побочный, не хотел знать о том, как тяжко будет Вильгельму, какие душевные муки испытает сын, сколько бед сотворит, пытаясь отогнать от себя эти глупые, мерзкие слова… Зачем думать об этом? Мир так прекрасен! Жена любимая родила ему крепкого сына! Сын родился, сын! Кровь от крови Роберта, потомка славного Роллона!

 

Семилетний дюк

 

Вильгельм рос, заботливо опекаемый отцом. В семь лет, на диво крепкий, мальчик проявил способности к учебе, потянулся к знаниям. Любил коней, военные упражнения. Все давалось ему легко. До семи лет. До семи лет его никто ни разу не назвал Незаконнорожденным.

Когда мальчику исполнилось семь лет, отец его, Роберт Дьявол, всех поразил. Даже Арлету. Однажды вечером он сказал, что по весне отправится пешком в Иерусалим для искупления грехов своих. Бог дал ему право стать Дьяволом. Бог дал ему право любить. Бог дал ему право искупить грехи свои. Он решил воспользоваться этим правом. Для друзей и соратников это решение прозвучало приговором. Роберт своей неукротимой волей добился мира в Нормандии, хрупкого мира.

– Нам будет плохо без предводителя! – сказали они ему.

– Я оставлю предводителя, – ответил упрямый Роберт. – Вильгельм, мой сын с левой руки, достоин быть дюком. Он им и будет. Я назначаю его наследником и отдаю ему всю Нормандию. Поклянитесь ему в верности!

Нормандская знать исполнила волю Роберта Дьявола беспрекословно. Соратники дюка молча подошли к Вильгельму, дали ему клятву, целовали его руки. Герцог отправился в Иерусалим. Верил ли он, что Бог простит ему грехи? А разве это главное для человека, искренно желающего покаяться? Нет. Главное – покаяться. А там – как решит Господь Бог. В рай дорогу знает только он. Покаяние – это не входной билет в рай. Это всего лишь чистосердечное признание того, что вход в рай тебе закрыт. Признался самому себе и Богу, покаялся и жди, молчи. Жди и не проси – жди. Если ты покаялся чистосердечно.

Возвращаясь из Иерусалима, Роберт Дьявол, покаявшийся, заболел и умер. Так порешил Господь. Куда Он направил покаявшегося Роберта Дьявола, известно лишь одному Ему, но перед смертью Роберт был на удивление спокоен, лик его предсмертный, казалось, ничто не омрачает: даже отложенная навечно встреча с любимой Арлетой.

Вильгельм находился в это время у французского короля, которого Роберт перед тем, как отправиться в Иерусалим, просил принять сына, воспитать его. То не было опекунством в полном смысле слова, но Генрих I, король Франции, делал все, чтобы мальчик развивался так, как хотелось того отцу, встал на защиту интересов юного дюка, против которого, сразу после смерти отца, выступили многие из тех, кто с подобострастием трусливых людишек дали клятву мальчику, целовали его руку.

И в это же время Вильгельм впервые услышал слово Незаконнорожденный. (Еще через несколько лет он услышит и другое слово – Побочный.) Он возненавидел и эти слова, и тех, кто их произносит. Даже шепотом. С семи лет он слышал неслышный шепот ехидных, гордых, злых людей, сам злился, удивляясь при этом: как может что‑то под всевидящим оком Бога родиться незаконно? Бог же всему закон, Он не допустил бы незаконного! Удивление вскоре сменилось нарастающим в душе гневом. Гнев и ненависть крепли в неробкой душе. Вильгельм рано повзрослел – дети в беде взрослеют быстро, – рано возлюбил волю, захотел вырваться из королевского дворца. Но разве ему там было плохо?! Генрих I старался удовлетворить все его желания. Когда Вильгельм подрос, король Франции, поощряя его любовь к лошадям, выписывал ему из Гасконьи, Оверни и из Испании прекрасных коней… Много хорошего делал для юного герцога Генрих I, но ведь не бескорыстно! Какой монарх Франции не мечтал покорить своевольную Нормандию?! Вильгельм не обвинял Генриха I, он ждал, когда можно будет вырваться из королевского дворца.

 

Незаконнорожденный герцог

 

В 14 лет Вильгельм уверено сидел на коне, но меч рыцарский долго удерживать еще не мог. В 16 лет герцог впервые повел собственное войско верных клятве рыцарей в бой. Нормандцы назвали тот день праздником.

Им нужен был вождь. Они его получили. Вильгельм уже в первом бою проявил себя как бесстрашный боец и военачальник. И в том же бою юный дюк показал всем, что в войну он не играет, с врагами будет вести беспощадную борьбу. Вильгельм показал любителям давать людям прозвища, что терпеть насмешки от кого бы то ни было он не намерен. На допросе старый воин, гордый рыцарь, вассал графа, нарушившего клятву, данную при Роберте, бросил вполне осознанно, со спесью, взращенной несколькими поколениями:

– Роберт Дьявол вынудил моего сюзерена дать клятву Незаконнорожденному. Она незаконна.

Герцог покраснел, махнул в бессилии рукой, но справился с собой и крикнул неокрепшим еще, но властным голосом:

– Вырвать ему язык! Я приказываю вырвать говоруну его мерзкий язык!!

Страшный был приказ. Воины, стоявшие рядом, однако, не сомневались ни секунды. Три бойцы подскочили к несчастному и на глазах у всех, своих и чужих, выполнили приказ. Вильгельм, играя желваками, спокойно смотрел на жестокое действо. Около двух десятков пленных, связанных, окруженных копьеносцами, шелохнулись было, но вмиг остыли. Копья острые остудили их. И спокойный лик Вильгельма. Рыцарь корчился на траве от боли, густая кровь заливала грудь его, пачкала траву. Палачи, сделав свое дело, вымыли в ручье руки. Дюк глянул на пленных, будто желая спросить у них: «Не хочет ли кто‑нибудь поговорить на эту тему?» Пленные в тревоге опустили глаза. Рыцарь пытался подняться на ноги, не смог, завалился на грязную траву, тяжело содрогаясь всем телом.

Слух о суровой расправе разнесся по городам и селениям Нормандии, обретшей после смерти Роберта Дьявола сильного вождя. Кого‑то это известие порадовало, кого‑то напугало. Кто‑то не покорился Вильгельму, продолжая борьбу с ним. Трудно бы пришлось юному дюку, если бы его не поддержал король Франции.

В 1047 году в Нормандии вспыхнуло восстание. Генрих I с крупным войском отправился в поход и близ города Валь‑эс‑Дюн вступил в сражение с баронами, выступившими против Вильгельма. Король сражался, не щадя себя, не покинул боя, даже получив ранение, водил рыцарей в атаки, одержал прекрасную победу. Нормандцы прославили подвиг короля в песнях, но уже через несколько лет возмужавший Вильгельм стал в открытую проявлять строптивость, проводить самостоятельную политику, независимую от французского двора.

В эти годы Генрих I решил жениться во второй раз. Первая супруга не дала Франции наследника, это огорчало короля. В Париж после долгого утомительного путешествия по опасным дорогам Европы прибыла удивительной красоты Анна, дочь конунга русов Ярицлейва. Она поразила всех статью, умом, обходительностью и понравилась многим во Франции. Не понравилась она Вильгельму. На пиру он услышал слово «побочный» и возненавидел эту законнорожденную царевну, прибывшую в Западную Европу рожать законнорожденных наследников французского престола.

Генрих I в выборе второй жены угадал: она родила один за одним трех сыновей, и душа у монарха успокоилась. Он выполнил свой долг перед страной и перед своими предками, продолжив нить династии. Конечно же, Анна была нужна ему не только как производительница будущих королей, но и как дочь повелителя огромной богатой державы на востоке Европы. Генрих I владел в те годы небольшой территорией, окруженной со всех сторон врагами, с которыми приходилось вести бесконечные войны. Средств для этого у него не хватало. Он надеялся на помощь Ярицлейва. (Между прочим, еще и поэтому мог ненавидеть Анну Вильгельм, опасавшийся усиления Франции.) Но князя русов Мудрым прозвали не зря. Разбазаривать деньги на всех своих зятьев он не хотел и не мог: своих забот было много, к тому же переправить какую‑либо помощь из Киева в Париж по дорогам Европы середины XI века не представлялось возможным из‑за огромного количества мелких и крупных разбойничьих банд, шнырявших по лесным дорогам континента.

Эти надежды Генриха I не сбылись.

Вскоре после рождения первого сына Филиппа отношения между королем Франции и дюком Нормандии резко ухудшились. Опекун поддержал вассалов Вильгельма, поднявших против сына Роберта очередное восстание, осадил город Сен‑Обен. Вильгельм, не дожидаясь печальной развязки, напал на своего благодетеля и разгромил его войско в пух и прах. Генрих I чудом уцелел, вернулся в Париж. Неудача шокировала его, и, как часто бывает в подобных случаях, подняли головы феодалы внутри самой Франции. Тяжелые времена наступили для короля.

 

Штурм Алансона

 

Вильгельму тоже приходилось воевать постоянно, время у них было одно и тоже – XI век, хотя и не общее. Молодой дюк с дерзостью озленного льва бросался на врагов, отвоевывал у них жизненное пространство, не замечая при этом времени, не обращая внимания на быстрый лет дней, месяцев. Его в те годы волновало другое, злило другое… Он подошел к Алансону, пытался сходу штурмовать крепость. Жители и воины города хорошо подготовились к обороне, первый натиск врага отбили дружно. Раздраженный дюк стал готовиться к осаде. Алансонцы, поглядывая со стен на воинов противника, на нервного Вильгельма, решили подерзить, уверенные в своей победе.

Два веселых алансонца забрались по лестнице на стену, встали, освещенные ранним солнцем, в гордых позах, вытянули вперед руки с драными кусками старой кожи и завопили, что есть силы:

– Кожа! Кожа!

Вильгельм вздрогнул, услышав визгливые голоса, посмотрел на стену Алансона.

– Кожа! Рожа! Рожа!! – кричали два весельчака, ветер коверкал их слова, теребил драные куски кожи.

Вильгельм мучительно скривил лицо:

– Я вам покажу кожу, – прошипел он, развернулся, подошел к воинам и, едва сдерживая себя от крика, отдал приказ.

Воины привыкли к подобным приказам, ничего нового в них не было. Они выхватили из толпы несколько пленных, подвели их к тому месту, где бесились на стене два алансонца, где собралась к тому времени толпа жителей.

– Рожа! Кожа! – кричали весельчаки.

Крик прекратился сразу после первого удара боевого топора. Нормандские воины на виду у алансонцев отрубили пленным сначала руки, потом ноги, потом головы – горожане замерли: среди погибших были их друзья, родственники. Нормандцы с показным равнодушием перебросили части кровавых тел через стену.

– А теперь – на штурм! Я приказываю штурмовать Алансон! – крикнул Вильгельм.

Полководцем он был хорошим, прекрасно чувствовал психологию сражавшегося люда, мог с точностью до секунды угадать настроение своих и чужих воинов и в нужный момент заставить нормандцев сделать сверх усилие, без которого не возможна ни одна великая победа.

Великой победой штурм Алансона не назовешь, хотя с точки зрения «исполнительского искусства» атакующие все сделали безупречно. С какой‑то одержимостью рванулись они к стенам с лестницами в руках, к воротам и взяли город. Им даже удалось разрушить ворота, хотя еще пару часов назад они казались атакующим прочными, как гранитная стена.

Алансон был взят. Оба шутника погибли в бою. И хорошо, что погибли. Гнев Вильгельма готовил им страшную казнь, хотя… он, если уж по справедливости, должен был благодарить их за неожиданную помощь.

– Так будет всегда!! – прорычал дюк Нормандии, не в состоянии справиться со своим гневом. – И со всеми!

Он очень хотел есть. Это обстоятельство сыграло исключительную роль для местных жителей: после сытного обеда Вильгельм успокоился, расхотелось ему отрубать руки‑ноги у алансонцев. К вечеру гнев совсем прошел. Герцог забыл о кожах, о делах, о времени. Он веселился по случаю победы. И рыцари его, и слуги веселились. А где‑то за городом робко стучали лопаты в руках алансонцев, копавших могилы.

…Генрих I веселился все реже. Время мешало ему, оно становилось его главным противником.

 

Матильда Фландрская

 

До разговора с Ланфранком Вильгельм о времени вообще не думал. Слишком молод был, слишком уверен в себе. Но после того как учитель из Бека, обрадовав его доброй вестью, удалился в монастырь, Вильгельм вдруг сделал для себя небольшое открытие: время‑то – есть, оно не стоит на месте, с ним тоже нужно считаться, оно – вполне может быть! – является его самым грозным противником.

Вот Матильда Фландрская. Он увидел ее давным‑давно, когда уже уверено сидел на коне, но еще не мог крепко держать в руке тяжелый рыцарский меч. Маленькая девочка с удивленными большими глазами. И только лишь.

Через два месяца он познакомился с сыном Этельреда Эдуардом, которому было в то время около сорока. Несмотря на разницу в годах, эти два совершенно разных по внутреннему складу человека сблизились. Эдуард, мягкий, казалось, даже равнодушный к мирским проблемам, больше походил на священника, чем на наследника богатой державы. Вильгельм, стремительный в движениях, резкий на слово, не по годам сильный, чем‑то мог напоминать юного Македонянина. Но – удивительно! – Эдуард и Вильгельм любили послушать друг друга. Часто в то спокойное, доброе лето уходили они на берег небыстрой реки, садились на траву и, вытянув ноги вниз по склону, долго говорили о своих проблемах, смотрели на воду с медленно меняющейся тенью от старой, разбитой молнией ивы, на мальчишек‑рыбаков, на крестьян, бродивших туда‑сюда – к селению своему на противоположном берегу и оттуда по дороге в лес. Мирное было лето. Беззаботное для двух людей, оказавшихся по воле судьбы не у дел: один по возрасту, другой по случаю. Впрочем, Эдуард и не стремился подгонять этот случай и становиться королем Англии. Он часто говорил, что мечтает о другой жизни. Вильгельм удивлялся, не понимал его, но верил.

В один из таких дней, сидя бок о бок спинами к солнцу, они разговорились.

– Хорошо здесь! – задумчиво произнес Эдуард. – Никаких престолов не надо.

– А я делаю только то, что мне надо! – взорвался герцог, поторопился, впрочем, прекрасно зная, о чем будет говорить его собеседник. – Я бы и от трона не отказался. Разве плохо быть королем, скажи?

– В жизни много других, не менее интересных дел, – грустно улыбнулся сын Этельреда.

– У каждого свои дела, – бодрый голос упрямого герцога, казалось, должен взбудоражить любого, но претендент на английский престол оставался спокойным и задумчивым.

– Престол это не дело, а обязанность, – сказал он.

– А я бы и от обязанности не отказался! Зачем? – крикнул громко Вильгельм, и даже мальчишки на берегу дрогнули: не пугай рыбу, крикун!

– Вот стану королем и назначу тебя престолонаследником, чтобы в следующий раз так не говорил!

– И назначай. Думаешь я испугаюсь, думаешь не захочу, откажусь?

– Нет, не думаю, – Эдуард вздохнул, качнул головой, поднялся. – Обедать пора.

Приятный для Вильгельма разговор прервался. По пути в замок он пытался возобновить его, но Эдуард очень спокойно переводил ручей беседы в нужное ему русло, раздражая этим юношу. У входа в замок сын Этельреда словно бы невзначай произнес:

– Очень красивая девочка Матильда Фландрская. – И точно так же – будто бы невзначай – спросил у спутника своего: – Ведь она красива?

– Совсем она девчонка! – буркнул герцог, не желая говорить на ненужные для него темы.

– Этот изъян быстро проходит, – Эдуард, хоть и мягкий был человек, мог держать любого собеседника в приятной ему теме. – Фигурка стройная, через год‑другой такой прелестной девушкой станет! Потомок Карла Великого и короля Альфреда.

Эдуард осекся, понял, что сказал лишнее. Вильгельм насупился, буркнул по‑мальчишески непримиримо:

– Девчонка она, и все.

Через два года – Эдуард уже стал королем Англии – дюк Нормандский уже одержал свою первую победу, правда, в небольшом сражении. Матильда Фландрская, естественно, с родителями, прибыла на званый пир к королю Франции.

Вильгельм увидел ее, вспомнил слова Эдуарда, почувствовал робкое желание сказать что‑то Матильде, но подойти к ней сам не смог, хотя раньше подходил смело, ни о чем не думая. Такого состояния души юный победитель еще не испытывал, это его злило. Девчонка! Ничего особенного! Ни меча у нее нет в руках, ни секиры. Да и родители – хоть и славных родов потомки, но такие бедные, что это бросилось в глаза даже дюку Нормандии: дочь они нарядили, а сами выглядели слишком просто для пира в замке французского короля, хотя гордости своей при этом не теряли. Вильгельм злился на себя самого, хотел встать из‑за стола, длинного, как меч, покинуть пир, вскочить на рослого гасконца и ускакать в Руан, чтобы в быстрой скачке под свист осеннего ветра сбросить с души эту противную робость, это ненавистное Вильгельму чувство неловкости. В Руане он никогда еще не испытывал такое чувство.

Он встал и, стараясь не привлекать к себе внимания, пошел слишком уж осторожно для его быстрой натуры к двери. Генрих возник перед ним так неожиданно, что юноша, ростом уже опередивший своего доброго опекуна, вздрогнул:

– Пойдем, я тебя представлю Матильде и ее родителям, – сказал король.

– Зачем? – спросил Вильгельм, удивился («Неужели он забыл, что еще два года назад он сам же меня знакомил с ними?!»), но сказать об этом не решился или не успел.

Матильда посмотрела на него с улыбкой, что‑то шепнула матери, гордой, не злобной на вид. Второе знакомство состоялось.

– Как ты вырос, Вильгельм! – воскликнула мать Матильды.

Потом был какой‑то разговор между дюком Нормандии и графом Фландрии, потом куда‑то исчез король, осталась одна Матильда, затем их окружили дети – робость угасла, затаилась где‑то в глубине души, но точно так же угасла, затаилась, спряталась где‑то уверенность шестнадцатилетнего победителя и его гордость: «Я делаю всегда то, что мне надо».

Дюк Нормандии стоял в окружении детей и не мог оторваться от них, маленьких, шумных, болтающих наперебой о чем‑то с Матильдой. Отойти бы да… Генрих I и в этот раз выручил его, взял за локоть, повел из замка во двор, где готовились к состязанию рыцари.

– Она мила, эта девочка! – сказал король и с глупой ухмылкой добавил: – Потомок Карла Великого и Альфреда, какая кровь!

– Люди Севера били этих потомков и будут бить! Подгнила кровь, – резанул Вильгельм, не сдержался, надоело ему томить в себе злость.

Генрих I вздрогнул от неожиданности, остановился, не зная, как ответить на эту – нет, не мальчишескую, но именно потомственную – нормандскую злость, промолчал, пошел дальше.

Вильгельму понравилась робкая реакция короля Франции. Отношения с ним у юного герцога внешне оставались добрыми еще несколько лет, но оба они понимали, что разрыв неизбежен. Победы в мелких стычках и крупных сражениях – их у Вильгельма становилось все больше – укрепляли в нем те черты характера, воли и ума, которые делают любую личность либо неуправляемой в поступках и в желаниях (такие люди обычно срываются в пропасть, гибнут вместе со своими желаниями), либо в меру уверенной в себе и в своих возможностях и потому очень опасной.

Гораздо чаще, однако, удачи разжигают аппетит, повышают самомнение, и личность, даже самая выдающаяся, теряет способность оценивать себя, и тем самым дает шанс судьбе играть с собой в страшную игру – в игру случаев. В молодости эта азартная игра затягивает так, что даже самые осторожные забывают обо всем: играют, дерутся, побеждают. Вильгельм играл по‑крупному, положение обязывало, предки, далекие и близкие.

Прошло несколько лет.

Дюк Нормандии окончательно разорвал отношения со своим опекуном, несколько раз бил войско короля. Что‑то было в этом резком возвышении Вильгельма неотвратное, неподвластное воле Генриха I.

Отношения с королем Англии между тем складывались у Вильгельма более, чем теплые. В своей внутренней политике Эдуард делал ставку на нормандцев, которые к 1051 году заняли, практически, все ключевые позиции в государстве.

Поездка дюка Нормандии в Англию убедила всех в том, что отношения между Вильгельмом и Эдуардом улучшаются. Друзья порадовались этому, враги испугались: что даст этот союз Европе? (О старом разговоре юного Вильгельма и Эдуарда, еще не короля, никто не знал. Даже те, кто сопровождал в тот летний ясный день двух друзей на прогулке.)

Возвращаясь домой, дюк Нормандии выглядел довольным и гордым. Мало кто из приближенных догадывался о том, что творилось в душе у Вильгельма, обласканного королем, который щедро наградил гостя и всю его свиту. Догадался об этом лишь один человек – Ланфранк. Он – первый и единственный человек в Западной Европе – понял все тайные мысли сына Роберта Дьявола, понял все его мечты.

Но мечты – это еще не планы, это – нечто неконкретное, размытое воображением. Человек меры, Ланфранк не был человеком действия, конкретного дела, которое часто требует от любой личности огромных физических, душевных и умственных затрат. С умом у приора было все в порядке. Но самолично отдавать жестокие приказы он бы не смог. Страшно, мучительно страшно для людей хрупкой душевной организации отдавать приказы, скажем, четвертовать человека, крикнувшего: «Кожа! Кожа!» Это нужно сделать – обязательно нужно четвертовать или придумать еще что‑нибудь пострашнее, бесчеловечнее. Нужно! Но для подобных приказов Ланфранки не годятся. Они нужны для другой работы.

Часто люди действия, Вильгельмы, останавливаются в удивлении перед выбором: «Четвертовать или колесовать, убивать или не убивать, как лучше?!» Они могут долго думать, оказавшись на распутье, как сделать лучше. В подобных случаях Ланфранки не заменимы. Они, умудренные опытом веков и народов, тонко чувствующие настроение толпы (но не запах человеческой крови, который отбивает им память, мутит мозги), способные быстро разглядеть в ней тех, кто в любую секунду одним‑единственным движением, криком, возгласом может изменить в любую сторону настроение огромной массы людей; обладающие не только «книжным умом», но и величайшей интуицией, проникающей в причинно‑следственную цепочку конкретных событий, эти люди являются по дару своему, по духу своему советниками, даже советчиками. На большее они не способны. Меньшее превращает их в отшельников, обедняет их жизнь, утомляет изощренный разум. Отшельничество – не лучший удел для советчиков, мечтающих реализовывать себя в обществе, и не они в этом повинны, а – очень часто – те, кому их советы предназначены, то есть люди дела.

Вильгельму повезло на Ланфранка. Человек одаренный, деятельный, в труде неистовый, в битвах удачливый, юный дюк Нормандии мог попасть под влияние собственного самомнения, но… встретился на его жизненном пути Ланфранк! Гениальный советчик. Лучший попутчик в трудном походе. Лучший кормчий.

Уже первый разговор между ними поразил обоих, порадовал. Второй разговор состоялся по прибытии Ланфранка из Рима. Он порадовал их еще больше. Две разные стихии. Два непохожих друг на друга человека, таланта. Две непересекающиеся фигуры.

Пересеклись.

Через несколько месяцев Вильгельм Нормандский женился на Матильде Фландрской. Победа. Почти десять лет прошло с тех пор, когда юный герцог почувствовал странное желание увидеть Матильду, поговорить с ней. В тот день он вновь отдал жестокий приказ отрубить каким‑то несчастным руки‑ноги, вспороть живот и бросить кишки собакам. После этого был пир. И был вечер. И пришла ночь. И Вильгельм почувствовал неизъяснимое желание увидеть Матильду – срочно увидеть Матильду. И поговорить с ней. Здесь, в небольшой комнате родового замка, где в центре стола лежала книга «Записки Цезаря».

Цезарь учил его воевать, говорил с ним только на военные темы. Римский консул не мог говорить с ним на другие темы, никто не мог, даже из самых преданных друзей. Только кузина Матильда – так почему‑то ему хотелось. О женщине Матильде он возмечтал чуть позже, когда однажды после очередной победы над дальним родственником, отпировав, он, восемнадцатилетний, попал в объятия какой‑то яростной красотки, пленной. Она была стремительна и откровенна в своих ласках, она бесилась с ним, молодым, всю ночь. Утром он приказал ей исчезнуть. Она исчезла – никогда больше он не видел ее. Но после той ночи он стал думать о Матильде как о женщине. Только – думать. Даже Ланфранк не подозревал этого. Даже Ланфранк, человек меры, не понимал юной души сына полоскальщицы и Роберта Дьявола, не предусматривал в своих мыслях, что душе этой дано Всевышним право на любовь.

«Мера во всем!» – эта мысль, высказанная еще в Древней Греции, нравилась приору из монастыря Бек. Он поверил в огромные возможности Вильгельма Нормандского еще и потому, что тот «выбрал» Матильду Фландрскую. Очень точный выбор. Обедневшие родители Матильды не будут сопротивляться. Очень точный выбор. Но только ли выбор? Об этом Ланфранк не думал, не желал думать.

Женитьба Вильгельма на Матильде встревожила многих соперников и врагов. Они с ужасом думали теперь уже о том, как трудно им будет отстаивать свои права в Нормандии и за ее пределами у детей этой парочки. И никто из них не понимал главного: Матильда Фландрская, став женой Вильгельма, явилась тем душевным могучим средством, которое – ко всему прочему – столь необходимо сильным личностям, рискнувшим поставить перед собой великие цели. А цель у дюка Нормандии была воистину великая. Матильда поняла это в первые же дни после свадьбы. Ее энергичный муж, весь день отдававший делам, вечерами уходил в свою комнату, где на столе лежало у него теперь уже несколько книг, доставленных в Руан из монастыря Бек самим Ланфранком.

Вильгельм читал их часто. Перед его взором проходили люди, события, факты, судьба Альбиона. Герцог, еще не догадываясь, зачем ему все это нужно, читал хроники внимательно. Ему почему‑то казалось, что Эдуард исполнит свое обещание, данное сгоряча, и он станет королем Англии…

 

Линия Гарольда

 

Кому нужна была эта легенда, можно только предполагать, но кому‑то она была очень нужна. Эгмунд Железнобокий сын Этельреда Неразумного, вел непримиримую борьбу с Кнутом Могучим, выбил датчан из Лондона. Английского короля поддерживал Олаф Толстый, будущий конунг Норвегии. Некоторое время войско Кнута отступало под натиском союзников. В одном из пяти крупных сражений они нанесли по врагу неожиданный удар, датчане в панике рассыпались по окрестным лесам, преследование продолжалось до поздней ночи.

Знатный датчанин Ульв заблудился в незнакомом лесу, всю ночь плутал, утром вышел на полянку, остановился. Куда идти? Где враг? Где свои, датчане? Вокруг чужая страна, чужой лес, чужие деревья, кусты, трава. Хочется лечь, отдохнуть, забыться – страшно одному в чужом лесу даже храброму воину. Ульв, огибая поляну, залитую ранним солнцем, вслушивался в звуки чужого леса, не понимал радости, с которой мир встречал солнце, тепло… Вдруг он услышал шум небольшого стада, приближавшегося по кривой лесной дороге к поляне, спрятался за деревом.

Молодой пастух не спеша гнал стадо через лес. Ульв окликнул его, поздоровался, спросил:

– Как зовут тебя?

– Я – Годвин сын Вульфнота, – ответил юноша спокойно, будто бы его совсем не взволновали диковатые глаза незнакомца, вооруженного мечом и копьем, и добавил так же спокойно: – А ты – датчанин?

– Помоги мне найти безопасную дорогу, – сказал с тревогой воин. – Мне нужно добраться в Саверну или в другие места, где стоят датские корабли.

– Датчанин не может и не должен надеяться на помощь сакса, – юноша поразил Ульва смелостью.

– Ты не пожалеешь. Я хорошо отблагодарю тебя. Помоги мне.

– Здесь много наших воинов. Они наглухо перекрыли все дороги. Они ищут датчан всюду. Если саксы увидят нас вместе, то они убьют меня. Они очень злы из‑за того, что дали вам возможность вырваться из окружения.

Странная для молодого пастуха осведомленность о вчерашней битве не напутала усталого путника. Ульв снял с пальца богатый перстень, подал его Годвину. Тот сказал:

– Не нужно мне ничего от врага… – но осмотрел с восхищением украшение, бросил перстень в карман плаща и вздохнул. – Хорошо. Я выведу тебя.

Он сдержал слово.

Уже под вечер, петляя по холмам, обходя большие дороги, они прибыли в лагерь датчан в Саверне. Ульв, хоть и устал после тяжелой битвы, бессонной ночи и утомительного перехода по лесному бездорожью, первым делом повел пастуха к Кнуту Датскому, рассказал королю о своих приключениях и попросил дать смышленому пастуху военный чин, наградить его по достоинству, Повелитель могучей державы исполнил просьбу одного из лучших своих военачальников, и началась блистательная карьера Годвина, талантливого политика, государственника.

Политическая ситуация в Англии менялась в эпоху викингов с калейдоскопической непредсказуемостью. Буйные волны Северного моря периодически забрасывали на остров флотилии все новых «морских королей», а так же воинов конунгов Норвегии, Дании, Швеции. Некоторые из них довольствовались грабежом, другие строили в уютных местах укрепленные поселения, оставались здесь жить. Но были и такие, кто, чувствуя силу, пытались захватить власть в разных королевствах, разбросанных по острову, подчинить себе его обитателей. Местные племена бриттов, валлийцев, скоттов, постоянно воюя между собой, вели себя по отношению к иноземцам точно так же, как их предшественники эпохи Цезаря, времен Максима Магна, Атиллы, Карла Великого. Пробежавшие над живописными холмами Альбиона десять веков, казалось, ничему не научили обитателей острова. Прекрасно понимая, чем может закончиться очередная волна вторжений… Нет‑нет, ничего не понимали «альбионцы» в начале XI века – даже те, кто знал, кто любил историю Родины, кто мог и хотел планировать свою жизнь, свои действия, исходя из поучительных исторических примеров. О, история! Как много ты можешь рассказать и подсказать человеку думающему о прошлом, настоящем и будущем! Много – но не все. Даже самым прозорливым деятелям, даже самым великим пройдохам в политике, самым осторожным оптимистам, каким, можно без преувеличения сказать, и был Годвин сын Вульфнота, история Альбиона от вторжения Цезаря до захвата власти Кнутом Могучим не могла поведать о том, какое страшное бедствие грозит обрушиться на остров, на всех его жителей. Ничего подобного в истории еще не было.

Годвин сын Вульфнота, если попытаться оценить его деятельность на посту «второго по значимости человека в государстве», делал для блага Англии все, что было в его силах и даже более того. Его смело можно назвать великим мастером политического искусства, сумевшим в то сложнейшее, путанное время пережить Кнута Могучего, всех его сыновей, водрузить на престол Эдуарда Исповедника, не растерять при этом в народе авторитет своей семьи.

Кому‑то когда‑то зачем‑то понадобилась легенда о Годвине – пастухе. В конце XIX века ее посчитали устаревшей и не имеющей исторической основы. О происхождении пастушка можно только догадываться. Но жизнь его высвечена разными авторами довольно‑таки ярко, хотя кому‑то этот политик не нравился, а кто‑то им восторгался. Здесь речь о другом: о величайшей способности лавировать, находить в сложнейших лабиринтах точные ходы. Этим Годвин превзошел многих. В «Круге Земном» Снорри Стурлусона поведана страшная история о беспричинной, чисто мальчишеской ссоре между двумя первыми людьми Датской державы. Ее нужно знать, чтобы представлять, среди каких людей жил и делал свое дело Годвин.

В войне между Норвегией и Данией, где юный Годвин отличился и не раз именно как воин, наступило затишье. Кнут Могучий решил наведаться в гости к зятю Ульву ярлу, прибыл к нему с большой свитой. Хозяин устроил знатный пир. Веселье было в разгаре. Люди радовались. Угрюмо молчал лишь Кнут Могучий, главный виновник торжества. Ульв пытался разговорить его, взбодрить, узнать причину грусти тестя. Тот упорно молчал.

Не давал ему покоя норвежский конунг Олаф Толстый (в будущем Олаф Святой). Сильный враг. Пожалуй, самый сильный враг Кнута Датского. Как победить его? Нехорошее настроение было у гостя. Ульв, зная, что тесть любит играть в шахматы, расставил фигуры на доске. Кнут сделал первый ход, но в лице не изменился. Какая игра, если Олаф Толстый собирает войска и готовится нанести по датчанам мощный удар!

В шахматы датский король любил … выигрывать. Играл он неплохо, но Ульв редко проигрывал ему, хотя порою король выигрывал несколько партий подряд: когда настроение у короля было хорошее или очень злое. В тот печальный день Кнут играл вяло, злился: Олаф Толстый путал мысли, мешал сосредоточиться. А Ульв, хоть и выпил изрядно пива, ходы делал быстро. Конунг поставил ладью под удар коня, Ульв хотел было «взять» фигуру, но Кнут Могучий опередил его:

– Я не сюда хотел поставить ладью, а вот сюда. Даже нет, вот сюда лучше. – И своей могучей дланью он переставил ладью на безопасное место.

Если бы это случилось в первый раз, Ульв – хозяин все‑таки, зять к тому же! – простил бы старику «переход». Но ведь не в первый раз вытворяет такое в игре Кнут. Сколько партий он выиграл, «перехаживая»! Неприятно играть с таким соперником, пусть даже очень могучим.

Ульв, сильный человек, в бою неудержимый, но расчетливый, не давал волю чувствам, умел держать себя в руках, даже в игре с тестем в шахматы. Но в тот раз с ним стряслось что‑то неожиданное. Надоело ему играть не по правилам, забыл он, что с королями и вождями лучше вообще не играть в какие‑либо игры, если не любишь играть в поддавки, потому что не любят вожди проигрывать, ненавидят они победителей лютой ненавистью.

– Так не играют в шахматы! – зло крикнул Ульв, грубо двинул рукой по столу, фигуры разлетелись по полу.

Кнут удивленно взглянул на соперника. Тот вскочил со стула, резким шагом отправился к двери.

– Ты бежишь, трусливый Ульв?! – съязвил конунг, у которого в этой игре была и другая задача.

Уже не раз докладывали ему о том, что зять становится слишком гордым. Это настораживало Кнута. Уж не задумал ли зять измену? Нужно было проверить его надежность. И поскорее. Ульв сам помог выполнить эту непростую задачу.

– В битве у Хельги‑реки ты был трусом! – крикнул он не своим голосом. – Если бы я не подошел к тебе, шведы разгромили бы вас! Они били твоих воинов, как собак. Ты забыл, кто в той битве был трусом?!

Тяжело грохнула дверь, Ульв ушел в свой дом, лег, закрыл глаза. Опасности он не чувствовал, спал спокойно. Пиво затуманило мозги, лишь утром, еще в кровати, они прояснились, и Ульв почувствовал опасность. Он встал, умылся холодной водой, собрался в церковь. Хотя вечером об этом жене ничего не сказал. Она не знала, что случилось между мужем и отцом. Ульв крепким шагом шел в церковь, спешил. Может быть, надеялся на Бога. Может быть, уже ни на кого не надеялся и именно поэтому быстро, все быстрее шел в церковь. В последний раз.

Он отправился из дома в ранний час и успел. Чуть позже к его дому подъехал на коне слуга Кнута Могучего. В дом, вооруженного, впустили. Узнав, куда отправился хозяин, он облегченно вздохнул: опытный слуга – ему не хотелось играть с повелителями в их сложные игры. Он вернулся к Кнуту Датскому, тот спросил:

– Ты убил Ульва?

– Он в церкви, – с надеждой в голосе произнес слуга.

– Ты его не убил?! – повторил Кнут, не оставив ему никаких надежд.

– Нет, – твердо ответил слуга, дав понять повелителю, что в церковь он не пойдет.

– Он в церкви Луциуса? – спросил конунг.

– Да.

– Он в церкви Луциуса, – Кнут сказал второму слуге, верному человеку, каких держат многие сильные люди на положении псов: им можно приказать все, они выполнят любое повеление, они – псы.

– Он в церкви Луциуса, – повторил верный пес, взял меч и поспешил исполнять приказ.

В церкви в полном одиночестве говорил с Богом один на один зять Кнута Могучего Ульв ярл. Спокойным, непривычно‑монотонным для себя голосом он что‑то докладывал Всевышнему, ни о чем его не просил, будто не нуждался вовсе ни в чем. Но он нуждался.

Как никогда раньше нужна была ему помощь Бога. Но Ульв не решался сказать о ней. Небольшая помощь, но очень важная для него самого. Ульв читал молитву, а между словами ее бежала беззвучная мысль: «Господи, сделай так, чтобы все играли по правилам, чтобы не нарушали…»

В деревянной церкви голос мягок, мысль плавна, звуки гулкие, короткие. Он услышал звук шагов, приближающихся к церкви, понял, чьи это шаги, молиться не перестал и мыслить не перестал. Но чуть тише, еще тише, совсем тихо молился он – так шепчутся только с Богом. Шаги становились все громче. Осмелев, Ульв стал излагать Богу свою просьбу. Почему он в эту страшную минуту решил поговорить со Всевышним? Уж не возомнил ли ярл себя гением‑провидцем, отыскавшем в голове своей некую панацею всечеловеческого счастья? Уж не забыл ли он, что все панацеи, вообще все в этом мире, хорошо известно Богу, и Он лучше знает, по каким правилам или без правил должны играть властители с подчиненными?! Зачем просить об этом Бога в неурочный час? Что случилось с Ульвом? Разве за этим ходят в церковь?

«Разве можно нарушать правила игры, Господи?!» – шепнул Ульв, не получил ответа, решил спешно развернуться – он знал, кто и зачем пришел в церковь и не хотел отворачиваться от смерти. Он успел повернуться и увидеть меч, летевший молнией ему в грудь.

Монахи в тот же день закрыли церковь, оскверненную кровью. Церковь дана человеку для других дел. С этим люди в церковь ходить не должны. Так думали монахи, оскорбленные случившимся. Иначе думал Кнут Могучий, повелитель Датской Державы. Он повелел через верных людей открыть церковь. Слуги Божьи сделали все, как приказал король, даже намеком не попытались они заявить о своих мыслях, о своих чувствах, о… правилах игры! Они приняли правила сильного.

Кнут Датский продолжил подготовку к войне с сильным противником – Олафом Толстым.

В битвах и сражениях той удачной для датчан войны Годвин сын Вульфнота, одержал со своим отрядом несколько славных побед. О трагической ссоре ярла Ульва и Кнута Могучего он знал. Но не испугался принять предложение повелителя Датской Державы занять важный пост. Началось стремительное восхождение Годвина к вершине власти. Уже в Норвегии он понял, что с повелителями лучше не играть ни в какие игры, но играть не расхотел. И более того, он играл, и не просто выигрывал, но и навязывал соперникам правила игры, хотя часто в своей деятельности Годвин, как мудрый и опытный кормчий, лавировал между многочисленными группировками и партиями, пытавшимися править Англией. То был талантливейший государственник!

После похода в Норвегию прошло несколько лет, и Кнут Датский отдал ему в жены свою сестру. Это говорит о многом. Совсем еще молодой Годвин расположил к себе могучего повелителя не велеречивой болтовней на пирах и даже не воинскими подвигами (полководцев и отчаянных вояк в государстве Кнута хватало и без него), но именно государственным умом, умением найти общий язык и с саксами, своими соотечественниками, и с датчанами, захватившими власть в Англии, и с нормандцами, которые с каждым годом все активнее просачивались разными путями на Альбион, и с норвежцами, и с вождями бриттских племен.

Первая жена родила Годвину сына. Тот, к несчастью, вскоре умер. Не надолго пережила младенца и мать. Кнут в этой беде поддержал мудрого помощника, выдал за него племянницу – родную сестру Свейна, в недалеком будущем короля Дании. Годвин породнился и с могущественной европейской семьей.

Так, может быть, он предал интересы Англии и стал верноподданным слугой датчан, исполнителей их воли? Нет! В этом его не могли обвинить даже враги.

После смерти Кнута Датского на собрании Витана решался вопрос о том, кто займет английский престол. Годвин и его эссекские вассалы предложили выбрать короля из соотечественников, саксов. То был смелый и опасный шаг в стране, где несколько десятков лет правили датчане! Витан не решился принять предложение Годвина, выбрал Харальда сына Кнута, и Годвин стал… покорным подчиненным нового короля!

Через несколько месяцев он, вольно или невольно, об этом не знает никто, принял участие в страшном злодеянии, задуманном новым правителем Англии. По приказанию короля в Нормандию было послано письмо Эдуарду и Альфреду сыновьям Этельреда, якобы от матери, призывающей детей вернуться на родину и примириться с Харальдом.

Альфред поверил письму, тут же сел на корабль.

Годвин встретил саксонского принца, проводил его в Гильфорскую усадьбу, отбыл в Лондон. Той же ночью на Альфреда и его свиту налетел большой отряд головорезов. Шестьсот человек убили они, в том числе и Альфреда.

До конца дней своих Годвин пытался доказать соотечественникам невиновность в страшном деле. Доказал? Нет. Хотя его благожелатели никогда не верили в то, что он способен на такое коварство. А враги – их у Годвина было много – верили в обратное.

Харальд правил Англией недолго. Он умер, его место на престоле занял другой сын Кнута Могучего Хардекнут. Первым делом он приказал вырыть тело Харальда из могилы и бросить его в болото. Но Годвина сын Кнута Могучего не тронул. Некоторое время он преследовал его, затем смирился, пригласил к себе. Хардекнут скончался скоропостижно, на свадебном пиру. И вновь перед собранием Витана встал жизненно важный вопрос: кому править Англией? И вновь за дело взялся Годвин. Он уговорил пассивного, склонного к отшельническому образу жизни, к меланхолическому созерцанию, а не к решительным делам Эдуарда занять пустующий престол, обещав ему полную поддержку Витана.

Некоторые исследователи той эпохи уверяют, что Эдуард действительно не хотел быть королем Англии, но в этом случае странным может показаться брак инфантильного короля с дочерью Годвина Эдит. Если же учесть, что к этому времени сын Годвина Тости женился на дочери графа Фландрского Балдуина, то можно лишь восхититься великолепной работой и цепкой хваткой Годвина, породнившегося с самыми знатными европейскими королевскими родами и сделавшего для своих детей ничуть не меньше того, что сделал царь Филипп для Александра Македонского, а Цезарь для приемного сына Августа.

Годвин сын Вульфнота мог бы гордиться собой, а был ли он пастухом или мог ли он самолично пасти стадо в то, очень важное для него утро, – не важно. А разве это важно? Разве Александру Великому так уж важно было в определенный момент его жизни выводить свою родословную от самого Геракла, о котором пастухи Македонии в день рождения будущего покорителя мира и знать не знали?! Значит – важно, если такой неглупый человек решил потратить драгоценное для всего мира свое личное время на подобного рода дела! А ведь тратил Александр Македонский время на это! И не он один занимался поисками великих своих корней. Важное это занятие для каждого конкретного человека и для всего человечества в целом. Почему‑то – важное.

Конечно же, точно ответить на вопрос, какое было стадо у Годвина и кто его пас, может только сам Годвин, но дело тут не в поголовье крупного рогатого и не рогатого скота, а во времени. Оно в своем бесконечном диалоге с разными людьми из разных родов ведет себя, мягко говоря, не очень логично. То ему захочется, чтобы будущие правители пасли свои стада, занимались извозами, пахали землю, дубасили молотом по наковальне, то вдруг время требует от людей совершенно иные родословные, и отцы‑основатели тех или иных стран‑государств становятся потомками Гераклов и богов. Время ведет странный разговор с людьми. Поэтому можно оставить родословную Годвина в покое и перейти к событиям, которые надвигались с неотвратимостью на Англию, и в которых два его сына, Тости и Гарольд, сыграют исключительно важную роль.

Гарольд, как и его будущий соперник в борьбе за английскую корону дюк Нормандии, тоже любил читать книги, но в отличие от Вильгельма, ему не нужно было с самого раннего детства доказывать всему миру законность своего рождения. Он рос в спокойной обстановке процветающего семейства, обласканный матушкой, слугами, домочадцами. Хотя отцу некогда было заниматься воспитанием и образованием детей, но все они имели прекрасную возможность познакомиться с классической литературой, с трудами по истории Европы.

Сыновья Годвина относились к образованию, мягко говоря, скептически, уделяя основное внимание воинским упражнениям и воинской науке, и лишь Гарольду полюбились книги, знания. Между прочим, в силе и ловкости, в бойцовских качествах он не уступал братьям: именно это разностороннее развитие, стремление к познанию и позволило ему занять столь высокое место в истории страны, в истории Европы. Гарольд развивался гармонично, никто не мешал ему своими авторитетными советами, нравоучениями и приказаниями, в чем, надо сказать, огромную роль сыграл Эдуард Исповедник, относившийся к нему по‑отечески.

Об английской короне сын Годвина еще и не мечтал, когда задал сам себе сложный вопрос: как сделать Англию сильной, а народы ее счастливыми, как примирить пиктов, скоттов, саксов, англов, нормандцев, данов, валлийцев, ирландцев? Такой вопрос задают себе лишь добрые люди, но Гарольд в те годы был еще слишком юн, чтобы понять основное главное качество гармонии жития. Да, гармония – это мирное соединство совершенно разных людей, групп людей, племен, народов, но это – не закон, а скорее исключение, редчайший праздник, на котором по великому случаю собрались старые друзья, давно мечтавшие посидеть за одним, обязательно круглым столом, поговорить, вспомнить доброе, повеселиться.

Но где найти такой большой круглый стол, как собрать на праздник жизни народы и племена Альбиона, какие разговоры вести, чтобы не скучно, не грустно и не обидно было ни одному из гостей, если даже Артуру, любимому герою Гарольда, сделать это не удалось?!

Да, саксу Гарольду нравился вождь бриттов, поднявший и воодушевивший народ на борьбу против саксов, которые в течение семидесяти лет с 449 по 519 годы закрепились на острове, образовали три королевства, продолжали расширять владения. А с континента на Альбион прибывали все новые племена саксов и, казалось, на острове не найдется силы, способной остановить этот упрямый людской поток. Но сила такая нашлась.

В Гвинедде (Северном Уэльсе) король Мэлгон сын Касваллауна, организовал народ на борьбу против саксов, не подпуская врага к своим владениям тридцать лет с 517 до 547 годы.

В 519 году вождь бриттов Артур повел войско к горе Бадон. До сих пор некоторые ученые считают, что такого короля не было, что это – имя легендарное. Оставим ученые споры, дело в другом.

Сражение близ Бадона закончилось сокрушительным поражением саксов, началась эпоха короля Артура. Народы Альбиона воспряли духом, могучая фигура вождя притягивала бойцов. Со всех уголков острова в местечко Каэрлеон на Аске, в замок Артура, шли люди. Еще не было мифа, легенд, сказки, бесчисленных рыцарских романов, куртуазной глупости, порожденной так называемой эпохой Возрождения, разродившейся на пепелище удивительной и поэтичнейшей из эпох, на костях великих мыслителей, которых «возрожденцы» (тоже великие!) окрестили с оттенком скепсиса и легкого пренебрежения бардами, скальдами… Еще не было стремления к изыску форм и способов выражения мыслей и дум. Но уже был Круглый стол короля Артура, одного из последних ярких представителей уходящего в прошлое, в забытье язычества. Круглый стол! Символ язычества. Символ равных. Никаких пастухов, никаких овец. Круглый стол – все равны. Все сидят вокруг стола, круглого, как солнце. Солнце – бог многих языческих систем. Солнце греет одинаково всех, кто сидит за круглым столом.

Образ короля Артура и сидящих за Круглым столом славных рыцарей пришелся по душе романистам эпохи Возрождения. Почему? Быть может, потому, что люди всех времен и эпох мечтали и будут мечтать о своем Круглом столе, о вожде за Круглым столом? Но разве это вождь? За Круглым столом нет вождей – есть только собеседники.

Артур был вождем, которого ждали племена Альбиона. Он одержал несколько побед над саксами. Боевое вдохновение, буквальное, заразило обитателей острова.

 

Вожди

 

Вожди часто появляются во вред. Своими победами, своей могучей энергией, уверенностью, самоуверенностью они воспламеняют людей, не всегда готовых по разным причинам побеждать, победить. Как редкие кометы носятся они по Вселенной по бешенным траекториям, залетают в поле душевного зрения той или иной планеты, той или иной нации, очаровывают слабые, чуткие ко всему необычному (героическое – необычное для простого сельского труженика) души, а потом вдруг, забываясь, в сумасбродном своем лете, врезаются в ни в чем неповинную планету, взрываются, губя красу, Богом созданную, или, в лучшем случае, мчатся по близкой касательной, опаляя те же невинные души планет (людей, наций), огрубляя их и, в конечном итоге, ослабляя. Очень часто вожди приходят во вред, хотя – вот что удивительно! – они всегда оставляют человечеству яркий след, незатухающую память, хотя это же самое человечество часто поступает со своими вождями как с назойливыми осенними мухами, боясь, видимо, больших бед от этих фантомов Вселенной и не понимая, что летают‑то они не по своей воле, что не мухи они осенние, а некие материализовавшиеся символы времени.

Люди зря убили Цезаря – не повинен Цезарь в том, что он понадобился Римской державе.

Люди зря погубили Артура – а, может быть, и не зря?

Но почему же саксу Гарольду пришелся по душе вождь бриттов, успешно сражавшийся против саксов шестьсот лет назад до рождения сына Вульфнота? Разве за эти шесть долгих веков отношения между победителями и побежденными на острове улучшились? Или они породнились, примирились? Да нет! Борьба на острове не прекращалась. Скотты, сохраняя свои традиции, себя как народ, отходили на север Альбиона, но не сдавались. Валлийцы жались к юго‑западной части острова – не сдавались, отражая подчас удары сразу двух врагов: ирландцев с запада, англосаксов – с востока. Борьба продолжалась. Набеги данов, а позже нормандцев внесли в нее излишнюю остроту, драматизм, динамизм, но коренным образом ничего не изменили, кроме того, что в прибрежных районах острова стали обживаться новые пришельцы.

Около шестисот лет прошло с тех пор, как король бриттов Гуортеирн предоставил саксам остров Танет. Несколько десятков поколений англов и саксов родилось, выросло, умерло на земле Альбиона, поливая ее и потом своим, и кровью, питаясь соками ее, вдыхая ее воздух.

И теперь, когда время пришло к середине XI века, вокруг богатого острова разгорелись страсти, которые могли привести страну к величайшей трагедии. Гарольд, читая исторические хроники, сопоставляя события давно минувших веков с современностью, все чаще вспоминал победителя саксов при Бадоне, вождя бриттов Артура. О чем мечтал юный сын Годвина в эти минуты? Конечно же, о славе полководца и государственного деятеля – зачем в таких делах кривить душой?! А еще Гарольд мечтал о Круглом столе. Нечто похожее в Англии существовало издавна в виде собрания Витана, где народ и представители знати решали важные проблемы, вплоть до выборов короля, но – как часто! – решения эти, принятые под давлением то одних, то других захватчиков, не отвечали интересам островитян! Это был не Круглый стол, но собрание Витана.

Юношеские мечты о подвигах совпали в Гарольде с мечтой сердечной. Он полюбил кроткую, красивую девочку, свою дальнюю родственницу, дал себе клятву жениться на ней (а уже в те годы все знали, что слово он держит). Будущий король Англии не догадывался, какие преграды поставит перед ним жизнь. Юность человечеству для того именно и дана – для счастливого неведения.

Читая историю последней битвы Артура, Гарольд удивлялся, убеждал себя, что ничего подобного – вообще ничего глупого! – произойти с ним не может. Юность потому и нескучна, что в ней нет места глупому, которое появляется лишь с возрастом, лишь с опытом, когда человек совершает «глупости», осознавая это…

 

Изгнание

 

В 1048 году король Англии Эдуард Исповедник преподал своему первому советнику, мудрому государственному деятелю Годвину сыну Вульфнота, великолепный урок по практике государственного управления. Между прочим, мало кто из современников Эдуарда, а так же поздних хронистов и ученых обратил на этот воистину изящно проведенный урок внимание. А зря! Он многому бы мог научить, во‑первых, самих саксов, во‑вторых, Годвина и сына его Гарольда, в‑третьих, всех, кто увлечен по разным причинам сложнейшим из искусств – искусству государственного управления. Это удивительно! Это, в конце концов, обидно – такой урок пропал даром! А он – пропал, потому что Эдуарда Исповедника даже самые смелые историки не называют мудрым королем и – тем более – не признают за ним права преподавать эту дисциплину.

К 1048 году усилиями Эдуарда Исповедника, вопреки активному противодействию первого советника, тестя короля Англии, в стране сложилась уникальная ситуация, которая, можно смело предположить, самым непосредственным образом повлияла на исход борьбы между нормандцами и англосаксами в 1066 году. Всего шесть лет правил Эдуард и как правил! Внешне он казался инфантильным и безразличным ко всему мирскому, вялым и по‑мальчишески упрямым, болезненно раздраженным и нестойким в принятии решений и претворении их в жизнь. Да и в семье он был точно таким же, если верить близким и пользующимся особенным доверием короля людям, которые будто бы собственными глазами видели и собственными ушами слышали, как ведет себя и что при этом восклицает английский монарх в своей опочивальне.

Да, не осчастливил Эдуард Исповедник свою жену, дочь Годвина, не дал ей ребенка, за что и получил в память о себе презрительные усмешки фактолюбов, нежелающих рассматривать факты сами по себе, как отдельно взятые штакетины изгороди, но именно как составляющие какой‑либо постройки – той же изгороди, кем‑то ведь сооруженной для вполне определенных целей. Фактоманы часто упускают это из виду, не утруждают себя исследованием фактов на предмет их необходимости, закономерности. Что факт! Точка. Даже без тире. Но… кому нужна была безродность Эдуарда Исповедника, кому? Нормандцам. Кто сделал безродным Эдуарда Исповедника? Какая‑либо физиологическая напасть, вероятнее всего.

Но если отойти от физиологии и попытаться пофантазировать о человеке, преподавшем многим политикам всех времен и эпох великолепный урок и уже поэтому достойному неординарного к себе подхода…

В своей политике король Англии был по‑японски изящен, по‑китайски тонок, по‑индусски стоек, по‑тюркски упорен, по‑русски загадочен, по‑арабски напорист, по‑византийски изыскан, по‑скандинавски холоден и прост, по‑апеннински вздорен и умен одновременно, по‑европейски нестандартен. И это все было в одном человеке. И это в нем было. Иначе он не смог бы содеять за шесть лет своего правления столь могучее зло в стране, которой, как могло показаться многим, правил всемогущий Годвин.

Король Англии ничего не знал о великих системах воинских единоборств, созданных в Индии, Китае и Японии, но вел он свой долгий и упорный бой, как выдающийся мастер одной из этих систем. Годвин предложил ему шесть лет назад стать королем, обещал при этом полную поддержку и на собрании Витана и во всех делах:

– У меня огромный авторитет в стране. Тебе нечего бояться.

Эдуард согласился не сразу. Своим поведением на протяжении многих лет он убедил людей в том, что его, якобы, не интересуют мирские дела, что ему хочется уйти в монастырь. А предлагают ему стать королем Англии. Зачем ему такая обуза?

– Я буду помогать тебе во всем, – не сдавался Годвин.

Для него вялый, равнодушный к делам людей король был бы лучшим подарком судьбы. Он долго уговаривал Эдуарда.

– Ну, ладно, – нехотя согласился тот. – Не пойду в монастырь. Пойду в короли.

Мудрый Годвин подумать в тот миг не мог, что Эдуард принял предложение, уже имея в своей голове прекрасный план. Великолепным бойцом был Эдуард. Ты хочешь со мной драться, ты хочешь победить меня? Но я не люблю, боюсь драк. Мне не хочется. Ой, мне больно! Так иной раз ведут себя опытнейшие бойцы в поединках с более сильными соперниками. Они отступают, увиливают, корчат в страхе лицо, точно рассчитывая при этом каждый свой шаг, каждое свое движение.

– Ты принял верное решение! – эдак свысока похвалил Эдуарда Годвин. – А чтобы закрепить наш союз, ты женишься на моей дочери.

Противник наступал, справиться с ним было трудно, отказаться от предложения – невозможно.

– Этот брак одобрят все англосаксы, – продолжал атаку первый советник, и будущий король просто не мог найти контрудара, он вновь отступил.

И стал королем в стране, где датчане занимали после правления трех подряд датских королей прекрасные позиции, где саксы могли бы готовиться к празднованию шестисотлетнего юбилея десанта Генгиста и Горзы на остров, где продолжали упорную борьбу со всеми пришельцами племена бриттов. И стал Эдуард мужем прекрасной Эдит, дочери Годвина. Саксы могли бы радоваться этой победе первого советника – и они некоторое время радовались, в тайне на что‑то важное надеясь.

Новый король оправдал их надежды: ставленники датских королей изгонялись с ключевых и, как правило, доходных мест в государстве, а на их место назначались… нормандцы и изредка саксы и англы. Годвину и многим его единомышленникам долгое время казалось, что именно он «ведет бой», но это было далеко не так.

Отступая, увиливая, притворяясь немощным и, порою, даже глупым, Эдуард делал свое дело незаметно для всех – и даже для Годвина!! – наращивая силу нормандцев в Англии. Он не спешил. Терпел. Набирался сил. И, наконец, решил нанести противнику первый серьезный удар. То был даже не удар, а демонстрация силы.

В 1048 году король Англии пригласил к себе в гости нормандцев. Те охотно приняли приглашение, прибыли на Альбион, удивились: как много на острове нормандского, родного, как много их соотечественников в ближайшем окружении короля! Приятная новость поразила иноземцев, порадовала, породила в их душах гордость и чванство. Некоторые из прибывших в Англию нормандцев уже тогда почувствовали себя в прямом смысле этого слова хозяевами острова.

Граф Евстафий по наследству правил Булонью и прилегающими к городу‑порту прибрежными землями. Он был очень богат. Портовый город приносил ему большие доходы. Эдуард издавна относился к графу с симпатией. Став королем Англии, он выдал за него свою сестру. Евстафий в числе первых приглашенных приехал в гости к тестю. Свиту он взял с собой огромную. Прибыл на богатых кораблях в Кентербери. Вышел на берег, услышал родной язык, увидел родные лица нормандцев, вздохнул полной грудью:

– Какая хорошая страна, Англия!

Вместе со свитой тесть короля отправился в Дувр. Ехал он не спеша на походном коне и никак не мог успокоиться:

– Ну до чего же красивая страна!

В двенадцати километрах от Дувра граф Булонский слез с походного коня, надел кольчугу, боевой шлем, на котором торчали два длинных пера, взобрался в полном вооружении на рослого боевого коня, осмотрел свою дружину. Хорошие воины – нормандцы! Китовых усов, правда ни у кого больше не было, но граф‑то в Булони один, значит ему, Евстафию, и китовый ус носить на шлеме.

В Дувр дружина вступила, как в побежденный город. Гулко цокали копыта тяжелых лошадей, гордо позвякивало оружие, жадные взгляды рыцарей блуждали по окнам домов, искали. Искали нормандцы добычу, позабыв, что город‑то они не взяли штурмом или долгой осадой, а лишь вошли в него на правах гостей.

Рыцари выбирали дома по вкусу, слезали с коней и начинали раздавать хозяевам строгие приказы. В родном доме выслушивать приказы чужеземцев неприятно! Спесивый, гордый вид рыцарей жителям Дувра – а этим городом правил сам Годвин! – не понравился. Один из них отказался впустить непрошенного гостя в дом. Рыцарь, не слезая с коня, извлек из ножен меч, пригрозил им саксу. Тот оказался не из пугливых.

– Я тебя в дом не приглашал, – сказал он твердо. – Ищи приют в другом месте, где твой меч может сделать свое дело.

– Он сделает его здесь, – осклабился рыцарь и полоснул мечом по руке дуврца.

Тот не вскрикнул от резкой боли, стерпел, скрылся за дверью и через несколько секунд выбежал из дома с сыновьями, напал на рыцаря. Схватка была короткой. Хозяева убили окруженного со всех сторон воина и отправились домой. Дел у них было много.

В тихий Дувр пришла война.

Евстафию доложили о случившемся. Он злобно сдвинул брови, дрогнули усы на боевом шлеме.

– Вперед! – крикнул зять короля Англии, и буйный топот копыт тревогой отозвался в душах мирных граждан.

Дом строптивого англичанина нормандцы взяли сходу. Хозяина убил сам Евстафий, его рыцари учинили здесь настоящий погром, но этого им было мало. Они бросились на штурм соседних домов, взломали двери. Некоторое время горожане находились в состоянии шока: так неожиданно нагрянула на них беда! Но кровь родных, крик детей, отчаянный визг женщин быстро взбесили жителей Дувра. Отдав без боя свои дома на разграбление, они убегали от врага, собирались на площади. Инициатива боя была в руках нормандцев недолго. Горожане устроили засаду и дали настоящее сражение Евстафию и его рыцарям. 19 булонцев погибли, граф вырвался целым и невредимым из рук озверелого врага.

Зять английского короля поскакал, не жалея боевого своего коня, в Глочестер, где находился в те дни Эдуард Исповедник со своей свитой, почти полностью состоявшей из нормандцев. Кони у рыцарей особой стати. Высокие, упитанные, они легко несли тяжеловооруженных воинов по пыльным дорогам. Быстро скакали побитые рыцари. Евстафий не решался повернуться назад, посмотреть, как далеко погоня. Погони не было вообще. Жители Дувра хоронили родных, восстанавливали дома.

Граф Булонский прибыл в Глочестер, слез с усталого коня, снял шлем, на котором нервно телепались китовые усы, подошел, чувствуя непослушную дрожь в коленках, к Эдуарду, сказал:

– Жители Дувра напали на нас. Они убили девятнадцать рыцарей. Их надо наказать.

Король внимательно выслушал зятя и, прекрасно понимая, что тот почти все выдумал, позвал Годвина. Советник короля уже знал о случившемся, но он не догадывался, что поединок, который начался между ним и королем шесть лет назад, ведет не он, Годвин, а его соперник. Не раз сыну Вульфнота докладывали о том, что любимцы короля, нормандцы, пытаются убедить монарха низвергнуть с вершины власти саксонского графа. Сделать пытались это его недруги еще тридцать лет назад при Кнуте Могучем. Не удалось. И не удастся. Так думал Годвин перед встречей с Эдуардом. Король, не жалея красок, рассказал все, услышанное от Евстафия и, не дожидаясь ответа, повелел:

– Сурово накажи дуврцев за самовольство. Это твои люди. Они нанесли моему зятю кровную обиду.

Кто‑то из присутствующих при этом разговоре мог бы улыбнуться. В самом деле, не смешно ли?! Тесть короля Англии должен был наказать своих соотечественников за то, что они отстояли свою честь в схватке с зятем короля Англии! Семейная распря. И впрямь можно улыбнуться. Но Годвину было не до улыбок.

Впервые за годы правления Эдуарда он получил от него хоть и несмертельный, но довольно‑таки неприятный удар, за которым – это мог понять любой боец, любой политик – должны были последовать другие удары, более болезненные, а то и смертельные.

Какой план действий мог предложить Годвин своему сопернику, наступательный или оборонительный? Годвин решил наступать. Он попытался организовать суд с привлечением многочисленных свидетелей, заинтересованных лиц, потерпевших. Он был уверен, что король не откажет ему в этом.

Король отказал. Он нанес противнику второй удар!

Многие историки, рассказывая об этом эпизоде долгого противостояния двух бойцов – двух политиков – обязательно вспоминают нормандцев, которые, якобы, подстрекали Эдуарда, направляли, «вели» в тот момент его по сцене жизни. Очень расхожее мнение. И мало убедительное.

Эдуард Исповедник был не первым в истории человечества правителем, к которому прилипла эта «версия». Да, бывали на разных тронах в разные времена люди, явно слабые, нежелающие, неготовые, неспособные повелевать, править. Их «ставили», их «ставят» на эти троны люди сильные в надежде сотворить из своего правителя эдакую куклу в своих собственных руках. Порою подобные задумки удавались, но бывали в истории стран и народов случаи обратные. Кукла вдруг обретала свой голос, свое мышление и через некоторое время разрывала все нити, когда‑то связывающие ее с «благодетелями», которые (и такое бывало в истории!) сбрасывались небрежной рукой вчерашней «куклы» на свалку, в могилы.

Но случались в истории человечества эпизоды, когда «кукле» выгодно было играть эту внешне невзрачную роль всю жизнь. Именно – роль. Именно – играть чисто внешне. Это нравится «зрителям», это радует «кукловодов». Они, гордые, живут в полной уверенности, что «кукла» подчиняется любому движению их души, их ума, не понимая, что существуют более глубинные течения жизни, которые порождают саму необходимость подобной «куклы», что она, «входя в роль», соглашаясь играть неприглядную роль, более соответствует той самой необходимости, движению жизни, чем ее «водители» по сцене.

Осознав это, войдя в роль, «кукла» превращается в истинного правителя, хотя внешне поведение ее остается прежним, и вся атрибутика сцены жизни и даже «кукловоды» остаются! Они с этакой гордой миной дергают за нити не по собственной воле или прихоти, а по воле своей игрушки, играющей с ними в очень интересную игру. «Я – король, а вы мои королята, как бы вы не изощрялись, какие бы ниточки не дергали». Таких гениальных артистов на тронах было немного, но они были. Жизнь короля Англии Эдуарда Исповедника является ярким примером того, что даже на вид невзрачные для столь ответственной должности «куклы» могут управлять теми, кто пытается управлять ими.

Годвина, имеющего непререкаемый авторитет могущественного политика, признанного борца за честь и достоинство Англии, первого советника, Эдуард Исповедник обвинил в открытом неповиновении и в мятеже. Возможно ли это?! Возможно, только лишь в том случае, если Эдуард был королем Англии, а не «куклой». Он и раньше имел к своему тестю весьма обоснованные претензии, но удар нанес по нему лишь тогда, когда почувствовал силу – нормандцев, которых сам же и собрал на Альбионе. Годвину велено было прибыть в Глочестер на Совет мудрых, состоявших, практически, полностью из нормандцев и подвластных воле короля людей. Сын Вульфнота понял, что его вместе со всей семьей приговорят к изгнанию. Гарольд сын Годвина поднял саксов на восточном берегу острова между Темзой и Бостонским заливом. Свейн сын Годвина собрал ополчение в Саверне и в Гаэльском пограничье. Три войска кратчайшими дорогами поспешили в Глочестер, где и соединились. Годвин отправил к королю посла, просил Эдуарда осудить действия булонцев и нормандцев.

Король, надеясь нанести противнику решающий удар, стал оттягивать переговоры, отправил людей в Нортумбрию и Мерсию, приказал правителям этих областей Сиварду и Леофрику привести в Глочестер ополчения. Англия находилась на грани гражданской войны. Кому она была выгодна? Нормандцам.

Сивард и Леофрик собрали людей, повели их на юг. Настроение в войске того и другого графов было невоенное. Да и сами правители Нортумбрии и Мерсии не хотели воевать против Годвина, к которому относились они, мягко говоря, недружелюбно по разным причинам. Да, Годвин вел просаксонскую политику, а в Нортумбрии и Мерсии саксов было не так много. Да, этот деятель, породнившись с древними европейскими родами, в любую минуту мог «протащить» на английский престол своего даровитого сына Гарольда, к которому даже Эдуард относился хорошо. Да, Годвин опасный соперник. Но нормандцы еще опасней! Теперь это стало ясно многим на Альбионе.

Королю доложили о настроениях в ополчениях, продвигавшихся из Нортумбрии и Мерсии на юг. Ситуация резко изменилась. Эдуард понял, что воевать против Годвина северяне не станут, и нашел в этой трудной ситуации великолепный ход. Он во всеуслышание предложил противнику перемирие до следующего Совета мудрых, который должен был состояться в дни осеннего равноденствия, то есть через несколько месяцев. Годвину ничего не осталось, как принять предложение, хотя, как мудрый государственный муж, он понимал, что время может сыграть с ним злую шутку, стать главным его врагом. Трудно судить‑обвинять первого советника четырех королей Англии, но… почему он пошел на мировую? Потому что он, ко всему прочему, не верил в силу и способности короля, приучившего многих относиться к себе, как к больному малому дитяти, капризному к тому же.

Перемирие было объявлено. Напряжение борьбы спало, опасность, угрожавшая вождю саксов и его сыновьям, миновала. И саксы‑ополченцы приняли решение разойтись по домам в полной уверенности, что они сделали святое дело. Но дела‑то только начинались!

К осеннему равноденствию в войске Годвина осталось совсем мало людей, а Эдуард, объявив призыв на службу, собрал в Лондоне огромную армию, вновь почувствовал силу. Разве может так точно просчитывать свои ходы бессловесная кукла с синдромом избалованного дитя?!

Пришло время Собрания мудрых.

Эдуард приказал Годвину явиться в Лондон без людей и даже без вооружения! То был приговор, а не приказ. Король готовился нанести противнику смертельный удар. Годвин отказался выполнить требование явиться на Витан лишь с 12‑ю свидетелями, готовыми подтвердить его невиновность.

Естественно, первый советник короля на Совете мудрых был приговорен к изгнанию, причем, в пятидневный срок. Хорошо подготовленный удар Эдуарда оказался нокаутирующим, но не смертельным. Годвин, не доверяя никому, собрался быстро и вместе с сыновьями Свейном, Тости и Гуртом и с женой Гюдой срочно отправился во Фландрию к тестю Тости графу Балдуину. Гарольд и Леофрик столь же поспешно прибыли в Бригстоу[5] и оттуда, не мешкая, вышли в Ирландское море курсом на запад.

Они спешили не напрасно. Эдуард Исповедник, не дожидаясь окончания пятидневного срока, послал в погоню за изгнанниками большой отряд во главе с саксом. Королю почему‑то показалось, что именно сакс должен схватить вождя саксов, но в этом деле король допустил ошибку. Сакс не догнал сакса. Почему? Точно никто не знает. Вероятнее всего, потому что он был саксом.

Эдуард саксом был наполовину – наполовину он был нормандцем. Кем больше?

Все имущество Годвина и его детей король Англии раздал своим подчиненным – теперь сплошь нормандцам. Жену Эдит, дочь Годвина, бездетную горемыку, некоторое время трогать он не решался, хотя и не запрещал придворным издеваться над ней. Эдит страдала и как сестра, и как дочь, и как женщина. Удивительное то было создание! Удивительно терпеливое, спокойное, безропотное. Эдуарду надоело слушать язвительные о ней речи, и он… лишил ее всего имущества и насильно отправил в монастырь. Он бил уже наотмашь, как бьют в кабаках мужики.

В Англию бурным потоком устремились нормандцы. Не потеряв при этом ни единого человека, они оккупировали страну. Эдуард отдавал им высокие должности в стране и посты, в том числе и церковные. Монах из Юмиега Роберт стал архиепископом Кентерберийским. В Лондоне епископский сан получил нормандец. Саксонские прелаты и аббаты лишались приходов, нормандцы занимали святые места. Родственники Эдуарда по материнской линии чувствовали себя на острове, как дома. Земли Годвина и его сыновей передали нормандцам. Мирная оккупация Англии была прекрасно осуществлена королем, в талант государственного деятеля которого мало кто верил.

 

Вильгельм посещает Англию

 

В 1050‑1051 годах Англию посетил главный нормандец – дюк Вильгельм. Здесь его встретили как самого дорогого гостя, самого родного человека. Еще бы так не встречать своего соотечественника! Начальником гарнизона в гавани Дувра, нормандцем, было организовано великолепное пышное представление по случаю прибытия дюка Нормандии. В самом городе Вильгельм слышал только родную речь, немного даже удивляясь этому. Крепость Кентербери (крепостей было немного в Англии – эта сама лучшая) охранялась сплошь нормандцами. Это обстоятельство не столько удивило, сколько порадовало Вильгельма, который знал военное дело не понаслышке.

Эдуард встретил гостя с такой нежностью, будто это был его сын, вернувшийся после долгого путешествия в родные края. Он одарил его так, что даже самые богатые люди Альбиона охнули от невиданной щедрости: оружие, лошадей, собак, ловчих птиц… про золото и украшения можно и не говорить! Очень понравилась эта поездка дюку. Он был уверен, что Эдуард пойдет дальше, объявит его во всеуслышание престолонаследником. А разве не шло к этому дело?!

Страна находилась в руках нормандцев. Ею и править должен нормандец.

Ах, как ждал дюк Нормандии заветного часа! Как хотелось ему, чтобы Эдуард поставил последнюю точку, объявил его наследником престола Англии! Не дождался, хотя в разговорах с королем Вильгельм с присущей прямотой и дерзостью напоминал ему об этом. Король оставался самим собой. Юлил, притворялся, уворачивался от главной темы, мечтал о чем‑то бестолковом вслух… Вильгельм, такой весь обласканный, покидал Альбион злой. Он не стал официально наследником английского престола. Эдуард Исповедник сделал все так, как хотелось только ему – Эдуарду.

Лишь неожиданная встреча с Ланфранком порадовала Вильгельма.

Ланфранк пришел к дюку сам, еще в Дуврской гавани. Как и зачем он оказался в Англии, никто толком сказать не может, но заговорил он с дюком с такой прямотой и откровенностью, что дерзкий по натуре Вильгельм даже опешил. До этого разговора он о своих тайных мечтах говорил лишь с королем Англии. Ланфранк сам сказал ему все, о чем он мечтал, начав с привычного, почти как в волшебных детских сказках, предисловия:

– Я человек бедный, но выслушай меня, и ты добьешься того, что хочешь.

Дюк удивленно промолчал, Ланфранк продолжал:

– Ты хочешь стать королем Англии, но тебя все боятся. Кто‑то – как сильного соперника, кто‑то по иным причинам, связанным в том числе и с твоим рождением. Это не страшно. Тебе повезло. Ты встретил на жизненном пути меня. Я помогу тебе жениться на Матильде Фландрской…

– Каким образом?! – спросил Вильгельм взволнованно, и один этот вопрос выдал его с головой.

Ланфранк заговорил увереннее:

– Женитьба на потомке двух могучих европейских родов поможет тебе стать законным основателем новой династии королей Англии. Да, Матильда – твоя кузина. Церковь против таких браков. Но я привезу официальное разрешение папы Римского на твой брак с Матильдой Фландрской.

Вильгельму было в то время 24 года. На полях сражений он одержал много блестящих побед, но разговор с монахом убедил его в том, что он еще не научился чему‑то очень важному и полезному в жизни, чем Ланфранк владел великолепно. Дюк Нормандии отправился на материк, приор монастыря Бек вскоре исполнил свое обещание. Дела у Вильгельма пошли все лучше и лучше. Он женился на Матильде, был счастлив, как мальчишка. Он был спокоен в эти первые годы женитьбы, хотя дел военных и мирных у него не убавилось, а скорее наоборот. К тому же события на Альбионе развивались не так, как ему хотелось.

 

Кусок хлеба

 

К 1052 году в Англии произошла серьезная перегруппировка сил. Эдуард Исповедник, конечно же, остался королем, нормандцы продолжали укреплять свои позиции на острове, семейство Годвина находилось в изгнании, и, естественно, сам граф и его сыновья мечтали о реванше, готовились к будущим схваткам. Годвин, не обращаясь за помощью к графу Балдуину, тестю Тости, собрал во Фландрии сильную дружину, разбил лагерь неподалеку от порта Брюгге. В Ирландии не сидел сложа руки Гарольд, готовил войско. Но что армия! Тем более наемная. Сегодня я хочу воевать за тебя, завтра расхочу, если мало будешь платить. С наемным войском вторгаться в родную страну, даже если тебя там очень ждут, опасно. Настроение в таком войске может измениться в любую минуту – как погода весной.

Годвин знал это, знал он и другое: в чужой стране вооруженный гость долгое время желанным быть не может. Приехал, погостил, порадовался с хозяином встрече и, будь добр – будь мудр! – отправляйся в родные края. Граф находился, как говорят опытные кузнецы, между молотом и наковальней, но не это пугало его. Старый политик привык к такому положению, он мог долго ждать – если бы он был один. Но рядом с ним находился Тости, горячий, сумасбродный, неуравновешенный. Даже жена‑красавица, дочь Балдуина, Роза, не могла погасить огонь в буйной душе его. В любую минуту он мог сорваться, натворить бед похуже той, что содеял другой сын Годвина, Свейн. Но поступок Свейна хоть и бросил грязную тень на семейство, поколебать авторитет отца не смог. Тости был опаснее старшего брата. Особенно теперь, когда Вильгельм женился на второй дочери Балдуина, и тем самым породнился с Тости. Не по душе был этот союз графа Фландрского с дюком Нормандии, который, как бы между прочим, между делом, внимательно отслеживал события в лагере Годвина близ Брюгге. Опальному политику такое внимание не нравилось. Он знал, что каждый его шаг известен и королю Англии, который повелел снарядить сорок боевых кораблей и приказал графу Гирфорду перекрыть подступы к острову.

Этот шаг короля говорил о многом. Почти два года хозяйничали нормандцы в Англии, казалось, они должны были стать полновластными властителями страны, а, значит, Эдуард мог больше не опасаться Годвина. Но он его боялся.

Одержав в предыдущем поединке прекрасную победу над графом, король Англии на некоторое время потерял контроль над собой, забыл о том, какие могучие корни есть у Годвина в Англии, какое могучее дерево может произрасти из них.

Засилье нормандцев привело к тому, что народ стал все чаще вспоминать об изгнанном графе и его сыновьях, да и англо‑саксонская знать, и даны (а их тоже было немало), и бриттские племена все настойчивее проявляли недовольство и непокорность нормандцам и даже королю.

Эдуард чувствовал себя неспокойно. Свое преимущество он растерял. Противник быстро набирал мощь. Затянувшийся поединок продолжился. Флот Годвина вырвался из плотного окружения кораблей Гирфорда, устремился к Кенту, высадился на южном берегу Альбиона. Бросок графа был так неожиданней, что некоторое время Эдуард ничего не знал об этом.

Гарнизон Гастингской крепости, увидев знамя Годвина, открыл ворота, перешел на сторону графа. В тот же день опальный советник отправил в селения и города послов. Всюду их принимали с великой радостью. Надеждой светились лица людей. С оружием в руках шли они в Кент, вступали в войско Годвина.

Эдуард наконец‑то узнал о грозной опасности, о зарождавшемся на юге страны урагане невиданной силы, повелел графу Рольфу, командующему крупным королевским флотом, уничтожить войско мятежника. Но Рольф не справился с задачей. Годвин перехитрил его, отошел на Певенсейский рейд, укрылся за скалами. Командующий королевским флотом пытался атаковать неприятеля, занявшего исключительно выгодную позицию, но разразился шторм, и Рольфу самому пришлось искать убежище. Старый Годвин перехитрил врага, ускользнул от Рольфа, отправился вдоль побережья на запад, соединился с сыновьями Гарольдом и Леофвином. Теперь уже не только воодушевление и желание потомков Генгиста и Горзы работало на Годвина, но и сила. Сила – великий тормошитель человеческих робких душ – делает людей уверенными и гордыми, щедрыми на самопожертвование и бесстрашными. Флот взял курс на восток. Годвин не спешил. Теперь время работало на него. Со всех прибрежных земель шли к нему люди, снабжали войско продовольствием, отдавали (силу они почувствовали!) заложников Годвину в знак верности.

Король пытался отразить страшный удар, направленный в сердце страны – в Лондон, посылал навстречу врагу отряды, они переходили на сторону восставших. Эдуард издал приказ жителям и гарнизону Сэндвича встретить войско Годвина с оружием в руках, держаться до последнего, не впускать мятежников в город. Жители не выполнили повеление монарха, открыли ворота!

Эдуард пытался собрать войско в северных и западных областях Альбиона, где англосаксов было совсем мало. Попытка не удалась. Флот Годвина, не встречая сопротивления, подошел к Темзе, остановился неподалеку от Лондона, бросил якорь у Соутварка, граф послал в столицу людей.

Жители Лондона поддержали его. Положение Эдуарда Исповедника… было ли оно катастрофическим, критическим? Ни в коем случае! Король Англии в тот момент чувствовал ситуацию, быть может, лучше, чем кто‑либо из знаменитых политиков той эпохи, чем Годвин. И распорядился он своими возможностями великолепно.

В приемной палате Вестминстерского дворца собрал он военный совет. На нем присутствовали военачальники, графы и таны, правители областей, вельможи Англии, а так же графы и рыцари Нормандии. Эдуард сын Этельреда, потомок Альфреда Великого, сидел в строгом королевском облачении на королевском троне, и, даже люди, хорошо знавшие его, удивились: куда делась привычная инфантильность, как преобразился король, как напоминает он своих великих предков волевым взглядом, гордой осанкой?! Что случилось с ним?

С ним ничего не случилось. Он остался сам собой. Он был королем, избранным Советом мудрых, собранием Витана, который выбор делает по древним обычаям страны, пожизненный. Я король, а вы всего лишь мои королята. Вы можете говорить, я буду слушать и решать буду я.

Эдуард открыл совет строгой речью. В ней он высказал свое отношение к происходящему, назвав Годвина мятежником, изменником. Казалось, после таких слов король должен был дать приказ разгромить восставших, казнить предателей и бросить их в болото, но нет. Эдуард поступил иначе. После суровой речи он выждал некоторое время, затем спросил:

– Будем ли мы слушать изменника Годвина, который просит мира, или сокрушим его силой оружия?

Ну не странный ли боец, Эдуард, потомок Альфреда Великого?! Сидит на троне такой гордый, непреклонный, правой рукой важно держит скипетр, пальцами левой руки сжимает голову льва, вырезанного прекрасным мастером на подлокотнике трона. Я – король. А вы мои королята. Говорите, что нам делать в столь ответственный час – я буду решать. Я – король.

Он все прекрасно понимал! Никто – ни нормандцы, ни англосаксы, ни представители бриттских племен – не решились бы воевать против Годвина. В тот день Годвина вряд ли кто‑либо смог бы одолеть в открытом сражении. Победа его мало обрадовала бы даже англосаксов, потому что не все из них доверяли человеку, который пережил четырех королей и дети которого по матери были датчанами; нормандцам – они составляли треть присутствующих на военном совете – поражение в битве сулило огромные беды. Сражаться с Годвином никто не хотел, но никто и не знал, как в столь сложной ситуации не проиграть поединок, свести бой к ничейному результату. Это знал Эдуард. Он мог бы в своем вступительном слове призвать людей сразиться с Годвином, мог бы предложить – сам! – дать ему возможность защищать себя на собрании Витана. Он не сделал ни того, ни другого. Почему? Потому, что он был вялым королем? Нет. Потому, что он прекрасно знал причины, из‑за которых воевать с Годвином ненужно и невозможно было в тот день. И кроме того, граф знал уязвимое место Годвина и как можно использовать его в борьбе.

…Первым взял слово граф Винчестерский Альред. Он предложил выслушать посла Годвина.

Нормандец Роберт Кентерберийский – ставленник Эдуарда – вскочил с места и запальчиво произнес:

– Король Англии! Дай приказ идти на бой. Мы разгромим мятежников и казним их всех за измену.

Роберта поддержал Вильгельм Лондонский, тоже нормандец, тоже ставленник короля.

Что это было? Сговор короля со своими ставленниками или невольный, но очень тонкий ход епископа и аббата, после которого все пошло на военном совете именно так, как хотелось бы того королю? Кто знает? Хронисты на эти вопросы ответов не дают. Да они и не ставят их перед собой.

Медленно поднялся седой старик‑гигант, дан Сивард, граф Нортумбрии, непримиримый враг Годвина. Не глядя на нормандцев, он жестким упрямым голосом осадил их, сказал:

– Если бы на реке стояли корабли нормандцев, мы бы не сидели здесь, уже строились в боевые колонны. Но там, – легким движением головы граф указал на окна, – наши соотечественники. Воевать с ними на радость нормандцам нельзя. За много веков даны и саксы слились в один народ…

Могучего старца слушали молча. Давно так прямо, без хитроумной суеты слов, не говорили люди о главном. Не боялись они этого главного, нет. Тому виной было нечто другое, может быть, человеческая тупость, глупость. Действительно, многие обитатели острова, тех его областей, куда втягивались в течение нескольких веков людские толпы из Дании, давно признали, поняли, смирились, свыклись с тем, что ни датчан уже нет чистокровных здесь, ни саксов, ни англов, ни бриттов… Но есть – даже не единая семья народов, но – единый народ! Не хотелось этого признавать какому‑нибудь саксу, чудом сохранившему, как ему казалось, чистую саксонскую кровь первопроходцев времен Генгиста и Горзы. Потомственное чванство мешало, спесь. Саксонец я или не саксонец! А если я саксонец, то зачем мне нужен на родной земле какой‑то дан!

А даны тоже пустили здесь крепкие корни, переплелись они в богатой земле Альбиона, и она – земля! – стала творить новую единую нацию – «альбионцев». Трудно это понять, признать простому человеку, жизнь которого бежит так стремительно на часах Земли! Но Земле понять это легко. У нее свои часы, свои заботы, связанные со временем.

– Надо выслушать нашего земляка, – Сивард, старец седой, сказал, – он будет говорить с нами на родном языке. Ему ведомы обычаи и законы.

Напряженное молчание уже готово было взорваться радостью великого прозрения. Сивард закончил речь словами:

– Мы должны выслушать его как земляки, но судить мы будем его как воины. Я так думаю.

И последовал взрыв!

Остервенело зашумели нормандцы. Почувствовав себя пусть не единым народом, но единой семьей народов, англосаксы (а лучше сказать, англо‑саксо‑дано‑бритты) единодушно поддержали Сиварда, перекрыли яростным криком голоса нормандцев. Эдуард слушал их с видимым безразличием, затем, будто бы устав от шума, он поднял скипетр. Воины, приученные к дисциплине, умолкли.

– Введите посла, – торжественно объявил король, быстро погасив волну страстей.

Конечно же, это всего лишь версия. Основана она на тех событиях, которые медленно‑медленно «вели» Альбион к ранней осени 1066 года, но ведь была в этой цепочке событий (не фактов, а именно событий), какая‑то причинно‑следственная, связующая нить. А, может быть, и не одна, а несколько нитей, взаимозависимых, но не исключающих друг друга, не прерывающих друг друга – не антагонистичных друг другу. Существование этих нитей, невидимых ни в один микроскоп, не ощущаемых ни одной душой простолюдина всех социальных слоев и ступеней, бесспорно. Другое дело, одна, отдельно взятая душа, которой вдруг причудилась сама возможность увидеть, ощутить эти нити! Она ведь может и ошибиться, а может в своей тяге к познанию себя очень близко подходить к тому, что человек назвал ехидным, скользким словом «истина».

Это всего лишь версия.

Эдуард Исповедник, может быть, несказанно обрадовался бы, узнав о том, что ему приписывается: «Надо же, а я и не думал, что я – такой! Жил, как мог, а говорят, я жил как хотел! Ха‑ха!!» И такое возможно, и такое бывало: не было бы такого, не родилась бы в умах людей ссора по поводу того, кто же делает историю: Бог, случай, закон, личность, предопределенность… А почему родилась эта ссора? Потому что жили‑были на этом свете люди, биографии которых так удачно вписывались в ход исторических событий, что невольно возникало довольно‑таки аргументированное подозрение: «А не эти ли люди двигают историю и указывают ей направление движения?!»

Именно ход исторических событий на Альбионе во время правления короля Эдуарда Исповедника (Эдуардом Добрым его еще называли люди) и породил эту версию, хотя заядлые скептики могут лишь улыбнуться этак ехидно, как может улыбаться лишь истина «в первой инстанции».

Вошел посол, сказал после необходимых церемоний:

– Годвин идет не против короля, но против иноземцев…

И далее посол изложил просьбу Годвина, суть которой была чисто экономической: отмена приговора на изгнание, возвращение семье всех поместий и владений, места главного хранителя законов и преимуществ. В этом случае Годвин обещал распустить войска.

И только лишь! Победитель – а сына Вульфнота до этого момента можно было считать таковым! – вернул плоды победы королю. Одной лишь этой просьбой. Не странно ли? Ах, да! Годвин всегда отстаивал интересы народа, он не мог допустить кровопролития на родной земле, он мечтал лишь верой и правдой служить королю, – разве мог такой человек вести себя иначе, разве не победил он в этой схватке с Эдуардом?

Он ее проиграл подчистую. Хотя внешне все могло выглядеть иначе.

Началась игра. На военном совете король не сдержался и проявил‑таки инициативу, посоветовав не поддаваться требованиям Годвина, хотя он вовсе и не требовал, а просил, и не военный совет, а короля! Эдуард переложил просьбу на совет. Никто не обратил на это внимания. Это был легкий, подготовительного характера удар. Тут же последовал второй ход Эдуарда, более мощный по своей разрушительной силе. Король лично попросил Сиварда не вести дальнейших переговоров, пока Годвин не распустит войска.

Граф Нортумбрии исполнил эту просьбу, добился принятия соответствующего решения военным советом. Ну, разве после этого кто‑то рискнул бы назвать Эдуарда Исповедника вялым королем и никудышным политиком?!

Посол вернулся на корабль Годвина, доложил:

– Король отказал тебе в просьбе. Собрание Витана может состояться только после роспуска всех войск.

Годвин и сыновья призадумались: как быть дальше? На кого теперь будет играть время? На кого?

Вдруг взорвался Тости, закричал громоподобным басом:

– Король не хочет с нами говорить! Оружие решит…

– Молчи! – отцу с большим трудом удалось заткнуть рот среднему сыну.

Тости рычал, как разъяренный лев, его крепкое тело ломало, глаза лезли из орбит. Ему не дали подраться. А он так хотел. Годвин, успокоив его, направился по своим кораблям, чтобы погасить там страсти, вспыхнувшие именно после того, как люди услышали крик Тости. Но вдруг отец услышал настойчивый рокот сотен и сотен голосов:

– Гарольд! Наш Гарольд!!

То кричали воины королевских дружин, к которым смело пошел на переговоры граф Гарольд сын Годвина. Недаром его уважали и ценили соотечественники. Он мог очаровывать не только геройскими подвигами в битвах, но спокойствием, мудрой речью. В тот критический момент Гарольд отправился к воинам, уверенный, что они поймут его и не сделают ему зла.

И они поняли – они приняли его!

– Гарольд! Наш Гарольд!! – гремело нарастающее людское эхо.

Королю доложили о том, что отряды ополченцев и даже лондонская городская дружина перешла на сторону Годвина, и Эдуарду вновь пришлось отступать под напором опытного врага. Он сделал это с артистической грацией.

– Ах, моя родная Нормандия! – сказал король, по‑детски всхлипывая. – Зачем я покинул тебя?! Зачем согласился править этой страной?!

Рядом стоял Сивард. Он спокойно смотрел на короля, думал о вечном, о высшей справедливости, которая – как ему казалось – должна была решить исход дела.

– К Годвину перешел еще один отряд! – кто‑то вошел в зал.

– Ах, какой я несчастный! – Эдуард с болезненной гримасой упал на королевское кресло, побледнел, свесил голову, испуганно повел глазами, будто в предчувствии эпилептического приступа, и едва слышно – но так, чтобы было слышно! – выдавил: – Ступайте и правьте страной, как вам взбредет на ум! Я – устал.

Какая была сцена! Какой играл артист перед военным советом, перед седым Сивардом! Тот покинул короля, не выдержал – слишком проникновенно играл Эдуард. За графом последовали остальные: вожди Альбиона с гордым видом, нормандцы – с нескрываемым испугом, быстро ускоряя шаг.

Состоялось собрание Витана. Говорить о нем можно стенографически, но лучше – короче, собрание мало отличалось от предыдущего, когда семью Годвина отправили в изгнание, с той лишь разницей, что теперь некоторое преимущество имели сторонники опального графа. Именно так – некоторое преимущество. Именно поэтому графу удалось отстоять старшего сына Свейна, который, впрочем, и не нуждался в оправдании. Он – сильный человек – сам себя приговорил, он душою понял свою ошибку.

Когда‑то, еще в раннем в детстве, полюбил Свейн девушку, и она его полюбила. Они долго ждали своего счастья, они его почти дождались. Но вмешались люди (или Время, или что‑то, кто‑то еще?) и счастье двух любящих сердец рухнуло. Девушку насильно отдали в монастырь. Не спросили, кто, кого и как сильно любит – отдали и не пожалели об этом. Так надо. Она сопротивлялась до последнего, до того момента, как за ней закрылась дверь монастыря. Дверь закрылась, и девушка смирилась. Такие бывают сильные женщины. Они сопротивляются до последнего. Но, проиграв бой со своей собственной судьбой, даже не с любовью, а именно – с судьбой, они остаются – сильными. Так надо. Надо смириться со своей судьбой. Великая сила. Женская.

Но Свейн был всего‑навсего мужчиной. Он не мог быть таким сильным, каким могут быть только женщины. Он отыскал ее, «надругался над ней». И сам испугался содеянного, и она испугалась, заболела, умерла, даже в смерти своей не предав судьбу. Так надо.

Свейн не мог забыть ее, забыть свое преступление. Время шло по‑разному: то медленно, то быстро. Если быстро оно бежало, думал он о ней чуть реже, но думал, страдал и выхода уже не искал, потому что его не было – ее не было. Если шло время медленно, то так страдал Свейн, что даже родные боялись его вида.

На собрании Витана он не оправдывался, рассказал все, как было. В том месте, где говорил о том, что ее насильно отправили в монастырь, голос невольно слегка возвысился, словно в недоумении: «Как же так, в монастырь и насильно?!» Но голос быстро опустился до грустной ровной высоты. Свейн ничего не просил, он понимал, что Витан не даст ему главного. Его приговорили к изгнанию.

Собрание началось хорошо и закончилось прекрасно для короля Англии. Его врагу не удалось отстоять сына. И, хотя Годвину вернули все отнятое, и он вновь стал помощником (и другом!) короля, Витан почему‑то постановил уважить просьбу короля и обязать Годвина выдать двух заложников (сына и внука!) и отправить их к дюку Нормандии!!!

Это была самая великолепная из всех побед Эдуарда Исповедника. Совсем недавно могучий и авторитетнейший граф Сивард говорил на военном совете о том, что даны и саксы стали одним народом, а теперь совет Витана принял решение, совершенно недопустимое с точки зрения логики самого же Сиварда! Причем тут Вильгельм Нормандский? Какое он имеет отношение к внутренним делам английского королевства?! Его подданные – еще собрание Витана не закончилось! – бежали без оглядки к портовым городам, садились на корабли и отправлялись на материк. Здесь, на Альбионе, в их помощи никто не нуждался… Некоторые хронисты, описывая этот замечательный «бег» нормандцев, увлекаются в порыве патриотических чувств и пытаются уверить читателей, что в те дни остров покинули почти все нормандцы. За редким исключением. Но это не так!! Эдуард Исповедник выиграл схватку. Нормандцы в Англии остались. Многие сохранили посты и преимущества. Хотя значительное их число действительно бежало на материк.

Оказавшись в безнадежном положении в тот момент, когда почти вся лондонская рать перешла на сторону Годвина, Эдуард теперь мог праздновать победу, отправив родных Годвина к дюку Нормандии.

Годвин, однако, не считал себя побежденным. И это его в конечном итоге погубило. Даже после собрания Витана он не понял, что бой ведет король. Не поняли этого и многие знатные люди, а те, кто понял, промолчали, не желая портить отношения с Эдуардом. Но почему?! Почему никому на собрании Витана не показалось странным решение отдать заложников Вильгельму.

Может быть, потому что решение не было странным? Обычай брать и давать заложников существовал в тот суровый век чуть ли не во всех уголках земного шара. Ничего странного в решении Витана нет. Есть только одна версия, объясняющая этот факт: Эдуард Исповедник правил страной Англией лишь по своему усмотрению, и никто об этом не догадывался.

Впрочем, дела в семействе Годвина пошли в гору. Эдуард, казалось, забыл о мятеже тестя, внешне был приветлив и добр к нему. Но только внешне! Он был хороший игрок, умел ждать. Он знал наверняка, что дождется того единственного момента, который поставит точку на затянувшемся поединке между ним и Годвином.

И он дождался.

Прошло не более двух лет с тех пор, когда собрание Витана вернуло Годвину и его семье все почести, должности, владения. За это время резко выдвинулся Гарольд. Король все чаще приглашал его к себе, советовался с ним, а, может быть, присматривался к нему. В Вестминстерском дворце всегда было людно: монахи и просители, графы и бароны, торговцы с материка, привозившие на остров редчайшие христианские «ценности», прочий люд постоянно приходил на прием к королю, не скупившемуся на разного рода религиозные дела. Иной раз даже спокойные люди взрывались от негодования, видя, как государственная казна разбазаривается, как король, слепо доверяясь любому пилигриму с материка, отдает ему крупные суммы денег за какой‑нибудь амулет.

Однажды король созвал высшую знать на пир. До начала торжества, еще днем, словно бы чувствуя выгодное дельце, в Вестминстерский дворец прибыл торговец с красивым сундуком. В огромной прихожей короля столпился люд. Увидев сундук, один друид спросил у продавца:

– Что это?

– Ценнейшая вещь! – воскликнул проныра‑купец. – Я приобрел его по великому случаю всего за три тысячи фунтов серебра и, думаю, король купит его у…

– Крепость на реке Гомбер превратилась в развалину! – запальчиво крикнул сидевший в углу тан. – Воины разбежались, давно не получая жалования, а ты ходишь к королю со своими безделицами.

– В сундуке изображение Бога нашего. Оно защитит страну лучше любой крепости, лучше армии, – упрямо молвил торговец Богом. – Король это знает.

В кабинет Эдуарда прошел Гарольд. Все умолкли, глядя с уважением, а кто‑то – со страхом, а торговец – с нескрываемым подобострастием на благородного молодого человека.

У Гарольда было несколько важных дел, он начал с главного:

– Государь мой, – сказал он. – На ремонт крепостных стен Лондона необходимо выделить из казны три тысячи фунтов серебра, на ремонт крепости у реки Гомбер…

– Что ты говоришь! Купец привез из далекого Рима редчайшее изображение Бога нашего Иисуса Христа. Я не могу не купить эту драгоценную вещь.

Дальнейший разговор мало чем интересен. Эдуард, приблизив к себе Гарольда, вел себя с ним точно так же, как и с отцом: изворачивался, прикидывался чуть ли не ребенком, чистым, наивным и добродушным, быстро уставал, если граф упрямо доказывал свою правоту, и – очень часто! – оставлял последнее слово за собой, хотя не всегда высказывал его сам, предоставляя возможность делать это, например, казначею. В тот день три тысячи фунтов серебра перекочевали в карман пронырливого торговца.

– Самое древнее изображение в мире! – восхищался король. – Великолепный подарок для нового храма! Но как же я устал, как устал. Пора заканчивать дела. Объяви об этом людям.

Под вечер в ворота королевского дворца въехала огромная свита семейства Годвина. Эдуард услышал шум копыт, спросил испуганно графа Мерсии Леофрика:

– Что за войско ворвалось в наш мирный дворец?

– Годвин прибыл. Победитель, – скупо ответил граф, не скрывая раздражения, и добавил: – Он очень хочет показать свою силу.

– А я хочу отдохнуть, – произнес король. – Объяви прибывающим на пир, что я плохо себя чувствую и на пир выйти не смогу.

– Государь мой! – Леофрик хотел возразить повелителю, тот мягко перебил его:

– Я болен. Зачем делать себе и своим подданным плохо? Передай Годвину, что я прошу его и сыновей разделить со мной скромную трапезу.

– Значит, остальные гости… – граф был слишком прямодушным, чтобы понять тонкий психологических ход.

Эдуард выслушал пламенную его реплику о том, как грустно будет пирующим без короля, и тихо сказал:

– Поспеши исполнить мой приказ.

Годвин с сыновьями прибыл к королю в плохом настроении. Лет ему еще было не так много, чтобы называть себя почтенным старцем, но годы, проведенные во дворце, хозяевами которого являлись разные люди, дали о себе знать. И беды сыновей тревожили с виду спокойного Годвина. Он все делал для сыновей, быть может, больше, чем любой отец на земле. Он мечтал, чтобы они сделали в жизни еще больше. Но Свейна приговорили к изгнанию, Тости поражал и пугал отца взрывной, неуправляемой силой. Гарольд, конечно же, радовал своими талантами, но слишком он верил в человечность, в высшую справедливость, что для крупного политического деятеля, как считал Годвин, являлось обузой, Леофрик и Гурт еще не проявили себя ничем, хотя и были не без задатков… Старым выглядел граф Годвин, разбитым. Он устал от бесконечных суетных дел. Отдыхать же ему было некогда, опасно.

В приемном покое, под тяжелым балдахином, стояли два кресла. В них сидели король и граф Годвин. За креслами стояли сыновья. Эдуард, недовольный, раздражительный, приказал словно бы нехотя:

– Вина хочу!

Гарольд подошел к столу, взял кубок, развернулся, понес вино, споткнулся, но – цепкий он был воин! – устоял, не расплескал вино, подал его повелителю. Тости громко усмехнулся. Он ненавидел Гарольда за то, что брат так быстро пошел вверх. В семье рождалась распря. Годвин не хотел этого. Он попытался все превратить в шутку.

– Одна нога помогла другой, – сказал он, скупо улыбаясь. – Так и братья должны помогать друг другу.

Эдуард, казалось, не обращал внимания на все, что делалось рядом. Он спокойно пил вино из кубка, о чем‑то думал, уставившись в темное вино. Но он ждал. Он постоянно ждал. Несколько долгих лет. Десять лет. И он дождался, встрепенулся вдруг, повернул голову, посмотрел печальными, набухшими как‑то очень быстро глазами на Гарольда и Годвина и с чувством произнес:

– Так бы и мне помогал сейчас бедный Альфред, если бы ты, Годвин, не убил его.

Сердце дрогнуло у доброго Гарольда. Он взглянул на отца. Тот мрачно покраснел, напрягся, задрожал от возмущения.

– Эдуард, ты же знаешь, что я этого не делал. Зачем же ты постоянно обвиняешь меня… – молвил старик.

– Нет у меня любимого брата Альфреда! – король готов был разреветься от горя.

– Пусть подавлюсь я этим куском хлеба, если есть моя вина в гибели твоего брата! – крикнул Годвин – сыновья смотрели на него.

Он поднес ко рту руку и вдруг дернулся, в ужасе уставился на кусок хлеба, тряхнул головой – очень вяло, словно бы в полном бессилии, хотел перевести умоляющий взгляд на детей, не смог и упал на пол. Гарольд был уже около него. Он понимал боль отца. Никто никогда не предъявлял Годвину прямых доказательств его участия в том грязном деле. Но… как часто Гарольд ловил ехидные взгляды врагов отца, как часто подначивали они короля. Тот слушал, слушал – ему, казалось, даже приятно было слушать этот говор злых людей. И ждал. И дождался.

– Божий суд! Бог рассудил нас!! – с этакой философичной грустью изрек король и жестко бросил в пространство: – Унесите его. Я так устал.

Затем Эдуард поднялся с кресла, поставил кубок на стол и пошел плавной, словно тень гения, походкой в свои покои. Ничем не выдал он радости победителя, хотя победа его была полной: Всевышний поверг своей волей, наказал Годвина за тяжкий грех.

Слишком много таких побед одержал король Англии за годы правления…

Поверженный Годвин поднялся с постели так и не смог. Через пять дней он скончался.

Смерть заклятого врага – что может быть радостней для бойца, для политика? Издавна существовала в разных странах поговорка, смысл которой заключался в том, что проблема умирает с человеком. Не стоит отвергать и опровергать эту поговорку. Она родилась не сама по себе. И столь живучей она оказалась неспроста.

«Нет Годвина, не будет такой сильной английская партия», – мог ли так думать Эдуард Исповедник? Конечно же, мог. Но, еще не все жители узнали о кончине графа, а королю уже доложили о том, какие люди посетили семью несчастного и что говорили собравшиеся возле тела Годвина.

Сам Бог рассудил старых врагов, вынес приговор «виновному». О куске хлеба, которым подавился первый советник короля, слух пронесся по Лондону мгновенно. Казалось, люди должны были внять строгому гласу Бога и возненавидеть человека, повинного в гибели несчастного Альфреда. Но нет. Бог даровал людям право думать. И они думали, вспоминали все сделанное Годвином для Англии, для Отечества, смотрели в лицо умершего и повторяли друг другу шепотом:

– Какая добрая улыбка у графа! Умирающие с такой улыбкой не могут быть причастны к убийству. Не могут.

Не могут – и все тут.

Эдуард быстро разгадал смысл упорного шепота: народ остался с Годвином. И не только народ. Старый недруг Годвина граф Мерсии Леофрик, воскликнул, взяв руку покойного:

– Вся жизнь твоя была отдана счастью Англии и ее народа. Мы часто бились с тобой. Но сейчас я плачу… как англичанин.

У тела покойного в тот миг остались только Гарольд, Гурт и Леофрик. Они смотрели на Годвина и скупо молчали. Наконец, Леофрик сказал:

– У тебя, Гарольд, будет много врагов. Ты это знаешь. Знай так же, что я твой друг. Я поддержу перед собранием Витана ходатайство о признании твоих прав на графство Эссекс.

Покойный Годвин улыбался. Он делал все возможное для счастья сыновей. Два могущественных рода Англии заключили безмолвный союз у его тела. И мертвый граф улыбался. Ему было хорошо. Он не знал, что ждет его сыновей, что ждет Англию, и это хорошо, что мертвым не дано знать о делах тех, кто идет вслед за ними по сцене жизни. Иначе Годвин не улыбался бы блаженной улыбкой отправившегося на заслуженный отдых человека.

Пусть мертвые улыбаются. Пусть все мертвые улыбаются. Они имеют на это право. Все. Без исключения. Хотя бы потому, что, кроме Бога, никто из смертных, не знает и никогда не узнает той меры, того критерия, которые позволяют с точностью до бесконечно малой ошибки определить, кто же достоин, а кто не достоин улыбки мертвого.

Никто не знает этой меры и не узнает. И это хорошо – мертвым улыбка к лицу.

Гарольд упал на колени, обнял колени старика Леофрика.

 

Гарольд и Тости в Нортумбрии

 

Леофрик сдержал слово, Гарольд стал восприемником отца, был провозглашен графом Эссекским. Свое прежнее графство он передал Альгару, с кем совсем недавно находился в непримиримой вражде. Этот шаг молодого талантливого государственного деятеля говорил о многом: Гарольд не хочет распри на родной земле, он мудр и незлопамятен, он готов идти на компромисс, в ущерб себе, лишь бы в стране царили мир и согласие, процветание и спокойствие.

Гарольд был слишком гармоничным для столь напряженного, негармоничного времени. Этот вывод кому‑то может показаться необоснованным, опрометчивым и необъективным. Этот приговор может оскорбить, как соотечественников – современников Гарольда, так и любого человека доброго сердца, но… что такое гармония в государственном смысле слова? Это – мир, это – справедливость. Гарольд в своей политике исходил именно из высшей справедливости и огромного желания примирить народы, пустившие на Альбионе могучие корни, сроднившиеся с землей Альбиона, но не породнившиеся друг с другом. Сын Годвина мечтал породнить народы, обитавшие на острове, или хотя бы примирить их. Зла он не хотел никому.

Гармония – это мир. Война – это дисгармония, хотя часто она служит средством достижения мира, гармонии. Не странно ли устроен мир? Не странно ли устроена гармония, к которой добраться можно лишь дорогами дисгармонии? И можно ли оправдать средства достижения цели – гармонии? Никто не знает, задавал ли себе подобные вопросы Гарольд, но решая даже самые путанные государственные проблемы, он искал средства, прежде всего, мирные, и только в исключительных случаях брал в руки оружие, вел войска в поход, бился с врагами не щадя себя. С каждым годом, с каждым днем его авторитет в стране возрастал.

Эдуард Исповедник относился к нему благожелательно, поощрял все его действия, чрезвычайно высоко оценивая сына Годвина как мудрого тонкого политика. Со стороны могло показаться, что с годами король медленно уходил от дел государства, передавая бразды правления Гарольду. Но это было не так. Эдуард продолжал свою игру, ни на секунду не упуская из виду самые важные дела.

Он все прекрасно понимал! Он видел, с какой грустной миной покинул Лондон брат Гарольда Тости, чувствовал, что этот буйный человек никогда не примирится с ролью второго человека в семье ли, в роде. Гарольд, получив права на графство отца, мог бы передать свое графство Тости. Он этого не сделал, понимая, что резкое возвышение их рода может всколыхнуть недовольных.

В 1054 году умер датчанин Сивард, правитель Нортумбрии, оставив после себя малолетнего сына Вальтеофа. Богатую область передали Тости. Эдуард не возражал, отправив Гарольда усмирять валлийцев.

Тот первым делом предложил противнику миром закончить дело, но, получив отказ, одержал блестящую победу, заключил с валлийцами договор о неприкосновенности границ, построил мощную систему укреплений, прибыл в Лондон в ореоле славы. Эдуард Исповедник принял победителя с благодарной улыбкой. Он не мешал возвышению первого советника и даже искренне радовался этому. Хочется тебе славы и авторитета, хочется власти – бери ее. Мне не жаль. Только вот брат твой, Тости, худо правит в Нортумбрии: нарушает обычаи, обложил огромными, непосильными налогами население, без суда, по своей воле и прихоти, расправляется с недовольными… Как бы в Нортумбрии не вспыхнул пожар.

Крут и жесток, беспощаден был Тости. Нортумбрийцы терпели его выходки, надеялись, что брат Гарольда угомонится. Нет! Тости казнил нескольких человек. Чаша терпения переполнилась. Люди направились в Йорк говорить со своим правителем. Большая толпа плохо вооруженных нортумбрийцев в тот день еще не думала о войне – сначала нужно было поговорить с Тости. Но правитель, узнав о том, какая огромная толпа приближается к замку, сел на быстрого коня и ускакал от греха подальше, как нашкодивший школяр. Бегство правителя разозлило народ. Окружив Йорк, люди ворвались в замок, перебили друзей и соратников Тости, захватили казну, склады с оружием. Через несколько часов многоликая, неуправляемая толпа, получив оружие, превратилась в организованное, пусть плохо обученное, но готовое драться войско. Безоружная толпа – это толпа. Настроение у нее меняется хаотично, в любую минуту она может с неистовым ором броситься на штурм любого бастиона, но вдруг под воздействием какой‑либо силы, а то и крика, а то и визга, отпрянуть назад, рассеяться, развеяться, как труха соломы под порывом ветра. Безоружная толпа – это хаос. Вооруженная толпа – это уже не хаос. Это огромная сила, которую, впрочем, далеко не все вожди могут использовать.

Нортумбрийцы, почувствовав тяжесть мечей и дротиков, копий и луков в руках, первым делом собрались на большой совет. Говорили недолго. Лишили Тости полномочий правителя Нортумбрии, объявили его вне закона, избрали правителем Моркара сына Альгара. Моркар собрал войско и выступил против Тости, разгромил его в быстром сражении, погнал на юг.

Брат Моркара Эдвин обратился за помощью к валлийцам, те с удовольствием вступили в его войско наемниками, присоединились к нортумбрийцам.

И только теперь король решил заняться проблемой Нортумбрии, послал туда Гарольда. Очень вовремя: пламя войны полыхало там вовсю.

Гарольд имел прекрасное войско, кроме того у брата Тости было много людей, опытных, вооруженных. Но первый советник короля воевать против соотечественников не стал, предложил им переговоры. Он и в этом сложном деле остался верен своим принципам, своей конечной цели: счастье и процветание сограждан. Нортумбрийцы приняли предложение. Ни у кого из тех, кто присутствовал на переговорах, не было ни малейшего сомнения в том, по чьей вине вспыхнула война, но с какой страстью, с каким тактом пытался Гарольд доказать правоту Тости! Нортумбрийцы с уважением выслушали первого советника короля, но отвергли все его попытки примирить их с бывшим правителем.

– Мы родились свободными, – заявили они. – Мы воспитывались в свободе. Несправедливости, жестокости мы не потерпим. Передай это королю.

Гарольд исполнил просьбу нортумбрийцев, закончил дело миром. Все – воины и мирные жители, знать и простолюдины – были благодарны ему за то, что он не поддался искушению силой оружия решить спор, а интересы страны поставил выше интересов своего рода, своего брата, в лице которого он приобрел заклятого врага. Тости уехал во Фландрию, на родину жены.

В семействе Годвина разгорелся огонь войны, пока еще никому невидимый, но очень опасный для всех обитателей острова. Как относился к Гарольду и к Тости Эдуард Исповедник? Можно ли сказать или даже предположить, что король мог служить своего рода ветром, раздувающим пламя внутрисемейной распри? Нет! Он был мудрее. Он делал свое дело… ничего не делая!

Эдуард, если не знал наверняка, то чувствовал душой, что внутренние распри среди народов Альбиона неизживны, что справиться с этим тысячелетним злом не способен ни он сам, ни Гарольд, никто из соотечественников… Никто из соотечественников. Может быть, Эдуард Исповедник был слишком слабым, невоинственным человеком, чтобы так отчетливо, так зримо увидеть Альбион в широком тысячелетнем срезе истории и сделать этот вывод слабых людей – вывод верный. Может быть, правы те, кто называет его слишком вялым и слишком неподходящим королем в столь ответственный период истории, но стоит повториться, многие ходы его, как политического деятеля и короля могущественного государства, были глубоко продуманы и взвешены.

 

Гарольд рвется на материк

В конце 1065 года Гарольд в одном из доверительных разговоров поднял неоднократно обсуждаемую с королем тему заложников, своего брата и племянника, которые находились уже около 15 лет в Нормандии в замке Вильгельма сына Роберта Дьявола.

– Они должны вернуться на родину, – сказал первый советник.

– Ты прав, – согласился король и замолчал.

– Страдает моя мать, хочет видеть сына, – продолжил Гарольд. – Я решил отправиться в Нормандию, к Вильгельму.

Эдуард лишь устало поднял глаза.

– Я обязан это сделать.

Ну да, конечно! Авторитет сына Годвина достиг апогея, многие на Альбионе, вспоминая его отца, сравнивая их, говорили кто‑то с гордостью, кто‑то с завистью, а кто‑то со страхом, что Гарольд превзошел Годвина в умении разрешать сложные проблемы, исходя из принципов высшей справедливости… Высшая справедливость! Высшие человеческие добродетели! К ним стремится все живое. К ним тянутся злые и добрые, старики и дети, матери…

Мать Гарольда около пятнадцати лет не видела сына. Всесильный Гарольд, для которого, казалось, не существовало в решении государственных задач никаких преград, просто был обязан решить эту наполовину семейную, наполовину государственную проблему, и все его друзья прекрасно знали, что от того, как завершится это дело, зависит многое в судьбе Гарольда и всего Альбиона.

– Пошли кого‑нибудь в Нормандию, – словно бы нехотя произнес Эдуард, которому прекрасно было известно, сколько самых знатных послов побывало за эти годы у Вильгельма.

– Это бессмысленно, – сказал Гарольд. – Мне нужно ехать самому.

Эдуард задумался. Часто в подобные минуты он так уставал, что лицо его болезненно бледнело, дыхание учащалось, разговор прерывался на неопределенное время. Но в этот раз Эдуард успел сделать дело. Он вздохнул:

– Не запрещаю тебе, но и согласия не даю. Вильгельм тебя ненавидит. Он хитер, как лиса, беспощаден, как лев. Он очень сильный и опытный враг. Пошли кого‑нибудь другого. Я боюсь за тебя.

Гарольд, не проигравший за свою жизнь ни одного сражения, сделавший так много полезного для страны, для соотечественников; Гарольд, имеющий беспрекословный авторитет на Альбионе; молодой, сильный Гарольд, услышав эти слова, твердо заявил:

– Я поеду сам. Это мой долг. Я верну брата и племянника на родину.

Лицо Эдуарда покраснело, король учащенно задышал, выдавил с отеческой лаской:

– Будь осторожен, он очень опасный противник. – И добавил, уже едва слышно: – Я так устал…

Сцена была разыграна великолепно! Граф Гарольд покинул покои короля в полной уверенности, что выполнит свой сыновний долг и вернет заложников на родину, в объятия родных и близких.

Но… была ли эта сцена?

Нормандские летописи рассказывают о том же событии, о том же разговоре короля и первого советника несколько иначе, о чем зафиксировано на знаменитом Байекском гобелене[6] – огромном ковре, сотканном, по одной версии, женою Вильгельма Нормандского Матильдой Фландрской, а по другой – тоже Матильдой, но женою Генриха II, внука Вильгельма.

Нормандцы представляли дело так.

Бездетный Эдуард Исповедник, в поисках наследника престола останавливает свой выбор на двоюродном брате, дюке Нормандии Вильгельме, и обещает ему королевство. В 1065 году он приказывает графу Гарольду: «Отправляйся в Нормандию, подкрепи обещание!»

На Байекском ковре, сохранившемся до наших времен в прекрасном состоянии, ничего не сказано о заложниках, о противостоянии на Альбионе английской партии и нормандской партии, о выдворении любимцев Эдуарда Исповедника с острова в 1052 году, но не стоит винить кропотливых мастериц, соткавших руками и душами своими великолепный ковер, чудесное произведение искусства, пережившее самих мастериц, и тех, кого запечатлели они на своем гобелене. Мастерицы ни при чем. Они за факты не отвечают. За факты отвечают те, кто приказал им писать так, а не иначе.

Между прочим, нормандские летописцы, повествуя о дальнейших событиях на Альбионе, не ставят под сомнение сам факт подобного разговора между королем и графом Гарольдом.

Но Гарольд уже собрался в путь.

Он взял с собой лучших воинов, а так же свору собак и несколько соколов и прибыл в порт Бошам. Здесь в церкви он долго молился, просил Иисуса Христа о безопасном плавании.

Покинув церковь, Гарольд с соколом в руке отправился на берег моря.

Почему‑то у графа в тот день было замечательное, веселое настроение. Перед отплытием путешественники хорошо пообедали. Игристое вино, вкусная пища, задумчивый шепот волн, легкое покачивание кораблей в нескольких метрах от берега, шумные возгласы крепких, молодых воинов, приятные лица. Гарольд чувствовал себя самым счастливым человеком. На некоторое время он даже забыл о том, зачем они здесь собрались.

Слуга напомнил ему о деле.

– Хозяин, пора отправляться в путь, – сказал он. – Корабли готовы к отплытию.

– Корабли – игрушка рокового ветра, – молвил веселый Гарольд. – Но мои кормчие справятся с любым ветром. Верно я говорю?!

– Верно, Гарольд!

Гарольд залпом осушил кубок вина, поднялся из‑за стола под легким, сооруженным на скорую руку, навесом, посадил на левую руку любимого сокола, подошел к берегу, крикнул, обращаясь к друзьям, к морю:

– Соколы и охотничьи собаки – это знак того, что мы плывем в Нормандию с миром.

– Мы с миром плывем! – подтвердили друзья и, подобрав туники, пошли вброд по отмели на корабль.

Море спокойно шлепало мелкой волной о борт боевого судна, свежий ветер набирал силу, словно бы повинуясь воле Гарольда, его желанию поскорее добраться до цели.

Матросы занялись каждый своим делом. Один из них установил мачту, другой поднял якорь. Гребцы вставили в уключины весла. Слуги, оставшиеся на берегу, с нескрываемой завистью смотрели на красивое боевое судно, на разноцветные щиты, прикрепленные по всей длине планшира, на парус, вздувшийся под напором ветра. Не спеша разгоняясь, словно важная птица, полетел корабль по волнам моря. На мачту забрался наблюдатель, посмотрел на родной берег, махнул рукой оставшимся на Альбионе, отвернулся от них и стал внимательно разглядывать морские дали впереди по курсу корабля. В тот век даже столь короткое путешествие через пролив могло закончиться печально для любого смельчака. Морские разбойники, хоть и поутихли к тому времени, хоть и меньше их стало, все же могли внезапно появиться на пути графа Гарольда, у которого, ко всему прочему, был еще и личный враг, семейный – Тости. Долгое время он не слышал о нем ничего. Но даже редкие сведения о брате говорили о том, что Тости затаил на него обиду.

Наблюдатель всматривался вдаль, удивлялся спокойствию графа Гарольда, сам успокаивался, не догадываясь о самом страшном враге, который, набирая злобную силу, уже летел к проливу, туда, где бежал по морю одинокий корабль первого советника английского короля.

Шторм налетел на путешественников внезапно. Матросы делали все, чтобы спасти корабль, спастись самим. Буйный ветер отнес судно к местечку Сен‑Валери. Воины Альбиона победили в этой схватке с морем, но не успели сойти на берег, как оказались в окружении крупного отряда графа Гюи, вассала дюка Нормандии.

 

Граф Гюи

 

Гарольд с соколом в руке пошел навстречу воинам Гюи, пытался начать с ним мирный разговор. У меня сокол мира на руке, я приехал на материк с благими намерениями, мы никому не желаем зла. Так он хотел говорить с ними. Но у жителей прибрежной полосы Бретони и всей Франции, испытавших на себе весь ужас трехвековой, непрекращающейся ни на день борьбы с морскими разбойниками – викингами, – появился к тому времени очень жестокий, негостеприимный обычай: все, что выбрасывало море во время штормов на берег, становилось полной собственностью местного хозяина, который мог делать с добычей все, что ему захочется. Суровый обычай. Но – море! Как часто оно приносило местным жителям горе, смерть родных и близких! Как часто викинги – эти злобные дети северных морей – уничтожали на побережье селения, города, постройки, здания, оставляя после себя огонь и пепел, слезы и неизживную беду матерей.

Море кормило, море ласкало. Море губило. Люди не могли спокойно относиться к налетам викингов, обиделись на море, и родился столь жестокий обычай в здешних краях.

Знал ли об этом Гарольд? Может быть, и знал, но он верил в свое красноречие, неотразимое на Альбионе, в своего сокола мира, и в охотничьих мирных собак. Он был слишком гармоничным человеком, и ему нравилось быть таким.

– Вы являетесь нашей добычей! – нагло крикнул командир отряда. – Следуйте за нами в Бюрэйн, в замок нашего хозяина, графа Гюи.

Гарольд с соколом в руке, в окружении друзей, последовал в замок. Хозяин, граф Гюи, встретил его в мрачной большой комнате, сидя на высоком кресле. Первый советник короля Англии смотрел снизу вверх на гордого надменного человека и пытался объяснить ему, что он случайно оказался в его владениях, что отправляется он к дюку Нормандии по важному делу и требует отпустить его во избежание всевозможных неприятностей. Граф Гюи перебил Гарольда:

– По древнему, не мной заведенному обычаю, ты являешься моим пленником, моей добычей.

– Добычу берут победители после сражения, – пытался возразить Гарольд. – Меня случайно выбросило море…

– Море ничего не делает случайно! На все воля Божья. Я брошу всех вас в темницу! – голос графа Гюи был жестким.

Гарольд наконец‑то понял в какую страшную попал беду, задумался.

– Я могу сделать с тобой все, что мне захочется: пытать, даже убить тебя, даже продать в рабство! – злобно сверкнули глаза хозяина замка, и сын Годвина покорно промолчал, хотя рядом стоявшие воины графа Гюи могли заметить, как дрожат в бессилии его крепкие руки, как напряглось все его тело, приготовилось к прыжку, к смертельной схватке за честь.

– Уведите пленных, – рявкнул хозяин.

– В темницу? – спросил начальник стражи.

– Нет, пока в комнату для пыток.

Гарольд уже решил, что никаких пыток не будет, что лучше он голыми руками бросится на врага… но благоразумие все же взяло верх: пленники покорно прошли, окруженные стражей, в указанное помещение.

Эту грустную для Гарольда историю нормандские и саксонские источники описывают по‑разному, что вполне понятно и объяснимо, но и та и другая «заинтересованные стороны» не могут проигнорировать неопровержимые факты, которые – как бы они не были интерпретированы – говорят гораздо больше, чем того хотелось бы тем или иным хронистам.

 

Ошибка Гарольда

 

Долго и разными путями шли навстречу друг другу два совершенно непохожих человека, наконец, судьба свела их, началась, если так можно выразиться, неравная дуэль. Почему неравная? И кто был явно сильнее в той схватке?

По происхождению, по занимаемому положению в обществе Гарольд и Вильгельм были приблизительно равны. Хотя некоторым может показаться, что по этому показателю английский граф находился в более выгодном положении, даже оказавшись пленником графа Гюи. По образованности и начитанности, пожалуй, он тоже превосходил своего противника. Одержанные на Альбионе победы говорили о том, что как полководец он ничуть не уступает дюку Нормандии, хотя тому приходилось выводить свои войска на поля боя гораздо чаще. В государственных делах Гарольд проявил незаурядные способности… Так может быть, у него и было преимущество? Нет! Преимущество перед схваткой имел дюк Нормандии, потому что… Гарольд был слишком гармоничным.

Гармония – это прежде всего мир. Мир в себе, в сердце своем, и вне себя. К миру стремилась душа Гарольда, искала пути к миру, находила их. Мир – это прежде всего доверие: к себе самому, ко всем окружающим тебя людям. Без доверия мир невозможен. Без мира гармония нарушается. Без гармонии нет доверия – этого удивительного средства сочленять несочленимое, примирять непримиримое. Внутренний мир Гарольда был настроен на постоянный поиск этого средства достижения «внутреннего мира» в окружающей его действительности. Такие люди рождаются редко. Таким людям редко удается жить в гармоничном соединстве с миром людей, с миром вещей. Такие люди редко побеждают. Это – опыт истории. Гармония – если ее и удается воссоздать в каком‑либо пространственно‑временном поле бытия – быстротечна, как молния…

Жизнь – это прежде всего стремление всего сущего к гармонии.

Дюк Нормандии был слишком раздраженным человеком, чтобы стать гармоничным. Кроме того, он слишком любил побеждать, доказывать, убеждать. Даже если когда‑нибудь он вдруг подумал бы о гармонии, то она предстала бы в его воображении не как некое положение в том самом пространственно‑временном поле бытия, но именно как стремительное действо, борьба, движение. Жизнь – это прежде всего стремление побеждать, нацеленность на победу; постоянное желание носиться по полю бытия в поисках побед делало Вильгельма чрезвычайно опасным противником.

Жизнь в движении, в ускорении. Даже не в скорости. Но в ускорении. Движение, ускорение требует колоссальной энергии от тех, кто мечтает жить в постоянной готовности встретить на любом повороте, извороте любое препятствие и преодолеть его, используя любые средства. В том числе и доверие, если оно поможет… жить.

Преимущество у Вильгельма было огромное, но Гарольд этого не замечал.

Впрочем, пока он вообще ничего не замечал, кроме понурых друзей своих, уже почувствовавших беду. Они стояли в комнате для пыток и мечтали лишь об одном: как сообщить на родину о случившемся?

А в это время из Бретони в Нормандию скакал, не жалея коня, вооруженный всадник. Солнце катилось, быстро розовея, на запад. На восток скакал конь. Лучи вечернего светила били в бритый до макушки затылок всадника, он чувствовал тепло, погонял коня плеткой. На постоялом дворе его встретили уважительно, накормили, спать уложили, коня напоили.

Спал он всего три часа. Разбудили его, вскочил он в седло боевого скакуна, тот резко взял в галоп. Днем он уже был у Вильгельма. Тот, узнав прекрасную для себя новость, вскрикнул так обиженно, будто обидели его любимую жену Матильду:

– Как он мог пленить первого советника моего двоюродного брата, короля Англии Эдуарда Исповедника?!

Артистизмом Вильгельм Нормандский не обладал – в отличие от короля Англии, но в тот день он сыграл свою роль великолепно! Дюк искренне возмущался, шумно шагал по залу замка в Руане, топал уже изрядно потолстевшими ногами, махал могучими руками, не единым движением не выдавал огромной радости, бесившейся у него в груди:

– Граф Гюи, мой вассал, содеял мне зло! Как он посмел пленить моего гостя?!

Долго бушевал Вильгельм, наконец, надоело ему это дело, он быстро остыл и подобрел:

– А ты молодец. Я награжу тебя. Ты будешь счастлив. А сейчас скачи с моими людьми в замок Гюи. Надо вызволить графа Гарольда из плена.

Повеление Вильгельма было исполнено, хотя граф Гюи сделал это с большой неохотой, давая понять пленникам, что в следующий раз он не уступит их даже Господу Богу.

Гарольд спокойно отнесся к его словам, сел на коня, посадил на руку сокола, и кавалькада нормандцев и англичан, возглавляемая Гюи, поскакала навстречу солнцу. Бывшие пленники посматривали на бритые затылки нормандцев и добродушно ухмылялись: зачем они так некрасиво бреют головы? А воины Вильгельма, в свою очередь, то же самое с тем же чувством думали об англичанах, которые затылки почему‑то не брили, зато отращивали пышные усы, совсем уж непонятно для чего. Хорошее настроение было у всех. Гарольд скакал в центре своих лучших воинов, думал, глядя на бритые затылки, о странных обычаях у разных народов и не догадывался, какую коварную ловушку готовит ему судьба.

Конечно же, все, что случилось в том путешествии с английским графом, можно назвать кознями и хитростями Вильгельма Нормандского. Во всем, мол, виноват Незаконнорожденный. Он и шторм придумал в проливе, и корабли отнес во владения графа Гюи, и обычаи суровые ввел, и все остальное спланировал с точностью до той клятвы, которую дал ему первый советник Эдуарда Исповедника… Конечно же, во всем, что случилось с Гарольдом, можно обвинить коварного Вильгельма, но благоразумный Гарольд, человек государственного ума, куда смотрел, о чем думал?

О доверии он думал – вот беда.

Не доверял бы он людям – не случилась бы с ним та беда. В конце 1065 года нашей эры отправился он в Нормандию. За полторы тысячи лет до этого путешествия английского графа сказали мудрые люди Древней Индии, древней Греции и Древнего Китая чуть ли не одновременно (и независимо друг от друга), что человек по натуре зол. В те же самые времена другие столь же мудрые люди в тех же странах сказали, что человек по натуре добр. Кто из них был прав? Кто из них зол, кто – добр? И те, и другие были добрыми людьми, и сказали и те, и другие истину.

А разве такое бывает, чтобы два противоположных суждения об одном и том же предмете, были верны. Бывает. Когда речь идет… о человеке, который зол и добр одновременно. И если государственному деятелю нужно в своей работе исходить из того, что человек по натуре зол, то творцам нужно исходить из того, что человек по натуре добр. И тогда всем будет хорошо. Гарольд, граф Английский, потому и совершил роковые для себя ошибки, что часто он был добрым, доверчивым по отношению к человеку.

На черном красавце‑коне скакал во главе кавалькады Гюи. У замка Иу встречал сам дюк Нормандии Вильгельм. Высокий, богатырского сложения, темноволосый – седина еще не подкралась к его голове – он приветствовал гостей и в их лице страну Англию и короля Эдуарда. Он был доброжелателен и спокоен. Могучий конь под ним стоял спокойно.

Гарольду достался норовистый скакун, непослушный. Таким бы только мчаться по полю под свист ветра, под жесткий перестук копыт и не останавливаться. С трудом удержал крепыш Гарольд своего коня, внимательно слушая дюка Нормандии, уже в этой первой встрече расположившего к себе гостя. Да, Вильгельму свыше даровано было это необходимое для крупного политика качество: он умел производить на людей впечатление. Гарольд поверил ему, сказал столь же доброе ответное слово, в котором, однако, все присутствующие заметили гордость и чувство собственного достоинства.

Духовник дюка Нормандии наблюдал за этой сценой с интересом. Он знал давние и заветные мечты Вильгельма, и сейчас, когда всем стало доподлинно известно, что Эдуард Исповедник долго не протянет, он с таким потаенным, тщательно скрываемым чувством безусых юнцов и дотошливых женщин следил за событиями, за действиями Вильгельма и – к удивлению своему! – не находил в них ни единого ложного движения. Дюк Нормандии вел себя естественно!

– Нам пора в Руан! – крикнул он всем, кроме графа Гюи, на которого он просто не обращал внимания от переполнявшей его душу радости.

Владелец замка Бюрэйн, не скрывая обиду, повернул черного красавца коня и в сопровождении горстки телохранителей ускакал в Бретань.

Вильгельм, облаченный в богатый плащ, уступил первое место в строю графу Гарольду, и опять застучали копыта по уставшей траве. Настроение у всех было прекрасное. В Руане гостей ждал прекрасный прием и щедрое угощение.

Гарольд, славный победитель честолюбивых сильных валлийцев, и Вильгельм, покоритель Мэйна, были достойны друг друга. И это они понимали. И понимали это все присутствующие на пиру. И поэтому так весело и беззаботно было в тот день, и в тот вечер в замке Руана. Настоящее веселье беззаботно, как ветер. Настоящее веселье – удел молодых, пожилым – оно утеха, старцам – работа.

Стариков в тот день в Руане не было, и пожилых – тоже. И мудрых не было на пиру у Вильгельма Нормандского. Только – молодые, веселые.

Гарольд сидел рядом с Вильгельмом и рассказывал ему о своем приключении, удивляясь грубым и бесчеловечным обычаям бретонцев.

– Бретонцы досаждают и нам! – повторил несколько раз дюк Нормандии, внимательно слушая гостя, и наконец предложил ему полувопросом: – А не объединиться ли нам, чтобы нанести удар по войску графа Конана? Он осадил в замке Дол моих рыцарей.

– Мы их освободим! – воскликнул Гарольд, и все сидевшие рядом – пышноусые саксы и бритоголовые нормандцы – гаркнули в разнобой:

– Мы освободим их!

Пировали хозяева и гости до поздней ночи. А утром они уже строились в походные колонны.

– Мы освободим их! – то здесь, то там слышались грубые спросонья голоса.

Лесными дорогами, пересекая покатые холмы, поля, переходя вброд реки, шел сводный отряд рыцарей Вильгельма и воинов Гарольда к небольшой, на вид безопасной реке Коуеснон. В том месте, где река впадает в море, стоял на возвышении монастырь святого Михаила.

Под стенами монастыря, в тени, люди почувствовали усталость от долгого перехода, но отдыхать было нельзя. По команде Вильгельма нормандцы спешились и первыми отправились по песчаному склону к воде. За ними последовали воины Гарольда. Брод находился у самой дельты реки. Тяжеловооруженные рыцари, подняв щиты над головами, вошли в воду, и вдруг песчаный берег зашевелился, будто тело громадного чудища, уставшего млеть на солнце. Сверху вниз пошел плывун в реку, наваливаясь рыхлой, влажной массой на людей, на коней. Рыцари – и те, на которых давил песок, и те, кто стоял в безопасности, – онемели от ужаса. Лишь Гарольд не спасовал, бросился на помощь нормандцам.

– Мы освободим их! – зло шептал он сам себе, вытаскивая из песчаного плена рыцаря, уже простившегося – от страха! – с жизнью.

Крепкой была хватка графа. Он вытащил рыцаря, взвалил его, очень тяжелого, на плечи и по зыбкому телу проснувшегося зверя вынес несчастного в безопасное место, опустил на траву, повернулся, ни слова не говоря, к реке и быстрым шагом побежал на помощь второму рыцарю.

Даже Вильгельм – могучий воин, что и говорить! – удивленно покачал головой: ох, и силища у Гарольда.

Подвиг английского графа расковал души воинов, в стремительном порыве бросились они на помощь оказавшимся в беде, спасли всех и через некоторое время форсировали водную преграду в безопасном месте.

Граф Конан, наблюдавший с высокого холма неподалеку от замка Дол этот быстротечный бой с рекой, понял, на что способны воины врага, и бежал подальше от Гарольда и Вильгельма.

– Мы освободили их!! – кричали радостно саксы и нормандцы, а удачливые полководцы решили продолжить поход и взять город Реннес, куда устремился граф Конан на соединение с сильным отрядом, находившемся в крепости Динан.

Город Реннес взять сходу не удалось. Но на осаду времени да и желания у Гарольда и Вильгельма не было. Дюк Нормандский решил использовать в этом деле верное старое средство. Приказал воинам забросать город горящими факелами.

В кольчугах до колен, в шлемах с носовыми пластинами, напоминавшими черные клювы каких‑то странных птиц, рыцари быстро справились с несложным заданием: огонь занялся моментально.

Граф Конан понял, что отстоять город не удастся, взобрался на стену, взял в руки копье, повесил на острие ключи, протянул вперед оружие.

– Он сдается! – крикнули окружавшие Вильгельма рыцари.

Дюк Нормандии пришпорил коня, поскакал к крепости. Гарольд остался на месте, с улыбкой наблюдая приятную для любого победителя сцену. Тяжелый конь Вильгельма вздымал вечернюю пыль, она, пропитанная багровым светом, неохотно укладывалась на землю. Унылые люди стояли на стенах и башнях крепости. Они проиграли бой. Надежд у них не осталось никаких. Но надежда у них была! Они с волнением смотрели на Конана, на ключи от города, трепетавшие осенним листом на острие копья, и надеялись.

Гордые победители стояли на небольшой возвышенности в полумили от крепости, смотрели на спокойный ход боевого коня и мечтали о том, чтобы дюк лишил поверженного врага всех его надежд. Странные они люди – воины разных стран и эпох! Взрослые люди. Рыцари. А думают о детском, о слишком детском, о ключах, подрагивающих на кончике копья.

И победители, и побежденные думали в те быстрые мгновенья об одном и том же. Защитники крепости прекрасно знали, что если Вильгельму не удастся с первого раза гордым, легким жестом снять своим копьем с копья Конана ключи, то им же, горожанам, будет хуже: страшен в злости, в гневе дюк Нормандии! Рыцари Вильгельма и воины Гарольда… впрочем, поздно заниматься думами, конь дюка прогромыхал по деревянному мосту, поскакал вдоль стены к тому месту, где позвякивали тихонько ключи на острие копья.

Граф Конан выпрямил руку, Вильгельм, не замедляя хода, протянул вперед копье, подцепил ключи, круто развернулся и поскакал к своим. Нормандцы и саксы успокаивали себя: «Это хорошо, что он такой ловкий, что ему удался сложный трюк. А то во гневе он много горя принес бы нам!» Так утешают себя люди, потерявшие последнюю надежду.

Столь быстрая победа над бретонцами порадовала союзников. Они отправились в Байекс. Настроение у всех было отличное. Граф Гарольд несколько раз пытался завести разговор о главной цели своего визита. Возбужденный удачей Вильгельм добродушно перебивал его:

– В Нормандии для друзей делают все. Ты мой друг. Ты доказал это в боях. И я докажу, что моя щедрость безгранична. Вперед, в Байекс!

Уже в этих диалогах мудрый политик смог бы заметить одну важную деталь: дюк Нормандии все чаще давал понять, впрочем, ненавязчиво, негрубо, что он выше Гарольда. Да, они во многом были равны, хотя «звание» коронованного дюка Нормандии могло выглядеть несколько предпочтительнее в европейской табели о рангах тех времен «званию» графа и первой должности в Англии, которую по праву занимал Гарольд. Да, Вильгельм одержал значительно больше побед – он больше и дольше воевал, хотя первые же победы, одержанные Гарольдом, говорили о высочайшем полководческом даровании этого человека. Да, оба они не являлись представителями древних европейских родов… Можно много говорить о том, что Вильгельм и Гарольд были очень близки по тем показателям, по которым оценивалась в ту эпоху личность. И сам дюк Нормандии до взятия крепости Динан всем своим поведением словно бы подчеркивал это равенство. Он был очень естественен. И сейчас, когда шумная кавалькада приближалась к Байексу, где свершилось важнейшее для двух людей событие, Вильгельм оставался внешне тем же добрым хозяином, готовым щедро отблагодарить своего боевого друга. Он не играл! Он был самим собой. Но в тоне, с каким говорил с Гарольдом, и в гордой осанке, и в движениях всадника опытный политик должен был заметить перемену. Дюк Нормандии становился хозяином положения. Гарольд упустил этот момент, не обратил внимания на командные нотки в поведении дюка. Может быть, он и заметил эту перемену, но не придал ей значения. В самом деле, имеет же право любой человек, победитель, быть хозяином в своем доме!

По пути в Байекс был привал: ночь догнала воинов. На роскошной поляне, спускавшейся к извилистой реке, они остановились, разбили лагерь. Вильгельм и Гарольд отдыхали в одном шатре. Утром – еще роса не спала с разнотравья пологого склона, зажатого древней дубовой рощей, – воины проснулись, дюк Нормандии и английский граф вышли из шатра, и Вильгельм сказал:

– Ты сейчас убедишься в моей дружбе.

Граф Гарольд осмотрел поляну, удивился: здесь каждый был занят своим делом: кто‑то собирал шатры и палатки, кто‑то готовил пищу, кто‑то подносил к шатру Вильгельма оружие, шлемы, кольчуги.

Холодная вода лесной реки взбодрила, разогнала вместе с шумными брызгами усталость и сомнения, зародившиеся было у гостя. Поднялись к шатру. Там уже все подготовили к торжественному ритуалу посвящения в рыцари. Нормандцы и саксы становились друг против друга в строй.

Дюк Нормандии сказал:

– В боях против бретонцев наши друзья, саксы, доказали, что могут сражаться по‑рыцарски. Поэтому я с великой радостью совершаю обряд посвящения в рыцари моего славного друга графа Гарольда и всех его воинов.

И опять в голосе дюка чувствовалось некое превосходство над гостями, над сыном Годвина. Хотя легкомысленный человек мог этого и не заметить. Граф Гарольд заметил наконец стремление Вильгельма показать свое превосходство. Первому советнику английского короля стало тревожно на душе. Впервые за все дни, проведенные рядом с дюком Нормандии, он вспомнил слова Эдуарда Исповедника: «Он коварный, он ненавидит тебя».

А Вильгельм тем временем взял со стола боевой меч, вручил его Гарольду, громко продекламировал:

– Вручаю тебе меч и посвящаю в рыцари.

После этого, посвященный в рыцари должен был преклонить колено и дать во всеуслышание клятву рыцаря. Гарольд рыцарем не был, но сражался он не хуже любого рыцаря своего времени и никогда раньше не жалел, что не является рыцарем. Но как гость он не мог отказаться от предложенной чести. Он сделал все, что полагалось при посвящении любого воина в рыцари.

Вильгельм подарил ему богатую перевязь с серебряными бляхами, украшенное значком копье, прекрасный шлем и надежную кольчугу до колен, которую он лично помог одеть своему другу Гарольду, сказав при этом негромко:

– Мы умеем быть друзьями, не так ли?

– О, да, Вильгельм, благодарю тебя!

Затем обряд посвящения в рыцари прошли воины Гарольда. Дюк Нормандии при этом проявил завидную щедрость, наградив всех гостей великолепным оружием, добротными доспехами и боевыми конями: а всем было известно, как любил Вильгельм коней, как дорожил каждым из них… Щедрость подкупает. Гарольд видел восторг в глазах саксов и нормандцев, и слова Эдуарда вылетели у него из головы. «Слишком мнителен старый король», – подумал первый советник, а затем по такому важному в жизни каждого воина случаю Вильгельм дал великолепный пир. То был даже не пир – но торжественный обед на берегу извилистой реки. На следующий день воины отправились в путь. До Байекса оставалось совсем немного. Гарольд пытался завести разговор о брате и племяннике. Вильгельм, ни в чем ему не отказывая, менял тему разговора, направляя ее в нужное ему русло.

– Мы же с тобой друзья, мы – рыцари! Ты – рыцарь, и я рыцарь. Я от тебя ничего не скрываю. Я тебе помогу в любой беде. И ты мне поможешь в любом деле, ведь так?

– Да, Вильгельм, это так, – подтверждал Гарольд.

– Чтобы ты не сомневался в моей искренности, скажу тебе о главном, – продолжил Вильгельм. – Однажды, когда Эдуард еще жил в Нормандии, он сказал мне, что, если он вдруг станет королем Англии, то завещает престол только мне одному.

Дюк на некоторое время замолчал, как бы ожидая реакции собеседника. Гарольд, ошарашенный столь неожиданным откровением, промолчал. Вильгельм пошел в атаку:

– Воля короля для меня – закон. Но, ты сам знаешь, какие ожидают меня трудности в Англии. Без помощников мне не обойтись. О своем брате и племяннике ты можешь не беспокоиться. Ты поможешь мне, я помогу тебе.

Только теперь все стало на свои места, роли окончательно распределились между этими двумя людьми. Вспоминая заплаканные глаза матери, которая уже более десяти лет не видела родного сына и внука, Гарольд чувствовал величайшую ответственность перед ней и всем своим семейством, и перед соотечественниками: он обязан вернуть заложников на родину, вырвать их из лап коварного нормандца.

– Да, мы с тобой друзья, – буркнул Гарольд, стараясь скрыть свои чувства.

– Это воистину так!

Вернуть на родину заложников нужно было во чтобы то ни стало по многим причинам. В противном случае позиции семейства Годвина в Англии пошатнулись бы. И авторитет первого советника – тоже. «Пошли кого‑нибудь другого в Нормандию», – говорил Эдуард Исповедник, наверняка зная, что Гарольд его не послушается. Теперь Гарольд понял собственную грубейшую ошибку и многое другое. Теперь он стал относиться к больному королю иначе.

В Байекс они прибыли в тот же день. Все – и рыцари, и горожане, и слуги, и Гарольд – заметили возбужденное состояние Вильгельма. Таким он был перед свадьбой: энергичным, стремительным, непослушным. Он гнал себя и людей к известной одному ему цели, торопил всех, хотя некоторым – в основном ленивым и мудрым – могло показаться, что спешка излишняя. Вильгельм умел спешить и убеждать ленивых и мудрых в своей правоте.

Гарольд в те быстрые минуты, часы находился в каком‑то странном состоянии. Никогда ранее такого с ним не бывало. Он чувствовал, что нужно срочно изменить свое поведение, найти ответные ходы, контрмеры или уж хотя бы надежно защитить себя от коварства дюка Нормандии. Но найти эти ходы ему было просто некогда: такой быстрый темп задал Вильгельм в Байексе. Гарольду удалось поговорить со своим младшим братом. Тот выглядел очень хорошо – внешне. Но, оставшись наедине с Гарольдом, он честно признался в том, что не верит в удачу.

Граф успокоил его:

– Я увезу вас из Нормандии.

На том разговор был закончен, и уже через несколько часов гости во главе с Гарольдом были приглашены в тронный зал.

Первый министр Англии вошел в огромное помещение и застыл от удивления: на высоком троне, с парадным мечом в руке восседал крупный человек – Вильгельм, дюк Нормандии. Гордым жестом он подозвал к себе Гарольда. Тот подошел, встал рядом с троном, осмотрел зал: все бароны Нормандии, все знатные рыцари, воины‑саксы стояли в напряженном молчании, ждали. Вильгельм поднял свободную от меча руку, произнес речь о том, какого верного боевого друга нашел он в лице графа Гарольда. Дюк умел словом возбуждать людей, вызывать в их душах и сердцах полное к себе доверие.

– Я готов поклясться между двумя этими святыми раками в том, что сделаю все для своего друга, о чем бы он меня не попросил. И так будет. А сейчас мой друг Гарольд во всеуслышание поклянется в том, что он обещал помочь мне стать королем Англии после смерти Эдуарда Исповедника. Мы – рыцари. Наше слово нерушимо.

Гарольд, услышав эти слова, с трудом сдержался от крика, так плохо было у него на душе. Вильгельм еще раз осмотрел всех и голосом победителя повторил:

– Сейчас Гарольд даст клятву.

И Гарольд сын Годвина, произнес над святой ракой клятву:

– Я клянусь, если так угодно Богу, по мере своих сил оказывать помощь дюку Вильгельму занять английский престол.

– Да будет так! – провозгласил громогласно дюк Нормандии, встал с трона, подошел к раке, снял с нее покрывало, и все присутствующие ахнули: в раке лежали собранные со всей Нормандии святыни, почитаемые христианами.

Нарушить такую клятву мог только самоубийца. Гарольд внешне остался спокойным, ничем не выдал своего состояния. В тот же день он возобновил разговор с Вильгельмом о заложниках. Дюк Нормандии резко изменился, похолодел.

– Конечно же, друг мой, я выполню свое обещание и освобожу Хакона, – сказал он. – Но Ульвнадр останется в Нормандии в знак верности нашей с тобой дружбы.

 

Возвращение Гарольда на Альбион

 

Граф Гарольд стоял на корабле, прислонившись к мачте, жадно вглядываясь в морскую даль. На душе у него было неспокойно. Поездка в Нормандию закончилась крайне неудачно. Уже после данной над святыми мощами клятвы состоялась еще одна беседа Гарольда с Вильгельмом, который в порыве радостных чувств сказал:

– Чтобы закрепить наш договор, ты должен укрепить замок в Дувре, вырыть колодец и сдать замок моим людям. Затем надо выдать твою сестру замуж за одного из моих баронов, а самому тебе жениться на моей дочери. Она еще совсем юная, но через год‑другой станет прекрасной девушкой. Обещаешь это сделать?

– Обещаю. – Граф Гарольд полностью проиграл дипломатическую схватку своему грозному сопернику и более того: последнее обещание явилось, по сути дела, государственной изменой, предательством Родины и всего того, что делал для Альбиона Годвин и он сам.

Ветер гнал корабли по мелкой волне пролива на северо‑запад. Гарольд, тяжело вздыхая, смотрел вперед, туда, где должны были вот‑вот появиться очертания родной земли. Он не хотел и не мог предать Англию. Но обещание и клятвы, данные им, стоили многого. Недолго он был в Нормандии, общался с рыцарями, но успел понять их могучий корпоративный дух, их веру в свои идеалы, не всегда понятные таким людям, как Гарольд. С рыцарями драться тяжело. Ошибок они не прощают. Английский граф нашел в Нормандии не верных друзей, но смертельно опасных, сильных врагов. Ему было совершенно ясно, что ни одного из данных Вильгельму обещаний он исполнять не будет, что интересы Родины для него превыше всего. Он не боялся мести. Но он не догадывался, какую бурю породит нарушение клятвы в душах и сердцах рыцарей Нормандии, Бретани, других областей Франции, где рыцарский дух, как могло показаться несведущему человеку, почти угас. Он, действительно, тлел в душах потомков тех, кто ходил в походы под знаменем Карла Великого, но не угас, и любое неосторожное движение, любое дуновение ветра могло всколыхнуть великий пожар.

Вдали показалась узкая, вибрирующая полоска суши. Настроение быстро улучшилось. Вид родной земли гнал от него душевную скорбь. Берег быстро приближался, проявились дома и улицы Дувра. Гарольд увидел наблюдателей на башне и успокоился.

На берег он вышел уверенный в том, что все будет хорошо. Но вдруг тревога вновь закралась в его душу. В окнах домов граф увидел печальные лица дуврцев. Так же печальны были встретившие их в гавани, редкие прохожие на улицах.

Не долго думая, Гарольд вскочил на коня и поскакал в Лондон. Первым делом он прибыл к Альреду, всеми уважаемому в стране человеку, вошел, весь пропыленный, в его тихую келью, упал перед старцем на колени и рассказал все, что случилось в Нормандии. Он искал помощи, искал истину и надежду.

Альред слушал его, не перебивая. Что творилось в душе у священника, можно лишь догадываться. Он понимал всю меру его ошибки, догадывался о том, что ожидает этого человека в недалеком будущем, и должен был найти в создавшемся положении верный ход. Гарольд умолк, с надеждой посмотрел Альреду в глаза. Тот задал ему несколько вопросов, уточняя самые необходимые для него детали. Гарольд успокоился, отвечал ровным голосом. Альред задумался, уверенно произнес:

– Ты дал клятву, находясь под принуждением. Я имею право снять эту клятву. Именем Бога я избавляю тебя от клятвы, данной Вильгельму, запрещаю данной мне властью держать ее…

Затем старец пожурил Гарольда за опрометчивые шаги, после чего оба они помолились. Тяжелое бремя взвалил на свои старые плечи Альред! Но он не пожалел об этом, потому что Англии в тот момент нужен был Гарольд, как никто другой. Так думал Альред.

Граф простился с ним и отправился в загородный дворец, где находился больной король. Эдуард Исповедник встретил гостя с бодрой улыбкой, приподнялся с постели под балдахином, едва слышно – был он совсем слаб, – произнес:

– Ты убедился, что я был прав?

– Да, государь. Ты мудрее меня.

Гарольд сказал это искренно. Слабеющий король улыбнулся. Ему нравился сын Годвина. Он всегда отличал его от других своих родственников, близких и дальних, ценил в нем благородство и бескорыстие, ум и смелость, огромное желание успокоить людей, успокоить Англию, сделать ее сильной. Только в спокойствии ли сила?

На лице Эдуарда проявилась усталость. Он посмотрел на Гарольда, улыбнулся, сказал:

– В день святого Иннокентия состоится обряд освящения Вестминстерского аббатства. Мне удалось закончить строительство. Я могу уходить в иной мир спокойно.

Гарольд промолчал.

На строительство Вестминстерского аббатства была израсходована значительная часть государственных средств, и это в то время, когда крепости стояли разрушенные временем, а воины разбегались из‑за малого жалования. Вестминстерское аббатство поражало изыском форм и размерами: ничего подобного на острове никто не строил.

– Даже римляне удивились бы, – почему‑то сказал король.

А Гарольд почему‑то вспомнил прекрасные крепости в Нормандии и свое обещание Вильгельму укрепить замок в Дувре.

– Я очень рад, что ты прибыл. Теперь есть кому передать скипетр державы… – вздохнул король.

– Не говори об этом, мой государь! – воскликнул добросердечный граф, хотя он мог бы воскликнуть и другое: «Почему же ты не сказал эти слова до моей поездки в Нормандию?! Все бы было иначе». Он не сказал этого умирающему человеку. Он был слишком добр.

– Я устал, Гарольд. Мне нужно отдохнуть.

Вестминстерское аббатство было освящено 28 декабря 1065 года в день святого Иннокентия.

 

Смерть Эдуарда Исповедника

 

А через восемь дней в Вестминстерском дворце умер король Англии Эдуард Исповедник.

За несколько дней до кончины совсем ослабевший король призвал к себе графа Гарольда и сказал тихим голосом повелителя: – Гарольд, я передаю в твои крепкие руки государственные дела. Не стану кривить душой. По всей стране вспыхнули возмущения, появилось много разбойников. Ты долго отсутствовал в Англии. Кроме тебя, управлять страной некому. Возьми королевский щит и секиру и твори правосудие, помня о Боге. Ступай, Гарольд, и помни: я не желал тебе зла.

Все эти дни Лондон был похож на город, в котором умирает повелитель, правивший страной без малого четверть века, не оставивший после себя прямых наследников, зато оставивший в наследство потомкам пустую казну, раздоры и распри, страх обывателей и диаметрально противоположные о своем правлении, о себе самом мнения обыкновенных любителей почесать в безделии язык. Между прочим, таких любителей с годами и веками не уменьшается, а, значит, не иметь в виду их мнения грешно. Но – Лондон 5 января 1066 года.

Суматоха в умах: кто будет избран Витаном королем Англии? Явными претендентами на престол считали себя Харальд Суровый, король Норвегии, и Вильгельм, дюк Нормандии. Оба они не имели большого авторитета в собрании Витана, а уж среди народов Альбиона и подавно. Зато силу представляли собой грозную. Крупнейшие в Западной Европе армии имели эти опытнейшие полководцы и политические деятели. Опасная сила для Англии, которая за время правления пронормандски настроенного Эдуарда ослабла.

Так считают многие здравомыслящие люди, пытаясь по редким, прошедшим сквозь многослойное сито веков источникам воссоздать картину девятисотлетней давности. Но всегда ли здравомыслящие люди все учитывают в построении своих жестких выводов и схем?

Быть может, именно они‑то и не учитывают главного, обвиняя короля Англии во всех грехах, предъявляя ему самые разные, подчас надуманные обвинения и претензии. Быть может, прав‑то во всем был именно Эдуард, которого кто‑то назвал Добрым, кто‑то Исповедников, и который лежал в богатой постели своей опочивальни в Вестминстерском дворце, смотрел на близких ему людей: жену Гюду и ее брата Гарольда, чувствовал, как силы покидают его и оставался при этом внешне удивительно спокойным, не решаясь сказать то главное, что сейчас требовали от него история и смерть.

Смерть часто ставит последнюю точку в биографии даже самых великих творцов, самых великих деятелей того или иного времени. И в этом – ее справедливость. Смерть так же часто является лишь очередной точкой отсчета в биографии человека – а в этом ее щедрость. Она справедлива и щедра одновременно – и в этом ее тайна. И к этой тайне приближался со стремительностью, понимаемой только на смертном одре, Эдуард Исповедник. В ногах стояли и смотрели на него жена и граф Гарольд. Чуть поодаль – знатные люди государства. В замке волновалась челядь. В Лондоне лихорадило людей. Король со спокойствием Сократа поглядывал то на Гюду и Гарольда, то на окна, откуда, если бы смерть позволила приподняться на локти, виден был Вестминстерский храм… Люди ждали. Эдуард молчал, ожидая того откровения, которое дарит людям лишь смерть, ее тайна.

К постели короля приблизились граф Нортумбрии, священнослужитель Альред, лондонский правитель – нормандец.

Альред, боясь упустить момент, спросил Эдуарда, кого он хотел бы иметь в своих приемниках. Слабеющий король промолчал. В эту, для многих присутствующих отчаянную, минуту не выдержали нервы у нормандца, он громко крикнул:

– Твой родственник Вильгельм Нормандский достоин стать королем, ты это знаешь!

За короля ответили в один голос все:

– Нормандцы нам не нужны!!

Король молчал, прислушиваясь к беззвучному шагу смерти. Наконец он произнес:

– Граф Гарольд любим народом. Он достоин…

Затем король посмотрел на окна и закрыл глаза.

Любители поразмышлять могут и это слово Эдуарда Исповедника вменить ему в вину, ведь он, уходя в иной мир, оставил стране страшного врага: дюка Нормандии Вильгельма, который ни за что на свете не откажется от мести, от английского престола. Он и не отказался!

Да, Эдуард Исповедник сделал все, чтобы окончательно раздробить страну, ослабить ее, теперь он предложил в короли человека, замечательного во всех отношениях, но только лишь как человека замечательного. Королями замечательные люди становятся редко. Должность это такая… незамечательная. Особенно, в такое время, когда нужно побеждать, часто побеждать – во что бы то ни стало.

Ругать и ругать можно Эдуарда Исповедника за все дела на английском престоле. И ругают его. И хвалят! За многое хвалят. Память у людей не из злого камня Богом создана, а из доброго материала. Но – вот что главное! – интересовала ли скончавшегося короля Англия, людская память, людские счеты и подсчеты, если он, прекрасно понимая, в какой сложный период входит история, все‑таки решил построить Вестминстерское аббатство! То был подвиг души его: не ума, не сердца, а именно – души!

– Какой такой подвиг?! – может возмутиться неистовый читатель. – Он же крепости не строил, разбазаривал на разные святые игрушки‑безделушки огромные деньги, стал по сути дела главной причиной страшной беды на Альбионе. Это же он, он все сделал.

А мог ли король каким‑нибудь образом противостоять тяжелому катку истории? Мог ли он спасти Альбион от нормандского нашествия? Может быть, Эдуард Исповедник, а не мудрейший Ланфранк раньше и глубже всех понял, что более чем полуторатысячелетняя история острова, на который налетали, как вороны на мертвую кровь, все, кому ни лень, пришла к вполне закономерному исходу? Быть может, так? А если это так, то винить Эдуарда не в чем и не за что, зато благодарить его надо, что и делают все, кто с разными целями вот уж 930 лет ходит и будет ходить еще долго в Вестминстерское аббатство. А значит еще долго будет жить человек, который на смертном одре так хотел взглянуть в окна, откуда видно было построенное им Вестминстерское аббатство.

Это так.

 

Король Англии Гарольд, сын Годвина

 

Завернутое в богатое покрывало тело Эдуарда Исповедника знатные таны Англии вынесли из Вестминстерского аббатства и, окруженные соотечественниками, доставили в церковь Святого Петра Апостола. В торжественной тишине архиепископ Стиганд прочитал молитву. Люди уже не плакали, лишь печальные покрасневшие глаза говорили о том, что скончавшийся король был для многих присутствующих не просто повелителем державы, но чем‑то более значительным. Чем же? Кем же?

За несколько часов до похорон собрание Витана утвердило предсмертное желание Эдуарда, одобрило его выбор. Стиганд прочитал молитву. Покойного уложили в склеп. Архиепископ задумчиво произнес: «Неспокойное время досталось ему в годы правления, – затем он вручил скипетр и державу стоявшему рядом Гарольду, объявил его королем, воскликнул негромко: – Король умер! Да здравствует король!!»

Величайший в жизни каждой коронованной особы момент. Особенно, если «особа» эта не является представителем королевской династии. Граф Гарольд стал первым и последним в многовековой истории Англии добровольно и всенародно избранным королем… Но этот факт говорит слишком мало о самом Гарольде, еще в юности, если и не думавшем, то мечтавшем отдать все силы служению Родине.

В юности же Гарольд, узнав историю бриттского вождя Артура, дал себе слово, что никогда не допустит ошибки, из‑за которой погиб Артур и почти все воины бриттских племен. В те же годы он ощутил в душе необъяснимую любовь ко всему Альбиону, ко всем племенам и народам, обитавшим на острове. Он не мог серьезно изучить историю страны, но предания, легенды, хроники, другие сочинения, которые довелось прочитать будущему королю, дали ему живописный и подробный рисунок движения жизни на острове со времен Юлия Цезаря и до середины XI века. Не зря Ланфранк в беседах с дюком Нормандии называл его еще несколько лет назад человеком, способным стать «современным Артуром».

«Король умер! Да здравствует король!!» – воскликнул архиепископ Стиганд, и теперь Гарольд мог на деле осуществить все, о чем мечтал в юности.

Я – король, вы мои подданные. Как хочу, так и правлю. Хочу жениться – женюсь на своей любимой, и никто мне не запретит этого. Так? Конечно, так. Ты король, избранный собранием Витана, народом Англии. Женись. Продолжай свой славный род. Но для блага любимой тобой страны ты должен выбрать жену из могучего рода повелителей Нортумбрии. Это значительно укрепит твои позиции, примирит тебя и твой род с теми, кто издавна был врагом Годвина, кто недавно восстал против брата Тости. Помни еще и то, как поддержал тебя граф Нортумбрии в день смерти твоего отца, хотя и были они самыми заклятыми врагами. Помни еще и теплые слова, сказанные у трупа отца твоего графом Мерсии Леофриком. Ты хочешь, чтобы страна процветала, чтобы примирились все народы Альбиона, но без потерь, без жертв и уступок невозможен мир. И ты первым должен принести жертву на алтарь мира. Ты – король. Мы – твои подданные.

Не сразу Гарольд согласился на эту жертву. Долго слушал он Альреда Винчестерского, понимал умом, как тот прав, но влюбленная душа не хотела думать об измене. Альред говорил спокойно, но напористо.

Витан оставил Мерсию и Нортумбрию за сыновьями Альгара (внуками Леофрика). В Мерсии – свои законы и свой вождь. В Нортумбрии – свой вождь и датские законы. У валлийцев на западе острова – свой вождь, свои законы. Они недавно заключили союз с Мерсией и Нортумбрией. Дочь Альгара Альдита была замужем за королем валлийским Гриффитом, недавно погибшим. Шотландский король Малькольм поддерживает сумасбродного Тости.

– Тебе досталось сложное время, – разговор с Альредом подходил к концу. – Англия – не монархия, а соединенное королевство. Если нормандцы вторгнутся в страну, то им будет несложно разодрать ее в клочья и победить всех по одному. Так может случиться, Гарольд, если ты первым не принесешь жертву, если ты не женишься на Альдите.

Это имя вдовы вождя Гриффита, сестры Моркара и Эдвина, заставило вздрогнуть короля Англии.

– Ты должен сделать это. Ты – король. Мы – твои подданные.

Женитьба на Альдите была первой серьезной акцией короля Гарольда, предавшего свою первую и единственную любовь ради великой цели. Средство для достижения мира в стране он выбрал известное с давних пор. Во многих странах земного шара использовали его в разные эпохи и будут еще использовать долго‑долго. Но… верное ли это средство? Мир – это гармония. Счастливая семья – это тоже гармония. Можно ли создать гармонию целого из дисгармоничных частей?

Можно. И нужно. Гармония – это нечто объемное, многомерное. Она допускает дисгармоничность частного. Так считают люди, подобные уважаемому Альреду Винчестерскому, и спорить с ними трудно благородным королям, каким был Гарольд. Своей жертвой он подсказал соотечественникам путь достижения мира, гармонии. Приняли обитатели Альбиона этот путь?

Гарольду некогда было думать над подобными вопросами, дела королевства увлекли его, отвлекли от юношеских мыслей, от тех мечтаний и надежд, которыми грезил он вплоть до решения Витана провозгласить его королем. Но, если бы у него было время, то, возможно, он задал себе и другие вопросы, без которых данная проблема не может быть решена. Политически оправданная женитьба, конечно же, на некоторое время примирила короля с графами Нортумбрии и Мерсии. Но… обделенными могли себя почувствовать те же валлийцы, шотландцы, даны, представители других народов. Кроме того – ирландцы, не раз налетавшие на западные окраины острова, а так же норвежцы, шведы, нормандцы, бретонцы… Все они имели свои интересы в Англии, все они искали выгодного для себя мира с королем Гарольдом. Не мог же – единственный и неповторимый! – жениться сразу на всех дочерях вождей, королей, конунгов, дюков, графов, ярлов перечисленных и не перечисленных народов! Этого, между прочим, христианская религия не разрешала. И потом просто невозможно одному мужчине разом жениться на всех славных представительницах соискателей мира в данном регионе планеты. Если бы даже христианская религия разрешила многоженство, то оно не смогло бы уравнять в правах всех жен: какая‑то из них была бы первой, какой‑то пришлось бы стать последней. А последней ни одна женщина на белом свете добровольно быть не захочет. И мира в такой многоженной семье не будет, чему свидетельствуют некоторые факты из обширной биографии Земли.

Цель у Гарольда была воистину великая. Он выбрал один из обычных, если не сказать примитивных, путей, пробираясь к ней.

 

Гнев Вильгельма

 

Ранней весной, когда утихла согретая первым теплом зимняя штормовая волна, на материк прибыл английский корабль, и дюк Нормандии узнал о смерти Эдуарда Исповедника, о коронации Гарольда. Вильгельм был взбешен. Никто точно не знает, кроме самого Вильгельма и Эдуарда Исповедника, был ли в действительности между ними когда‑либо разговор об английском престоле, мог ли обещать один из них другому то, что ему не принадлежало (право передачи престола) и принадлежать по английским законам и обычаям не могло, так как это являлось прерогативой собрания Витана и английского народа, но слух о данном дюку обещании распространился по всей столице Западной Европы, и многие монархи, политические деятели и даже бедные рыцари слышали об этом и не отрицали возможность того, что Эдуард дал обещание Вильгельму.

Но как поведет себя в данной ситуации дюк Нормандии, Вильгельм Незаконнорожденный, Вильгельм Побочный? Какие шаги предпримет? Да, первые несколько часов, а, может быть, и дней он должен беситься от злости, как обиженный дикий зверь. И бесился он в гневе страшном так, что даже обожаемая им жена Матильда побаивалась мужа, даже Ланфранк предупредительно уходил в сторонку, когда очередной приступ бешенства сотрясал буйную грудь Вильгельма.

Как обиделся Вильгельм! Как понимали его в эти минуты рыцари! Многие из них присутствовали в замке во время клятвы Гарольда, им казалось, что английский граф сделал это без принуждения, добровольно, из чисто дружеских побуждений, в знак благодарности за то, что дюк Нормандии щедро одарил саксов, посвятил их в рыцари. Между прочим, посвящали в рыцари не так уж часто. И не всех. Не одну победу нужно было одержать, чтобы добиться такого счастья. А тут только приехали – и сразу пожалуйте в рыцари! Но разве это рыцари, если они слово свое не держат?! Они же позорят честь и достоинство потомков славного Роланда и Карла Великого!

Что же будет делать дальше дюк Нормандии?

– Воевать! Я буду воевать с клятвопреступником! С вором! – кричал Вильгельм, а вот воевать против Англии хотелось не всем, даже из ближайшего окружения Вильгельма.

Здесь, в Нормандии, в Бретани, можно было побаловаться оружием, но бросаться через пролив на Альбион… нет, это дело опасное, спорное. Лишь один человек в те дни полностью поддержал растущее с каждой минутой желание Вильгельма воевать за английскую корону. Это был Ланфранк. Он не просто мечтал или надеялся, или верил в удачу дюка, он знал наверняка, что эта сложнейшая задача Вильгельму по плечу. Он провидел в нем величайшего организатора, а только такой человек мог осуществить успешный бросок на Альбион. Прежде всего – организатор. Затем – полководец. И опять – организатор.

Вильгельм собрал своих вассалов, с присущим пафосом, с нескрываемой обидой, с неутомимой жаждой мстить за святое дело рассказал о событиях в Англии, о своих планах:

– Я должен наказать клятвопреступников! Я это сделаю. Вы должны мне помочь. Я должен наказать клятвопреступников.

Немногие из баронов и знатных людей Нормандии в тот момент обратили внимание на этот рефрен, на маленькое, казалось совсем незначительное изменение во фразе, даже в одном слове: «Я должен наказать клятвопреступников!» Кто подсказал ему, вчера еще кричавшему: «Я накажу Гарольда!», а теперь два раза повторившего грозное, многозначное: «Я должен наказать клятвопреступников!!», – не скажет теперь никто. Но эта перемена сделала огромное дело.

Вильгельм собрался наказать народ Англии (между прочим, ни в чем неповинный!), а не Гарольда, отнявшего у него корону.

Барон Фиц‑Осборн, поддерживающий все начинания сюзерена, пытался направить ход собрания в нужное Вильгельму русло, но люди прервали его выступление и закричали каждый о своем. Бароны согласны были поддерживать дюка в обороне и во всех мероприятиях внутри страны, где они имели прекрасные имения, замки и рисковать ими не хотели. Они наотрез отказались от дерзкой авантюры.

Рыцари так же не желали вступать в войско, плыть через опасный пролив, драться в чужой стране, боясь превратиться из свободных рыцарей в обыкновенных наемных воинов. Купцов и ремесленников пугали огромные налоги. Шум в зале собрания стоял невообразимый. Вильгельм едва сдерживал себя от гнева, сидел, вперившись в пол и ничего вокруг не замечая, до тех пор, пока зал не опустел.

 

За дело берется Ланфранк

 

К нему подошел Ланфранк. Он в эту минуту оказался рядом.

– Все идет хорошо, – сказал монах. – Ты напрасно волнуешься. Пошли меня в Париж, я помогу тебе.

– Но как?! – Вильгельм взглянул на Ланфранка с отчаянием и недоверием: неужели в Париже, у короля Франции, где правит из‑за малолетства Филиппа Анна дочь Ярицлейва, ненавистная ему женщина, можно найти поддержку.

– Я знаю способ. Ты свое дело сделал на данном этапе. Я продолжу его.

С запиской, которую написал под диктовку учителя из Бека дюк Нормандии, Ланфранк отправился во главе большой свиты в столицу Франции, оставив в Руане почти уверенного в успехе задуманного дела Вильгельма. Почти уверенного. Ланфранк же был абсолютно уверен в успехе. И дело тут не в поддержке короля Франции и не в Анне, его матери.

На собрании нормандской знати Вильгельм ясно сказал, с кем он будет воевать, кого хочет наказать. И теперь эта мысль невидимыми волнами расходилась от дома к дому в Руане, от Руана по селениям и городам Нормандии, а затем Бретани и всей Франции. То было похоже на волшебство. Ни бедные, ни богатые, ни рыцари, ни купцы, ни ремесленники не передавали ее друг другу, но она, эта страшная для англичан мысль, растекалась волнами яда, заползала в души людей, и люди, никому в том не признаваясь, все чаще думали о ней. Затем – Ланфранк еще в Париж не прибыл – в тех же городах и селениях кто‑то (неизвестно кто) пропел‑промурлыкал себе под нос начальные куплеты гимна рыцарей «Песни о Роланде», и та ядовитая, страшная мысль будто бы обрела опору, стала все назойливее теребить души людей.

«Клятвопреступников надо наказать!» Их наказать можно. Мы, потомки славного Карла Великого, должны это сделать. А затем люди все чаще стали вспоминать базары с богатыми товарами из Альбиона, и ядовитая мысль обретала еще одну могучую опору.

Ланфранк подъезжал к Парижу в добром расположении духа. Он знал, что Анна, вдова Генриха I, правительница Франции, относится к Вильгельму с плохо скрываемым пренебрежением. Дюк Нормандии за одно только слово «Побочный» возненавидел эту гордую красотку, и ненависть с годами не затухала. Анна пользовалась во Франции заслуженным авторитетом мудрой, одаренной дипломатическими талантами женщины. Договориться с ней о помощи было очень трудно.

Но Ланфранк чувствовал себя превосходно.

Он вернулся в Руан с очередной победой. В Париже ему удалось сделать главное: не восстановить против дюка французского короля, провести встречи с французскими феодалами, с французской знатью. Он это и сделал. Воинственный люд из Франции потянулся в Нормандию, где подготовка к войне шла полным ходом. Вильгельм в этот период проявил себя действительно великим организатором. Средств у него было не так много, лишь самые верные и близкие бароны оказали ему материальную поддержку, но распоряжался он имеющимися у него деньгами очень рачительно.

В день приезда между ученым и дюком состоялся откровенный разговор. Оба они уже почувствовали наметившуюся перемену в умах простолюдинов и – главное! – знати, но пока еще те и другие с робостью, неуверенно вступали в войско Вильгельма. Нужен был еще один толчок. Ланфранк с присущей лаконичностью изложил свой план, и через несколько дней отбыл со свитой в Рим на прием к Гильдебранду, управляющему консисторией святого Иоанна Латранского.

Вильгельм продолжал готовиться к войне. На реке Див, что между реками Орн и Сеной, он строил много кораблей: военных (длинных, узких и быстрых) и массивных (вместительных) – грузовых. Упрямый перезвон топоров в прекрасных дубовых рощах, визгливое пение пил и стук молотков на верфях сливались с неугомонным людским говорком в веселую мелодию большой стройки. Вильгельм зорко следил за тем, чтобы бесшабашное настроение, способное сбить усталость во время работы, не туманило мозги людям. Строгий порядок царил повсюду. Воины и строители, оторванные от родных мест, и не думали, как часто бывает, о мародерстве. Жители близлежащих селений были довольны.

Еще при дюке Нормандии Роберте Дьяволе страна сделала в экономическом отношении рывок вперед. И теперь, задумав великое дело, Вильгельм понимал, что оно во многом зависит от обыкновенного производителя материальных ценностей, обижать которого в данной ситуации было бы равносильно самоубийству.

Ланфранк по пути в Рим завернул в монастырь Бек, и очень удивился странной перемене, произошедшей с Херлуином. Внешне тот остался предупредительным и вежливым, смотрел на учителя с легким наклоном головы; в глазах его светилось восхищение, но в тех же глазах основателя монастыря чувствовалось недоумение, хорошо скрываемое от постороннего взора – только не от Ланфранка. Учитель посторонним не был.

На откровенный разговор у них не хватало времени.

Ланфранк покинул монастырь и со сводным братом Вильгельма Робертом отправился в долгий путь.

В Риме их встретил Гильдебранд, выслушал просьбу Вильгельма. Он просил слишком много: осудить церковью Гарольда и весь английский народ за то, что:

1. Англичане умертвили невинного Альфреда и его свиту, прибывших на остров;

2. Они же изгнали архиепископа Роберта с кафедры Кентерберийской;

3. Гарольд нарушил клятву, данную во всеуслышание над святыми мощами.

Эти обвинения нуждались в тщательной проверке. Но даже если бы все они подтвердились, то могли ли они явиться достаточным поводом для столь сурового приговора королю Гарольду и всему английскому народу? «Конечно же, нет!» – воскликнут добрые люди по причине, о которой и говорить не стоит. «Конечно же, да!» – решил Гильдебранд, по причине, хорошо известной Ланфранку.

Уже несколько столетий папы Римские вели – сначала с городами Италии, а затем за ее пределами – упорную борьбу за власть. В этой борьбе папы получили неожиданную поддержку от дерзких нормандцев. Еще совсем недавно «морские разбойники», язычники, наводили ужас на народы Европы. На рубеже IX – X веков они, оседая на Материке, приняли христианство и стали яростными сторонниками пап Римских, хотя, бывало, и конфликтовали с ними. Гильдебранд надеялся, что в будущем этот союз будет крепнуть, что нормандцы, в случае удачи на Альбионе, приведут Англию к «послушанию Апостольскому престолу», восстановят в этой стране сбор денег святого Петра.

Управляющий консисторией святого Иоанна Латранского легко убедил папу Римского Николая II вызвать короля Англии в Рим. Гарольд отказался. Он уже знал, на что способен коварный Вильгельм и те люди, которые ему служат.

Можно ли считать этот шаг молодого короля ошибкой? Не она ли потянула за собой цепь случайных и неслучайных событий, приведших Гарольда к битве при Гастингсе? Э‑э, нет. История любого государства, племени, семьи и даже биография любого человека это не тонкая, пусть и очень крепкая причинно‑следственная нить, но многосложный, сплетенный из сотен разных нитей канат. Именно поэтому история не признает сослагательного наклонения, отбрасывая всевозможные «если бы да кабы» другим жанрам познания, самопознания. Безмерно крепкий канат из чудесных, взаимодополняющих, взаимозаменяющих, взаимообусловливающих нитей, каждая из которых лишь поясняет, но не излагает движение истории в целом, либо страны, либо племени, либо семьи, либо отдельного человека.

Гильдебранд, оскорбленный поведением короля Гарольда, собрал кардиналов, объявил о своем решении поддержать просьбу Вильгельма Нормандского.

Мнения кардиналов разделились. Многие из них заявили, что нельзя поощрять и дозволять убийство, что это противно Богу. Гильдебранд лучше знал, что в данном случае противно, а что непротивно Всевышнему. Великолепный знаток человеческих душ, блистательный оратор он сумел убедить кардиналов и, многие из тех, кто в начале заседания категорически не соглашался с ним, теперь приняли его сторону.

Папа Римский произнес суровый приговор королю Гарольду и всему английскому народу, разрешил дюку Нормандии вторгнуться на остров и навести там непротивный Богу и папе Римскому порядок. Еще одна победа Ланфранка! Ему торжественно вручили буллу, отлучавшую Гарольда и его сообщников от церкви. Кроме того, Николай II передал для Вильгельма хоругвь Римской церкви и перстень, в котором под дорогим алмазом лежал волос святого Петра.

 

Яд для Конана

 

Хоругвь Римской церкви, булла и перстень с волосом святого Петра резко изменили настроение всех, кто еще и не думал о возможности своего участия в мероприятии дюка Вильгельма. Назвать то состояние людских душ массовым психозом было нельзя, хотя бы потому, что подобного словосочетания в ту эпоху еще не знали. Да и не приходят сразу психозы. Особенно – массовые. Они, как и любое великое зло, требуют времени, соответствующей подготовки, тренировки. До психоза было еще далеко.

Но из Мэна, Анжу, Пуату, из Бретани, Фландрии, Франции, из Аквитании, Бургундии уже шли в Нормандию рыцари, пешие воины и мирные жители.

В Руане появились «первые провозвестницы» жуткого явления человеческого бытия: женщины, матери приводили своих сыновей в войско дюка, злобно повторяя: «Надо наказать клятвопреступников!»

И было у них на уме другое: все они просили в качестве вознаграждения за труд деньги, военную добычу, владения в Англии, замки, а то и целые города.

Вильгельм очень внимательно выслушивал все просьбы и не скупился на обещания.

– Вы получите все, что пожелаете! – говорил он спокойно.

Тихим утром на корабле в лагерь прибыл рыцарь Реми с 20 воинами, честно попросил за это сан епископа на Альбионе.

– Будет тебе епископство, – сказал Вильгельм, и Реми поверил ему.

Настроение в войске было бодрым, хотя дюку с трудом удавалось сводить концы с концами: ни граф Балдуин, отец Матильды, ни король Франции, ни граф Бретани не поддержали его материально.

Граф Бретани ко всему прочему прислал Вильгельму письмо: «Слышу, ты хочешь идти в Англию. Напомню: дюк Роберт, которого ты незаконно называешь отцом, вручил моему отцу, графу Аллану, все наследство перед тем, как пойти в Иерусалим. Ты с помощью друзей отравил моего отца, захватил наши владения. Верни мне, Незаконнорожденный, Нормандию, если не хочешь, чтобы я взял ее силой».

Прочитав послание, дюк даже не взбесился: дело было слишком серьезным, чтобы тратить время на гнев. Все планы, огромный труд нескольких тысяч человек могли быть уничтожены, если бы граф Конан пошел на него войной.

Решение он принял быстро, позвал в шатер придворного графа Конана, который доставил ему письмо, сказал:

– Ты должен отравить графа.

– ???

– Я награжу тебя так, что ты и твои внуки будут довольны. Если откажешься, – в глазах дюка проявилась усталость льва, но он сдержал себя, не рыкнул, договорил спокойно, – то я убью тебя. И всех твоих родных.

– Я сделаю, как ты хочешь.

Придворный вернулся в Бретань, сказал, что Вильгельм подумает над ответом и ушел к себе.

Граф собирался на охоту. Придворный всегда сопровождал его, следил за снаряжением.

Ранним утром он пришел в конюшню, помазал ядом перчатки графа, поводья, охотничий рог.

Граф охоту любил. И своим слугам он доверял. А как же не доверять слугам? Разве можно жить, даже слугам не доверяя?

Граф Конан умер в ночь после охоты. Придворный со всем своим семейством пропал.

Это убийство многих в войске и в окружении Вильгельма встряхнуло, ободрило: войны с Бретанью не будет. Можно спокойно заниматься своим делом.

Теперь все без исключения осознали, что Вильгельм не шутит, что дело он задумал действительно серьезное и отступать от него не намерен.

Это поняли и все заинтересованные стороны в европейских столицах.

И граф Эд, наследник графа Конана, прибыл в Руан, быстро сблизился с Вильгельмом, выделил в его распоряжение отряд рыцарей во главе со своими сыновьями.

И никто его не осудил.

И даже надменная Анна, правительница Франции, стала реже употреблять на людях едкое слово: «Побочный». Только в кругу верных друзей позволяла она эту вольность.

А к броску на Альбион уже все было готово.

 

Куда пришел Херлуин

 

Херлуин, основатель первого во Франции монастыря, жил в полном согласии с собой, хотя порою душа его (то случалось в тихие ночные часы, когда замирала жизнь в Беке) чувствовала себя неспокойно, неуверенно, и даже беседы с мудрым Ланфранком не могли успокоить ее. Впрочем, беседовали они все реже, и – вот еще что утомляло Херлуина! – все меньше радости они доставляли основателю монастыря. Не нравилось Херлуину сближение известного уже всей Европе учителя, ученого, так много сделавшего для монастыря, с дюком Нормандии. Он не мог говорить об этом Ланфранку. Он многого не понимал в истории, в происходящих событиях. Может быть, и пришел он к ручью в лес несколько десятков лет назад, потому что не хотел быть участником событий, в сути которых так слабо разбирался.

К Богу пошел Херлуин. С Богом он вел самые доверительные беседы в ночные тихие минуты и часы, но даже Богу он не мог сознаться в том, что творилось у него на душе всякий раз, когда приезжал в Бек Ланфранк. Жизнь в монастыре шла своим чередом. Хозяйственные заботы отвлекали, увлекали, усыпляли душу Херлуина, она просыпалась, когда все засыпали, и все чаще задавала ему один и тот же вопрос, который задают себе все честные люди на склоне лет: «Пришел ли я туда, куда шел?» Не находил ответа Херлуин в самом себе, а спросить кого‑либо не решался.

Пришел в Бек 1066 год. Очередной год, очередные дела и проблемы. И все тот же вопрос, настойчивый, упрямый. Однажды, проезжая мимо крупного селения, услышал Херлуин песню молодых горланистых людей, и вздрогнула душа его. Пели люди старую песнь, боевую:

 

Чрез горные испанские теснины

Промчался граф Роланд на Вельянтифе

На скакуне своем. Прекрасен граф,

В руках он держит острое копье,

Играет им, и к небу голубому

Подъемлет он стальное острие;

К копью значок привешен белоснежный,

И от него до самых рук спадают

Златые ленты. Горд Роланд могучий,

И счастием блистает лик его…

 

«Песнь о Роланде», знаменитом племяннике Карла Великого, пели на окраине селения молодые бакалавры, она словно огонь, подгоняемый ветром, разносилась по городам и селениям Франции, Нормандии, Бретани, и Херлуин боялся этого ветра, этого огня.

Английский граф Гарольд нарушил клятву, данную Вильгельму на святых мощах, стал после смерти Эдуарда Исповедника королем Англии. Клятвопреступнику не место на престоле. Он должен понести суровое наказание. Мы, рыцари Франции, потомки тех, кого водили в бой Карл Великий и начальник Бретонской марки славный Роланд, готовы драться с Гарольдом. Мы победим!

 

Гарцует рядом друг его прекрасный…

Он бросил взгляд суровый на неверных,

С любовью нежной смотрит на французов

И ласковое слово им сказал:

«Товарищи, коней своих держите,

Идут себе на гибель сарацины,

Захватим мы великую добычу,

Какой никто из франкских королей

Не добывал доныне», – так молвил он.

На бой дружины начали сходиться.

Аой!

 

Аой! Все знал основатель монастыря, все понимал! Вот молодые бедные рыцари, потомки славных победителей. Вот – клятвопреступление. Вот – богатейшая страна, Альбион. Купцы в торговых городах с товарами из Англии рассказывают с вытаращенными глазами небылицы‑былицы о несметных сокровищах, и все верят им. Не слову купцов верят, а лоткам, на которых разложены разные богатые товары. Молва и раньше разбредалась по материку, порождая в людях зависть, робкую, как пух одуванчиков. Завидовали потомки рыцарей Карла Великого тем, кто обитает на острове, но даже подумать не могли о том, что эти богатства можно взять себе. Смелости не хватало бакалаврам. Уходили они в леса, разбойничали помаленьку, о большем не мечтали.

Слух о том, что Гарольд стал королем, нарушил тем самым клятву, данную на святых мощах Вильгельму, разнеслась по Франции мгновенно, она взбудоражила умы всех, кто способен был держать в руках оружие. В городах и селениях Нормандии, Бретани, других областей, марок и графств все чаще можно было услышать боевые песни и особенно «Песнь о Роланде».

 

И бой кипит, великий бой, кровавый…

И копьями из стали вороненой

Разят с плеча французские бароны.

Повсюду стон, ужасные мученья:

Тот навзничь пал, а тот лежит ничком…

И наших войск не выдержав напора,

Бегут в смятеньи диком сарацины:

Погнали их Ролановы полки.

Аой!

 

Аой! Ах, как давно потомки франков – отважными их называли! – не побеждали врагов в святой борьбе! Ах, как соскучился люд по великим делам, по великим победам! Аой! Нарушил граф Английский клятву и стал в глазах французов хуже сарацинов, хуже викингов, и нужно было его за это наказать. И всех за клятвопреступником нужно наказать. Аой!

Херлуин не мог не заметить возбуждение, легкой волной пробежавшее по стране. В страхе душа его встрепенулась – не за себя боялся он, за тех, кто песни пел все громче и настойчивее. Он хотел посоветоваться с Ланфранком, но вдруг узнал, что тот полностью поддерживает Вильгельма, и сник. Спорить с учителем он не мог. Но и подчиниться его воле он тоже не мог. Херлуин был сильным человеком – слабые не способны сделать то, что сделал он, основав монастырь. Бывший рыцарь ушел навстречу к Богу, шел к нему не год и не два, и ни разу еще не сомневался в выборе пути.

Услышав «Песнь о Роланде», он потерял уверенность в себе. Узнав о бурной деятельности Ланфранка, помогавшего Вильгельму собирать войска и готовиться к броску на Альбион, он стал сомневаться в себе, в смысле всей своей жизни в монастыре Бек.

Внешне, однако, Херлуин ничем не выдавал своего состояния, и лишь престарелая мудрая матушка заметила душевное смятение сына, но было ей уже так много лет, что даже материнское сердце не поняло всей глубины душевных мук его.

А песни боевые все громче пели люди. Крупную, хорошо вооруженную армию опытных воинов собрал дюк Нормандии. Со всей Франции шли к нему рыцари. Пока еще – самые отчаянные, пока еще – не совсем уверенные в победе на Альбионе и потому очень нуждающиеся в постоянном внутреннем «подзаряде». И песня помогала им.

 

Во весь опор несется Карл Великий.

Поверх брони висит брада седая,

Вокруг него французские дружины

Несутся вскачь, исполнены тоски:

Досадно им, что там, в ущельях мрачных,

Роланд без них с неверными дерется,

Да если он в жестокой битве ранен,

То все его дружинники погибли!

Увы, всего осталось шестьдесят,

Зато никто, будь он король могучий,

Иль славный вождь, в часы жестокой битвы

Таких бойцов отважных не видал.

Аой!

 

Однажды вечером в монастырь пришли два путника. Они хотели получить благословение у Херлуина. Они не знали о его думах, о сомнениях, теребивших душу основателя монастыря Ле Бек. Он вышел к ним из своей кельи, где уединялся вечером. Два молодых человека смотрели на него, усталого, удивленного. «Почему они пришли именно ко мне?!» – спросил он сам себя и не нашел ответа. Оба путника чем‑то напоминали тех юношей, с кем он когда‑то ходил в бой, побеждал врагов, убивал, грабил, буйствовал на пирушках.

– Благослови меня, отец! – попросил один из них, светловолосый крепыш. – Я иду на святое дело.

Херлуин взглянул ему в глаза и вдруг, там, в юных глазах готового погибнуть за святое дело бойца, он нашел ответ на мучивший его уже несколько недель вопрос. Он не стал ни о чем спрашивать путников, благословил их, отправился в келью и задумался, оставшись наедине с собой, наедине с Богом.

«Юные воины идут на святое дело и не хотят признаться самим себе в том, что ведет их на Альбион жажда славы, подвигов, почестей и богатств. В этом они ничем не отличаются от нас. Мы тоже воевали за святое дело. Мы мстили врагам своим. Мы думали, что месть, кровь, смерть оправданы, Я так думал. Пока не пришел сюда. Человек остался прежним – каким и был всегда. Он так же жаждет крови, он с той же наивностью ищет себе оправдание. Вильгельм, коварный человек, нашел могучее оправдание для всех. Они поверили, что идут на святое дело. Почему они поверили, Господи? Неужели они действительно в это поверили? Но если они поверили, Господи, значит, кто они, кто мы? Но если они не поверили, то кто они, кто мы? – Лицо Херлуина в слабом мареве свечи неожиданно просветлело: – Да, все мы – люди. Грешники. И хорошо, если нагрешив, хоть кто‑то из нас сознается в этом самому себе. Успевает сознаться. Я грешил, я сознался. Я понял, что оправдать смерть невозможно ничем. Даже – палачу. И поэтому я пришел сюда, чтобы отсюда пойти к тебе Господи. Я – иду. Молодые воины идут воевать. Поймут ли они, успеют ли понять, что убивать, грабить грешно? Почему им нужно все на себе испытать? Потому что они – люди. И если ты, Господи, таким породил человека, значит так надо ему, человеку».

Всю ночь не спал Херлуин, уже утро прорвалось сквозь узкое окно в келью, уже взошло солнце. Тот день был печальным для основателя монастыря: слегла его матушка, заболела и уже не поднялась.

«Он был так похож на тебя!» – шептала она в тихом бреду. Он не понимал, о чем она говорит. И не задумывался над этим.

А Вильгельм уже собрал свою армию, а в городах, и селениях Франции все настойчивее, громче, призывнее звучала «Песнь о Роланде».

Аой!

 

Шторм

 

В устье маленькой реки Див, в уютной гавани готовые ринуться в море боевые корабли и грузовые суда ждали попутного ветра. Был конец августа. Противный ветер дул и дул с северо‑востока, в лагере скучали воины, в монастыре Бек грустил, обремененный хозяйственными заботами и тяжкими думами Херлуин. Он ничего уже не ждал от судьбы, от людей, от Бога и от самого себя, он доживал свой век в тревоге, никого, однако, не обвиняя, не кляня. Чуть позже, когда из Англии начнут поступать сведения о событиях, изменивших судьбу народов огромного острова и явившихся провозвестниками других великих событий в Европе, основатель монастыря Бек успокоится душой, смирится со всем, смирится.

Вильгельм Нормандский тоже страдал в те дни. Каждые сутки, проведенные армией в гавани реки Див, отнимали у него деньги, продукты, разлагающе действовали на воинов. Для воина бездействие опасно. Для армии оно – губительно. Ветер дул и дул с северо‑востока. Дюк работал в эти дни, как никогда в жизни. Он сделал все, чтобы войско не разложилось изнутри, чтобы люди от скуки не занялись мародерством; это было бы приговором всей кампании.

Прошел месяц.

Наконец ветер изменил направление. Лагерь мгновенно ожил.

Военные корабли, изящные, стремительные, с закругленными носами и кормами, с небольшими платформами для лучников на носах, подняли якоря, и огромная флотилия из 700 однопарусных судов вышла из гавани. За боевыми кораблями последовали 1000 грузовых судов, тяжелых, вместительных. Без них на такое дело не рискнул бы пойти ни один, даже очень легкомысленный человек.

– Мы накажем клятвопреступников! Мы разгромим их! – кричали тысячи голосов, и с берега им вторили эхом провожающие:

– Накажите! Не жалейте!!

Очень громко кричали люди, вспугнули они южный ветер, заметался он по неширокому заливу, вздыбил штормовую волну. Нормандцы, осевшие после Роллона на французской земле, давно уже забыли, как их славные предки на легких крепких судах ходили по всем буйным северным широтам Европы. Забыли нормандцы морское дело. Шторм сильно потрепал их флот. С большим трудом Вильгельму удалось избежать более серьезных потерь и укрыться в устье Соммы на якорной стоянке монастыря святого Валери.

Побитые бурей воины возроптали: видно, Господь Бог против нашего дела, если Он послал такую бурю! Вильгельм, скрывая истинные потери, приказал похоронить несчастных в тайне ото всех, а чтобы хоть как‑то успокоить людей, не дал разгореться страстям, страху, увеличил паек и ежедневную порцию вина. Но гибель товарищей томила души оставшихся в живых.

«Безрассудно желание человека захватить чужую землю. У нас ничего не получится. Мы погибнем в волнах пролива, либо в битвах», – так говорили воины, а шторм шумел, а ветер противный дыбил волны, ворошил море.

Вильгельм держался спокойно. Он приходил в церковь святого Валери, подолгу молился, выходил, смотрел на петуха, вертевшегося на колокольне, и ждал, когда же гордый петух повернется туда, куда хотел Вильгельм, когда же покажет людям, что ветер подул с юга.

Шторм не утихал.

Однажды Вильгельм приказал поднять из церкви раку святого и пронести мощи крестным ходом по всему лагерю. Увидев шествие монахов, воины побросали свои дела и стали молиться, просить Бога послать им южный ветер, дать возможность пересечь пролив, наказать клятвопреступников.

Бог думал. А, может быть, и не думал. Люди после крестного хода и усердной молитвы стали жертвовать монастырю деньги: кто сколько мог. Буквально все воины пожертвовали в тот день часть своих средств.

Вильгельм пришел в богатый шатер и задумался. Положение было угрожающим. С каждым днем приближалась пора осенних штормов, которые не пропустили бы флот нормандцев через пролив. Нельзя было терять ни дня. Вильгельм вспомнил недавний визит в Нормандию графа Тости, брата Гарольда.

 

Недалекий Тости

 

Бывший граф Нортумбрии прибыл к Вильгельму Нормандскому, уверенный, что здесь его поймут, ему поверят. Дюк разговаривал с ним наедине в небольшой комнате, где поздними вечерами любил читать «Записки Цезаря».

– У меня в Англии больше союзников, чем у Гарольда, – смело начал речь свою гость. – Меня поддержат в борьбе простолюдины и знать.

Тости посмотрел в глаза Вильгельма, казалось, равнодушно слушавшего гостя. Это показное равнодушие остудило говорящего.

– Он нарушил клятву, – продолжал Тости уже с меньшим пылом и меньшей уверенностью. Вильгельм умел таить в себе чувства, особенно тогда, когда люди приходили к нему с просьбами.

Он спросил:

– Какую клятву?

Этот вопрос сбил Тости с намеченного пути. Он замялся, пролепетал:

– Данную тебе, – и быстро добавил, словно бы вспомнив главное: – Он пренебрег и мной, своим родным братом. Он…

– Я слышал об этом. Но, скажи, Тости, почему ты, имея много союзников в Англии, не осилил Гарольда? Почему прибыл на материк?

– Он захватил власть, обманул всех. И тебя…

– Он обманул тебя и народ Англии. Я знаю это. Я тебе помогу.

– Гарольда нужно наказать. Если ты переплывешь пролив с войском хотя бы в тридцать тысяч воинов, ты победишь его с моей помощью. У меня много союзников и друзей, – Тости стал повторяться, это не понравилось хозяину, он приучил себя ценить время.

– Я помогу тебе, – сказал Вильгельм. – Я тебе дам несколько оснащенных боевых кораблей с отборными воинами. С ними и со своими людьми ты легко одержишь победу. Гарольд будет низвергнут.

На этом разговор закончился. Тости чувствовал себя так, будто он на виду у знатного люда слетел с коня в грязную лужу.

Вильгельм обещание выполнил. Через неделю он приехал с гостем на пристань и сказал:

– Я выделил тебе лучшие корабли и опытных воинов. Не забудь наградить их после победы. Они любят, когда их награждают.

– Ты бы мог стать королем Англии, – Тости едва скрывал злость, но Вильгельм отыграл свою роль прекрасно.

– Да поможет тебе Бог, – сказал хозяин на прощание, хотя любой другой человек, лично заинтересованный во всем, что творилось в Европе, мог бы сказать и другое: «Подумай, Тости, против кого ты собираешь войска! И кого ты берешь в союзники!»

Но таких людей судьба ему не подарила, да и вряд ли он их стал бы слушать. Остановить брата Гарольда было нельзя. Он покинул Вильгельма с двойственным чувством. Дюк Нормандии в разговорах был осторожен (об этом на корабле размышлял Тости – поздновато), но предоставил ему в безвозмездный дар прекрасные корабли. Брат короля Англии был одновременно и благодарен Вильгельму, и зол на него за то, что тот пренебрег его помощью.

Небольшая флотилия Тости отправилась в Данию к королю Свейну. Ветер трепал водную гладь, шутливо играя с морем, но даже не пытаясь разозлить его, вздыбить крутую волну. Тости стоял на корме, смотрел на белые барашки невысоких волн. Он не думал о том, что судьба предложила ему жалкую долю в истории родины, но если бы и подумал об этом, если бы смог предугадать хотя бы на несколько месяцев вперед события, то он бы сделал все так, как сделал. «Вильгельм испугался. Это сделает Свейн, человек решительный, опытный. Ему нужно укреплять свою державу, иначе Харальд Суровый забудет заключенный между ними договор и бросится на Данию», – думал брат Гарольда, но король Дании имел другое мнение.

Он, конечно же, мечтал захватить богатую Англию, но война с Харальдом Суровым обессилила Данию. Свейн наотрез отказался от заманчивого предложения. Он не мог воевать в Англии, имея у себя под боком Норвегию с ее Харальдом Суровым, которого называли еще и Смелым и который, казалось, рожден был для военных авантюр, для войны. Страна фьордов зависала с севера над Данией огромной скалой, готовой в любую минуту обрушиться на южного соседа.

Получив от конунга Дании еще несколько кораблей, Тости отправился дальше на север.

Харальд встретил его сдержанно. Бывшего графа Нортумбрии это смутило: неужели и конунг Норвегии откажется воевать с Гарольдом?! Может быть, поэтому Тости начал разговор с лести:

– Все знают, что ты, Харальд, самый опытный полководец в Европе…

– Что ты хочешь? – перебил его конунг, догадываясь о цели, которую ставил перед собой Тости.

– Стоит тебе захотеть, и Англия будет у твоих ног, – молвил гость, удивляясь самому же себе: робко звучал голос его, непривыкшего просить, играть.

– Что хочешь ты? – повторил вопрос норвег, уже все для себя решив: он покорит Англию, поставит в ней ярлом этого подобострастного человека, а, может быть, пошлет его воевать в Данию.

– Я хочу вернуть себе Нортумбрию, – осмелел Тости, и эта перемена понравилась конунгу, он не любил заискивающих, мягкотелых – ненадежных, продажных людей.

– Ты ее получишь, – пообещал Харальд и добавил, поражая гостя немногословием: – Мы покорим твою страну, не волнуйся.

Если бы Тости освободился от нахлынувших на него радостных чувств, то его покоробила бы почти нескрываемая издевка в голосе конунга, издевка, брошенная как бы нехотя – так говорили женщины в императорском дворце в Константинополе с теми, кто был явно слабее, ниже их. Но брат английского короля, человек, вполне способный постоять за себя и не раз доказывающий это, думал сейчас о другом: он добился своего, нашел могучего союзника, он отомстит всем, кто нанес ему страшную обиду. Тости, недалекий человек, не думал о последствиях этого опасного для Англии союза…

– Ты не пожалеешь об этом. Поход будет удачным.

– Я не пожалею, – сказал гость, официальная часть была закончена, пора настала пировать.

Пришла весна. Тости получил от Харальда еще несколько кораблей, собрал вполне боеспособную, хотя и небольшую армию, с которой он мог и обязан был начать боевые действия против Гарольда, своего брата. Конечно же, лучше было бы ворваться на остров всем разом: Вильгельму с юга, Свейну – с востока, Харальду с северо‑востока, Тости – вместе с ним. Гарольд не смог бы оказать сопротивление. Эта ясная, никем не опровергаемая мысль не давала покоя брату английского короля. Эта, чисто умозрительная, идея не могла осуществиться никогда. Даже недалекий Тости понимал это.

Действительность была совсем другой. Вильгельм, Свейн и Харальд предоставили Тости возможность самому решить «семейный спор». Он не мог, имея хорошее войско и «огромную поддержку внутри страны», не начать боевые действия. Повелители Нормандии, Дании и Норвегии предоставили ему возможность провести своего рода разведку боем, и как только море освободилось ото льда, Тости отплыл со всеми своими кораблями курсом на запад.

В это время над небом Альбиона зависла огромная комета. Редко посещают Землю эти гостьи, страшные на вид, несущие людям грозные испытания.

Огненная голова кометы подлетела совсем близко к Темзе, хотя нырнуть в воду спокойной реки не решилась. Люди в ужасе смотрели на нежданного пришельца, свет от которого окрасил Темзу зловеще‑кровавым цветом, на три длинных ее хвоста и боялись подумать о том, что будет с ними, с миром, если небесная странница решится искупаться в прохладной Темзе. Семь дней обитатели острова смотрели на зловеще жиреющее небесное тело, на тяжелые три хвоста, молили Бога, чтобы Он отговорил комету купаться в Темзе. В самом деле, не такая уж она большая река, чтобы плескаться в ней в удовольствие, в усладу! Молили люди Бога целых семь дней, а в это время Тости уже плыл к Нортумбрии, Харальд Суровый (Смелый, Решительный) собирал крупное войско, дюк Нормандии строил корабли, вел дипломатические переговоры со своими феодалами, с французами, с воинами Бретани.

Три хвоста‑луча словно подпитывали голову кометы, подзаряжали ее энергией действия, а, может быть, энергией взрыва. Люди, предчувствуя опасность, забыли про дела. Не хотелось ничего делать, страх сковывал волю: вдруг комета грохнется на землю?! Семь ночей прошло тревожных. Семь дней. Комета нагляделась на мир земной, расхотела купаться в Темзе, и – может быть, Бога послушалась, людей пожалела – вдруг стала удаляться, мельчать на глазах. Улетела комета в звездные дали пугать своим хвостато‑лохматым видом других обитателей Вселенной. Где‑то далеко‑далеко от Земли она, устав бродить по миру, взорвалась вместе со своими тремя хвостами, но здесь, в долине Темзы и других рек Альбиона, этого не знали. Да и не так быстро произошло несчастье с небесной странницей – сотни, а то и тысячи поколений людей сменилось на Земле. Сотни и тысячи столетий улетели безвозвратно в никуда.

Люди этого не знали, не узнали. Они смотрели на мельчавшую комету и радовались, хотя именно в этот момент Вильгельм… впрочем, о дюке говорить еще рано – еще комета не оторвалась от «земного притяжения», еще багряные отсветы ее лежали, слабо подрагивая, в водах Темзы, и Гарольд в тревоге смотрел на Лондон, обдумывая незавидное свое положение.

Три врага готовились к войне против Англии. Первым рванулся в бой Тости. Самый слабый враг, но – брат родной. Он разграбил остров Уайт, прошелся по Гемпшайрским берегам.

Если бы в XI в.  в Англии или близлежащих странах появился верный последователь и поклонник знаменитого грека Феофраста, и попытался бы определить одной фразой, одним словом характер Тости сына Годвина, то вряд ли ему удалось бы найти слово, более подходящее, более точно характеризующее внутренний облик этого человека, чем слово «недалекий». Да и Феофраст, и другие знатоки человеческих душ, человеческих нравов и характеров могут обидеться, услышав это слово, это определение. Недалекий… скорее свойство ума, но не души, а именно она является невидимым, но существующим каркасом внутреннего мира, который во взаимодействии с миром внешним и называется характером. Но, что бы не говорили знатоки «феофрастовой науки», а лучшего слова, определяющего характер и действия Тости, найти невозможно. Он был прежде всего человеком недалеким, что и явилось главной причиной всех его личных бед.

Гарольд, король Англии, был дальновиднее ровно настолько, чтобы стать королем огромного государства, одержать несколько прекрасных побед, дипломатических и военных, приобрести известность и авторитет среди соотечественников. Тости не понимал в силу своего главного внутреннего качества разницу между собой и венценосным братом. Он ринулся в бой, уверенный, что получит поддержку верных – так казалось Тости! – нортумбрийцев. Но Гарольд, тонкий политик, за несколько месяцев сумел привлечь на свою сторону, поладить, а в худшем случае нейтрализовать многих людей во всех уголках Англии. Узнав о разбое Тости, он предупредил Нортумбрийцев об опасности, те вовремя выступили на охрану границ. Моркар, граф Нортумбрии, дал отпор Тости. Тот рванулся было в Шотландию, но Гарольд поработал и там: Малькольм наотрез отказался от предложенного Тости союза. Неудачник, потеряв много кораблей, взял курс к Оркнейским островам. Бесславно закончился его поход против брата Гарольда.

Получив прекрасный урок, Тости уже тогда мог понять, что позиции брата в Англии окрепли и справиться с ним можно лишь ценой больших потерь, в первую очередь, самих англичан. Не думая об этом, недалекий Тости высадился на берег одного из Оркнейских островов, стал приводить в порядок остатки войска (многие люди покинули его!) и ждать Харальда. Дни тянулись медленно. Конунг Норвегии готовился к броску на Альбион очень тщательно – как никогда в жизни.

 

Последнее дело Харальда Сурового

 

Поздней весной с первыми кораблями прибыл из Исландии в Норвегию Халльдор сын Снорри. (Ульв сын Оспака жил все эти годы у Харальда, который не скупился по отношению к своему другу, с которым прошли много боевых дорог.) Конунг Норвегии встретил гостя с великой радостью. В этот, может быть, самый ответственный момент своей жизни он вновь увидел тех, с кем свела его судьба в годы юности, в тяжкие времена после трагедии при Стикластадире. Сколько походов совершили они, сколько побед одержали! То была жизнь

На пристани в Вике встретились старые друзья. Всем троим было за пятьдесят. Халльдор и Харальд выглядели прекрасно – хоть сейчас в бой. Молодые воины, окружавшие конунга Норвегии и знатных его друзей, удивлялись и в тайне завидовали могучей силе Харальда и Халльдора. Ульв, когда‑то крепкий, подвижный, сейчас двигался не то, чтобы медленно, но с непонятной молодым осторожностью, осмотрительностью, будто боялся поскользнуться.

Был славный пир. Вспоминали старое, думали о будущем. Халльдор не мог не говорить о своем. В Исландии он приобрел богатое имение, приносившее стабильный доход, и жил спокойно, мирно. По вечерам любил поговорить с детьми, а теперь уже и со внуками. И те любили слушать его. Он рассказывал им о походах и сражениях, о друзьях – Ульве и Харальде, о Норвегии, родине своих предков.

Не пропускал Халльдор ни один тинг. Здесь он слушал мудрых людей, сам выступал редко. А когда младший сын прочитал ему однажды свою первую вису, то радовался отец слову сына, как ребенок. Исландия – страна поэтов. Страна мечты.

Жил Халльдор тихо. И был счастлив. И мечтал о том, чтобы все, кого он знает, кого ценит, кем дорожит, жили точно так же: тихо, никому не мешая, но и не давая себя в обиду. Ему казалось, что это не такая уж и сложная задача.

В гостях у Харальда он старался жить так же. Конунга Норвегии не отговаривал от опасной затеи ворваться на Альбион, но хозяин чувствовал по задумчивым взглядам старого друга и по тревожным, хотя и спокойным ноткам в голосе его, внутреннее отторжение, неприятие самого образа жизни норвежского конунга. Спорить на эту тему друзья не решались – берегли друг друга, берегли дружбу. Они помудрели ровно настолько, чтобы не взрываться сейчас, не давать волю чувствам – очень серьезное дело затеял Харальд.

Но Ульв, слушая их спокойный гордый говорок, все прекрасно понимал. Они продолжали старый свой спор. «Ты обвиняешь меня в том, что я постоянно воюю, но ведь и ты воевал, и твое благополучие, о котором ты говоришь, построено на деньгах, омытых кровью», – «говорил» Харальд, произнося вслух тост в честь дорогих гостей, а Халльдор ему преспокойно «отвечал»: «Я воевал по необходимости, а не из‑за прихоти», и, в свою очередь, произносил тост, славя великого ратобитца, великого полководца – Харальда. Никто из присутствующих не догадывался о внутреннем диалоге, который ведут Харальд и Халльдор, лишь Ульв точно знал, о чем говорят между собой друзья, и волновался, боялся, как бы они не взорвались.

– Ты очень похож на моих братьев, – повторил старую мысль конунг Норвегии и добавил: – Но я их люблю.

И спор был закончен, и Ульв вздохнул.

Через несколько дней Халльдор отплыл на родину в Исландию. Его взрослые сыновья были с ним на корабле. Харальд долго стоял на пристани. Дела ожидали его: со всей Норвегии съезжались к нему воины. Весна отсчитывала последние дни.

Корабли Халльдора скрылись за горизонтом.

Через несколько дней после отъезда Халльдора внезапно заболел Ульв. Ветер весенний свалил его – когда‑то он очень любил это время года. Болел Ульв недолго, словно бы не желая волновать своего друга, словно бы не желая отрывать его от дел; умер за день до лета. Похоронили его. На могиле Харальд сказал:

– Это был самый доблестный и самый преданный своему господину человек. Больше я таких не встречал, больше я таких не встречу. Спасибо тебе, Ульв.

Поздним вечером конунг вернулся в свою усадьбу – длинный, с многочисленными ответвлениями, надежной рукой срубленный на живописной скале дом, прошел не спеша на задний двор, сел под навесом, посмотрел на море, в ту сторону, куда уплыл Халльдор – скоро и он узнает о смерти Ульва.

У берега стояли боевые корабли, чуть дальше барахтались, освещенные луной светлые барашки, чем‑то напоминающие морских свинок на песчаных побережьях южных морей. Харальд вспомнил Византию. Часто вечерами он выходил на тихое море, раздевался, шел к воде, останавливался у кромки берега – крохотные, цвета песка букашки забирались на пальцы ног, что‑то там искали, а, может быть, просто пугали человека щекотанием, чтобы он поскорее убирался с их территории, не мешал им жить. Кому‑то это действительно не нравилось, но Харальду было весело. Постояв несколько минут у кромки, он делал решительный шаг в воду, и морские свинки слетали с его ног, как слетают одуванчики с цветков.

«Ульв любил жизнь, – почему‑то подумалось конунгу. – Много сложил он вис. Где он сейчас?»

Барашки мелких волн выпрыгивали из воды, беззвучно шуршали, кудрявоголовые, ныряли в морскую глубь, что‑то там искали, не находили, вновь появлялись над волной в лунном тихом блеске.

 

Брат на брата

 

Несколько месяцев назад на этом же самом месте Тости сын Годвина долго говорил ему о положении дел в Англии. Харальд слушал гостя молча. Он ко всему привык за свои пять десятков лет. Брат идет против брата, предает, убивает брата. Что тут удивительного? Брат натравливает на брата страшных и опасных врагов своей родины в надежде овладеть престолом, в надежде править страной, которая может погибнуть прежде, чем он сядет на престол. Что тут необычного? Все это видел Харальд Суровый. Поразило его в Тости другое.

Брат короля Англии очень убедительно говорил норвежскому конунгу, а значит, еще раньше и герцогу Нормандскому, и конунгу Дании о том, что его страна в военном и политическом отношении не представляет из себя серьезного противника, ее можно взять без труда. С юношеской запальчивостью докладывал Тости о пустой казне, о том, что в стране нет серьезных укреплений, а народ, долгое время не воевавший, стал изнеженным. Зачем говорил об этом гость? Может быть, это была хитрость брата Гарольда? Может быть, это все устроил сам король Англии? Но – зачем?

Сейчас, когда Тости отправился в поход на Альбион, когда первые сведения о его победах уже достигли берегов Норвегии, когда сразу после этого в страну фьордов пришли сведения о победах короля Англии над дерзким братом, сейчас многое прояснилось, хотя главный вопрос, который задавал себе, сидя под навесом большого дома, конунг Норвегии, оставался для него неясным. «Зачем Тости бьется с братом?! Разве он не понимает, что победить он в этой войне не сможет, особенно – с такими союзниками! Неужели сын Годвина этого не понимает?»

Ночной ветер гулял по морю, забирался под навес. Стало прохладно, неуютно. Харальд вспомнил башню в Константинополе, свою неожиданную спасительницу – с тоскою вспомнил, удивился: «К чему бы это?»

Ульв сын Оспака умер. Похоронили его сегодня. Теперь во всей Норвегии не осталось ни одного человека, с кем воевал Харальд в Византийской империи. Всех смерть взяла. Всех.

Харальд поднялся, и вдруг мысли его скакнули совсем в другую сторону: «Тости нужен мне. Но Нортумбрия будет слишком богатым даром для этого человека».

К середине лета на островах Солундир собралось огромное войск норвежского конунга. Харальд находился в это время в Нидаросе. За день до отплытия он пришел в церковь, где был похоронен Олаф Святой, открыл раку, постриг ногти и волосы единоутробного брата, закрыл раку, «а ключи бросил в реку Нид, и с тех пор Олафа Святого не отпирали».

Конунг отправился домой. Чувствовал он себя прекрасно, время на думы и сомнения ушло. Настала прекрасная пора действий. На островах стояли на якорях двести драккаров, много грузовых, больших и малых, судов. Все было готово к широкомасштабному вторжению в Англию.

 

Ночь на корабле

 

Харальда Сурового не зря называли еще и «последним морским королем». К моменту его похода сила викингов резко пошла на убыль. По разным причинам. Не о них речь. О Харальде Суровом. Он великолепно подготовился к походу, отдал последние распоряжения. Всех лучших воинов Норвегии собрал – великое дело задумал. Осечки быть не могло. Да, долгую войну с Данией ему выиграть не удалось, хотя он ее и не проиграл. Англию же Харальд был обязан покорить. Все решено. Все продумано. Уверенный в успехе, Харальд взял с собой семью: жену Эллисив, дочерей, Марию и Ингигерд, и сына Олафа. Чтобы государство во время похода не оставалось без вождя, Харальд провозгласил конунгом своего сына Магнуса.

По уверенному крупному шагу, по жадному блеску в глазах было ясно, что этот человек жить будет долго, жить хочет долго. Он хотел жить долго, мечтал еще не раз спорить с буйством ветра, с грохотом волн, со всеми врагами и даже другом Халльдором, который накрепко осел в Исландии. Доберется он и до Исландии – не так уж до нее и далеко.

До отплытия оставалась всего одна ночь. Харальд, опытный мореход, по всем признакам определил, что утром подует попутный ветер и в добром расположении духа ушел спать. В норвежском войске было много опытных воинов, моряков. Они тоже догадались, что завтра – начало похода. Но почему‑то в ту ночь спалось многим неспокойно. Странно. Харальд был спокоен, а воины его нервничали – еще с вечера. В чем тут дело? Ночь над островами Солундир не буйствовала, вела себя тихо. Ветер едва шевелил уставшую волну, звезды купались в морских глубинах. Казалось, в такую ночь только спать и не думать ни о чем тревожном, тем более после долгого трудового дня, после напряженной работы, которой всегда хватало на пристани, на кораблях. Но нет. Неспокойно спали воины, будто провинились они перед кем‑то днем и теперь, хотя бы во сне, пытались оправдаться, повиниться, найти способ загладить свою вину.

Воины ворочались, вздыхали, охали, постанывали, вскрикивали, отмахивались от каких‑то врагов, а Харальд Суровый спал безмятежно рядом с милой Эллисив, и ничто не могло нарушить его крепкий сон… А, может быть, крепкую думку? Эллисив, одна из тех немногих женщин всех времен и эпох, которой выпало счастье любить и быть любимой не той яркой, кричащей, крикливой любовью, столь обожаемой поэтами и прочими изнеженными душами, а любовью тихой – на двоих, – невидимой, незамечаемой даже чуткими поэтами. Они любили друг друга, Харальд и Эллисив, жили друг для друга, мечтали об этих сладостных, больше для души, чем для тела минутах, когда всходило над их домом большое, по‑юношески стыдливое солнце, и либо Эллисив, либо Харальд (всегда случайно, всегда почему‑то) просыпались и с нескрываемым (не от кого было скрывать!) упоением смотрели на спящего – либо Харальда, либо Эллисив. То были удивительные минуты душевного счастья, духовного равновесия, покоя.

Эллисив в рассветной тишине сопела едва слышно, как ребенок, и это детство, вечное в любом живом существе проникало в Харальда, в эти мгновения несурового, и он смотрел на жену с таким восторгом, будто только что, только в этот миг сделал великое для себя открытие – влюбился! Он делал это открытие уже сотни раз, и радостно – выпала человеку большая удача! – смотрел на нее и не думал ни о чем: только об этом ребенке думал, только о нем. Эллисив под взглядом его просыпалась, обнимала мужа, и они долго – пока спал мир – говорили о чем‑то, всякий раз о том же. День с его делами врывался в дом конунга Норвегии, и следующую подобную ночь они могли дожидаться неделю, месяц, а то и больше. Но они обязательно дожидались этой ночи, а затем и рассвета. Иногда Эллисив просыпалась первой: она, стараясь не дышать, смотрела на большого, для всех сердитого, а то и грозного, и злого, но сейчас – совсем беспомощного, уже отдохнувшего, но еще не проснувшегося, своего мужа, и ей становилось жаль его, и эта жалость… будила его – он всегда просыпался раньше, чем она могла подумать, чем ей этого хотелось. И был разговор, и было счастье. То счастье, о котором мечтает любая живая душа, пробудившаяся в рассветной тиши ото сна.

В ночь перед отплытием флота на Альбион, Эллисив долго смотрела на Харальда и удивлялась: никогда раньше ей не удавалось так насмотреться на мужа своего, нарадоваться. Ей даже показалось, что он специально «спит», претворяется: так долго он не пробуждался.

Он все же проснулся – они успели пошептаться, очень похожие в эти минуты на странных заговорщиков. Так малыши порою таинственно шепчутся на виду у бабушек‑дедушек, и те, в свою очередь, стараются говорить потише, чтобы тайны взрослых не столкнулись с тайнами детей, не помешали друг другу жить в своих радостных мирах. Харальд и Эллисив говорили недолго. В сумме их возраст уже перевалил за сто лет, но в эти краткие минуты душевного сладкого бреда они были детьми, увлеченными своими тайнами, своей жизнью настолько, что звуки мира не пробивались в их души.

А мир был совсем рядом.

Гюрд, воин, спал в ту ночь на корабле конунга. Человеком он слыл уравновешенным, спокойным. Никогда ранее не позволял себе излишеств за пиршественным столом, спал безмятежно и крепко, не подпуская к себе дурные сны. Он и в ту ночь на корабле близ острова Солундир спал отрешенно, тихо, никому не мешая, себе не мешая отдыхать. И вот под утро, еще до первых проблесков света в звездных далях, Гюрд занервничал во сне. Лицо его исказилось в страшной гримасе, он «проснулся», поднялся, посмотрел на остров. Там, на камнях, стояла ростом со скалу великанша. В одной руке она держала нож, обоюдоострый, большой. В другой – огромное корыто. Глаза ее диковатые уставились на корабли конунга. Гюрд, подрагивая от холода, оглядел флот Харальда. На всех кораблях он увидел крупных черных орлов и таких же больших воронов, внимательно смотревших на берег, на великаншу. Та, подняв корыто, сказала злую вису:

 

Вот он, знаменитый,

Заманен на запад,

Гость, чтоб в земь с друзьями

Лечь. Предчую сечу.

Пусть же коршун кружит,

Брашнам рад, – мы падаль

Оба любим – княжий

Струг подстерегая.

 

«Княжий струг подстерегая», – повторил Гюрд, дрогнул всем телом от ужаса, услышав, как все орлы и вороны вслед за великаншей грубо рыкнули: «Струг подстерегая». Троллиха крутанулась вокруг себя несколько раз, и взмыла в черное небо, откуда в страхе разбежались все звезды, крикнула еще раз вису. Гюрд лег на свое место в надежде, что великанша не увидит его, не убьет, а та, с шумом пролетая над кораблем конунга Харальда, кинула на палубу корыто и дико взвизгнула при этом:

– Предчую сечу!!

И воины ее кровожадные, черные орлы и вороны, гаркнули как по команде:

– Предчую сечу!!

Корыто летело долго. Гюрд, прижимаясь к борту корабля, смотрел на, него и не мог пошевелить пальцем. Он ждал солнца, только оно могло помочь ему. Но солнца не было, лишь черное корыто в черном небе медленно летело на него, беспомощно жавшегося к борту.

– А‑ай! – крикнул он и от собственного крика проснулся, мотнул головой, открыл глаза: раннее солнце смотрело на него с удивлением: что ты, человек, бредишь, утро пришло, радуйся.

Никогда ранее Гюрд о своих снах никому не рассказывал – и не было в них ничего интересного. И висы никогда не сочинял он, слишком спокойный был для этого дела, невпечатлительный. Может быть, поэтому в то утро Гюрду поверили все. И легкая дрожь страха пробежала по душам сильных людей. Гюрд видел во сне великаншу, орлов и воронов. Троллиха сказала злобную вису. Плохая примета! Тролли редко говорили висы, они и без них страшны, им висы ни к чему.

О сне Гюрда рассказали Харальду. Он отнесся к этому спокойно, с гордой усмешкой:

– Я видел троллих пострашнее. Я их побеждал. Я победил даже Зою Могучую.

Он был уверен в себе. Он был мудрый воин, мог задавить в себе страх. И не только в себе.

Воины на кораблях успокоились, занялись делами. Через час на корабль конунга прибыл Торд с соседнего корабля. Он рассказал всем свой сон. В его сне флот Харальда Сурового прибыл в Англию, норвежцы сошли на берег, приготовились к бою. На противоположной стороне огромного поля выстроилось войско врага. Вдруг с гор на гигантском волке спустилась троллиха, и воины Харальда увидели в его пасти труп человека. С хрустом сожрал волк свою жертву. Великанша бросила ему в пасть новую жертву и крикнула злобную вису.

Торд и раньше рассказывал свои сны, часто – веселые, и висы он сочинял. Но поразила людей великанша! Гюрд и Торд видели в своих снах на разных кораблях одну и ту же троллиху! Это – пугало.

Харальд быстро справился с угрюмым настроением воинов, но даже он не смог освободиться от дурных предчувствий перед походом. И люди об этом знали. Они работали, стараясь не думать о плохом, но разве это возможно! Всем хорошо было известно, что еще в Нидаросе конунгу приснился брат его Олаф Святой, который долгую беседу с ним не вел, но сказал вису и ушел из сна:

 

В смерти свят стал Толстый

Князь, кто час последний

Встретил дома. Ратный

Труд стяжал мне славу.

Страшно мне, что к горшей

Ты, вождь, идешь кончине.

Волк – не жди защиты

Божьей – труп твой сгложет.

 

Предсказание Олафа Святого, Харальд не скрывал от соратников, хотя сам он, как и многие его соотечественники, сомневался, может быть, на уровне предчувствия, в успехе похода в Англию. Но… мог ли он не пойти на Альбион – вот вопрос, который мучал самого конунга, вот вопрос, на который у него было много ответов, совершенно разных:

1. Я обязан выполнить обещание, данное Тости. Никто меня за язык не тянул;

2. Англию нужно взять, чтобы взять Данию и Швецию, образовав могучее государство на севере Европы, как сделали это в древние времена римляне, а затем византийцы в Средиземное море. Такое государство спасет народы от постоянных войн;

3. Англию могут захватить другие страны, это их усилит, и они будут воевать с Норвегией.

Еще несколько ответов мог бы дать себе конунг, оправдывая поход, но дело тут не только во внешнеполитическом и внутриполитическом положении Норвегии и всего Скандинавского полуострова, а еще и в самом Харальде Суровом.

 

Нужна ли стратегия «конунгу моря»?

 

Почти сорок лет прошло после битвы при Стикластадире, и все эти годы сын Сигурда Свиньи воевал: в Гардарики, в Средиземноморье, на севере Европы. Опытный был боец, полководец, политик. Разве мог он довольствоваться малым, разве простил бы себе «морской король» малодушие? Никакого малодушия просто быть не могло. Харальд – викинг. Он не мог не пойти в Англию. И готовился он к походу именно как «морской король», как вождь викингов. И это – а не сны и предсказания! – не позволило ему исполнить задуманное.

Викинги были прежде всего великими бойцами, тактиками боя, конкретного боя. Очень редко они мыслили и планировали действия, походы, налеты, исходя из соображений стратегии, учитывая момент стратегии эпохи. Эту сложнейшую задачу решала за них когда‑то сама жизнь – то поражающее воображение упрямство, с которым природа Скандинавии, ее женская, жизньдающая, жизньдарящая половина, рожала могучих бойцов. Конец восьмого века, девятый век, десятый, одиннадцатый. Харальд Суровый, конунг Норвегии, «морской король», последний из великих вождей викингов об этом не думал. Но порыв его, огромное желание взять Англию явились последним всплеском могучей энергии викингов и… тех, кто век от века рожал в Скандинавии бойцов.

Еще несколько десятков лет после похода Харальда Сурового скандинавские женщины будут с завидным упрямством рожать воинов, еще несколько походов совершат они по белу свету, не догадываясь о том, что время их ушло. Никогда не думая о стратегии, каждый вождь, конунг, «морской волк» своими подвигами вносил посильную лепту в то, что люди назвали эпохой викингов, изменившей вектор жизни огромного региона планеты.

Обвинять Харальда в том, что он не был стратегом (не эпохи – это уже слишком для человека, но хотя бы – момента) никак нельзя. Он не должен был быть им. Он не смог и не мог понять, какую, чисто стратегическую, ловушку готовит ему судьба! Он – викинг, гениальный налетчик! – прибыл на Оркнейские острова, оставил там Эллисив, Марию, Ингигерд (что‑то робкое колыхнулось в душе сурового, смелого Харальда уже тогда), отправился дальше вдоль берегов Шотландии курсом на юг. Остановился в земле Кливленд, вспомнил вису Олафа Святого из последнего своего сновидения, дал приказ высаживаться на берег.

Он не был стратегом, и брат его был всего лишь святым, но – не стратегом, иначе он другую вису сочинил бы для единоутробного, подсказал бы ему, что нельзя норвежцам вторгаться в Англию, что глупость это страшная, что хотя бы немного надо подождать – чуть‑чуть, пока не выяснят между собой отношения Гарольд и Вильгельм. Выслушал бы эту вису Харальд и… сделал бы все по‑своему – как он и сделал. Иначе бы он не был викингом.

 

Харальд Суровый на Альбионе

 

Норвежское войско высадилось на берег, овладело Кливлендом. Жители Скардаборга оказали врагу серьезное сопротивление, не захотели открывать ворота, впускать норвежцев в город.

Харальд удивился: на что рассчитывают эти люди, неужели им не известно имя норвежского конунга, его победы?! Полководец осмотрел местность, забрался на крутую сопку по соседству с городом, приказал собрать в окрестности дрова, запалить на вершине горы костер. Воины работали с веселостью, догадываясь, какой «подарок» задумал сделать для оборонявшихся конунг. Огонь разгорелся быстро. Норвежцы хватали полыхающие ветви и головешки, бросали их через стены. В городе вспыхнул пожар. Злой норд‑ветер разнес огонь по улицам. Вскоре от города остались лишь черные холмики от бывших домов.

Покорив землю Кливленд, Харальд проплыл дальше на юг, затем вошел в устье реки Хумбре, поплыл вверх по течению, остановился у реки Усе, высадился на берег. Здесь он дал противнику прекрасный урок тактики боя. Ярлы Мерукари и Вальтеоф двинули на норвежцев свои полки. Харальд построил войска замысловато. Основные силы стояли под стягом «Опустошитель Земель» вдоль реки Усы. Перпендикулярно им, перед рвом, за которым лежало протухшее болото, расположились резервные дружины.

Англичане ринулись на врага с пологого холма. Скорость бега была у них несокрушимая. Ярлы Мерукари и Вальтеоф решили сбросить в ров стоявших там воинов, а затем заняться оставшимися у стяга «Опустошитель Земель». Почему они так решили, сказать трудно, но большего подарка от них Харальд не ожидал.

Увидев, что неприятель ринулся влево на ров, он повелел поднять повыше знаменитый стяг. В это время противник завязал бой у рва. Норвежцы втянули противника в бой и – уже Харальд ударил по врагу с тыла – спокойно освободили место боя, кромку у рва, куда полетели воины Мерукари.

«Опустошитель Земель», подбадриваемый ветром, шумом людей, весело реял над норвежским воинством. В этом бою прекрасно сражался Олаф сын Харальда, о нем Стейн сын Хердиса такую вису сочинил:

 

Люд в трясину канул,

Гибли вои в водах.

Гридь с младым погибли

Ярлом Мерукари.

Ужасая вражий

Полк, железом дерзкий

Гнал их ратобитец.

Ствол побед проведал.

 

Много людей погибло во рву и в болоте, так много, что гнали врага победители дальше в болото – посуху, по телам побежденных. Ярл Мерукари, крепкий воин, дрался отчаянно, пытаясь хоть как‑то исправить ошибку. Судьба была благосклонна к нему, он погиб, сразив наповал несколько врагов и не увидев, как много погибло его воинов в ужасной сече.

Это сокрушительное поражение подорвало моральный дух местных воинов и жителей. Они, как и говорил когда‑то Тости, еще на Оркнейских островах присоединившийся к флоту норвежцев, стали переходить на сторону Харальда. Это радовало конунга, хотя далеко не все обитатели Альбиона изъявляли ему покорность.

Город Йорк наглухо закрыл перед ним ворота. Норвежцы подошли к Станфордабрюггьере, расположились здесь лагерем. Настроение у налетчиков было хорошее. Весть о битве у реки Уси сделала свое дело. Жители Йорка сомневались в успехе. Продуктов у них оставалось мало. Надежды на помощь Гарольда, короля Англии, таяли с каждым часом, Гарольд готовится к отражению ожидаемого вторжения Вильгельма Нормандского.

24 сентября жители Йорка собрались на тинг, который созвал в окрестностях города Харальд Суровый. Они выслушали предложение норвежцев и согласились покориться конунгу Норвегии, выдали заложников, договорились о том, что все другие вопросы будут решаться на следующий день на городском тинге.

Неожиданно легкая победа над строптивыми горожанами усыпила бдительность опытного бойца. Харальд покинул тинг, прибыл на корабль, крепко уснул – как самый счастливый человек.

Ночь была спокойная. Море не шумело. Ничего никому не снилось. Норвежцы расслабились, не выставили отряды, хотя, как известно, Харальд имел в войске большой отряд лучших в Европе конников. Непростительная оплошность старого военачальника.

Время еще не перевалило за полночь, как в Йорк с юга прибыл король Англии Гарольд с большим войском. Жители облегченно вздохнули. Первым делом Гарольд закрыл ворота Йорка, поставил часовых, выслал на дороги разведчиков. Он все делал надежно.

 

Последний бой

 

Конунг Норвегии проснулся по привычке рано. День занялся жаркий. Поели.

Харальд – опытнейший полководец! – оставил третью часть войска охранять корабли, с остальными людьми отправился в Йорк на городской тинг. Человек, одержавший в XI в.  в Европе больше всех побед. Коварный политик. Прекрасный знаток человеческой души. Шел спокойно. Бывалые воины. Сотни раз они участвовали в разных переделках. Побеждали. Шли они спокойно. Все они оставили на кораблях тяжелые кольчуги, налегке по жаре шли в побежденный Йорк. Мечи, копья, луки, стрелы и щиты, конечно, взяли с собой. Викинги все‑таки. Не праздный люд. Подошли шумной толпой к городу, застыли, как каменные статуи: перед крепостными воротами стояло готовое к бою войско короля Англии!

Конунг Норвегии в тот миг о своих ошибках – стратегической и тактической – не думал. Он был человеком действия. Он послал трех лучших конников на корабли, построил войско огромным овалом, окружил его щитами. В центре овала поставил свою дружину под стягом «Опустошителя Земель» и дружину Тости. Слаженно работали военачальники и воины Харальда!

Но короля Англии не напугала эта демонстрация военной выучки. Он уже сейчас, перед боем, понял, на чьей стороне будет победа, и не хотел ее упускать. Понимал серьезность положения и сын Сигурда Свиньи. Он мог бы отступить – бегали его воины хорошо, трудно бы было англосаксам догнать их, налегке, без кольчуг. Но бегать викинги от врага не привыкли.

К норвежцам устремился отряд рыцарей: люди, кони в кольчугах, длинные копья, мечи. Один рыцарь выехал вперед, остановился перед строем врага, крикнул:

– Ярл Тости здесь?

– Я Тости ярл! – был гордый ответ.

Парламентер, человек невысокого роста, но крепкий, сказал Тости, что Гарольд предлагает ему Нортумбрию, если он перейдет на сторону англичан.

– Об этом говорят раньше! – злобно крикнул Тости, но все же, сознавая тяжесть положения, спросил: – А что он предложит конунгу Норвегии за труды его?

– Кусок земли в семь стоп или чуть больше, если ему не хватит этого для могилы.

– Передай Гарольду, что я друзей не предаю. И пусть он готовится к смерти.

На этом разговор закончился, Тости грубо выругался, рыцари ускакали. Харальд Суровый спросил у своего союзника:

– Как зовут рыцаря?

– Гарольд, сын Годвина, – спокойно ответил тот.

– И ты не сказал об этом раньше?! – удивился Харальд, метнув злой взгляд на Тости.

Так смотрел на людей конунг Норвегии нечасто, но все, кто знали его, пожалели в тот миг брата короля Англии. Харальд такого не прощал никому. Рано или поздно, он жестоко расправился бы с Тости.

– Я не убийца своего брата, – твердо сказал ярл. – Пусть лучше он убьет меня.

Харальд еще раз глянул на него, подумал о чем‑то, напряженно играя желваками, мотнул головой, сбросил с себя ненужные думы и, как говорят легенды, сказал грустную вису, кольчугу вспоминая свою:

 

И встреч удары

Синей стали

Смело идем

Без доспехов.

Шлемы сияют,

А свой оставил

Я на струге

С кольчугой рядом.

 

Кольчуга‑то у него была хороша! Длинная, ниже колен, сработанная прекрасным мастером, она – называли ее Эмма – надежно защищала Харальда от ударов врага, от коварства стрел. День добрый, жаркий подвел конунга, не надел он Эмму свою, поленился. А теперь грустную вису сказал опрометчиво. Никогда раньше, даже в башне Константинопольской темницы, он не подпускал к себе так близко грусть‑тоску. Да уж, видно, время пришло.

Время?!

Нет, не пришло еще время конунга Харальда. Не может этого быть! Не верил он этому. Да, напрасно согласился он участвовать в этой войне, не продумал все заранее, а мог бы продумать. Да, напрасно он доверился Тости, у него свои интересы, он никогда бы не смирился, как и брат его Гарольд, с норвежским конунгом, даже если бы удача в этой битве сопутствовала ему. Тости ярл доказал это только что. Да, слишком расслабился Харальд после вчерашнего тинга – нельзя доверять чужой стране, чужим людям, даже камням в чужой стране. Он своим‑то доверял с трудом. Доверять можно только Эмме, только Эллисив, только рукам своим и синей стали меча. Все так. Но надо гнать тоску из сердца в час битвы! Она, коварная колдунья человеческой души, только и ждет этого.

– Нужно сочинить другую вису, – сказал Харальд, просветлел лицом, и воины, стоявшие рядом, услышали последнюю вису своего вождя:

 

В распре Хильд – мы просьбы

Чтим сладкоречивой

Хносс – главы не склоним –

Праха горсти в страхе.

Несть на сшибке шапок

Гунн окружьем вижу

Плеч мне выше чаши

Бражной ель велела.

 

То был голос Харальда Сурового! Он взбодрил воинов, и битва началась. В первую атаку ринулись на норвежцев англосаксы. Их встретил косой дождь стрел. Атакующие отпрянули назад, но их сменил новый отряд, затем еще один. Несколько атак отбили норвежцы и решили нанести удар по врагу. Была ли то задумка Гарольда? Вряд ли. Строгий строй норвежцев пугал англов. Здесь выигрывает тот, кто окажется более стойким. Выдержат пешие воины страшный вид английских конников, не дадут смять себя – победят. Но нельзя бросать строй в таком бою, и рвать строй нельзя!

Ошибся ли конунг Норвегии, послав воинов в атаку? Нет! Иного выхода у него не было. Очень много дружин собрал Гарольд. Несколько атак – пять, семь, десять… – прорвали бы строй, не выдержали бы люди напряжения боя. Потому что даже воины Харальда, даже викинги – прежде своего люди. Они не могут сделать невозможное.

Они попытались разгромить врага в бешеной атаке.

Не вышло. В образовавшуюся брешь тут же хлынули конники врага, пришлось срочно латать брешь. Бой продолжался. Крепла злоба. Харальд кидался с верными телохранителями туда, где было труднее всего, уложил своим мечом несколько десятков воинов противника, и вдруг свалился с коня, пронзенный стрелой в шею. Не было любимой кольчуги на нем, не было Эммы! Спасла бы она его. Не спасла. Стрела вспорола вену, хлынула горячая кровь. Несколько секунд Харальд отчаянно боролся со смертью. Смерть оказалась проворнее. Она лишь дала жертве своей несколько минут на размышления. Он вспомнил… он вспомнил Эллисив, потому что не было в этом мире человека милее и ближе для него. «Зря я не взял ее с собой, – почему‑то успел он подумать. – Она не разрешила бы мне идти в Йорк без Эммы». Почему так подумал умирающий человек, никогда ранее не слышавший от жены ничего подобного – Эллисив он взял в поход в первый раз!!

Что‑то еще хотел подумать, вспомнить конунг Норвегии. Подумал: «Битве конец?!» и не поверил.

Напрягся, вспомнил, улыбнулся: «Гарольд не выиграет войну. Третий выиграет. Надо было подождать!»

Под стягом «Опустошитель Земель» воины увидели Тости. Он продолжил бой, не соглашаясь ни на какие уговоры брата прекратить сражение.

Тости недалекий. Он был в этой войне даже не третьим, и не четвертым. Он был в ней никем. Он даже не догадывался об этом, хотя и Вильгельм Нормандский, и Свейн, и Харальд Суровый в разговорах с Тости давали ему это понять. Он не понял. Он – ничего не понял. Он был слишком недалеким человеком, чтобы понять такую малость.

Сражался он в той битве до последнего. Много пало его воинов, много воинов брата. Англичане усилили напор – их было гораздо больше. Они успевали передохнуть перед очередной атакой. У норвежцев такой возможности не было. Но Тости мира не хотел.

Подоспела подмога с кораблей. Ее привел Эйнстейн Тетерев, он сходу бросил уставших после тяжелого бега во всей амуниции воинов в бой. Что случилось с Эйнстейном Тетеревом? Зачем он поспешил? Он не поспешил! Он видел, что если его воины не бросятся тотчас в бой, то отряд Тости будет сокрушен. Эйнстейн Тетерев все сделал верно. Но его отряд, хорошо вооруженный, не мог изменить ход сражения.

Норвежцы гибли десятками… даже не от стрел и мечей врага, но от усталости!

 

«Подвиг» Тости

 

А Тости видел все это и продолжал бой. Зачем?

Англичане одержали в битве полную победу. Но потеряли много воинов, которые так нужны были Англии, Гарольду.

Если бы Тости знал, что повлечет за собой это побоище, это истребление лучших воинов его родины, то не поверил бы. Не такой он был человек – недалекий. Таким людям живется хорошо во времена мирные, когда нет необходимости принимать важные для страны решения. Когда в доме ли, в государстве жизнь катится по надежной колее. Здесь недалеким людям фортуна часто улыбается. Они становятся прекрасными исполнителями чужих идей, чужих затей, получают заслуженные награды, продвигаются вверх по лестнице власти и, порою, достигают высоких вершин. Европа XI века не предоставила Тости возможности проявить себя в полной мере. Жизнь дразнила его и ему подобных людей недалеких, показывала хитрым пальчиком на вершины, которые они, в силу своей недалекости, покорить в столь сложную эпоху просто не могли, но которые – по той же самой причине их недалекости! – манили к себе, заставляли принимать самые бестолковые решения и исполнять их.

Тости стоял в окружении лучших воинов под стягом «Опустошитель Земель» до последнего вздоха. Воины Гарольда атаковали беспрестанно. Несколько раз король предлагал брату прекратить кровопролитие на самых почетных условиях. Разъяренный Тости отвергал все предложения. Волнами накатывались на «Опустошителя Земель» соотечественники Тости, враги его. Чужой флаг защищал он, но как защищал! Он рубил англичан мечом, колол копьем, он озверел хуже берсерка – остановить его не мог уже никто. Одичалые глаза его покраснели то ли от пыли боя, то ли от крови боя, то ли от боли боя – от обиды. Несколько десятков человек положил он, угробил под чужим стягом. Хорошо он его защищал! Много полегло здесь и норвежцев, и тех, кто был предан Тости. Под стягом вырос холм еще теплых тел. Они быстро холодели, мертвели. Тости продолжал бой. Полотнище конунга Норвегии нервно трепетало на слабом ветру, вечер темнил кровь ран, Гарольд посылал все новых людей в бой, удивляясь, откуда столько сил у воинов, почему не падает брат от ран, от усталости?

Гарольда назвать недалеким не рискнул бы никто. Судьба – узкая колея истории, из которой вырваться невозможно, а если и возможно, то только перепрыгнув из этой глубокой колеи на тропу отшельника, что не удается сделать даже самым великим стратегам, судьба сыграла с этим талантливым человеком злую шутку. Она предоставила ему все возможности раскрыть свои дарования политика и государственного деятеля, бескорыстного патриота и полководца, обаятельного, незлого человека и великого бойца. Но большего она ему дать не захотела. Почему‑то. Он прекрасно воспользовался даром судьбы, одержал убедительную победу над опытнейшим полководцем. Бой еще продолжался, но всем был ясен исход сражения. Гарольд предложил в очередной раз мир. Тости отказался. Англичане бросились в атаку. Тости обессиленный погиб под стягом «Опустошитель Земель».

Норвежцы, потеряв в битве двух военачальников, сражаться уже не могли. Гарольд не стал добивать врага, понимая, что сейчас любой живой английский воин для страны важнее и нужнее, чем сотни и даже тысячи мертвых воинов побежденного противника.

Но и другое он понимал. Англии нужны были союзники в борьбе против дюка Нормандии, против других врагов. Ему, молодому королю богатой державы, в этот сложнейший момент опасно было проявлять жестокость и даже неуважение к побежденным. Он отпустил их с миром. Они это оценили. Побежденные не ушли в той битве врагами Гарольда. Это было очень важно.

 

Бросок на Альбион Вильгельма, сына Роберта Дьявола

 

Вильгельм, еще ничего не зная о вторжении норвежцев на Альбион, вышел из шатра, посмотрел на небо, вздохнул: никаких признаков перемены погоды. К нему подходили воины и военачальники, он отдавал распоряжения и приказы, старался казаться спокойным и уверенным в себе. Ему это удавалось. Люди работали с охотой, хотя особых дел, срочных в лагере не было уже давно. Только сильный ветер упрямо дул с северо‑востока, дыбил штормовую волну, дул до вечера.

И вдруг, когда все уже смирились с тем, что и в этот день ветер не изменится, он затих, словно бы раздумывая о чем‑то, и – надумав! – подул с юга, да так резво, что Вильгельм тут же решил действовать. Он был прекрасным организатором. Целый месяц слонялись люди по лагерю, он искал им работу, целый месяц! Это слишком много для воинов любой армии, чтобы сохранить боевую готовность. Вильгельму это сделать удалось. Он созвал военачальников и повелел им поднимать людей.

– Сегодня мы снимаемся с якоря! – закончил он свою короткую речь, командиры разбежались, и, буквально, через несколько секунд лагерь забурлил.

Жаль, не было здесь Ланфранка. Глядя на слаженную быструю работу, на погрузку судов, он бы похвалил и дюка Нормандии, и себя самого за то, что не ошибся в тот день, когда пришел к Вильгельму на откровенный разговор. Солнце припало к морю, пополоскало в нем свои бока, будто бы привыкая к прохладе вечерней воды, и полезло не спеша вглубь. Нырнуть слета, по‑мальчишески, не решилось: то ли испугалось, то ли засмотрелось, как работают люди в гавани близ монастыря Сен‑Валери.

Со связками мечей, копий, дротиков на плечах, с бочонками вина и снеди, с топорами и бурдюками шли друг за другом воины на корабли, а оттуда возвращались быстрым шагом на склады с провиантом и вооружением. Солнце еще не скрылось за морем, а уже все было готово к отплытию. Никто, правда, не верил, что дюк рискнет в эту ночь тронуться в путь. Ветер мог в любую минуту сменить направление… Вильгельм думал иначе. Только сегодня, не мешкая, нужно выходить в море. Иначе можно опоздать. Куда спешил дюк Нормандии, никто не знал.

Некоторым историкам полюбилась эта фраза: «Сегодня или никогда». Они часто с глубокомысленным пафосом вздыхают, вспоминая великие события и великих «творцов» истории: «Ах, если бы он не одержал победу в такой‑то битве, то мир бы повернул вспять, а если бы он не сделал такой‑то хитроумный шаг, то история пошла бы другим путем». О броске Вильгельма на Альбион многие любители поохать именно так и говорят. Если бы не в эту ночь, то флот Вильгельма мог бы не выйти в море ни осенью 1066, ни зимой. А за это время король Англии восстановил бы силы после кровавого сражения с Харальдом Суровым и встретил бы непрошенных гостей с материка во всеоружии. И не было бы нормандского завоевания Англии. Логика в этих «если бы да кабы» есть. Если бы в ту ночь флот Вильгельма не вышел в море!

Но он вышел! Точно в назначенный историей срок. Непогода, противный ветер и шторм, сделали для нормандцев ничуть не меньше, чем ученый Ланфранк, первым в Европе оценивший сложившуюся на Альбионе историческую ситуацию и понявший, какое огромное дело может совершить Незаконнорожденный дюк Нормандии.

В кромешной тьме флот снялся с якоря и взял курс на Альбион. Впереди шел флагманский корабль дюка Нормандии, на нем горели фонари. Корабль назывался «Мора». Самый яркий фонарь на мачте сделала, согласно легендам, жена Вильгельма Матильда. Семьсот боевых и 1000 транспортных кораблей устремилось вслед за «Мора». Головной корабль «более страстно стремился к победе, чем другие, он быстро оставил позади себя флот». В темноте Вильгельм этого не заметил. Пришло утро. Дюк Нормандии огляделся по сторонам. В огромной чаше моря бежал его корабль. Один‑единственный. Воины и матросы заволновались: «Куда мы плывем, зачем? Где остальные корабли?» Вильгельм приказал выдать воинам двойную порцию пищи и вина, послал на мачту наблюдателя, спросил:

– Что ты видишь?

– Ничего не вижу. Волны кругом! – матрос не смог скрыть волнения.

– Это неплохо, – почему‑то сказал Вильгельм, налегая на пищу – поесть он любил с детства.

– Три‑четыре мачты маячат вслед за нами! – крикнул радостный наблюдатель.

– И это неплохо! – Вильгельм поднялся, распрямился, и тут вдруг матрос с мачты закричал, словно мальчишка:

– Вижу мачты и паруса! Их так же много, как деревьев в лесу!!

Полководец, улыбаясь, осмотрел корабль. На мачте, над головой повеселевшего наблюдателя, развевалась хоругвь Римской церкви, на флаге изображен был крест. Разноцветные паруса украшали три грозных льва – герб Нормандии. На носу, за площадкой для стрелков, возвышалась легкая фигурка мальчика с натянутым луком в руках. Но то был не античный амур. То был мальчик другой.

Операция по форсированию пролива прошла великолепно. Английские корабли, встречи с которыми боялся больше, чем шторма и противного ветра, дюк Нормандии, именно в то утро отошли в гавань за припасами. Еще одно удивительное совпадение, удивительная случайность в длинной цепочке фактов тех бурных дней. Но случайно ли это совпадение?

Флотилия подошла к флагманскому судну, Вильгельм повел армаду в Певенсейскую бухту близ Гастингса. Англичан здесь не оказалось. Опять совпадение! Сколько их будет впереди? Чем объяснить преступное легкомыслие англосаксов, не встретивших врага в море, где они – более опытные мореходы – имели прекрасную возможность потопить нормандское войско вместе с его полководцем? Почему в удобных гаванях они не выставили береговую охрану? Ах, да! Англичане долго ждали врага, устали ждать, потеряли бдительность, решили, что Вильгельм испугался осенних грозных ветров и отложил вторжение до весны! Вот, оказывается, в чем причина такой страшной по своим последствиям расхлябанности альбионцев, пропустивших грозного врага на свою территорию.

Нет. Не в этом причина – в другом. В нормандцах, в той могучей внутренней силе, упрямой, несгибаемой воле, которой обладали каждый воин Вильгельма Нормандского в отдельности и все его войска в целом. Откуда берется эта сила, эта воля в тот или иной момент истории в людях, проживающих в том или ином регионе планеты? Что вынуждает людей, по натуре добрых, звереть душой? Что делает их волю, говоря языком народов прибайкальских степей, «длинной»? Кто повинен в этом? И повинен ли в этом кто‑то? Кто знает это с точностью до любого, отдельно взятого человека, вдруг озверевшего? Никто не знает. Звереет каждый по своей личной причине, и каждый несет за зверства свою личную ответственность. Общих формул здесь быть не может, хотя бы потому что формулы упрощают жизнь, укорачивают стыдливость, страх перед самим собой, перед Божиим судом.

Люди поверили в предложенные жизнью и сформулированные дюком Нормандии формулы, поверили в месть, в необходимость мести, и эта вера сильно «удлинила» их всеобщую волю, волю каждого нормандца в отдельности.

 

Нормандцы начинают богатеть

 

Первыми на берег сошли лучники и арбалетчики, за ними последовали всадники в кольчугах и в шлемах почти конической формы, с длинными копьями в руках, с обоюдоострыми мечами. Затем на землю Альбиона выступили землекопы, плотники, кузнецы.

Вильгельм, не встретив сопротивления, приказал выгрузить на берег заготовки из бревен для трех башен, предназначенных для складов. Воины работали четко, без спешки, будто перед этим они несколько месяцев упорно тренировались в Певенсейской гавани разгружать бревна. Они не тренировались, они были людьми «длинной воли», она творит с человеком чудеса. Дюк Нормандии разослал по округе широким веером наблюдателей и удивлялся: где враг?! Моряки тем временем выволокли на широкие Певенсейские отмели корабли, и, построив войско веером же по направлению к Гастингсу, Вильгельм повел туда армию, организовав по пути мобильные отряды, которые бросились по окрестным селениям и неукрепленным городам грабить.

Грабеж! Какое прекрасное занятие для воинов, для «людей длинной воли»! Какие точные ходы делал дюк Нормандии с первых же минут на острове! Там, на материке, он говорил, что все завоеванное будет принадлежать воинам. Здесь в самом начале нелегкого кровавого пути он дал понять всем, что обещания свои он выполняет.

От Певенсейской бухты до Гастингса не так много миль, чтобы всему войску враз разбогатеть, но главное – начать богатеть! Близ Гастингса сделали привал на обед. Шикарным был обед – награбленный!

Первым делом епископ Эд (брат Вильгельма по материнской линии) освятил награбленную пищу, затем повара приступили к делу. Красивое зрелище! На зеленой поляне у излучины негромкой реки, на мягкой, еще не исхудавшей по осени траве, расположились в добродушном настроении грабители, уже спалившие несколько десятков домов. В глазах и в гордых улыбках нормандцев светилось бликами удачи еще не взобравшееся на самую верхотуру солнце. На вертелах шипели чужие куры, в котлах над кострами булькали смачно куски свежей свинины. В печах томился хлеб, и это сладкое томление расходилось ароматом жизни по поляне. Повара попробовали пищу на вкус, разложили ее на щиты, еще не обагренные кровью альбионцев, и воины с блаженными лицами разошлись по поляне к своим друзьям, к своим хозяевам.

Ну до чего же приятно вкушать у небыстрой чистой реки награбленную пищу, запивать ее вином, нехотя при этом посматривая на отдаленные клубы дыма, упрямыми, быстротающими завитушками взбирающимися в небо! Зачем так упорно тянется дым в небо? Что там, в небе? Ничего. Небо, растворяющее в себе все, что и кто стремится к нему по любым причинам, по любой прихоти.

Вильгельм дал насладиться людям радостью вкушения награбленного, но, заметив, с каким нескрываемым усердием некоторые из воинов прикладываются к чашам с вином, закончил обед. Выпить он любил. Только на пиру, после дела.

Дела на Альбионе еще даже не начинались. Пить было рано.

 

Доктрина Вильгельма

 

Войско вновь построилось веером. Напор и осторожность, жесткость и щедрость. Жестокость к врагу и порою даже нежное добродушие к своим. И, главное, – точный расчет, строгий план хотя бы ближайших действий. Уже здесь, на поляне, обедая, Вильгельм собрал военный совет, наметил строительство укреплений вокруг Гастингса.

Крепости, хорошо укрепленные города, замки являлись одной из главных стратегических новшеств на острове. До Вильгельма здесь доминировала спартанская концепция военного дела. В редких городах имелись хорошие стены, рвы. Многие военачальники англосаксов неоднократно поднимали перед королем этот вопрос, но винить его в этом нельзя: может быть, не так уж настойчиво просили повелителя вожди и полководцы, отвечающие за оборону приграничных областей. Вильгельм знал об этом. Он не понимал Эдуарда. Что за странное спартанское упрямство в стране, где воинский дух явно идет на убыль, а врагов становится все больше?!

Работы по возведению укреплений вокруг Гастингса развернулись полным ходом. Зная от многочисленных разведчиков, что сил у короля Англии после битв с норвежцами не так много, зная так же – не понаслышке, а по личным впечатлениям – добросердечность своего врага, дюк Нормандии, желая вынудить Гарольда дать решающее сражение нормандцам, повелел воинам продолжать грабеж ближних и дальних окрестностей Гастингса, жечь при этом дома, не жалеть «клятвопреступников», убивать всех, кто окажет хоть малейшее сопротивление. Очень хороший приказ получили нормандцы. Они исполняли его с особым рвением, быстро при этом богатея.

 

Гарольд отвергает план Гурта

 

Гарольд узнал о вторжении врага, находясь в Йорке, где он лечил раны, полученные в битве против войска Харальда Сурового. В столицу он вернулся в ночь с 7 на 8 октября, по пути собрав небольшое войско. Положение было очень серьезным. Ополченцы, которых король призвал из западных и северных областей страны, запаздывали. Графы Нортумбрии и Мерсии не спешили (или не могли, не хотели?) с войсками в Лондон на помощь к своему родственнику – мужу их сестры. Наконец, подошел небольшой отряд ополченцев с запада, но сил для успешной борьбы с нормандцами явно не хватало.

На военном совете младший брат короля Гурт предложил противопоставить неприятелю стратегию, известную с давних времен: отступать, сохраняя и накапливая силы. Эта стратегия выручала некогда скифов и греков, римлян и китайцев, но могла ли она помочь Гарольду совладать с сильным противником? Нет, не могла. Король прекрасно это понимал, и дальнейшие трагические для его народа события полностью подтверждают, что Англия была… обречена. Обречена.

Почему?

Почему мечтающий когда‑то о славе вождя бриттов Артура король Англии Гарольд не решился отступать? Потому что отступать можно только по территории либо абсолютно безлюдной (как то делали неоднократно скифы, другие степные народы), либо по территории страны, народ который сплочен единым стремлением разгромить врага, чего бы ему это не стоило, – как сделали когда‑то римляне в борьбе с Ганнибалом. Ни того, ни другого Гарольд не имел. Разобщенность племен и народов, амбиции вождей, многочисленность осевших на острове нормандцев ослабляли боевую мощь страны. Гарольд наотрез отказался от плана Гурта.

– Я не могу видеть, – сказал он, – как горят дома несчастных сограждан. Я обязан дать Вильгельму сражение.

Разговор прекратился, небольшая армия Гарольда вышла из Лондона.

Нормандцев в Англии, даже после выдворения их из страны более десяти лет назад, было очень много. Жили они все эти годы мирно, никому не мешали, занимались хозяйством, ни на минуту при этом не забывая, кто они и откуда. Впрочем, может быть, кто‑то и забыл. Но вот на Альбион ворвался Вильгельм, память быстро сработала, нормандцы стали нормандцами.

Король Гарольд, надеясь нанести неожиданный удар по противнику, форсированным маршем шел по родной земле к Гастингсу. Он спешил. Он уже не надеялся на Эдвина и Моркара. Он был один. И были с ними самые преданные королю и Англии люди. Мудрый Гарольд! Добрый Гарольд. Неужели он не понимал, что скрытно ему не пройти по родной земле к Гастингсу?! Неужели он не знал, как много в его королевстве потенциальных шпионов – нормандцев? В это трудно поверить. Вероятнее всего, король знал это. Но он шел на смертный бой с врагом, и не сомневался в своей правоте. И никто в его войске не сомневался в этом.

В конце концов далеко не каждому бойцу, полководцу выпадает удача вершить воистину великие громкие дела, и не каждого «Артура» помнит и превозносит до сказочных небес история или народная молва. У истории и народной молвы, как и в любом деле, имеется свой лимит на Агамемнонов и У Ванов, Периклов и Александров, Цезарей и Брутов, Тогрулов и Тонъюкуков, Артуров и Атилл… Не в состоянии они порождать в неограниченном количестве даже самых милых сердцу своему любимцев. Такие уж они – история и народная молва.

Гарольд спешил. Быстро шло войско. Еще быстрее носились неуловимые тени разведчиков‑нормандцев. Они докладывали Вильгельму о продвижении войска короля Англии, о положении в стране. Дюк Нормандии имел полное представление о том, что делается на юго‑востоке Альбиона.

 

Сколько дней было у английского короля?

 

На расстоянии одного перехода от Гастингса глубоким вечером воины Гарольда разбили лагерь, второпях поели и уснули сном воинов и младенцев. И те, и другие спят крепко, но чутко. Вдруг отчаянный шум раздастся рядом, они просыпаются, сонно водят головами, силятся понять, кто напугал их, успокаиваются, затихают, убаюкиваемые усталостью или песнями матерей, хотя не всех усталых и малых подбирает после нечаянной побудки сон.

Гарольд проснулся от крика совы, недовольно засопел: нужно было уснуть, поспать. В лагере жизнь затихла. Угомонилась сова. Перестали трещать сухие ветки. Король уснуть не смог. В такие ночи даже крепкие люди спят плохо – если их кто‑то разбудит. Ночь перед решительной схваткой с сильным противником. Нервное напряжение снять трудно. Смирившись с бессонницей, Гарольд вспомнил песню старого барда на коротком привале днем. «Битву при Брунанбурге» пел бард, и люди, притомившись от долгого перехода, слушали его с гордостью.

Битва при Брунанбурге! Она произошла в 937 г.. Уже около 150 лет на Альбион регулярно налетали викинги. После истории с Рагнаром Кожаные Штаны прибрежные районы острова стали постоянно теребить еще даны. Горе несли они жителям острова, пепел и кровь. А пепел и кровь обладают одним объединяющим людей качеством: они не меняют цвета и вкуса от того, кто подносит к твоему очагу факел, чей меч пронзает твоих близких и родных, они одинаково воздействуют на тебя, взывая к мести.

Первым сумели организовать и дать отпор викингам жители Уэссекса. В 878 г. король Англии Альфред Великий заключил с «морским королем» мир, уступив противнику право организовать свои поселения в центральных и восточных областях Англии, которые получили название «Области Датского Права». Но мир продолжался недолго. Враг, не в силах одолеть островитян в одиночку, соединился с племенами скоттов и в 937 г. напал на державу Этельстана, внука Альфреда Великого. Десять лет назад Этельстан одержал блестящую победу на Сигтрюггом в Нортумбрии и стал первым единовластным королем Англии. При Брунанбурге внук Альфреда разгромил союзное войско скоттов и викингов, укрепив свои позиции в стране и за ее пределами. А битва была не из легких! Заканчивая боевую песнь, старый бард повысил голос:

 

Не случалось большей

сечи доселе

на этой суше,

большего в битве

Смертоубийства

клинками сверкающими,

как сказано мудрецами

в старых книгах,

с тех пор, как с востока

англы и саксы

пришли на эту

землю из‑за моря,

сразились с бриттами,

ратоборцы гордые

разбили валлийцев,

герои бесстрашные

этот край присвоили.

 

Воины, услышав песнь о великой победе предков, ободрились, продолжили путь к Гастингсу. Они верили в счастливую звезду Гарольда. А он ехал на коне, беседовал с бардом. Негромкий у них шел разговор. Его заглушали гордые возгласы воинов, вспоминавших стихи победной песни. И это хорошо, что они не слышали, о чем беседуют бард и король. Грустную тему обсуждали они.

После смерти Этельстана дела у англосаксов резко ухудшились. Давление данов было таким сильным, что победить их потомки Генгиста и Горзы не смогли, хотя сопротивлялись упорно. Кроме того, страну продолжали теребить набегами «дети фьордов» – викинги. Особенно частыми стали набеги скандинавов во время правления Этельреда Неразумного (976‑1016). Они наносили стране огромный ущерб. Этельред правил страной долго, но человеком слыл невоинственным, и часто военачальникам и правителям отдельных областей своими силами приходилось решать сложные проблемы обороны.

Гарольд не раз слышал песни бардов о печальном сражении при Мэлдоне. И сейчас, за несколько дней до главной своей битвы, ему почему‑то вновь захотелось услышать ее.

Бард начал «Битву при Мэлдоне» спокойно, будто речь шла о выпечке хлеба в обычный день. Пришел в Фолькестану Анлаф, скандинав, с большим войском на 93 кораблях, стал грабить, убивать, жечь дома. Разорил всю округу, отправился в Сандрик, затем в Ипсвик. Опустошил эту землю, дальше пошел – в Мэлдон.

Элдермен Бюрхнот встретил врага близ Мэлдона. Перед битвой полководец отпустил обозных коней, спустил с руки сокола. Ускакали приученные кони в родные края, и сокол улетел. Началась жестокая битва. Так пел грустную песню бард. Тихо пел. Не заглушая бравые голоса воинов.

Гарольд слушал его внимательно, будто именно в этой, известной с детства песне хотел услышать необходимое сейчас наставление, а, может быть, успокоение, а то и подсказку, столь важную каждому полководцу перед решающей схваткой с врагом.

Перед битвой при Мэлдоне были переговоры. Анлаф потребовал дань за мир. Воины Бюрхнота возмутились, зашумели. Элдермен крикнул:

 

Понимаешь ты, бродяга моря,

о чем расшумелось это войско? –

Вам не дань дадут,

но добрые копья,

дроты отравленные,

их древние острия,

и в доспехах наших

пользы вам не будет.

 

На этом переговоры не закончились. Разбойники тем и отличаются от тех, кого все спокойное человечество называет с уважением добрыми молодцами, что для них главной целью жизни является победа и добыча. Победа любой ценой. Анлаф хитрой речью уговорил Бюрхнота разрешить викингам перейти на восточный берег реки Панты. Уверенные в победе англосаксы с гордостью смотрели, как переправляются враги через холодную реку. Гордость добрых молодцев. Переходи, враг‑разбойник, реку, строй войска в удобном месте, будем честный бой вести, справедливый. Что за дурость такая всевечная?! Викинги забрались в твой дом, устроили погром, а ты им – пожалуйста, на уютное местечко для кровавой битвы! О, человек добрый! О, славное дитя Всемогущего!

Викинги перебрались через реку, начался бой. Викинги дрались спокойнее, в их движениях, резких, энергичных, не было того сковывающего душу и тело напряжения, которое, как правило, влечет за собой сначала неожиданно быструю усталость, затем страх, панику, поражение, смерть.

Поняв, что битву не выиграть, слабые духом покинули Бюрхнота, уже дважды раненого. Он увидел бегущих и печально произнес:

 

Чем в реченьях

чаще они храбрятся,

тем в беде на тех людей

надежды меньше.

 

К нему подскочил викинг и ударом окровавленного меча убил полководца. Казалось, после этого саксы прекратят борьбу, но они не смирились с поражением. Грустный голос барда обрел силу и, не замечая, что его уже внимательно слушают соотечественники, он запел громко:

 

Щиты грохотали,

одолевали морескитальцы,

Сечей разгоряченные;

часто копье вонзалось

в обреченное чрево,

вскочил тогда Вистан,

Турстана потомок,

и стал биться

и в гуще погибельной

троих сразил он,

и пал сын Вильгельма

рядом с викингами.

Встреча суровая,

крепко в сече

держалась дружина,

мужи валялись,

Освальд и Эадвальд

в это время

рать ободряли,

братья оба

звали родичей

вперед на сечу,

в жестокой стычке

стойки не будут,

клинки не дрогнут

в руках сильных,

Бюрхтвольд молвил,

щит поднимая,

тряс он, яростный,

дротом ясеневым,

ратный старый

учил соратников:

«Духом владейте,

доблестью укрепитесь,

сила иссякла –

сердцем мужайтесь,

вот он, вождь наш,

повергнут наземь,

во прахе лежит добрейший,

да будет проклят навечно,

кто из бранной потехи

утечь задумал,

я стар, но из стычки

не стану бегать,

лучше, думаю, лягу

на ложе смерти

рядом с господином,

с вождем любимым!

Других же Годрик

сын Этельгара,

увлекал за собою,

пуская копья,

метал смертоносные

дроты в викингов,

войско вел он,

был во главе он,

разил, покуда

не пал на землю,

врага этот Годрик

не испугался в битве!

 

– Не испугался в битве, – произнес негромко Гарольд и удивился. – Зачем нужна мне эта песня сейчас? Почему я вспомнил именно о ней?

Сова опять прорезала предутреннюю тишь резким звуком. Гарольд вышел из палатки, посмотрел на небо. Еще совсем недавно на нем висела, распустив яркий хвост, огромная комета, пугая людей, но не зверей. Звери не имеют привычки смотреть на небо и думать, чтобы могло означать то или иное явление. Зверям хоть в этом отношении живется чуть легче и спокойнее…

Утро зашевелилось внезапно, прервав путанные мысли Гарольда. Начался новый день. Их у короля оставалось всего два. И он догадывался об этом.

 

Битва при Гастингсе

 

В полдень 13 октября англосаксы подошли к Гастингсу, взобрались на Сенлакский холм и стали его укреплять. Пришло время решающей битвы. Воины работали, не зная усталости, Некоторые из них год назад вместе с Гарольдом побывали в Нормандии и хорошо представляли себе силу и военную подготовку рыцарей, упорство и сноровку воинов Вильгельма. Предстоящее сражение не пугало англосаксов и самого короля, но они понимали, что битва будет тяжелой, и трудились, укрепляя позиции, до позднего вечера.

Хорошее и в то же время опасное место выбрал Гарольд на склоне высокого покатого холма. Сразу за позициями стоял мрачный лес, на флангах глубоко чернели крутые овраги, точно поделенные полдневной тенью на две части. Дно оврага, усеянное острыми камнями разных размеров и форм, пугали зверье и птицу. В центре позиции Гарольд построил фалангу, воины выставили вперед копья и секиры, отгородили себя от вражеских стрел щитами. Король разработал план оборонительного сражения, надеясь измотать противника, а затем стремительной атакой опрокинуть и уничтожить его.

Пришла ночь. Гарольд уснул. И не снилось ему ничего. И не думалось ни о чем. Он спал крепко. Осеннее утро не спешило будить уставших воинов. Король Англии, однако, проснулся раньше всех, вышел из палатки: небо на востоке напряглось, еще совсем темное, с едва заметными проблесками. Гарольд принял верное решение. Сдержать натиск тяжеловооруженной конницы на равнине воины не смогли бы. Да и лучники у Вильгельма славились меткостью, к тому же дальность стрельбы у них была больше, чем у саксов. Позиция, выбранная Гарольдом, уравняла шансы на победу. Теперь все решит воля и воинская сноровка, боевой дух. Король не спеша обходил склон Сенлака и посматривал на восток.

Скоро взойдет солнце! Скоро яростный голос битвы взовьется над холмами.

Решающее сражение. Все историки и политики именно так назовут день 14 октября 1066 года. Люди любят громкие слова, громкие даты. Так легче. Есть белое и черное. Есть хорошее и плохое. Есть доброе и злое. Есть великое и обыденное. Есть исторические битвы – для многих в истории людей ничего более не существует! Так легче. Так спокойнее.

Есть 14 октября 1066 года, день решающего сражения. Солнце уже взошло на востоке над холмом Сенлак, проснулись люди. Гарольд старался скрыть от воинов напряжение, сковавшее его. Он не боялся. Он знал, как все добрые люди, что такое страх, и думал.

А вдруг решающей битвы не будет? Вдруг Вильгельм изберет иной вариант, окружит со всех сторон Сенлак и спокойно продолжит грабить саксонские села и деревни, наращивать армию за счет многочисленных, проживающих на острове нормандцев и прибывающих с материка рыцарей? Сколько времени протянет на Сенлаке войско Гарольда? Три‑четыре дня. Успеют ли подойти на помощь Эдвин и Моркар? Захотят ли оказать помощь королю Англии вожди валлийских племен, скотты, обитавшие на севере острова?

Решающая битва. Будет ли она? Старый бард поздним вечером перед походом в Гастингс спел ему песню «Пророчество Талиесина», барда времен вождя бриттов Артура, и грустно стало королю Англии! До этого он относился к Артуру как к символу единения Альбиона, ради чего сам он, Гарольд, готов был на любые жертвы. Но вот нормандцы вторглись на территорию острова, те самые нормандцы, которые при Эдуарде Исповеднике содеяли здесь так много зла. Почему же, почему не успели послать в Лондон свои ополчения граф Мерсии, граф Нортумбрии, вожди валлийцев? Разве Гарольд кому‑нибудь из них сделал хоть какое‑либо зло?

«Пророчество Талиесина» заканчивалось так:

 

Я прорицаю верно

И столь же непреклонно,

Как дева, что сулила,

Беду народу Трои.

Явится змей великий

На крыльях золоченых;

Протянет свои кольца

Из‑за морей Востока.

Проглотит Ллогр и Альбан

Без жалости и страха,

От Ллихлина морского

До Северна теченья.

И будет племя бриттов

В плену его томиться;

Рабами станут бритты

У саксов жестокосердных.

Оберегая веру

И древние сказанья,

Страну свою утратят,

Лишь кимру сохранивши.

Но минет скоро время

Покорности и рабства,

Когда терпенья чашу

Обиды переполнят.

Тогда вернется к бриттам

Их земли и корона,

А злые чужеземцы

Развеются бесследно.

И ангелов реченья

О судьбах мирозданья

Доподлинно свершатся

В британском королевстве…

 

Гарольд слушал барда с нарастающим волнением. «Пророчество Талиесина» он раньше не слышал. Бард умолк. Король внимательно посмотрел на него и спросил:

– Ты кто?

Бард не понял вопроса.

– Ты – бритт? – еще раз спросил король.

– Я – бард, – гордым и спокойным был ответ.

– Ты бард, – задумчиво повторил король. – А я – сын Годвина, сакс.

– Ты хочешь сделать невозможное, – сказал бард. – Только поэтому тебе одному спел я «Пророчество Талиесина». Ты должен меня за это благодарить, а не спрашивать, кто я и зачем я здесь. Бритты не забыли короля Артура. Они все помнят.

– Они ждут?

– Они верят.

– Разве это возможно? Прошло шесть сотен лет! На Альбионе – новая жизнь. Новый народ. Разве не так? Разве нельзя нам жить одной большой семьей народов?

– Разве ты можешь жить одной семьей с Тости, братом своим, саксом?

Гарольд удивленно посмотрел на барда, спросил:

– И поэтому они не пришли нам на помощь? Они мстят?

– Они надеются. Они не верят и никогда не поверят в семью народов на Альбионе. Они отошли в Камбрию, но остались бриттами. Они не мстят. Они – верят.

– И скотты? И даны? И другие народы?

– Никто не верит в семью народов.

Это прозвучало приговором всему тому, во что по‑юношески свято верил Гарольд, к чему стремилась его благородная душа. Вечер давно уже перешел в ночь. Они сидели в палатке и молчали. Гарольд думал о мире на Альбионе, о гармонии – о счастье. Бард вспоминал разные песни, но петь их не решался. Улеглись они, не сказав друг другу больше ни слова, поздней ночью. А утром бард пел воинам песни, прославлявшие победы саксов, и Гарольд слушал его с уважением. Вот – человек. Все понимает, все чувствует, беду чувствует. Но идет беде навстречу вместе с людьми и делает все, чтобы воины даже не догадались о том, что знает он, что он чувствует. На такое самопожертвование способны лишь самые добрые люди…

Гарольд услышал звуки приближающегося войска врага, еще раз обошел позиции: воины хорошо поели, подготовились к решающей схватке с противником.

Люди любят звонкие слова – решающий бой, решительный полководец. Почему? Да потому что никому не хочется серенькими, неприметненькими, обыкновенненькими, незамеченными погибать. Но почему?

На Телхамский холм взошло войско Вильгельма Нормандского, остановилось. Повидавшие многое рыцари замерли: за болотистой, поросшей кустарником долиной на холме Сенлак они увидели прекрасно оборудованную позицию врага. В лучах осеннего солнца прочной стеной стояли щиты, за ними сверкали копья, чуть дальше, перед лесом, курился дымок догоравших костров, слева‑справа от укрепления темнели овраги. Можно ли взять штурмом холм Сенлак?

Вильгельм еще не ответил себе самому на этот вопрос, но уже принял решение атаковать противника. Он, конечно же, мог некоторое время – день‑другой‑третий – подержать саксов на Сенлаке, прекрасно зная, что за это время подмога Гарольду не придет, но такой способ борьбы ему был не по душе. А рыцарям его, а пешим воинам, а лучникам?

– Настал час всем нам показать силу и храбрость! – крикнул громко дюк Нормандии. – Пути назад у нас нет!

Телхамский холм зашевелился, по склонам в болотистую долину спускались рыцари и лучники. 14 октября 1066 года состоялась эта битва. Кто‑то называет ее решающей в истории Англии. Кто‑то называет ее битвой нервов, битвой воли. Кто‑то битвой песен.

Рыцари спускались по склону и под звон мечей и копий слышали они свою любимую песнь о Роланде. Пел ее огромный Тельефер, бард нормандцев. Она возбуждала, действовала на воинов Вильгельма, как одурманивающее средство на берсерков. И точно так же действовали песни гарольдова барда на англосаксов. Потомки воинов Карла Великого продирались сквозь болото по ежевичным зарослям и хрипели, подпевая своему певцу:

 

Во весь опор несется Карл Великий,

Поверх брони висит брада седая,

Вокруг него французские дружины

Несутся вскачь…

 

Крепко сжимая копья и секиры, стояли на Сенлаке англосаксы и, возбуждая сердца свои, пели вслед за бардом:

 

Ныне пора настала,

Воин, выбрать

Из двух единое:

С этой жизнью простишься,

Эльфхере отпрыск,

Или славу заслужишь

В людях долгую.

 

Чьи песни лучше? Чьи песни сильнее возбуждают, быстрее делают из человека берсерка – полузверя‑получеловека, воина?

Великая битва. В ней участвовало около 30 тысяч нормандцев и приблизительно столько же англосаксов. Силы были равные. Но ничьей в том сражении быть не могло. Это знали все. И барды в том числе. И всем хотелось победы.

Первую атаку воины Гарольда отбили.

Они отбили вторую атаку.

Рыцари устали. Лучники Вильгельма несколько раз выходили на позицию, обстреливали снизу вверх противника. Трудно стрелять снизу вверх – никакие песни не помогают.

 

Верши достойно

Битву свою сегодня –

Господня сила с тобою!

О мече не печалься.

 

Неслась громкая песня сверху под дикий свист стрел и шум дротиков. Усатые воины стояли стойко на Сенлаке. Воины с бритыми затылками карабкались вверх. Совсем недавно некоторые из тех и других сражались в одном войске. Добродушно шутили над усами и затылками: теперь они дико ненавидели друг друга. Еще одну атаку отбили защитники Сен лака, защитники Англии.

Казалось, им осталось совсем немного, чтобы одержать победу. В войске Вильгельма зародилось сомнение. В любую минуту оно могло разрушить войско рыцарей и пехотинцев. С огромным трудом епископу Эду удалось спасти дело. С булавой в руке встретил он бегущих по ежевичной долине воинов, остановил их. В это время под Вильгельмом убило коня. Не успел он пересесть на другого, как услышал страшный ропот:

– Дюка Нормандии убило!

– Взгляните, рыцари! – крикнул Вильгельм уже на втором коне. – Я еще жив! И милостью Божьей мы победим! Вперед, на Сенлак!

Но и эту атаку отбили англосаксы. Сражались они прекрасно. Лучнику‑нормандцу удалось ранить Гарольда в глаз. Король продолжал руководить боем. На его глазах погибли братья Леовфин и Гурт – он продолжал битву. Нормандцы откатились по склону вниз. Победа была близка. Она вскружила голову королю. Он рванулся вперед, повел людей в атаку.

Конница англосаксов растянулась длинной лентой по склону, затем по узкой долине. Как резинка растянулась, натянулась конница Гарольда, и вдруг с флангов перерезали ее две колонны рыцарей, и по авангарду атакующих ударили, подбадриваемые епископом Эдом, рыцари с копьями наперевес.

Контрудар был настолько неожиданным, что Гарольд, сраженный могучим воином наповал, не успел понять, что его провели, как мальчишку: Вильгельм не прощал кому бы то ни было подобных ошибок. Может быть, и хорошо, что король Англии ничего не понял. Он скакал в упоении к своей великой победе, был уверен в ней и… одержал победу, не сделав никому зла.

Но сколько его соотечественников погибло в той битве?

Как считают специалисты по подсчету мертвых тел, с той и с другой стороны погибло на Сенлаке по 15 тысяч воинов. Эту цифру можно было бы и не вспоминать, но она может подсказать многое тем, кто любит задавать себе разные вопросы.

Король Гарольд погиб. Вместе с ним погибла та Англия, которую любил сын Годвина, народы которой он мечтал сделать счастливыми.

 

После битвы

 

Битва еще не закончилась, еще звенела сталь мечей в разрушенном укреплении саксов на склоне Сенлака, а на поле боя появились очень довольные воины с прочными длинными шестами. Ходили они по заваленному трупами склону, снимали с мертвых саксов кольчуги, нанизывали их из рукава в рукав по две кольчуги на шест, срывали с погибших золотые кресты, другие ценности и попарно, взвалив палки на плечи, спускались вниз. Чем‑то они в этот момент напоминали охотников. Или баб с коромыслами или с корзинами стиранного белья. Такой же неспешный ход, усталые движения, чувство выполненного долга в глазах.

Вильгельм отнесся к этому спокойно. Он хорошо знал людей. Люди ему были нужны. Дело он затеял на Альбионе великое, какое не смог сделать до него никто. Дюк Нормандии, в отличие от многих, кто в порыве искренних чувств, назвал и называет битву на Сенлаке при Гастингсе исторической, считал ее лишь началом трудной упорной войны. И поэтому он лишь довольно улыбнулся, увидев спускавшихся со склона воинов.

Пусть собирают кольчуги врага. Пусть. Битва закончилась. Остатки саксов разбежались, поглощаемые быстрой осенней темнотой. И это не страшно. Главное, чтобы рыцари, которые прибыли с ним на Альбион, знали: «Здесь можно поживиться! Здесь можно бедному бакалавру разбогатеть». Это было сейчас очень важно.

Ночь пришла, заполыхали костры. К Вильгельму пожаловали мирные жители, родственники погибших, просили разрешения отыскать на поле боя родных и предать их земле. Дюк был с ними сух: «идите, ищите».

И побрели с факелами люди по склону Сенлака, не дожидаясь утра. Бродили они, росу холодную поливая теплой слезой. Кому‑то из них повезло сразу, кто‑то бродил по полю до утра, кто‑то петлял по склону и весь следующий день до вечера.

Настроение у Вильгельма улучшилось. Мышцы отдохнули от кольчуги и меча, и он даже разрешил найти труп своего заклятого врага, бывшего короля Англии. Конечно же, до этого люди, знавшие Гарольда в лицо, пытались отыскать его в грудах тел, но не смогли. Дюк Нормандии сам видел, как могучий нормандец ударом меча сразил наповал сына Годвина. Почему не нашли его до сих пор? И нужно ли искать?

Нужно! Вильгельм вспомнил легенды о вожде бриттов Артуре, слова ученого Ланфранка о том, что Гарольд может стать «современным Артуром», и… разрешил отыскать тело короля, подумав при этом: «Пусть его похоронят, меньше будет легенд. Не нужны Альбиону легенды. Ему нужен Бог и я».

Три угрюмых человека в длинных черных плащах отправились на Сенлак: двое худых мужчин и одна девушка. Звали ее Эдит. Она любила Гарольда той детской любовью, которая рождается в людских сердцах очень редко. А, может быть, и не так редко. Может быть, гораздо чаще, чем кажется людям, примирившимся с жесткими нравами жизни. Может быть, так любить могут и мечтают многие. Может быть, и любят так многие, да таят это даже от самих себя.

Эдит от себя самой и от Гарольда не таила свою любовь. От людей – таила.

Гарольд распорядился своей и ее судьбой, как человек государственный. Она не обвиняла его. Она бродила по склону Сенлака и даже не плакала. Следом шли два монаха. Они уже не верили в успех. А, может быть, и не хотели, чтобы Эдит нашла Гарольда, вспоминая легенду Артура. У бриттов был Артур. У саксов – будет Гарольд… Эдит бродила по Сенлаку, приседала к очередному трупу, переворачивала его лицом к небу, шла дальше.

Она нашла Гарольда. Она успела!

 

«Нужно наказать клятвопреступников!»

 

Не прошло и получаса после того, как тело бывшего короля увезли с Сенлака, Вильгельм узнал о том, что неподалеку от Дувра, под Рюменей, англосаксы разгромили подошедшее с материка подкрепление для нормандцев. Дюк разозлился, выругался, но быстро успокоился, охладел, построил войско и повел его в Рюменей. Атака Вильгельма была неожиданной, жители города не оказали серьезного сопротивления. Вильгельм отдал город на разграбление.

«Нужно наказать клятвопреступников!» – сказал он год назад, и сейчас воины его честно исполняли этот наказ. Рюменейцы в ужасе метались по городу, прятались от жестокого врага в церквях и на кладбищах, нормандцы врывались туда, забывая, что это – святые места, что здесь нельзя убивать. Можно! Святые места не для клятвопреступников. Нашим знаменем является хоругвь Римского папы, у Вильгельма поверх кольчуги висят святые мощи, над которыми надругался король Англии.

Всех англичан надо жестоко наказать.

Практически, без потерь Вильгельм вернулся в Гастингс и стал ждать мирных парламентеров из Лондона, занимаясь, между делом, организационными вопросами: нормандцы укрепляли стены, принимали подкрепления с материка, считали первые барыши. Приятное это дело. Восемь дней простоял в Гастингсе Вильгельм, парламентеров не дождался.

Некоторые сторонники резвых действий считают, что в эти дни, как и в последующих событиях, Вильгельм был на удивление нерешителен и даже робок. Но так ли это? Потеряв в битве при Гастингсе около пятнадцати тысяч воинов, полководец проявил скорее осмотрительность, чем робость. Да и что он мог потерять! По всем ближним и дальним окрестностям Гастингса шныряли его люди – нормандцы, проживающие здесь по 10‑20 лет, а некоторые, уже и родившиеся на Альбионе. Они доставляли ему полную информацию о состоянии дел в стране. Дюк Нормандии совершенно точно знал, что Англия активно не готовится к борьбе против захватчиков. Весь юг острова после битвы при Гастингсе находился в шоке, в оцепенении. И Вильгельм ждал парламентеров. Восемь дней ждал. Они не явились.

 

Дувр

 

И он повел свою армию вдоль побережья на восток к Темзе. Дошел до Дувра, с восхищением осмотрел Дуврскую крепость, построенную Гарольдом.

Прекрасно сработал здесь бывший король! Он приказал обтесать крутые склоны высокой скалы, сделать их гладкими, как стекло. На вершине были построены мощные стены с остроголовыми башнями. Опытный полководец, Вильгельм отказался штурмовать крепость, понимая, что здесь можно уложить всех рыцарей Европы. Но понимал он и другое: взять крепость нужно было во что бы то ни стало.

Дюк Нормандии сначала отдал город на разграбление, чем вновь обрадовал своих любимцев. В течение нескольких часов они прочесывали Дувр – «прочесали» своими жадными лапами – граблями. В городе не осталось ни одного неразоренного, неразграбленного дома, ни одной необесчещенной женщины. Рыцари быстро входили во вкус военной работы, они уже почувствовали огромную разницу между стычками графов и баронов на материке и этой доходной во всех отношениях войной. Война на Альбионе была настоящей войной. Битвы на материке – тренировкой, часто утомительной и бестолковой. Здесь был толк, было богатство, был нарастающий с каждым днем страх в лицах побежденных – жителей острова.

Защитники крепости Дувр видели с высоты стен и башен, что творили нормандские рыцари в их родном городе, и не знали, как быть: сил у них не хватало, покинуть крепость они не могли, на помощь им никто не приходил. Вильгельм действовал спокойно и расчетливо. Главное – люди. Ему нужны были люди для великого дела. Люди, возмечтавшие быстро и надежно разбогатеть, прославиться, приобрести доходные владения, должности. Бог дал право мечтать всем и каждому. Но само по себе мечтание может быть бездейственным и апатичным. Чтобы оно раззадорило человека, заставило его драться за свою мечту, нужны такие люди, как Вильгельм Незаконнорожденный. Именно таким деятелям чаще всего удавались подобные дела, требующие слишком много крови, огня, пепла.

Вильгельм нашел в крепости Дувр предателя. Кем он был: нормандцем, отрастившим усы и переставшим брить затылок, или саксом, бриттом или даном, история умалчивает, ей эти детали не интересны. Дюк Нормандии взял крепость. Людей погубил, стены оставил, город укрепил, рыцарей наградил.

 

От Дувра до Лондона

 

И отправился по Большому Римскому пути, по Вейтлинга‑стрит, в Лондон. Эта старинная дорога разделяла Кентскую область на земли данов и саксов. У тех и других было достаточно сил, чтобы, соединившись, организовать отпор врагу. Не сделали этого даны и саксы. Кентское войско пропустило Вильгельма к Лондону.

Архиепископ Стиганд, тщетно пытавшийся уговорить жителей области встать на защиту Англии, в душевной скорби покинул Кент и ушел с поникшей головой в столицу. Ему было стыдно.

Еще хуже дела обстояли в Лондоне. Народный совет вот уже несколько дней собирался на заседания, пытался выбрать главнокомандующего. На этот важный пост претендовали два брата: Эдвин и Моркар, граф Нортумбрии и граф Мерсии. Народный совет не решался поставить ни того, ни другого во главе войска, опасаясь… Да что же опасаться Эдвина или Моркара, когда по Вейтлинга‑стрит идут к Лондону головорезы с одной только мыслью: побольше убить и побольше награбить?! Вильгельм Незаконнорожденный ведет в бой бесстрашных, обделенных судьбой при рождении людей; ужасный в своей разрушительной силе. Зачем блудить словами, зачем ругаться в такой час, лондонцы?! Биться надо с врагом.

Народный совет выбрал главнокомандующим, а заодно и королем Англии (!), малодушного, глупого, малолетнего юношу, Эдгара, племянника Эдуарда Исповедника. Будто бы не знали «мудрые», собравшись на совет, что этот молодой человек не только взбалмошен и избалован, но еще и безграмотен, неопытен, бездарен в вопросах войны и мира. Зачем они сделали это – зачем выбрали Эдгара королем, на что рассчитывали, на что надеялись?

Эдвин и Моркар обиделись и покинули Лондон. Вильгельму это стало известно. Через Сюррейскую, Суссекскую и Гантскую области шли, окружая Лондон, колонны рыцарей, быстро при этом богатея: чем ближе подходили они к городу, тем больше богатых селений встречали на пути. Брать столицу штурмом дюк Нормандии не решился, он перерезал дороги, окружил плотным кольцом столицу Англии и стал искать в стане врага нужного человека – предателя. Дипломатической хваткой он обладал отменной. Вскоре ему удалось подкупить старого воина Анстара, который имел в Лондоне огромный авторитет. Осада продолжалась еще совсем недолго. Но нехватка продуктов уже ощущалась в городе. Поэтому предложение старого Анстара выйти на переговоры с противником было встречено с одобрением. К Вильгельму послали надежного человека. Вильгельм его… подкупил. Тот пришел на народный совет и вдруг смело и громко стал восхвалять дюка Нормандии! Голодный народный совет, несмотря на упорное сопротивление приближенных нового короля, принял решение впустить Вильгельма в Лондон.

 

Коронация

 

Архиепископы Стиганд и Альред, епископ Ворчестерский Вульстан, представители знати явились в лагерь рыцарей с этим сообщением. Мечта Вильгельма исполнилась: ему предложили стать королем Англии. Он не отказался – к чему все эти глупые церемонии: мы просим – я боюсь. Да ты не бойся, да мне страшно. Да мы поможем… Глупости изнеженных времен. Я окружил Лондон, выхода у вас иного нет. Предлагаете – я согласен.

В Рождество Христово в Вестминстерском аббатстве состоялась коронация Вильгельма Незаконнорожденного, ставшего законным королем Англии. Архиепископ Кентерберийский Стиганд отказался короновать иноземца. Это сделал архиепископ Йоркский Альред.

В церкви собралось много нормандцев и значительно меньше англосаксов. Предусмотрительный Вильгельм повелел рыцарям во избежание неожиданностей занять в полном вооружении близлежащие улицы. Епископ Кутанский Жофруа спросил с амвона у англосаксов, хотят ли они, чтобы дюк Нормандии Вильгельм сын Роберта занял престол Англии.

– Да! – был нестройный ответ.

Жофруа повторил свой вопрос, обращаясь к нормандцам.

– Да!!! Хотим!!! – гаркнули они с такой силой, что их вооруженные соотечественники, стоявшие на соседних улицах, вздрогнули, подумали, что в церкви случилось что‑то страшное, бросились в храм, по пути поджигая дома мирных жителей. Огонь взвился в темное небо. Десятки огненных извивающихся столбов, похожих на остроконечные купола храмов, заполыхали над городом. Слишком много огненных храмов. Саксы увидели бегущих к церкви воинов в кольчугах и разбежались кто куда: самые смелые и честные тушили пожары. Трусоватые люди бежали от греха подальше.

В церкви остался Вильгельм Нормандский, архиепископ, несколько нормандцев и саксов‑монахов, трепетавших от страха. Да и сам Вильгельм чувствовал себя неспокойно. Голос его дрожал, когда он давал клятву обращаться со всеми народами Альбиона так же хорошо, как и с нормандцами. Но клятву он такую дал. Во всеуслышание. Как и Гарольд когда‑то. Нарушать ее он – рыцарь! – король! – не мог. Коронация закончилась. Пожары еще тушили.

В тот же день король Англии повелел бросить в тюрьму заложников, обложил всех граждан огромной данью. То были его первые и, пожалуй, самые мягкие указы. Свою клятву он, естественно, нарушил, но клятвопреступником… не стал. Вечером Вильгельм со своими рыцарями вышел из города, разбил лагерь, и стал ждать, когда строители возведут для него замок в черте города. Очень предусмотрительным он был человеком, как и положено людям коварным, особенно, королям.

 

Как создать семью

 

Дальнейшие события на Альбионе убедительно доказали всем, кто в той кутерьме жестоких дел, суровой работы еще не способен был думать, что на самом‑то деле на острове не было (и могло ли быть?!) ни единого народа, ни даже семьи народов…

Не прошло и несколько дней после коронации Вильгельма, как к нему явились с клятвой верности Эдвин и Моркар. Это порадовало нового короля. Он догадывался, на что надеются и на что рассчитывают графы Нортумбрии и Мерсии, изъявив ему покорность. Мы против тебя не воевали и не воюем, и ты не мешай нам править в наших областях по нашим законам и обычаям. Помогать тебе будем во всем. Не поняли Эдвин и Моркар, что вторжение нормандцев на Альбион в корне отличается от всех налетов всех врагов во все времена. Не знал этого и архиепископ Йоркский Альред, короновавший победителя. И никто не знал. Кроме Ланфранка и Вильгельма, который после долгих разговоров с учителем, кажется, уяснил себе, в чем видит монах разницу между покорением какого‑либо народа и завоеванием страны.

Никто не знал и не догадывался о том, что произойдет на Альбионе в ближайшие годы, может быть, потому, что подобные деяния удавались за всю историю человечества лишь единицам, а уж на Альбионе со времен кельтов и до 1066 года такого еще не было. Вильгельм Незаконнорожденный взял на себя историческую ответственность…

Ничего этого не знали люди. И, может быть, именно это обстоятельство в значительной степени облегчило дюку Нормандии его тяжкую дорогу к великой цели.

Еще новый замок короля не был построен, а по юго‑восточным областям острова уже ездили отряды нормандцев. Они хозяевами прибывали в города и селения, составляли со всей тщательностью списки имущества участников битвы при Гастингсе, погибших в бою, а так же тех, кто по разным причинам не успел на битву. Каким образом добывали они сведения, особенно последние? Поначалу люди не скрывали от них ничего, но вскоре одумались. И в дело вступили нормандцы, проживавшие в городах и селениях Альбиона, а так же предатели. От страха за жизнь свою и детей своих, да и за деньги они выдавали соотечественников. Это было.

Вильгельм издал указ, согласно которому дети погибших в битве навсегда лишились отцовского наследства. Участникам сражения была высочайшей милостью дарована жизнь. А не успевшие на склон Сенлака получили надежду верноподданническим поведением и трудом на благо короля и короны добыть право передать наследство детям, хотя сами они лишились своих владений.

Все доходы, добытые в результате этих мероприятий, Вильгельм щедрой рукой раздал нормандцам в качестве оплаты за ратный труд. Он, действительно, был очень щедрым. Часть богатств он отправил папе Римскому Александру. Не поскупился король Англии и по отношению к церквам Нормандии, Бретани, Франции, служившим молебны за успех вторжения его войска на Альбион. Он послал церквам кресты, сосуды, золотую парчу. Всех наградил новый король, всех. Нормандцы принимали от него богатые дары с чувством выполненного долга. Людская молва вмиг облетела материк. Щедрость Вильгельма покоряла, одурманивала. Это было очень важно. Дела на Альбионе только начинались.

Единственным человеком, отказавшимся от добычи, был рыцарь Гильберт. Он так сказал: «Я отправился за своим сеньором по обязанности, и краденое добро мне не нужно». Бывали и честные люди в истории человечества. Вильгельм расстался с Гильбертом по‑доброму, хотя такие люди были опасны для дела, на которое замахнулись они с Ланфранком. Гильберт сын Ричарда выполнив воинский долг, вернулся в Нормандию, принял имение отца и прожил в заботах о хлебе насущном долгую жизнь, ни на секунду не сомневаясь и не раскаиваясь в том, что не позволил себе разбогатеть и возвыситься на крови людской.

Всю зиму 1066‑1067 годов Вильгельм провел в дороге. Он объезжал свои владения, руководил строительством крепостей, разоружал жителей. Никто еще не догадывался, в какую беду попала страна, хотя бесчинства нормандцев могли бы насторожить всех уже тогда, в первую зиму.

В тот год умер аббат Леофрик. Монахи выбрали аббатом приора Бранда и послали его к пленному своему королю Эдгару на утверждение. Так полагалось в старой доброй Англии! Монахам было невдомек, что той Англии уже нет, что Эдгар – никогда не станет королем. Наивные взрослые люди.

Вильгельм узнал об этом и пришел в бешенство. Оказывается, есть еще люди, недоверявшие произошедшему, сомневающиеся в его победе. Сам он приказов не давал, но кровно обиженные нормандцы (а они с каждым месяцем усиливались за счет прибывающих с материка рыцарей) стали еще разнузданнее, кровожаднее.

 

Победители

 

Епископ Байекский получил в дар от короля разрушенный Дувр и раздал оставшиеся неповрежденными дома славным воинам‑нормандцам. Город Норвич Вильгельм взял себе в частную собственность, наложил на жителей дань: 70 ливров и 20 су податей, по 100 су – королеве на мелкие расходы и по 20 ливров – местному военачальнику‑нормандцу в год. До этого жители платили ежегодно в казну всего 30 ливров.

На коронации новый король поклялся относиться ко всем народам Альбиона одинаково хорошо, проявил этим самым желание создать на острове дружную семью народов. К этому стремился и проигравший битву при Сенлаке Гарольд сын Годвина. Благородная цель. Цель великая. Гарольд стремился к ней, используя прежде всего мирные средства. Человеком он был мирным и свято верил в то, что все остальные люди точно такие же, и стоит только выйти на мирные переговоры, как они быстро поймут, что худой мир лучше всякой ссоры, пожмут друг другу руки. Вильгельм напрочь был лишен этой иллюзии. Он предложил свой путь достижения единства в стране, создания крепкого государства. Одержав победу под Гастингсом, он смело пошел по своему пути. Он добился цели, создал крепкое государство…

 

Клятва Бернарда и Жильбера де-Монфише

 

На востоке Лондона близ Темзы нормандцы построили для короля Вильгельма крепость, назвали ее Башней Палатинской. Дюк Нормандии еще у себя на родине присвоил себе старинный римский титул, даже в этом стараясь быть ближе к Римской церкви, к папам Римским, которые, надо заметить, ни разу даже намеком, не упомянули в каких‑либо разговорах о его происхождении, о его рождении. Римская церковь понимала Вильгельма Нормандского. Вильгельм понимал Римскую церковь.

Две мощные крепости были сооружены у западных стен Лондона. Король назначил начальниками крепостей нормандцев Бернарда и Жильбера де‑Монфише, опытных военачальников, рыцарей. Знамя Нормандии с изображением трех львов развевалось над Башней Палатинской, над западными башнями висели хоругви Бернарда и Жильбера де‑Монфише. Они были настоящими рыцарями, знали, что такое война, воинская дисциплина, безукоснительное подчинение начальнику. Это у них, как говорят в подобных случаях, было в крови.

Получив в награду за воинские заслуги два важнейших объекта в столице Англии, Бернард и Монфише первым делом в присутствии своих воинов и собравшейся на церемонию знати дали суровую клятву королю Вильгельму. Вложив руки в крепкую ладонь короля начальники крепостей признали себя навечно подчиненными людьми Вильгельма, верными его слугами, обязались выполнять все без исключения его повеления и приказы… То была клятва добровольно признавших себя рабами людей. То было слово настоящих рыцарей. Они сделали это сами, без «подсказки» короля Англии. И он был тронут порывом их рыцарских душ.

Над западными крепостями Лондона взвились хоругви Бернарда и Монфише, поклявшихся быть рабами Вильгельма. Великое они сделали дело. В этот же день все подчиненные начальников западных крепостей дали им точно такие же клятвы верности. Еще через некоторое время все нормандцы поклялись своим начальникам быть… рабами. Это конечно же, сказано громко, с большой долей преувеличения. Рабами рыцари не были. Они были рыцарями, поклявшимися исполнять любое повеление военачальников всех рангов и любимого своего короля Вильгельма. В военном деле, в чужой стране, еще полностью не завоеванной, подобная клятва была необходима. Но не достаточна для достижения крупнейших в истории острова целей.

Рабское подчинение не способно долгое время удерживать людей в едином коллективе. Здесь нужно что‑то еще.

 

Что может делать награбленное богатство?

 

Вильгельм повелел всем участникам первого броска на Альбион поделиться друг с другом награбленным добром. Опасный шаг предпринял он! Многих великих людей подобная акция сгубила. Человеку несвойственно делиться награбленным. Зачем в таком случае грабить, ради чего рисковать? Вильгельм знал, ради чего на данном этапе завоевания нужно сделать этот опасный шаг. И, более того, он верил, что люди его поймут. И люди поняли щедрого Вильгельма, который не жалел для своих рыцарей ни денег, ни золота, ни имений. Они поделились награбленным, и никто об этом не пожалел.

Можно себе представить, какой могучий, мудрый, коварный враг ворвался на Альбион, раздираемый внутренними распрями! Можно представить, какая мощная волна слухов пронеслась над Западом Европы, какое воздействие оказала она на тех, кто еще сомневался: идти или не идти воевать в Англию!

Идти? Нет! Бежать, сломя голову, в порты, садиться на корабли и плыть на Альбион, не думая ни о чем. Там король Вильгельм думает обо всем, обо всех. Там вчерашний слуга военного человека, какой‑нибудь конюший или копьеносец, становится дворянином, богачом! Быстрее в Англию, быстрее.

До сих пор ученые спорят о том, сколько воинов участвовало в том первом броске и, в частности, в битве на склонах Сенлака. Одни утверждают, что у Вильгельма было 7000 человек, другие доводят эту цифру до 60000 воинов. Не в этом суть.

Ни 7000, ни 60000, ни 100000, ни 150000 человек не хватило бы Вильгельму для завоевания Англии. В таком деле цифры – вторичны. В чужую страну идут воевать люди, чтобы разбогатеть. Если же полководцам удается найти могучую идею, то армия людей, желающих разбогатеть, воюя еще и за идею, становится несокрушимой. «Голая идея» сама по себе не способна вершить великие дела и часто является лишь одним из первоначальных стимулов, о котором, как о добром мифе, люди вскоре забывают, но о богатстве они не забывают никогда.

Первый этап завоевания Англии был успешно завершен к лету 1067 года: вся юго‑восточная часть острова покорилась нормандцам, они построили здесь много добротных крепостей, ограбили практически все местное население. Пора настала готовиться к походу на северные и западные области полуострова. Вильгельм начал с главного.

Он решил перевезти награбленное в Нормандию. Оставив вместо себя брата Эда и Гильома сына Осберта он отплыл на кораблях из Певенси на материк. Слух о возвращении Вильгельма быстро распространился по Нормандии. Короля встречало чуть ли не все население от Руана до побережья, а так же представители французского двора во главе с родственником Филиппа Раулем.

Бывший король Англии Эдгар, архиепископ Стиганд, братья Эдвин и Моркар, другие знатные люди теперь уже бывшей Англии прибыли на материк в качестве заложников. Богато украшенные корабли вошли в гавань. Восторг встречающих был неописуем. Вильгельм дал торжественный прием, наградил всех, кто в той или иной степени оказал ему поддержку, затем показал собравшимся «золото Англии». И все ахнули!

Полторы тысячи лет, начиная с вторжения кельтских племен, на Альбион забредали на разных кораблях и судах разные любители пограбить чужое добро, но грабеж все же не являлся главной целью непрошенных гостей. Все они в конечном счете оседали на земле Альбиона, обживались здесь, рожали детей – уже «альбионцев», воевали с местными племенами, сами вскоре становились «местными»…

Всех принимала богатая земля. Всех притягивала сюда возможность жить, рожать детей, копить богатства семьи, рода, племени, области, острова в целом. Ни один захватчик (даже Кнут Датский – Могучий) до Вильгельма не помышлял о том, что сделал здесь сын Роберта Дьявола. Он пришел на чужую землю, сказал: «Все здесь мое, все наше – нормандское», – и стал без зазрения совести присваивать себе все, что было сделано «альбионцами» за 1500 лет.

«Это малая часть того богатства, которое есть на острове», – говорил он со спокойствием сытого льва всем, кто с широко раскрытыми глазами ходил по залу, где расставлены были «экспонаты прошлого Альбиона», и люди зачарованно качали своими знатными головами: ну, очень богатая страна, Альбион!

Цель, которую поставил перед собой король Англии, выставив напоказ золото Альбиона, была достигнута. Об этом убедительно говорили жадные глаза всех, кому выпала честь побывать на осмотре невиданного доселе во Франции богатства. Через пару дней о «золоте Альбиона» узнали все – от бедного крестьянина до Анны, правительницы Франции, от малого ребенка до почтенного старца. Второй этап завоевания можно было начинать.

 

Восстания на Альбионе

 

Пока Вильгельм находился в Нормандии, на острове вспыхнуло первое восстание жителей Кента, недовольных жесткой политикой иноземцев.

Начали они с жалоб на беззакония нормандцев. Епископ Эд и Гильом отправили их обратно в Кент, а рыцари, чувствуя полную безнаказанность, решили отомстить, как обычно, всем сразу. Месть рыцарей была жестокой и унизительной: чужеземцы врывались в дома и вытворяли там такое, что свойственно только рабам, вырвавшимся на свободу, мстившим за свое рабство.

Жители Кента обратились за помощью к графу Булонскому Евстафию, дальнему родственнику Эдуарда Исповедника. Человек стремительных решений, он переплыл с отрядом пролив, напал на Дувр, штурмом попытался овладеть укрепленным уже нормандцами городом, потерпел неудачу. Ему бы осадить крепость, подождать, когда прибудут поднявшиеся на борьбу местные жители, но не таков был граф Булонский! Он еще раз попытался взять Дувр, построил штурмовые колонны, услышал – то ли ветер гудел неспокойно, то ли шпион нашептал ему ложную весть – гул подходившего к Дувру рыцарского войска, раздумал воевать, помчался на лихом коне к берегу, к кораблю. Конь у него был хороший. У булонцев были только ноги. Воины в панике побежали прямым путем к морю. Нормандцы, увидев это, вышли из крепости, бросились вдогонку. Плохо зная местность, булонцы прибежали к крутому обрывистому берегу. Вода была совсем близка. Мелкая волна призывно сверкала в лучах солнца. За спинами булонцев слышался шум приближающегося отряда рыцарей. Ошибок те не прощали. Булонцы прыгали с обрыва, ломали руки‑ноги, гибли.

Граф Евстафий стоял на корабле и тяжело вздыхал, вспоминая неудачный поход. Вскоре он прибыл на материк и помчался к Вильгельму просить у него прощения за опрометчивый шаг. Король Англии был великодушен на сей раз. Граф Евстафий в свою очередь стал верным его помощником.

Чуть позже организовал сопротивление нормандцам на западе молодой сын Альфрика Эдрик. Его поддержали вожди валлийских племен, до этого упорно воевавших против саксов, старых их врагов. Некоторое время они выжидали, надеясь, что нормандцы ослабят саксов, но вскоре поняли, с какими целями ворвались на остров рыцари Вильгельма. Здесь, на западе Альбиона, захватчики не успели в столь краткие сроки построить крепости; сил у нового короля не хватало на крупномасштабные военные операции. Союзные отряды саксов и валлийцев наносили врагу ощутимый урон, поднимая на борьбу людей во всех оккупированных районах, даже в Лондоне.

Узнав об этом, Вильгельм срочно отправился на Альбион. Его не остановила декабрьская непогода, он переправился через пролив, прибыл в столицу и сразу же понял, что дела нормандцев резко ухудшились.

Человек вспыльчивый и резкий, он вдруг предстал для многих англичан в новом обличье. В Рождество Христово король собрал всю английскую знать, каждого при этом обнял, расцеловал, выслушал жалобы, обещал помочь. На следующий день в Лондоне было обнародовано на английском языке воззвание Вильгельма, в котором он даровал жителям Лондона ряд привилегий, объявил действующими законы короля Эдуарда.

«Я хочу, чтобы никто из моих людей не обижал вас», – такими словами заканчивалось обращение Вильгельма к жителям Лондона.

 

Чему радовалась Матильда Фландрская?

И люди поверили ему! Страсти в столице поутихли. Вильгельм с отборным войском пошел на юго‑запад в Эксетер. Жителям этого города он предложил сдаться и принести ему клятву верности. «Мы можем заплатить только дань, которую платили и раньше королям Англии, оставаясь при этом свободными», – ответили жители города, ставшего оплотом сопротивления союзных войск саксов и валлийцев.

Вильгельм приступил к осаде. 18 дней простоял он у города, потерял много людей, сумел найти подход к знатным людям и с их помощью взял Эксетер. Обычное дело для опытного полководца. Да и то, что в его войске сражался очень большой отряд саксов, тоже дело обычное. Быстро разбогатеть мечтали не только нормандцы.

Больше всех была рада взятию Эксетера жена Вильгельма Матильда Фландрская. Когда‑то богатый сакс Бритрик, владелец Эксетера, путешествовал по Фландрии. Граф Балдуин предложил ему жениться на Матильде. Бритрик на свою беду отказался! Теперь Вильгельм подарил город Эксетер жене, и та бросила Бритрика в темницу. Долго томился он в заключении. Но не жалел о том, что отказался стать мужем дочери Балдуина. Не нравились ему властные женщины с детства, хотя теперь, доживая свой век в темнице, он пришел к выводу, что и в таких женщинах есть своя прелесть. И даже какое‑то очарование.

 

Сильвестик

 

Сетуешь, что не во что одеться?

Поделюсь с тобой своим я платьем!

Государь наш собирает рати,

Приготовил я копье и пику.

Хочешь, будем мы с тобой как братья!

Сетуешь, что не во что одеться?

Что на мне могу тебе отдать я!

Государь наш собирает рати,

Пику приготовил я и дротик.

Рядом будем мы с тобою драться!

Сетуешь, что не во что одеться?

Поделюсь с тобой кафтаном новым!

Государь наш собирает рати,

Меч, доспехи – все уже готово,

Вместе нам идти на бой суровый![7]

 

– Нас благословил Херлуин! – сказал матери Сильвестик, и она обмерла от страха: сам Херлуин, тот самый Херлуин, который отпустил ее когда‑то из плена, которого она в тайне ото всех тихонько уважала, боясь даже самой себе сознаться в большем, сам Херлуин благословил ее единственного сына, теперь Сильвестика не остановишь, он пойдет в поход на Альбион вместе со своим другом.

Кто из них рвался на войну, увлекая другого, она не знала, и не слышала она никогда песен других стран и народов, тем более песен Древнего Китая. Да и никто в небольшом селении между приходом Пульдрегатом и приходом Пуларе ничего не знал о дальних странах и тех песнях, которые пели там люди. Может быть, в этом незнании кроются все беды Земли и ее обитателей.

Мать наблюдала, уже бессловесно, молча, за сборами молодых дворян, помогала им, чем могла, и слушала бравую песню сына Сильвестика, которая была очень похожа на ту песню, что пели молодые воины Древнего Китая 2000‑2500 лет назад до броска Вильгельма на Альбион. Ах, Сильвестик, не послушал ты матушку родную, воинская слава затуманила твою юную головушку. Почему молодые все делают по‑своему! Почему не живется им по советам родителей?

 

Знающий некто учил, как достичь совершенства,

Некто глупец его речь умудрился забыть.

Мы, вспоминая теперь о деяниях древних,

Не в состоянье концов от начал отличить.

Ищет народ чудеса на извилистых тропах,

Мудрых правителей путь предо мною лежит![8]

 

Армия Вильгельма ушла в поход. В битве на холме Сенлак при Гастингсе Сильвестику повезло. Он остался жив и быстро богател, хотя еще и не очень разбогател. Его друг погиб на Сенлаке, но к тому времени Сильвестик приобрел много друзей из тех, кто поддержал дюка Нормандии. Матушку он любил, посылал ей с оказией весточки о себе, только редки были такие случаи и не все послания – часто словесные – доходили до местечка между приходом Пульдрегатом и приходом Пуларе.

Мать Сильвестика часто не могла уснуть, думала ночи напролет о сыне. Прошло уже несколько месяцев, полгода, а он все не возвращался. Однажды теплой летней ночью она услышала громкую песню сына. Пели ее дочери Керлаза, соседа. Голоса у девушек были звонкие. Но сам Керлаз был не очень богат…

Мать приподнялась с постели, вздохнула:

– Господи Боже! Сильвестик, где ты теперь?

Никогда раньше песен она не сочиняла, не до этого ей было, сына она ставила на ноги, поставила! Такого красавца во всей Бретани не сыскать. Многие, куда побогаче дочерей Керлаза, мечтали выйти за него замуж. Поставила мать сына на ноги, а он воевать ушел. Странно‑то как. Жалко‑то как и сына родного, и себя. Никогда она не сочиняла песен, а тут слова сами полились негромким ручейком под грустную мелодию материнской мечты:

 

Может быть, ты отсюда за триста лье,

Может быть, ты брошен в великое море,

В добычу рыбам.

Если бы ты остался в родном доме,

Ты был бы теперь женихом,

Право женихом.

Ты был бы мужем красивейшей здесь девки,

Манаики из Пульдрегата.

И ты, и твоя красавица Манна

были бы здесь.

Ваши детки шумели бы

На весь дом.

У моих дверей маленькая белая голубка,

Она сидит на гнездышке

В расселине скалы – на холме,

Я привяжу ей к шейке

Письмо на моей свадебной ленте,

И мое дитятко

Воротится домой.

Поднимись, моя маленькая голубка,

Поднимись на своих крылышках,

Полетишь ли ты далеко за великое море,

Посмотреть, жив ли еще сын мой?

 

Что еще может сочинить мать в ожидании сына, ушедшего на войну? Больше ничего. Ни японка, ни китаянка, ни тюркютка, ни монголка, ни арабка, ни гречанка, ни итальянка, ни норвежка, ни исландка… Никакая другая мать на этой земле. Так у них, матерей, заведено, так устроены их души.

Не рассчитывала она ни на кого, даже на Бога не рассчитывала, просить не смела, чтобы Он помог песнь ее короткую доставить сыну. Никто не слышал песни ее, лишь дочери Керлаза, проходившие мимо. Они умолкли, заслушались, застыдились громких своих голосов. Тоже ведь – женщины, хоть и незамужние, хоть и молодые да звонкие.

Пошла в то утро мать на пристань, передала свою ленточку воину, отправлявшемуся на Альбион. Тот обещал ей помочь. Женщина она была известная в округе, муж ее, смельчак, погиб в бою против нормандцев еще пятнадцать лет назад. Теперь сын ее с нормандцами воевал на Альбионе.

 

Воин в походе на запад взошел на вершину горы,

Тщетно глядит он на восток – дома не видно родного.

А у заставы кусты юной покрылись листвой,

В рост устремилась трава около рва крепостного.

Знает, в столице пруды вешнею влагой полны,

Слез не скрывая своих, с мольбой обращаюсь к послу:

Через теснины‑хребты это письмо отвези.

 

Очень похожи матери мира друг на друга. Очень похожие песни поют и пели и будут петь люди Земли своим матерям. В них так много общего, родного. Что нужно сделать тому или иному человеку, чтобы убедить подданных пойти войной на кого‑либо? Нужно убедить людей в том, что этот кто‑то – враг. Но почему он – враг? Потому что он не такой, как ты. А разве это отличие (в чем‑то, очень малом, несущественном) дает любому из людей право убивать? Разве Бог дал человеку такое право? Разве не Бог творил и творит и будет творить во веки веков грустные песни матерей, очень похожие во всех точках земного шара? Разве сыновья не отвечают матерям тем же?

Почему же удается убедить человека в том, что точно такой же человек – не точно такой человек, но враг, вражина проклятый? В чем тут дело?

Сильвестик – так звала его мать, Сильвестром звали его рыцари – отправил на родину письмо. Он так сказал матери:

– Вернусь домой через три года и один день.

И прислал он матери богатые подарки, и она на некоторое время успокоилась, поверила, что так надо, что на Альбионе живут «не точно такие же люди», а значит их можно грабить, насиловать и убивать. Но прошло время, и мать опять затосковала, и вновь сын прислал ей богатые дары, которые, естественно, видели не только бедные соседи Керлазы, но и люди побогаче.

И так прошло три года.

И собрался Сильвестик домой. Очень богатый. Очень знатный. Теперь он мог купить в окрестностях прихода Пульдрегата и прихода Пуларе большое имение, построить замок. И мать знала об этом, и ей было хорошо. Корабль с рыцарями, разбогатевшими на чужой земле, на чужой крови людской, почти уже пересек пролив, уже крутые берега Бретани были видны, пока еще неясные. Как вдруг разразился небывалой силы шторм. Он бросил корабль Сильвестика на острые скалы с такой силой, что почти все пассажиры и матросы погибли.

Шторм бушевал еще день, будто там, в глубине моря, кто‑то очень злой правил тризну по погибшим. Буйную тризну, страшную.

Мать узнала о несчастье на третий день после крушения. Сына своего она отыскала под обломками корабля, похоронила, крест на могиле поставила, крепкий, дубовый, хотела сходить в монастырь Ле Бек к Херлуину, но раздумала, не решаясь тревожить человека, с которого началось у нее в жизни все хорошее и нехорошее. На могилы сына и мужа ходила часто, но потом – все реже. Умерла она в один год с основателем монастыря Бек, хотя и не знала об этом.

Херлуин в последние годы жизни, казалось, смирился со всем, со всеми. Ланфранк, хоть и стал архиепископом Кентерберийским, не забывал о Ле Беке, о Херлуине, да и Вильгельм часто посылал в этот монастырь дары с Альбиона. Только не нужны они были Херлуину. Он мечтал в последние годы лишь об одном. Он умереть хотел позже Вильгельма. Он зла ему не желал. Он лишь хотел умереть после дюка Нормандии, ставшего королем Англии. Ему это не удалось. Он умер раньше, в 1078 г..

 

Кто пренебрег Харальдом Суровым

 

Слухи о победах Вильгельма сына Роберта Дьявола, ставшего королем Англии, доходили до Эллисив. Она относилась к ним равнодушно. Ее не интересовали дела королей, князей, императоров, она жила в доме, построенном еще при Харальде на скалистом берегу моря, иной раз выходила по вечерам под навес, где когда‑то англичанин Тости уговаривал ее мужа пойти войной на Англию, на короля Гарольда. Море слушало ее думы, порою что‑то шептало недовольное, со злобой било волной о скалы, а то и ревело штормово, но никогда Эллисив не замечала в голосах моря осуждения ее мужа, короля Норвегии Харальда сына Сигурда Свиньи. Быть может, дочь конунга русов так себя настраивала: слышать только хорошее о муже. А, может быть, море и люди жалели скромную, тихую женщину. Кто знает? Но ей было приятно, что о бывшем конунге Норвегии, Харальде Суровом, плохо не говорят.

Однажды – три года минуло после гибели Харальда – в дом на прибрежной скале прибыл путник из Альбиона, сказал, что ему нужна Эллисив по важному делу. По какому, не сказал, хотя все в Норвегии знали, что у Эллисив самым главным делом жизни является память о погибшем муже.

– У госпожи нет важных дел, – слуги пытались отказать бедному путнику.

– Есть. Я знаю, – упрямо заявил тот и спокойным голосом добавил: – Я не уйду отсюда.

Из покоев вышла во двор Эллисив. Путник узнал ее, смело сказал:

– Я был на корабле Харальда. Меня ранили. Я потерял много крови и чудом остался жив. Я должен передать тебе вису Харальда.

– «Висы радости», все до единой, он прислал мне по пути из Византии в Гардарики.

– Он сочинил еще одну вису.

– До чего же упрям! – не сдержался слуга, слушавший их разговор. – Тебе ясно сказано…

– Сказано мне, но зачем говоришь ты?

– Тебе нужны деньги? – спросила Эллисив.

– Много вас тут шляется, – буркнул слуга.

– Я не шляюсь.

– Проходи, проходи в дом! – Эллисив заметно устала от словесной перепалки двух мужчин, путник охотно последовал за ней.

Она указала ему скамью в большой затемненной комнате, он отказался сесть, извлек из котомки свиток, передал ей. Первые несколько строк Эллисив читала без воодушевления, но вдруг лицо уже пожилой женщины, судьбой приученной ждать, напряглось.

– Но почему?! – шепнула она, продолжив чтение висы.

 

Корабль мой объехал Сицилию;

Оружие наше блистало;

Черный корабль, нагруженный воинами,

Рассекал морские волны,

Послушный воле наших надежд.

Жаждая битв, я думал,

Что ничего не может противиться моим желаниям

Но русская дева

Пренебрегла мной.

 

Эллисив несколько раз прочла неслышным шепотом последние две строки, удивленно посмотрела на путника, спросила:

– Где взял ты эту вису? Здесь – рука Харальда.

– Он пел ее перед тем, как мы высадились на берег. Я удивился, потому что он записал вису на свитке. Мне удалось сохранить его.

Эллисив не дослушала его, углубилась в чтение:

 

Я бился с жителями Трёнделага,

Их было больше нас,

Мы выдержали жестокую битву.

Я – еще совсем молодой –

Оставил на поле битвы труп конунга,

Закаленного годами.

Но русская дева

Пренебрегла мной.

 

Вдова оторвала глаза от свитка, посмотрела удивленно на странного гостя. Тот робко заговорил, не зная, как вести себя:

– Я потерял много крови. Сначала с поля боя убрали раненых. Пришла ночь. Холод разбудил меня. Я пополз к своим. Наткнулся на какие‑то вещи. Чьи они, не могу сказать.

– Скажи, почему он так написал? – спросила и испугалась своего вопроса Эллисив.

– Как? – путник, было видно, хотел поговорить.

– Так, – отрезала, впрочем негрубо, хозяйка и неожиданно добавила: – Я устала! Мне нужно отдохнуть. Утром мы закончим нашу беседу. Не уходи.

– Я не уйду, – путник понял ее.

Набросив на плечи большую темную шаль, она вышла под навес с жировой лампой в правой руке и со свитком – в левой.

 

Однажды нас было шестнадцать на корабле;

Буря раздула паруса.

Корабль захлебывался под тяжестью волн,

И мы одни столкнули их в море.

Жаждая битвы, я думал,

Что ничто не может противиться моим желаниям,

Но русская дева

Пренебрегла мной.

 

– Что ты такое выдумал, Харальд?! – воскликнула, обращаясь к морю, Эллисив. – Ты лучше меня знаешь, как я страдала без тебя те долгие годы, когда ты, по уговору с отцом, добывал себе богатство и славу на Юге. Почему ты сочинил такую вису?

 

Я изучил восемь упражнений,

Битвы для меня нипочем,

Ни один конь не выбьет меня из седла,

Ловко я умею плавать,

Отлично стою на коньках,

В метании дротиков, в управлении веслом

Я не знаю равных,

Но русская дева

Пренебрегла мной.

 

К ней подошла старая служанка, сказала:

– Пора отдыхать.

– Погоди, – ответила Эллисив, передала ей лампу. – Держи. Я буду читать.

Ей очень хотелось понять, почему так грустна эта виса, почему в своем последнем походе Харальд сочинил ее.

 

Нет ни одной вдовы,

Ни одной девушки,

Которая не знала бы,

Что во всех странах юга

Первые лучи солнца

Всегда заставали меня

На поле битвы;

Храбро рубился я мечом,

Есть свидетели моих подвигов,

Но русская дева

Пренебрегла мной.

 

Эти висы без сомнения принадлежали Харальду Суровому. Юношеский задор, гордость непобедимого поединщика, смельчака, – все было в висе его, Харальдово. Никто из известных Эллисив сочинителей не обладал столь искренней радостью и бахвальством: в этом был весь Харальд, посылавший ей «Висы радости». Но сейчас она услышала новое в его висах. Что же это? Всего две повторяющиеся строки? Но какой в них смысл? Какой? Харальд знал, как любит и любила его дочь конунга русов? В чем тут дело? Почему помудревший Харальд написал эту вису?

 

Я рожден в горах, там звучат

Тетивы луков и шумят стрелы,

Корабли мои – ужасы народов,

Их кили трещат на скрытых вершинах

Подводных скал,

Вдали от человеческого жилья.

Я избороздил широкими

Линиями все моря…

 

Да, ты такой привычный, горделивый, хвастунишка – ты такой, каким видела тебя всю жизнь Эллисив, каким ждала всю свою жизнь! Почему, почему ты сочинил у берегов Альбиона эту вису? Почему закончил ее отчаянным рефреном;

 

Но русская дева

Пренебрегла мной?!

 

– Пора отдыхать, госпожа, – напомнила служанка и добавила, догадываясь о том, что читает Эллисив, что встревожило ее: – С судьбою не спорят.

– Верно! – воскликнула вдова Харальда Сурового, поднимаясь со скамьи. – Он это понял. Он всю жизнь гонялся наперегонки с ветром судьбы, спорил с судьбой. А она… но разве она бежала от него, разве она пренебрегла им?

– Кто? – служанка со вздохом зевнула. – Кем пренебрегла?

– Путника накормили? – спросила Эллисив уже в доме.

– Да, – недовольным был голос служанки.

– Я с ним буду завтра говорить. Предупреди его.

Зачем нужен был Эллисив этот разговор, она толком и сама не знала. Но уснула вдова Харальда Сурового быстро и спала крепко. Проснулась в добром здравии. Вспомнила вчерашние думы, вздохнула:

– Все они бегают наперегонки со своей судьбой, но как часто она пренебрегает ими.

Это она подумала о мужчинах, подобных мужу ее, Харальду Суровому.

– Где путник? Почему он не сидит за нашим столом? – спросила она слугу.

– Его нет, – ответил тот спокойно. – Он исчез. Как появился, так и исчез. Мы искали его.

– Он – путник, – вздохнула служанка. – Куда хочет, туда и идет. Разве можно его найти? Земля большая.

– Молчите. Не до вас, – перебила слуг Эллисив, но больше она этого путника никогда не видела.

 

План Вильгельма

 

Вильгельм находился в Нормандии, когда узнал о восстании саксов в окрестностях Дувра. Не успел он принять какое‑либо решение, как к нему пожаловал с повинной граф Булонский Евстафий, который согласился возглавить восстание, неумело руководил войсками при штурме крепости, чудом остался жив, покинул своих людей и саксов и явился в Руан. Король Англии Вильгельм I Победитель пожурил Евстафия, но крепко наказывать его не стал, простил: покорных людей он любил всегда, неплохие это люди в руках победителей.

В том же 1067 г. в Герфордской области организовал сопротивление нормандцам Эдрик. Саксы и бритты Корнваллиса заключили впервые в истории своих взаимоотношений союз. Вильгельм уже был в Англии. Без особого труда взял он город Эксетер, оплот Эдрика, разогнал восставших.

Год закончился. Англосаксы не сложили оружия. Покидая родные края, они уходили на север от Лондона. В Нортумбрию и Мерсию прибыли, бежав от Вильгельма, Эдвин и Моркар, включились в освободительную борьбу. Они контролировали большую территорию от Оксфорда до Твила, заключили с вождями валлийских племен оборонительный союз. Столицу сопротивления, «Большой стан Независимых», они устроили в городе Йорке. Здесь, однажды вечером, бойцы дали клятву не спать под кровлей до тех пор, пока на Альбионе не останется ни одного норманна.

Узнав об этом, иноземцы назвали этих людей дикими.

На север перебрался законный король Англии Эдгар. Почему же бежали от Вильгельма люди? Кто был повинен в том, что содеяли нормандцы на Альбионе в ближайшие три года? Сторонники дюка Нормандии могут обвинить во всем англосаксов, вспомнив и «обещание» Эдуарда Исповедника, и нарушение клятвы Гарольдом, и законную коронацию архиепископом Йорка Альредом победителя Гастингской битве… Логика таких ответов ясна, она – корыстна, и, если принять эту корысть, эту логику, тогда можно, вслед за нормандцами, обвинить в мятежных действиях, в разбое, в бандитизме всех, кто с оружием в руках встал на защиту своей родины, тогда можно и оправдать все злодеяния нормандцев на Альбионе.

Король Шотландии Малькольм (его еще называли Кенмором) принял Эдгара, юного, безвольного красавца, его сестер, родственников и многочисленных друзей, как законного и настоящего короля, даже женился на его сестре Маргарите, что, естественно, повысило шансы саксов в борьбе против нормандцев… и не об этом ли мечтал коварный Вильгельм, просчитав, как хороший игрок, сложнейшую партию на несколько ходов, на три‑четыре года вперед, и не потому ли он содержал Моркара, Эдвина, Эдгара и других знатных пленников в прекрасных условиях, предоставив им возможность свободно передвигаться по городу, доверяя им полностью?!

Обладая великолепным политическим чутьем, Вильгельм, изучив с помощью Ланфранка историю острова за последние полторы тысячи лет, прекрасно чувствовал, что Альбион можно и нужно завоевать. Именно завоевать остров, а не покорить англов, данов, норвежцев, скоттов, пиктов, ирландцев, как то делали все полководцы, вожди, короли до 1066 года. Для того, чтобы выполнить эту сверхзадачу, вновь коронованному королю короны было мало. Нужна была война. Война на разорение, на порабощение, на уничтожение не только самых сильных и стойких вождей племен и народов, не только духа этих же племен и народов, но и самих этих народов. Ни о каком покорении двух‑трех племен не могло быть и речи. Только завоевание всего острова.

Жадные глаза тех, кто видел привезенные в Нормандию сокровища Альбиона, толпы желающих – и простолюдинов, и представителей знати – готовых пойти за Вильгельмом, говорили о том, что у него появилась прекрасная возможность именно завоевать Альбион, сделать в исторически кратчайшие сроки то, что не удалось еще никому.

Человек, который опутал Гарольда сына Годвина своей словесной вязью, вынудил его дать страшную клятву… такой человек ничего и никогда не делал на авось. Авось не убегут! Нет! Он должен был знать, он знал, что плененные и покорившиеся вожди обязательно убегут и попытаются организовать борьбу. Именно это ему было нужно. Именно это и случилось.

Вильгельм не стал ждать, пока враг перейдет к активным действиям, сам пошел в наступление, осадил Оксфорд. Жители сопротивлялись упорно. Несколько дней нормандцы безуспешно штурмовали город. Оксфордцы отражали атаки, кричали со стен обидные слова иноземцам и самому Вильгельму. Тот горячился, посылал людей в бой. Защитники сражались стойко, и вдруг одна из стен не выдержала напряжения битвы и рухнула! Вильгельм злорадно улыбнулся. Его воины сработали прекрасно. Под беспрестанный шум сражения они сделали подкоп под мощную стену, та рухнула, образовав огромный проем, в который ринулись люди с бритыми затылками.

Из 720 домов в Оксфорде было разрушено около 400. Убитых победители не считали. Считали только богатство. Отшельники монастыря Святого Фридесвинды защищались до последнего. Их всех выгнали. Монастырь ограбили, опозорили.

Не останавливаясь в Оксфорде, нормандцы взяли город Варвик, Лейчестер, который истребили почти полностью, Дерби, где разрушили (видно, от усталости) «всего» треть домов, Ноттингем. Здесь Вильгельм повелел построить мощную крепость, доверил ее Гильому Певерелю вместе с 55 имениями, разбросанными по ближайшим окрестностям. Гильом построил на вершине скалы замок. Снизу казалось, будто огромная хищная птица зависла в воздухе, высматривая свои жертвы: кто еще хочет сопротивляться?

Жители Альбиона сопротивлялись, невольно помогая Вильгельму в его коварном и жестоком деле. А разве могли даже самые мудрые из них, понимая, что сопротивляться смертельно опасно, не защищать свои города, дома, семьи, родину? Нет. Они обязаны были драться. Умирать и драться. Потому что народ с полуторатысячелетней историей обязан умирать в бою, если так порешила судьба. Иначе это – не народ. И даже не семья народов.

Альбионцы дрались с нормандцами за каждый город, за каждый дом.

Враг ворвался в Линкольн, разрушил 166 домов. На их месте иноземцы поставили крепость. В этом городе обитало много датчан. Вильгельм опасался могучей Дании, взял заложников. Но многим из них удалось сбежать на «историческую родину».

На подходе к Йорку, в месте слияния двух рек, в жестокой битве король Англии разгромил союзное войско скоттов и англосаксов, погнал побежденных, ворвался на их плечах в город – пощады не было никому. Лишь горстке альбионцев удалось уйти в Шотландию.

В Йорке моментально была возведена цитадель, где разместилось 500 рыцарей и несколько тысяч пеших воинов. Архиепископ Альред чувствовал себя вне опасности. Он предусмотрительно проявил лояльность к Вильгельму, собственноручно короновал его и мог надеяться на доброе отношение к себе. Он послал в свои владения обоз за хлебом. Нормандцы захватили его. Оскорбленный архиепископ пришел к Вильгельму и сказал во гневе: «Я венчал тебя королем, сейчас за злодеяния твои я проклинаю тебя и твой род!» Рыцари, услышав это, обнажили мечи, но король с наглой улыбкой остановил их: «Не стоит убивать того, кто уже мертв». Эти слова сокрушили могучего старца. Он понял, какую грубейшую ошибку – одну‑единственную! – допустил, согласившись короновать на английский престол дюка Нормандии, вернулся домой и стал ждать смерти. Это очень тяжко: «мертвому человеку» ждать смерти. Это худшее из зол. Особенно для старцев. Архиепископ Йоркский долго ждал своего часа, молча ждал, бездумно: мертвым думать не дано. Лишь изредка его могучий дух оживал, успокаивал себя: «Я хотел как лучше!».

Это был уважаемый всеми на Альбионе архиепископ.

Однако сопротивление нормандцам не угасло, и даже дерзкий в своих замыслах Вильгельм, осознавая взрывоопасность положения на острове, вынужден был в 1068 г. отправить жену Матильду в Нормандию.

В начале следующего года из Ирландии на Альбион отплыла дружина Эдмунда сына Гарольда на 60 боевых кораблях. Патриоты вошли в устье реки Авон, осадили Бристоль, взять город не смогли: нормандцы убедительно доказали свое превосходство в военном деле. Рыцари Вильгельма прекрасно разбирались в фортификационном искусстве, взять построенные ими крепости было чрезвычайно трудно, особенно «альбионцам», относившимся к возведению крепостных сооружений и цитаделей в своих городах с прохладцей.

Потерпев неудачу в Бристоле, Эдмунд поплыл вдоль побережья Альбиона в Соммерсетскую область, высадился там, уверенный, что его поддержат в борьбе соотечественники.

Узнав о новом мятеже (а король Англии иначе не называл попытки коренных жителей выдворить пришельцев с острова), Вильгельм отправил на юго‑запад острова войско под руководством опытного военачальника. В авангарде «карателей» шел крупный отряд англосаксов во главе с Эднотом. В жестоком бою погибло много людей Эдмунда и Эднота. Нормандцы лишь поставили точку в сражении, сокрушив обессиленного противника мощным ударом рыцарской конницы. Сын Гарольда отступил в Девонскую область, надеясь на помощь соотечественников, но очень уж напугала обитателей Альбиона жестокость, с которой расправлялся с непокорными враг.

Преследуя остатки войска побежденного противника, рыцари ворвались в Девонскую область, вынудили Эдмунда покинуть остров (сын Гарольда вновь отбыл в Ирландию) и набросились с жадностью акул на местных жителей. Они убивали здесь всех без разбора, по самому малейшему подозрению в «мятеже». Никогда еще на Альбионе люди не испытывали такого сковывающего душу и волю страха. Даже хвостатая комета, которая совсем недавно пугала их, теперь была забыта – остались только рыцари, эта жадная стая изголодавшихся по крови акул. Но это были не акулы. Это были люди, облаченные в кольчуги, с мечами и копьями в руках, не знавшие ни жалости, ни страха, ни душевных мук. Они губили людей по первому навету, по неосторожному взгляду, по неосторожно брошенному слову. Они потеряли вкус жизни, у них остался лишь вкус смерти. Они полюбили смерть, все мертвое: глаза, застывшие в ужасе, вид мертвой крови, вид холодеющих тел, в немыслимых для жизни ломаных позах, цвет кожи, не спеша покрывающейся налетом серого… Рыцари привыкли ко вкусу смерти, народ привыкнуть к этому вкусу не мог.

Нормандцы без труда расправились с «дикими людьми», сопротивление на юго‑западе Альбиона прекратилось.

В это время дела англосаксов в Йорке резко ухудшились. Они пытались штурмом взять крепость – не смогли, окружили ее, надеясь длительной осадой победить рыцарей, но Вильгельм был начеку. Он бросился из Лондона в Йорк, разгромил войско осаждавших, не оставил на поле боя в живых ни одного англосакса, заложил еще одну цитадель в городе, вернулся в Лондон.

Много «альбионцев» погибло под Йорком, но борьбу они не прекратили. Только странно вели они войну против грозного врага! Дождались, когда нормандцы построят вторую цитадель, собрали войско, штурмовали Йорк. Конечно же, была очередная обидная осечка.

Вильгельм решил нанести удар по Дургаму, крепости северных мятежников, приказал Роберту Комину взять город, расширить владения нормандцев на север. Рыцари неожиданным броском вышли к Дургаму, захватили его без борьбы. Это их не устроило: что за победа без крови? Они ехали на конях тихими улочками, убивали случайных прохожих, мертвая кровь радовала их.

Расположились нормандцы хозяевами в городе, вечер подоспел. Солнце помаялось недолго над холмами, скрылось за ними, оставило вместо себя сотни огней‑костров. Роберту Комину доложили, что в окрестностях Дургама сконцентрировалось большое войско англосаксов и нортумбрийцев, полководец вышел из дома епископа, осмотрелся. На окрестных высотах горели яркие свечи, город оказался в кольце костров. Комин знал, что вслед за его отрядом к Дургаму подходит огромная армия, посланная королем Англии для осуществления крупномасштабного наступления на севере, и был уверен, что противники не рискнут драться. Все же он не дал рыцарям расслабиться, организовал оборону, расставил людей на ключевых позициях. Он сделал это очень вовремя. Под утро в бой пошли англосаксы. Им известны были в городе все «ключевые» и «неключевые» точки. Они ворвались в Дургам с первыми лучами солнца, погнали рыцарей по сонным улочкам. Нормандцы в тяжелых кольчугах и лучшие в Европе лучники с самыми «дальнострельными» луками явно уступали противнику в «городском сражении». Это – «городской бой». Здесь свои законы, свои тактические сложности.

Альбионцы, впрочем, не думали «об особенностях боевых действий в условиях средневекового английского города», некогда им было думать о теории. Они рыцарей гнали по улицам Дургама – до чего приятно бить врага, какая это замечательная работа: убивать рыцарей!

Бой проходил при полном преимуществе штурмующих Дургам. Рыцари отступили к дому епископа, заняли оборону, надеясь и моля Бога, что враг не рискнет осквернить жилище епископа. Англосаксам в то утро некогда было думать. В руках у них горели факелы, освещавшие путь к победе, они полетели огненными птицами в дом епископа.

Рыцари сгорели все до одного. Побоялись они выйти из охваченного огнем, заполненного дымом здания. Побоялись не смерти, а злобы победителей. Почему даже такие сильные люди боятся отвечать за свои поступки? Убивать, насиловать, грабить беззащитных, безоружных они могут. А вот выйти на расправу к тем, чьих родных они еще день назад губили, развлекаясь, не осмелились. Лучше в дыму задохнуться, лучше заживо сгореть, чем выйти на белый свет, на чистый воздух и посмотреть в глаза людям.

Победа «альбионцев» в Дургаме магически подействовала на нормандцев. Несколько чудом уцелевших рыцарей вырвались из города, прискакали, загнав коней, в лагерь подходившей к Дургаму армии. Здесь все уже знали о случившемся. Слух о поражении отряда Роберта Комина пронесся по Альбиону с быстротой штормового ветра, а рассказ «счастливчиков», прорвавшихся к своим, так напутал рыцарей, что мало кто из них спал в ту ночь. Рассказ действительно был страшный!

– Англосаксов было так много, как деревьев в лесу! – говорил, тараща глаза, один из рыцарей, и ему верили.

– Их было больше, чем звезд на небе! – вторил другой, и ему верили.

– Так много не бывает муравьев в муравейнике! – вздыхал третий рыцарь, и ему верили.

Утром огромное войско нормандцев должно было выступить в поход, но военачальники не рискнули отдать приказ строиться в походные колонны: армия была деморализована.

Жители Нортумбрии, а среди них было много данов, воспользовались заминкой в стане врага и отправили послов к королю Свейну. Вильгельм I, в свою очередь, тоже наводил дипломатические мосты с Данией, посылал туда доверенных людей. Король Свейн, три года назад отказался помочь Тости, хотя и выделил ему несколько кораблей. Теперь ситуация изменилась, теперь стало ясно, какую цель преследует на Альбионе Вильгельм Нормандский.

Это не понравилось ни одному монарху. Королю Дании – в первую очередь. В Нортумбрии, в других областях Альбиона данов было немало, и Свейн еще не забыл о Кнуте Датском, еще мечтал об Англии. Помогать нормандцам завоевывать остров он не мог и не хотел.

Осенью 1069 года 240 датских кораблей во главе с братом короля Осборном подошли к Дувру, штурмовали крепость. Нормандцы отбросили противника без особых усилий, еще раз доказали, что Вильгельм I подготовился к сложной войне за Альбион очень хорошо.

Не справившись с Дувром, даны попытались взять Сэндвич – потерпели неудачу; атаковали Норвич – тоже безуспешно, доплыли до залива Гумбера, высадились здесь. Жители прибрежных районов встретили датчан хорошо, собрали ополчение, укрепив там самым армию Осборна. Тот повел союзное войско к Йорку, осадил город. Осада продолжалась семь дней. Нормандцы четко отслеживали действия противника, продуктов у них хватало; казалось, они могли чувствовать себя спокойно. Но рыцари волновались! В чужом городе держать осаду сложно. Нормандцы видели, как смелеют люди на улицах, и страх закрадывался в их души. А страх на выдумки горазд. Кто‑то из рыцарей, осматривая глубокий ров перед крепостными стенами, подумал, что йоркцы могут засыпать его обломками своих домов, и доложил об этом своему начальнику.

– Да, они это сделают, – ответил опытный вояка и отдал глупейший приказ. – Нужно сжечь их дома.

Дисциплинированные рыцари исполнили повеление перепутанного военачальника, дома несчастных жителей загорелись в один миг. Началась паника. Люди метались по улицам, тушили пожар, резвый ветер трепал красные простыни огня, рвал дымовые мешки, разбрасывал охапками пламя по крышам домов, шумел, выл, пугал и без того перепуганных нормандцев. Опасаясь, как бы огонь не спалил весь город, они покидали крепостные стены, пытались локализовать пожар.

Осборн дал приказ штурмовать Йорк, воины бросились на стены, ворвались в город, перебили много рыцарей, взяли в плен начальников обеих крепостей.

Настроение у победителей было великолепное. Они отпустили начальников крепостей, их жен, детей, провозгласили Эдгара королем Англии, сломали – сравняли с землей – неприступные крепости.

Почему они это сделали? Потому, что не хотели жить и воевать по‑нормандски? Может быть, и поэтому. Но ведь Вильгельм I не раз доказывал им, что затраты на строительство окупаются очень быстро, что неприступные цитадели являются опорными точками всей системы обороны страны! «Альбионцы» слушать об этом не хотели. Разрушив крепости, они сплясали на развалинах дикую пляску радости…

Вильгельм I узнал о неудаче своих воинов и поклялся не выпускать из рук копье до тех пор, пока не перебьет всех йоркцев. Он был очень зол. Нортумбрийцев было много. Они продолжали борьбу, не смирились с нормандцами. Уничтожить их всех до единого: возможно ли это? Несколько минут Вильгельм I носился с копьем в руках по залу построенной специально для него крепости в Лондоне, клялся, грозился погубить жителей Нортумбрии, всех жителей острова, но прошли эти страшные минуты, король успокоился, отдышался, отдохнул от утомительной работы, сел, призвал к себе людей, дал им задание.

Они отправились на переговоры со Свейном, обещали ему от лица короля большие выгоды, если он уйдет из Нортумбрии. И датский король поверил ему, предал нортумбрийцев. В то же самое время Вильгельм вел переговоры с англо‑саксонской знатью, обещая выполнять все требования жителей острова. Разговаривал он с англосаксами так ласково и нежно, что многие из них не нашли никаких контрдоводов. «Ласковое слово и кошке приятно», и англосаксам. Король Англии знал на опыте волшебную силу ласки.

 

Волки

 

Весною 1070 года флот Вильгельма I отплыл в Йорк, а флот Осборна покинул Альбион, взял курс на Данию. Лишившись поддержки, нортумбрийцы стойко защищали свою столицу. Только теперь они поняли, как помогли бы им две разрушенные крепости. Но было поздно. Нормандцы ценою огромных потерь взяли Йорк, прошлись с огнем и мечом по всей Нортумбрии. Жители бежали от озверевшего врага в труднодоступные горные районы, болотистые земли восточного побережья. Прокормить себя и своих детей там можно было лишь одним «ремеслом» – пиратством и разбоем.

Вильгельм двинулся дальше. Путь ему преградила горная цепь. Ее считали непроходимой для конницы. Тяжеловооруженные рыцари преодолели ее, взяли Честер, Стаффорд, Солсбери. Ни горные массивы, ни заболоченные равнины, ни быстрые реки не могли остановить нормандцев. И люди не могли их остановить.

В окрестностях Солсбери Вильгельм увидел древнее сооружение из огромных каменных глыб. На покатом холме кто‑то, зачем‑то, когда‑то установил эти глыбы в форме концентрических кругов. Войско проходило мимо в трех милях от холма. Рыцари с волнением поглядывали на древнее сооружение. Они одержали много побед, взяли большую добычу. И, хотя усталость за несколько месяцев постоянных переходов и боев накопилась, настроение у всех было хорошее. Вот только эти глыбы! Кто, зачем, когда их установил на большом холме? Трудно было людям железного века понять тех, кто соорудил Стоунхендж. Вильгельм приказал ускорить шаг. В тот день отряд прошел два обычных дневных перехода. У реки разбили лагерь, поели. Легли спать. Шатер Вильгельма стоял посреди лагеря на возвышенности. Отсюда хорошо просматривалось залитое низким солнцем пространство. Король осмотрел лагерь, подошел к шатру, повернулся к солнцу, увидел далеко на западе, прямо под солнцем, каменные плиты Стоунхенджа, почувствовал, как взволновалось его сердце.

Многие специалисты теории военного искусства не считают его гениальным полководцем, сказавшим веское слово в военном деле, вспоминают его лишь в связи с битвой при Гастингсе, где, впрочем, он ничего гениального с точки зрения стратегии или тактики боя не совершил. Он лишь выиграл битву. Это так.

Вильгельм I ворвался на Альбион с новой (для Европы XI века) военной доктриной, с ясными (пусть и кровожадными) планами, с людьми железной воли и дисциплины. Достаточно вспомнить, что вместе с рыцарями и лучниками, «обозниками» и слугами (их‑то было очень мало) на кораблях, приплывших на Альбион, находились люди вполне мирных профессий, чтобы понять, каким продуманным был план дюка Нормандии. Да, он в отличие от Цезаря, не написал самолично о своих делах и планах; да, документально наличие проработанного в деталях плана Вильгельм и не мог не иметь. У него было другое: интуитивно прочувствованная, осмысленная стратегия завоевания Альбиона. Именно под эту стратегию он и собирал нужных ему людей от умельца‑плотника до известного рыцаря. Во всяком случае, первые четыре года, проведенные им на Альбионе, полностью подтверждают эту версию и дают возможность обоснованно говорить о Вильгельме I, как об одном из величайших завоевателей всех времен и эпох. В таких делах важны не только победы на полях сражений. Ганнибал, помнится, побеждал всю жизнь, но любая из побед лишь удаляла его от заветной, завещанной ему отцом цели, и вся жизнь этого неутомимого борца с Римом напоминала этакое броуновское метание по Средиземному морю, метание, в котором даже самому кропотливому систематизатору трудно будет отыскать и обосновать логически оправданные линии, цепочки. Биография Вильгельма I в этом отношении в корне отличается от биографий таких неудачников, каким был в истории человечества Ганнибал, своими победами оставивший яркий след в военном деле. О Каннах с восхищением говорят все любители побеждать; битву на холме Сен‑лак они вспоминают со скептической улыбкой, даже не пытаясь оценивать Вильгельма во всем объеме содеянного им. Ганнибал был чем‑то похож на известного Сизифа. Вильгельма I можно сравнить при некоторых ограничениях и с трудолюбивым Гераклом, и с хитроумным Одиссеем, и с упрямым женолюбом Менелаем, и с упорным Агамемноном, и с отчаянно храбрым Атиллой… В чем‑то он был схож с каждым из этих, да и других героев человечества. Отличался он лишь тем, что ему удалось осуществить задуманное.

И сейчас, поглядывая на солнце, уходившее за горизонт, на каменные плиты Стоунхенджа у кромки, резко отделяющей землю и небо, он мог гордиться собою. И он гордился. Но огромные глыбы на холме волновали его. Что за люди‑великаны соорудили Стоунхендж, где они теперь? Вильгельму удалось победить всех врагов на острове, он умертвил даже способный возродиться среди народов Альбиона миф об Артуре или о «новом Артуре». Он не только сокрушил несколько армий, но подавил, почти уничтожил волю противника к победе, к сопротивлению. Осталось совсем немного: добить разрозненные группы и отряды разных племен и начать строить новую жизнь на землях бриттов, скоттов, пиктов, саксов, англов, данов, норвежцев. Вильгельм был готов к этому. Но… почему же взволнованно билось его сердце? Почему с тоской смотрел он на Стоунхендж, очертания которого быстро растворялись в надвигавшихся сумерках? Кого боялся победитель?

Он боялся тех людей, которые установили громадные плиты на холме. Неспроста построен Стоунхендж, неспроста. Где‑то обитают эти люди‑строители. Что это за люди, в чем их сила? Неизвестность волновала сердце Вильгельма.

Утром он повел войско дальше, ни с кем не обмолвившись о своих думах. Днем он поклялся сам себе забыть о том, что его волновало вечером. И эту клятву король Англии не нарушил.

Войско прибыло в Винчестер, одну из лучших крепостей в Англии. Здесь находился красивый весенний дворец Вильгельма. Зимний дворец был сооружен в Глочестере. В Винчестере король проводил летние месяцы. В то лето первый граф Честерский фламандец Гербо, устав бороться с валлийцами и англичанами, вернулся на родину. Вильгельм не стал его удерживать, наградил за службу, отпустил с миром и почетом. Человек сделал все, на что был способен. Зачем требовать от него большего, тем более, что молодые и активные рвутся в бой?! Он передал Честерское графство Гюго де Авраншу, прозванному Волком.

Так просто человека волком не называют. Так просто люди, получившие подобные имена, не соглашаются с прозвищем. На гербе Гюго де Авранша была изображена голова матерого волка. Граф Честерский гордился злой головой на родовом гербе.

Вильгельму I нужны были именно такие люди – волки. Конечно, он мог бы воспользоваться и шакалами. Но шакалы жрут падаль. Волкам любо мясо живое, кровь живая. Время шакалов на Альбионе для Вильгельма еще не пришло. Оно придет чуть позже, хотя его признаки – «голодные» трупы – все чаще появлялись на дорогах и перекрестках, в разрушенных городах и селениях.

Гюго Волк захватил на западе от реки Ди область Флинт, построил здесь логово для своих волчат: крепость Руддлан. Нормандцы действовали точно по схеме Цезаря: переход – победа – укрепленный лагерь. Только схему эту новые пришельцы с материка усложнили, «укрепили». Переход – победа – жестокая расправа – сооружение мощной цитадели. Цезарь волком не был. Нормандцы были волками.

 

Мотив болот Руддланских

 

Верные помощники Гюго де Авранша Роберт де Авранш и Роберт де Мальпа одержали несколько побед над разобщенными отрядами валлийцев, загнали их в руддланские болота. С теми, кто не успел прорваться в болота, два молодых волка расправились по‑волчьи.

Руддланские болота!

В VIII в.  саксы одержали здесь победу над валлийцами, загнали местных воинов в трясину. Мало кто из валлийцев выдюжил, выжил: трудно выжить человеку в болоте, для другой жизни создал его Бог, для другой. Саксы окружили болота, не выпускали оттуда никого. Гибли в трясине валлийцы, трясина была им могилой. Не самое лучшее место для мертвого человека. Оставшиеся в живых смотрели молча на мертвых, поглощаемых болотом друзей, родных, отцов… и не находили слов. Не находили люди слов тоски своей, боли.

Слово было в начале. А что в конце? Тоже – слово?

Не находили валлийцы слов, прощаясь с родными, поглощаемыми руддланскими болотами, умирали люди, и, казалось, умирают вместе с ними слова. А живые, стиснув зубы, стояли у болотных могил, молчали. Но сердца их молчать не могли. Они пели. Пели песни без слов. Над трясиной носился ветер, хлюпала едкая жижа, зудела мошка. И плыл над болотами руддланскими грустный мотив. Не было в нем ни языческой ярости, ни христианской печали, ни безбожного откровения, ни звериной злобы, ни человеческой жажды мщения, ни слова человеческого не было в той песне. Но человеческого в ней было много. Была боль, недоумение, чувство осиротелости, испытываемое любым человеком на могиле родного или близкого. Была ясная грусть – грусть болот руддланских. «Вначале было слово». А что будет в конце? Что должно быть в конце?

Молодые волки Гюго‑Волка окружили болота, расположились в сухих местах лагерем. Валлийцы держались долго. Иногда они пытались вырваться из окружения, но рыцари и лучники врага отбивали отчаянные атаки, загоняли противника в трясину.

Несколько дней подряд шли бои, прекратились, затих ветер. И над болотами завис гнетущий смрадный воздух. Еще несколько дней над болотами руддланскими стояла гнилая тишина.

Однажды под вечер нормандцы услышали странный звук, доносившийся из болот. То был не стон и не плач, но – мотив. Он кружился над трясиной, вибрировал, отражаясь от нее, не усиливался, не затихал, «дышал» ровно, спокойно, будто бы не желая, чтобы кто‑то подслушивал тайну болот руддланских. Валлийцы не хотели разглашать тайну смерти своих людей, но и не в силах были удержать в себе эту тайну, эту боль. Они пели грустный мотив, а за руддланскими болотами, валяясь в траве, отдыхали сытые нормандцы. Не для них «сочинялся» мотив руддланских болот, не для них. Они слышали голоса людей и перебрасывались усталыми фразами:

– Замычали, как недоенные коровы!

– Хоронят своих, дикари.

Ночью мотив утих.

Вечером он вновь воспарил над болотами, и вновь нормандцы, устало позевывая, обзывали валлийцев грубыми словами.

Ночью мотив утих.

Вечером рыцари заметили, что голос руддланских болот явно сдал, ослаб.

– Передохли все. Скоро вернемся в город.

Утром над трясиной стояла тишина.

Роберт де Авранш повелел рыцарям готовиться к прочесыванию руддланских болот, сказал:

– Там никого не осталось в живых, нечего бояться.

Рыцари приготовились к бою, и болото подало голос, тихий одинокий, робкий.

– Последний остался, – сказал негромко Роберт де Авранш Роберту де Мальпе и удивился голосу своему: не было в нем привычного, волчьего.

– До вечера прочешем болото, отправимся домой, – таким же человеческим голосом заговорил де Мальпа.

Они переглянулись, промолчали, будто бы это – человеческое – напугало их, и разошлись по своим местам: один к югу от болот, другой – к северу.

В этой истории странно не то, что все герои‑валлийцы погибли, и не то, что два «волка» заговорили человеческими голосами и сами же испугались этого: с каким волком не случалось подобного!

В этой истории странно то, что мотив болот руддланских люди (нормандцы – больше было некому) запомнили, передали непонятно зачем и как валлийцам, и те напевают его в грустные минуты жизни вот уже 900 лет.

 

Удар по духовенству

 

К концу 1070 года нормандцы покорили всю Англию от Твида до мыса Корнваллийского, от Галльского моря до Саверны. Организованное сопротивление «альбионцев» было сломлено. Обитатели острова, не смирившиеся с поражением, уходили в горы, в болота, собирались в отряды, наносили неожиданные удары по врагу. Рыцари расправлялись с ними жестоко, руководителей (в основном из знати бывшей) превращали в рабов, а чаще, после изуверских пыток, убивали.

Многие патриоты навсегда покидали Альбион, бежали в Данию, Норвегию, на юг Европы. Сивард Глочестерский собрал большой отряд, ушел в Средиземное море, был принят императором Византии на службу, как полвека назад Харальд Суровый, стал верингом. Он нашел неплохой выход из положения; покинул родину, где остались один на один с врагом только самые отчаянные воины.

На севере Кембриджской земли они устроили лагерь‑убежище, куда стекались те, кто решил драться до конца. Патриотам оказывали помощь монастыри. Вильгельм I узнал об этом и в конце 1070 года нанес страшный удар по духовенству, ограбил все монастыри и церкви.

К этому времени на Альбионе разгулялся голод. Он губил людей семьями, селениями, районами. Нормандцы, ограбив население, запаслись продуктами и деньгами, жили не голодно, но в постоянном страхе. По вечерам глава любого нормандского семейства собирал домочадцев за общим столом, читал молитву, которая заканчивалась словами, столь привычными для моряков, оказавшихся в открытом море во время страшного шторма: «Бог да благословит и сохранит нас». Домочадцы хором повторяли: «Аминь», наглухо закрывали двери, укладывали рядом с постелями луки со стрелами, секиры и палицы, кинжалы и железные вилы, копья и мечи. Спали сытые нормандцы чутко.

Чутко спали голодные «альбионцы». Страх смерти постоянно висел над ними. Спастись от голода они могли только в бою. Вильгельм ничего не делал, чтобы спасти людей, у него были другие заботы. Он пригласил на остров сионского епископа Эрменфруа и кардиналов Иоанна и Петра, очаровал их блистательным приемом и богатыми приношениями. В Винчестере Вильгельм давал гостям шикарные обеды, люди на Альбионе гибли от голода.

На торжественном собрании сионский епископ еще раз возложил на голову уже изрядно растолстевшего Вильгельма корону короля Англии, затем громким басом снял с него проклятие Альреда. Во дворце Винчестера присутствовало английское духовенство и нормандские епископы, монахи.

Вильгельм осмотрел свысока (он был высок, сидел на высоком троне) присутствующих и зачитал воззвание, низложив, с согласия папы Римского Александра II, все саксонское духовенство. Это был сильнейший удар по английской церкви. В зале винчестерского дворца воцарилось молчание.

Король Англии, вторично коронованный, очищенный от проклятия, призвал к трону старца Стиганда. Присутствующие прекрасно помнили, как архиепископ Кентерберийский с оружием в руках вышел навстречу нормандцам, показав тем самым пример английскому духовенству, как вести себя с незванными пришельцами. Но имел ли право Вильгельм I лишать Стиганда духовного сана за это «злодеяние»? Имел ли право папа Римский делать это? Конечно же, нет! И оба они, Вильгельм и Александр, нашли иной предлог для расправы с архиепископом Кентерберийским.

Стиганд подошел к трону. Вильгельм зачитал ему ряд обвинений, самым «страшным» из них было то, что архиепископ занял кафедру при жизни архиепископа Роберта – нормандца, изгнанного из Англии народом. Чудовищное преступление против Римской церкви совершил Стиганд! Победители не могли простить ему этого. У Стиганда отняли земли, передали их Эду, епископу Байекскому, и жене Гюга Гранмениля. Опальный архиепископ молча выслушал приговор. Молчание не понравилось Вильгельму. Победители не любят молчаливых, боятся. Вильгельм потребовал от Стиганда клятву на Евангелии в том, что тот, сам сознавая свои преступления и ошибки, навечно отрекается от сана. Но и этого было мало королю. Стиганд поклялся не возбуждать против своего преемника на кафедре Кентерберийской недоверия, не обвинять его в чем‑либо. Затем он отошел от трона, куда по одному стали подходить саксонские епископы…

В тот же день их отправили в крепостные или монастырские темницы. Многим, правда, удалось бежать из Англии, Покидая родину, они проклинали нормандцев, отлучали их от церкви, не желая понимать во гневе своем, что у победителей есть теперь свои епископы и архиепископы и даже кардиналы и папа Римский, которые надежно защищают их ото всех проклятий.

Архиепископом Кентерберийским был провозглашен Ланфранк.

Он поехал в Англию в прекрасном настроении. Великое дело сделал тот, в кого он – первый! – безоговорочно поверил. Великое дело.

Корабль вошел в гавань Дувра, и настроение у бывшего учителя монастыря Бек резко ухудшилось. Он увидел такое разорение, которое не могло присниться ему в самом страшном сне.

Церковь в Кентербери ограбили, разорили, главный алтарь лежал в развалинах. Грустный Ланфранк вышел из храма, задумался. Взгляд его, бесцельно бродивший по окрестностям, остановился на древних развалинах римского алтаря. Грустный Ланфранк смотрел на разрушенные людьми и временем стены, на деревья, которые росли на территории языческого храма и даже на поверженных стенах. Ветер шевелили молодые кроны, шумела листва. Ее шум успокоил архиепископа. Он отдал распоряжения, и в тот же час работы по восстановлению церкви начались.

А через неделю умер от неизживного горя Альред, архиепископ Йоркский. Его кафедру принял Фома. Он прибыл в Йорк и ужаснулся, увидев то, что сотворили здесь победители. Церковь в Йорке нормандцы разграбили и опозорили. Ни саксы, ни нормандцы еще несколько десятков лет не решались нанимать эти земли, брать их в аренду, боялись… быть может, проклятия Альреда.

Нормандское духовенство, прочно обосновавшееся на Альбионе, вело себя по отношению к побежденным хуже, чем воины и рыцари. Вильгельм смотрел на эти беззакония спокойно, расхваливал служителей церкви. Ланфранк, часто посматривая на молодую поросль на развалинах древнего капища, полностью поддерживал политику короля. Но в Рим все же дошли жалобы отчаявшихся англосаксов на бесчинства нормандских священников. Папа Римский Александр II не успел разобраться в этом деле – умер. Папой Римским стал Гильдебранд, получивший имя Григория VII. Он во всем поддерживал Вильгельма и Ланфранка, это знали в Риме. С папой, человеком злопамятным и суровым, портить отношения никому не хотелось. Казалось, жалобы никто рассматривать не будет. И все же кардиналы вынудили Григория VII вызвать в Рим Фому и епископа Линкольнского Реми.

С ними поехал Ланфранк. Он взял с собой много золота, одарил кардиналов, нейтрализовал их. Григорий VII заявил Ланфранку: «Ты отец той страны, решай дело по‑своему усмотрению. Я полностью доверяю тебе и вручаю в твое распоряжение пастырские жезлы». Ланфранк принял жезлы с чувством благоговения и тут же передал их (уже с чувством гордости и превосходства) Фоме и Реми.

Для Вильгельма и Ланфранка на Альбионе не осталось преград, они могли делать в поверженной стране все, что хотели, но как ни сильны были позиции того и другого, действовать безоглядно они не рисковали. Король Англии пытался найти в Нормандии какого‑либо известного строгостью в духовной жизни монаха, привлечь его к делам на Альбионе. Таким монахом являлся Херлуин, но Ланфранк не обратился к нему, вспоминая грустные глаза основателя монастыря Ле Бек, его невысказанные вопросы. Выбор Ланфранка пал на монаха Гюимонда из Сен‑Лефруанского монастыря. Когда тот прибыл на остров, архиепископ Кентерберийский, прогуливаясь с ним, остановился неподалеку от старых развалин и вздохнул:

– Вот – жизнь.

Монах понял, о чем идет речь, и тихо согласился:

– Это – жизнь.

Ланфранку не понравился скупой ответ, они отправились в Лондон. Король встретил их с доброй улыбкой, честно сказал, зачем он вызвал монаха из Нормандии, просил его остаться.

Гюимонд ответил сразу:

– Не могу понять, каким образом возможно мне быть духовным пастырем людей, которых язык и нравы мне неведомы и отцы, братья, друзья которых погибли от вашего оружия или изгнаны, лишены собственности, заключены в темницы, обращены в жестокое рабство. Прочтите Священное Писание, посмотрите, есть ли в нем закон, допускающий, чтобы пастырь Божьего стада насильственно, по выбору неприятеля, был вводим в это стадо? Можете ли вы без греха разделить со мной то, что похищено вами войной, с пролитием крови стольких людей? Можете ли вы делиться добычей с теми, которые, подобно мне, дали обет отчуждения от благ земных и, по любви ко Христу, отреклись от собственного достояния? Всем духовным лицам, по закону церкви, надлежит воздерживаться от стяжаний и не принимать ничего из награбленного даже для приношения церкви, потому что, говорит Писание, приносящий в жертву достояние бедных, тем самым как бы умерщвляет чад пред глазами Отца. Когда я принимаю эти Божественные правила, меня объемлет страх, и Англия представляется мне громадной жертвой: ужасаюсь прикоснуться к ней и ее богатствам, как к пылающему костру.

Вильгельм покинул зал. Ланфранк, лучший аналитик эпохи, сказал безо всякой надежды получить ответ:

– Это жизнь. Она – сложна.

Но монах ответил ему:

– И это жизнь.

Он уехал в Нормандию. Вильгельм поставил перед ним сложную задачу. Решать ее можно было по‑разному. Гюимонд выбрал самый честный путь. Он открыто называл нормандцев обыкновенными грабителями, а действия духовных лиц противными Богу. На него, в свою очередь, посыпались лживые обвинения. Жить в Нормандии стало невозможно. Он уехал в Рим, но и там покоя не было. Гюимонд отправился в Апулию, где и прожил в аскезе жизнь, не предав Бога, Священное Писание, саксов и нормандцев. Не предав человека. Часто вспоминал он слова Ланфранка: «Это – жизнь» и свой ответ ему, пытался разобраться, кто же из них прав, гнал от себя эти мысли, не соглашался с архиепископом Кентерберийским и умер в радости, вспомнив в последний раз свой ответ Вильгельму.

 

Книга страшного суда

 

Слова Гюимонда король Англии забыл напрочь. Некогда было думать о том, что так тревожило монаха. Дела на Альбионе не давали ему времени на размышления. Монах из Сент‑Лефруана еще не прибыл на родину, а на острове был раскрыт новый заговор духовенства во главе с Фридрихом, Вульфстаном и Вальтером. Король вызвал их к себе, задобрил лестью… Но через полгода в Англию прибыл проживавший во Фландрии сакс Херевард, узнавший о гибели отца и издевательствах над матерью. Он выбил нормандцев из своих владений, создал отряд, одержал несколько побед над противником. Со всех областей Англии потянулись к нему люди. Восстание Хереварда было жестоко подавлено, но у Вильгельма появились другие враги.

Он побеждал их с завидным упорством, закладывая на острове основы нового государства. Он был нормандцем и все делал для нормандцев. Однажды ему передали слова сакса, отчаявшегося найти правосудие: «Эти чужестранцы взаимно поддерживают друг друга, составляют между собой тесный союз, плотно примыкая один к другому, как чешуи на теле дракона». Сказанное саксом радовало Вильгельма. Он понимал, что только сплотившись в единую массу преданных друг другу людей, нормандцы смогут одержать полную победу.

Победа была близка. Но новые враги появились у Вильгельма, неожиданные враги. Герой битвы на Сенлаке, единоутробный брат короля Англии, епископ Эд, все чаще стал высказывать свое недовольство, пришлось посадить его в темницу. Старший сын Роберт, управляя Нормандией, пытался проводить независимую от отца политику. Его сепаратистские настроения приводили Вильгельма в бешенство. Разлад с сыном был неизбежен. Семью «держала» мать – Матильда. Ее любили, уважали сыновья и Вильгельм. Но она умерла.

Вильгельм тяжело перенес смерть жены и самого верного друга, первый раз за многие годы вновь почувствовав себя одиноким. Это грустное состояние часто испытывал он в детстве, особенно после разговоров с Эдуардом. Женитьба на Матильде Фландрской развеяла тоску. Теперь, когда ему было уже за пятьдесят, он вновь стал вспоминать себя мальчонкой во дворе короля Генриха I.

Но дела и годы бежали друг за другом, жизнь ставила перед королем Англии проблему за проблемой. В середине 80‑х годов ему удалось избежать столкновения с окрепнувшей Данией. В 1086 г., замыслив крупную реорганизацию в государстве, Вильгельм провел перепись населения – первую в жизни острова. «Книгой Страшного Суда» назвали люди книгу, в которой были зафиксированы результаты переписи. Никто в точности не знал, что же задумал Вильгельм, а он через несколько месяцев выехал в Нормандию. Там его ждали несколько дел. Там не ждал его сын Роберт, с которым разругался отец окончательно.

 

Счастье Вильгельма

 

В Руане была мягкая осень 1087 года. Вильгельм I, король Англии, человек очень высокого роста и очень тучный, лежал в постели, с покорностью благовоспитанного ребенка принимал лекарства, выслушивал доклады и чувствовал себя великолепно. Доктора клялись ему, что через три‑четыре недели он сбросит вес, помолодеет, взбодрится, и он верил им. Шел ему шестидесятый год. В жизни он сделал все, о чем мечтал. В какой‑то момент дела увлекли его так, что он забыл о природной склонности своего организма набирать до бесконечности вес, толстеть. Вспомнил он внезапно: как‑то глянул на себя в зеркало и ахнул:

– Странно!

– Что встревожило тебя? – спросил Гильом, средний сын.

– Как я потолстел! – Вильгельм развел руками: о таком огромном животе он никогда вроде бы не мечтал.

– Тебе не раз говорили врачи, чтобы ты ел меньше, следил за своим весом, за своим здоровьем.

– Когда они мне такое говорили?

– Очень часто. Особенно на пирах и званых обедах.

Вильгельм вздохнул, сын понял его, успокоил:

– Поедем в Нормандию. Там осенью хорошо. Отдохнешь, полечишься…

– Разве я устал, чтобы отдыхать? Разве я больной, чтобы лечиться? – в голосе короля послышались стальные нотки, но сын знал, как сбить нарастающее недовольство отца.

– Разве загнанный конь может восстановить силы? – спросил он. – Разве хуже тебе было семь лет назад, когда ты попил лекарства, похудел? И потом ты давно мечтал заняться графством Вексенским.

– Это – так, – согласился Вильгельм, и уже через три дня они были в Руане, в родовом замке.

Лежать в постели ему было приятно, как и любому слишком тучному человеку, но ничего не есть целыми днями он не мог, он не привык. Первые несколько дней строгого лечения сильно притомили его, он чуть было не бросил все и не отправился к королю Франции Филиппу I по делам графства Вексенского, расположенного между реками Эптой и Оазой. Эту территорию, со времен Хрольва Пешехода принадлежавшую повелителям Руана, король Франции Генрих I присоединил к своему государству, когда Роберт Дьявол пошел в Иерусалим, оставив сына Вильгельма в Париже. Генрих не жалел денег и времени на воспитание и образование мальчика, но … графство Вексенское все же оценивалось даже по самым скромным подсчетам гораздо дороже затраченных на Вильгельма средств.

Несколько раз дюк Нормандии поднимал этот вопрос, повелители Парижа (Генрих, затем правительница Анна дочь Ярицлейва, а потом и ее сын Филипп) под всякими благовидными предлогами увиливали от решения Вексенской проблемы. Это раздражало Вильгельма, но дела на Альбионе не позволяли ему вплотную заняться графством.

Теперь пришло время. Вильгельм пил лекарства, писал Филиппу послания, чувствовал, как уменьшается день ото дня его большой живот. Великое дело – отдых! Лежишь в постели, диктуешь послания королю Франции, читаешь его уклончивые ответы, иногда принимаешь, по настроению, конечно же, послов, баронов и слуг. Вроде бы ничего больше не делаешь, а на душе хорошо. Только в эту осень Вильгельм понял, что отдых – неплохое занятие, и даже пожалел, что раньше не пришел к столь полезной и приятной мысли. Ничего не скажешь, хорошо отдыхать. Там, в Англии, жизнь идет своим чередом по той колее, на которую он, Вильгельм Отдыхающий, ее поставил. Здесь, в Нормандии, тоже все заняты делом: собирают урожай, готовятся к свадьбам, строят дома, замки и крепости, куют украшения, плуги и мечи, торгуют, кто чем может. Какая хорошая жизнь у короля Отдыхающего!

Письма Вильгельм читал по утрам, проглотив очередную порцию лекарств, к горьковатому вкусу которых он уже стал привыкать. Филипп I, видимо, тоже любил работать по утрам, когда мудренее: у того и другого монарха был один и тот же настрой в строках, в мыслях. Полушутливый – но с намеками; уклончивый – но упрямый, добродушный – но с явным подтекстом, в котором чувствовалась уверенность и сила того и другого монарха. То была игра двух умных людей, прекрасно знающих себе цену, не имеющих никакого желания продешевить. Нельзя сказать, что они плохо относились друг к другу. Они были монархами двух соседних государств, этим все сказано.

Недели две они переписывались, пока Вильгельм I не заметил, что он начинает проигрывать словесный бой. В посланиях Филиппа I появилась слишком заметная спесь, гордость. Король Англии, не желая прерывать курс лечения (живот‑то, как казалось ему и всем приближенным к его животу, таял на глазах!) относился к этой перемене спокойно. Он ждал, пока совсем опадет живот.

Филипп I тоже не торопился, прекрасно понимая, что у Вильгельма в любую минуту могут появиться более важные и срочные дела на Альбионе. Он с улыбкой читал письма, отвечал на них. Время осеннее медленно катилось к зиме. И вдруг, в одно прекрасное утро, король Франции расхрабрился. Захотелось ему позлить залежавшегося в своей берлоге зверя. Он прочитал очередное письмо Вильгельма I, вышел в тронный зал, где с видимым нетерпением ожидали его разные люди, и громко, чтобы слышали все, сказал, небрежно помахивая посланием короля Англии:

– Как долго не разрешится от бремени наш толстый друг Вильгельм Незаконнорожденный. Пора бы! Пора! Будет большой праздник, когда он встанет.

Раздался подобострастный хохот. Французы, уже в те века отличавшиеся тягой к худобе, смеялись раскованно и зло, и даже те смеялись громко и ехидно, у которых животы были явно не французского покроя. Этот яростный хохот не понравился бы ни одному толстому человеку на земле. В самом деле, над чем смеетесь?! Над своими костями, слегка обтянутыми кожей?

Филипп I выждал время, как бы проверяя, сколько минут люди могут подобострастно хохотать, находясь при этом в состоянии, приближенном к радостному идиотизму, затем лениво приподняв руку, сказал уже в полной тишине:

– Пора переходить к делу.

Но самое главное дело он в то утро уже сделал.

Верные люди донесли Вильгельму I о том, что и как сказал Филипп, сколько минут хохотали находившиеся в тронном зале придворные. Король Англии, не обращая внимания на живот, вскочил с постели, оделся, на ходу отдавая распоряжения, вышел во двор, увидел привычную и столь милую его сердцу суету военного люда, готовившегося в поход, и злобно прошипел:

– У него будет большой праздник. Я встал!

Вильгельм I сел на огромного коня и во главе отряда рыцарей пронесся по двору замка.

Нормандцы налетели на город Мант‑на‑Сене так внезапно, что жители и воины не успели даже взять в руки оружие. Ни Вильгельм, ни его рыцари в тот день не думали о добыче: месть, только месть могла успокоить их души. Огонь, только огонь мог удовлетворить их разбушевавшиеся сердца.

Полыхающие факелы полетели на крыши домов, хозяйственных построек, стогов сена. Огонь занялся мгновенно. Горели дома на окраинах Манта‑на‑Сене. Рыцари на бешеном ходу поджигали дома в центре города, носились на рослых лошадях по улицам, топтали прилежащие к городу поля, крушили виноградники. Ничто не могло их остановить. Огонь дразнил их. Жители Манта‑на‑Сене даже не пытались спасти имущество. Стояла сухая осень, лето было жаркое. Взрослые люди и дети, женщины и старики метались по городу в надежде прорваться к реке, спастись, но рыцари мешали им…

Вильгельм в диком исступлении гонял своего коня туда‑сюда, никого не убивал, никем не командовал, но в этом не было и необходимости: город горел, мантуанцы, задыхаясь от жара и дыма, падали на сухую траву, кони с шумом проносились мимо, кто‑то погиб под копытами – так, между делом. Месть была главной добычей в том «бою».

Конь Вильгельма вылетел на центральную площадь, встал на дыбы, заржал то ли от зноя, то ли страха – боятся звери огня! – и, подгоняемый неистовым седоком, рванулся вперед, но наступил левым передним копытом на огненные головешки, прикрытые толстым слоем пепла, дернулся от боли, не выдержал, завалился на бок.

Огромный Вильгельм упал на землю и поранил себе живот о разорванный ржавый обруч. Рана показалась ему небольшой. Мало ли царапин исполосовали его тело! Мало ли было порезов в боях. Чепуха! Главное сейчас месть. Мстить надо всем французам за наглость короля Филиппа. Вильгельм, гневно размахивая руками и топая могучими ногами, кричал, грозился, бегал по центральной площади до тех пор, пока к нему не подвели еще одну лошадь, могучую, с нескрываемым страхом в черных глазах. Он сел на нее и только теперь почувствовал резкую, нарастающую боль в животе.

Стоявшие рядом рыцари увидели искореженное лицо короля, перепугались: таким беспомощным они его еще не видели. Вильгельма хватило лишь на то, чтобы выбраться из пылающего города. На берегу реки, у леса, он остановился, отпустил поводья, схватился руками за живот. Рыцари помогли ему слезть с коня.

Люди издавна заметили, что крупные, сильные мужчины плохо переносят боль, капризничают по‑детски, требуя к себе постоянного внимания близких, родных. Вильгельму очень хотелось в те дни, недели быть маленьким мальчонкой, и чтобы рядом всегда находилась его матушка, исполняла все его повеления, просьбы, прихоти. Матушки рядом не было. «Прелестная полоскальщица», незаконная жена Роберта Дьявола, умерла давно, и сына своего она не воспитывала, не баловала, и Вильгельм в былые годы о ней старался думать поменьше. Но в ту припозднившуюся осень он думал о ней часто, скрывая это даже от сыновей. Казалось, что ему, королю Англии, его матушка, «незаконно его родившая»?! Он ее и не знал‑то, с семи лет находясь в Париже…

Прихоти и повеления Вильгельма исполнялись мгновенно, а он все был недоволен, раздражителен, часто злился. Он не мог никому сказать, что хочет видеть хотя бы портрет своей матери, что ему хочется хотя бы поговорить с кем‑нибудь, очень добрым, о своих родителях. Он не мог выдать себя. Даже в бреду Вильгельм не выдавал своего желания. А бредил он все чаще.

Месяц пролежал король Англии в постели, рана не заживала, положение ухудшалось, боли становились все сильнее, все назойливее.

Вильгельм призвал к себе Ланфранка, не раз выручавшего его в безвыходных ситуациях, долго говорил с ним, ставшим теперь архиепископом Кентерберийским. О чем говорили эти два человека, совершившие столь грандиозное дело на Альбионе? Может быть, о своих победах – говорить об этом приятно даже смертнику? Может быть, и об этом говорили они. Но, вероятнее всего, тема последних бесед Ланфранка и Вильгельма была иной. Через несколько дней Ланфранк уехал в Англию. Вильгельм некоторое время о чем‑то напряженно думал. Он действительно сделал великое дело, заложив основы государства, новой нации. Вильгельм мог считать себя счастливым человеком. Он добился всего, о чем мечтал.

Но счастливым человеком король Англии себя не считал. Счастливые люди отличаются от всех остальных прежде всего душевным спокойствием, внутренним равновесием. Их очень трудно вывести из себя, особенно в таком серьезном возрасте.

– Это так, – подумал вслух Вильгельм.

– Ты что‑то сказал? – спросил Гильом, не отходивший от постели больного вместе с младшим братом Анри.

– Позови писаря, – повелел монарх очень спокойным голосом. Перепуганный сын вышел из опочивальни, вскоре вернулся.

Король молчал.

Никогда раньше о счастье он не думал. Он его добывал своими победами. Много у него было побед. Вошел писарь.

– Запиши, – властно повелел король. – На восстановление разрушенных в Манте‑на‑Сене церквей я выделяю, – и он назвал такую сумму, которая удивила сыновей. Вильгельм продолжил: – Выделить монастырям и на бедных Англии…

Денег в государственной казне было много, может быть, потому, что никогда ранее Вильгельм не разбазаривал их налево и направо, но личных средств у Вильгельма было очень мало.

– Так надо, – сказал он, заметив удивление сыновей, когда они остались одни.

Счастливые люди не нуждаются в прощении. Прощение не покупается и не продается. Вильгельм и об этом знал. И Ланфранк знал об этом. И все же король Англии, после разговора с архиепископом Кентерберийским решил, что нужно восстановить церкви в Манте‑на‑Сене и выделить деньги на монастыри и бедных Англии.

– Позовите писаря, – попросил вечером Вильгельм, и сыновья беспрекословно исполнили просьбу отца, хотя и волнуясь.

– Повелеваю освободить из темницы Моркара, Сиварда Бьёорна, Вульфнота – брата Гарольда, норманна Роджера, Эда, епископа Байеского, брата моего по матери.

Вильгельм почувствовал близкую смерть – это она потребовала от него столь решительного шага. Он исполнил ее волю, надеясь ублажить ее, остановить на безопасном от себя расстоянии. Несколько дней после этих указов лицо Вильгельма светилось надеждой.

Он был несчастным человеком: надежда вскоре покинула его. Это заметили все.

Даже брат его, епископ Эд, герой битвы при Гастингсе, поддерживавший дюка Нормандии во всех начинаниях, не смог согласиться с политикой короля Англии: очень многих близких к Вильгельму людей отпугнула жестокость и коварство, бесчеловечность монарха. Сын Роберта Дьявола был Победителем. Победителей не судят? Победителей судят. Такие люди, как епископ Эд. Они не приговаривают к смертной казни виновных, не делают им зла. Они уходят от них. Это – страшный приговор. Только сейчас, на смертном одре, Вильгельм понял это.

Сорок дней лежал он в постели, боролся с болезнью, вспоминал матушку свою, родившую его «незаконно», но по любви, пытался откупиться щедрыми дарами от грехов своих.

 

Огонь, земля и последняя просьба Вильгельма

 

Уже более пятидесяти дней Вильгельм лежал в постели, и всем было ясно, что король Англии не справится с недугом. Он умирал. Могучий организм сопротивлялся семь недель, восемь. Младшие сыновья Вильгельма, Гильом Рыжий и Анри, не отходили от постели отца, но старший – Роберт – в замке не появлялся. После ссоры с отцом он не хотел показываться ему на глаза.

Пришел час прощаться с этим миром. Вильгельм, внутренне еще надеясь выжить, не рискнул оттягивать с завещанием. Роберту он оставил родовую область – Нормандию, но Альбион не завещал никому. Сыновья удивились. Он тихо произнес:

– Я сам добыл эту корону не по наследству, но силой и ценой крови. – Сыновьям это не понравилось, хотя они прекрасно знали, что отцу так и не удалось изменить обычай на Альбионе и превратить Англию в наследственную монархию. Они хотели поспорить с отцом, доказать ему, что слово и желание короля стоит многого, что собрание Витана обязательно прислушается к его мнению – так и было во времена Альфреда Великого, Этельстана, Кнута Могучего! Почему бы не назвать своего преемника?!

Младшие сыновья стояли у постели и молчали. Вильгельм, уже с трудом открывая глаза, сказал:

– Я, конечно же, хочу, чтобы корона досталась Гильому, только собрание Витана может не утвердить…

Голос его затих.

Анри, младший сын, долго смотрел на отца. Тот молчал. Юноша не выдержал, спросил раздраженно:

– А что мне, отец?

– Я завещаю тебе 5000 ливров. Это немало, – сказал Вильгельм.

Анри, стараясь быть спокойным, ушел к казначею, уже знавшему, что делать, приказал выдать деньги. Очень внимательно взвесил он завещанные 5000 ливров, затем уложил свое богатство в сундук, закрыл его. К отцу сын больше не спешил, хотя тому было все хуже.

10 сентября на утренней заре Вильгельм открыл глаза, прислушался к звону колоколов Сент‑Мариинской церкви, просветлел лицом и, подняв руки, громко – как мог громко – сказал:

– Поручаю себя Пресвятой Марии, Матери Божией!

Все присутствующие вздрогнули. Вильгельм опустил руки на постель и скончался. Старший медик на всякий случай удостоверился в смерти короля Англии Вильгельма I Победителя (кто‑то звал его Незаконнорожденным, Побочным, кто‑то Завоевателем), и все, кто находился в этот миг в опочивальне сына Роберта Дьявола, позабыли про все на свете, про Бога забыли они и бросились наперегонки во двор, вскочили на коней и поскакали по домам.

Король умер!

Умер, умер! Из родового дворца в Руане скакали, бежали бароны, рыцари, медики, слуги, вассалы с посудой, одеждой, бельем, оружием, всевозможными украшениями в руках. Все, кто еще минуту назад осторожненько ступал ногами по полу, горестно, едва удерживая горючие слезы, кто старался быть поближе к умирающему, чтобы всем своим видом показать полное послушание этому могучему человеку, все они теперь бежали, скакали с наворованным добром подальше от замка.

Повелители! Они так часто говорят: «На вершине власти. На вершине славы. На вершине могущества». Не зря так часто упоминается слово «вершина» по отношению ко всякого рода вождям, королям, царям, императорам. Действительно, человеку, взирающему на могущественного повелителя, может показаться, что он находится на вершине огромной и прочной пирамиды, откуда он и видит все, и понимает, и руководит племенем ли, страной, империей. А разве не так?

Может быть, и так. Но жизнь Вильгельма и безумный бег его вассалов, близких друзей, слуг, дворцового люда сразу после кончины Победителя говорит о том, что если даже существовала некая пирамида, то расположена она была «вверх ногами», то есть вершиной вниз, а сын Роберта Дьявола не восседал на «вершине власти», разводя то и дело руками в разные стороны и гордо повторяя: «Это делайте так, а то – так», но шел по кочковатой земле с огромною ношей на плечах – громадной «пирамидой власти». Более сорока лет тащил он на своих плечах тяжелый груз. Кто только не мечтал попасть в его «Пирамиду власти»! Кому это удавалось, первое время радовались, но затем упрямство и жестокость Победителя многих отпугивали, и хорошо, если им самим удавалось благополучно спрыгнуть с «Пирамиды власти», прихватив, естественно, то, чем любая власть особенно дорожит – богатство. Чаще – гораздо чаще! – Вильгельм сам сбрасывал вниз неугодных ему, отправлял их в темницы, а то и в могилу. Своих решений и приговоров он не менял. Только близкая смерть вынудила его отпустить людей из темниц. Но – как много покорноголовых «добряков» вертелось возле этой пирамиды в надежде забраться на нее! Вильгельм тащил свой тяжкий воз более сорока лет. И вдруг он умер. И «пирамида», державшаяся на его могучих плечах, рассыпалась, будто бы из сухого песка волею Победителя сотворенная. Воли не стало – волю смерть взяла – и «пирамиды» не стало.

Но разве это воля?

Воля. Воля.

Обыкновенная, человеческая, имеющая свойство умирать вместе с человеком, лежавшем в своем родовом замке без присмотра, без одежды. «Голый король» – неужели это о Вильгельме?

В городе царила суета, будто бы к Руану приближалась громадная армия жестокого врага. Несколько часов носились по улицам люди с безумными от страха глазами. Песчинки «пирамиды Вильгельма», рассыпанные безжалостной рукой смерти. Куда неслись эти люди? Чего они боялись? О чем жалели? Может быть, о том, что не довоевали со своим Победителем? Или о том, что не доворовали в его родовом замке?

Дело пошло к вечеру, полуголый Вильгельм лежал в опочивальне. Город дрожал от грохота бешеных ног.

Из храма, облаченные в ризы, при орденах и степенях, с крестами, свечами и кадилами пошли в замок священники и монахи. Архиепископ Руанский Гильом повелел перевезти тело Вильгельма в Каэн и похоронить в базилике святого Стефана Первомученика. Эта церковь была построена по заказу скончавшегося короля. Он хотел, чтобы его похоронили именно здесь. Похоронная процессия двинулась по городу.

Вильгельм I Победитель одержал много побед на полях сражений. Много людей, совершенно разных по социальному положению, духовному званию, дарованиям и способностям, поднял он на высоту «Пирамиды власти», обогатил, осчастливил. Много людей мечтало приблизиться к нему, прославиться. Но здесь, в похоронной процессии, никого из них не было. В последний путь провожали Победителя лишь несколько самых преданных Вильгельму человек. Все – даже родственники, братья сыновья, приближенные – занимались теперь своими делами.

Дворянин Герлюэн организовал похороны на свой счет, перевез труп на берег реки Сены, оттуда, по реке и морем, тело доставили до Каэна. Навстречу похоронной процессии вышел аббат Сент‑Этьенский, его сопровождали монахи и знать города. Шли медленно, не спешили, будто бы вспоминали о чем‑то, связанном в жизни каждого из них с Вильгельмом Нормандским. Что же связывало жителей Каэна с этим человеком? Что‑то плохое или хорошее? Грустными были глаза людей, вспоминавших жизнь. Вдруг из‑за церкви, из утробы небольшого города, раздался дикий крик:

– Огонь! Пожар!

В первые несколько мгновений идущие навстречу похоронной процессии каэнцы не поняли, опутанные думами, что произошло. Но – огонь! Вся жизнь Вильгельма Победителя прошла через огонь. Огонь его и погубил. Огонь его и хоронил. В городе вспыхнул пожар.

Позабыв о похоронах, люди побежали к своим жилищам. У тела Вильгельма остались лишь печальные монахи. Они принесли короля в монастырскую церковь, выкопали вместе с епископами и аббатами могилу неподалеку от большого алтаря – пожар все бушевал, не пускал людей на похороны великого любителя огня. Огонь будто бы ревновал Вильгельма к людям.

Кончилась обедня.

Вдруг появился откуда‑то местный житель Асселин, сказал гордо, громко:

– Эта земля принадлежит мне. Всем известно, что здесь стоял дом отца. Вильгельм отнял эту землю, не заплатив за нее, да я ее и не продавал. Поэтому я, Асселин, владелец этой земли, требую и запрещаю во имя Божие опускать в нее тело похитителя, покрывать его моей собственностью.

Не приговором ли прозвучали эти слова человеку, обогатившему так много соотечественников? Архиепископ Руанский Гильом не мог открыть рта – так возмутила его выходка Асселина. Но местный епископ оказался крепче. Быстро собрав со всех (кто, сколько может) деньги, он подошел к обиженному каэнцу, дал ему 60 су, обещал доплатить в скором времени за землю. Обиженный успокоился. И огонь успокоился в городе, потушили люди пожары.

Тело короля Англии лежало на богатом покрывале без гроба. То ли времени не хватило у людей, то ли сил, то ли материала, но гроб не изготовили. Странно все это. Человек, организовавший в кратчайшие сроки строительство 700 боевых и 1000 грузовых кораблей перед броском на Альбион, теперь лежал сиротливо на покрывале не в гробу. Много тысяч многовековых дубов, других деревьев срубили люди по его приказу в несколько месяцев – всего одного дерева не хватило Вильгельму на гроб.

Монахи выкопали большую могилу, стали опускать тело – могила оказалась тесной! Но тяжелое тело Вильгельма извлечь из нее было невозможно! Земля не отпускала короля Англии, дюка Нормандии. Она мстила? Она сводила счеты с ним за то, что он так много загубил людей, предал их раньше установленного Богом срока земле? Монахи не стали спорить с ней, попытались втиснуть тело в могилу. Тело не выдержало напряжения борьбы, лопнуло, и зловонный запах распространился по всей церкви. Служители зажгли благовония, накадили ладаном, запах остался. Брезгливо морщась, люди покинули церковь, и монахи в одиночестве, стараясь не дышать, завершили обряд захоронения Вильгельма I Победителя, которого чаще называют Завоевателем, столь же часто Незаконнорожденным, а то и Побочным, которого обиженный Асселин назвал Похитителем, а один из молодых монахов, чуть не задохнувшийся у могилы, – Гнилым, Вонючим.

Сын Вильгельма Гильом Рыжий был в это время на Альбионе, где он вручил написанное отцом письмо Ланфранку. Архиепископ Кентерберийский удалился в свою келью, внимательно прочитал послание Вильгельма I и задумался. Король Англии просил его помочь сыну занять английский престол: судьбы Гильома Рыжего, Альбиона да и самого Архиепископа Кентерберийского вновь оказались в его собственных руках. Какое решение примет Ланфранк, выйдя из кельи, Гильом Рыжий не знал, но это уже другая история.

 

Был ли Завоеватель?

В небольшой келье Кентерберийского монастыря Ланфранк читал последнее послание Вильгельма Завоевателя, в котором король Англии просил архиепископа помочь сыну Гильому Рыжему занять английский престол. Был вечер. Густые облака висели высоко над храмом. Ланфранк держал в руке письмо, уже заученное наизусть, и вспоминал события последних дней жизни.

Вильгельм одержал прекрасную победу на Альбионе, но Завоевателем он, с точки зрения строгой логики Ланфранка, не стал. Победителем – да. Разрушителем – да. Грабителем – да. Основателем нового типа государства на Альбионе – да. Но Завоевателем Вильгельм не был. Завоеватели не просят. Они – требуют. Вильгельм – просил Ланфранка о помощи, и архиепископ Кентерберийский гордился тем, что судьба Альбиона в какой‑то степени находится в его руках, да и судьба мертвого Вильгельма, разорванное тело которого лежало в неуютной, наспех выкопанной могилы небольшой церкви на западе Нормандии. Отказать этому человеку в просьбе он не мог и не хотел: слишком многое связывало их.

В 1062 г. дюк Нормандии основал в Каэне на Орнэ монастырь святого Стефана, пригласил туда аббатом Ланфранка, всячески поддерживал его, не жалея денег и щедрых подарков. Так же относился он к другим храмам и церквам, проявляя полное послушание Римской церкви, разрешившей его брак с Матильдой Фландрской, а затем благословившей поход на Альбион, где вскоре после одержанных нормандцами побед Ланфранк принял кафедру Кентерберийскую, о чем худой приор из Бека не мечтал даже в самых приятных сновидениях. Вильгельм щедро расплачивался со своими благодетелями, и они (сам Ланфранк и папа Римский Григорий VII) надеялись, что и в дальнейшем союз короля Англии с Римской церковью будет столь же полезным и плодотворным.

Но уже первые часы, проведенные архиепископом в Кентерберийском монастыре, разрушенном и опозоренном нормандцами, насторожили Ланфранка. Человек аналитического ума и обширных познаний, он слишком плохо знал людей, которым дано право наказывать и, наказывая, грабить; увидев руины церквей и некогда цветущих городов и селений, он ахнул.

В те же самые дни Ланфранк впервые за все годы общения с дюком Нормандии поймал на себе гордый и даже надменный взгляд Вильгельма – короля Англии. Архиепископ отнесся к этому спокойно. Но бежали дни и годы сын Роберта Дьявола сокрушал всех своих врагов и недругов, становился с каждой новой победой надменнее, недоверчивее, несговорчивее, злее. Надменность и недоверчивость отталкивали от него даже самых верных людей. Несговорчивость и злость отчуждали его ото всех. Победы следовали за победами, врагов не становилось меньше, хотя многие из них тщательно скрывали это от короля, ждали момента для жестокой мести за причиненные им обиды.

Обижал он всех: даже епископа Байекского Эда, который в конце концов попал в темницу, даже… самого Ланфранка (!), чуть было не очутившегося в изгнании. Затаил ли архиепископ Кентерберийский на него обиду? Об этом знал лишь сам Ланфранк, поглядывающий в тихом раздумий то на письмо мертвого Вильгельма, то на серые тучи в небольшом окне кельи. По его спокойному лицу невозможно было понять, о чем он думает, обижается ли он, собирается ли мстить обидчику. Что – изгнание?! Оно могло самым благоприятным образом отразиться на карьере Ланфранка, «потерпевшего» от самодурства короля! За это обижаться на него архиепископ не мог. Было более серьезное дело, подорвавшее авторитет Ланфранка в Риме.

Почувствовав силу, Вильгельм ввел на Альбионе и в Нормандии обычай светской инвеституры, с чем папа Римский и его кардиналы‑единомышленники вели беспощадную борьбу. Поверив Ланфранку, они в 1066 г. благословили Вильгельма на святое дело, а он, победив, окрепнув, стал без ведома Римской церкви, по своему собственному усмотрению назначать епископов, требовал приносить присягу ему, «своему господину», удаляя их от влияния папы. Епископы становились людьми Вильгельма… а это не могло понравиться Григорию VII. Ланфранк прибыл в Англию с монастырскими уставами, проводил политику в духе григорианской церкви, но крепкая рука и железная воля Вильгельма оказывали свое влияние на деятельность архиепископа Кентерберийского, мешали ему. Семнадцать лет Ланфранк тщетно бился с королем Англии. Теперь наступил час мщения: сын Вильгельма Завоевателя просил у него помощи.

Архиепископ наизусть выучил текст письма. Тучи за окном поглотила ночь.

Гильом Рыжий унаследовал от отца сильный характер, железную волю, упрямство. Такой человек не позволит вить из себя веревки, скорее наоборот: он сделает все, чтобы продолжить политику отца, и добьется желаемого. А, значит, влияние Римской церкви и самого Ланфранка на Англию уменьшится.

Стоит ли в таком случае помогать Гильому Рыжему?

Сложную задачу предложил решить бывшему учителю монастыря Бек бывший король Англии, которого современники называли Вильгельмом Победителем, а затем и Завоевателем!

Ланфранк усмехнулся, вспомнив свои «уроки» с Вильгельмом, которому он пытался объяснить «огромную» разницу между очень близкими по смыслу словами: «покорить» и «завоевать». Какими пустяками он порою занимался в своей учительской практике! Как много энергии и ума потратил на подобные объяснения. Покорить, завоевать… разве в разнице между этими словами суть дела, суть жизни каждого человека, народа, острова в целом? Нет, конечно же! Суть в чем‑то другом.

На Альбионе в течение полутора тысячи лет жили очень разные по «внешним» качествам, но очень похожие по свободолюбивому духу народы и племена. Они создали удивительный мир образов, героев, обычаев, нравов. Они в постоянной борьбе друг с другом ослабли, устали и от вечных драк, и – быть может! – от тяжкой ноши веков, которая давила на их души исподволь, не резко, почти неощущаемо, но постоянно. Ланфранку повезло вовремя родиться: именно в тот момент, когда «ноша» эта и вечные войны на Альбионе и за Альбион разрушили в людях и вождях разных народов и племен чувство опасности, которое часто спасало даже очень слабые народы. Учитель из Бека первым это понял… а затем был Вильгельм.

Он ворвался на Альбион, народы которого, лишенные чувства опасности, были сокрушены рыцарями, но… не завоеваны ими! И даже не покорены нормандцами! Теперь‑то, спустя 21 год после битвы при Гастингсе, спустя месяц после трагической гибели Вильгельма Победителя, Ланфранк понял это. Случилось нечто иное, чему он, «победитель» Беренгария Турского, человек аналитического ума, названия дать не мог, и это беспокоило его гораздо больше, чем просьба мертвого Вильгельма.

В 1072 г. епископ Леофрик принес в дар библиотеке собора в Эксетере огромную книгу, в которой были записаны старательным человеком стихи древних поэтов и бардов. Ланфранк знал о том, как любили на Альбионе песни, каким огромным авторитетом и уважением пользовались среди племен англосаксов сочинители и исполнители боевых и бытовых песен. Однажды он, будучи в Эксетере, увидел эту книгу. Она лежала на длинном столе в трапезной и служила доской, на которой служители храма резали пищу. Архиепископ Кентерберийский взял в руки тяжелый фолиант, первые страницы которого были залиты пивом, прочитал несколько песен. Они ему не понравились. Песни англосаксов и не могли понравиться уроженцу Северной Италии. Они нравились англосаксам.

Ланфранк положил книгу на место – на трапезный стол, почувствовал непонятное облегчение, забыл о книге, о своем состоянии.

Сейчас, когда судьба вновь заставила его думать о помощи Вильгельму, он вспомнил, буквально слетевшую с души тяжесть эксетерской книги, и понял то, о чем думал все чаще последние годы.

До вторжения нормандцев на Альбионе было много бардов. Они сочиняли песни на все случаи жизни. Они сочиняли песни жизни. В 937 г. англосаксы одержали великолепную победу в битве при Брунанбурге – барды сочинили об этом прекрасную песнь. В 991 г. англичане проиграли при Мэлдоне сражение скандинавам – и опять была песня, грустная, но прекрасная. Народ поет – народ живет. Такие же чудесные песни были и у других народов Альбиона. Они жили – они пели. Они творили волшебные миры, радовались мечтам своим и грезам, удачам и победам, они оплакивали погибших, упрямо надеясь, что гибнут лишь люди, но не народ. Они верили, они сопротивлялись, они жили.

Прошло более двадцати лет после битвы при Гастингсе, но Ланфранк так и не услышал ни одной песни о ней, сочиненной бриттским или англо‑саксонским бардом. Народ живет – народ поет. Песня для народа, как дыхание для человека…

«Они еще пели, но были очень больны, – почему‑то подумал Ланфранк. – Поэтому победил Вильгельм. Поэтому они перестали петь. Но это не значит, что Вильгельм завоевал Альбион. Больных не завоевывают».

Это небольшое открытие (по сравнению‑то с победой над Беренгарием Турским!) встряхнуло архиепископа Кентерберийского, он забыл о сне, возбудился, гордо улыбнулся и сказал сам себе:

– Покорил, завоевал – не важно! Он сделал это вовремя, опередив подползавших с севера на Альбион норвежцев. Как бы то ни было, но эта победа укрепила позиции Римской церкви в Европе. И я обязан исполнить последнюю просьбу Вильгельма. Так надо.

С хорошим настроением уснул в ту ночь Ланфранк, и сны ему могли сниться прекрасные! Проснулся он в бодром расположении духа, вышел из церкви, увидел в отдалении древние руины, над которыми шумела листва молоденьких деревьев, удивился, почему в последнее время ему так часто бросается в глаза этот пейзаж.

«Так же, как эти деревца, поднимутся на руинах Вильгельма все они: валлийцы, скотты, англы, саксы, даны, – подумал старый Ланфранк. – Они будут другими. И песни у них будут другие. Но они – будут. И завоевать их нельзя. Пока жива Земля. Пока жив Альбион. Это – так».

Увидев подходившего к нему Гильома Рыжего, он сказал:

– Я помогу тебе.

– Я отблагодарю тебя, – ответил сын победителя.

Он, действительно, через месяц был провозглашен королем Англии Вильгельмом II, но отблагодарить архиепископа Кентерберийского не успел: Ланфранк через год умер.

 

Заключение

 

Вторжение нормандцев на Альбион подвело черту под эпохой викингов и явилось своего рода генеральной репетицией к другому эпохальному деянию обитателей Западной Европы, которое начнут осуществлять монархи (в их числе и сын Вильгельма Роберт Нормандский, и много других потомков норманнов, «людей Севера»), откликнувшиеся в 1096 г. на призыв папы Римского Урбана II, и которое войдет в историю человечества под названием «Крестовые походы». Потомки «людей Севера» сыграют особенно в первых походах европейских рыцарей на Ближний Восток выдающуюся роль.

У жителей Восточной Европы в последующие века тоже будет проблем немало, в том числе и во взаимоотношениях с внешним миром, в том числе и с Тевтонским (Немецким) орденом. Здесь – мы глубоко убеждены в этом – влияние варягов и их потомков сказывалось на всех сферах жизни чуть слабее, но все же сказывалось.

И там, и здесь, и везде на Земном шаре в XI – XV вв. властвовала распря, норманны в Западной Европе, Рюриковичи в Восточной Европе боролись с ней методами и в чем-то похожими, и – это очень важно! – принципиально различными.

О жизни европейских народов, о влиянии Эпохи викингов на все страны и формирующиеся национальные государства в Европе мы и поговорим в следующей главе.

 


 

Глава VII. Европа после Эпохи викингов. XIXV вв.

 

Почему нужна и важна эта глава?

 

Любое историологические явление (а не событие, и тем более не исторический факт) оставляет очень серьезный след, имеет весьма пологую «кривую затухания», а значит, оказывает очень длительное и заметное влияние на страны и народы, очутившиеся в пространственно-временном эпицентре данного явления. Именно поэтому мы продолжаем рассказ об Эпохе викинге, покинувшей сцену истории в начале второй половины XI в.

Быть может, это – самая важная глава в книге. О героях, жизни, быте и других составляющих каната жизни, составляющих Эпоху викингов, подробнее можно прочесть и в рекомендуемых в «Библиографии» источниках и монографиях. Но … что же дал этот мощный взрыв людской энергии участникам походов «людей Севера», их потомкам, их Малым Родинам, а также тем, кого они завоевывали, у кого не хватило воли, силы, упорства дать отпор натиску этой упрямой энергии?

У курдов есть интересная поговорка: «Кто сделал, а кому досталось». Бывало в истории народов планеты Земля такое: одни воюют, изматывают себя, теряют лучших воинов, разбазаривают в бесконечных войнах энергию (племени, народа, государства), а это, в свою очередь, ослабляет, разрыхляет «государственный иммунитет». А кто-то рядом тихонько копит силушку. Зачем далеко ходить: великие греки и не менее великие воины державы Ахеменидов в течение нескольких веков изматывали друг друга в бесконечных войнах, а Рим тем временем усиливался.  А потом создал Римскую мировую державу.

Было ли нечто подобное после Эпохи викингов? Столь яркого примера, если говорить честно, мы не знаем, но судьба, например, Норвегии, которая, на наш взгляд, была самой активной участницей Эпохи викингов, в какой-то степени повторяет судьбу греков, ставших относително легкой добычей римлян в 146 г. до н.э., когда римское войско взяло Коринф.

Но не будем забегать вперед.

 

Основное качество эпохи

Период истории Земного шара с XI по XV век можно назвать Мировой распрей.

В эти столетия вирус междоусобицы царил всюду на планете. Ни одному повелителю не удалось совладать с ним и создать прочное во времени и пространстве государство. Даже Чингисхан и Чингисиды не справились с этой задачей. Образно говоря, они накинули на воюющий мир рыхлую, гнилую, быстро рвущуюся сеть, в каждой ячейке которой междоусобица продолжалась с труднообъяснимым упрямством. Да и в самом доме Чингисидов эта разрушительница духа человеческого властвовала.

Если кто-то найдет на Земном шаре землю диаметром в 2 - 4 тысячи километров, на которой местные обитатели создали государство, отработавшее в продуктивном режиме хотя бы 400 - 500 лет в обозначенном периоде, то я готов за фальсификацию истории понести самое суровое наказание.

Почему именно 400 - 500 лет? Потому что столько времени требуется любому государству для формирования государственного языка, культуры (внутриполитической и внешнеполитической), характера, глобальной идеи и ее реализации идеи.

Государств-«пятиминуток», даже очень крупных территориально, было в те века, особенно в Великой степи и в Азии южнее Великой степи, много, но прожили они очень короткую жизнь, максимум в 100 – 150 лет. За это время ничего серьезного, концептуального, своего ни одно, наспех сколоченное боевыми топорами, мечами и другим оружием государство создать не может. Все величайшие завоеватели и драчуны той поры являлись а) прекрасными полководцами, б) организаторами, в) пользователями. Они, покоряя, пользовались благами побежденных народов иной раз талантливо, не очень грубо, как, например, Хубилай в Поднебесной, либо по-иному, как в первые 50 лет присутствия в Восточной Европе Золотой Орды. Но, повторимся, ничего серьезного для цивилизационного процесса они сделать не могли, не успевали.

В эти же столетия в Европе, как, впрочем, и во многих других цивилизационных центрах Земного шара, продолжался и в XV в. завершился процесс формирования «государственно образующих наций», которые явились своего рода «отцами-основателями» таких государств, как Франция, Англия, Дания, Норвегия, Швеция, Германия, Польша, Литва, Россия и т.д. Это внутреннее политическое и социально-психологическое движение людей к важной для будущего устройства планеты в целом и каждого государства в отдельности на каждой территории будущих европейских и не только европейских государств сопровождалось и междоусобицами, и внешними войнами, и такими явлениями, как Крестовые походы, «Дранг нах Остен» («Натиск на Восток»), степными ураганами и самым сильным из них – монголо-татарским нашествием на Восточную Европу, и неудержимой тягой людей, племен и народов к прекрасному, светлому, что отражалось в искусстве, архитектуре, литературе, философии, теологии, в государственном строительстве, в быте и обычаях, меняющихся, следует помнить, не по законам мирной диффузии, а по жестким законам войны. В эти столетия на территории, практически, всей Европы утвердилось христианство, в Западной Европе – католицизм, в Восточной Европе – православие.

Во всех перечисленных и не перечисленных крупнейших исторических событиях и явлениях в Европе активную роль играли потомки викингов, норманнов, варягов. Да, с каждым очередным поколением кровь «людей Севера» размывалась ровно наполовину, и варяжского в них оставалось все меньше: крови, духа, дикой отваги, стопроцентной воинской обучаемости, неистребимого желания побеждать любого врага, тонкого поэтического чувства и сильного поэтического ума. Все это, викингское, оставалось там, в Эпохе викингов. Но западноевропейские рыцари и крестоносцы, перенявшие у «людей Севера» этакую «эстафетную палочку истории», оставались сильны и в XIII в., и в XIV в., и даже в XV в. В русских богатырях, надо заметить, варяжское тоже присутствовало, хотя и в гораздо меньшей степени, что вполне можно объяснить географическими особенностями Восточной Европе, значительная часть которой (Степь, да и Лесостепь) издревле хорошо «продувалась» степными ветрами. Достаточно вспомнить кииммерийцев и скифов, сарматов и хуннов-гуннов, печенегов и половцев и то степное многоликое воинство, которое  ворвалось в степи между Волгой и Днестром в 1223 г.

В главе «Восточная Европа» мы еще вспомним об особенностях Западной Европы и Восточной Европы, а также об особенностях очень интересной с исторической и историологической точек зрения земли, которая зигзагообразной полосой делит Европу почти пополам.

А сейчас нам пора переходить к рассказу о странах Западной Европы после Эпохи викингов.

 

Дания. Хронология

 

В  XI – XII вв., в процессе феодализации, на смену старой родовой знати пришла землевладельческая — из служилых людей короля, разбогатевших бондов и особенно католического духовенства, сосредоточившего в своих руках крупные земельные владения. Часть крестьянства попала в зависимость от феодальных землевладельцев, часть была объявлена коронными крестьянами, остальные продолжали оставаться свободными. Однако всё крестьянство было неполноправным — оно облагалось военным налогом, было отстранено от несения военной службы, которая стала монополией рыцарства; рыцарство и духовенство освобождались от налогов. Становление феодальных форм зависимости сопровождалось отменой древнего рабства. Рост поборов вызвал первое крупное крестьянское восстание в Северной Ютландии в 1085-1086 г., во время которого был убит король Кнуд II.

В XI или XII в. образовалось общее собрание свободных людей (датский двор, Dannehof), собиравшееся то в Зеландии, в Изёре, то в Ютландии, в Виборге, где и происходило избрание короля (начиная с Свенда Эстридсена). Король затием подтверждал свое избрание во время его путешествия на местных собраниях,

В 1104 г. датская церковь отделилась от Бременского архиепископства. В Лунде было основано архиепископство.

В 1169 г. датский король Вальдемар I одержал победу над полабскими христианами (вендами) и захватил остров Рюген.

В 1180—1181 гг. в Сконе полыхал огонь крупного крестьянского воссстания.

В 1184 г. завершился поход против вендов, была установлена зависимость Мекленбурга и Померании от Дании.

В конце XII в. датчане построили и восстановили Вальдемаров вал, вторую полосу датских укреплений от германский феодалов.

Во время правления королей Вальдемара I (1157—1182 гг.), Кнуда VI (1182—1202 гг.) и Вальдемара II (1202—1241 гг.) произошло значительное укрепление Датского королевства. Это сопровождалось новой широкой военной экспансией Дании, закончившейся завоеванием славянского и германского побережья Балтийского моря (эти территории были потеряны, за исключением о. Рюген, уже в 1227 гг., после поражения датчан при Борнхёведе) и Северной Эстонии (1219 г.; оставалась под датским господством до 1346 г.).

В начале XIII в. датчане завоевали Гольштейн и некоторые другие области.

В 1219 г. они завоевали Северную Эстонию.

22 июля 1227 г. датчане потерпели поражение в битве при Борнхёведе в битве с северо-германскими князьями и потеряли большую часть завоеванной с большим трудом побережья Прибалтики.

В 1238 г. Дания и Тевтонский орден заключили договор о разделе Прибалтики.

В 1241 г. г. Вальдемар II издал Ютские законы.

В 1245 г. произошел конфликт между датской церковью и королем.

В 1249 г. вспыхнуло и было подавлено восстание крестьян, недовольных установлением подушной подати.

В 1282 г. была издана «Нюборгская конституция», первое ограничение власти короля со стороны феодальной аристократии. С того же года стали ежегодно созываться собрания представителей сословий.

В 1286 г. был убит король Эрик Клиппинг («Финдерупское убийство»), и в стране началось смутное время.

В 1299 – 1303 гг. Дания находится под интердиктом.

В 1319 г. власть короля в Дании была еще раз существенно ограничена. Дания отдается в залог по частям. Был основан стурмансрод – совет магнатов.

В 1326 г. из страны изгнан король Кристофер II, и началось правление антикороля Вальдемара Южноютландского, которое продолжалось до 1329 г.

В 1332 г. Дания продала Швеции Сконе.

В 1332 – 1340 гг. страна жила без королей.

В 1340 г. началась борьба датского дворянского ополчения во главе с Нильсом Эбсеном за изгнание из страны северо-германских князей.

В 1343-1345 гг. в Эстонии полыхало восстание «Юрьевой ночи», направленное против датских феодалов.

В 1346 г. Дания продала ордену Эстонию.

В 1349-1350 гг. в Дании свирепствовала эпидемия чумы («Черной смерти»).

В 1360 г. Дании вернули Сконе.

В 1361 г. к Дании был присоединен остров Готланд.

С 1367 по 1370 гг. продолжалась датско-ганзейская война. По Штральзундскому миру 1370 г. Ганза оккупировала на 15 лет Эресунн.

В 1380 г. заключена датско-норвежская уния. Вместе с Норвегию в унию вошла Исландия и Фарерские острова.

В 1386 г. Дания передала Шлезвиг графам Гольштейна.

В 1389 г. датская королева Маргарита признана королевой Швеции.

В 1397 г. между тремя скандинавскими государствами была заключена Кальмарская уния.

В 1434-1436 гг. в Швеции полыхало антидатское восстание Энгельбректа Энгельбректсона.

В 1441-1443 гг. – крестьянское восстание в Северной Ютландии.

В 1443 г. королевская резиденция была перенесена в Копенгаген.

В 1450 г. был заключен Бергенский акт, соглашение о постоянном объединение Норвегии и Дании.

В 1460 г. заключено соглашено об объединении Горльштейна, Шлезвига с Данией.

В 1471 г. в битве при Брункеберге датский король Кристиан I, пытавшийся силой возобновить датско-шведскую унию, потерпел от шведов поражение.

В 1483 г. вышла «Скандинавская общая конституция» - условия датского дворянства королям. Дания превратилась в дворянскую конфедерацию.

В 1520 г. Дания вновь пыталась силой возобновить датско-шведскую унию («Стокгольмская кровая баня»).

В 1523 г. Кальмарская уния распалась, и Швеция окончательно вышла из нее.

 

Распря в Дании

Канут (Кнуд) V (XII в.), государственный деятель Дании, сын Магнуса Нильсена. Участвовал в смутах, начавшихся после смерти Эрика Лама в 1147 г. Государство разделилось между Канутом V, Свендом (сыном Эрика Эмуна) и Вальдемаром (сын Канута Лаварда). Канут V потерпел несколько неудач, бежал к императору Фридриху Барбароссе, просил у него помощи для завоевания датской короны, обещая уступить ее императору и получить ее обратно в виде имперского лена. С помощью императора он утвердился только на датских островах, откуда вскоре его изгнал Свенд.

 

Основатель центральзиванной монархии

Вальдемар I Великий (1131-1182 гг.), датский король с 1157 г. Правнук по матери киевского князя Владимира Мономаха. Заложил основы централизованной феодальной монархии в Дании. Король Вступил на престол после упорной борьбы со Свендом и Кнудом. Распрей в Дании воспользовались славяне-венды. Они вторгались на Ютландию и Датские острова, разрушили Ааргуз и дошли до Роскильде. Датчане вынуждены были платить им дань. Вальдемар Великий начал систематическую борьбу с ними. Союзником у него с вендами был Генрих-Лев. Вальдемар заключил с ним в 1164 г. договор, в силу которого сын Вальдемара, Кнуд, должен был жениться на дочери Генриха-Льва, а после ее смерти в 1167 г. – на сестре его Гертруде. Хорошие отношения были у Вальдемара с императором Фридрихом I. В борьбе с вендами ему помогал епископе роскильдский, а впоследствии лундский архиепископ – Аксель Абсалон, который участвовал в одном из походов. Вальдемар совершил более 20 морских и сухопутных походов. Наибольшим успехом увенчался поход 1168 г. Датский король взял Аркону и покорил остров Рюген, где разрушил языческие идолы. Ходил он и в Норвегию, где хотел посадить на престол сына своего Магнуса. В 1171 г. Вальдемар короновал восьмилетнего сына Кнуда (Канута), провозгласив его соправителем. Этим были недовольны принцы, родственники прежнего короля. Они подняли восстание. Их поддержал епископ Эскильд. Вальдемар быстро справился с восставшимим. В 1177 г. Вальдемар I добился назначения архиепископом Лундским (глава датской церкви) своего советника Абсалона. В последние годы его царствования восстали крестьяне в Сконе, отказывшиеся платить вновь введенные поборы и десятину в пользу церквей. Вальдемар нанес им несколько поражений, но умер в 1182 г., не подавив окончательно восстание.

 

Победитель эстов

Канут VI (? – 1202 г.), сын Вальдемара Великого, датский король с 1182 г. Отказывался признавать себя ленником германского императора. Фридрих Барбаросса поднял против него померанского герцога Богислава. Канут разгромил его в морском сражении, флот уничтожил и подчинил Западную Померанию. Вскоре он присоединил землю оботритских вендов (Мекленбург) и принял титул короля славян. Папа склонил его организовать крестовый поход против язычников – эстов, и Канут покорил Эстляндию, где построил церкви и многих эстов обратил в христианство. Фридрих Барбаросса послал против него графа Голштинского, маркграфа Бранденбургского и архиепископа Бременского. Канут разгромил коалицию, подчинив себе Любек и Гамбург. Границы Дании были расширены на Юге до Эльбы.

 

Воевать или улучшать жизнейстройство страны?

 

Вальдемар II Победитель (1170-1241 гг.), младший сын Вальдемара I, датский король с 1202 г.  Ему присягнули Любек и Гамбург, Голштиния и Лауэнбург, Померания, Рюген, Мекленбург. Находившийся в плену Адольф Голштинский выкупился из плена, уступив ему Голштинию, и король передал ее своему племяннику Альбрехту фон-Орламюнде. Вальдемар участвовал в смутах в Швеции и Норвегии, но ничего значительного для себя не достиг. Важны его завоевания в северной Германии, начатые Вальдемаром Великим. Все южное побережье Балтийского моря было во власти датчан. Оставалось покорить прусское и ливонское побережья. Вальдемар воспользовался воззванием папы предпринять крестовый поход против финнов и латышей, отправился в поход и подчинил остров Эзель. В 1210 г. он покорил часть прусской территории, чему сопутствовали смуты в Германии. Вскоре против Вальдемара составилась коалиция из северных немецких князей. Он разбил их войско и строго наказал Гамбург за участие в коалиции. В 1219 г. Вальдемар с большим флотом и многочисленным войском высадился на берега Эстляндии. Сюда его призвал на помощь против язычников-эстов Альбрехт, епископ рижский, обещая уступить ему Эстляндию. В результате вся Эстляндия стала датской провинцией. Король вернулся в Данию, но во время охоты попал вместе с сыном в плен к графу Генриху Шверинскому. Несмотря на угрозы императора и папы, Генрих продержал короля в плену два года. В Дании и покоренных Вальдемаром землях все пришло в хаос. Граф Адольф Младший вернулся в Голштинию, которая отпала от Дании. Альбрехт фон Орламюнде собрал войско для освобождения своего короля и сначала попытался решить делом дипломатическим путем. С него потребовали огромную сумму денег и возвращения земель, завоеванных Данией к югу от Эльбы. Датской короной Вальдемар должен быть владеть, как леном германского императора. Альбрехт не принял унизительных условий. Началась война. В первой же битве, при Мельне, он был разбит и взят в плен. Гамбург и Любек отпали от короля. Вальдемару согласился на тяжкие условия мира и в 1225 г. вернулся в Данию, где царил ахос. С благословения папы он нарушил клятву, данную врагам при заключении мира, и начал войну. В битве при Борнгёведе в 1227 г. он потерпел сокрушительное поражение и поспешил заключить мир. Последние годы царствования Вальдемар II проводил внутренние реформы и улучшал законодательство (Ютское право). Из его завоеваний Дания сохранила Рюген, некоторые города Мекленбурга, Пруссия и Эстляндия.

 

Король-неудачник?

Вальдемар IV Аттердаг (около 1320-1375 гг.), король Дании с 1340 г. Собрал отдельные части королевства, попавшие в руки отдельных, главным образом немецких, феодалов. В 1360 г. вернул Сконе. Подверг подданных невиданному ранее податному обложению. Восстание эстонских крестьян 1343-1345 гг. заставило его продать Северную Эстонию Ливонскому ордену. В борьбе за господство в западной части Балтийского моря вступил в войну с Ганзой и Швецией. В 1361 г. захватил остров Готланд. В войне 1367-1370 гг. потерпел поражение и заключил позорный для Дании Штральзундский мир 1370 г.

 

Основатель Копенгагенского университета

Христиан (Кристиан) I (1426-1481 гг.), король датский, основатель династии Ольденбургов. Отец Xристиана, Дидерих Счастливый, расширил родовые владения, наследниками которых сталитрое его сыновей: Xристиан, Мориц и Гергард, приходившиеся по материнской стороны родственниками датскому королевскому дому. В начале 1448 г. скончался Христофор Баварский, король Дании, Норвегии и Швеции. После 8-месячного междуцарствия шведы избрали королем Карла Кнутсона, а датчане – Христиана. Он тут же обручился с 18-летней вдовой своего предшественника, королевой Доротеей. Карл Кнутсон с помощью норвежского архиепископа Аслака Болта добился, чтобы его короновали королем Норвегии, но в 1450 г. его свергли, и Xристиан короновался норвежской короной в городе Трондьеме. Он восстановил после возмущения в Швеции  в 1456-1457 гг. Северную унию, короновался шведской короной и основал сильную королевскую династию, Три года спустя он присоединил герцогства Шлезвиг и Голштинию. Новые восстания в Швеции расшатали унию. Сражение под Брункебергом в 1471 г. навсегда закрыло путь к восстановлению унии мирным путем. В конце царствования Xристиан подготовил поход в Швецию, но неожиданно умер. При нем основан Копенгагенский университет.

Швеция. Хронология

В начале XI в. в Швеции началась христианизация. Существовавшее в это время королевство свеев — Свитьод подчинило себе государственное образование ётов на западе и юге Швеции (кроме морского побережья).

Приблизительно в 1050 г. произошло территориальное разграничение между Швецией, Норвегией и Данией на юге Скандинавского полуострова.

В 1060 г. было основано первое шведское епископство в Сигтуне. Шведская народность стала наряду с норвежской и датской выделяться из древних  скандинавских племён. Крестьяне оставались в Швеции лично свободными. Из дружинников и других королевских слуг, родовой знати и верхушки бондов складывался класс феодалов.

Приблизительно с 1157 по начало XIV в. Швеция завоевала Финляндию.

В 1164 г. было основано архиепископство в Упсале, и шведская церковь освободилась от датской зависимости.

Приблизительно в 1220 г. записаны древнейшие шведские права.

В 1240 г., 15 июля, шведы потерпели поражение в битве на Неве от новгородского войска во главе с Александром Ярославичем.

В 1252 г. в источниках впервые упомянут Стокгольм.

Приблизительно в 1280 г. постановлением в Альснё образовано рыцарское сословие.

В 1319 – 1355 гг. – личная уния с Норвегией.

В 1323 г. Заключен Ореховский (Ореховецкий) мир с Новгородом, определена русско-шведские границы в Винляндии и Западной Корее.

Приблизительно в 1350 г. издан шведский общегосударственный свод законов («Ландстаг»).

В 1389 г., ослабленная феодальными распрями, Швеция вступила в унию с Данией, ставшую в 1397 г. тройственной (Дания, Швеция, Норвегия) и существовавшую в 1397-1523 гг. При короле Эрике Померанском, правившем в 1412-1439 гг., проявилась тенденция к установлению господства Дании над более слабой в экономическом отношении Швецией.

Усиление податного гнёта, война с Ганзой (1426-1435 гг.) вызвали антидатское восстание Энгельбректа Энгельбректсона (1434-1436 гг.). С 1435-1436 гг. стал созываться 4-сословный риксдаг (дворяне, духовенство, горожане, крестьяне, кроме помещичьих).

В 1436 г. Стокгольм был провозглашен столицей Швеции.

В 1448 г. уния с Данией фактически распалась.

Благодаря победе над датчанами в сражении при Брункеберге в 1471 г. Швеция добилась относительной самостоятельности. В 1471-1520 гг. страной управляли регенты из знатного дома Стуре, при которых укрепилась центральная власть, окрепла национальная культура.

В 1477 г. в Упсале открыт первый в Северной Европе университет. Но при поддержке католической церкви датский король Кристиан II в 1520 г. восстановил датско-шведскую унию. Конец господству датчан положило мощное народное восстание 1521 г., которое возглавил дворянин Густав Эриксон. В 1523 г. он был избран королём Ш. (под именем Густава I) и основал династию Ваза (Васа).

 

Неканонизированный святой?

 

Эйрик IX, Святой (ум. в 1160 г.), шведский король с 1150 г. Проводил большую законодательную деятельность. В 1157 г. предпринял крестовый поход в Финляндию, где оставил миссионером епископа упсальского Генриха. 18 мая 1160 г. Эйрик пал в битве с датчанами. Вскоре после его смерти стали распространяться слухи о его святости, о чудесах, совершавшихся на его могиле. Римская церковь не канонизировала его, но северные народы считают его святым.

 

Кто правил Швецией

 

Эйрик XI Эрикссон (ум. в 1250 г.), шведский король с 1222 г. Смуты вынудили его бежать в Данию, откуда он возвратился в 1234 г. Но и после возвращения Эйрика фактически правили Швецией два выдающихся ярла – Ульф Фазе и Биргер Магнуссон. Ярл Биргер предпринял крестовый поход в Финляндию. В его отсутствие в Швеции возобновилась распря, которая окончилась лишь в 1248 г. В том же году состоялся первый церковный съезд в Скеннинге.

 

Борьба между братьями и отцом

 

Эйрик XII Магнуссон (1339 – 1359 гг.), шведский король с 1356 г. В 1344 г. избран в наследники престола. В 1355 г. его брата Гакона отец Магнус назначил королем Норвегии. Эйрик искал для себя шведской короны еще при жизни отца. Между ними началась война. В 1356 г. Эйрик добился королевского титула. Посредником в борьбе Магнуса с Эйриком был Альбрехт Мекленбургский. Ему и его сыновьям Эйрик отдал важные крепости Сканёр и Фальстербо и часть Сконе. В 1357 г. Эйрик нарушил заключенный с отцом договор и вторгнулся в его владения. Оставленный иностранными союзниками, Магнус обратился за помощью к Вальдемару Датскому. В 1359 г. вновь заключен был мир между Магнусом и Эйриком.

 

Законодатель

 

Магнус Эриксон (1316-1374), шведский король в 1319 – 1363 гг. (формально до 1371 г.), норвежский король в 1319-1355 гг. Вёл неудачную войну с Новгородом (1348 – 1351 гг.). Издал первый общешведский свод законов, «Ландстаг». Укрепление королевской власти при нем вызвало сопротивление крупных феодалов и церкви. В ходе борьбы с ними и их ставленником Альбрехтом Мекленбургским Магнус Эриксон лишился шведского престола (норвежскую корону передал ещё ранее сыну Хокону). «Ландстаг» был создан в результате кодификации обычного права разных областей Швеции и королевских постановлений и одобрен на съезде духовных и светских феодалов в Эребру в 1347 г. Состоял из 14 разделов, охватывал вопросы государственного («королевского»), гражданского и уголовного права. Выражал интересы дворянства, сильно ограничивал королевскую власть. Тем не менее, принятие «Ландстага» было важным шагом в централизации страны. В 1442 при Кристофере Баварском «Ландстаг» был дополнен и частично переработан; новый «Ландстаг» ограничивал и без того урезанные права крестьян и усиливал власть феодальной знати. «Ландстаг» Кристофера в 1734 г. был заменен новым сводом законов.

 

Висбю, Висби

Главный город острова и лена Готланд в Швеции. В средние века (особенно в XI-XIII вв.) являлся крупным торговым центром, главным (до возвышения Любека) посредником в торговле западных стран с Юго-Восточной Прибалтикой. Посредническая торговля находилась в руках колонии немецких купцов. С возвышением Любека Висбю остался важным центром ганзейской торговли с Новгородом. В 1361 г. был взят войсками датского короля Вальдемара IV Аттердага. Снова перешёл к Швеции по Брёмсебрукскому миру 1645 г. (В Висбю сохранились средневековые церкви и мощная городская стена с 44 башнями XII-XIV вв.

 

Упсала

Город в Швеции, первоначально называвшийся Эстра-Арос, по-видимому, уже в XI в. являлся поселением городского типа. В 1273 г. стал резиденцией архиепископа, с 1280 г. называется Упсала. До 1719 г. здесь проходили важнейшие государственные собрания, коронации шведских королей.Севернее Упсалы находится Старая Упсала, которая в 1-м тыс. н. э. являлась языческим культовым центром, где сохранились многочисленные курганы и фрагменты древнейшего в Швеции собора, построенного приблизительно в XI в.

О капище в Упсале Адам Бременский в своем описании Скандинавии, составленном приблизительно в 1070 г., написал: «В этом храме, который весь разхукрашен золотом, народ поклоняется статуям трех богов. Самый могущественный из них, Тор, сидит на своем престоле посредине храма. Водан (т. е. Один) и Фрикк (т. е. Фрейр) сидят по ту и другую сторону от него. Отличительные черты каждого из них: Тор, как говорят, владычествует в воздухе и правит громом и молнией, ветром и дождем, хорошей погодой и урожаем. Другой, Водан, что значит, «ярость», правит войнами и вселяет в людей храбрость перед лицом врагов. Третия, Фрикко, дарует смертным мир и сладострастие. Его идол поэтому снабжен громадным детородным членом. Водана же они изображают в доспехах, как мы – Марса, а Тор со своим скипетром, т. е. молотом, кажется похожим на Юпитера. Около храма есть огромное дерево, широко простирающее свои ветви. Оно вечнозеленое, зимой и летом. Никто не знает, что это за дерево. Там есть также родник, где язычники имеют обыкновение совершать жертвоприношение, топя живого человека. Если он не выныривает, то считается, что желание народа сбудется. Золотая цепь окружает храм, вися на крыше здания, так что идущие к храму издали видят ее блеск. Само же капище стоит на ровном месте, окруженное холмами наподобие театра». (Снорри Стулусон. Круг Земной. М., 1995. С. 635).

 

Готланд

 

Самый большой остров в Балтийском море, территория Швеции. Главным городом и портом является Висбю.  В начале н. э. Готланд населяли германские племена. В средние века Готланд был важным пунктом транзитной торговли на Балтике. Номинально принадлежал Швеции, но фактически был независимой республикой со своим городским правом. В 1361 г. был захвачен и опустошён датчанами. Снова перешёл к Швеции по Брёмсебрукскому миру 1645 г.

 

Стуре

 

Шведский дворянский род (датского происхождения), регенты (правители) Швеции во 2-й половине XV – начале XVI вв. Проводили политику централизации страны, на окончательное расторжение Кальмарской унии и восстановление шведской национальной государственности. Стен Стуре Старший (около 1440 – 1503 гг.), регент в 1471-1497 гг., 1501-1503 гг. 10 октября 1471 г. руководимое им ополчение разбило при Брункеберге (близ Стокгольма) наёмную армию датского короля Кристиана I. Стен Стуре Младший (около 1492 – 1520 гг.), регент в 1512 – 1520 гг. Погиб в сражении на озере Осунден в юго-западной Швеции с войсками датского короля Кристиана II, стремившегося силой восстановить унию.

 

Стокгольм

 

Столица Швеции город Стокгольм расположена на берегах пролива, соединяющего Балтийское море с озером Меларен, и на близлежащих островах. Первые поселения рыболовов и торговцев возникли на месте современного города в первых веках нашей эры. В XI—XII веках на острове Стаден появилось первое укрепление. Годом основания города считается 1252, а основателем — ярл Биргер, правитель государства с 1247 года при короле Эрике Эриксоне, а с 1250 года – при короле Вальдемаре I.

Ярл Биргер или Биргер из Бьельбу суровыми мерами проводил политику централизации государства, жестоко карал тех, кто раздувал в стране междоусобицу. Он же организовал поход против Новгорода в 1240 г., но был разгромлен князем Александром Ярославичем в Невской битве. Противостояние Новгорода и его союзников и Швеции в этом регионе сыграли свою роль в решении ярла Биргера построить укрепления в проливе между озером Меларен и Балтийским морем в 1252 г..

В «Хронике Эрика», одном из самых ранних дошедших до наших дней литературных памятников Швеции, рассказано об этом. Ученые, однако, считают, что основателем Стокгольма (то есть первого укрепления) был ярл Биргер Броса, старший тезка Биргера из Бьельбу. Но возможен и другой вариант: оба эти деятеля возводили укрепления, строили замок, который стал центром будущей столицы Швеции.

В «Хронике Эрика» рассказано о причинах основания замка на озере Меларен так.

На рубеже XII—XIII веков новгородцы (об этом говорится и в Новгородских летописях) в ответ на поход шведов на Емь снарядили в поход своих союзников — карелов, помогли им добраться до «шхеров свеев».

 

До Сигтуны раз дошли корабли.

Город сожгли и исчезли в дали.

Спалили дотла и многих убили.

 

Погиб в сражении с карелами в Асканесе (современный остров Экерён на озере Меларен) «славный Йон Ярл». Последние девять лет жизни он

 

…дом свой не видя, в латы одет,

с ижорой и русскими храбро сражался,

за Господа веру святую он дрался.

 

Жене Йона Ярла удалось бежать от налетчиков и скрыться в Хундхамаре. Согласно переданной в «Хронике Эрика» легенде среди обитателей Эсташхера, шхера, расположенного неподалеку от Асканеса, между островом и материком, жена погибшего ярла собрала верных людей, напала на корабли налетчиков и сожгла их, отомстив за гибель мужа, за разорение Сигтуны и убиение многих сигтунцев.

Ярл Биргер, «мудрый правитель», понимая, что налеты на Швецию будут продолжаться, решил построить в этих местах хорошо укрепленный город.

В проливе Норрстрём находились два острова. На одном из них, небольшом, незаселенном, возвели фортификационные сооружения, построили таможню. Этот замок, как считают ученые, и назывался Стокгольм. На втором острове построили жилые здания. Двадцатиметровый пролив между островами перекрыли сваями. Обустроенные таким образом острова надежно защищали и контролировали вход и выход разных судов из озера Меларен. Жить здесь стало спокойнее.

 

Замок красивый, скажу без прикрас.

Построили, выполнив ярла наказ.

Замок к озеру путь охраняет:

Карелов набеги теперь не пугают.

На озере жизнь опять закипела:

Девятнадцать приходов по берегу смело

расположилось и семь городов…

(Пер. А.Ю. Жултухина)

 

Уже в конце XIII века Стокгольм – постоянная резиденция шведского правительства, а вскоре город стал крупнейшим центром ремесел, крупным портом, а также торговым, политическим, экономическим и культурным ядром государства.

 

Попытка шведов основать город на Неве

 

На рубеже XIII – XIV вв. Швеция усилилась. Ее суда нападали на торговые корабли, идущие в Новгород и из Новгорода в страны Европы. Германский король Альбрехт в 1300 г. отправил в Швецию посла с просьбой к шведскому конунгу урегулировать этот вопрос, обеспечить свободную и безопасную торговлю на севере континента. Регент малолетнего конунга, фактический правитель Швеции Торгильс Кнутссон проигнорировал просьбу короля и более того собрал войско в поход на Неву, чтобы построить там мощную крепость и контролировать торговлю целого региона.

На Неве шведов не ждали. Они вошли в устье реки, осмотрели окрестности и решили построить крепость Ландскруну между Невой и Черной рекой (Большой Охтой), в черте современного Санкт-Петербурга, на правом берегу Невы, неподалеку от того места, где стоит сейчас мост Петра Великого.

Торгильс Кнутссон разделил войско на две части, одну оставил «на мысе, где рек тех сливались пути», строить крепость, другая под командованием Харальда отправилась в Белое озеро, грабить окрестности. Ладожское озеро в те времена являлось пограничным:

 

Русских на юге лежат города,

На север — карелов, меж ними вода.

 

Восемьсот шведских храбрецов сначала ворвались в небогатую карельскую деревню, «мирно спящую», разграбили ее, жителей убили, дома сожгли, пять дней «тешились», продукты поели, других деревень, где бы можно было поживиться, по соседству не нашли, сели на корабли и переехали на остров Пекинсааре (ныне Орехов), разбили лагерь.

Ладожское озеро было пустынным. А через несколько дней на водной глади показались ладьи русских.

Чужеземцы решили не рисковать, поплыли вниз по течению к основному войску, спешно возводившему крепость Ландскруну. Русские попытались спалить флот врага, соорудили на больших плотах костры из сухого дерева, зажгли их, пустили вдогонку убегающим шведам. Но те знали толк в боях на морях и реках. Они оставили позади себя, в воде, огромную сосну, русские плоты не смогли преодолеть препятствие, сгорели безо всякой пользы.

Шведам удалось оторваться от преследователей. Они прибыли в крепость, удивились: многое сделали их соратники, построили в основном укрепления Ландскруны, трудно будет здесь русским!

Если верить сведениям «Хроники Эрика», то у Торгильса Кнутссона в начале похода на Неву имелось «одиннадцать сотен». Русские, вскоре подошедшие к Ландскруне, собрали под свои знамена «тридцать одну тысячу». Конечно же, автор хроники допускал некоторые неточности, преувеличивая цену победы родного войска над многочисленным врагом, но справедливости ради, стоит отметить, что перевес сил у русских в том сражении был наверняка — и немалый.

Они появились сразу же за отрядом Харальда и тут же бросились в черных кольчугах и светлых шлемах на штурм крепости.

Она представляла собой срубленное из вековых деревьев сложное фортификационное сооружение на стрелке между реками Невой и Охтой (Черной речкой). С южной стороны шведы выкопали ров, соединивший реки, наполнили его водой, создав тем самым искусственный неприступный остров. Над внутренней стороной рва возвышалась стена (или насыпной вал, стянутый бревенчатыми сваями), в которую чужеземцы встроили восемь мощных башен с бойницами для стрельбы.

Русских эта мощь и грозный вид крепости не напугали, они смело бросились в бой. Шведский вождь, понимая, что в подобной ситуации нужно действовать решительно, организовал контратаку, сбил наступательный порыв противника. Завязался жестокий встречный бой. Шведам удалось ошеломить врага, русские отошли на исходные позиции и стали готовиться к повторному решительному штурму.

Русские встали лагерем неподалеку от Ландскруны. Вид их зловещий мог напугать любого воина, даже очень храброго. Но только не Матса Кеттильмундссона, шведского воина, в будущем крупного государственного деятеля.

Он почувствовал зарождавшуюся в душах соратников робость, надел доспехи, сел на коня и выехал из крепости.

Затем он повернулся в сторону противника и вызвал любого из русских на поединок. Матс был воином могучим. Его грозный вид так напугал осаждавших крепость, что ни один из них по доброй воле не решился принять вызов, да и русский князь был против поединка: зачем портить настроение своим воинам, если ясно, что справиться со шведом в русском стане некому?! Ясно было ему и еще кое-что…

Матс Кеттильмундссон героем вернулся в крепость. А войско осаждавших ночью покинуло Ландскруну. Этот, ничем в «Хронике Эрика» немотивированный ход противника может показаться несведущему пылкому человеку проявлением слабости. Но русский вождь поступил в ту ночь очень мудро!

Шведы, оставленные неприятелем в покое, достроили крепость, выделили гарнизону запасы продовольствия и отправились в Швецию.

В Ландскруне, хорошо укрепленной, оснащенной, осталось во главе с рыцарем Стеном двести хорошо вооруженных воинов и сто работников,

 

чтобы работы должны выполнять,

солод варить, готовить и печь,

а по ночам ворота стеречь.

 

После отплытия основного войска… что-то странное произошло в Ландскруне. Продукты «испортило лето, затвердела мука», «солод слежался и даже горел». В крепости начались голод и цинга. Люди садились за стол, «пили настои и травы», ели все меньше и меньше и «их зубы со стуком на стол выпадали».

Голод, цинга? Но как могли допустить такое опытные шведы?! Почему двести рыцарей во главе со Стеном, почувствовав приближение голода — не в одночасье же все продукты у них испортились! — не смогли осуществить поход в близлежащие деревни? Автор знаменитой «Хроники» с болью рассказывает о бедах соотечественников, но ни словом не говорит о мерах, которые просто обязан был предпринять Стен.

Не предпринял.

И, по всей вероятности, ему не дал это сделать русский князь!

…Через некоторое время в Ландскруне стали умирать воины и работники. Их дома пустели. Состояние войска, и физическое, и моральное, ухудшалось. Появились предложения отправить в Швецию весточку о трагедии во вновь основанной крепости. Но нашлись и противники этого. Они не хотели беспокоить марскалка Торгильса Кнутссона… как написано в «Хронике», но дело тут, видимо, в другом! Русские вместе с союзниками не пропустили бы посла Стена на родину.

Согласно версии «Хроники», русские собрали войско раз в шестнадцать больше, чем у шведов, подошли к Ландскруне, и началась упорная, беспрерывная, долгая битва.

Разделившись на несколько частей и сменяя друг друга, осаждавшие несколько дней и ночей штурмовали крепость. Уставшие, больные шведы сражались, как за родную землю, за собственный клочок земли. Но земля невская не принадлежала им! Русские, преодолев сопротивление, ворвались в Ландскруну, оттеснили шведов к огромному подвалу…

В этот отчаянный момент рыцарь Стен предложил русским взять его воинов в плен. Рыцарь Теркель Андерссон воспротивился решению вождя, но русский воин пронзил его копьем.

Упорно бились люди в огромном подвале. Но все же жажда жизни взяла свое. Русские обещали не убивать шведов, и те сдались в плен. Бой закончился. Победители распределили между собой пленных, сожгли крепость. Это случилось 18 мая 1301 года. Живых шведов отвели в Новгород.

Одна из первых попыток основать в устье Невы крепость закончилась неудачно. Такие попытки будут повторяться еще несколько раз. И только неистовому гению Петра Великого удастся не просто закрепиться на этом важном плацдарме, но построить здесь великий город.

«Датчанка в Швеции воцарилась…»

 

Маргарита Датская (1353 – 1412 гг.), королева Дании, Норвегии (с 1387) и Швеции (с 1389). Дочь датского короля Вальдемара IV Аттердага, она вышла замуж за норвежского короля Хокона VI, а после избрания ее малолетнего сына Олуфа датским королём в 1376 г. стала правительницей Дании. В 1380 г. умер ее муж, и она стала еще и правительницей Норвегии. В 1387 г. умер ее сын, и Маргарита стала королевой обоих государств. После разгрома войск Альбрехта Мекленбургского в 1389 г. Маргарита стала также и королевой Швеции. По ее инициативе в 1397 г. была заключена Кальмарская уния трёх скандинавских государств.  До конца жизни Маргарита фактически управляла ими. В «Хронике Энгельбректа», о которой речь пойдет чуть ниже, о Маргарите Датской говорится следующее:

 

Так однажды случилось:

Датчанка в Швеции воцарилась.

Королеву ту Маргаретой звали.

Другую такую вы б не сыскали:

Ведь так умна она была,

Что подчинить себе смогла

Швецию, Данию и Норвегию.

Другой такой долго не будет наверное.

Шведы глупо тогда поступили,

Что женщину эту на трон пригласили.

Разум тогда их вовсе оставил:

Королевство никто из них не возглавил.

Притом отошли от закона страны,

О чем и жалеть были долго должны.

Велит же шведский закон,

Что иноземец не может взойти на трон.

(«Хроника Энгельбректа. Пер. А. Д. Щеглова. М., 2003. С. 5).

 

Кальмарская уния (1397-1523)

В 1397 г. в шведском городе Кальмаре было окончательно оформлено объединение королевств Дании, Норвегии (с Исландией) и Швеции (с Финляндией) в личной унии под верховной властью датских королей. Унию поддерживали многие крупные феодалы Дании и Швеции (имевшие поместья во всех трёх королевствах), а также торговые города. Она сыграла важную роль в борьбе с немецкой экономической и политической экспансией: в XIV в. Ганза захватила почти всю внешнюю и частично внутреннюю торговлю Дании, Норвегии и Швеции, в Скандинавию проникли немецкие феодалы. А в 1363 г. королем Швеции стал немецкий герцог Альбрехт Мекленбургский. Он мечтал воцариться и в Дании.

Инициативу Маргариты Датской поначалу приняли (но с оговорками!) и простолюдины скандинавских стран. Однако фактическое объединение трёх королевств было непрочным. В 1397 г. в Кальмаре на съезде феодалов Дании, Швеции и Норвегии Эрик Померанский, внучатый племянник Маргариты Датской стал королем всех трёх королевств и был признан соправителем Маргариты.

Естественно более сильная в экономическом и политическом отношении Дания главенствовала в унии. Датчане назначались на высшие церковные должности в Швеции и Норвегии, датские и немецкие дворяне получали там замки с обширными поместьями. Маргарита и Эрик Померанский начали длительную войну с Голштинией за обладание Шлезвигом. Эта область находилась слишком далеко от Швеции и Норвегии, но именно народам этих стран пришлось платить налоги для ведения войны. Крестьяне, жители городов и даже мелкие дворяне все чаще проявляли недовольство. Но при жизни Маргариты Датской эти возмущения не обрели взрывоопасной силы.

Трижды король

Эйрик ХIII Померанский (1382 – 1459 гг.), Король Дании и Швеции с 1396 г., король Дании, Швеции и Норвегии с 1397 г. Сын герцога Вратислава Померанского и Марии, племянницы Маргариты Датской. В 1388 г. был избран соправителем и наследником Маргариты. При жизни Маргариты почти не участвовал в правлении. С 1412 г. началось самостоятельное царствование Эйрика. Он пытался возвратить Дании Шлезвиг, а затем уничтожить политическое и торговое значение ганзейцев в Скандинавии. Его поддерживал германский император Сигизмунд. Эйрику пришлось начать из-за Шлезвига войну с голштинскими графами. Готланд стараниями его отошел к Дании. Война, которую он начал с Голштинией и в которой вскоре приняли участие Ганзейские города, с небольшими перерывами продолжалась до 1435 г. и нанесла сильный удар экономике Швеции: увеличивались налоги, которые теперь приходилось платить впервые деньгами. В скандинавских королевствах он правил с помощью назначенных им фохтов. Покровительствовал церкви, но присвоил себе право замещать вакантные кафедры. Когда Эйрик, не имевший наследников, решил навязать шведам своего двоюродного брата, Богуслава Померанского, он встретил решительный отпор. Совершив поездку в Европу и Иерусалим и завязав дипломатические сношения с Польшей, Бранденбургом и Прусским орденом, Эйрик установил транзитную пошлину за проезд через Зунд и привлек в Балтийское море голландцев и англичан, чтобы ослабить преобладание ганзейцев. В 1436 г. собран был конгресс в Кальмаре, где, кроме короля, участвовали представители скандинавских королевств, ганзейских городов и нескольких немецких княжеств. Шведы потребовали от короля смягчения режима, назначения на высшие должности шведов и др. Эйрик стал уступчивее, заметив сближение между ганзейскими депутатами и рейхсратами Дании и Швеции. В 1438 г. шведы избрали в короли Карла Кнутсона. Уния распалась. Датское дворянство последовало примеру шведского: Эйрик был объявлен низложенным, на престол избран Христофор Баварский. В 1441 г. Христофор занял и шведский престол. В 1443 г. ганзейцы предложили посредничество к примирению Христофора и Эйрика. Первый посредничество принял, второй — отверг. Против Эйрика вооружились прусские города (Данциг) и Любек. Карл Кнутсон решил после смерти Христофора в 1448 г. возвратить Готланд Швеции. Висбю превратился в разбойнический город. Эйрик засел в нем с 505 пиратами и ожидал подкрепления из Померании. С вступлением на датский престол Христиана I Эйрик передал Готланд датчанам и удалился в Померанию, где и умер.

Восстание Энгельбректа

Энгельбрект Энгельбректсон (? – 1436), вождь крупнейшего в Швеции народного восстания 1434 – 1436 гг. Мелкий дворянин, бергсман (горный мастер). Восстание было направлено против политики датских королей в Швеции и против Кальмарской унии. Восставшие освободили большую часть страны от датчан и добились низложения короля Эрика Померанского. В январе 1435 в г. Арбуга расширенное заседание государственного совета (риксрода) провозгласило  Энгельбректа Энгельбректсона «вождем государства» и ввело его в состав риксрода. Но шведской аристократии удалось отстранить народного героя от руководства движением. В 1436 г. он снова поднял народ, но был предательски убит братьями Бенгтсонами (из знатного рода), и восстание было подавлено.

 

«Хроника Энгельбректа»

В стихотворной хронике XV в. изложены события шведского восстания 1434-1436 гг. во главе с Энгельбректом Энгельбректссоном против Эрика Померанского. Подробно изложен ход вооруженной борьбы, в которой особую роль сыграли замки, как опорные пункты той и другой сторон. В относительно небольшой по объему, но динамичной и напряженной, событийно насыщенной хронике рассказано о причинах всенародного взрыва в Швеции, даны характеристики и деяния политических деятелей, а также политический и чисто человеческий образ вождя восставших. Об этом говорят даже названия главок этого эмоционального, художественного, построенного на документальной основе произведения. Мы перечислим некоторые названия:

«Королева Маргарета», «Поход Маргареты на Готланд», «Избрание Эрика Померанского королем», «Помолвка короля Эрика», «Свадьба Эрика и Филиппы», «Правление короля Эрика»,  «Война с Голштинией и смерть Маргареты», «Расправа короля Эрика над жителями Фемерна», «Война Эрика – несчастье для шведов», «Приготовление к войне с Ганзой»… «Борьба из-за выборов архиепископа», «Фогды Эрика и купцы», «Как фогды притесняли народ» … Восстание далекарлийских бондов», «Сожжение Бурганэса и Чёпинга», «Энгельбрект берет Вестерос»… «Эрик Пуке предает огню Факсехольм», «Падение Кастельхольма»… «Грипсхольмский фогд сжигает свой замок»… «Осада Рингстадахольма»… «Взятие Рингстадахольма», «Падение Стегеборга», «Осада Стегехольма», Взятие Рмлаборга», «Троллеборг и Пискборг», «Падение Эребру», «Осада Аксвалля»…

В «Хронике Энгельбректа» рассказано о борьбе за почти 40 замков и крепостей. Мы процитируем один из фрагментов этой хроники.

 

Осада Стокгольмского замка

 

Восставшие штурмом овладели городом Стокгольмом, осталось выбить датчан из Стокгольмского замка, сильной крепости, в которой находилось крупное войско противника.

 

«С запада замок марск осадил,

Очень датчан он этим смутил.

Архиепископ за шведов стоял,

Войсками он славными располагал.

Под знамена марска они пришли.

К укреплениям марска враги приблизиться не смогли.

Подойти они пытались,

Да ни с чем они остались.

Ядрами, стрелами их встречали,

В замок датчане тотчас отступали,

Ибо несли большие потери.

От Норрастрёма и до церкви

Город марск от датчан защищал:

за оборону он здесь отвечал.

Бульверки он мощные там построил,

В одну лишь ночь он это устроил.

Датчане о том и не подозревали –

Лишь утром бульверк они увидали.

Шведы их возвели, чуть стемнело,

Землею наполнили их умело,

Уступы в них сделали и бойницы,

Чтоб там стрелки могли находиться.

С хельгеандсхольмской стороны

Братья Нильс Йонссон и Бент Йонссон

Защищать город были должны.

Шведы там стражу надежно несли,

Чтоб датчане напасть не могли.

Мясные лавки, церковный двор –

Там бюргеры сами несли дозор.

С востока охрану в свои руки

Взяли люди Эрика Пуке…»

(«Хроника Энгельбректа». Пер. А. Д. Щеглова. М., 2003. С. 62-63).

 

Далее в «Хронике …» говорится о том, что датчане пытались найти узкое место в позициях шведских патриотов, делали вылазки из замка, но осаждавшие были начеку. Датчане решили предать Стокгольм огню, в одной из последних вылазок он подожгли один дом, но «Бог помог тотчас потушить пожар». Эта вылазка возмутила шведов, и «теперь уж никто датчан не любил». Энгельбрект, поняв, что осажденные скоро сдадутся, оставил около замка относительно небольшой отряд, «каждому в городе дав порученье», а сам отправился освобождать от иноземцев замок Нючёпинг и другие шведские замки и города. Это было верное решение, а о том, как развивались дальше события шведского восстания, можно прочесть в «Хронике Энгельбректа».

 

Стокгольмская кровавая баня

 

Расправа датского короля Кристиана II, пытавшегося 8-9 ноября 1520 г. силой восстановить расторгнутую шведами Кальмарскую унию, над сторонниками Стена Стуре Младшего. Датский короь разгромил его войско на льду озера Осунд, вошел в Столькгольм, дал мирные обещания народу, надел шведскую корону, но в нарушение договора приказал казнить 100 самый видных и знатных дворян и бюргеров.  После этого жестокого акта шведы встали на борьбу за свои права, в 1523 г. Швеция разорвала унию, и тем самым была восстановлена шведская национальная государственность.

 

Норвегия. Хронология

Олафа, сына Харальда Сурового и его преемника на норвежском престоле Олафа прозвали «Тихим» (или «Бондом»). Наступает мирный период, время усиления культурных контактов с Западом. Во время правления Олафа Тихого (1066–1093 гг.) увеличивается число городов, строятся первые каменные церкви, оформляется церковная организация с четырьмя епископствами, подчиненными архиепископству в Гамбурге-Бремене

Внешняя политика Норвегии вновь сделалась более агрессивной при Магнусе Голоногом (1093–1103 гг.), когда были подчинены Оркнейские острова и велись войны в Ирландии, и при его сыне Сигурде, принимавшем участие в крестовых походах и получившем прозвище Крестоносец (1103–1130 гг.).

На рубеже XI-XII вв. в Юго-Западной Норвегии были записаны «Законы Гулатинга»

Имущественное и социальное расслоение бондов привело к выделению из их массы привилегированной верхушки – хольдов (зажиточных и полноправных собственников). В среде бондов в XI-XII вв. возросло число арендаторов земли (лейлендингов). На смену родовой знати «эпохи викингов», часть которой переселилась в другие страны, а часть погибла в борьбе с королями-объединителями, приходят землевладельческая знать (лендрманы), дружинники и другие служилые люди короля, а также духовенство. Однако новый господствующий класс был в Норвегии относительно слабым и не подчинил всей массы крестьян. Большую роль в становлении феодализма в Норвегии играла королевская власть. Короли собирали подати с населения и принуждали его «кормить» свою дружину во время систематических разъездов по стране. В дальнейшем право сбора «кормлений» (т. н. вейцл) с какой-либо территории короли стали раздавать своим дружинникам и служилым людям — в результате вейцлы превращались в своего рода ленные пожалования. Еще с X в. всё население несло воинскую повинность (лейданг). Бонды должны были служить в ополчении, за свой счёт строить военные корабли, поставлять для них экипажи и продовольствие.

В 1130 г. началась череда междоусобных войн.

В 1152 в Нидаросе (Тронхейме) было основано архиепископство. В Норвегии введен «денарий св. Петра».

В 1163 г. вышел закон о престолонаследии, по которому королевская власть объявлялась подконтрольной высшему духовенству и норвежской знати.

Противоречивое положение крестьян, сохранивших в Норвегии личную свободу, право участвовать в местных и областных собраниях (тингах), в ополчении и вместе с тем обременённых государственными повинностями, не обеспеченных прочными правами на землю и терявших её, толкало крестьян на активное сопротивление государству. Наиболее серьёзным выступлением бондов явилось их участие в гражданских войнах 2-й половины XII – начала XIII вв. Борьба началась с соперничества между претендентами на престол, но с 70-х гг. XII в. в неё стали втягиваться широкие слои бондов, страдавших от гнёта государства и феодалов. Крестьяне надеялись изменить своё положение после восшествия на престол (в 1184 г.) самозванца Сверрира, победившего ставленника крупных лендрманов короля Магнуса Эрлингсона и его союзницу — церковь. Сверрир сначала опирался на биркебейнеров —выходцев из разорённого крестьянства, однако, захватив власть, он стал проводить политику укрепления государства и подавлять крестьянские восстания. Многие биркебейнеры превратились в служилых людей короля. Часть недовольного крестьянства поддерживала противников Сверрира — баглеров (аристократов и высшее духовенство). После смерти Сверрира  в 1202 г. его преемники примирились с церковью, затем было достигнуто согласие между руководителями биркебейнеров и баглеров.

В конце 20-х гг. XIII в., при Хоконе Старом, правившем в 1217-1263 гг., борьба прекратилась, норвежское феодальное государство окончательно укрепилось. В 1-й половине XIII века феодализм в Норвегии, сохраняя своеобразие, окреп. Бонды, оставаясь лично свободными, уже были сословно неполноправны и социально принижены. Тинги из органов местного крестьянского самоуправления превратились в органы, подконтрольные представителям короля, в руках последних находилась и судебная власть. Главную роль в войске стало играть рыцарство (из хольдов и королевских слуг). Воинская повинность бондов была в основном заменена налогом, однако они сохранили право носить оружие.

В 1260 г. в Норвегии была узаконена наследственная монархия.

При Магнусе VI Хоконарсоне (правил в 1263—1280 гг.) было принято общегосударственное уложение — «Ландслов» (первое в Скандинавии), заменившее прежние областные законы. Политическое объединение Норвегии было завершено.

В 1262-1264 гг. Норвегия присоединила Исландия, подчинила саамское население на севере (договор 1326 между Норвегией и Новгородом закрепил право обоих государств собирать дань с саамов в Заполярье). В экономическом отношении Норвегия, бедная естественными ресурсами, была наиболее отсталой из скандинавских государств. В стране систематически не хватало зерна. Всё это способствовало проникновению в Норвегию немецких ганзейских купцов. Главным опорным пунктом их в Норвегии стал город Берген.

В 1277 г. в Тёнсберге было заключено копромиссное соглашение между королевской властью и церковью. В том же году были введены титулы баронов, рыцарей и господ.

В 1278 и в 1294 гг. ганзейские купцы получили в Норвегии привилегии.

В 1319 г. была заключена личная уния Норвегии со Швецией. После чумы 1347-1350 гг. экономика страны долгие годы находилась в упадке. Слабое норвежское дворянство не могло препятствовать проникновению в страну феодалов из Швеции и Дании.

В 1359 – 1360 и в 1370 гг. в Норвегии свирепствовала эпидемия чумы.

В 1367 – 1370 гг. шла война Ганзу против Дании и Норвегии. в 1380 г. заключена уния с Данией, а в 1397 – Кальмарская уния.

В 1428-1429 гг. ганзейцы разграбили Берген.

В 1436 г. в Юго-Восточной Норвегии вспыхнуло антидатское восстание во главе с Амундом Сигурдсоном Больтом (почти одновременно и под влиянием восстания Энгельбректа Энгельбректсона в Швеции), которое было использовано норвежскими дворянами для сохранения привилегий.

В 1438 г. вспыхнуло восстание в Телемарке под руководством Хальварда Гротопа.

В 1450 г. был заключен Бергенский акт – соглашение о постоянном объединении Дании и Норвегии. Зависимость Норвегии от Дании сохранялась до начала XIX в. Король Кристиан I, правивший в 1450-1481 гг., формально сохраняя норвежский риксрод (государственный совет), фактически правил в интересах датчан, которым жаловал лены и замки в Норвегии. Ослабление к концу XV в. ганзейского засилья сопровождалось упрочением в Норвегии позиций английских и нидерландских купцов. Норвежское бюргерство оставалось малочисленным и слабым как экономически, так и политически. Рост налогов вызывал обнищание бондов и их недовольство, в 1-й половина XVI в. в Норвегии прокатилась волна крестьянских восстаний.

 

Кого стрижет лишай

Магнус II Харальдсон (? – 1069 г.), норвежский король с 1066 г. Когда в 1066 г. Харальд Суровый отправился в Англию воевать с Гарольдом Годвинссоном, он оставил Магнуса дома, сделав его конунгом, а младшего сына Улафа взял с собой. После гибели отца, Улаф вернулся на родину в 1067 г. и заставил Магнуса разделить королевство. Магнус правил на севере Норвегии, а Улаф на юге. После гибели Харальда Свен Эстридссон посчитал перемирие между Норвегией и Данией законченным. Но все же конунгам удалось вновь договориться о сохранении мира. Правил Магнус недолго. Вскоре он заболел стригущим лишаем и умер.

 

Тихий король

Олаф III Тихий (? – 1093 г.), норвежский король с 1067 г. Он не участвовал в битве при Стэмфорд-Бридже, так как не успел подойти к месту сражения. Гарольд Годвинссон разрешил ему вернуться в Норвегию с немногими уцелевшими викингами. Перезимовав на Оркнейских островах, он в 1067 г. вернулся на родину и правил на юге Норвегии, в то время как его брат Магнус правил на севере. После смерти Магнуса Олаф правил единолично. Он был обычно немногословен и не любил говорить на тингах. Но пировать он любил, и на пирах был приветливым и разговорчивым. Старался не воевать. При нем начали процветать города. В 1070 г. Олаф основал Берген, ставший вскоре крупным торговым центром, и учредил Большую Гильдию купцов в Тронхейме. При нем началось возвышение в быту конунга над простыми дружинниками. У него появились стольники, подносившие чашу за столом и свечники, державшие во время пира свечи перед ним и знатными людьми. При нем появилась новая мода в одежде. Люди стали носить шаровары, стянутые в щиколотках, золотые кольца на ногах, платье до пят, зашнурованное сбоку, высокие башмаки, отороченные шелком или отделанные золотом. Он породнился с датскими конунгами, выдав свою дочь Ингигерду замуж за Олафа I и взяв в жены его сестру Ингрид. Он построил в Тронхейме каменную церковь над могилой Святого Олафа. Здесь же похоронен сам Олаф Тихий.

 

Дорогая плата за мир внутри страны

 

Магнус III Голоногий (? – 1103 гг..), норвежский король с 1094 г., избранный конунгом в Викене. Тронхеймцы избрали конунгом его двоюродного брата Хокона, который вскоре неожиданно заболел и умер, и Магнус стал единоличным правителем. Торир из Стейга, воспитатель Хокона, решил продолжить борьбу. Он призвал на помощь датчанина Свена Харальдсена. Они разорили землю лендрманна Сигурда Шерстяной Веревки и отправились на север в Халогаланд, но испугались собранного Магнусом крупного войска и вернулись в Данию. Торира же схватили и отправили на виселицу. Он был такой толстый, что веревка разорвала ему шею и отделила голову от туловища. Магнус вернулся в Тронхейм и сурово наказал тех, кто поддерживал его врагов. Одних он велел убить, у других - сжечь их усадьбы. После этого Магнус очистил страну от разбойников. В 1098 г. он отправился в поход на запад, за море, захватил Оркнейские острова и посадил там своего сына Сигурда, разорил Гебриды, побережья Шотландии и Ирландии и остров Мэн. В Бретланде Магнус сразился с войском Гуго Монтгомери и Гуго Аврашанского. В битве закованный с головы до пят в броню Монтгомери погиб: стрела попала ему в глаз. Магнус захватил остров Англси, самую южную из земель, когда-либо принадлежавших норвежцам, вернулся в Шотландию и заключил мир с местным королем. Из похода он привез моду ходить с голыми ногами, на шотландский манер, за что получил прозвище Голоногий. Некоторые звали его Магнус Долговязый за большой рост или Магнус Война. Граница между Норвегией и Швецией по мнению Магнуса проходила по Гёта-Эльву и Венерну, но жители лесов к западу от Венерна платили дань шведскому королю. Норвежскому королю не нравилось это. Он построил деревянную крепость на острове посреди Венерна, оставил там воинов. Но зимой шведский король изгнал из Венерна норвежцев. Весной Магнус пошел войной на жителей Готланда, но был разбит. В 1101 г. в Кунгахелле собрались шведский, норвежский и датский короли. Они постановили, что каждый должен владеть теми землями, которыми владели их отцы. Магнус получил в жены Маргарете, дочь Инге, за что ее прозвали Маргарете, Творящая мир. После девяти лет правления Магнус вновь отправился в заморский поход. Он разорил Ирландию и захватил Коннахт и Ольстер. Летом 1103 г. в Ольстере, когда Магнус перегонял скот через болото, на него из засады напали ирландцы. Магнус погиб. В народной памяти он остался как жесткий правитель, чьи заморские походы стоили больших денежных затрат, но при нем Норвегии царил мир.

 

Норвежский Крестоносец

Сигурд I Крестоносец (1089 – 1130 гг.), норвежский король с 1103 г., сын Магнуса III. После гибели отца его три сына разделили Норвегию. 14-летний Сигурд правил на юге, 15-летний Йостейн – на севере, а землями 4-летнего Олафа старшие братья правили сообща. Сигурд правил твердо и сурово. Вскоре из Святой Земли и Византии вернулись воины Скофти Эдмундссона. Они много рассказывали о своих похождениях и призывали конунгов отправиться в поход. Было решено, что поедет Сигурд, а Йостейн останется править страной. В 1107 г., снарядив 60 кораблей, Сигурд отплыл в Палестину. Первую зиму он провел в Англии у Вильгельма Завоевателя. Вторую – в Галисии, где разорил земли местного правителя, не захотевшего снабжать его войско. Проплывая вдоль берегов Испании, Сигурд сталкивался с маврами и разбойниками-викингами и одержал восемь побед. Весной он прибыл на Сицилию, где дал герцогу Роджеру титул короля, и летом 1109 г. достиг Иерусалима. Король Болдуин дал ему святыню - стружку с креста, на котором был распят Иисус, а Сигурд поклялся распространять христианство и учредить в Норвегии архиепископство.  Он вместе с Болдуином взял город Сидон и захватил богатую добычу. На обратном пути Сигурд посетил Кипр и Константинополь, где император Алексей II организовал для него игрища. Норвежец оставил императору все свои корабли, а тот дал ему лошадей и провожатых. Обратный путь Сигурда проходил через Болгарию, Венгрию, Германию и Данию, где король Нильс дал гостю корабль, на котором тот в 1110 г. вернулся на родину. Встретили его с большим почетом. Он поселилсяв Кунгахелле, построил там крепость, церковь Креста, развивал город, обложив местных жителей такой повинностью: ежегодно каждый мужчина приносил в город пять метательных камней или пять кольев. Сигурд ввел в Норвегии десятину. После смерти Олафа и Сигурд с Йостейном стали править вдвоем. Однажды зимой братья жили в Оппланне. Усадьбы их находились рядом, и они часто проходили пиры то в одном, то в другом доме.  Во время одного из пиров братья поспорить, кто из них более силен, ловок и храбр. Спор перерос в перебранку, и отношения между ними испортились. Во время другого пира Сигурд захотел помыться. Ему приготовили баню, и во время мытья ему показалось, что в воде плавает какая-то рыба. Он так захохотал, что с ним случился припадок. Подобные припадки впоследствии повторялись. В 1123 г. неожиданно умер Йостейн, Сигурд стал единоличным правителем. В тот же год послы от датского короля Нильса просили его о помощи в организации похода в Смоланд на местных жителей-язычников. Сигурд прибыл с войском в место встречи. Нильс, приехаыший раньше, не дождался его и вернулся домой. Разозленный Сигурд разграбил местность близ Лунда и Кальмара, обратил местных жителей в христианство и с богатой добычей вернулся назад. В 1127 г. к нему пришел Халкель Сутулый, лендрман из Мёра, и сказал, что привез из Ирландии человека по имени Харальд по прозвищу Слуга Христа, который называет себя сыном Магнуса Голоногого. Сигурд ответил, что Харальд должен доказать свое происхождение Божьим судом, но даже если правда будет на его стороне, то он не должен претендовать на власть, пока жив Сигурд и его сын Магнус. Харальд, ведомый под руки двумя епископами, прошел по девяти раскаленным лемехам босыми ногами. Ступни его остались необожженными. Сигурд признал его родство. Однажды еще при жизни Сигурда они поспорили, сможет ли Харальд бегом обогнать Магнуса, скачущего на коне. Магнус проиграл спор, и его отношения с дядей еще больше ухудшились. После смерти Сигурда Норвегия вступила в почти вековую междоусобицу.

 

Ослепленный король

Магнус IV Слепой Сигурдссон (1115 – 1139 гг..), норвежский король с 1130 по 1135 гг. Магнус, находившийся в день смерти отца в Осло, захватил казну, и люди провозгласили его королем. Но в дело вмешался Харальд Слуга Христа,. Он привлек на свою сторону влиятельных норвежцев, сила у него была немалая. Магнус понял, что не победит Харальда, и договорился с ним о разделе страны. Хотя все корабли, сокровища и утварь достались Магнусу, он был недоволен своей долей. Три года совместного правления прошли без столкновений. Но однажды зимой, на пиру, они поругались и чуть было не схватились в поединке. После этого отряды Харальда и Магнуса, передвигаясь по стране, резали скот друг друга, разоряли земли и убивали людей в мелких стычках. В августе 1134 г. короли встретились в битве близ Ферлева в Бохусланне. Войско Харальда было гораздо меньше. После кровопролитной битвы он потерпел поражение и бежал в Данию к королю Эрику Достопамятному. Датчане затаили обиду на Магнуса за то, что тот отослал назад свою жену Кристину, дочь Кнуда Лаварда. Эрик дал беглецу людей и корабли. Харальд прибыл в Норвегию, занял Кунгахеллу, Сарпсборг и двинулся на Магнуса, который после победы при Ферлеве, распустил войско и ушел в Берген. Магнус начал готовить Берген к обороне, перегородил цепями залив. Но Харальд подошел к городу с другой стороны. Люди Магнуса разбежались, сам  он хотел уплыть на корабле, но ему мешали цепи. Харальд отдал его своим рабам, а те 7 января 1135 г. выкололи ему глаза. Магнус ушел в монастырь. Вскоре в Норвегии объявился Сигурд Злой Дьякон, выдававший себя за внебрачного сына Магнуса Голоногого.  Он убил Харальда, провозгласил себя королем в нескольких фюльках и забрал из монастыря Магнуса Слепого, который уехал в Оппланн, где оставалось много его сторонников. Магнус собрал войско, но в битве близ Минне потерпел поражение от братьев Харальдссонов, бежал в Готланд, а оттуда в Данию. Везде он говорил, что в Норвегии нет короля, а страной правят лендрманы, враждующие между собой и что страну может захватить любой сильный человек. Карл Сунесон, ярл Готланда, напал на Норвегию, но был разбит в Крокаскоге. Затем на Норвегию напал датский король Эрик Достопамятный. На 600 кораблях датчане подошли к Тёнсбергу, но большое норвежское войско не позволило врагу сойти на берег и запастись водой. Датчане приплыли в Осло-фьорд и напали на город. Но и здесь они встретили сильное войско и отступили. Эрик был зол на Магнуса. Тот провел некоторое время в Дании, дождался возвращения Сигурда из-за моря, и они вновь двинулись на Норвегию. В ноябре 1139 г. около островов Хвалир они встретились с флотом детей Харальда. В жестокой битве Магнус погиб: копье пронзило спину человека, который носил Магнуса, и убило самого бывшего короля. Его похоронили в Осло, в церкви Халльварда, рядом с могилой его отца.

 

Пьяная смерть

Харальд IV Слуга Христа (1103 – 1136 гг.), норвежский король в 1130 – 1136 гг. Харальд одевался по-ирландски: в короткое и легкое одеяние. Норвежский язык знал плохо, спотыкался на словах, и многие смеялись над ним. Но он был человеком доброжелательным, простым и щедрым, любил шутить. Он ничего не жалел для друзей, слушал советы других. Люди шли к нему. После смерти Сигурда Харальд находился в Тёнсберге. Приближенные посоветовали созвать тинг и провозгласить себя конунгом половины страны. Магнус был вынужден согласиться на раздел. После поражения при в Ферлеве Харальд бежал в Данию. Эрик Достопамятный дал ему лён во владение и восемь боевых кораблей. Набрав войско, Харальд приплыл в Кунгахеллу и взял город без боя. Потом он захватил Сарпсборг, занял Тёнсберг и подошел к Бергену. Здесь он одержал победу. Вскоре на Кунгахеллу напали венды с вождем Ратибором. Они разорили город, сожгли церковь Креста и хотели увезти с собой в плен священника Андреаса. Но благодаря чуду Андреас спас реликвии, привезенные Сигурдом Крестоносцем. Всю зиму Харальд один правил Норвегией. Он простил бывших союзников Магнуса, многих из них взял себе в дружину. В Норвегии объявился бывший священник по имени Сигурд, утверждавший, что является сыном Магнуса Голоногого, и в подтверждение этого якобы даже прошел испытание божьим судом. Он явился к Харальду и потребовал признания его своим родичем. Король посоветовался с людьми, и те сказали ему, что Сигурд является убийцей Торкеля Приемыша, друга Харальда, и что самозванца надо казнить. Сигурда посадили в лодку и куда-то повезли, но по дороге он сбежал, решив убить Харальда. Он подговорил некоторых людей из окружения короля, и те сообщили, что ночь с 12 на 13 декабря, король проведет у любовницы Торы, и при нем будет мало охраны. Сигурд с сообщниками ворвался в дом, где спал пьяный Харальд, и убил его.

Дьякон – в короли

Сигурд Злой Дьякон (? – 1139 гг.), норвежский король с 1135 – 1139 гг. Сигурд вырос в семье священника Адальбректа и Торы Саксесдоттер, сестры Сигрид, любовницы Магнуса Голоногого. Мать часто говорила сыну, что его отцом является конунг Магнус. Сигурд учился, стал священнослужителем и был посвящен в дьяконы. Став взрослым, он забросил служение церкви и совершил паломничество в Палестину. Потом занимался торговлей, некоторое время жил на Оркнейских островах и в Шотландии у короля Давида… После убийства Харальда он созвал людей на пристани и потребовал, избрания его конунгом. Собравшиеся сказали, что не будут подчиняться братоубийце, а если Харальд не был братом Сигурду, то он не имеет право быть короля. Сигурда объявили вне закона, и он отправился сначала в Хордаланн, а затем в Согн и Фьорды. Везде он созывал тинги, на которых народ признавал его королем. Но жители Северного Мёра, получив письма от сыновей Харальда, приняли их сторону. Сигурд решил искать поддержки у бывшего короля Магнуса Слепого и забрал его из монастыря. Затем Сигурд отплыл на запад в поисках поддержки, Магнус же направился в Оппланн, где собрал большое войско. Вскоре Сигурд вернулся в Норвегию. Но, узнав о неудаче Магнуса, понял, что сам не добьется большего, и занялся грабежом прибрежных земель в Швеции и Норвегии. Осенью 1139 г. Сигурд и Магнус собрали войско из датчан и верных им норвежцев и на 30 кораблях подошли к островам Хвалир. Здесь они потерпели поражение, Магнус был убит. Сигурд попытался спастись, доплыв до ближайшего острова. Он плыл прикрываясь щитом, чтобы не быть узнанным, но кто-то из его людей указал на него. Убивать его сразу не стали. Сначала ему переломили ноги обухом секиры, затем начали сдирать кожу с черепа, но обилие крови помешало палачам. Тогда его выпороли плеткой так, что кожа со спины сошла до мяса. Сигурд вынес пытки. Ему переломили хребет и повесили на дереве, а затем отрубили голову и забросали труп камнями. Позже кто-то из друзей Сигурда приплыл из Дании, отвез его тело в Ольборг, и похоронил в церкви Святой Марии.

 

Дети на норвежском престоле

Сигурд II Рот (1133 – 1155 гг.), норвежский король с 1136 – 1155 гг. Трехлетнего Сигурда провозгласили королем жители Трёнделага после смерти его отца Харальда Слуги Христа. На юге же правил годовалый Инге, младший брат Сигурда. В стране орудовали банды Магнуса Слепого и Сигурда Злого Дьякона. В 1139 г. отряды мятежников были разгромлены. Юные короли часто присутствовали при сражениях. После победы над претендентами братья Харальдссоны правили еще три года. А затем из Шотландии приплыл еще один сын Харальда, Йостейн. Ему не стали устраивать божьего суда и сразу признали его братом. Братья переделили державу, и каждый стал править своей третью. Позже конунгом был провозглашен и четвертый брат, Магнус Харальдссон, но он вскоре умер. Пока Инге и Сигурд были малы, страной управляли Тьостольв, сын Али, Оттар Кумжа, Гурд Сеятель (воспитатель Сигурда), Эмунд Гурдссон, Эгмунд Свифтир, Эгмунд Денгир. Сигурд недолюбливал Оттара, так как считал, что тот слишком часто принимает сторону брата, и когда тот был убит наемником около церкви в Каупанге, Сигурд стал главным подозреваемым в этом деле. Он хотел подвергнуться божьему суду, но его отговорили, и было достигнуто примирение. Братья имели общую дружину. После смерти воспитателей они разделили войско. В отличие от брата-инвалида Сигурд был высок и статен, но не очень красив внешне. Особенно портил его несоразмерно большой рот, из-за чего он и получил свое прозвище. Люди любили его меньше брата. Однажда Сигурд убил дружинника Йостейна, а потому братья находились в ссоре. В 1155 г. они в Бергене примирились и решили отстранить от управления Инге. Узнав об этом, тот пришел в Берген со своим советником Грегориусом Дагссоном и большим войском. Сигурд обвинил Грегориуса, что тот настраивает Инге против братьев. Инге узнал, что люди Сигурда убили одного из его дружинников, и покинул встречу. Война стала неизбежной. В феврале 1155 г. Сигурд пировал в усадьбе Сигрид Соломенной Вдовы, и у него было немного людей. Инге с отрядом окружил дом и перебил стражу. Сигурд вышел на галерею и хотел поговорить с нападавшими, но его забросали стрелами. Тогда он вышел из дома вместе с дружинником Тордом и стал просить у Инге пощады, но их зарубили.

Последняя просьба короля

Йостейн II Харальдссон (? – 1157 гг.), норвежский король в 1142 – 1157 гг., Йостейн, родился до того, как Харальд Слуга Христа перебрался в Норвегию. Он долго жил на западе Шотландии. Сигурд и Инге признали его братом и дали ему треть Норвегии. Он был намного старше братьев, правил самостоятельно, имел дружину и ходил с ней в походы, часто плавая на запад. В одном походе, например, Йостейн разорил Абердин, разгромил в нескольких битвах английских рыцарей и сжег Лондон. В 1155 г. братья решили отстранить от управления государством Инге, из-за того, что тот сильно болел. Инге пришел в Берген с Грегориусом Дагссоном и большим войском. 6 февраля 1155 г. в усадьбе Сигрид Соломенной Вдовы Сигурд был убит. Туда приплыл Йостейн, но братоубийственной войны удалось избежать. На следующий год Йостейн сжег усадьбу Грегориуса и порезал его скот. Но дело вновь уладили миром, и Йостейн лишь уплатил не большой штраф. Йостейн ушел на север, а Инге на юг. В 1157 г. у острова Морстр Инге разграбил корабль людей Йостейна, которые бежали и рассказали Йостейну обо всем. Тот на домашнем тинге предложил напасть на обидчика, но его не поддержали. За ночь все люди покинули Йостейна, и к утру он остался практически один. Он бросил большой драккар и бежал на маленьком корабле в Согн, а оттуда в Викен. Когда туда пришел Инге с войском, последние соратники бросили Йостейна. Прячущегося в кустах конунга обнаружил Симун Ножны, его бывший дружинник. Он послал людей к Инге, но тот сказал, что не желает видеть брата. В знак былой дружбы Симун выполнил просьбу Йостейна и убил его так, как тот хотел. Йостейн выслушал мессу, лег ничком на землю, расставив руки в стороны, и его зарубили ударом между лопаток.  Похоронили короля Йостейна в церкви в Форсе. На месте его убийства забил родник, вода из которого считается целебной, а многие люди почитают Йостейна как святого.

Брат на брата

Хокон II Сигурдссон Широкоплечий (1147 – 1162 гг.), норвежский король в 1157 – 1162 гг. После убийства Сигурда Харальдссона его сторонники провозгласили десятилетнего Хокона Сигурдссона конунгом. Все они были объявлены вне закона конунгом Инге и бежали в Готланд. На следующий год они напали на Кунгахеллу. Грегориус Дагссон, не встретив поддержки, сбежал, но вскоре вернулся с подмогой. Несмотря на значительное превосходство войска Хокона в численности, Грегориус прогнал его из города. Под конец зимы 1157 г. Хокон пришел в Тронхейм, где его провозгласили конунгом. Весной он отправился в набег на Берген, но на его пути оказался флот Инге, который бросился за ним в погоню и настиг у острова Хисинг. В устье реки Эльвы Хокон проиграл битву и бежал вглубь страны. Инге и Грегориус долго гонялись за ним. В 1160 г. Грегориус выследил Хокона в Саурбюире и решил напасть на него. Но, переправляясь по льду через реку Бевья, Грегориус увяз в снегу, и кто-то из людей Хокона подстрелил его. Зимой 1161 г. Хокон напал на Осло, где укрылся Инге. Братья встретились в поле недалеко от городских стен. В кровавой битве Инге был убит, а его войско разгромлено. Хокон обычно созывал совет в церкви Халльварда. Кристина, дочь Сигурда Крестоносца, подговорила священника, и тот спрятал в церкви человека, который подслушал людей Хокона и сообщил о его замыслах Эрлингу Кривому, мужу Кристины. В то время как Эрлинг собирался в поход и искал союзников против Хокона, сам Хокон прибыл в Каупанг, провозгласил себя конунгом всей Норвегии, стал готовиться к обороне и отплыл в Тёнсберг, а ярла Сигурда направил в Кунгахеллу. Через некоторое время он покинул Тёнсберг, отправившись в Тронхейм. Туда же прибыл ярл Сигурд. На севере они собрали войско и на 14 кораблях отправились против Эрлинга. Два войска сошлись в битве 7 июля 1162 г. неподалеку от Секкена в Ромсдалене. В ней Хокон был смертельно ранен, а большинство его людей погибли.

 

И опять ребенок на престоле

Магнус V Эрлингссон (1156 – 1184 гг.), норвежский король в 1161 – 1184 гг. После гибели Инге его друг Эрлинг Кривой собрал знатных людей, которые избрали новым королем пятилетнего Магнуса Эрлингссона. Эрлинг возглавил дружину короля и отправил послов к датскому королю Вальдемару с просьбой о помощи и обещанием вернуть Дании бывшие владения Харальда Синезубого и Свена Вилобородого в Норвегии. Затем Эрлинг напал на владения Хокона, захватил Берген, Тёнсберг вместе со всем флотом Хокона Широкоплечего, сбежавшего в Тронхейм. Эрлинг запретил торговым корабля покидать гавань Бергена, чтобы противник не узнал о начале похода. На 21 корабле он отплыл на север и неподалеку от Секкена в Ромсдалене встретил корабли противника. 7 июля 1162 г. произошла битва. Хокон проиграл ее и погиб, как и большинство его воинов. Победитель созвал тинг: его сына Магнуса провозгласили конунгом всей Норвегии. Но сторонники Хокона провозгласили конунгом Сигурда Воспитанника Магнуса, сводного брата Хокона Широкоплечего. Сигурд разделил войско на две части. Одной командовали он сам и его воспитатель Маркус из Скога, а другой – ярл Сигурд, служивший еще Хокону. Они контролировали небольшую часть страны. В остальной же Норвегии царили мир и спокойствие. Бонды были богаты и непривычны к поборам и притеснениям со стороны бродячих войск. Всякий грабеж вызывал много разговоров. Эрлинг собирал бондов на тинги, на них говорилось о бесчинствах ярла Сигурда.  Однажды участники тинга заочно осудили Сигурда и его людей, как живых, так и мертвых, послав их к черту. Эрлинг выследил ярла Сигурда и напал на него в Хравснесе, и одержал полную победу. В сентябре 1163 г. люди Эрлинга поймали мятежников и казнили. Летом следующего года в Бергене был созван большой совет, одобривший право церкви увеличить подати с бондов, а церковные законы признал обязательными наравне со светскими. Архиепископ Йостейн короновал Магнуса, сделав его полноправным королем, хотя он и происходил не из рода конунгов. Большой совет принял закон о передаче норвежского трона по наследству старшему сыну. Если он не мог управлять, то совет из 60 человек выбирал короля из остальных сыновей. Если же король не оставил наследника, то совет мог выбрать короля из людей, которые наилучшим образом могли «охранять право Бога и законы страны». Если же члены совета не приходили к единому мнению, то короля должны были выбирать епископы. Норвегия первой из скандинавских королевств стала наследственной монархией. Король Дании Вальдемар I напомнил Эрлингу о его обещании вернуть Дании часть Викена. Но на тинге бонды Викена отказались переходить под власть датчан. Вальдемар выступил в поход. Бонды созвали ополчение, и противник не решился напасть на них, направив войско на восток против язычников. По инициативе Кристины, жены Эрлинга и двоюродной сестры Вальдемара, Эрлинг направился в Данию для примирения, остался там заложнико, а датский король отослал в Норвегию архиепископа Абсолона. Страны заключили мир на условии, что Вальдемар назначит Эрлинга ярлом Викена. К о второй половине XII в. в Норвегии накопилось много противоречий между королем и его окружением, духовенством и крупными землевладельцами, с одной стороны, и низшими слоями общества, обедневшими крестьянами – с другой. В 1174 г. в Викене вспыхнуло восстание, которое возглавил Йостейн по прозвищу «Девчушка», называвший себя сыном Йостейна Харальдссона. Повстанцы были бедны, не имея нормальной обуви,  они обматывали ноги берестой. Отсюда их прозвище «биркебейнеры», т.е. «березовоногие», «лапотники». Их войско быстро увеличилось. Они захватили часть Викена и Трёнделаг. В январе 1177 г. Магнус разгромил основные силы мятежников близ Рэ, погиб и главарь их. Однако полностью восстание подавить не удалось. Бунтовщики рассеялись по лесам Телемарка и пограничных провинций. У них появился новый лидер,  Сверре (Сверрир). Он превратил шайку разбойников в сильное войско и захватил власть в Трёнделаге, где его избрали королем. В 1179 г. Магнус выбил его из Тронхейма. Сверре отступил на юг, но неожиданно вернулся и в битве при Кальвскиннете разгромил королевское войско. Эрлинг Кривой, отец Магнуса, погиб. Жители Трёнделага избрали Сверре королем. У Магнуса остались южные и западные районы Норвегии. Его люди называли себя «хеклунгами», «капюшонниками», подчеркивая связь с церковью (монахи ходили в капюшонах).  В 1180 г. Магнус вновь напал на Тронхейм, но потерпел поражение и бежал в Данию. 31 мая 1181 г. он проиграл битву при Норднесе. Летом 1182 г. безуспешно штурмовал Тронхейм. В 1183 г., построив флот, Сверре взял Берген, столицу Магнуса, и захватил все его корабли. Магнус вновь бежал в Данию. Ранней весной 1184 г. он выступил в поход, и в длинном и узком Согнефьорде близ Фимрейте Магнус проиграл морское сражение и пал в бою. В сражении погибло более 2 тысяч человек Магнуса. Сверре стал единоличным правителем Норвегии.

а Ссылки

Биркебейнеры, плащеносцы, копюшонники и баглеры – кто кого?

Сверрир Сигурдарсон, Сверре Сигурдсон (ок. 1150-1202 гг.), норвежский король в в 1184 – 1202 гг. Сверре вырос в семье гребенщика Уноса и его жены Гунхильды. Когда ему исполнилось пять лет, семья переехала на Фарерские острова, родину Уноса. Родители отдали Сверре в учение к епископу Роэ, брату Уноса. Согласно легенде, школа,  находилась в пещере на острове Стреймой, которую теперь называют «Гротом Сверре». Когда ему исполнилось 24 года, мать сообщила сыну, что отцом его является король Норвегии Сигурд Харальдссон. Сверре отправился в Норвегию. Несмотря на то, что Сесилия, законная дочь Сигурда Харальдссона, признала его братом, доказательств их родства не существует. В 1176 г. Сверре прибыл в Швецию, где встретился с ярлом Биргером Улыбчивым и его женой Бригиттой, сестрой Сигурда. Поначалу Биргер не хотел связываться с новым претендентом на норвежский трон, но после гибели Йостейна Девчушки изменил свое решение. В 1177 г. Сверре возглавил остатки войска биркебейнеров, бежавшего в Вармланд. не могли. Часть биркебейнеров захватила богатства аристократов, получила земли и государственные должности. Кроме этого ряды биркебейнеров пополнились зажиточными элементами. В начале пути к власти у Сверрира было около 70 отъявленных бандитов и бродяг. Он потратил много сил, чтобы превратить шайку разбойников в сильное войско. В июне 1177 г. Сверре перевалил через горы и ворвался в Трёнделаг, где на Йоретинге его провозгласили королем. Впрочем, власть его была лишь формальной. На протяжении нескольких лет отряд Сверре кочевал по провинциям Норвегии. В 1178 г. он вновь захватил Тронхейм и в Рингерике одержал небольшую, но психологически важную победу над отрядов Магнуса. Весной 1179 г. Магнус и его отец Эрлинг Кривой выбили биркебейнеров из Тронхейма, но Сверре во время отступления на юг неожиданно развернулся и напал на противника. 19 июня 1179 г. в битве при Кальвскиннете королевское войско было разгромлено, а Эрлинг Кривой убит. Трёнделаг остался под властью Сверре, местные жители избрали его королем. В 1180 г. Магнус с войском наемников напал на Тронхейм, но в битве при Илеволлене потерпел поражение и бежал был разбит и в Данию. Год спустя он вернулся, но 31 мая 1181 г. при Норднесе вновь проиграл битву. В ноябре того же года Сверре совершил набег на Викен, оплот Магнуса. Тот в свою очередь летом 1182 г. безуспешно пытался взять Тронхейм штурмом. Тем временем Сверре занялся строительством флота. Среди многих судов, построенных им, «Мариасуда» являлся самым крупным военным кораблем того времени. Из-за огромных размеров мореходные качества его были слабыми, но в узких фьордах корабль представлял из себя страшную силу. Летом 1183 г. при поддержке нового флота Сверре взял Берген и захватил королевский флот. Магнус вновь бежал в Данию. Ранней весной 1184 г. он выступил в очередной поход. Сверре в это время подавлял восстания в Согне. 15 июня два флота встретились в длинном и узком Согнефьорде близ Фимрейте. «Мариасуда» отвлек на себя половину флота противника и остальные корабли Сверре получили свободу действия. На кораблях Магнуса началась паника. Перегруженные суда начали тонуть. В сражении погибло более 2 тысяч человек его людей, и сам Магнус погиб. Сверре стал единоличным правителем Норвегии. В последующие годы он укрепил королевскую власть, поставил на все государственные посты своих людей, зачастую имевших низкое происхождение, и заручился поддержкой старого дворянства. Он заключил союз со Швецией, взяв в жены Маргарете, дочь Эрика Святого. Мир в стране продлился недолго: слишком много людей пострадало в гражданской войне и имело повод для мести новому королю. Осенью 1185 г. в Викене вспыхнуло восстание под руководством молодого священника Йона, объявившего себя сыном Инге Горбатого. Его сторонники называли себя кувлунгами, т.е. плащеносцами (от старонорвежского слова, в переводе означающего «плащ монаха»). Они пользовались негласной поддержкой церкви, критиковавшей Сверре за отказ от священнического служения. К ним примкнули оставшиеся «капюшонники». Вскоре «плащеносцы» захватили бывшие крепости хеклунгов в западной Норвегии. Осенью 1186 г. они неожиданно напали на Тронхейм. Сверре нашел убежища в недавно построенном каменном замке Сверресборг близ Тронхейма, известном также как Сион. Взять его повстанцы не смогли. В 1188 г. Сверре вернулся с большим флотом, взял Тёнсберг, напал на Берген. В состоявшемся сражении Йон Плащеносец погиб. Восстание было подавлено. Несколько лет прошли в относительном мире, если не считать нескольких локальных восстаний. В 1193 г. вспыхнуло восстание «йоскьеггов», «бородатых островитян. Лидер повстанцев, Халлкьелль Йонссон, родственник Магнуса Эрлингссона, заключил союз с оркнейским ярлом Харальдом Маддадссоном. Они провозгласили королем 13-летнего Сигурда, которого объявили внебрачным сыном Магнуса, и захватили власть сначала на Оркнейских и Шетлендских островах, а затем в Викене. Сверре вновь укрылся в Сионе, а следующей весной совершил бросок на юг. 3 апреля 1194 г. в морском сражении при Флорвоге он одержал победу. Помимо мятежников, Сверре боролся с церковью. Архиепископ Нидаросский Йостейн Эрлиндссон являлся сторонником Магнуса Эрлингссона. Он несколько лет провел в изгнании в Англии и вернулся на родину в 1183 г. Сверре надеялся, что назначенный после смерти Йостейна в 1188 г. архиепископ Эйрик Иварссон будет более лоялен и согласится короновать Сверре, чтобы освятить его власть. Однако Эйрик тоже считал Сверре узурпатором и убийцей законного короля. Конфликт быстро разрастался. Сверре пытался урезать привилегии церкви, и вскоре уличил Эйрика в том, что тот содержит личную охрану из 90 человек вместо 30, дозволенных законом Олафа Святого. Эйрик бежал в Лунд, где находилась кафедра архиепископа Дании, и направил делегацию в Рим к папе за советом. Целестин III поддержал Эйрика, позволив даже отлучить Сверре от церкви. Тот приблизил к себе Николаса, епископа Осло, который ранее являлся одним из руководителей «капюшонников» и был близок к «бородатым островитянам». Но Сверре договорился с ним, и 29 июня 1194 г. тот короновал его королем Норвегии, после чего Сверре направил к папе одного из лояльных епископов, Туре Хамарского, с письмом в свое оправдание. В начале 1197 г. тот якобы возвращался назад с папской буллой, отменявшей отлучение Сверре, но при загадочных обстоятельствах умер в дороге. Письмо доставили по назначению некие торговцы, но современные историки считают его фальшивкой. В октябре 1198 г. новый папа Иннокентий III обвинил короля в подделке буллы, наложил на Норвегию интердикт и обратился к государям соседних стран с просьбой о помощи в низложении Сверре. Король Швеции Сверкер II и король Англии Иоанн Безземельный продолжали поддерживать его. Весной 1196 г. в Дании был сформирован очередной союз против Сверре. В него вошли Николас Арнессон, Рейдар Вестник из Викена и Сигурд Эрлингссон. Заговорщиков поддерживал изгнанник архиепископ Эйрик, а потому их партия получила название «багли» («баглеры»), т.е. «епископы». (Баглеры (на древненорвежской языке это слово означает епископский жезл) – противники короля Сверрира и биркебейнеров. Руководителями баглеров являлись представители знати и верхушки католического духовенства, сторонники подчинения норвежской церкви верховенству папы римского. Борьба баглеров с биркебейнерами продолжалась и после смерти Сверрир и  завершилась примирением их руководителей в конце 20-х гг. XIII в.). Они избрали королем Инге Магнуссона, считавшегося сыном Магнуса Эрлингссона, снарядили экспедицию в Норвегию и высадились в Викене, который охранял Сигурд Лавард, сын Сверре. Король выделил сыну недавно сконструированную баллисту, но «епископы» в ночной атаке уничтожили ее и разогнали войско Сигурда. Сверре больше никогда не поручал сыну серьезных дел. Он отступил в Тронхейм на зимовку, а «епископы» собрали Боргартинг, на котором Инге был провозглашен королем. На следующий год Сверре собрал семитысячное ополчение и 26 июл напал на Осло. После нескольких кровопролитных сражений он отступил к Бергену. Это оказалось фатальной ошибкой. «Багли» взяли Тронхейм, неприступную крепость Сверресборг. Жители Трёнделага перешли на их сторону. В руках мятежников оказался главный оплот короля. В мае 1198 г. Сверре предпринял попытку вернуть Трёнделаг, напав со стороны моря, но потерпел поражение и заперся в крепости Бергенхус. Последующие месяцы вошли в историю как «Бергенское лето». 11 августа «багли» напали на Берген и сожгли город дотла, не пощадив даже церкви. Сверре с оставшимися людьми пробрался в Трёнделаг, где у него еще оставались сторонники, привлек на свою сторону местных жителей, и те снабдили его кораблями. В начале лета 1199 г. к Тронхейму подошел флот «епископов». 18 июня в сражении при Стриндафьорде Сверре нанес им сокрушительное поражение и вынудил бежать в Данию. После победы он направился в Викен, чтобы привести местных жителей к повиновению. Там вспыхнуло массовое, но плохо организованное крестьянское восстание. В решающей битве 6 марта 1200 г. король разгромил войско повстанцев, но не оставался в Викене и вернулся в Берген. Этим воспользовались «епископы», восстановившие власть над южными районами Норвегии. В 1201 г. Сверре с войском ополченцев вернулся в Викен, осадил Тёнсберг, обороной которого командовал Рейдар Вестник. Остальные «епископы» не пришли ему на помощь, и 25 января 1202 г. Тёнсберг был взят. Сверре вновь повернул назад в Берген, но по дороге тяжело заболел и 9 марта 1202 г. умер, назначив наследником сына Хокона и завещав ему искать примирения с церковью.

… Хокон III Сверресон (1178 – 1204 гг.), норвежский король в 1202 – 1204 гг. При жизни отца Хокон участвовал во многих сражениях против «епископов». Перед смертью Сверре назначил бастарда наследником, написав ему письмо с завещанием помириться с церковными иерархами. Хокон признал требования епископов-изгнанников, и они вернулись в Норвегию. Он заручился поддержкой землевладельцев и крестьян, фактически лишив «баглеров» опоры. Осенью 1202 г. они убили Инге Магнуссона, и партия баглеров фактически распалась. Однако вскоре у них появился новый претендент на трон, Эрлинг Магнуссон, но они во время поняли, что совладать в сложившейся ситуации с Хоконом не смогут и уклонились от активных действий. У Хокона был конфликт с мачехой Маргаретой. После смерти Сверре она хотела вернуться в Швецию с дочерью Кристиной, но Хокон насильно разлучил их, так как хотел оставить Кристину при дворе. На Рождество 1203 г. ему неожиданно стало плохо, и 1 января 1204 г. он умер. После его смерти гражданская война в Норвегии возобновилась. Хокон не был женат, и ему наследовал племянник Гутторм Сигурдссон. Но некая Инга из Вартейга, любовница Хокона, объявила, что ее сын Хокон рожден от короля. Она прошла испытание каленым железом и доказала происхождение ребенка.

 

Так уж ли важная поэзия в книге «История викингов»?

 

Этот вопрос может показаться по-мальчишески наивным. Конечно же, в рассказе о любой эпохе, о любом племени или народе важны не только военные, политические, социальные нити движения «каната жизни», но и линии искусства, литературы, философии, религии в их динамичном развитии, в их взаимовлиянии, в их «вкладе» в объемный портрет, в нашем случае, «людей Севера» в эпоху викингов. И здесь не все так просто, как может показаться на первый взгляд. И перед тем, как поведать читателю хотя бы в очень короткой форме о Снорри Стурлусоне и его творчестве, и его великом деле, мы должны вернуться по дорогам времен и стран в Древний мир.

Вспомним, какую роль сыграли в истории Средиземноморья и Европы, а также, например, Индостана величайшие шедевры мировой словесной культуры – поэмы Гомера и Махабхарата.

Известно, что эти произведения стали создаваться в устном виде песносказителями сразу после Троянской войны в греческом мире и войны между Пандавами и Кауравами, родственными ветвями рода Куру, на Индостане, т. е. приблизительно в конце XIII – начале XII в. до н.э. В некотором роде схожими можно признать и социально-политические ситуации в том и в другом случае. Да и обе эти войны вполне можно признать гражданскими по сути своей. И последствия той и другой войн для местных народов и племен были очень схожими. В результате Троянской войны политическая и экономическая составляющие жизни обитателей Бакланского полуострова заметно ослабла, что и явилось одной из главных причин дорийского вторжения на полуостров. Ослабли и обитатели Индостана. На долгие века и там, и здесь явно заметен спад жизненной активности. Но при этом и на Балканах, и на Индостане песносказители, вспоминая две великие войны, сочиняли о них песни, хранившие в себе не только историческую память, но и некую мощную потенцию генофонда народа. Где-то в IX – VIII вв. до н.э. и там, и здесь начался экономический рост.

В VI в. до н.э. афинский тиран Писистрат, (правил с перерывами в 560 –  527 гг. до н.э.)  повелел писцам собрать, скомпоновать и  записать песносказания, приписываемые в настоящее время Гомеру. Гомер, кстати, мог действительно сочинить как единые произведения «Илиаду» и «Одиссею» по мотивам песен других аэдов или рапсодов. Записанные поэмы сыграли на Балканах роль величайшую: как тактическую, так и стратегическую и эпохальную. Они явились цементирующим великий народ началом, они дали мощный толчок к развитию в греческом мире, а затем и в мире Средиземноморья искусства, культуры, науки, литературы, театра, они стали одной из мощнейших опорных составляющих всего европейского (особенно западноевропейского) искусства на последующие 2,5 тысячи лет. Тоже самое можно сказать и о Махабхарате, которую дети Индостана изучают в школах те же самые 2,5 тысячи лет. Без этого могучего эпоса невозможно себе представить ни жизнь обитателей Индостана, и ни его культуру, искусство, философию и т.д.

В чем-то истории словесных культур этих двух регионов Земного шара и обитателей Скандинавского полоустрова схожи: и там, и здесь вначале было слово устное, и, развиваясь именно в устной форме оно достигло непревзойденных творческих вершин: каждая культура достигла своих вершин (а забираться на чужие вершины в таких случаях – удел бездарей). И тамс, и здесь нашлись люди, которые записали созданные их предками шедевры.

Но дальнейшие судьбы поэм Гомера, Махабхараты, с одной стороны, и трудов Снорри Стурлусона, а также известных и не известных сочинителей саг, скальдических и эддических произведений гениальных скандинавов, с другой стороны, принципиально отличны друг от друга.

Грубо говоря, в последнем случае был подведен итог истории одной из величайших в Мировой цивилизации литератур. Подвели и поставили точку. Но, конечно же, не похоронили, коль скоро записали!

Хотя… что такое для людей, привыкших, на генном уровне приученных к импровизационному поэтическому мышлению, запись их текстов? Хорошо известно, что после того, как Кирша Данилов одним из первых в Восточной Европе стал записывать сказки русских сказочниц, работавших, по его же собственному признанию, импровизационно, как разные, неравнодушные к русскому литературному слову люди бросились наперегонки продолжать это важнее для любого, уажающего себя народа дело, гениальные сказочницы (подчеркнем - импровизаторы!) стали потихоньку вымирать. За ненадобностью.

Скандинавские скальды, сочинители саг и других литературных произведений стали вымирать, конечно же, не потому что Снорри Стурлусон и другие вдруг решили записать все, что те сотворили в течение нескольких веков. Причины были иные. Более того, стремление записать появилось, вероятнее всего, как следствие, если не вымирания гениев и самой ветви мировой словесной культуры, то ослабления ее в связи со старением и с очень серьезным изменением социально-политической ситуации на Земном шаре вообще, в Европе и в скандинавском мире в частности.

Так или иначе, но Снорри Стурлусону не посчастливилось стать «северным Гомером», или «северо-западным Конфуцием»… И все же жизнь подарила ему иное счастье!

 

Снорри Стурлусон

 

Снорри Стурлусон, исландский поэт-скальд, ученый, историк, писатель, политический деятель, родился в 1179 г. на хуторе Хвамм на западе Исландии в семье Стурлы из Хвамма, от которого берет свое начало род Стурлов. В «Сагах об исландцах» рассказано о знаменитых предках Снорри, например, о годи Снорри Торгримссоне (предок по отцовской линии) и скальде Эгиле Скаллагримссоне (по материнской линии).

Знатный исландец Ион Лофтссон, внук норвежского короля, а также внук знаменитого исландского ученого Сэмунда Мудрого, предложил Стурле из Хвамма взять к себе на воспитание его сына Снорри. Отец согласился и отправил сына в Одди, где жил Ион. Здесь мальчик получил очень серьезное «домашнее образование», знакомясь и изучая труды Сэмунда Мудрого.

В двадцатилетнем возрасте Снорри женился на богатой девушке и в 1202 г. переехал на ее хутор Борг. В X в. здесь жил знаменитый скальд Эгиль Скаллагримссон, а двумя веками позже – скальд Эйнар Скуласон. В 1206 г. Снорри покинул жену и уехал в Рейкьяхольт. В 1222 г. он хотел жениться на богатой невесте, но Стурла Сигхватссон опередил его. Через два года Снорри женился на очень богатой вдове, и у него «стало тогда много больше богатства, чем у кого-либо в Исландии». Кроме этого у него было много других женщин, которые, по тогдашним обычаям, рожали ему детей.

Он участвовал в распрях Стурлунгов, трижды (в 1215, 1222, 1231 гг.) избирался на исландских альтингах «законоговорителем»: это была высшая выборная должность, не дававшая, правда, реальной власти.

В Рейкьяхольте Снорри устраивал многолюдные пиры, построил укрепления, подземный ход, по которому из соседнего горячего источника в бассейн поступала горячая вода. На альтинги он приезжал в окружении большой свиты. Так, например, в 1232 г. его сопровождало 960 человек.

В сражениях он не участвовал, иной раз даже позорно сбегал с поля боя. Зато коварные методы борьбы со своими противниками он использовал часто. Однажды он подослал к оркнейским купцам трех убийц, в другой раз (если верить одной из саг) он организовал коварное нападение на хутор Стурлы Сигхватссона.

Был он «хорошим скальдом». За хвалебную песнь в честь ярла Хакона Безумного тот подарил ему меч, кольчугу и щит.  Нескольким норвежским правителям Снорри написал хвалебные висы. Но, к сожалению, из его стихов до наших дней дошли только «Перечень размеров» и три строчки песни в честь ярла Скули.

В 1218 – 1220 гг. он впервые посетил Норвегию. Ярл Скули и четырнадцатилетний король Хакон дали гостю звание скутильсвейна, т. е. королевского стольника. Но та поездка была для Снорри куда более важной, нежели получение, пусть и очень важного титула. Ярл Скули готовил войско для вторжения в Исландию, жителям которой не нравилось проникновение на их рынки норвежских купцов. За несколько месяцев до поездки Снорри в Исландии несколько раз вспыхивали столкновения местных жителей и заезжих торговцев. Несколько чужеземцев были убиты. Норвежцы не могли не отомстить за своих сограждан.

Перед исландским скальдом стояла не простая задача. Снорри долго уговаривал Скули отказаться от похода. Тот сурово молчал. Наконец скальд-дипломат обещал ему уговорить сограждан подчиниться норвежскому королю. На том и порешили.

Снорри получил от норвежских благодетелей звание лендрманна (второе после ярла), вернулся на родину, отправил в качестве заложника в Норвегию своего сына Иона. Но обещание свое он не выполнил. Да и вряд ли это было возможно, вряд ли исландцы, несмотря на влиятельность и авторитетность рода Стурлунгов, добровольно согласились бы подчиниться норвежцам.

В 1237 – 1239 гг. Снорри второй раз был в Норвегии. Погостив некоторое время у сына Скули, он, естественно, по приглашению, прибыл к нему самому. Скули теперь стал герцогом, а не ярлом, и его отношения с Хаконом ухудшились. Норвежский король, повзрослев, решил единолично править страной. Ему, видимо, не очень понравилось то, что исландец гостит у герцога. Перед самым отъездом Снорри и Хакон отправил ему грамоту, которая запрещала всем исландцам выезд за пределы Норвегии в то лето. Но Снорри проигнорировал грамотой и покинул страну.

В 1240 г. герцог Скули был убит, Хакон взял в свои руки все бразды правления в Норвегии. На следующий год он через Гицура Торвальдссона отправил Стурлусону новую грамоту, в которой потребовал от Снорри срочно вернуться в Норвегию. В противном случае Гицур должен был убить не послушного. Это повеление норвежского короля было как раз на руку: Торвальдссоны  долгое время вели борьбы со Стурлунгами.

23 сентября 1241 г. ночью Гицур с отрядом из семидесяти воинов явились в Рейкьяхольт, ворвались в дом Снорри. Тот спал чутко. Услышав шум во дворе он, по совету священника Арнбьёрна, спрятался в подвал. Незваные гости обыскали дом, не нашли хозяина, схватили Арнбьёрна, и под страхом священник указал на подвал. Туда бросились люди Гицура: Симон Узел, Арни Злой, Торстейн Гудинасон и другие. Арни Злой нанес смертельную рану Снорри Стурлусону, а затем и Торстейн добил скальда.

За 766 лет, прошедших с тех пор, в Исландии, как и в других скандинавских странах не было человека, который мог бы сравниться со славой Снорри Стурлусона, написавшего «Круг Земной» и «Младшую Эдду».

 

«Круг Земной»

 

«Круг Земной» - это яркий и драматичный, но в то же время исключительно правдивый рассказ о судьбах сотен людей, действительно существовавших некогда, но мертвых уже многие века, богатейшая галерея человеческих образов, нарисованных с гениальной простотой. Геори и героини произведения говорят и действуют как живые. Автор ничего не говорит о том, что они думают или чувствуют. Но тем больше их внутренний мир, такой непохожий на тот, который характерен для современного человека, проглядывает из их слов и поступков». (Стеблин-Каменский М. И. в «Предисловии» к книге: «Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1995. С. 5).

«Круг Земной» - это вместе с тем единственная в своем роде сокровищница сведений о далеком прошлом северной Европы, а  ее легендарных мифических временах, о бурной эпохе викингов, о богатых событиями первых веках существования скандинавских государств. При этом, хотя на протяжении большей части книги в центре поля зрения автора – Норвегия и другие скандинавские страны, она содержит также массу ценнейших сведений и об остальной Европе – от Ирландии и Англии на западе, Белого Моря на севере, Византии на юге и до Новгородской и Киевской Руси на востоке. Но поразительно, что, несмотря на обилие сообщаемых сведений и в противоположность тому, что обычно имеет место в историографических сочинениях, в бессмертном творении великого исландца основным объектом изображения все время остается человек». (Там же).

Трудно что-либо добавить к этому эмоциональному, но точному мнению известного российского ученого! Остается лишь посоветовать пытливому читателю прочитать замечательную книгу, не забывая и другие труды древних и средневековых обитателей Альбиона, Ирландии, Исландии, Скандинавии, Франции, Германии и т.д. Значительную часть этих сочинений, переведенных на русских язык, мы приводим в разделе «Библиография».

 

Историческая эпопея, или «историологический труд»?

 

Главной темой повествования автор «Круга Земного» избрал судьбы правителей Норвегии на обширном пространственном временном интервале, охватывающем историю страны с легендарных времен до последней четверти XII в., т. е. с эпохи Великого переселения народов, эпохи викингов и временем, когда в Европе стали формироваться национальные монархи. В сагах поведано о походах конунгов внутри страны и далеко за пределами Скандинавии, об их отношениях со знатью и с бондами, сельскими жителями, о христианизации и объединении страны.

Современные ученые подвергают сомнению многие сведения, изложенные в «Круге Земном», особенно в тех ее сагах, где речь идет о не скандинавских странах.

«В сагах о конунгах известное доверие продолжало внушать собственно только то, что находило подтверждение в песнях скальдов, отрывки из которых цитируются в «Круге земном» более обильно, чем в каких-либо иных сагах. Но сколь ни интересны в ряде отношений скальдические висы в королевских сагах, на основании их сообщений вряд ли возможно воспроизвести ход событий или познакомиться со многими сторонами норвежской действительности того времени, — слишком эти сообщения отрывочны и однобоки; ведь скальды обычно воспевали походы, битвы, победы или героическую смерть вождя, подарки, полученные скальдом от конунга, и другие аспекты дружинной жизни. Все остальное как правило не привлекало поэта. Правда, нужно отметить, что в историографии последних лет гиперкритические позиции в отношении достоверности саг о конунгах частично пересмотрены и смягчены. Историки убеждаются в том, что в сообщениях Снорри многое заслуживает доверия, и нет оснований a priori отметать его рассказ как «исторический роман». (ГуревичА. Я. «Круг Земной» и история Норвегии», в книге: Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1995. С. 612).

Автор данных строк настоятельно советуют всем заинтересованным в познании истории людям внимательно прочесть эту прекрасную и краткую статью, большие фрагменты из которой мы приведем ниже.

Ни в коем случае не подвергая сомнению изложенное в этой работе, мы хотели лишь обратить внимание читателя на два, в чем-то близких, даже неразлучных, а в чем-то принципиально разных термина: историчный и историологичный. Первый термин требует от исследователя беспрекословного строго отношения к фактам, излагаемым в своих работах. Пиши в хронологическом порядке всеми признанные факты и делай соответствующие выводы. Чем больше фактов, тем точнее выводы. Термин историологичный, скажем, по отношению к какому-либо историческому произведению, более того, к любому художественному произведению (например, к одной из Донских повестей Шолохова М. А. «Шибалково семя») означает, что сюжет, поведанный автором в данном произведении, мог иметь место в конкретном интервале пространственно-временного поля не как случайный факт, но закономерное событие, если не явление. Его могло и не быть в реальной жизни. Но он не противоречит ни социально-политической ситуации, сложившейся в том-то месте, в такое-то время, ни психологии обитателей конкретной страны в конкретном времени, ни другим «аксессуарам» жизни.

«Круг Земной» и другие подобные труды (а их в мировой истории творчества было очень много!) изображают, проявляют качественные характеристики времени и пространства. Субстанциональные качества.

Ничего случайного, наносного, привнесенного из иных, слишком уж отдаленных эпох нет ни в Ригведе, ни в Махабхарате, ни в «Эпосе о Гильгамеше», ни в поэмах Гомера, ни в других подобных шедевров мировой словесной культуры, хотя, конечно же, сам факт, что активно записывать эти труды люди стали где-то в первой половине I тыс. до н.э., в некоторой степени повлиял на их историлогичность. Но, между прочим, кропотливые ученые пусть и не без труда выявляют эти вкрапления в тексты из других времен.

Чтобы читателю было понятно, о чем речь, вспомним, например, отшельничество.

Можно ли себе представить это явление, например, в Древнем Риме во времена Республики? – Вряд ли, хотя, естественно, факты ухода некоторых людей из мира в себя могли иметь место. Но ни событием в жизни республиканского Рима, ни тем более явлением эти факты стать не могли.

Другое дело Римская империя времен расцвета и начала заката миовой державы! Отшельничество зародилось в III в.  в Египте. Многие, ставшие в те времена отшельниками, как, например, Павел Фиванский, бежали от преследований римских властей. В IV в., после легализации христианства, отшельничество стало массовым: многие христиане таким образом проявляли протест против «обмирщения» церкви. Подобная реакция не напугала, а наоборот, могла только порадовать светскую власть и религиозных владык: социальная напряжённость, возникшая в тот период истории в Средиземноморском ареале, разряжалась столь мирным способом – сотни, а то и тысячи недовольных отшельников по примеру выдающихся столпов христианства, таких как Антоний Великий, Пахомий и т. д., уходили в Египетскую пустыню, заселяли  там суровые места, где выжить могли исключительно сильные люди. В тот век отшельники появились в Палестине и Каппадокии, Малой Азии и Армении, чуть позже – в Галлии и Испании, в Италии и на Альбионе, в Ирландии… В IV в. отшельничество приобрело массовый характер.

Еще один пример. Долгое время даже очень серьезные ученые подвергали сомнению реальность вождя одного из бриттских племен Артура. Мол, пока мы не найдем точных свидетельств его существования на Альбионе в первой половине VI в., мы не поверим россказням о битве при Бадоне, о его подвиге и гибели. В настоящее время «общественное мненье» стало медленно поворачиваться в сторону вождя Артура, жизнь и подвиг которого был, на наш взгляд, прежде всего, историологичным. Можно сказать смелее: такие герои в сознании народов просто так не появляются, и даже если Артура родила народная молва, народное желание, значит он был на самом деле, пусть как порожденный мечтой образ, как слияние в одном образе судеб и подвигов нескольких героев, пусть как миф, в конце концов! Но миф историологичный.

Кстати все без исключения мифы народов Земного шара, прежде всего, историологичны, и уже поэтому они обладают столь мощной живучестью.

Именно поэтому мы называем «Круг Земной» историологическим трудом.

 

Младшая Эдда

Произведение,  написанное Снорри Стурлусоном в 1222 – 1225 гг. Оно состоит из пролога и 3 частей и содержит довольно полный обзор языческих мифов (многие из них известны только отсюда), обзор двучленных (кеннингов) и одночленных (хейти) поэтических обозначений (фигур), проиллюстрированных стихами скальдов, а также поэму автора, сопровожденную прозаическим комментарием.

Об этом удивительном произведении прекрасно сказано в статье М. И. Стеблин-Каменского «Снорри Стурлусон и его Эдда». Мы считаем важным и даже необходимым процитировать несколько абзацев этой работы.

«Еще в середине XII в. оркнейский ярл Рёгнвальд вместе с исландским скальдом Халлем Тораринссоном сочинили произведение, которое несомненно послужило прообразом для "Перечня размеров", а именно так называемый "Старый ключ размеров". Многое в стихах "Перечня размеров" заимствовано из "Ключа размеров". Но в "Ключе" только 82 висы и 42 размера, а содержание более пестрое. В строфе 70-й Снорри говорит: "Многие из моих размеров никогда не употреблялись раньше". Действительно, он приводит целый ряд размеров, которые явно придуманы им самим. Кроме того, систематизация размеров у него гораздо последовательнее, чем в "Ключе". В средневековой Европе не раз сочинялись латинские ключи размеров и поэтики, как прозаические, так и стихотворные. Но связи с исландскими стихотворными поэтиками здесь могло и не быть. Аналогичные тенденции могут проявляться в литературе и при явном отсутствии каких-либо связей. Так, персидский поэт XII в. Кивами Мутаризи сочинил касыду (хвалебную песнь), в которой почти каждый бейт (строфа) иллюстрирует какой-нибудь метрический или стилистический пример. Даже количество строф у исландского и персидского поэтов почти одинаково (102 у Снорри и 101 у Кивами Мутаризи). Но невозможно заподозрить никакой связи между "Перечнем размеров" и персидской касыдой.

Во времена Снорри поэзия скальдов доживала свой век. Снорри был одним из последних скальдов, сочинявших хвалебные песни в честь норвежских правителей. При дворе норвежского короля во времена Снорри давали себя знать новые литературные вкусы – куртуазные и романические. Скальды уже не пользовались там такой популярностью, как раньше. В своей "Эдде" Снорри обращен в прошлое, а не в будущее. Скальды, жившие за сто, двести, триста или даже четыреста лет до него, были для него образцом для подражания и непререкаемым авторитетом. Тем, что известно о поэзии скальдов, мы обязаны всего больше "Эдде" Снорри. Но учебником поэзии его книга не стала. Правда, еще и в XIV в. в Исландии сочинялись скальдические стихи, а некоторые элементы скальдического искусства продолжали жить в римах, народном поэтическом жанре, в продолжение многих веков. Все же это были только некоторые элементы скальдической поэзии, а не искусство скальдов в целом». (Младшая Эдда. Приложения: М. И. Стеблин-Каменский. «Снорри Стурлусон и его Эдда». С-Пб, 2005. С. 117 – 118).

«Среди произведений, пользующихся немеркнущей мировой славой, "Младшая Эдда" – одно из самых своеобразных. Трудно определить, что такое "Младшая Эдда". Нельзя сказать, что она – научное произведение: слишком много в ней великолепной поэзии. Но кое-чем "Младшая Эдда" непохожа и на художественное произведение: слишком много в ней того, что явно рассчитано на удовлетворение потребности в знании. Ее судьба в веках, как и вся кого произведения, намного пережившего свое время, противоречива: она была написана с целью, которую ей, в сущности, не пришлось выполнять, и в мировой культуре она сыграла роль, которую, конечно, не мог предвидеть ее автор. Правда, эта роль очевидна: благодаря "Младшей Эдде" сохранился целый мир – огромный, красочный и премудрый мир языческих мифов и сказаний.

"Младшая Эдда" – произведение очень пестрое и сложное по составу. Кое-что в ней на столько вычурно и формалистично, что вообще совершенно непереводимо (и поэтому в основном опущено в настоящем издании). Другое – и особенно "Видение Гюльви", лучшая часть "Младшей Эдды", – наоборот, настолько непосредственно и наивно, что трудно передается средствами современного литературного языка. Выдающийся исландский ученый Сигурд Нордаль, автор лучшего из того, что написано о "Младшей Эдде", так сказал об этой ее части: ""Видение Гюльви" – это одно из тех вечных произведений, которые можно читать ребенком сразу же после букваря и затем опять и опять на всех ступенях развития и знания и каждый раз находить новое, и новое, и новое. Эта книга одновременно и прозрачна, и трудно понимаема, проста, как голубка, и хитра, как змея, в зависимости от того, насколько глубоко читатель проникает в нее. Ибо, хотя языческое мировоззрение не полностью раскрывается в ней, в большей цельности его не найти ни в каком другом произведении"». (Там же. С. 101 – 102).

 

Откуда взялось то искусство, что зовется поэзией?

(фрагмент из «Младшей Эдды»)

 

«И еще сказал Эгир: "Откуда взялось то искусство, что зовется поэзией?"

Браги отвечает: "Все началось с того, что боги враждовали с народом, что зовется ванами. Но потом они назначили встречу для заключения мира, и в знак мира те и другие подошли к чаше и плюнули в нее А при расставании боги, чтобы не пропал втуне тот знак мира, сотворили из него человека. Он зовется Квасир. Он так мудр, что нет вопроса, на который он не мог бы ответить. Он много странствовал по свету и учил людей мудрости. И однажды, когда он пришел- в гости к неким карлам, Фьялару и Галару они позвали его как будто затем, чтобы поговорить с глаз? на глаз, и убили. А кровь его слили в две чаши и котел, что зовется Одрёрир, - чаши же зовутся Сон и Бодн, - смешали с той кровью мед, и получилось медовое питье, да такое, что всякий, кто ни выпьет, станет скальдом либо ученым. Асам же карлы сказали, будто Квасир захлебнулся в мудрости, ибо не было человека столь мудрого, чтобы мог выспросить у него всю мудрость.

Потом карлы пригласили к себе великана по имени Гиллинг и жену его. Они зазвали Гиллинга с собою в море покататься на лодке и, лишь отплыли от берега, направили лодку на подводный камень, так что она перевернулась. Гиллинг не умел плавать и утонул, а карлы снова сели в лодку и поныли к берегу. Они рассказали о случившемся его жене, та опечалилась и стала громко плакать. Тогда Фьялар спросил ее, не станет ли легче у нее на душе, если она взглянет на море, где утонул ее муж. И она согласилась. Тогда Фьялар сказал своему брату Галару, пусть заберется на притолоку, как станет она выходить, и спустит ей на голову мельничный жернов, а то, мол, надоели ее вопли. Тот так и сделал. Узнавши о том, великан Суттунг, сын Гиллинга, отправляется туда и, схватив карлов, отплывает в море и сажает их на скалу, что во время прилива погружается в морс. Они молят Суттунга пощадить их и, чтобы помириться с ним, дают за отца выкуп-драгоценный мед. На том и помирились. Суттунг увозит мед домой и прячет в скалах, что зовутся Хнитбьерг, приставив дочь свою Гуннлёд сторожить его".

Потому мы и называем поэзию "кровью Квасира", или "питьем либо насыщением карлов", или "влагой Одрёрира, Водна либо Сана", или "кораблем карлов"-ведь тот мед помог им избежать смерти на морской скале, или "медом Суттунга", или "влагой Хнитбьерга".

Тогда сказал Эгир: "Темными кажутся мне подобные обозначения поэзии. А как достался тот мед асам?".

Браги отвечает: "Есть о том такое сказание. Один отправился в путь и пришел на луг, где девять рабов косили сено. Он спрашивает, не хотят ли они, чтобы он заточил им косы. Те соглашаются. Тогда, вынув из-за пояса точило, он наточил косы. Косцы нашли, что косы стали косить много лучше, и захотели купить точило. Он сказал, что пусть тот, кто хочет купить точило, заплатит за него в меру. Это всем пришлось по душе, и каждый стал просить точило для себя. Один бросил точило в воздух, но, так как все хотели схватить его, вышло, что они полоснули друг друга косами по шее.

Один остался Ночевать у великана по имени Бауги, брата Суттунга. Бауги стал сетовать на свои дела и рассказал, что девять его рабов зарезали друг друга косами и навряд ли ему удастся найти себе других работников. Один же назвался Бёльверком и взялся работать у Бауги за девятерых, а вместо платы попросил себе глоток меда Суттунга. Бауги сказал, что не он хозяин меда: мол, Суттунг один завладел им; но он готов идти вместе с Бёльверком и помочь ему добыть мед.

Бёльверк работал все лето за девятерых у Бауги, а как пришла зима, стал требовать с него платы. Они отправились к Суттунгу. Бауги рассказал брату своему Суттунгу об уговоре их с Бёльверком, но Суттунг наотрез отказался дать хоть каплю меда. Тогда Бёльверк сказал Бауги, что надо попробовать, не удастся ли им заполучить мед какою-нибудь хитростью. Бауги согласился. Бёльверк достает бурав по имени Рати и велит Бауги попробовать, не возьмет ли скалу бурав. Тот так и делает. Потом Бауги говорит, что скала уже пробуравлена. Но Бёльверк подул в отверстие, и полетела каменная крошка в его сторону. Тут он понял, что Бауги замышляет его провести. Снова велел он буравить скалу насквозь. Бауги стал буравить снова, и, когда подул Бёльверк во второй раз, каменная крошка отлетела внутрь. Тогда Бёльверк принял обличье змеи и пополз в просверленную дыру. Бауги ткнул в него буравом, да промахнулся. Бёльверк добрался до того места, где сидела Гуннлёд, и провел с нею три ночи, а она позволила ему выпить три глотка меду. С первого глотка он осушил Одрёрир, со второго - Бодн, а с третьего - Сон, и так достался ему весь мед. Потом он превратился в орла и поспешно улетел. А Суттунг, завидев этого орла, тоже принял обличие орла и полетел в погоню. Как увидели асы, что летит Один, поставили они во дворе чашу, и Один, долетев до Асгарда, выплюнул мед в ту чашу. Но так как Суттунг уже настигал его. Один выпустил часть меда через задний проход. Этот мед не был собран, его брал всякий, кто хотел, и мы называем его "долей рифмоплетов". Мед Суттунга Один отдал асам и тем людям, которые умеют слагать стихи.

Поэтому мы и зовем поэзию "добычей или находкой Одина", его "питьем" и "даром" либо "питьем асов".

Тогда Эгир сказал: "Сколько способов выражения знаете вы в поэзии? И что входит в поэтическое искусство?". Тогда молвил Браги: "Две стороны составляют всякое поэтическое искусство". Эгир спрашивает: "Какие?". Браги отвечает: "Язык и размер". "Какого рода язык пригоден для поэзии?". - "Поэтический язык создается трояким путем". - "Как?". - "Всякую вещь можно назвать своим именем. Второй вид поэтического выражения - это то, что зовется заменой имен. А третий вид называется кеннингом. Он состоит в том, что мы говорим "Один", либо "Тор", либо кто другой из асов или альвов, а потом прибавляем к именованному название признака другого аса или какого-нибудь его деяния. Тогда все наименование относится к этому другому, а не к тому, кто был назван. Так, мы говорим "Тюр победы", или "Тюр повешенных", или "Тюр ноши", и это все обозначения Одина. Мы называем их описательными обозначениями. В их числе и "Тюр колесницы".

Теперь следует сказать молодым скальдам, пожелавшим изучить язык поэзии и оснастить свою речь старинными именами или пожелав- шим научиться толковать темные стихи: пусть вникают в эту книгу, дабы набраться мудрости и позабавиться. Нельзя забывать этих сказаний или называть их ложью, изгоняя из поэзии старинные кеннинги, которые нравились знаменитым скальдам. Христианам не следует однако, верить в языческих богов и правдивость этих сказаний в другом смысле, чем сказано в начале этой книги». (Там же. С. 58 – 60).

 

«Золотой век» Норвегии

 

Хокон IV Старый (1204 – 1263 гг.), норвежский король в 1217 – 1263 гг. Хокон родился в местечке Вартейг  в Эстфолле. Его мать Инга объявила, что мальчик является сыном Хокона Сверрессона. «Биркебейнеры» признали его королевское происхождение. Но Эстфолл контролировали «баглеры», и те объявили охоту на мальчика. В 1206 г. «биркебейнеры» помогли матери и сыну бежать на север к Инге Бордссону. По пути они попали в снежную бурю, и два воина, Торстейн Шевла и Шьервальд Шрукка понесли ребенка на руках. В память об этом в Норвегии ежегодно проводится лыжная Гонка Биркебейнеров. В Тронхейме король Инге взял мальчика под свое покровительство. После смерти Инге в 1217 г. Хокона провозгласили королем в обход Скуле, брата Инге. Епископы поначалу не признавали его королем, как незаконнорожденного, но на большом совете в Бергене в 1223 г. его право на трон было подтверждено. Папа Римский дал разрешение на коронацию Хокона лишь в 1247 г. В первые годы его правления власть по сути захватил Скуле Бордссон, брат Инге, крупный военачальник. В 1217 г. умер Филипп Симонссон, претендент от «багли». Разгорелась борьба за власть, но Скуле сумел восстановить единство королевства. Небольшая часть «багли» под руководством Сигурда Риббунга продолжала сопротивляться, удерживая власть в Викене, но к 1227 г. их восстание было подавлено. Скуле имел титул ярла и управлял третьей частью Норвегии. Хокон был женат на его дочери Маргарете. После достижения совершеннолетия он стал стремиться править самостоятельно, его отношения с ярлом ухудшились. В 1239 г. конфликт перерос в войну, Скуле провозгласил себя королем в Тронхейме. Через год мятеж был подавлен, а Скуле погиб.  Хокон провозгласил королем и соправителем своего сына Хокона Молодого, который умер еще при жизни отца. С 1240 г. Норвегия вступила в «Золотой век». В 1240 г. король принял в Норвегии большую группу жителей Руси, бежавших от татаро-монголов, и дал им земли в Малангене. В 1256 г. Хокон захватил датскую область Холланд. В 1261 г. власть норвежского короля признала Гренландия, а год спустя - Исландия. Никогда размеры норвежского государства не достигали таких размеров. При Хоконе началось каменное строительство, были переведены на норвежский язык некоторые книги Библии и средневековые рыцарские романы.  В 1263 г. шотландский король Александр III захватил Гебриды, но Хокон пришел к берегам Британии с огромным флотом и не только отвоевал острова, но и совершил набег на внутренние районы Шотландии. 2 октября близ Ларгса состоялось крупное сражение между норвежским и шотландским флотами. Определить победителя в это кровопролитной битве было не просто. Шотландские историки считают, что победил Александр III. Норвежские историки с этим не согласны. Шотландцы затягивали мирные переговоры, пользуясь тем, что Хокон находился далеко от дома. Ирландцы обещали ему позаботиться кораблях в обмен на поддержку в войне против англичан. Люди Хокона воспротивились этому,  и он отступил на Оркнейские острова. Зимой он неожиданно заболел и умер. Его тело сначала похоронили в соборе Святого Магнуса в Кёркуолле. Весной останки короля перевезли в Норвегию и похоронили в Бергенском соборе.

 

Англия. Хронология

 

В 1086 году в Англии была проведена всеобщая поземельная перепись. Целью этой акции Вильгельма I Завоевателя являлось выявление всех материальных ресурсов. Это была «самая ранняя в истории средневековой Европы и поразительная по своей систематичности и богатству содержания государственная перепись». Свод материалов этой объемной работы получил название у современников «Книги страшного суда». В нем было прежде всего зафиксировано распределение земли между нормандцами, приближенными к Вильгельму I, а также между церковью и королевской семьей, сосредоточившей в своих руках седьмую часть всей обрабатываемой земли острова.

В 1087 г. на английский трон взошел Вильгельм II Рыжий, второй сын Вильгельма Завоевателя. Он привлек обещаниями англо-саксов, они помогли ему отразить нападение из Нормандии войска брата Роберта, но, грубый и жестокий человек, Вильгельм II обещания свои, утвердившись на троне, не выполнил. В 1100 г. его убили на охоте.

5 августа 1100 года в Англии была издана хартия Генриха I, первая «Хартия вольностей». Она гарантировала соблюдение королем прав и привилегий баронов (крупных светских феодалов) и духовенства.

Все земли Англии по мере захвата территории и конфискации земли у представителей англосаксонской знати были поделены между завоевателями, составившими верхушку феодального класса. Поэтому владения крупных феодалов оказались разбросанными в разных местах страны и не составили сплошных территориальных княжеств. Поддержка крупными феодалами сильной королевской власти, обусловленная необходимостью удерживать господство над враждебным населением и закрепощаемым крестьянством, имела относительный и временный характер, так как вступала в противоречие со стремлением феодалов к политической самостоятельности. Короли Нормандской династии находили прочную опору в слое средних и мелких феодалов, заинтересованных в закрепощении крестьян и в защите от посягательств крупных феодалов. Оформлению феодально-иерархической лестницы способствовало установление прямой вассальной зависимости всех феодалов от короля, что являлось специфической особенностью Англии. В 1086 в целях обложения населения денежными налогами и выявления размеров владения и доходов вассалов короля была проведена всеобщая поземельная перепись, так называемая «Книга Страшного суда». Она закрепила за каждым феодалом его земельные владения, его место в системе феодальной иерархии. Многие свободные крестьяне были записаны как крепостные (вилланы). В Англии уже в конце XI в. и особенно в XII - XIII вв. сложилась относительно сильная централизованная феодальная монархия, усилению которой способствовали появление (начиная с X - XI вв.) и рост городов как центров ремесла и торговли. Кроме Лондона, являвшегося экономическим и политическим центром страны, значительными городами были Уинчестер, Кентербери, Йорк, Глостер, Вустер, Дувр, Норидж, Линкольн, Ноттингем, Честер, Бристоль, Кембридж, Оксфорд, Ньюкасл и др. В Англии не происходило такой упорной борьбы между городами и сеньорами, как на континенте. В 1-й половине XII в. широко распространился обычай: крепостной крестьянин или другой несвободный, проживший в городе год и день, считался свободным. Нормандское завоевание, объединившее Англию и значительную часть Франции (владения английских королей из Нормандской династии и династии Плантагенетов), расширило торговые связи Англии с континентальной Европой. Большое распространение получили ярмарки (в Уинчестере, Бостоне, Стамфорде, Стоу и др.). Развитие товарно-денежных отношений и рост рыночных связей облегчали политическое сплочение страны.

В 1154 г. на английский престол вступил Генрих II Плантагенет, граф Анжуйский. Он присоединил к английской короне владения Анжуйского дома во Франции.

В XII—XIII веках в Англии сформировалось сильное централизованное государство. Здесь не было изнурительной борьбы между городами и сеньорами, как во Франции, Германии, Италии. Это благотворно сказывалось на экономике и торговле. В городах Англии проводились регулярные торговые ярмарки, например, Винчестерская, Бостонская, Стамфордская.

Но уже в конце XII века бароны и рыцарство стали проявлять недовольство политикой королей, заботящихся лишь о том, как бы увеличить доходы короны, усилить ее власть, в том числе, и над знатью, духовной и светской.

Накопившиеся внутренние противоречия в стране заявили о себе в очень ответственный момент истории Англии — во время правления Иоанна Безземельного (1199—1216).

В 1202—1204 годах англичане проиграли войну Франции, потеряли Нормандию, Мен, Анжу, Турень и часть Пуату.

В 1207 г. Иоанн вступил в открытую борьбу с папой Иннокентием III, по указанию которого был избран архиепископом Кентерберийским Стефан Ленгтон, нежелательный для короля Англии.

В 1209 и 1212 годах папа дважды отлучал Иоанна от церкви и даже освобождал англичан от присяги королю.

В 1213 г. Иоанн признал вассальную зависимость Англии от папы.

2 июля 1214 года французы разгромили англичан в битве при Ларош-о-Муане, а еще через двадцать пять дней в битве при Бувине одержали победу над союзниками Иоанна Безземельного.

Весной следующего года в Англии вспыхнуло восстание баронов против короля. Горожане и рыцари поддержали баронов. 17 мая восставшие вошли в Лондон и 15 июня на лугу Раннимед близ Виндзора Иоанн Безземельный подписал «Великую хартию вольностей», грамоту, отражающую и защищающую интересы в основном баронов. Рыцарство и горожане получили в результате очень мало прав.

Именно поэтому в 1258 г. в Англии вновь вспыхнули волнения. Первыми выступили бароны. Они добились от короля новых привилегий для себя. Рыцарство и свободные крестьяне опять остались ни с чем. Они выступили в союзе с горожанами и предъявили короне свои требования.

Некоторые благоразумные бароны считали, что им нужно поддержать выступление огромной массы сограждан и найти решение возникших в стране проблем сообща. Но большинство светской знати этого не захотело, и в 1263 г. в стране вспыхнула гражданская война.

Английская знать во главе с королем, напуганная взрывом недовольства, пошла на уступки. В результате в стране в 1265 г. был создан парламент с сословным представительством. Рыцари и представители от горожан выступали в нем в одной палате.

Политика королевской власти (особенно внешняя) не соответствовала интересам страны в целом. Это вызвало ряд оппозиционных выступлений, в частности восстание баронов против Иоанна Безземельного (правил в 1199—1216 гг.), которое было поддержано рыцарями и горожанами. Иоанн вынужден был подписать «Великую хартию вольностей» в 1215 г. содержавшую значительные уступки баронам. Новый политический конфликт разразился в 1258 г. В ответ на выступления баронов король Генрих III (правил в 1216—1272 гг.) утвердил так называемые Оксфордские провизии, устанавливавшие режим баронской олигархии. Недовольные этим рыцари представили королю так называемые Вестминстерские провизии (1259 г.), защищавшие рыцарство и свободных крестьян от произвола крупных феодалов и королевской администрации. Рыцарей поддержали горожане и часть баронов во главе с Симоном де Монфором. Отказ Генриха III от соблюдения Оксфордских провизий привёл к открытой гражданской войне 1263—1267 гг. Она вызвала широкое движение среди народных масс Англии (стихийные выступления крестьян против феодалов, городского населения — против городской верхушки). В годы войны возник английский парламент в1265 г., окончательно утвердившийся при Эдуарде I (правил 1272—1307 гг.). Таким образом, в Англии осуществился переход к новой, более централизованной форме феодального государства, к феодальной монархии с сословным представительством (парламентом).

В 1282—1283 годах было завершено покорение английской короной Шотландии. Но народ этой страны не смирился.

В 1296 г. Шотландия начала войну за независимость. Она продолжалась с переменным успехом и с перерывами до 1328 года, когда Англия признала независимость Шотландии (Нортгемптонский договор).

В 1337 г. началась Столетняя война с Францией. Она закончилась в октябре 1453 года потерей англичанами всех территорий на континенте за исключением Кале.

 

Наследник Вильгельма Завоевателя

 

Вильгельм II Рыжий (ок. 1056 – 1100 гг.), английский король в 1087 – 1100 гг. Узнав, что отец, Вильгельм I, на смертном одре рекомендовал его наследником на английском троне, Вильгельм Рыжий, не дожидаясь смерти отца, покинул Нормандию, и отправился в Англию. В Винчестере он созвал нормандских баронов, объявил волю отца и был избран королем. Бароны, находившиеся в Нормандии, провозгласили его старшего брата Роберта единым монархом Англии и Нормандии. Однако Вильгельм склонил на свою сторону знатных саксонцев, собрал 30-тысячное войско и отстоял свое право на английскую корону. Братья помирились и объявили друг друга наследниками. В 1096 г. Роберт взял в долг у Вильгельма 10 тысяч франков на организацию Первого Крестового похода, оставив ему в залог Нормандию, которой Вильгельм правил как регент до  смерти. После смерти в 1089 г. архиепископа Кентерберийского Ланфранка Вильгельм всячески препятствовал избранию нового архиепископа, в течение четырех лет забирая доходы церкви в пользу государства. Он увеличил налоги и подати до невероятных размеров. Летом 1100 г. во время охоты Вильгельм погиб при загадочных обстоятельствах (его нашли мертвым с торчащей из груди стрелой), но никто особо не расстроился. Он не был женат и не имел внебрачных детей, зато окружил себя женоподобными молодыми людьми с длинными волосами, в экстравагантной одежде и обуви с невероятно длинными загнутыми носами.

 

Кто даровал Англии «Хартию вольностей»

Генрих I (ок. 1068 – 1135 гг.), английский король в 1100 – 1135 гг. Младший сын Вильгельма Завоевателя, он получил в наследство лишь 5000 фунтов серебром, поддержал Роберта в войне против старшего брата, но когда братья помирились, несколько лет прожил в глуши, в обществе священника, рыцаря и оруженосца. Затем помирился с Вильгельмом. Генрих принимал участие в злополучной охоте, во время которой погиб Вильгельм. Роберт в это время еще не вернулся из крестового похода, и Генрих бросился в столицу. Бароны провозгласили его королем, и через три дня он был коронован м сразу же подписал «Хартию Вольностей», возвращавшую саксонским дворянам часть свобод, отобранных Вильгельмом II. Генрих женился на Матильде, дочери Шотландского короля Малькольма III из рода саксонских королей. Этот брак не понравился шотландским баронам, но привлек на сторону Генриха простой народ. В 1101 г. Роберт вернулся из крестового похода и вторгся в Англию. К этому времени положение Генриха на Альбионе было прочным. Роберт согласился на мир и за ежегодную пенсию в размере 3000 марок удалился в Нормандию. Он оказался слабым правителем. В 1106 г. Генрих вторгся в Нормандию, и города стали переходить на его сторону. В решающей битве при Тинчбери Генрих разбил войско брата, захватил его в плен, отправил в один из своих замков, где Роберт прожил 28 лет. Объединив Англию с Нормандией, Генрих правил твердо. «Хартию вольностей» он вскоре забыл, лично изъяв ее из церквей.  Он умер, как считают, отравившись несвежей рыбой. Оставшись без наследников мужского пола, Генрих заставил баронов присягнуть на верность наследнице - дочери Матильде. Вскоре он поссорился с ней из-за ее второго брака с Готфридом Анжуйским, врагом Нормандии, но присяга осталась в силе.

 

Борьба с епископами

Стефан I Блуаский (1096 – 1154 гг.), английский король в 1135 – 1154 гг. После смерти Генриха I нормандские бароны отказались от присяги на верность Матильде и избрали королем Стефана, графе де Блуа, внука Вильгельма Завоевателя. Он опасались Готфрида Анжуйского, мужа Матильды. Стефан, храбрый воин, но безвольный, поначалу правил мирно, если не считать пограничных конфликтов с шотландцами. Однако 1137 г. шотландский король Давид опустошил Камберленд (Камбрию) и Нортумберленд (Нортумбрию). Стефан призвал наемников и в битве при Норт-Аллертоне разгромил шотландцев, потерявших 11 тысяч человек, и заключил с Давидом мир на выгодных условиях  для побежденного, который получил в ленное владение Нортумберленд. В 1138 г. взбунтовались епископы. Они превратили монастыри в укрепленные замки и грабили соседние земли. Стефан карал мятежников, что вызывало еще большее неудовольство среди духовенства. В 1139 г. в Англии высадилась Матильда. Она собрала войско и в апреле 1141 г. под Линкольном разгромила войско Стефана, пленив его. После этого Матильда была коронована епископом Винчестерским и сразу же начала такие жестокие репрессии, что многие англичане отвернулись от нее. В Лондоне вспыхнуло восстание, и Матильда бежала из города. Междоусобная война продолжалась до 1147 г., когда Матильда покинула Англию. Главным противником Стефана стал сын Матильды, Генрих Плантагенет, владевший Анжу, Нормандией и другими землями во Франции. Он теснил короля на Альбионе, и в 1153 г. король согласился на переговоры. Вдруг внезапно умер сын Стефана, Евстафий Булонский, и отец, убитый горем, признал наследником Генриха. Через год умер и сам Стефан. Нормандскую династию в Англии сменила династия Плантагенетов.

 

За что проклинают сыновей

Генрих II Плантагенет (1133 – 1189 гг.), английский король, правил в 1154 – 1189 гг. Генрих был самым могущественным феодалом Франции. Его отца Готфрида прозвали Плантагенетом за ветку дрока, которой он постояно украшал свой шлем. Он оставил Генриху Анжу, Турень и Мэн. От матери Генрих получил в лён Нормандию, а в приданное за жену - Аквитанию. Он получил прекрасное воспитание и образование сначала в Руане, а затем в Анжере и Бристоле. Англия к началу правления Генриха сильно пострадала от междоусобиц. Он распустил иностранных наемников, лишил многих дворян земель и титулов, принял присягу на верность от шотландского короля Малькольма IV и вернул под свою власть Камберленд и Нортумберленд. В 1163 г. архиепископ Кентерберийский Томас Беккет пытался отменить церковные суды. Генриху это категорически не понравилось.  Беккет бежал из Англии и пожаловался Папе Римскому. Английский король также мечтал заручиться поддержкой Папы Римского перед планируемым вторжением  в Ирландию. Он разрешил Бекету вернуться, но тот тут же наложил проклятие на многих своих противников, которые тут же обратились к Генриху. В разговоре он намекнул, что не будет возражать, если архиепископ умрет, и 29 декабря 1170 г. четверо рыцарей зарубили Бекета у алтаря в церкви. Под угрозой наложении интердикта на Англию Генрих поклялся на Библии, что не отдавал приказа убить Беккета, пошел на уступки церкви и дал обет участвовать в крестовом походе. Папа Римский помог ему в организации похода в Ирландию. Генрих захватил три из четырех областей этой страны, оставив независимым лишь Ольстер. Огромное внимание он уделял делам во Франции. Еще в 1158 г. он обручил 8-летнего сына Готфрида с 5-летней дочерью графа Бретанского, предложив тому помощь в обмен на обещание сделать Готфрида своим наследником. В 1170 г. Генрих разделил государство между тремя старшими сыновьями, короновав Генриха-младшего королем, однако власть братьев была номинальной. Жесткая опека Генриха мешала братьям, и они объединились с Людовиком VII Французским против отца, который разгромил их войско. Сыновья принесли присягу на верность отцу.  В 1174 г. Генрих покаялся на могиле Томаса Бекета, и дал подвергнуть себя бичеванию. Затем он подавил мятеж на севере Англии, и король Шотландии признал себя вассалом Англии. В 1176 г. Генрих восстановил саксонское судопроизводство с присяжными заседателями. Собрание баронов стало чем-то напоминать парламент. Он создал  милицию, а военную службу сделал обязательной для свободных граждан. В 1183 г. началась распря между Генрихом и Ричардом, во время которой Генрих-младший внезапно умер. Король объявил наследником вместо Ричарда младшего и любимого своего сына Иоанна. Ричард заручился поддержкой короля Франции Филиппа II, который объявил о том, что отнимает у Генриха его французские владения. Английский король переправился на континент, но вдруг его покинули почти все соратники, в том числе и сын Иоанн. Генрих заключил мир, признал Ричарда наследником, простил баронов, воевавших против него. И вскоре заболел и умер с проклятьем на устах в адрес сыновей.

Ричард Львиное Сердце

Ричард I (Ричард Львиное Сердце) (1157 – 1199 гг.), английский король в 1189 – 1199 гг. Ричард, третий сын Генриха II, не рассматривался как основной наследник престола. При распределении владений между сыновьями отец выделил ему герцогство Аквитанию. В 1183 г. Ричард отказался дать присягу на верность Генриху Младшему, тот вторгся в Аквитанию с войском наемников, но неожиданно заболел лихорадкой и умер. Это привело к ссоре между Ричардом и отцом, который потребовал отдать Аквитанию своему самому младшему сыну Иоанну. Ричард попросил помощи у французского короля Филиппа II и даже присягнул ему в 1188 г. Они с союзниками разгромили войско Генриха, тот принял мир на унизительных условиях и быстро умер, оставив английский трон Ричарду. Ричард короновался в Вестминстерском аббатстве и прожил в Англии 4 месяца. (в 1194 г. он пробыл в Англии еще два месяца, и больше на Альбионе не бывал). Активно участвовал в подготовке Третьего Крестового похода. Поход начался весной 1190 г., толпы крестоносцев двинулись через всю Францию к Средиземному морю. В Марселе войско Ричарда погрузилось на корабли и в сентябре высадилось на Сицилии. Там у крестоносцев возникли трения с местными жителями. Дошло до вооруженного столкновения с гражданами Мессины. Ричард одержал победу и раграбил город. Зимовал он на Сицилии, где он поссорился с французским королем. Они поплыли к Святой земле по отдельности. Весной 1191 г. Ричард прибыл на Кипр. Часть его кораблей выбросило на берег во время шторма. Император Исаак Комнин отказался отдавать их. Ричард начал с ним войну и в течение 25 дней захватил весь остров. Половину захваченного имущества он оставил жителям, а другую половину раздал рыцарям. На Кипре Ричард сыграл пышную свадьбу с наваррской принцессой Беренгарией, отплыл в Сирию и через три дня присоединился к участникам осады Акры, длившейся уже два года. Мусульманский гарнизон во главе с Зейфеддином-Али упорно защищал город. По некоторым данным крестоносцы потеряли около 120 тысяч человек. Ричард организовал осадные работы, и через месяц защитники сдались. Вскоре в лагере христиан начались раздоры, вызванные обсуждением кандидатуры Иерусалимского короля. Филипп II и многие французы решили вернуться домой. Ричард стал единственным вождем крестоносцев. Ослабленному войску предстояло взять Иерусалим. До него они, однако, не дошли, напуганные слухами о мощных укреплениях вокруг города, и повернули на Аскалон. Совсем недавно цветущий город лежал в руинах: Салах-ад-дин приказал разрушить Аскалон, не надеясь его удержать. Крестоносцы быстро восстановили укрепления, Ричард сам таскал на плечах камни. Через несколько недель крестоносцы отправились в поход на Иерусалим и вновь не достигли цели. Узнав по дороге о нападении Салах-ад-дина на Яффу, Ричард бросился на помощь своим. При обороне Яффы английский король показал себя смелым и разумным полководцем. Тем временем из Англии пришли вести о бесчинствах Иоанна, который правил страной в отсутствие короля. Ричард отказался от взятия Иерусалима, и подписал мирный договор с Салах-ад-дином на невыгодных условиях. Плыть домой морем вокруг Европы он не захотел, а путь по суше лежал через земли Леопольда Австрийского, с которым Ричард поссорился во время Крестового похода, и императора Генриха VI, врага нормандцев. Ричард решился подняться на север по Адриатическому морю, а затем через Южную Германию попасть во Францию. Но около Венеции его корабль сел на мель, и он с немногими спутниками, переодетый, тайком пытался пройти через владения Леопольда. Неподалеку от Вены его узнали, схватили и заточили в замке Дюренштейн. Леопольд выдал пленника императору Генриху за 50 тысяч марок серебра, а Генрих отпустил пленника за обещание прислать выкуп в 150 тысяч марок. Весной 1194 г. Ричард высадился в Англии. Иоанн покорился ему и  получил прощение. Через два месяца Ричард отбыл из Англии во Францию, где успешно воевал против Филиппа II, который захватил некоторые его владения.  Английский король вернул часть земель Нормандии. 26 марта 1199 г. он был ранен стрелой в плечо. После неудачной операции началось заражение крови, и через 11 дней Ричард умер.

 

Король без земли

Иоанн I Безземельный (1166 – 1216 гг.), английский король в 1199 – 1216 гг. Иоанн, пятый, любимый сын Генриха II, получил прозвище «Безземельный», потому что ему, как младшему сыну, не должно было достаться ни одно из владений отца. Генрих сделал Иоанна герцогом Аквитании, спровоцировав войну с королем Франции. А в 1185 г. Иоанн стал правителем Ирландии. Но за 8 месяцев он так настроил людей против себя, что был вынужден покинуть страну.  Еще в молодости Иоанн приобрел репутацию предателя, когда участовал в распрях отца и старших братьев. Во время отсутствия Ричарда Иоанн постоянно пытался свергнуть назначенных им регентов и захватить власть. Вернувшись из Крестового похода в 1194 г. Ричард сурово отчитал брата, но все же простил и назначил своим наследником.

Король Франции Филипп II не признал Иоанна и передал его французские владения племяннику Иоанна Артуру Бретонскому. Английский король высадил на континенте войска, но предпочел заключить мир, получив Нормандию в обмен на 2000 фунтов стерлингов. В 1199 г. Иоанн добился от папы Римского права на развод с бездетной женой Изабеллой Глостерской и женился на Изабелле Тайлефер, отняв ее у жениха Гуго Маршского. Гуго пожаловался своему сюзерену Филиппу II. Тот вызвал в суд Иоанна, который отказался явиться, и Филипп вновь лишил его французских владений, передав их Артуру Бретонскому. Иоанн напал на Артура в Руанском замке, заколол мечом, а тело утопил в Сене. Филипп ввел войска в Нормандию, захватывая города. Не обращая на это, Иоанн забавлялся с молодой женой. Лишь в 1206 г. он с войском высадился в Ла-Рошели и вступил в переговоры. От его владений во Франции к этому времени почти ничего не осталось. В 1205 г. он вступил в конфликт с папой Иннокентием III из-за нового архиепископа Кентерберийского. Английские послы в Риме согласились на самовластное, без учета мнения остальных английских священников, утверждение кандидатуры Стефана Лангтона. Иоанн запретил послам возвращаться в Англию. Папа наложил на Англию интердикт. Священники соблюдали запрет со всей строгостью. Король сажал непокорных священников в тюрьмы и отнимал церковные имения. Опасаясь отлучения от церкви и освобождения подданных от присяги, он старался обезопасить себя, нанимая на службу солдат-иностранцев, обложил тяжелой данью вассалов, брал в заложники их жен и детей, причем знатных девушек, находившихся у него в заложницах, он нередко насиловал. Возмущенные бароны обратились к королю Франции. В 1212 г. папа отлучил Иоанна от церкви и объявил его низверженным с престола.  Филипп II стал готовиться к крестовому походу против Англии. Иоанн собрал большое войско. Но сомнения в верности солдат вынудили его пойти на мировую с папой. Он признал Стефана Лангтона архиепископом Кентерберийским, вернул церкви отнятые имения и признал Англию папским лёном, пообещав платить ежегодную дань в размере 1000 марок серебром, а баронам обещал восстановить законы времен саксонских королей. В 1213 г. в Лондоне состоялось большое собрание баронов, на котором Стефан Лангтон огласил якобы случайно найденную им старую грамоту времен Генриха I, дававшую определенные свободы баронам. Год спустя Иоанн с войском наемников потерпел поражение во Франции, потеряв здесь остатки своих владений. Дома он потребовал от баронов денежную компенсацию за отказ участвовать в походе. Бароны напомнили ему про обещание восстановить старые законы и про грамоту Генртиха I. 15 марта 1215 г. Иоанн подписал «Великую Хартию Вольностей». Для защиты Хартии был создан комитет из 25 баронов, которые должны были призвать народ к восстанию в случае ее нарушения. Иоанн пожаловался на баронов папе, который после примирения стал его союзником. Иннокентий отлучил мятежников от церкви и помог Иоанну деньгами для наемников. Бароны призвали на помощь французского принца Людовика, обещав ему английский трон. Разразилась гражданская война. Вскоре умер Иннокентий, и Иоанну было больше неоткуда ждать поддержки. Вдобавок он потерял все свои сокровища, включая королевскую корону, утонувшие во время морского прилива. Неудачи сломили его, он заболел и умер.

И Англии нужны дети-короли

 

Генрих III Английский (1207 – 1272 гг.), английский король в 1216 – 1272 гг. Генриху было 9 лет, когда умер его отец. Лорд Пемброк привел его в Глостер для коронования. Корона Иоанна погибла вместе с сокровищами, и поэтому голову Генриха опоясали простым золотым кольцом. После этого была обнародована прокламация, призывавшая баронов к миру и объявлявшая амнистию противникам короля. Лорда Пемброка назначили протектором государства. От имени короля он составил новую хартию, подтверждавшую хартию Иоанна, не нарушавшую наиболее важные прерогативы короля. В 1217 г. из страны изгнали Людовика Французского, и «Великую Хартию Вольностей» подтвердили вторично. В 1220 г. Генриха вторично короновал Лангтон, архиепископ Кентерберийский. С 1224 г. началось самостоятельное правление короля. Легкомысленный, нерешительный и упрямый, он передал государственные дела фаворитам, в основном иностранцам. Первым из них, Пьер Рош, епископ Винчестерский, доверил иностранным авантюристам наиболее важные административные посты. Однако бароны были начеку. В 1233 г. Ричард Пемброк, сын умершего протектора, поднял восстание, и Генрих отстранил Роша. Но 1236 г., после женитьбы Генриха на Элеоноре Провансской, в страну хлынул новый поток французов. Ближайшими советниками короля стали дядья и сводные братья королевы. Однако продержались недолго. Генриху требовалось много денег. Он постоянно созывал собрание баронов, получившее название парламента, и просил денег. Он часто брал в долг у городов и торговых корпораций в обмен на привилегии, которые закреплялись в "Великой Хартии Вольностей". Но когда он попросил 135 тысяч фунтов стерлингов для уплаты Папе Римскому за корону короля Сицилии, парламент потребовал таких уступок, которые фактически изменяли систему правления. В 1258 г. была создана комиссия из 24 человек, половину из которых назначал король, имевшая право утверждать кандидатуры на государственные посты, и государтсвенный совет из 15 человек, проводивший судебную реформу и наблюдавший за действиями короля. Бароны во главе с Симоном Монфором изгнали иноземных вельмож из занимаемых ими замков. Генрих тяжело переживал поражение. В 1259 г. он уехал во Францию, где прожил 1,5 года, заручившись поддержкой Людовика IX и папы. В 1261 г. папа освободил его от клятвы и благословил на войну с баронами. Поначалу успех был на стороне Генриха, но в решающем сражении бароны одержали победу. Симона Монфоры провозгласили протектором, а фактически он стал некоронованным королем. Генрих и бароны заключили договор, по которому король признавал все перемены в государственном устройстве. Но вскоре принц Эдуард собрал в Глостере войско и бароны были разбиты, а Монфор убит. В 1267 г. был заключен новый договор, признававший все положения Великой Хартии Вольностей и отменявший договор 1258 г. В последние годы жизни Генрих наводил порядок в государстве, соблюдал положения Великой Хартии Вольностей, и на государственные посты назначал исключительно англичан.

 

Молот шотландцев

Эдуард I Длинноногий (1239 – 1307 гг.), английский король, правил в 1272 – 1307 гг. В 1254 г. Эдуард правил Гасконью, а затем был наместником в Честере. Он умело справлялся и с собственными баронами, и с воинственными соседями. Во время восстания Монфора Эдуард возглавил партию роялистов, фактически вернув трон отцу. Он участвовал в крестовом походе, получил тяжелое ранение отравленным кинжалом, но выжил. Узнав о смерти отца, отправился домой по суше, подолгу останавливаясь у каждого короля и проводя переговоры. В Англию прибыл в 1274 г. Царствовать начал с проверки ленных грамот, отобрал владения у тех, кто не подтвердил законность своих прав, и одновременно готовился к войне против Уэльса. Князь Ллевеллин сопротивлялся несколько лет, лишь в 1284 г., после его смерти, Уэльс вошел в состав Англии. Согласно легенде, Эдуард, рассчитывая на долгую войну, перевез в Уэльс королевский двор, семью и поселил их в замке Кэрнарфон. Уэльс согласился войти в состав Англии при условии, что Эдуард «назначит своим наследником человека, родившегося в Уэльсе, и не знающего ни нормандского, ни саксонского языка». (Английского языка еще не существовало. Знать разговаривала на нормандском диалекте французского языка, а простонародье - на саксонском. Подразумевалось, что наследник должен знать валлийский язык, но это не было оговорено). Эдуард подумал и объявил наследника. Им стал его сын. Он родился несколько дней назад в замке Кэрнарфон, на территории Уэльса, и, естественно, не знал ни нормандского, ни саксонского, ни какого-либо другого языка. С 1301 г. наследники английского трона традиционно стали носить титул принца Уэльского. Успешно началась и война в Шотландии. В 1292 г. избранный королем Джон Балиол принес ленную присягу Эдуарду, но через два года отказался от нее. В 1296 г. Эдуард двинул на Шотландию 4 тысячи рыцарей и 30 тысяч пехотинцев, захватил Эдинбург, Стирлинг и Перт,  взял в плен Балиола и назначил правителем Шотландии графа Уоррена. Постоянные войны требовали больших денежных затрат. Эдуарду приходилось регулярно брать займы у евреев-ростовщиков. Когда же те отказались давать ссуды, он принял несколько антисемитских законов, объявив евреев угрозой для Англии, ограничив их в перемещениях, обязав их носить на одежде нашивку в виде желтой звезды. В последующие годы Эдуард одновременно воевал во Франции, усмирял восстания в Шотландии и боролся с парламентом. В 1300 г., чтобы примириться с баронами, он поклялся соблюдать Великую Хартию и не вводить налогов без согласия парламента. В том же году он подписал мирный договор с Францией, вернув себе Гиень и Гасконь и получив в жены принцессу Маргариту. В 1303 г. подавил в Шотландии восстание Уоллеса, однако три года спустя вспыхнул новый мятеж под руководством Роберта Брюса. В разгар войны Эдуард неожиданно умер.

 

Дело Уильяма Валласа

 

Уильям Валлас (около 1276 – 1305 гг.), шотландский борец за свободу. Родился в простой шотландской семье. Любил свободу и не терпел унижения со стороны английских чиновников. В девятнадцатилетнем возрасте Валлас убил оскорбившего его англичанина и бежал в горы. К нему стали приходить сильные, смелые люди. Они нападали на небольшие гарнизоны англичан, неожиданно врывались в замки. Отряд Валласа быстро увеличивался. Даже представители высшей знати поддерживали его. Момент для патриотов Шотландии был очень благоприятный. Страна восстала против Англии, где вот уже несколько месяцев томился в замке Тауэр король Шотландии Джон Балиол.

Он стал королём в 1292 г. при довольно странных обстоятельствах, хотя это возвышение явилось вполне логическим завершением жизни и деятельности самого Джона Балиола, но и более чем двухсотлетней истории его рода. Основателем семьи Балиолей в Шотландии стал Гвидо или Гюи де Балиол, богатый нормандец. Он прибыл на Альбион вместе с войском Вильгельма I Завоевателя.  Уже от Вильгельма II он получил на севере Англии прекрасный участок земли; потомки Балиола построили здесь замок Барнар и приобрели обширные владения в Шотландии. С каждым десятилетием роль Балиолей в жизни страны возрастала. Джон Балиол являлся уже регентом при королеве Маргарите, Девы Норвежской (1286-1290 гг. правления).

После её смерти парламент Шотландии не смог избрать короля из трёх претендентов и передал решение важнейшего для страны вопроса английскому королю Эдуарду I, признав тем самым главенство Англии над Шотландией.

Джон Балиол согласился с требованием Эдуарда I, признал сюзеренитет, дал клятву верности и король Англии тут же решил сложную проблему в его пользу. В 1292 г. Балиола короновали. Род его достиг политической вершины. Способы достижения такой высокой цели могли бы показаться, особенно шотландцам, не совсем чистыми и честными. Видимо, врагов у Балиола в стране было немало. В первые года царствования он добросовестно выполнял клятву, ненавистную для любого повелителя любой страны мира, число недовольных его политикой – увеличивалось. Эдуард I, довольный вассалом, объявил войну Франции, и только теперь король Шотландии сказал своё слово, заключив союз … с Францией!

Король Англии отреагировал на это спокойно, как сильный, уверенный в себе человек. Он вторгся на территорию Шотландии и отправился к столице государства. Балиол послал навстречу противнику крупное войско, но Эдуард I легко разгромил его. Шотландский король, проиграв несложную партию в исторической игре, поспешил отречься от престола и вместе со своим сыном, Эдуардом Балиолем, явился к победителю. В 1296 г. оба они очутились в замке Тауэр. Эдуард I, вероятно, решил, что в Шотландии у него проблем теперь нет, пересёк с войском Ла Манш, начал боевые действия против Франции.

А тем временем быстро увеличивался отряд Валласа, его набеги на замки и гарнизоны англичан становились всё более дерзкими. Узнав об этом, Эдуард I отправил в Шотландию крупное войско, но Вильям Валлас разгромил его! Отряды повстанцев, развивая успех, взяли города Дунди и Эдинбург. Шотландцы провозгласили руководителя восстания наместником короля Джона Балиола. В 1297 г. Вильям Валлас ворвался на территорию Англии, опустошил северные области владений Эдуарда I и вернулся на родину с огромной добычей. Этот поход насторожил в Шотландии многих знатных людей. Они стали побаиваться славы и могущества бывшего безродного бедняка. В стане восставших возникли разногласия.

Король Эдуард I заключил перемирие с Филиппом Красивым, вернулся из Фландрии на Альбион и с огромным войском, в котором было 80 тысяч пехотинцев и 7 тысяч всадников, вторгся в Шотландию. Вильям Валлас выступил навстречу и 22 июля 1298 года в битве неподалёку от Фалькира  потерпел сокрушительное поражение. Чудом спасся он от плена, бежал на материк, во Францию, нашёл там приют. Филипп Красивый терпел у себя инсургента до того момента, пока не заключил мир с Эдуардом I.

Улучшение взаимоотношений между Англией и Францией вынудило Валласа покинуть материк и вернуться на родину… тайком! К этому времени Эдуард I подчинил Шотландию, договорился практически со всеми руководителями восставших, а также со многими влиятельными людьми, когда-то поддерживавшими Валласа. Руководителя восстания объявили изменником, за ним началась настоящая охота, он скитался по стране, опираясь на горстку самых верных людей. Их становилось всё меньше. За поимку «изменника» была объявлена награда, и летом 1305 г. рыцарь Джон Монтейн выдал Вильяма Валласа англичанам. Его заковали в грубые цепи и доставили в Лондон. Верных людей у бывшего наместника короля Джона Балиола не осталось совсем. Вильяма Валласа приговорили к смертной казни за измену Родине, но своей Родине, Шотландии, он не изменял. А тем более – Англии, королю которой он присяги не давал.

22 августа 1305 года Валласа предали мучительной казни, затем тело его расчленили на части и развесили их в разных городах Шотландии. К этому времени Джон Балиол и его сын, Эдуард, уже шесть лет жили на свободе: по ходатайству Папы Римского Бонифация VIII их выпустили из застенков Тауэра на свободу в 1296 г.. Джон Балиол обитал в своих нормандских владениях, о Шотландии вспоминал редко и с содроганием. Умер он в 1315 г..

Его сын, Эдуард, с помощью английской короны воссел в 1332 г. на престол Шотландии, правил с оглядкой на сюзеренов, невольно участвуя в кровопролитной распре и два раза сбегая в Лондон. Окончательно его сбросили с престола в 1356 г.. Умер он в 1367 г.. Через год, после смерти Томаса Балиола, его дальнего родственника, род прекратил своё существование.

 

Начало «Столетней войны»

Эдуард III Английский (1312 – 1377 гг.), английский король, правил в 1327 – 1377 гг. Эдуард был возведен на престол в результате переворота, организованного его матерью Изабеллой и ее любовником Мортимером, правивших государством до тех пор, пока он был ребенком. Эдуард, став совершеннолетним, приказал арестовать Мортимера и посадить его в Тауэр. В 1330 г. бывшего фаворита Изабеллы осудили и повесили, а саму королеву-мать сослали в одно из ее имений. Первым действием Эдуарда как самостоятельного монарха стала война с Шотландией, где после смерти Брюса разгорелась борьба за власть. Эдуард поддержал сына Баллиола против короля Давида, ввел в Шотландию войска и в 1333 г. в битве при Хэлидон Хилле одержал победу на войском Давида. Шотландцы потеряли в тот день около 30 тысяч человек. Балиол-младший принес Эдуарду ленную присягу. Но шотландцы, особенно непокорные горцы, в последующие времена неоднократно восставали против англичан. В 1328 г. умер король Франции Карл IV, после чего пресеклась основная ветвь Капетингов. Эдуард, внук Филиппа IV, решил бороться за французскую корону, но королем был избран Филипп Валуа. Английский король не признал его,  и в 1339 г. высадился во Франции. Началась «Столетняя война» война. Первый поход больших успехов не принес, однако год спустя Эдуард провозгласил себя королем Франции. В 1346 г. Эдуард высадился в Нормандии, и в августе близ Креси произошло решительное сражение. Англичане одержали победу во многом благодаря мастерству своих стрелков. Вскоре после 11-месячной осады Эдуард взял Кале, изгнав местных жителей и заселив город англичанами. В 1356 г. Эдуард Черный Принц разбил французов при Пуатье, а в 1360 г. Эдуард III, покорив ряд провинций, подошел к Парижу. Французы запросили мира. Эдуард получил Пуату, Перигё, Лимузен, Кале и другие провинции с правами верховного правителя в обмен на отказ от притязаний на французскую корону. Новый король Франции  Карл V этот мир не признавал и потребовал вассальной присяги от Эдуарда Черного Принца. После его отказа военные действия возобновились. Старик Эдуард участия в них не принимал, и удача была уже на стороне французов. Они отвоевали все земли кроме Кале и Бордо. Англичане, вложившие в войну огромные средства, фактически ничего не добились в ней. В то время как Эдуард  и его старший сын воевали на континенте, Англией управлял Джон Гонт. Экономика при нем стала быстро развиваться, но помешала этому эпидемия бубонной чумы. В 1376 г. умер Эдуард Черный Принц. Смерть сына сильно повлияла на Эдуарда. Он быстро одряхлел и умер от инсульта.

 

 

Ирландия. Хронология

Ирландская церковь подчинилась папскому престолу на церковном соборе в Дрогеде в 1152 г. Остров разделялся тогда на пять королевств: Лейнстер, Мюнстер, Ульстер, Коннаут и Мит, из которых каждое подразделялось, в свою очередь, на второстепенные области отдельных кланов под управлением зависимых вождей. Верховная власть находилась в руках одного короля, пользовавшегося правами ограниченного ленного государя. Частые войны способствовали одичанию населения и лишили его возможности противостоять иноземным завоевателям.

Набеги норманнов ослабили Ирландию.

Дермод, вождь Лейнстерский, похитил жену у О'Pурка, вождя одного из племен Мита. Верховный вождь Родерих О'Коннора изгнал из своих владений, и он отправился за помощью в Англии. Английский король Генрих II, давно уже, с согласия папы Адриана IV, замысливший покорение Ирландии, поручил в 1169 г. некоторым из своих баронов восстановить Дермода в его владениях. В декабре 1171 г., после того, как посланный им граф Пемброк занял Ватерфорд и Дублин, он явился в Ирландию. Так как его завоевание опиралось на папскую буллу, то особенно легко подчинилось ему духовенство. Правители Лейнстера и Мюнстера вскоре покорились английскому владычеству, а в октябре 1175 г. и Родерих после упорного сопротивления согласился на договор, по которому Генриху досталась восточная, ему же — западная часть оострова. Вместе с тем он признал себя вассалом и данником английской короны. Этот договор решил судьбу острова на многие столетия. Английские бароны силой овладели данными им в виде феодов землями, изгнали местных вождей и ввели английские законы и систему управления. Покоренная англичанами область называлась окраиной. Она   резко отличалась от еще не покоренной, так называемой Дикой Ирландии, в которой англичане постоянно стремились делать новые завоевания. Когда Роберт Брюс овладел шотландской короной и удачно повел войну с Англией, ирландские вожди обратились к нему за помощью против общего врага. Брат его Эдуард прибыл с войском в 1315 г. на остров  и был провозглашен ирландцами королем, но после трехлетней войны, опустошившей остров, он погиб в бою. И в Ирландии наступили времена анархии и произвола. Во время войны Белой и Алой Розы власть англичан значительно ослабела. В 1495 г. в соответствии с так называемым актом Пойнингса парламент Пейла был подчинён английскому парламенту и королю.

Пейл

После вторжения англонормандских феодалов в Ирландию в 1169 – 1171 гг. на юго-восточном побережье острова были образованы английской колонии. Во второй половине XIV в. они получили название Пейл («ограда»). Границы Пейла менялись в ходе борьбы завоевателей с патриотами независимой части острова – Айришри. На пограничной полосе сооружались замки и укрепления. Пейл стал плацдармом для полного завоевания англичанами Ирландии в XVI – XVII вв. В колонии были введены манориальная система, английские законы, деление на графства, парламент с 1297 г., состоявший из баронов и прелатов, а позднее и из представителей городов. В 1495 в соответствии с актом Пойнингса парламент Пейла был подчинён английскому парламенту и королю. Основная масса населения превращалась в феодально-зависимое крестьянство. Некоторое распространение получили городское ремесло и торговля. Экономическое развитие независимой части Ирландии (Айришри) тормозилось войнами английских колонизаторов. Большой ущерб был нанесён земледелию: преобладающей отраслью хозяйства стало скотоводство, что обусловило полукочевой образ жизни части населения. С XIV – XV вв. Айришри стала втягиваться в торговый обмен с Англией и с другими странами. В ходе колонизации Ирландии происходило (несмотря на запрещение смешанных браков) складывание англо-ирландской знати. В XVI в. английская колонизация Ирландии усилилась. В 1541 г. английскому королю Генриху VIII был присвоен титул короля Ирландии. Английский абсолютизм взял курс на насильственное уничтожение клановой системы, конфискацию ирландских земель (под предлогом распространения на Ирландию английской Реформации), ликвидацию власти англо-ирландской знати и ирландских клановых вождей. При Елизавете I были усилены английские гарнизоны в Ирландии, укреплена колониальная администрация.

 

Исландия. Хронология

 

В 1262 – 1264 гг. Исландия была подчинена Норвегии, которая  воспользовалась внутренними раздорами среди исландской знати. Альтинг лишился большей части законодательных функций, но не прекратил существования, хотя реальная власть перешла в руки наместника и чиновников короля. Исландцы платили налоги и подчинялись законам, введённым норвежским королём. Владения опальной знати стали собственностью короны. Процесс превращения мелких крестьян – бондов в арендаторов ускорился. Эксплуатация Исландии норвежскими правителями и духовенством явилась одной из главных причин упадка экономической жизни и обнищания народа. Политическая зависимость Исландии от Норвегии усугублялась её зависимостью от ввоза многих товаров. В 1380 г. Исландия вместе с Норвегией оказалась в унии с Данией, а с 1397 г. она вошла в состав датско-шведско-норвежской Кальмарской унии. Эпидемия чумы 1402 – 1404 гг. привела к резкому сокращению численности населения Исландии и дальнейшему упадку страны.

 

Ари Мудрый

Ари Торгильссон (Мудрый) (ок. 1068 – 1148 гг.), исландский историк. Он написал «Книгу об исландцах», которая является на сей день первой дошедшей до нас историографической работы на исландском языке. Десять коротких главок этой книги содержат ценнейшие сведения по истории Исландии конца IX – начала XII в. Предки Ари Торгильссона по отцовской линии восходили к легендарным Инглингам, а его мать Йорейд была внучкой Халля из Сиды, сыгравшего определённую роль в принятии христианства в Исландии. Отец утонул в море еще совсем молодым человеком, Ари жил у своего деда Геллира Торкельссона. В 1075 г. семилетний Ари отправился в Хаукадаль, где воспитывался в доме Халля Тораринссона, «человека, который по всеобщему мнению был самый щедрый и благородный во всех добрых делах из всех мирян здесь в стране». Но своим приёмным отцом Ари называл Тейта, сына епископа Ислейва, который Тейт держал школу в Хаукадале. Ари получил здесь духовное образование. Здесь же Ари познакомился с людьми, способствовавшими укреплению национальной исландской церкви, становлению государства (например, Скафти Тороддссон, законоговоритель, представивший на обсуждение «Закон о Пятом суде» и другие судебные реформы). Снорри Стурлусон писал: «Поэтому не удивительно, что Ари знал многое о том, что случилось в прошлом, как здесь в стране, так и вне её. Ему рассказывали люди старые и мудрые, а сам он был любознателен и памятлив». В 1089 г. Ари покинул Хаукадаль. Его дальнейшая судьба плохо известна: вероятно, он поселился в доме своих предков в Снефелльснесе. «Книгу об исландцах» он написал в 1122–1132 гг. В «Прологе» он отметил, что его первую книгу (так называемую «раннюю редакцию») – «Родословную и жизнеописание конунгов» – обсудили исландские епископы Торлак и Кетиль, и священник и историк Сэмунд Мудрый. Они посоветовали кое-что изменить в структуре и содержании книги. С учётом этих пожеланий и с привлечением нового материала Ари написал «Книгу об исландцах» («позднюю редакцию»). Ранняя редакция книги не сохранилась, но была использована Снорри Стурлусоном в «Круге Земном» и, возможно, другими средневековыми авторами.

 

Сэ́мунд Мудрый

Сэмунд Мудрый (1056 – 1133 гг.), исландский учёный, священник. Совершил путешествие по Германии, Франции, Италии. В глубокой старости написал историю норвежских королей от Харальда Прекрасноволосого до Магнуса Благородного (1047 г.), но этот труд не дошёл до нас в первоначальной форме. Следы его использования встречаются в других произведениях. Существует, что Сэмунд составил «Старшую Эдду», но это мнение очень спорное. Сэмунд имел большое влияние на введение нового веса в 1097 г.) и христианского законодательства в Исландии (1122 – 1133 гг.). После смерти Сэмунда распространились легенды о его колдовстве, отношениях с дьяволом и т. п.

 

Виса длиною в пять ударов

Эйнар Скуласон (XII в.), исландский скальд, священник. Провел большую часть жизни в Норвегии и сочинил ряд хвалебных песней о норвежских правителях. Самое значительное его произведение («Луч») – драпа об Олаве Святом и чудесах, происшедших после его смерти. Стихосложение и фразеология в драпе традиционно скальдические, и только в ее композиции сказывается влияние церковной гимнической поэзии. Сохранились фрагменты других хвалебных песней Эйнара и несколько отдельных вис. Однажды Эйнар попросил короля пощадить одного гусельника, которого должны были выпороть за то, что он ел мясо в пятницу. Король сказал, пусть порка продолжается до тех пор, пока Эйнар не сочинит вису. Гусельник получил всего 5 ударов, и виса была сочинена.

 

Франция. Хронология

 

На рубеже XI-XII веков сильная Англия повела борьбу с Францией за герцогство Нормандское.

В XI - XII веках в северных городах уже существовали цехи - объединения по профессиям мелким производителей, ремесленников, и гильдии - объединения купцов.

В первой половине XII века окрепла власть Капетингов (французской королевской династии) в пределах королевского домена. Во второй половине этого столетия они вели успешную борьбу с английской королевской династией Плантагенетов, под властью которых в те времена находились огромные территории во Франции.

В XII—XIII веках при французском короле Филиппе II Августе владения короны увеличились на севере Франции. На юге страны местная знать противилась политике Капетингов, делавших первые шаги по созданию крупного национального централизованного государства. Это явилось одной из главных причин Альбигойских войн и «подавления еретических движений катаров и вальденсов».

Успешная политика укрепила материальное положение Капетингов, они с пользой для дела использовали доходы казны, выдавая жалования своим вассалам, которых становилось все больше.

Из крупных светских и духовных феодалов был создан королевский совет, верховный суд и казначейство.

В XIII веке на королевский совет приглашались представители провинциального дворянства и городов, что в значительной степени повысило авторитет королевской власти.

В XIV веке стали традиционными созываемые королем совещания представителей духовенства, дворянства, городского населения королевского домена — так называемые Генеральные штаты. Являясь консультативным органом, они сделали многое для поддержания стабильности внутри страны.

В XII—XIV веках во Франции крестьяне были частично освобождены от крепостной зависимости. Ни на местах, вдали от королевской власти, к помощи которой формально мог прибегнуть любой человек, феодалы продолжали творить произвол, понимая, что далеко не каждый ими обиженный решится (и сможет) добиться справедливости в столице. Именно поэтому в некоторых районах Франции вспыхивали волнения, как, например, восстание «пастушков» в 1251 г..

В XII—XIV веках на севере Франции стал складываться единый французский язык.

В XIV веке экономический рост и политический процесс единения страны замедлился. Война с Фландрией отрицательно сказалась на успехах французских королей. А в 1337 г. началась Столетняя война с Англией. Она с перерывами продолжалась до 1453 года. Франция одержала в ней трудную победу, которая стала возможной по ряду причин, в числе которых: знаменитый подвиг Жанны д’Арк, массовый героизм и упорство французов, а также проведенные Карлом VII налоговая, административная и военная реформы.

Успешное окончание войны явилось серьезным шагом на пути к абсолютной королевской власти во Франции.

 

Отлученный от церкви

Филипп I (1052 – 1108 гг.), король Франции в 1060 – 1108 гг. Стал королем в семь лет. До 1066 г. страной правили его мать Анна, дочь Ярослава Мудрого, и опекун Бодуэн Фландрский. В молодости Филипп совершил несколько удачных походов во Фландрию, Корбию и Бретань. Позже боролся против вассалов. Даже в собственных владениях он не чувствовал себя полновластным хозяином. Иной раз он, выезжая из Парижа, натыкался на замок какого-нибудь знатного разбойника, построенный прямо около городских ворот. В 1060 г. Филипп учредил должность коннетабля и назначил на нее Альберика. В 1077 г. заключил мир с Вильгельмом Завоевателем после похода в Бретань. В 1082 г. присоединил к своим владениям Вексен, а в 1100 г. - Бурже. В 1095 г. начался Первый Крестовый поход, однако король не участвовал в нем из-за конфликта с папой Урбаном II. Но его брат Гуго Вермандуаский был одним из главных участников Первого Крестового похода. В 1072 г. Филипп женился на Берте, дочери Флориса Голландского. Позже Филипп бросил ее ради молодой красавицы Бертрады, которую увел от мужа Фулька Анжуйского. Тот объединился с графами Фландрскими и пошел войной на Филиппа. Французское духовенство пыталось убедить Филиппа оставить Бертраду, но безуспешно. В 1096 г. Урбан II отлучил Филиппа от церкви, после чего тот формально развелся с женой, но фактически продолжал с ней жить. Наконец в 1104 г. на Парижском соборе Филипп и Бертрада торжественно поклялись не возобновлять сожительства и были возвращены в лоно церкви, что не помешало Бертраде остаться при дворе и жить с Филиппом на правах любовницы. К старости Филипп растолстел, одряхлел, сделался ленивым и бездеятельным. Согласно завещанию его прах был захоронен не в Сен-Дени, а в монастыре Сен-Бенуа-сюр-Луар.

Хронист 1-го Крестового похода

Фульхерий Шартрский (ок. 1059 – 1127/1128 гг.), французский хронист, участник 1-го крестового похода. Был священником в Шартре. В 1096 г. в отряде графа Блуа отправился в крестовый поход, затем перешел в ополчение графа Балдуина Булонского, с которым дошел до Эдессы. В 1100 год поселился в Иерусалиме, занимал там при королевском дворе значительные должности. Его хроника является одним из самых точных и достоверных источником по истории 1-го крестового похода и Иерусалимского королевства.

Вместе с женой – на сарацинов

Людовик VII Младший (1120 – 1180 гг.), король Франции в 1137 – 1180 гг. Младший сын Людовика VI, он готовился к церковному поприщу, но неожиданно умер его старший брат Филипп, и Людовик стал наследником престола.  Одаренный, но слишком мягкий и набожный Людовик, едва воссев на престол, вступил в конфликт с папой Римским Иннокентием II из-за кандидатуры на епископскую кафедру в Бурже. Папа Римский наложил интердикт на Францию. В 1144 г. Готфрид Анжуйский вошел в Нормандию, угрожая Франции, но Людовик захватил Гизор, один из ключевых городов на границе герцогства, и отвел угрозу. В 1147 г. он участвовал во Втором Крестовом походе, взяв с собой жену Элеонору. По дороге из Лаодикии в Сирию он с войском попал в засаду. Много рыцарей погибло от стрел и камней, Людовик спасся благодаря крепким доспехам. В 1148 г. он прибыл в Антиохию. Элеонора по просьбе своего дяди Раймонда Антиохийского стала уговаривать мужа пойти на Алеппо, но тот рвался в Иерусалим. К нему присоединился Конрад III Немецкий, прибывший морем. Помолившись у Гроба Господня, крестоносцы объединились с Балдуином I Иерусалимским для похода на Дамаск. Они спустились в Дамасскую долину, покрытую садами, и подошли к городским стенам. Между крестоносцами и иерусалимцами возникла распря из-за того, что Людовик и Конрад не хотели отдавать эту область королю иерусалимскому, желая сделать ее самостоятельным государством. Командовавший обороной Дамаска атабек Анар вступил в сговор с Балдуином и патриархом Иерусалимским Фульком, и те убедили Людовика и Конрада штурмовать Дамаск со стороны пустыни. Но городские стены здесь были выше и крепче, а подвоз продовольствия затруднителен. Крестоноцы теряли люди, продоволсьвтия становилось все меньше. Сарацины заняли сады в долине и отрезали крестоносцам удобные пути к отступлению. Среди крестоносцев начался голод, и они с позором бежали. Иерусалимцы продолжали двойную игру. Они обещали принять участие в походе на Аскалон и нарушили обещание. Конрад вернулся на родину в 1148 г., Людовик же по просьбе тамплиеров остался до Пасхи 1149 г. По дороге домой его корабль едва не попал в плен к Византийскому императору Мануилу и спасся лишь благодаря помощи нормандцев. Дома Людовик начал дело о разводе с Элеонорой, чье распутство во время похода переполнило чашу терпения короля. Они развелись в 1152 г.,  и  Людовик потерял Аквитанию. Элеонора вышла замуж за Генриха II Английского, владевшего Бретанью, Анжу, Мэном и Нормандией: на западе Франции образовалось государство, превышающее по размером и могуществу королевские владения. Война между Англией и Францией началась в 1160 г. и продолжалась с перерывами до самой смерти Людовика. При нем во Франции стало развиваться сельское хозяйство, торговля, строительство каменных крепостей. Под конец жизни он тяжело заболел и разбитый параличом, не смог присутствовать на коронации своего сына Филиппа в Реймсе в 1179 г. Через год Людовик умер, его похоронили в королевской усыпальнице в Сен-Дени.

Просвещенный король

Филипп II (1165 – 1223 гг.), король Франции в 1180 – 1123 гг. С детства отличался ловкостью в физических упражнениях и блестящим умом. Прямодушный и упрямый, он был откровенен с друзьями и скрытен с неприятными ему людьми, быстро приходил в гнев и столь же быстро успокаивался, был суров с непокорными вассалами и нередко приближал к себе незнатных людей. Его короновали при жизни отца в 1179 г., а через год он стал полновластным правителем. Филипп старался походить на Генриха II Английского, но вскоре понял, насколько различны интересы Англии и Франции и стал требовать от Генриха вассальной покорности. Генрих, владевший огромными землями на севере и западе Франции , отказался. И многие другие феодалы отказались повиноваться Филиппу. В самом начале правления  против него восстали герцог Бургундии и графы Фландрии, Эно, Намюра, Блуа, Сенсерра и Шампани. Он разгромил их  поодиночке, расширил свои владения и собрался воевать с Генрихом Плантагенетом, воспользовавшись распрей между ним и его сыновьями. Но вдруг пришла весть о падении Иерусалима, и английские и французские рыцари отказывались сражаться друг с другом, требуя вести их на Восток. Война возобновилась лишь несколько месяцев спустя. Филипп воспользовался ссорой между Генрихом и его сыном Ричардом Львиное Сердце и объявил, что лишает своего мятежного вассала Генриха всех владений и передает их Ричарду. На сторону короля Франции перешли многие бароны. Он захватил несколько городов и вынудил Генриха подписать мир, по которому тот за 20 тысяч марок серебра получал свои области и признавал Филиппа сюзереном. Вскоре Генрих умер. Филипп и Ричард стали готовить Третий Крестовый поход. В 1190 г. две армии встретились в Бургундии, но от Лиона до Сицилии они шли порознь. Ричард прибыл на остров позже Филиппа на неделю, разграбил город Мессину. Филипп потребовал себе равной доли добычи согласно уговору. Мир удалось сохранить с большим трудом. Перезимовав в Мессине, Филипп отправился в Акру, Ричард по пути взял Кипр. Филипп потребовал половину острова, но получил отказ: Ричард считал, что уговор относится только к мусульманским владениям. Захватив Акру, неожиданно засобирался домой. Видимо, причиной этому послужило известие о смерти графа Фландрского, и Филипп торопился предъявить свои права на наследство. Во Франции Филипп посватался к Ингеборге, дочери датского короля Вальдемара I. На следующий день после бракосочетания, когда Ингеборга должна была короноваться, Филипп неожиданно отверг ее без объяснения причин и потребовал развода. Приданое же оставил себе. Датский король попросил помощи у папы Целестина II., но тот не пошел против Филиппа. Ингеборга отказалась возвращаться в Данию, и ее заточили в монастырь. Филипп женился на Агнессе Меранской. Новый папа Иннокентий II не признал развод с Ингеборгой и потребовал удалить Агнессу. Филипп отказался, и тогда папа наложил на Францию интердикт. Французский король конфисковал все имения духовных лиц, но к возобновлению богослужений это не привело. Опасаясь народного восстания, он согласился на переговоры. На соборе 1201 г. было постановлено, что решение папы лучше выполнить. Ингеборге позволили жить в столице, но Филипп обращался с ней столь же плохо, к тому же не бросил и Агнессу. Лишь после ее смерти Филипп окончательно возвратил Ингеборге права королевы и супруги. В 1194 г. возобновилась война с Англией. За пять лет Филипп не добился ничего, опустошив казну. Пришлось вводить новые налоги и притеснять евреев. В 1199 г. при посредничестве папы, хлопотавшего о новом крестовом походе, был заключен мир между Филиппом и Ричардом, после смерти которого на английский трон взошел его брат Иоанн. Крайне непопулярный в народе, он занялся ссорами с баронами, почти не уделяя внимание владениям во Франции. Филипп принял его племянника, Артура Британского, посвятил его в рыцари и сделал властелином Бретани, Анжу, Мэна, Турени и Пуату. В 1200 г. Иоанн выкупил эти владения и сделал Артура своим вассалом. Через два года Артура с несколькими вельможами взяли в плен и умертвили по приказу Иоанна. Филипп потребовал от последнего явиться на верховный суд французских пэров. Тот отказался, за что был обвинен в нарушении обязанностей вассала и лишен всех владений во Франции. В 1203 - 1206 гг. французы заняли Нормандию, Анжу, Мэн, Турень, Бретань, все земли между Луарой и Гаронной. Некоторые из захваченных владений были присоединены непосредственно к королевскому домену. В результате Филипп приобрел такое могущество, что не только по имени, но и на самом деле сделался владыкой своих вассалов. Иоанн покончил с мятежами в своем королевстве, заключил союз с Оттоном IV Германским против Филиппа и феврале 1214 г. высадился на побережье Франции. Он выиграл несколько битв, но в июле французские войска во главе с принцом Людовиком вынудили его отступить в Ла-Рошель. Филипп во Фландрию, битве при Бувине 27 июля, разгромил мятежников Пленив графов Булонского и Фландрского. В сентябре в Шиноне был подписан мир. Иоанн признал Филиппа государем всех земель, принадлежавших ранее Плантагенетам. В итоге могущество и влияние французского короля возросли настолько, что он стал оказывать заметное влияние на дела всей Европы. Филипп заботился об украшении и укреплении городов, защищал их от произвола феодалов, давал привилегии купцам и цехам, финансировал развитие Парижского университета, регулярно выдавая большие награды его профессорам, со временем превратив университет в европейский центр богословия и философии.

 

От матери – прочное государство

Людовик IX (1214, или 1215 – 1270 гг.), король Франции в 1226 – 1270 гг. Людовик взошел на трон одиннадцатилетним мальчиком. В стране начались смуты. Мать короля Бланка, волевая и энергичная, подавила мятежи, успешно закончила войны с англичанами и альбигойцами. К совершеннолетию Людовик получил прочное государство. Он был очень хорош собой, обаятелен, весел и остроумен, не любил придворный этикет, зато ему нравились непринужденные беседы с близкими. Любил красиво одеваться, тратил много денег на лошадей, собак и охотничьих соколов, устраивал роскошные празднества. Искренно верил в Бога. В первой половине XIII в. власть короля была прочной. От владений англичан остались лишь Гасконь и Аквитания, и англичане сами уже не бунтовали сами, а разжигали страсти французских сеньоров. В 1241 г. начался мятеж в Пуату. Английский король Генрих III вовремя не помог восставшим, и Людовик легко расправился с ними. Генрих III признал Пуату владением Капетингов. После женитьбы брат короля Карл Анжуйский приобрел Прованс, а другой брат, Альфонс Пуату, - Тулузу после смерти графа Раймонда в 1247 г. Людовикначал подготовку к походу в Святую Землю. Европейские рыцари уже охладели к крестовым походам, но Людовик все же собрал сильное войско. В 1248 г. начался Седьмой Крестовый поход. Зимовали на Кипре, откуда Людовик решил идти к Святой Земле через Египет. Весной 1249 г. флот из 120 больших и 1500 мелких судов причалила в дельте Нила. Рыцари рассеяли войско султана и заняли Дамиетту. Разлив Нила остановил их наступление. Лишь поздней осенью они двинулись к Каиру, 21 декабря подошли к Мансуре, хорошо укрепленному городу с большим гарнизоном мусульман. Путь к городу преграждал канал, и Людовик приказал строить дамбу. Мусульмане постоянно бомбардировали строителей камнями из метательных машин, осуществляли дерзкие набеги, и дело почти не двигалось. Однажды один бедуин указал Людовику брод. Большой отряд рыцарей во главе с братом короля Робертом Артуа переправился на другой берег и неожиданно для врага ворвался в Мансуру. Но сарацины опомнились и заперли ворота. Отряд оказался в ловушке. В жестоком бою Роберт и несколько сот рыцарей погибли. Развивая успех, мамелюки напали на отряд крестоносцев во главе с Людовиком, который переправился через канал, и оттеснили рыцарей к воде. Несколько сот крестоносцев утонули. Оставшиеся в лагере воины навели наплавной мост и пришли на помощь королю. Утром египтяне напали на лагерь крестоносцев, но проиграли бой и отошли на свой берег. Затем мусульмане уничтожили корабли, подвозившие крестоносцам продовольствие. Сухопутные же караваны также подвергались атакам мусульман, снабжение крестоносцев ухудшилось. К голоду в лагере добавился мор, и Людовик приказал отойти к Дамиетте. Египтяне преследовали истощенное войско европейцев. Людовик постоянно находился в арьергарде, не желая бросать отстающих. Но болезнь свалилила и его. Обессиленный он лежал на земле, ожидая смерти либо пленения. Так он был захвачен с братьями и несколими тысячами воинов. Простых рыцарей египтяне убили, а с королем, его братьями и несколькими знатными вельможами обращались бережно, надеясь на богатый выкуп. Но вдруг в Египте началась смута. Мамелюки убили султана и захватили власть. Лишь когда беспорядки улеглись, стороны приступили к исполнению ранее заключенного договора. 6 мая 1250 г. Людовика освободили. С трудом он собрал 4 миллиона франков и выкупил своего брата Альфонса. Многие крестоносцы отправились на родину. Людовик же, несмотря на уговоры матери, объявил, что не покинет Святую Землю, пока не выкупит остальных товарищей. Он отправился в Акру и присоединился к сирийским мусульманам, готовившим поход против мамелюков. Египтяне стали сговорчивее. Они выпустили оставшихся крестоносцев и отказались от второй половины долга. Людовик и на этот раз остался в Палестине. Облачившись во власяницу, он совершил паломничество в Назарет, после чего стал рассылать к христианским государям просьбы о помощи, намереваясь собрать новое войско. В 1252 г. он перебрался в Яффу и занялся укреплением крепостных стен. Во искупление грехов он лично таскал тяжелые камни для постройки. В 1253 г. сирийцы заключили мир с египтянами и, возвращаясь в Дамаск, разорили Сидон. Не имея достаточно сил, Людовик не смог прийти на помощь. Ему довелось лишь хоронить убитых и восстанавливать разрушенные стены. В апреле 1254 г, так и не дождавшись подмощи, он покинул Акру и, с великими трудностями вернулся домой. Следующие годы Людовик посвятил решению внутренних проблем. В 1258 г. был заключен договор с Хайме Арагонским, по которому Людовик отказывался от Барселоны, традиционно франкского графства со времен Карла Великого, а Хайме отдал Руссильон. Теперь граница между Францией и Испанией пролегла по Пиренеям. В 1259 г. был заключен окончательный мир с Генрихом III. Тот  получил назад часть Гиени и Гаскони, но отказался от Нормандии, Анжу, Пуату и Мэн.

В 1266 г. Людовик обратился к папе Клименту IV за разрешением организовать Восьмой Крестовый поход, который начался лишь в 1270 г. Крестоносцы достигли Сардинии, оттуда переправились по Средиземному морю в Тунис. Здесь Людовик разгромил передовые отряды мусульман, разбил лагерь и стал оджидать подхода Карла Анжуйского. В лагере вспыхнула эпидемия чумы. В августе умер сын Людовика Иоанн Тристан, а вскоре заболел и сам король. Предчувствуя скорую кончину, он написал письмо своему сыну Филиппу и умер.

В 1297 г. Людовик был канонизирован.

 

В самые тяжелые годы – Добрый король

Иоанн II (1319 – 1364 гг.), король Франции в 1350 – 1364 гг.). Молодость Иоанн  прошла в военных походах. Храбрый и великодушный, он в том же время был вспыльчив и упрям. Иоанн сделал своего любимца Карла Испанского коннетаблем Франции и женил его на дочке Карла де Блуа. Вельможи были не довольны чрезмерным возвышением иностранца. Король Наварры Карл Злой, его брат Филипп и три графа Гаркур в 1354 г. убили фаворита прямо в постели. Иоанн, опасаясь, что наваррцы перейдут к англичанам, простил их. В 1335 г. закончилось перемирие, заключенное между Филиппом VI и Эдуардом III, и война возобновились. Эдуард Черный Принц совершил набег на Лангедок, взяв Нарбон, Каркассон и еще около 500 городов и местечек. Разорение южной провинции Франции вынудило Иоанна обратиться за помощью к поданным. 2 августа 1355 г. были созваны Генеральные Штаты. Они разрешили Иоанну ввести чрезвычайные налоги, но создали специальную комиссию для надзора за взиманием и расходованием денег. Новые, очень тяжелые налоги привели к народным волнениям. В 1356 г. дофин Карл, герцог Нормандский, приехал в свои владения, чтобы принять присягу у вассалов, но встретил открытую неприязнь некоторых из них. Граф Жан Гаркур открыто оскорбил дофина и его отца. В ответ дофин пригласил к себе в гости Карла, Жана Гаркура и еще нескольких нормандских вельмож. В разгар застолья стража арестовала гостей. Гаркуру и нескольким вельможам сразу же отрубили голову, а Карла Наваррского посадили под стражу в один из замков в Пикардии. Родственники пострадавших, Филипп Наваррский и Годфруа Гаркур перешли на сторону англичан. К войне с Англией добавилась война с Наваррой. Черный Принц решил пройти из Бордо через всю Францию, чтобы соединиться в Нормандии с мятежными феодалами. Иоанн выступил ему навстречу и зашел в тыл, отрезав от Бордо. 19 сентября у Мопертюи Эдуард занял позицию в пересеченной местности, засаженной виноградниками и перегороженной изгородями. Коннице здесь нигде было разгуляться. Французские рыцари спешились. Эдуард поставил в засаду стрелков, они встретили атаку французов тучей стрел, а английская конница обратила противника в бегство. Король сражался стойко, но все же проиграл битву, попал в плен вместе с младшим сыном Филиппом. Французы потеряли весь цвет своего рыцарства, а добыча англичан была столь богата, что превысила все их ожидания. В плену Иоанн был окружен почетом и уважением. Зиму он провел в Бордо, а в 1357 г. его переправили в Англию, где он жил в Виндзоре как гость. В 1359 г. он заключил с Эдуардом предварительный мирный договор. Английский король получал более 10 французских провинций и огромный выкуп. Однако Генеральные Штаты не утвердили этот договор, и Иоанн был посажен в Тауэр. Наконец в 1360 г. дофин Карл подписал новый мирный договор, по которому Эдуард получал Сентонж, Биггор, Лимузен, Керси, Пуату, Понтье и Гиень. И выкуп был уменьшен на четверть. Вернувшись во Францию, Иоанн занялся сбором денег для выкупа. Делались займы у городов и феодалов, собственную дочь Изабеллу король выдал замуж за миланского герцога Галеаццо Висконти, предложившего большую сумму наличными.  Но денег все равно не хватало. Кроме того, сын короля Людовик Анжуйский, получив разрешение жить в Кале, нарушил слово и бежал. Иоанн отправился в Англию, чтобы заменить его, поразив Эдуарда благородством. Но вдруг французский король заболел и умер в Лондоне. Годы его правления были самыми тяжелыми для Франции, но благодаря благородству короля народ сохранил о нем хорошие воспоминания и дал ему прозвище Добрый.

 

Мудрость – самое лучшее средство королей

Карл V (1338 – 1380 гг.), король Франции в 1364 – 1380 гг. Худой, бледный, слабый, он не любил сражения и рыцарские турниры,  предпочитая им серьезные размышления и ученые беседы. Во время сражения при Мопертюи, когда была разбита вся французская армия, Карл покинул поле битвы уже при первых признаках поражения. Его обвиняли в трусости, но на самом деле он был человеком серьезным и рассудительным и не любил рискованные авантюры. Когда в 1356 г. Иоанн Добрый попал в плен, на плечи 19-летнего дофина легла тяжесть управления государством, разоренной, с разбитым войском и пустой казной. Дофин заключил двухлетнее перемирие с Англией, созвал Генеральные Штаты, надеясь собрать деньги на выкуп отца. Но руководители парламента, мэр Парижа Этьен Марсель и ланский епископ Робер Ле Кок, потребовали в обмен политические уступки. Карл распустил Штаты, но на следующий год созвал их снова. Представители сословий выдвинули свои требования в виде так называемого Великого Ордонанса. Они объявляли о введении налогов на доходы духовенства и дворянства, а также на городское и сельское население, но за это требовали многочисленных уступок, ограничивающих власть дофина. Карл принял их требования отстранить от управления своих сановников и согласиться на формирование депутатской комиссии из 36 человек. Штаты фактически взяли управление государством в свои руки. 22 февраля 1358 г. стража ворвалась в королевский дворец и на глазах у Карла убила его советников - маршалов Шампани и Нормандии, которые якобы плохо влияли на короля. Карл решил бежал в Компьен. На севере Франции вспыхнуло восстание, известное как Жакерия. Восставшие разрушили около сотни замков, предав их владельцев и обитателей мучительной смерти. Карл укрылся на одном из островов на Марне. Повстанцы осадили его в одном из укрепленных домов. Неожиданно подоспел на помощь отряд во главе с Гастоном де Фуа и капитаном Бушем. Вскоре Карл Наваррский рзгромил близ Бове отряд крестьян, и восстание пошло на убыль. Избавившись от опасности, Карл собрал войска и осадил Париж. В городе началась война партий. В итоге сторонники Карла победили, Марсель был убит, и 3 августа Карл вступил в столицу под радостные возгласы народа. Главных зачинщиков мятежа он казнил, пополнив казну их конфискованным имуществом, остальным объявил амнистию. Затем дофин пошел войной на Карла Наваррского, который руководил обороной Парижа, осадил его в Мелене и подписал с ним мирный договор. Все решения Генеральных Штатов были отменены, а полномочия дофина восстановлены в полном объеме, и король переключился на войну с Анлией. В 1360 г. после осады Парижа был подписан унизительный для Франции мир, по которому Эдуард Английский получал Сентонж, Биггор, Лимузен, Керси, Пуату, Понтье и Гиень, но отказывался от претензий на французский престол. За короля Иоанна был назначен выкуп 3 миллиона экю. Карл был вынужден подписать этот договор, но выполнять его условия не собирался. Ему нужна  была передышка. Через четыре года после смерти Иоанна Карл стал королем. Он ввел новые налоги, не спрашивая разрешения Генеральных Штатов. Полученные деньги тратил экономно и целенаправленно: король привлек наемников и восстановил флота. В 1362 г. Карл Злой попытался овладеть Бургундией. Карл V возложил командование войском на Бертрана дю Геклена. Весной 1364 г. он разбил наваррцев и вынудил их короля заключить мир. Карл готовился к возобновлению войны с Англией. В 1368 г. Эдуард Черный Принц обложил подвластные англичанам провинции подымным налогом (с каждого жилого строения). Возмущенные местные жители обратились за помощью к Карлу. Тот вызвал Черного Принца как своего вассала в Париж на суд пэров. Эдуард отказался и возобновил войну. Во главе французского войска вновь встал дю Геклен, теперь коннетабль Франции. Он избегал крупных сражений, нападал на англичан исподтишка. В 1370 г. разбил врага у Понваллена. В том же году Черный Принц заболел и вернулся в Англию. Дю Геклен занял Пуату, Бретань и, совместно с герцогом Анжуйским, Гасконь. В 1375 г. при посредничестве папы было заключено двухлетнее перемирие. После возобновления военные действия шли не столь успешно для французов. Главнокомандующий английской армией герцог Монфор при поддержке наваррцев вернул почти все утраченные ранее владения. Ожидалась упорная борьба, но Карл неожиданно заболел и умер, совсем еще молодой. Народ назвал его Мудрым.

 

Один из самых выдающихся королей

Людовик XI (1423 – 1483 гг.), король Франции в правил в 1461 – 1483 гг. Людовик считается одним из самых выдающихся королей Франции. Он обладал талантом управленца, был хитрым, коварным и злопамяиным. В юности он участвовал в заговоре против отца в 1440 г. Заговор был раскрыт, а Людовик сослан в свой удел Дофине. Там он разработал модель управления государством, которую позже применил во всей Франции. Он прекратил рыцарские войны, искал поддержки у простолюдинов, оживил торговлю и промышленность. В 1456 г. Карл VII пошел на сына войной, и Людовик бежал в Бургундию, где его тепло принял герцог Филипп. Людовик не доверял управление государством советникам. Переодевшись в одежду простолюдина, он часто ездил по стране, появляясь то в одном, то в другом городе, приобретая тем самым точные сведения о жизни подданных. Он не любил роскошь, пиры, торжественные приемы, его скромный Турнельский дворец резко контрастировал с роскошными замками феодалов. Людовик нетомимо объединял французские земли. Почувствовав опасность, в 1465 г. многие феодалы создали Лигу Общего блага во главе с братом короля Карлом Беррийским. Летом 1465 г. войска Лиги осадили Париж, а осенью взяли Понтуаз и Руан, прекратив подвоз продовольствия в столицу. Людовик пошел на переговоры и заключил с Лигой мирный договор в Сен-Мере. Он пожаловал участникам Лиги земли, права и прибыльные должности. Добившись фактического самороспуска Лиги, король, мастер интриг, рассорил своего брата и герцога Бретанского, затем вторгся в Нормандию и изгнал оттуда Карла Беррийского. Летом 1468 г. Генеральные Штаты постановили, что отныне Нормандия никогда не должна отчуждаться от королевских владений. После этого Людовик вторгся в Бретань и отнял у герцога Франциска все земли, полученные им по Сен-Мерскому договору. Карл Смелый, ставший после смерти отца герцогом Бургундии, собирался в поход против Людовика. Уступки, сделанные Карлом Беррийским и Франциском Бретанским, привели его в раздражение. Неожиданно Людовик предложил Карлу встретиться в Пероне и, пролучив согласие, прибыл туда с небольшой свитой. Едва начались переговоры, Карл узнал о восстании в Бургундии, поднятом сторонниками Людовика, и приказал запереть короля в Перонском замке. Лишь вмешательство камергера Карла Филиппа де Коммина спасло Людовика от расправы. Король отказался от Фландрии и Пикардии, отдал Карлу Беррийскому Шампань и согласился участвовать в походе против бургундских мятежников. Однако Людовик не смирился с перонским поражением. Карлу вместо Шампани он отдал Гиень, а в 1470 г. на собрании нотаблей перечислил все обиды, нанесенные ему Карлом Бургундским, и попросил освободить его от соблюдения условий Перонского договора. Разрешение ему было дано. Началась война, Людовик захватил Бургундскую Пикардию и несколько крепостей в Бретани, и в 1472 г. заключил перемирие. После этого он на некоторое время отказался от столкновений с Карлом Смелым. Тот увлекся делами в Лотарингии, Германии, Швейцарии и Нидерландах А Людовик одного за другим побеждал своих внутренних врагов. В 1471 г. он посадил в тюрьму герцога Алансонского. В 1472 г. внезапно умер брат Людовика, и король овладел Гиенью. В 1473 г. король подавил мятеж Арманьяков, захватив почти всю южную Францию. Смерть бездетного герцога Анжуйского, а затем его брата Карла Мэнского позволила ему прибрать к рукам Анжу и Неаполитанское королевство. Дела же Карла Бургундкого шли все хуже. Он терпел одно поражение за другим, а в 1477 г. в битве при Нанси погиб. Герцогство должно было перейти по наследству к его 19-летней дочери Марии. Под предлогом охраны законных прав Марии он ввел войска в Пикардию, Франш-Конте и Бургундию. На его сторону перешли многие бургундские вельможи, включая Жана Орлеанского, которые постановили отдать герцогство Бургундское французскому королю. Такое же решение приняли бароны Франш-Конте, не смотря на то, что провинция входила в состав Священной Римской империи. Войска Людовика заняли Артуа и Эно, вторглись во Фландрию и пошли на Гент, где укрывалась Мария. Она старалась найти себе сильного покровителя и согласилась на брак с австрийским эрцгерцогом Максимилианом. За принцессу вступился император Фридрих III, потребовавший вернуть Франш-Конте. На его сторону перешел Жан Орлеанский, недовольный тем, что его не назначили наместником Бургундии. Людовик сумел удержать Франш-Конте, но война во Фландрии протекала не столь успешно. Поражения заставили его задуматься о реформировании армии. «Вольные стрелки» уступали профессиональным наемникам из Германии и Швейцарии. Королю пришлось повысить налоги. В 1482 г. Мария Бургундская упала с лошади во время охоты и умерла. Максимилиан, оказавшись без денег и без армии, запросил мира. Его трехлетнюю дочь Маргарита обручили с принцем Карлом и отдали на воспитание в Париж. Артуа и Франш-Конте стали ее приданым. Людовик прибрал к рукам всю Бургундию, за исключением Нидерландов, а из французских земель независимой оставалась только Бретань. К старости жестокость и подозрительность Людовика усилилась. Он заперся в замке Плесси-де-Тур.

 

Узник замка Плесси-ле-Тур

Французский король Людовик XI обедал в небольшом имении Форже близ замка Шинон. Был март 1479 г., пора весенней свежести, прозрачного влажного неба и самых разных, радужных надежд. Чувствительную душу Людовика XI с юных лет тешила одна мысль: он мечтал пожить побольше. Конечно же, ничто королевского королю было не чуждо. Он активно боролся с многочисленными врагами короны внутри страны, а также с внешними врагами Франции, упорно проводил политику централизации власти, укреплял позиции абсолютизма, ценил и понимал прекрасное, украшал полюбившиеся ему замки в долине Луары – например, замки Амбуаз, Ланже, который построил его советник и друг Жан Буре. Французского кроля вполне можно было назвать человеком своего времени, которому он честно служил и заказы которого исполнял в меру своих сил.

Но во время того злополучного обеда случился с королем удар «и он потерял речь» (Ф. де Коммин. С. 239). Присутствующие от неожиданности замерли, не зная, что делать. Кто-то наконец пришел в себя, короля подняли и осторожно повели к камину. Король-то хотел идти к окну, где радовало глаз далекое синее небо, рождавшее мартовский воздух, глубокий и просторный, еще не сжатый летней тяжелой жарой, а подданные, пригретые Людовиком XI у трона, почему-то хотели погреть у камина своего повелителя, надеясь, видимо, что им после этой странной для такого случая процедуры станет еще теплее на своих местах.

Жар камина подействовал на короля также, как на его безвременно скончавшегося отца Карла VII какой-то продукт и неизвестно после какого обеда. Отец Людовика, вполне нормальный король, заболел вдруг, «вообразил, что его хотят отравить по наущению сына, и зашел в своем страхе так далеко, что вообще перестал принимать пищу» (Ф. де Коммин. С. 240). Врачи и верные слуги короля на совете постановили кормить его насильно. Тот, естественно, сопротивлялся. Но слуги были сильнее. И в конце концов, король, владелец великолепного замка Шинон, умер. То ли сломленный болезнью, то ли убитый страхом за свою жизнь. То ли по какой-то иной причине, может быть известной лишь сыну короля, то есть Людовику XI, с которым он был, мягко говоря, в плохих отношениях и даже как-то воевал с ним.

Король у камина «совсем лишился рассудка и памяти». Приехал врач. Больному сделали клистир, окна наконец открыли. Королю стало лучше.

Через две недели он выздоровел. Но болезнь оставила цепкий след в его душе: король очень испугался за себя, несчастного. Время-то было для королей французских не очень благоприятное. Тем более – для больных королей. Тем более – когда сын взрослый очень хочет королевствовать. В любой момент – и этого больше всего боялся Людовик XI – могла собраться комиссия, обследовать его и постановить на основании медицинского заключения, что король в силу болезни не может управлять страной…ю Врагов и недругов у Людовика было много. В том числе и в его семействе. Он это знал. Он не хотел этого. Даже тогда, когда болезнь, слегка отступив, еще держала его в жестких объятиях, он, знаками общаясь с Филиппом де Коммином, требовал от него читать ему депеши. Он делал вид, что все понимает из прочитанного, что он способен руководить государством, и де Коммин, верный человек, охотно верил ему, хотя не охотно верил собственным глазам и собственному разуму.

Какая же это могучая сила – властолюбивая, если она мертвого поднимает из гроба! Ничего не понимая, с трудом общаясь с Филиппом вялыми, усталыми знаками, вызывая даже у недругов жалость к себе, Людовик, находясь в крайне слабом состоянии, совершенно четко и ясно понимал лишь одно: власть терять нельзя, власть это все, это даже больше, чем жизнь. И эту мысль, не высказываемую, затаившуюся в глазах, де Коммин чувствовал душой своей верной. И эта мысль его потрясала своей прямолинейностью, своей убедительностью.

Через две недели болезнь отступила. Король выпустил из тюрьмы кардинала Балю, отсидевшего по его милости в заточении 14 лет, и занялся реорганизацией армии, другими государственными делами. Затем он отбыл в город Тур. Здесь, в небольшом замке Плесси-ле-Тур (или Плесси-дю-Парки) король устроил свою резиденцию, и здесь болезнь вновь поразила его. Теперь врачи вели себя правильно. Но и болезнь была на этот раз сильнее. Удар поразил его на галереи. Слуги уложили повелителя на соломенный тюфяк, и два часа стояли над им в страхе. Людовик не подавал признаков жизни. Случилось это в 1481 г.

И вноь король справился с недугом, и тут же начал активно заниматься делами. Власть терять было нельзя. Власть больше, чем жизнь. Слабый король ездил по стране, возвращался в замок Боже, не сдавался, не переезжал в Тур, где по его приказу велись важные строительные работы.

В 1482 г. Людовик окончательно перебрался в Плесси-ле-Тур, оборудованный по приказу монарха в прекрасно укрепленную … тюрьму. «Вокруг замка Плесси он велел на подходе ко рву установить решетку из толстых железных прутьев, а в стены вделать железные броши с многочисленными остриями. Он также приказал поставить четырех больших железных «воробьев» - в таких местах, откуда легче было вести стрельбу, а это было грандиозное дело, ибо стоили они более 20 тысяч франков. А под конец он велел, чтобы 40 арбалетчиков день и ночь сидели во рву и по ночам, до того как утром откроют ворота, стрелять во всякого, кто будет приближаться. Ему все более казалось, что его подданные выжидают удобного момента, чтбы лишить его власть». (Коммин. С. 243).

Карл VII умер от чрезмерной подозрительности, уморив себя голодом. Его сын был еще более подозрительным. В замке, крохотном, мрачном, он общался лишь с домашними слугами и лучниками-охранниками. Французская знать не могла попасть к королю. Зато она видела его многочисленные указы, а иностранные монархи – его послов, которых он гонял по всей Западной Европе.

Ближайшее окружение короля менялось очень часто. Не менялся лишь врач, ловко купивший доверчивого Людовика. Король платил ему баснословные деньги, а врач, единственный человек в замке, разговаривал с пациентом грубо и зло. Монарх жаловался на него редким собеседникам, но терпел этого монстра, который однажды крикнул королю: … «Я знаю, Вы меня выгоните, как и других, но после моего ухода, клянусь, Вы не проживете и восьми дней!» Эти слова так напугали мнительного короля, что он покорился врачу, как ягненок.

По отношению к другим он был волком, если не сказать больше. По приказу короля в тюрьмах Франции были оборудованы металлические клетки, а также деревянные небольшие камеры, обитые с внешней и внутренней сторон листовым железом, снабженные огромными замками. Эту камеры, размером чуть больше человеческого роста придумал епископ Верденский. Он же первым туда и угодил и просидел в ней 14 лет. Людовику XI пришлись по душе эти «помещения» для людей. Он их, говоря языком XX в., растиражировал, размножил. По его же приазу в тюрьмах страны стали применять тяжелые кандалы, изобретение немцев, другие подобные приспсобления. Король Франции хотел, чтобы его боялись. Потому что сам он боялся всех.

Однажды в Плесси-ле-Тур приехали по его приглашению сын и дочь с зятем. Прежде чем впустить их в замок, он приказал опытному слуге выйти к гостям и проверить незаметно, не спрятано ли у них в одеждах какое-нибудь оружие. Он хотел свой страх убить страхом других. Не получалось. Королю становилось все страшнее. И жить ему хотелось все больше и больше.

За большие деньги он выписывал в разных странах диковинных животных. Большим любителем природы его никто не называл. Делал он это ради того лишь, чтобы напоминать о себе монархам Европы, Африки, Азии, чтобы о его причудах и увлечениях знали и говорили. Людовику XI  почему-то казалось, что таким образом он повышает свой авторитет и могущество.

Гончих собак привозили из Испании. Маленьких борзых и дорогостоящих испанских борзых – из Бретани. Небольших лохматых собачек – из Валенсии. Мула ему доставили из Сицилии за двойную цену. На этом острове долго дивились люди: продавец назначил цену высокую, покупатель без слов отдал две цены. Ай, да французский король! Ничего не жалеет ради исполнения желаний. Богато, видно, живет. Из Берберии в долину Луары привезли не известного для здешних обитателей обыкновенного шакала. Из Дании – крупных лосей. Из Северных стран – оленей с ветвистыми рогами. Филипп де Коммин в мемуарах сообщает, что у одного оленя рога были с 54 рожками. Со всех стран за любые деньги везли во Францию прекрасных лошадей.

Об этом увлечении Людовика XI говорили все в Европе. Но никто из обитателей монарших дворцов не знал, что король Франции относился к животным (за исключением, пожалуй, лошадей) абсолютно равнодушно, не проявляя «к ним никакого интереса». Ему нужны были не животные, но слава челов. увлекающегося. Логика его была до наивности проста: если человек увлекается и не жалеет никаких денег (ни своих, ни государственных) ради удовлетворения собственной прихоти, значит он уверен в будущем, в своей силе, в своем личном здоровье. Значит с ним можно вести серьезные дела. Человек увлеченный – не может быть опасно болен. Вполне логическая цепочка! И даже его врач, грубый и прямолинейный, поверил в нее. Во всяком случае никто из окружения короля не пытался даже остановить монарха от ненужных растрат.

Впрочем, все в Европе, во Франции, в долине реки Луары, где неподалеку от Плесси-ле-Тур, на расстоянии одного-трех дневных переходов (20 – 60 км) находились замки многих влиятельных лиц, в самом Плесси все всё прекрасно понимали и знали. Король был опасно болен.

Так опасно, что по утверждению де Коммина, среди знатных и влиятельных владельцев замков вокруг Плесси-ле-Тура, были и такие, которые поговаривали «о том, чтобы войти в Плесси и ускорить ход событий и в нужном направлении, поскольку они развивались слишком медленно…» Но войти в замок было не просто.

В Европе относились к болезни, причудам и страстному желанию Людовика пережить самого себя с чисто христианским пониманием и с языческим уважением. Иначе не объяснить победы на дипломатических фронтах, одержанные умирающим жизнелюбцем и те знаки внимания, которые многие монархи оказывали ему.

Король, в душе не доверяя врачу, решил искать помощи у Бога через посредство какого-либо благочестивого монаха. А, чтобы эта помощь не была односторонней, он делал громадные пожертвования церкви. Некоторые из приглашаемых им монахов вели с Людовиком неспешные беседы и честно говорили ему о своем бессилии: продлить жизнь они не могли. Король, однако, продолжал поиск монаха, отправив в Калабрию челов. к святому Франциску Полийскому, который стал отшельником в 12 лет и 54 г. жил в уединении под скалой. Об этом удивительном челов. по всей Европе ходили легенды. Мало кто верил, что он покинет свою скалу, но Святой исполнил просьбу тяжело больного и прибыл в Плесси. Здесь он поразил всех ученостью (хотя школ не кончал), знанием придворного этикета, будто бы воспитан был при дворе. Ему разрешили основать неподалеку от Тура орден «Отшельников Святого Франциска», он был польщен этим, но и он не смог помочь королю.

В последний понедельник августа 1483 г. случился еще один удар. Людовик потерял речь, но не надолго. В тот же вечер речь вернулась к нему, и король, не смирившийся с судьбой, худой, изможденный, послал своего зятя, монсеньора Боже, в замок Амбуаз за сыном, которого он назвал королем. Жизнь покидала Людовика XI, а вместе с нею он терял титул короля. Теперь ему было не страшно не быть королем.

Через некоторое время в Амбуаз, любимый замок Карла VIII, отправился канцлер со всеми его служащими, чтобы отвезти королевские печати.

И все-таки даже теперь, подслушав душой зов вечного – зов смерти, Людовик XI не сдался окончательно. Он верил, уходя из жизни, что еще есть шанс … вернуть печать, концлера. И эта вера светилась в тускнеющих глазах и пугала окружающих. Не раз за прошедшие годы он просил своих слуг и близких, чтобы они не говорили ему о смерти. И сейчас, умирая, но еще надеясь выжить и пожить, он чувствовал себя спокойно. Печати возвращаемы. Не возвращаема жизнь.

Однажды утром к нему подошли трое слуг и уверенными грубыми голосами заявили: «Сир, пришел ваш конец. Настало время подумать о душе…»Король так боялся этих слов, так страдал, еще живя, пи всякой мысли о них, и вдруг трое слуг, которых он возвысили недавно, так нехорошо с ним поступают. В глазах короля не осталось ни искорки надежды.

Он умер в последнюю субботу августа 1483 г.

 

Почему перестали петь барды Альбиона?

 

Грустно закончилась история бардов Альбиона после того, как на остров в 1066 г. вторглось войско нормандцев во главе с Вильгельмом Завоевателем. Вдруг в одночасье, сразу после битвы при Гастингсе, люди перестали петь. Но разве люди могут не петь?! Разве барды Альбиона не сочиняли свои песни в былые времена, когда их соотечественники иной раз проигрывали важные сражения? Неудачи случались и раньше. На них учились. Песни бардов, смелых и неподкупных, учили воинов и повелителей не совершать впредь обидных ошибок. И люди были благодарны им за это. Они уважали своих бардов за песни мудрости и за песни радости, и за песни любви, и за песни, прославляющие Родину и верных ее воинов. Почему же барды перестали петь после поражения под Гастингсом?

Потому что Вильгельм Победитель сокрушил старую Англию. Полуторатысячелетний период жизни большого острова — сложный, насыщенный, полный драматических событий, очень поэтичный… — герцог Нормандии решил вычеркнуть из истории. Действовал он жестко и жестоко. Даже самые мудрые и самые сильные из жителей острова поняли, что справиться с нормандцами им не суждено. Именно поэтому в 1072 г. епископ Леофрик принес в монастырь города Эксетера большую книгу с творениями бардов Древней Англии, надеясь, что здесь ее сохранят. Точно также, видимо, поступали и другие патриоты умирающего Альбиона. Они не знали, что нормандцам их книги не нужны, что заботиться о шедеврах в монастырях будет просто-напросто некому.

Книге епископа Леофрика повезло. Она понадобилась какому-то пьянчуге-забулдыге, который использовал ее в качестве подставки для пивной кружки, а также резал на ней колбасу. Очень хорошая оказалась книга, прочная, удобная для резки колбасы. Почти шесть столетий терпела она боль ножей, обливалась пивом, сопротивлялась, не сдавалась, не умирала. Она, как живое существо, верила, что нужна этим грешным людям, что несет в себе радость и мудрость жизни, красоту человеческого слова.

Еще три книги также упорно боролись за жизнь в тяжелейших условиях. Так называемый кодекс «Беовульфа», «Верчельская книга» — в итальянском городе Верчелли (непонятно, как она там оказалась!) и «кодекс Юниуса», опубликованный в 1655 году в городе Амстердаме. Наверняка, сохранились где-нибудь на Земном шаре и другие шедевры древнеанглийской литературы. Пока известны лишь четыре книги. Остальные нужно найти. О том, как много чудесного было в жизни каждого из найденных творений говорит хотя бы случай с рукописью «Битвы при Мэлдоне». Лежала она на пыльных полках Коттонской библиотеки долго. Иногда приходили разные люди, листали с волнением или с безразличным видом рукопись, укладывали ее на место и уходили. В 1726 году ее издал Томас Хирн. А через пять лет в библиотеку ворвался самый страшный для книги враг — огонь. Много бед натворил, много проглотил шедевров. Сгорела и рукопись «Битвы при Мэлдоне». И если бы не Томас Хирн, мы не узнали бы ее содержания.

Пожар чуть не уничтожил кодекс «Беовульфа». Чудом удалось спасти рукопись, у которой огонь подпалил только края. Знатоки и любители древности очень радовались. Они не догадывались, что огонь сделал-таки коварное дело, высушил рукопись. Знала об этом лишь книга. Но она не могла умереть. Она терпела еще пятьдесят лет. Дождалась! В 1786—1787 годах исландский ученый Торкелин сделал две копии кодекса «Беовульфа». А через несколько месяцев книга стала умирать. Края рукописи осыпались, прочитать текст в полном объеме стало невозможно.

«Но так ли нужно уж читать древние книги, что в них интересного, полезного?» — может спросить человек XXI в. н.э. Разве мало прекрасных произведений создали прозаики и поэты, скажем в XVI—XXI вв.? Да, нет. Очень много. Прочитать все шедевры последних пяти-шести веков не каждому под силу за всю свою жизнь! Но...

Изыскания ученых XVII—XX веков, переводы на родные языки произведений древней литературы Ирландии, Альбиона, стран Европы, тюркской, арабской, персидской, индийской, китайской, японской… литературы дали всему читающему человечеству очень много.

Удивительное образное мышление, тонкое аллитерационное чутье, своеобразное чувство ритма, бесчисленные находки, бесконечный синонимичный ряд. Сохранившиеся и уже переведенные с древних языков творения убедительно говорят, что превзойти поэтов V—XV вв. в мастерстве, в искренности, в глубинных мыслях, в поэтическом вдохновении творцам последующих поколений пока не удалось, что дает право назвать это время в истории Земного шара Эпохой Поэзии.

В истории поэзии, как одной из составляющих человеческой истории, фантастического много…

Барды Альбиона пели чудесные песни и после 1066 г. умолкли. И на Земном шаре стало чуть меньше песен, а значит, чуть скучнее стало на нашей планете. Но могло ли такое случиться во время расцвета Эпохи Поэзии на Планете? Никак не могло. Вот в чем суть этого бурного, очень воинственного периода в жизни Земного шара. Планете нужны были песни! Быть может, она, планета, истерзанная войнами пыталась песней спасти людей от неизживного желания воевать? Но это же фантастика какая-то. Разве Земля — живое существо? Разве она может о чем-то думать, мечтать, чего-то желать, о чем-то заботиться? Это же обычное небесное тело, созданное Богом (или, как считают материалисты, — разными явлениями во Вселенной), оно, хорошо озелененное, с большими водными пространствами, укрытое атмосферой, не может и не должно думать. Или может? Кто знает?

 

Трубадуры

 

Кто можно ответить на вопрос, почему в XI-XII вв., когда в одной точке Земного шара люди перестали на долгое время петь и сочинять песни, в другой — на юге Франции, в Провансе, — появились трубадуры, поэты во многом совсем непохожие на бардов Альбиона, но в чем-то, может быть, в главном, повторившие жизненный путь и жизненный подвиг предшественников с туманного острова? Они любили петь и пели на родном прованском языке. И в этом был их главный подвиг, в этом они опередили время на несколько веков.

В те века во многих странах Западной Европы люди говорили на родных языках, а стихи, научные труды, государственные акты писали только на латыни. Язык Горация и Цицерона, Вергилия и Цезаря, Овидия и Боэция… считался в те столетия языком искусства, литературы, науки, межгосударственных отношений. Латынь называли вечной и неизменной. Но петь на чужом языке, пусть самом прекрасном в мире, разве приятно? Люди поют, чтобы их слушали и слышали. И не только во дворцах и роскошных замках, а повсюду: на площадях, на празднествах, на лугах, в домах — везде. Между прочим, правителям Прованса и прилежащих к нему областей Перигор, Лимузен, Овернь нравилось слушать трубадуров на родном языке! И простым людям особенно.

Трубадуры прибывали во дворцы и под аккомпанемент лиры, виолы пели сочиненные ими песни, получали за это вознаграждение. Иной раз очень большое. Некоторые трубадуры были богатыми людьми, некоторые — нищими. По разным причинам.

Многие трубадуры сами не исполняли свои творения, нанимали профессиональных певцов — жонглеров, которые путешествовали по югу Франции от одного замка к другому. Положение жонглеров тоже было разным. Самые талантливые певцы славились иной раз даже больше, чем трубадуры.

Богатые сеньоры на юге Франции, а затем и в Италии, Испании, содержали в замках по несколько трубадуров. «Домашние» поэты прославляли хозяев, жили в почете, но… нередки были случаи, когда сеньоры выгоняли трубадуров из замков, лишая их средств к существованию. Точно также, как и во всех странах Эпохи Поэзии на Земном шаре! В этом сеньоры юга Франции ничем  не отличались от арабских халифов, эмиров Хорасана, индийских раджей, китайских ванов… Любому повелителю нужны сладкопевцы. Но любому Настоящему поэту, если нужна свобода.

Трубадуров Прованса называют родоначальниками европейской лирики. Они сочиняли песни на любовные сюжеты в жанре куртуазной поэзии — кансоны. И эти песни нравились сеньорам. Но трубадуры писали еще и сирвенты, в которых звучала другая нота: политическая, моральная. Конечно же, дети своего времени, они прославляли подвиги рыцарей и крестовые походы, христианские добродетели. И за это их ни один сеньор из замка не выгнал бы. Их выгоняли за то, что они писали песни правды: если было за что-то посмеяться над героем очередного творения, они смеялись, и ругали его, и не боялись смело высказывать свои мысли.

В знаменитых сирвентах Бертрана де Борна, например, рассказывая о жизни какого-либо героя, автор «всегда умел заставить Генриха короля и сыновей его поступать по его указке, а желал он всегда одного: чтобы все они — отец, сын и брат все время друг с другом воевали. Желал он также, чтобы всегда воевали между собой король французский и король английский. Когда же они мир заключали или перемирие, тотчас же старался он сирвентами своими этот мир разрушить, внушая каждому, что тот себя опозорил, заключив мир и пойдя на уступки».

Но таких как Бертран де Борн было немного среди среди трубадуров.

 

Трагедия трубадуров

 

В 1207 г. папский легат Пейре де Кастельноу прибыл в Прованс, встретился с каноником Ги де Юсселем, долго о чем-то с ним беседовал и, как говорится в жизнеописаниях трубадуров, «принудил его дать обещание песен более не слагать вовек», отправился домой, в Рим, но по пути был убит. Это странное (некоторые историки считают его провокационным) убийство явилось поводом четырех Крестовых походов, получивших название Альбигойских войн. В 1209 г. из Франции в Прованс во главе с Симоном де Монфором двинулось войско отборных рыцарей. Монфор Симон IV (1160 – 1218 гг.) – крестоносец. В 1190 – 1200 гг. сражался в Палестине. Его войско шло в Прованс не мстить за безвинно убиенного легата (это все-таки слишком мелкая причина для такого крупного, организованного при поддержке Римской церкви военного мероприятия), и даже не уничтожать еретиков-катаров, обосновавшихся в городе Альби. С еретиками и всякого рода вероотступниками папы Римские всегда вели жесткую и непримиримую борьбу. Впрочем, и главы других религий в Средние века проявляли нетерпимость ко всякого рода инакомыслию. Не будем обсуждать эту сложную тему мировой истории.

Но следует помнить, что в конце XII в. Тулузское графство, занимавшее земли Южной Франции, достигло высочайших достижений в экономике, торговле и культуре, время Раймунда V (1148 – 1194 гг.) было золотым веком провансальской литературы, а богатый двор Тулузских графов стал умственным центром Европы. Прекрасные города и чудесные замки, возделанные поля, развивающее ремесло и торговля: что еще нужно для тех, кто привык жить результатами чужого труда. Рыцари Северной Франции и Апеннинского полуострова, где, как мы уже знаем, было много потомков норманнов, охотно шли в Южную Францию. Да дело тут, между прочим, не только в физиологическом родстве, а в том боевом духе, который объединяет и родних воинов всех стран и народов, готовых с оружием в руках отправляться в самые опасные авантюры ради чужого богатства. В этом викинги, норманны ничем не отличаются от хуннов-гуннов и готов, тюрков и воинов Чингисхана (многонациональном, не следует забывать) и т.д. Дармовое богатство – вот, что примагничивает намертво этих людей, что делает их берсерками, что зомбирует их.

Войско Симона де Монфора вторглось в Прованс и стало громить замки сеньоров, грабить веками накопленные богатства не только в роскошных дворцах, но и в домах людей небогатых. Легаты – Арнольд, аббат Сито и Мило – взяли штурмом город Безьер и приказали умертвить 20 тыс. его жителей без различия вероисповедания. «Убивайте их всех!  - крикнул Арнольд. – Господь отличит своих и защитит!» Симон Монфор не уступал им в жестокости. Так действовали все завоеватели в начале вторжений в ту  или иную страну. Так действовали и викинги. Главное задачей в этот период завоеваний было напугать воинов и местных жителей, вселить в их робкие души (мирные, потому и робкие) смертельный страх и ужас перед захватчиками. После первого же похода многим на Юге Франции стало ясно, что задачей этого Крестового похода является не только уничтожение ереси, но — главное! — уничтожение вольнолюбивого духа обитателей Прованса и близлежащих областей. Быть может, сам папа Римский такой слишком уж откровенной, циничной цели и не провозглашал перед Симоном де Монфором, но поведение рыцарей в первых же завоеванных ими поселениях говорило, что еретики-катары для них являются всего лишь поводом. Именно это почувствовали обитатели Прованса и, особенно, трубадуры, люди свободолюбивые. Они бесстрашно сражались с врагом, гибли вместе с соотечественниками, а те, кому удалось спастись в жестоких боях, бежали из Прованса.

Трубадуры, певцы любви, певцы свободы, поняли: главный удар крестоносцы нацелили против них, свободных певцов.

В 1209 г. крестоносцы захватили и разграбили многие города (Безье, Каркассонн и др.). Для Юга Франции война превратилась в сопротивление жителей Прованса северным захватчикам. На стороне Раймунда VI, Тулузского графа, возглавившего военные силы Юга, вступил в войну король Арагона Педро II. После битвы в 1213 г. при Мюре (в которой погиб Педро II), завершившейся победой крестоносцев, значительная территория на Юга Франции подпала под власть Симона де Монфора. Он признал себя вассалом французского короля. Раймунд VI удержать за собой города Тулузу, Ним, Бокер, Ажен. В 1215 г. после длительной осады пала Тулуза, Раймунд VI бежал. 4-й Латеранский собор осудил его как еретика, а владения графа были передал Монфору. В 1217 г. в Тулузе вспыхнуло народное восстание. Раймунд VI вернулся в свою столицу. Его власть признали многие города и области Лангедока и Прованса, также восставшие против крестоносцев. В 1224 г. Раймунд VII (сын Раймунда VI) изгнал из Каркассонна войска А. де Монфора, сына убитого в 1218 г. Симона де Монфора. В это время свое слово сказал французский король Людовик VIII. Долгое время он, оясь создания на Юге Франции сильного государства, воздерживался от помощи Монфору. Теперь он добился от папы Римского принятия своих условий, главным образом невмешательства в светские дела и в дела местного духовенства, и выступимл с мощным войском против южан.  В 1226 г. королевские войска взяли Авиньон. Сила у него была огромная. Обитатели Юга Франции, напуганные дикими расправами, изъявили покорность французскому королю, а сын Симона де Монфора, А. де Монфор,  передал ему владения. Согласно Парижского договора 1229 г., большая часть Тулузского графства была присоединена к королевскому домену. Альбигойские войны нанесли огромный урон экономике Юга, задержав развитие городов, достигших в довоенный период пышного расцвета.

Они продолжались в общей сложности около 35 лет (1209 – 1244 годы). С еретиками-катарами крестоносцы покончили. И с трубадурами тоже. И надолго после этого в Провансе умолкли дерзкие, не всем приятные, кого-то коробившие песни: кансоны и сирвенты. Люди до сих пор относятся к творчеству трубадуров по-разному. Кто-то — с восторгом, кто-то с опаской. При этом очень часто и те, и другие забывают самое главное — воистину великое! — дело певцов Прованса: они уже в XI—XII веках создали наперекор всему прекрасные произведения на родном языке, а не на латыни.

Чтобы по достоинству оценить это, нужно вспомнить, что в самой Италии родной народный язык оставался лишь разговорным еще до XV века!

Нужны были очень сильные люди, способные доказать соотечественникам и высокопоставленным особам, служителям Римской церкви, что родное слово, живая речь ничуть не хуже латыни, что отживший, мертвый язык не может быть средством литературного и информационного общения, средством воспитательным. Сколько бились люди над этой нелегкой проблемой, пока не почувствовали вдруг и прелесть, и свежесть, и уникальность, и неограниченные возможности родных языков!

Оказавшиеся в Италии трубадуры с горестью вспоминали погибших в жестоких боях друзей, погибшее искусство, старались записать все, что помнили о своих товарищах, а также их песни. Так родились «Жизнеописания трубадуров». Это, с одной стороны, сложнейший жанр литературного творчества, где есть все: сведения о судьбах трубадуров, их песни, пояснения к ним («разó»), легенды, исторические анекдоты, сказочные мотивы, биографии исторических лиц… Очень трудно порою понять, где вымысел, а где ложь, где игра, а где фантазия. Именно эта жанровая сложность многих исследователей пугала. Они не могли или не хотели понять, где же собственно, достоверные исторические факты, и можно ли вообще доверять трубадурам? Они не могли понять, что всё, буквально, всё, написанное трубадурами, пронизано духом того времени, колоритом эпохи, дыханием жизни Прованса, и уже только поэтому творчество трубадуров можно считать историей! Без авторов кансон и сирвент, без авторов «Жизнеописаний трубадуров» немыслима Эпоха Поэзии, нельзя в полной мере почувствовать своеобразие времени.

Перед тем, как рассказать несколько историй из «Жизнеописаний трубадуров», приведем небольшую историческую справку о песносказителях Европы.

 

Кто пел в Средние века в Европе и на Земном шаре

 

Ваганты (или голиарды) – бродячие поэты-песенники. Ходили в XI—XII веках по Англии, Германии, Северной Италии, Франции. Сочиняли вольнодумные стихи на латыни. Занимались этим и студенты. Римская церковь преследовала их. В XIV веке ваганты прекратили свое существование.

Гистрионы – 1) актёры в Древнем Риме. Гистрионы принадлежали большей частью к вольноотпущенникам (только достигшие особенно широкой известности пользовались почётом) и составляли труппу, которую возглавлял актёр, вышедший из их среды. Первоначально играли без маски, которая была введена в 1 в. до н. э. 2) Народный бродячий актёр в IX – XIII вв. Являлся одновременно рассказчиком, музыкантом, танцором, певцом, дрессировщиком животных и т.д. Гистрионы объединялись в особые «братства», из которых впоследствии иногда образовывались кружки актёров-любителей. Гистрионы получили наименования: во Франции — жонглёры, в Германии — шпильманы, в Польше — франты, в России — скоморохи. Подвергались гонениям со стороны светских и церковных властей.

Жесты (французское geste — деяние, подвиг; chansons de geste, буквально — песни о деяниях, о подвигах) – французский героический эпос, циклы поэм (до нас дошло около 90) на исторические сюжеты, сложились на рубеже XI – XII вв. на основе более раннего устного народного творчества и литературных произведений, которые обрабатывали бродячие музыканты-жонглёры (они же исполнители этих поэм). Циклы поэм объединяются центральным персонажем (Карл Великий как выразитель государственного единства и др.). К жестам принадлежит героическая эпопея «Песнь о Роланде».

Жонглёр (французское jongleur, от лат. joculator — шутник, забавник) – 1) странствующий комедиант и музыкант эпохи раннего средневековья во Франции. Творчество Жонглёров истоками с народными земледельческими обрядами и играми. Они выступали как рассказчики, певцы, музыканты, фокусники, исполнители импровизированных сценок, выражая вольнолюбивый дух народа. С XI в. становятся профессиональными исполнителями, сосредоточивались в городах. В XIII в. объединяются в некоторых странах в «братства» (своеобразные цеховые организации). В течение долгого времени Жонглёры оставались единственными носителями светской музыкальной культуры и, в частности, единственными профессионалами в области инструментальной музыки.

Труверы – певцы-поэты XII—XIII вв. жили во дворцах и замках феодалов Северной Франции ( в Италии и в Испании их называли троваторы), творили под заметным влиянием трубадуров Прованса.

Миннезингеры (любовь и певец) – немецкие рыцарские поэты-певцы. Поэзия миннезингеров складывалась со 2-й половины XII – XIII вв. под влиянием лирики провансальских трубадуров. Темы их песен: рыцарская любовь, служение богу и сюзерену, поэтизация военной жизни рыцарей и крестовых походов. Песни сопровождались игрой на струнных инструментах. В раннем миннезанге существовали два направления: «отечественное», близкое к песенному фольклору (Кюренбергер, Д. фон Аист, М. фон Зефелинген), и куртуазное, ориентирующееся на романские образцы (Г. фон Фельдеке, Ф. фон Хаузен). Куртуазное направление распространилось в Швейцарии, Австрии и других землях, где находились крупные феодальные дворы. Крупнейший лирик этой эпохи — Вальтер фон дер Фогельвейде. С кризисом рыцарской культуры и появлением т. н. сельского миннезанга поэзия миннезингеров приходит в упадок и в XIV в. сменяется бюргерским мейстерзангом.

Мейстерзингеры (мастер-певец) – представители средневековой песенной поэзии, мейстерзанга, развившейся со 2-й половины XIII в. из поздних форм миннезанга Мейстерзанг связан с подъёмом городов и ростом бюргерства. Первую певческую школу основал Генрих Фрауэнлоб из Мейсена (около 1250—1318).Поэзия мейстерзингеров получила распространение в Южной Германии; особенно известна Нюрнбергская певческая корпорация, из которой вышли Ганс Фольц и Ганс Сакс. Позднее мейстерзанг распространился на Австрию и Богемию. Творчество мейстерзингеров было регламентировано обширными сводами правил (табулатуры), которым неуклонно следовал мейстерзингер. В определённые дни в церкви или ратуше мейстерзингеры устраивали торжественные поэтические состязания. С конца XVI в. начинается упадок их творчества, вызванный общим упадком цехового ремесла. Репертуар их почти не выходил за пределы библейских и религиозно-дидактических мотивов, лишь в XVI в. появились светские и даже любовные песни. Певческие школы мейстерзингеров существовали до середины XIX в.

Скоморохи – бродячие актеры на Руси с XI в. Являлись авторами большинства исполняемых ими словесно-музыкальных произведений. В 1648 и 1657 годах были изданы указы о запрещении скоморошества, которое просуществовало, однако, до XVIII в.

Скальды – исландские и норвежские поэты IX – XIII веков, чьи произведения являются не только высокохудожественными творения замечательных мастеров, но и ценнейшими историческими источниками.

Сочинители и исполнители былин. Былинами назвал в XIX в. И. П. Сахаров героические песни, возникшие на Руси в IX в. В них авторы рассказывали о богатырях, о реальных исторических персонажах, но при этом украшали свои произведения сказочными сюжетами, наделяли героев-богатырей сверхъестественной силой.

Шпильманы – немецкие бродячие актеры и певцы IX—XIII вв. Сочиняли и исполняли героические, эпические песни, юмористические и повествовательные драматические сценки на ярмарках и празднествах, в бедных селениях и роскошных замках. Наибольшего расцвета достигли в XII веке. В следующем столетии шпильманы стали членами певческих цехов в немецких городах.

Юнацкие песни – эпические песни южных славян, берущие свое начало с IX века. В XIV—XV веках после вторжения османов на Балканы, юнацкие песни угасли. Некому их стало петь.

Рассказы о жизни трубадуров слушали самые разные люди, в том числе и императоры. Послушаем и мы некоторые из них.

 

Как развеселить императора

 

Император Оттон IV очень уставал на своей тяжкой государственной службе, мечтал о таком отдыхе, когда забывается все на свете. Не каждому повелителю огромной державы удается так отдыхать хоть бы раз в неделю. Но Оттону IV крупно повезло. Его канцлер, Гервасий Тильберийский, написал в 1214 году прекрасную книгу «Императорские досуги», в ней он поведал много интересных историй, в том числе и о трубадурах. Занудливые и дотошные люди, читая сборник Гервасия Тильберийского, иной раз посмеются, поохают, покачают головой, а потом с этаким гордым видом скажут: «Не было такого на белом свете никогда и не могло быть!» Автор «Императорских досугов» даже спорить с такими знатоками не хотел, потому что не понимали скучные люди главного: эти истории он взял, не в потолок глядя от скуки, а собрал из слухов и рассказов современников описываемых им событий. Каждая из новелл, даже самая фантастическая, несла в себе дух времени. И самое главное не понимали скучные люди: император Оттон IV, читая «Императорские досуги», отдыхал от важных дел душой и разумом, хохотал, как малое дитя, восторгался, грустил и радовался, вспоминал что-то доброе из детства. Разве этого мало для загруженного всякими делами человека?!

Особенно нравился императору Оттону IV рассказ «О коне Гираута из Кабрейры». Почему? Об этом он сам никому не говорил…

 

Добрый друг Гираута де Кабрейры

 

В Каталонии жил рыцарь Гираут де Кабрейра. Ловкий, смелый, удачливый в боях и очень уж умный. Как седовласый мудрец. Это знали все, а многих это удивляло.

Гираут де Кабрейра, настоящий рыцарь, человек прямой и простодушный, недолго скрывал от друзей и соратников причину столь странного для рыцарей свойства. Однажды, после серьезной битвы, когда Гираут де Кабрейра единственно верным советом спас соратников от разгрома, он честно сознался друзьям: «Это конь мой подсказал выход из трудного положения. Он очень умный».

Рыцари легко в это поверили. Гираут у всех на виду покормил коня из серебряной чаши чистым пшеничным хлебом, называя животное добрым другом. После этого радостного для всех события рыцарь всякий раз, когда ему нужно было принять важное решение, уходил, ни от кого не скрываясь, к своему мудрому коню. Конечно же, он не выдавал никому главного секрета: на каком языке они беседуют.

Много ли, мало ли времени прошло, но вдруг у Гираута появились завистники, стали они оговаривать коня советника, называть его страшными словами, в том числе и самым страшным — оборотнем. А с оборотнями в Средневековую пору у людей был один разговор – убивать, мудрый ты или немудрый, безразлично. Гираут де Кабрейра очень переживал в такие минуты, пытался всякими способами доказать невинность своего коня. Он точно знал, что его Добрый Друг — самое настоящее животное, он подводил его к серебряной чаше, давал ему обыкновенный лошадиный корм, и конь его ел с аппетитом, посматривая добродушно по сторонам, как будто хотел сказать всем завистникам: «Рыцари! Какой же я оборотень, если я такую пищу ем?!» Рыцари сконфуженно пожимали плечами, приговаривая: «Действительно, не оборотень, овес ест. Пусть живет». Но через некоторое время они, пораженные лошадиной мудростью, вновь начинали обзывать коня нехорошими словами.

Однажды Добрый Друг Гираута де Кабрейры заболел. Мудрые тоже болеют. Коню сделали кровопускание, он грустно посмотрел на хозяина, тот потрепал его по холке и добродушно произнес: «Не горюй. Мы разобьем врага, я вернусь, ты поправишься».

Конь послушал его, затем несговорчиво мотнул головой: не ходи, мол, хозяин, на этот бой, погибнешь ты без меня. Гираут де Кабрейра опять потрепал его по холке: «Не могу я оставить в беде друзей, пойми. Рыцарь я!» Конь все прекрасно понимал, но грустными были его глаза, не хотел он отпускать хозяина в бой.

Гираут де Кабрейра вышел из конюшни, громко крикнул: «Мы разгромим врага!» и отряд с шумом пронесся по двору замка, вылетел за ворота.

Тот бой они действительно выиграли, но — недаром грустил Добрый Друг — Гираут де Кабрейра погиб в отчаянной схватке.

Его гибель огорчила даже тех, кто мечтал заполучить коня Гираута. Рыцаря похоронили с почестями, воины вернулись в замок. Слуга Гираута сообщил о том, что конь выздоровел, но отказывается от пищи. Кто-то ответил: «Погрустит и перестанет. Я его куплю. Мне нравится такой конь».

В ответ ему из конюшни раздалось дикое ржание, затем послышался шум, треск досок, конь выскочил на волю, оглядел всех печальными глазами, рванулся было из замка, увидел у ворот стражников, встал на дыбы, развернулся, поскакал, быстро набирая скорость, к стене замка и на полном скаку головой врезался в серые валуны высокого фундамента и, «расшибив себе шею о стену, издох поразительным прискорбным способом».

Об этом случае долго вспоминали местные жители, показывая посетителям замка большую серебряную чашу, из которой ел Добрый Друг Гираута де Кабрейры, каталонского сеньора и трубадура, написавшего в стихах «Назидания молодому жонглеру». В этой работе автор рассказал о том, как много должен знать и уметь настоящий жонглер.

 

Германия. Хронология

 

В 1073-1075 гг. произошло саксонское восстание против Генриха IV.

В 1077 г. в Форхейме князья низложили Генриха IV и выбрали антикороля Рудольфа Швабского.

В 1084 г. Генрих IV вступил в Рим и был коронован императорской короной Климентом III, который, в свою очередь, занял папский престол с помощью Генриха IV.

К концу XI века в самой Германии начинается бурный рост городов, сначала они возводились на местах древних укреплений римлян по берегам Рейна и Верхнего Дуная, а затем - в Средней и Северной Германии, где стали возникать ремесленные и торговые города.

В 1103 г. Генрих IV  провозгласил первый для всей Германии общий земский мир.

В 1104-1106 против Генриха IV восстал его собственный сын Генрих.

В 1110-1111 гг. Генрих IV осуществил поход в Италию, заключил соглашение с папой Пасхалием II – это была неудачная попытка покончить спор за инвеституру компромиссом.

Долгие десятилетия города вели упорную борьбу с епископатом, короной, знатью за коммунальные свободы. Но лишь в XIII веке они добились прав самоуправления.

В XII веке, когда в стране правила Франконская династия (1024 - 1125), усилившиеся местные феодалы, магнаты, повели борьбу с королевской властью, что могло децентрализовать  германское государство. Феодалов поддерживала римская церковь, мечтавшая освободиться из под власти императора, и она все-таки добилась своего.

В 1122 г. Генрих V под давлением магнатов заключил с папой Вормский конкордат, окончивший долгую борьбу за инвеституру.

В 1132-1133, 1136-1137 гг.Лотарь II ходил в Италию.

В 1147-1149 гг. немецкие рыцари во главе с Конрадом III участвовали во 2-м крестовом походе.

В 1147 г. саксонские князья совершили крестовый поход против полабских славян.

В 1150 г. Альбрехт Медведь захватил Бранибор, главный город гаволян, славяне (лютичи) были подчинены германскими феодолами. Было образовано маркграфство Бранденбург.

В 1152 г. императором стал Фридрих I Барбаросса из династии Штауфенов (1138 - 1254). Он в последний раз попытался удержать Германию от самораспада, и подчинить Германии города Северной и Средней Италии: ни то ни другое у него не вышло.

В 1154-1155 гг. Фридрих I осуществил 1-й поход в Италию.

В 1157 г. он осуществил поход в Польшу и подчинил польского князя Болеслава IV.

В 1158-1162 – Фридрих I осуществил 2-й поход в Италию, началась борьба с ломбардскими городами.

В 1158 г., в ноябре, Ронкальский сейм провозгласил подчинение ломбардских городов «Священной Римской империи».

В 1160 г. немецкие феодалы во главе с саксонским герцогом Генрихом Львом осуществили поход против бодричей. Погиб последний князь бодричей Никлота. (в 1170 г. из большей части его владений было образовано княжество Мекленбург, попавшее в вассальную зависимость от саксонских герцогов).

В 1176 г. в битве при Леньяно войско североитальянских городов разгромило войско Фридриха I.

В 177 г. в Венеции между Фридрихом I и ломбардскими городами было заключено перемирие.

В 1180 г. Фридрих I удалось расправиться с Генрихом Львом, главой Вельфов, баварских герцогов, опаснейших своих противников. Но после этой победы врагов-герцогов у императора стало еще больше. Они научились хитрить. В то время пока Фридрих . готовился и ходил в походы на Италию, в Крестовые походы, приносившие ему мало славу и еще меньше денег, столь необходимых императору, германские герцоги, особенно саксонские, под «благовидным» предлогом «крестовых походов» стали организовывать походы на славян: и походы эти были удачными!

В 1183 г. между Фридрихом I и Ломбардской лигой был заключен Констанцский мир, германский император отказался от Ронкальских постановлений.

В 1189 г. войско немецких феодалов во главе с Фридрихом I участвовало в 3-м Крестовом походе, в котором погиб германский император.

В 1194 г. Штауфены утвердились в Сицилийском королевстве.

В 1198 г. был основан Тевтонский орден.

В 1202 г. был основан немецкий Орден меченосцев для христианизации и покорения народов Восточной Прибалтики. Немецкие рыцари завоевали Ливонию.

В конце XII века Германию уже невозможно было спасти от распада. Этому процессу сопутствовала и разразившаяся на рубеже XII - XIII веков борьба за престол между двумя мощными родами Вельфов и Штауфенов.

В 1212 г. Фридрих II при поддержке папы римского воссел на императорский престол и одновременно стал сицилийским королем. Ему не удалось подчинить северо-итальянские города, а Южная Италия и Сицилия перешли к союзнику папы Карлу Анжуйскому. Фридрих II правил до 1250 г.

В 1214 г. в битве при Бувине французское войско во главе с королем Филиппом II Августом нанесло крупное поражение войску немцев, фламандцев и англичан во главе с Оттоном IV. В результате антифранцузская коалиция распалась, положение Филиппа II упрочилось.

В это время начинается расцвет германских городов. На юго-западе страны в рейнских городах бурно развиваются ремесла. В Саксонии и Тюрингии увеличивается добыча железа и серебра. Северогерманские города, образовав Ганзу, торговый союз во главе с Любеком, развивают торговлю между Русью, Скандинавскими странами, Англией и Нидерландами.

В городах Южной Германии процветает текстильное производство, торговля.

В 1227 г. датский король Вальдемар II потерпел поражение в битве при Бернхёведе (в Гольштейне) от коалиции северогерманских князей. Гольштейн попал в ленную зависимость от Германии.

В 1228-1229 гг. германский император Фридрих II возглавлял 6-й крестовый поход.

В 1229-1230 гг. произошло восстание свободных фризских крестьян (штедингов) против архиепископа бременского.

В 1230 г. началось завоевание земли прибалтийских племен пруссов Тевтонским орденом. Окончательно земля пруссов была завоевана в конце XIII в.

В 1232-1234 гг. немецкие князья осуществили крестовый поход штедингов. Их земля была поделена между архиепископом бременским и графом ольденбургским.

В 1234 году началось возглавляемое сыном императора Генрихом движение горожан, рыцарей и некоторых средних феодалов против политики дробления Германии, которую продолжал Фридрих II.

В 1235 году император подавил это движение.

В 1237 году войско императора Фридрих II разгромило в битве при Корте-Нуова войско ломбардских гвельфов Милана, захватив карроччо Милана.

В 1242 году рыцари Тевтонского ордена потерпели сокрушительное поражение в битве на Чудском озере от войска Александра Невского.

Всю жизнь Фридрих II боролся с городами Северной Италии, с папами, которые отлучали его от церкви, несмотря на то, что он организовал 6-й крестовый поход, с германскими князьями, которым он запрещал создавать союзы... и в конце концов он, потерявший везде опору, был на Вселенском соборе 1245 года низложен с императорского престола. В 1250 году в разгар борьбы с Ломбардской лигой, Фридрих II умер.

Со второй половины XIII века в Германии все явственнее ощущается процесс дробления страны и обособления территорий. Князья постепенно превращаются в независимых от центральной власти правителей.

С 1254 по 1273 гг. в Германии царило междуцарствие. Князья в это время, во-первых, установили абсолютное господство в своих владениях, во-вторых, расхитили земли короны, экономически ослабив центральную власть.

В 1273 году германским королем был избран незначительный, малоавторитетный Рудольф I Габсбург. Он правил не воинственно, но ловко, до 1291 года, создав крупное наследственное владение Габсбургов, материальную основу для возвышения этого рода.

В 1285 году Рудольф I Габсбург подавил крупное крестьянское восстание на Севере Германии во главе с Фридрихом Деревянный Башмак.

В 1310-1313 годах германский король Генрих VII Люксембургский осуществил поход в Италию, где неудачно вмешался в борьбу гибеллинов и гвельфов.

В 1315 году в битве при Моргартене швейцарское войско нанесло поражение войску Габсбургов. Начался медленный процесс отделения Швейцарского союза от «Священной Римской империи».

В 1322 году в очередной междоусобице король Людовик Баварский в битве при Мюльдорфе разгромил претендента на престол Фридриха Красивого Австрийского.

Огромным влиянием в Германии в XIV в. стали пользоваться курфюрсты. В 1356 г. они вынудили Карла IV Люксембургского издать «Золотую буллу». Она законодательно закрепила порядок избрания короля коллегией из семи курфюрстов. На этой коллегии заодно решались важнейшие стратегические проблемы Германии.

Периодически в Германии созывался рейхстаг, съезд князей и представителей имперских городов. Но этот общегерманский орган не мог (из-за слабости королей и силы князей) стать помощником центральной власти в деле укрепления единства державы.

В 1367 г. 77 немецких городов объединились в так называемую Кёльнскую конференцию и объявили торговую войну Дании.

В 1367-1370 годах шла война Ганзы с Данией, в которой немецкие города победили.

В 1376 году образовано объединение швабских городов во главе с Ульмом.

В 1381 году Швабский союз городов и Союз рейнских городов объединились.

В 1388 году в битве при Дёффингене войско германских князей нанесло сокрушительное поражение войску Швабского союза, после чего роль этого объединения сошла на нет и союз распался.

В 1396 г. власть в Кельне захватили цехи.

В 1410 году в битве при Грюнвальде объединенные силы литовцев, русских, чехов, поляков, татар, других европейских народов нанесли смертельный удар войску рыцарей Тевтонского ордена.

В 1420-1427 годах немецкие феодалы осуществили несколько неудачных походов во главе с королем Сигизмундом против гуситов.

В 1430-1431 годах в каперской войне Ганзы против голландцев немецкие города потерпели поражение.

В 1438 году императорский престол закрепился за Габсбургами.

В 1494 году начались Итальянские войны Габсбургов с Францией (о них поговорим в следующей главе).

В 1499 году закончилась так называемая Швабская война. Швейцарский союз одержал победу над империей, и Швейцария навсегда отделилась от нее. Однако официально это было признано только в 1648 году, после сокрушительного поражения Германии в Тридцатилетней войне.

Борьба с князьями и походы в Италию

Генрих IV (1050 – 1106 гг.), германский король с 1056 г., император с 1084 г., сын Генриха III. В период его малолетства в Германии усилились князья, расхищавшие владения короны. Генрих IV, укрепляя власть в Саксонии, построил в стране замки, снабдив их сильными гарнизонами. Саксонцы выступили против него с 60000 войском во главе с Оттоном Баварским и осадили Генриха в Гарцбурге. Ему удалось бежать. К саксонцам присоединились и другие верхнегерманские князья, но короля спасли жители Вормса, мужественно защищавшие свой город. В 1074 г. король согласился уничтожить замки в Саксонии и возвратить Оттону герцогство Баварское. Разгром саксонскими крестьянами церкви, построенной в Гарцбурге, вновь вызвал борьбу. В 1075 г. Генрих разгромил разбил саксонцев в битве при Гогенбурге и в следующем году  пленил их князей. Саксонские замки были вновь возведены, и Генрих потребовал от папы Григория VII низложения епископов, принимавших участие в восстании; это требование привело к борьбе с папой, который обвинял Генриха IV в симонии и требовал, чтобы он явился к нему для оправдания. Генрих собрал собор немецких епископов, и они в 1076 г. объявили папу низложенным. Разгорелась долгая и упорная борьба за инвеституру. Папа отлучил его от церкви и низложил в престола. В 1077 г. Генрих IV под давлением князей отправился на покаяние к папе. В суровую зиму 1077 г. он переправился через Альпы в Италию и, застав папу в замке Каносс, униженно испросил у него прощение, обещав признать его решение в споре с князьями. Князья выбрали между тем королем герцога швабского Рудольфа. Когда после двухлетней борьбы победа начала склоняться на сторону Генриха, папа вновь отлучил его в 1080 г. В 1084 г. Генрих IV захватил Рим и был коронован своим ставленником антипапой Климентом III, но отступил перед союзниками Григория VII – норманнами Южной Италии. Григорий VII укрылся в замке Св. Ангела и бежал затем в Салерно, где и умер. В Германии Генрих продолжил внутриполитическую борьбу за власть. В это время в Риме григорианская партия провозгласила папой Виктора III, а после его смерти –  Урбана II. Германский король в 1090 г. в третий раз отправился в Италию.Здесь он узнал, что его сын Конрад перешел на сторону врагов и что ломбардцы соединились против него с герцогом Вельфом. Только в 1096 г. Генрих вернулся в Германию, где благодаря уступкам примирился с князьями и с герцогом Вельфом. Конрад лишен был королевского достоинства и преемником провозглашен второй сын его, Генрих. Мир однако был недолгим. Новый папа Пасхалис II опять отлучил Генриха IV, а германские князья уговорили молодого Генриха выступить против отца. Генрих IV проиграл сражение попал в плен, но бежал в Люттих. Объединение пап с немецкими князьями, неудачный 3-й поход в Италию  в 1090 – 1197 гг., восстания против сыновей и пленение не заставили Генриха IV признать себя побежденным. Он бежал из плена, но во время подготовки новой войны умер.

Генрих V (1081 – 1125 гг.). германский король с 1106 гг., император с 1111 гг., сын Генриха IV. При жизни отца сблизился с папой и немецкими князьями. После смерти Генриха IV возобновил борьбу с папством за инвеституру. В 1110 г. он с тридцатитысячным войском вступил в Италию, и папа заключил с ним договор, по которому епископы возвратили все имперские лены. Объявление договора перед коронацией в церкви Св. Петра возмутило епископов. Папа отказался от коронования, но Генрих V пленил его со всеми кардиналами и добился у него признания за короной права инвеституры и обещания никогда не отлучать его от церкви.

После возвращения императора в Германию Пасхалис объявил договор вынужденным и разрешил своему легату, архиепископу Гвидо вьенскому, отлучить Генриха от церкви. На это Генриха V обратил мало внимания. Он был занят войной с германскими князями. В 1115 г. император потерпел поражение в битве у Вельфского леса на реке Виппер. И тут же архиепископы кельнский и майнцский вторично отлучили его от церкви. Генрих вновь отправился в Италию. Там он завладел наследством умершей маркграфини Матильды, изгнал из Рима Пасхалиса II и после его смерти добился избрания Григория VIII. Кардиналы, однако, выдвинули на папский престол кандидатуру  Геласия II, который отлучил императора от церкви, но бежал во Францию. После смерти Геласия папой стал архиепископ вьенский Гвидо (Каликст II). ГенрихV уехал в Германию, умиротворил князей установлением земского мира и обещанием вернуть каждому отнятое у него. Распря продолжалась еще два года. В 1121 г. на вормском сейме император подтвердил эти обещания. Князья соединились с ним. Каликст, еще раз отлучивший Генриха V от церкви, согласился на то, чтобы в Германии епископы избирались в присутствии императора или его послов и чтобы только после вручения им королем скипетра вступали во владение церковными ленами (Вормский конкордат 1122 г.). И после этих событий Генриху приходилось воевать с вассалами. приходилось еще несколько раз вступать в борьбу с непокорными князьями, причем большей частью ему не везло в этой борьбе.

 

Немецкий историк

 

Оттон Фрейзингенский (после 1111 – 1158 гг.), немецкий средневековый историк. Епископ Фрейзингенского монастыря в Баварии. Принадлежал к кругам высшей знати (дядя императора Фридриха I Барбароссы). Участник 2-го крестового похода (1147 – 1149 гг.). Написал «Хронику», в которой изложил события всемирной истории (до 1146 г.). Это сочинение содержит не только ценный фактический материал (особенно по истории Германии), но и первую (после Августина) попытку философского осмысления (в духе богословской концепции Августина) хода всемирной истории. В «Деяниях императора Фридриха I» (сочинение написано по поручению и плану самого императора) изложил историю Германии (в апологетическом к Фридриху I и Штауфенам плане) со времени правления Генриха IV до 1156  г.

 

Дело Фридриха Барбароссы

Фридрих I Барбаросса (Краснобородый) (около 1125 – 1190 гг.), герцог Швабии с 1147 г., германский король с 1152, император «Священной Римской империи» с 1155 г. Из династии Штауфенов.

… В 1154 г. он отправился в Италию. В том же году папа Римский короновал его как императора «Священной Римской империи», и Фридрих убедился, как разбогатела Италия в результате Крестовых походов. Он решил завоевать Италию.

В Италии он столкнулся с папой Римским, авторитет которого в Европе был высок, и с быстро растущими, тяготеющими к самостоятельности городами. Кого-то из этих двух соперников нужно было брать в союзники. Еще в 1143 г. Арнольд Брешинаский попытался основать Римскую республику. Фридрих решил уничтожить его, разгромил войско римлян, взял в плен Арнольда, бросил его в тюрьму. Пленник был задушен, тело его сожжено и прах выброшен в воды Тибра. Император

В 1158 – 1162 гг. Фридрих II осуществил второй поход в Италию.

Папа Римский с благодарностью отнесся к разгрому республики. Но отношения у него с Барбароссой не долго оставались хорошими.

В 1158 г. Фридрих с войском рыцарей вторгся в Италию. Многочисленные города-коммуны не смогли дать отпор врагу. Барбаросса потребовал от них на сейме в Ронкальской долине неограниченного повиновения. Ломбардские города отказались подчиниться императору, подняли восстание.

Главным городом восставших был Милан. В 1162 г. Барбаросса взял город, стены и богатые здания разрушил, жителей прогнал по окрестным деревням, приказал вспахать центральную площадь, в борозды насыпать соли, чтобы на богатой земле ничего больше не росло.

В 1163-1164 гг. Фридрих I и его рыцари осуществили удачный и жестокий третий поход в Италию. были в этом походе удачливы и жестоки. Жестокость и сила врага не сломила итальянцев. Для борьбы с немцами они образовали союз –  Ломбардскую лигу. Милан был восстановлен. В лигу вошел папа Римский Александр III, напуганный победами Барбароссы.

В 1166 – 1167 гг. Фридрих I осуществил четвертый поход в Италию, он захватил Рим и повел войско в Ломбардию. Остановить его не мог никто. Спасти Италию могло только чудо. И оно пришло. Но не доброе чудо, а злое –  чума. Она губила сотни и тысяч итальянцев, но губила она и немцев. За несколько дней Барбаросса потерял двадцать пять тысяч воинов и отказался идти в Ломбардию. Немцы бежали в Германию.

В 1174-1178 гг. упрямый Фридрих осуществил пятый поход в Италию. Теперь ему помешать не могла даже чума. Она так часто не воюет –  так часто воюют только люди. Немцы захватили и разрушили Сузы, осадили Александрию. Однако Италия не думала сдаваться! Отряды ломбардских городов перекрыли пути сообщения войска врага с Германией, откуда шло продовольствие и подкрепление. Патриоты вели партизанскую войну, не уступая противнику в отваге и боевой выучке.

В 1175 году Фридрих заключил перемирие, отсиделся зимой в Павии, а по весне, получив подкрепление, поспешил на соединение с отрядами союзников, затевая Большую войну.

Войско немцев быстро продвигалось вперед. Миланцы собрали ополчение и устремились наперерез врагу. В войске миланцев собрались люди из Брешии, Вероны, других городов. Были у них и рыцари. В 1176 г. они подошли к Леньяно. Пехотинцы разбили лагерь на перекрестке двух дорог, окружили его рвом, в центра поставили «каррочио», тяжелую повозку, на которой во время битвы стоял с крестом священник. Сюда прибывали раненые, здесь священник осенял их крестным знамением.

Миланские рыцари устроили позиции перед лагерем. Рыцари из Брешии (они называли себя «дружиной смерти») находились в трех километрах от основных сил, в Леньяно. Барбаросса атаковал миланских рыцарей, пытался отрезать их от пехотинцев, но противник избежал окружения: часть миланцев спаслась в лагери, часть сбежала в Леньяно, чтобы продолжить бой. Этого Фридрих не учел. Он повел рыцарей на лагерь, встретил хорошо организованное сопротивление ополченцев. Пехотинцы отгородились стеной щитов, выставили вперед пики. Кони немцев не хотели лезть горлом на острие пики, атаки захлебывались.

Фридрих посылал в бой рыцарей, они не могли пробиться сквозь ощетинившуюся пиками стену миланцев. Барбаросса повел воинов в атаку. Вдруг из Леньяно боковым ударом налетела на немцев «дружина смерти» , брешианские рыцари, поддержанные пехотинцами. Немцы сопротивлялись недолго. Фридрих I Барбаросса чуть не попал в плен. Положение его в Италии ухудшалось. Ему пришлось подчиниться папе Римскому.

В 1186 г. он женил сына Генриха на Констанции Сицилийской и присоединил Южную Италию и Сицилию к владениям Штауфенов. Политика объединения Германии успеха не имела. Этому мешали складывающиеся на территории страны княжества. Во время 3-его крестового похода Фридрих I утонул в реке Салефа в Малой Азии.

 

Десятилетняя борьба за власть

Оттон IV Брауншвейгский ( 1175 или 1182 – 1218 гг.), германский король и император «Священной Римской империи», племянник английского короля Ричарда Львиное Сердце, воспитывался при английском дворе. После того как умер император Генрих IV Штауфен в 1197 г., Вельфы при поддержке духовенства и английского короля выдвинули Оттона IV «антикоролем» вместо Филиппа Швабского, брата умершего императора. Началась долгая и упорная борьба за власть. Она продолжалась более 10 лет. В 1208 г. Филипп Швабский был убит. В 1210 г. Оттон IV попытался завоевать Сицилийское королевство, находившееся под властью папы римского. Тот отлучил его от церкви и выдвинул на престол империи Фридриха II Штауфена, сына Генриха VI. В 1214 г. Оттон IV проиграл битву при Бувине и не в силах больше продолжать борьбу, удалился во владения Вельфов в Брауншвейге.

 

Удар по замкам, или «Как охотиться с птицами»

Фридрих II Штауфен (1194 – 1250 гг.), король Сицилии с 1197 г., германский король с 1212 г. и император «Священной Римской империи» с 1220 г. В 1227 г. войско коалиции северогерманских князей в битве при Борнхёведе в Гольштейне одержало победу над войском датского короля Вальдемара II и Гольштейн вновь стал зависимым от Германии. В 1228-1229 гг. Фридрих II организовал и осуществил Шестой Крестовый поход. Был королем Иерусалимского королевства в 1229 – 1239 гг.. Он превратил Сицилийское королевство в централизованное государство, создал здесь государственную систему обложения, наемное войско из арабов, срыл феодальные замки, ввел государственную монополию на торговлю на торговлю многими товарами. Любое проявление самостоятельности городов подавлял тут же и жестоко. В Германии он продолжал политику дробления своего деда Фридриха I Барбароссы, используя князей в итальянских делах. Здесь он безуспешно пытался подчинить города Ломбардии, разругался с римским папой, был отлучен от церкви. Затем Фридрих II Штауфен организовал 6-й крестовый поход, взял в 1229 г. Иерусалим. В 1230 году Тевтонский орден начал завоевание земли прибалтийского племени пруссов (в конце XIII века завоевания были завершены). В 1232-1234 годах германские феодалы при поддержке императора осуществили крестовый поход против штедингов, разделили их территории между архиепископом бременским и графом ольденбургским.

В 1234 году началось возглавляемое сыном императора Генрихом движение горожан, рыцарей и некоторых средних феодалов против политики дробления Германии, которую продолжал Фридрих II. В 1235 году император подавил это движение.

В 1237 году войско императора Фридрих II разгромило в битве при Корте-Нуова войско ломбардских гвельфов Милана, захватив карроччо Милана.

В 1242 году рыцари Тевтонского ордена потерпели сокрушительное поражение в битве на Чудском озере от войска Александра Невского. Всю жизнь Фридрих II боролся с городами Северной Италии, с папами, которые отлучали его от церкви, несмотря на то, что он организовал 6-й крестовый поход, с германскими князьями, которым он запрещал создавать союзы... и в конце концов он, потерявший везде опору, был на Вселенском соборе 1245 года низложен с императорского престола. Началась упорная борьба за императорскую корону между Фридрихом II и Ломбардской Лигой, поддержанной папой.

В самый разгар этой борьбы, в 1250 г., опальный император умер. Это был образованный человек. Он знал несколько языков, поддерживал искусство, науку, написал трактат «Об искусстве охотиться с птицами», основал несколько школ и Неаполитанский университет.

 

 

Апеннинский полуостров. Хронология

 

В 1158 г. император издал Ронкальские постановления, по которым итальянские коммуны теряли свою политическую самостоятельность.

В 1162 г. был разрушен Милан — главный центр сопротивления германским захватчикам.

В 1167 г. города Северной Италии создали Ломбардскую лигу, чтобы дать отпор императорам «Священной Римской империи».

По Констанцскому миру 1183 г. итальянские города восстановили свою фактическую независимость от императора.

Большое влияние на развитие городов Италии сыграли Крестовые походы.

В XII веке германский император Фридрих I. Барбаросса совершил пять крупных походов на Апеннинский полуостров, пытаясь подчинить своей власти независимые города. Двадцать два года продолжалась эта упорная борьба, в которой рыжебородый император поначалу выигрывал. Но в 1176 г. в битве при Леньяно войско созданной итальянцами Ломбардской лиги разгромила германское войско и итальянские города сохранили свою независимость.

После поражения императорской армии в битве у Леньяно в 1176 г. германские императоры не отказались от желания захватить Италию. Борьба за Апеннинский полуостров продолжалась вплоть до XV века. В северных областях Италии образовались две партии. Гвельфы поддерживал пап, позиции которых с каждым годом крепли. Гибеллины являлись сторонниками императоров.

Несколько иначе развивались события в Южной Италии и на Сицилии, в XI веке завоеванной норманнами. Приблизительно в 1130 г. они создали Сицилийское королевство и, опираясь на широкие слои населения и церковь, укрепили центральную власть.

В первой половине XIII века Фридрих II  Гогенштауфен, император и король Сицилии, попытался завоевать города Италии. Это был крупный государственный деятель. В Сицилии он продолжал политику нормандских королей по созданию централизованного государства. Фридрих II приказал ликвидировать феодальные замки, ввел государственную монополию на торговлю многими ходовыми товарами, создал государственную систему налогообложения и даже набрал наемное войско из сарацин, которое использовал в том числе и для подавления тех, кто все еще мечтал о самостоятельности городов, о децентрализации государства.

В Германии же этот хитроумный и упрямый политик делал все наоборот: дробил страну на княжества, поощрял и поддерживал материально тех князей, кто, в свою очередь, помогал ему в войнах, законодательными актами и силой власти подавлял всякое стремление отдельных княжеств создавать союзы. Фридриху II Гогенштауфену в его политике удавалось многое. Быть может, поэтому он решил во что бы то ни стало завоевать города Центральной и Северной Италии. В самом деле, почему бы императору Священной Римской империи, серьезному и удачливому политику и государственному деятелю, не овладеть землями, с которых началась Римская держава?! И кто мог помешать этому, вполне естественному для императора желанию?!

Помешала Фридриху II Ломбардская лига. Впервые она сформировалась сроком на 20 лет еще в 1167 г. для борьбы с германскими завоевателями, которых возглавлял Фридрих I дед Фридриха II. Задачу свою она выполнила, была распущена, но в 1198 г. Ломбардская лига вновь была создана (теперь уже на 30 лет) лишь формально, для того, чтобы остудить горячие головы германских императоров, так и не оставивших покорить Италию.

Агрессивная политика Фридриха II вынудила ряд городов Италии во главе с Миланом вновь возродили в 1226 г.  Ломбардскую лигу сроком на 25 лет. Поддержали эту инициативу  Болонья, Брешия, Мантуя, Бергамо, Турин, Виченца, Падуя, Тревизо. Через некоторое время к ним присоединились еще около 10 городов. Решимость патриотов не смутила императора, он смело начал военные действия и в битве при Кортенуова одержал крупную победу. Это случилось 27 ноября 1237 года. Но радоваться Фридриху II было рано, о чем в первую очередь говорит героическая оборона патриотами города Брешии.

Категорически отвергали политику императора в Центральной и Северной Италии римские папы Григорий IX и Иннокентий IV. Неоднократно они отлучали его от церкви. Даже организация шестого, в целом очень удачного, Крестового похода и взятие Иерусалима в 1229 г., суровое отношение императора ко всякого рода инакомыслию не могло изменить отрицательного отношения пап к его желанию овладеть той Италией, в которой авторитет церкви был чрезвычайно высок.

Римские папы действовали абсолютно верно. Самостоятельность городов Ломбардской лиги являлась своего рода залогом самостоятельности Папской области…

Фридриха II Гогенштауфена подвело упрямство, а может быть, и политическая недальновидность. От него стали отворачиваться союзники и единомышленники в Германии, он терял поддержку в Италии, в 1245 г. Вселенский собор низложил его с императорского престола… а умер он в 1250 г., когда многим в Европе было ясно, что Ломбардская лига и папа не проиграют ему войну.

В 60-е годы XIII века в Южной Италии к власти пришла Анжуйская династия во главе с Карлом Анжуйским, братом французского короля Людовика IX.

Его послал на юг Италии папа Климент IV в надежде сбросить с Сицилийского престола Гогенштауфенов. Карл собрал сильное войско на деньги папы и его союзников гфельфов и отправился в поход.

26 февраля 1266 года при Беневенто сразились армия неаполитанцев во главе с Манфредом, захватившим власть в Сицилии, и армия французов Карла Анжуйского. Бой был жестоким и кровопролитным. После гибели Манфреда неаполитанцы бежали, и Карл был провозглашен королем Неаполя и Сицилии.

23 августа 1268 года при Тальякоццо состоялась вторая решающая битва за Сицилию. Гвельфы во главе с Карлом Анжуйским разгромили гибеллинов во главе с законным наследником престола Конрадином, которого поддержал герцог Австрийский Фридрих. Оба союзника побежденной армии попали в плен и были обезглавлены.

После этих двух побед Карл перенес столицу в Неаполь и привлек в свое государство много соотечественников-французов. Они заняли в стране ключевые политические и экономические должности и стали править, как им вздумается: увеличили налоги, слишком много средств выделяли на военное дело, мечтая продолжить войну за Центральную и Северную Италию. Положение народа ухудшалось. Крестьяне были полностью закрепощены. Французские рыцари вели себя как хозяева, а то и похуже того — как рабовладельцы.

В конце марта 1282 года терпение народа лопнуло. По всей стране с быстротой степного пожара пронесся слух об оскорблении сицилийских женщин французскими рыцарями. И 31 марта, как гласят позднейшие легенды, вечером, в Палермо тревожно зазвучал колокол, привычно приглашая граждан-единоверцев в храм Божий к вечере. И была та вечеря страшной для французов. Народ в тот день восстал и бросился в дома непрошенных гостей. Много французов погибло.

В Палермо собрался парламент и предложил сицилийскую корону Педро III, королю Арагона. Тот, узнав о предложении, прибыл в августе 1282 года на остров, деблокировал Мессину, осажденную Карлом Анжуйским. Война между ними длилась еще два года.

В начале октября 1284 года сицилийский флот во главе с адмиралом Роджером де Лаурией нанес под Мессиной сокрушительное поражение французскому флоту Карла Анжуйского, который попал в плен и перестал претендовать на сицилийский трон. Но война с французами длилась до 1302 года. Она закончилась победой патриотов Сицилии, которая окончательно отпала от Южной Италии. Власть на острове до 1479 года удерживала Арагонская династия, владевшая с 1442 по 1501 годы еще и Южной Италией: объединенное государство называлось Неаполитанским королевством, с 1504 года перешедшим к Испании.

В XIII веке в городах Средней и Северной Италии начался бурный экономический подъем, он сопровождался развитием банковского дела, особенно в Сиене и Флоренции, международной торговли, особенно в Венеции, Генуе, Пизе, ремесленного производства, особенно сукноделия во Флоренции. Во всех городах ощущалась потребность в свободных тружениках. Поэтому, например, в Болонье в 1256 г. издается декрет, так называемый «Райский акт», который обязал феодалов освободить 6 тысяч крепостных крестьян за выкуп, обещанный городом. В 1289 г. крестьян освободили во Флоренции.

Часть освобожденных крестьян уходила в города и становилась наемными рабочими в сукнодельческих мастерских. Оставшиеся в деревнях крестьяне становились половниками, или медзадьери. Они арендовали у владельцев участки земли, обрабатывали ее. Владельцы же вкладывали в хозяйства, арендованные половниками, часть своих средств — в XIII веке в виде семян и рабочего скота, а позже — в виде денег, на которые медзадьери сами приобретали все необходимое.

В XIV—XV веках время городов-коммун в Италии подошло к концу. Наступил период, когда республиканское правление сменилось властью тиранов или синьоров, единовластно правивших в городах-государствах. Тирании появлялись еще в XIII веке в тех городах, где вспыхивали волнения народных масс и требовалось установление суровых, а порою и жестоких порядков.

Как правило, тиранами или синьорами становились представители богатейших и знатных родов. Например, в XV веке во Флоренции правил банкирский род Медичи.

В том же веке обозначился экономический спад в городах Италии. Кроме того, на полуострове с особой силой разразилась междоусобная война между гвельфами и гибеллинами, между городами. Она ослабила Италию. И этим не могли не воспользоваться соседи.

 

Сицилийское королевство

 

В 1057 г. предводитель норманнов, завоевавших Южную Италию и Сицилию, Роберт Гвискар (Гюискар, Гискар, Робер Гискар), был провозглашен правителем Апулии. К 1072 г. он отвоевал у Византии Калабрию, а у арабов-Сицилию и создал Сицилийское королевство, которое вполне можно причислить к достижениям народов западной Европы в государственном строительстве. Во второй половине XII века мусульманский путешественник Ибн-Джубайр посетил Палермо и увиденное в столице королевство поразило его. Здесь жили и трудились самые разные люди: Сицилийцы, нормандцы, греки, арабы. "Латинский, греческий, арабский были тремя официальными языками королевской канцелярии. Это нормандское государство стало для христианского мира политическим образом монархии, хотя, и феодальной, но с чертами, свойственными государству Нового времени, а также моделью культуры; это был центр переводов с греческого и арабского, очаг слияния разных художественных стилей, о чем свидетельствуют великолепные церкви Чефалу, Палермо и Монтереале, в которых христианские, романские и готические элементы достигли оригинального синтеза с традиционным византийским мусульманским стилями" (Жак Ле Гофф, перевод издательской группы "Прогресс").

Государство, существовавшее в XII - XIII вв. и включавшее в себя Южную Италию и о. Сицилия, завоёванные нормандскими (норманскими) феодалами к концу XI в. Оформилось после короонации Рожера II (правил в 1130 – 1154 гг.), основателя Норманской династии. Его преемники Вильгельм I (1154 – 1166 гг.) и Вильгельм II (1166 – 1189 гг.), опираясь на мелкое рыцарство и церковь, ограничили права баронов и создали сильное государство. После смерти бездетного Вильгельма II  за корону Сицилийского королевства разразилась борьба. Победил в ней император Генрих VI Штауфен (женатый на дочери Рожера II). Фридрих II занимал престол Сицилийского королевства в 1197 – 1250 гг. Он продолжал политику нормандских королей, завершив централизацию государства. В 1231 г. по Мельфийским конституциям крупные феодалы и города окончательно лишились вольностей. Фридрих II, являвшийся одновременно императором «Священной Римской империи» (с 1220 г.), получал в Сицилийском королевстве средства для борьбы за подчинение Северной Италии. Призванный папой Карл Анжуйский завоевал Сицилийское короолевство, разгромив последних Штауфенов. Народное восстание 1282 г. («Сицилийская вечеря») нанесло по королевству сильнейший удар. Оно распалось окончательно в в 1302 г. В руках Анжуйской династии осталась лишь Южная Италия (Неаполитанское короолевство), в Сицилии утвердилась Арагонская династия.

В книгах Джона Норвича «Нормандцы в Сицилии» и Сицилийское королевство» читатель узнает подробнее об этом деле викингов.

 

Неаполитанское королевство

 

Государство в Южной Италии, образовавшееся в 1282 г. после распада Сицилийского королевства.  Существовало до 1442 г. Столицей государства стал Неаполь. В период своего правления Анжуйская династия укрепила феодальный строй. Постоянные междоусобицы и войны с Сицилией, где правила Арагонская династия, ослабили королевскую власть. В 1442 Неаполитанское королевство было завоёвано арагонским королём Альфонсом V. Он объединил его с Сицилией и принял титул «короля обеих Сицилии» (Альфонс I). После его смерти в 1458 г. Неаполитанское королевство и Сицилия вновь разделились…

 

Норманны в Италии

Роберт Гвискар (ок. 1015 – 1085 гг.), один из предводителей норманнов, вторгшихся в Италию. Участвовал в войнах с византийцами за территории в Южной Италии, разгромил войска папы Льва IX у Чивитате  в 1053 гг. В 1057 г. стал графом Апулии. Папа Николай II узаконил его завоевания, как осуществленные, так и будущие, провозгласив Роберта Гвискара в 1059 г. герцогом Апулии, Калабрии и Сицилии. Герцог, в свою очередь, принёс папе вассальную присягу. К 1072 г. Роберт Гвискар владел Южной Италией и Сицилией, отвоёванной у арабов, заложив основы Сицилийского королевства. Папа Григорий VII пытался приостановить завоевания Роберта Гвискара, отлучив его в 1074 г. от церкви, но в 1080 г. снял отлучение и передал ему в лен все занятые им земли. Понтифик рассчитывал на его помощь в борьбе с императором Генрихом IV. Продолжая воевать с Византией, Роберт Гвискар вторгся на Балканский полуостров, нанёс поражение войскам Алексея I Комнина при Диррахии в 1081 г. В 1084 пришёл на помощь папе Григорию VII, осажденному в Риме императором Генрихом IV, вытеснил императора из Рима, но при этом разгромил и разграбил город. Умер в разгар возобновившейся войны с Византией.

 

Объединитель владений норманнов

 

Рожер II (ок. 1095 – 1154 гг.), первый король Сицилийского королевства. Правил в 1130 – 1154 гг. Родился в семье норманна графа сицилийского Рожера I, племянника Роберта Гвискара. Вел упорную борьбу с папством и норманнскими баронами, поддержанными итальянскими городами, объединил владения норманнов в Сицилии и Южной Италии. Папа римский Иннокентий II признал его королём в 1139 г. королем. Стремился установить свое полное господство в странах Средиземного моря. В конц 1140-х гг. завоевал Триполи и Тунис, в 1147 – 1148 гг. отвоевал у византийский императоров остров Корфу. В те же годы разорил Коринф, Фивы.

Кто написал «Диктат Папы»

Григорий VII Святой (мирское имя Гильдебранд) (1020/1025 – 1085 гг.), папа римский. Годы понтификата: 1073 – 1085. Родился в городке Сована в Тоскане в семье простолюдинов. При крещении получил имя Гильдебранд. Ему дали прекрасное образование в Риме у дяди Лаврентия, аббата монастыря Св. Марии. Затем он попал в число лиц, приближенных к папе Григорию VI. После его низложения Гильдебранд отправился с ним в Кёльн. Здесь он продолжил образование, а после смерти Гильдебранда переехал в монастырь Клюни. В 1049 г. в Безансоне он встретился с епископом Бруно. Став папой Львом IX, тот забрал священника с собой в Рим. Гильдебранд, талантливый администратор, быстро наполнил опустевшую папскую казну. Лев IX назначил его промисором монастыря Святого Павла. Аббатство находилось в запустении. Монахам в столовой прислуживали женщины, а скот входил в церкви через сломанные двери. Гильдебранд восстановил строгий уклад монастырской жизни. После смерти Льва IX в 1054 г. он отказался от избрания его папой и отправился в Германию ходатайствовать перед императором за кандидатуру Гебхарда Эйштадтского (Виктора II). В 1059 г. в Латеранском соборе были приняты новые правила избрания папы, сводящие на нет попытки светских властей вмешиваться в выборы. Гильдебранд являлся яростным сторонником реформы. Он провел переговоры с вождями норманнов, занявших юг Италии, и в 1059 г. в Мельфи заключил с ними союз: папство более уверенно стало чувствовать себя в спорах с императораторами. При Александре II он возглавил папскую курию. После смерти Александра II кардиналы формально избрали его папой. Согласно постановлению Пасхального синода 1059 г. результаты выборов должен был утвердить король Германии. Несмотря на противодействие немецких епископов, король утвердил избрание Гильдебранда, взявшего имя Григорий VII. Вновь избранный папа Римский заручился поддержкой норманнских вождей Ландольфа Беневентского, Ричарда Капуанского и Гизольфа Салернитанского. В 1074 г. Григорий готовил проект крестового похода против сельджуков. Но идею не поддержали, и он начал активную деятельность по очищению церкви от продажности и прелюбодейства священников. На своем первом синоде в 1074 г. он издал постановление, согласно которому запрещалось торговать церковными должностями. Подобные декреты издавались и ранее. Безнравственные священники их игнорировали. Но репутация Григория говорила, что теперь к нарушителям будут приняты суровые меры. Григорий послал своих легатов во все страны Европы с правом низлагать безнравственных клириков. Весной 1075 г. он опубликовал «Диктат папы», короткую программу, направленную на возвышение папы над епископами и над светской властью. Генрих IV объявил Григория узурпатором и лжемонахом. Тот отлучил короля от церкви, лишил королевского достоинства и освободил его подданных от присяги королю. Немецкие князья собрались в Трибуре для избрания нового короля, но разногласия между ними позволили Генриху сохранить трон. Генрих IV тайно бежал в Италию, где Григорий в замке Каносса ожидал посольства от князей. В январе 1077 г. король явился к папе как кающийся грешник и стал молить о прощении. Он сменил королевские одежды на рубище, три дня простоял у ворот замка, и наконец папа принял его. Генрих вымолил у папы прощение при условии, что пойдет на переговоры с князьями и согласится с решением съезда. 15 марта 1077 г. некоторые князья избрали королем Рудольфа Швабского. Другие же остались верны Генриху. Григорий придерживался нейтралитета, но после победы Рудольфа в битве при Флархгейме, вновь отлучил Генриха. Князьям не понравилось это. Они заявили, что не считают Григория папой. В конце мая 1080 г. Генрих созвал в Майнце собор немецких епископов, на котором Григория VII объявили низложенным. К ним присоединился Бриксенский собор итальянских прелатов. В июне был избран папой бывший Равеннский архиепископ Виберт (Климент III), 16 октября в сражении близ Мерзебурга Генрих потерпел поражение, бежал с поля боя. Рудольф же получил в битве тяжелое ранение и умер. Генрих направился в Италию, чтобы утвердить в Риме Климента III, нашел союзников в Ломбардии, в Тоскане и подступил к Риму. На помощь папе подошли тосканцы и норманны. Генрих отступил, разорил Тоскану, и вновь подошел к Риму в 1082 г. Осада длилась больше года, в июне 1083 г. он взял Рим. Папа укрылся в замке Сант-Анджело. Генрих пытался вступить в переговоры, но папа был непреклонен, требуя от него сложить королевские полномочия. В марте 1084 г. в соборе Св. Петра Клемента III посвятили в папы, и он короновал Генриха императором. Но, узнав о приближении норманнов Роберта Гвискара, Генрих сбежал из Рима. Освободив Григория, норманны разграбили Рим, и горожане, которые вчера еще поддерживали папу,  стали осыпать его проклятьями. Григорий удалился в аббатство Монте-Кассино, а затем отплыл в Салерно, где на следующий год умер. За три дня до смерти он отменил постановления об отлучении от церкви всех противников, кроме Генриха и антипапы  Климента. Его тело было погребено в церкви Святого Матвея в Салерно.

Как примирить норманнов

Блаженный Урбан II (мирское имя Одо де Ланжери) (1042 – 1099 гг.), папа Римский. Годы понтификата: 1083 – 1099. Родился в семье из знатного шампанского рода. Его отдали в ученики Св. Бруно, будущему основателю ордена картезианцев. В Реймсе Одо де Ланжери получил сан каноника, а затем архидьякона и приблизительно в 1070 г. удалился в монастырь Клюни. Вместе с монахами и аббатом Гуго он ушел в Рим, чтобы помочь Григорию VII. В 1078 г. Одо стал кардинал-епископом Остии, а затем был папским легатом во Франции и Германии. После смерти Григория VII кардиналы отдали большинство голосов Виктору III (Дезидерию), его понтификат длился не долго. Перед смертью, 1087 г., он объявил, что хотел бы видеть Одо преемником. Рим в это время находился под властью антипапы. Сторонники григорианской реформы собрались в Террачине и единодушно избрали папой Одо, взявшего имя Урбана II. Положение его было тяжелым. Норманны, союзники папства, погрязли в междоусобице. Урбан делал все, чтобы примирить их лидеров, Роже и Боэмунда. В 1088 г. Урбан вошел в Рим, но так как большая часть города находилась под контролем Климента, то он укрылся на острове Св. Варфоломея. Битва между войсками папы и антипапы продолжалась три дня. Урбан одержал победу и триумфально вошел в собор Св. Петра. В 1089 г. синод в Мельфи заключил мир между Роже и Боэмундом. Урбан решил вернуться в Рим. Но горожане вновь приняли Климента III. Урбан II скитался по Южной Италии. И лишь через шесть лет после  избрания, он вступил в Латеранский дворец.  В 1095 г. византийский император Алексей I Комнин направил в Рим посольство с просьбой о помощи против турок-сельджуков, угрожавших Константинополю. Урбан созвал в Клермоне собор, на котором впервые прозвучал призыв к Крестовому походу против мусульман. В 1098 г. Урбан назначил предводителя норманнов Роже своим легатом на Сицилии, где церковь практически полностью уничтожили сарацины. Урбан умер в Риме через две недели после взятия крестоносцами Иерусалима.

Англичанин на святом престоле

Адриан (мирское имя Николас Брейкспир) (ок. 1100 – 1159 гг.), папа Римский. Годы понтификата: 1154 – 1159. Единственный англичанин на Святом Престоле. Родился в семье священника из Бата. Хотел уйти в монастырь св. Альбана вслед за отцом, но его не взяли, и он переехал во Францию и стал аббатом монастыря св. Руфуса неподалеку от Арля. В 1146 г. за активное проведение црековных реформ папа римский Евгений III сделал его кардинал-епископом Альбано. После смерти Анастасия IV Николас был избран папой, и он взял имя Адриан IV. В борьбе против Арнольда Брешианского он пошел на крайние меры: накануне Вербного Воскресенья 1155 г. он наложил на Рим интердикт. Закрылись все соборы, прекратились службы, прервался поток паломников. Римляне терпели убытки. Сенат изгнал  из города Арнольда, которого схватили в Кампании и посадили в Риме в тюрьму. Позже по приказу папы римского его казнили, сожгли, а труп бросили в Тибр. В том же году Адриан IV вынудил смирить свою гордыню самого Фридриха Барбароссы, после чего лишь короновал его императором. И тут же взбунтовались римляне, отряд республиканцев едва не взял штурмом собор св. Петра. Личная охрана Фридриха Барбароссы убила около тысячи горожан, пленила около двухсот человек и вместе с императором покинула Рим. Адриан не мог оставаться в городе. Сложности возникли у него и на юге Италии. Он не признавал королем Сицилии сына Рожера II – Вильгельма, который безуспешно осаждал Беневенто и разорил Кампанию. Папа отлучил его от церкви и с войском из вассалов и наемников прибыл в Беневенто, где объединился с баронами и византийским войском. Союзники одержали несколько побед, Но командующий византийским войском Михаил Палеолог поругался с графом Робертом Лорителло, и дела у папы пошли все хуже. А вскоре Михаила отозвали в Константинополь. В сражении за Бриндизи наемники неожиданно потребовали повышения оплаты и, получив отказ, сбежали. Войско папы потерпело поражение. В 1158 г. византийцы покинули Италию. Адриан заключил мир с норманнами, короновал Вильгельма коронами Сицилии и Апулии и отдал ему Неаполь, Салерно, Амальфи и Анконскую марку: земли, которые Фридрих считал земли собственностью императора. Фридрих Барборосса, конечно же, был очень обижен. Но через год после этих событий  Адриан IV умер.

 

Крестовые походы. Или рождение Образа Настоящего рыцаря.

 

В предыдущие пять тысяч лет человечество породило в своём сознании много образов, которые постоянно притягивают к души великих и невеликих творцов, знаменитых и безвестных почитателей их талантов. Эти образы гуляют по всему Земному шару от сказки к сказке (образ Золушки, например), от поэмы к поэме (образ несчастных влюблённых), от эпоса к эпосу (образ спасителя Отечества) и так далее. Существуют образы, ограниченные во времени и пространстве (например, образ гуру – учителя  малоинтересен обитателям Великой Степи, зато там всегда в ходу, в чести образы богадуров…). Есть в мировой культурологической традиции всем и всегда  хорошо известные и жданные образы, но для каждого народа, а то и для каждого человека имеющие свои социально-психологические, физиологические и чисто житейские приоритеты. Образ истинного правителя во все времена, во всех странах Земного шара был одинаково хорошо востребован гениями искусства, тонкими ценителями прекрасного и людьми обыкновенными, но заинтересованными в том, чтобы и образ правителя и сам конкретный правитель были Истинными. Сложная, многогранная – Истинность Истинного правителя! Достаточно вспомнить лишь XI век в истории Земного шара, чтобы убедиться в вышесказанном. Зоя Могучая и Харальд Суровый, Ярослав Мудрый и Олав II Святой, Кнут Датский и Эдуард Исповедник, Гарольд и Вильгельм Завоеватель, Филипп II и Алексей Комнин и сотни – сотни других правителей того красивого в своей стремительной динамике, поворотного в жизни планеты людей, бурного века имели право (каждый в определённой мере) считать себя истинными правителями. И некоторые их подданные, в том числе и творчески одарённые, вполне осознанно и искренно считали своих повелителей Истинными правителями, прославляли их в славословиях, на пирах и в искусстве. «Алексиада» Анны Комниной – это не примитивный панегирик отцу благодарной дочери, но совершенно искренняя убеждённость талантливого человека в том, что Алексей Комнин являлся для своего времени и для своей страны Истинным правителем…

Образ Настоящего Рыцаря не такой сложный и многогранный, как образ Истинного правителя, но он и не простой, как, скажем, Образ Золушки или Образ Разбойника-Пирата, или Образ Русского богатыря. Сложность его и основное отличительное от всех иных образов качество заключено в самой истории Рождения образа Настоящего рыцаря, в драматических событиях, предшествующих его рождению, в судьбах отдельных героев мира, в судьбах небольших, быстро ушедших со сцены жизни племён, в судьбах великих народов –  основателей крупнейших и прочных во времени держав, в судьбах целых регионов Земного шара: Плодородного полумесяца, Средиземноморья, Передней Азии, Центральной Азии, Европы Западной, Европы Восточной, Скандинавии, Европы Островной, а так же Индостана и Поднебесной, и Японии, и Индокитая, а также Великой Степи и Кавказа. На протяжении четырёх тысяч лет, от подвигов Гильгамеша, царя ограждённого Урука, до Крестовых походов, на громадной территории Еврафразии рождался Образ настоящего Рыцаря во всеобщем сознании людей!  Это – рекордно долгий внутриутробный период. Подобного история людей не знает. А уж если вспомнить о том, что мифы народов планеты тоже сыграли заметную роль в сотворении Образа, то смело можно сказать об уникальности и неповторимости самого процесса создания данного исторического явления.

Перед тем, как начать разговор о главном, автор считает необходимым и важным изложить об опорных, стержневых мыслях в контексте разговора о Рождении Образа Настоящего Рыцаря.

  1. Несмотря на то, что каждый человек уникален и многогранен как шар, в людях, тем не менее, гораздо больше общего, чем частного. Именно поэтому в рождении многих культурологических образов принимали участие самые разные люди и народы. Именно поэтому образы столь живучи, именно поэтому они веками и тысячелетиями пользуются спросом у творцов и почитателей их талантов.
  2. Мир объективно реален, даже если его создал Бог. Реальна в мире, в том числе, и мистика, и эта реальность вымывает, выдувает всё мистическое из мистики, а таинственное и даже сверх таинственное, непознанное и может быть, уже непознаваемое в истории рождения и жизни Образа Настоящего Рыцаря, не даёт право думающим людям связывать этот Образ  с чем-то мистическим.

Даже тайна Пифагора (а она, по всей видимости, сокрыта в глыбах Пирамид), даже тайна тайн Ордена тамплиеров и Общины Сиона (а во взаимоотношениях между этими орденами есть нечто пифагорейское!) не делают Пифагора  и магистров и рыцарей орденов мистиками. Слишком приземлённые цели они ставили перед собой, слишком много «слишком человеческих» ошибок и ходов совершили они, слишком реальны они были, чтобы называть их мистиками (или мистами).

  1. В последние десятилетия в объективно реальном мире научных и околонаучных проблем появилось много желающих совершить научную революцию в хронологии человечества. Эти попытки автору данной работы очень симпатичны. В конце концов, чем бы дитя не тешилось, только не стреляло из «калаша» по прохожим и не сбрасывало «лимонки» из лоджий. Но симпатии симпатиями, а «истина дороже». А истина, подтверждаемая ежегодными изысканиями учёных разных направлений, говорит о том, что в  предыдущие пять тысяч лет человечество продвигалось по тем хронологическим тропам и дорожкам, которые признаёт, естественно с коррекцией, «официальная наука», скажем, РАН.

В этой истине есть не только корректируемая ежегодно фактология жизни планеты, но неизмеримо больше для истины – логика исторического движения жизни Земного шара от года к г., от века к веку, от тысячелетия к тысячелетию.

В этой сложной, представляющей собой туго сплетённый из разных нитей канат жизни существует симпатичная, странно извивающаяся линия рождения и жизни Образа Настоящего Рыцаря, который был сотворен не только рыцарями Западной Европы, но и византийскими акритами, воинами ислама, индийскими раджпутами, японскими самураями и т. д.

В данной работе мы не будем касаться слишком уж отдаленных от Западной Европы цивилизационных центров планеты, а коротко расскажем о героях Крестовых походов, среди которых было очень много норманнов, сыгравших в битвах и сражениях западноевропейских рыцарей с воинами ислама выдающую роль.

 

Тяжеловооруженная кавалерия

 

В X  веке в Западной Европе тяжеловооруженные конники-рыцари во-первых, окончательно утвердились в качестве мощной и основной боевой силы в разных армиях, во-вторых, обрели формальное право на существование в виде вассальных отношений со своими сюзеренами. Вассал, небогатый рыцарь, давал клятву верности сюзерену, который, в свою очередь, обеспечивал своего вассала материально.

Подобные отношения в те века складывались в разных странах  и регионах Земного шара от Альбиона до Японских островов, но только в Западной Европе сложилась историческая ситуация, сформировавшая Образ Настоящего рыцаря.

 

Как начинались Крестовые походы

 

В 1086-1087 годах папа Римский Виктор III (Дезидерий) начал первую военную кампанию против мусульман (Ковалевский Я.В. Папы и Папство. М., 1991 год, стр. 111).

В 1095 г. противостояние германского императора Генриха IV и папы Римского достигло кульминационного момента. На соборе в Пьяченце Генриха предали анафеме. На этом же соборе послы от Византийского императора Алексея Комнина должны были поведать собравшимся двумстам  епископам и архиепископам, четырем тысячам служителям церкви и тридцати тысячам представителям европейской знати о плачевном состоянии Святых для любого христианина Мест: об этом хотел услышать папа Урбан II, блистательный оратор, об этом говорил, вернувшись из Иерусалима, отшельник из Пикардии Петр Пустынник.

Потрясенный увиденным, он прибыл в Италию, сел на мула и стал объезжать города и села. Его страстное слово болью отозвалось в сердцах верующих. Его слово очень понравилось Урбану II, именно поэтому папа Римский созвал собор в Пьяченце и попросил послов императора Византии с высокой кафедры поведать о положении дел в Иерусалиме, а заодно и призвать христиан освободить Святую Землю от мусульман. Ни того ни другого послы Алексея не сделали. И решение принято не было.

В том же г. состоялся Клермонтский собор в Оверни. Десятым вопросом на нем был вопрос о Святой Земле.

На большой Клермонтской площади народу собралось очень много.

Папа римский Урбан II восседал на высоком престоле, молча взирая на гулкую массу самых разных людей.

Первым заговорил Петр Пустынник, один из величайших трагиков истории. Его нерезкий, глубокий голос, вибрируя влажными нотками, дрожал; его облаченная в грубую одежду смиренная фигура напоминала истинным христианам о долге; его пронизанные горькой жалостью слова сжимали сердца жалостливых, и от них волна не изживного сострадания расходилась по площади от сердца к сердцу. Слез еще не было. Они настаивались в душах собравшихся на Клермонтской площади; они расслабляли разум даже самый строгий; они готовили людей к внутреннему подвигу, к величайшему делу, к ответственному решению.

Вторым говорил папа римский.

Это был оратор не плаксивого склада, но в данный миг ему очень помогла речь Петра Пустынника. Она подготовила людей, разнежила, расслабила их души. Урбан II говорил спокойно, без резких модуляций в голосе. После первых же его слов послышались рыдания, быстро раскачавшие огромную массу собравшихся на площади людей.

«В позорном порабощении находятся Святые Места, наследие Христово», — сказал Урбан II под нараставшую дрожь людских душ.

«Христианской Европе угрожают варвары», — рыдала уже вся площадь.

«Надо послужить Богу Живому».

Надо. Надо. Надо.

Отозвалась каждая добрая душа.

«Мужайтесь, воины, вы завоюете Царство Небесное».

Завоюем его!

«Все земные блага и богатства Азии лежат перед вами».

Мы их возьмем себе — было написано в глазах людей, и вдруг многоязычный глас потряс воздух:

— Бог того хочет! Бог того хочет!

Более девятисот лет минуло с тех пор. И каждый год порождал все новых и новых людей — осмыслителей и интерпретаторов, хвалителей и хулителей самого папы римского Урбана II и Петра Пустынника, и Рыцарей, и рыцарства. Этот бесконечный процесс так же объективен, как объективные крестовые походы — и посему нет никакой необходимости оправдываться за очередную попытку.

Ругали Урбана II моралисты и гуманисты, совершенно забывая о том, что не он в тот день на Клермонтском соборе говорил и не Петр Пустынник, но — История, Объективная Свершенность. Хвалили его точно такие же моралисты и гуманисты, но из политической партии противоположной ориентации, сожалея лишь о том, что крестоносцам не удалось завоевать все Присредиземноморье, чтобы за тем пойти дальше — в Мир. Ни те, и не другие не хотели и не хотят понимать, что историческая миссия Крестовых походов и крестоносцев заключалась в ином, и крестоносцы это «иное» выполнили.

Западная Европа в 1096 г. была очень похожа в политическом и военном отношении на Альбион 1060—1065 годов.

Коротко об этом можно сказать словами вождей восточно-европейских племен, пригласивших варягов к себе в цари: «Земля наша богатая, а порядка в ней мало». Порядка мало, а сильных людей, уже Рыцарей, но еще не Настоящих Рыцарей, много. И у всех руки чешутся, драться всем хочется. Поводов много, а идеи, единой, общеевропейской, нет, потому что своя рубашка есть у каждого, а именно она ближе к телу. Тело есть, а духа нет.

Единым духом скрепил души людей Клермонтский собор. Это было главным для будущего Европы. Это спасло ее от больших бед: от безумства общеевропейской смуты, от вторжения очередных «гуннов» или «арабов», подбиравшихся с нескольких сторон к континенту. Удар сокрушительной силы мог последовать в любую минуту.

Все присутствующие на Клермонтском соборе епископы, бароны, рыцари, простолюдины-верующие облачились в одежду с красным крестом. Позже цвет креста изменился. Не изменилась вера в правое дело. Она вела людей на Восток к славе, к богатствам, к победам — к поражениям, к нищете, к бесславию.

Многие, покидавшие родную землю, за бесценок продавали свои земли, превращаясь по сути дела в голь перекатную. Да, можно согласиться с мнением некоторых «психоаналитиков» и назвать все это всеобщим помешательством, массовым психозом. Быть может, так оно и было, но — какое то было честное помешательство!

Как много лишений, трагедий было во всех крестовых походах, как много разочарований ожидало воинов на их пути! Если относиться к делу с точки зрения «психоаналитиков», то все, буквально, все можно объяснить одним словом: помешательство.

Ну хорошо, в первый поход отправились загипнотизированные Урбаном II люди. А во второй? Третий?

То, что испытывали в крестовых войнах и походах рыцари, должно было вразумить любого помешанного, так как жить хочется всем и никому не хочется погибать за гиблое дело. Тут было что-то другое. Какая-то воистину великая сила собирала толпы европейских рыцарей в походы на Восток, та сила, которая и породила Рыцарство.

… Состоялось примирение преданного анафеме Генриха IV с Германией. Воодушевление, охватившее людей на Клермонтской площади, распространялось волнами могучей воли по Европе.

Разочарование и беды начались с того момента, когда Петр Пустынник решил сменить профессию актерствующего, хоть изредка, но все чаще, отшельника на роль военачальника.

И ругают его за это! И какими только словами не обзывают. Но виноват ли этот чувствительный человек, никогда в силу своего отшельнического образа жизни не сталкивавшийся с людскими конкретными делами, в том, что произошло, в чем обвиняют его разного рода недоброжелатели, злопыхатели? Разве мог Петр Пустынник отказаться от предложенной ему судьбой злодейской роли?

Нет. Не мог. Это надо понять тем, кто привык обвинять.

Вся Западная Европа после Клермонтского собора всколыхнулась. В заброшенных деревушках и в столичных городах, на узких лесных тропинках и заезженных купцами дорогах появились богатые и бедные, знатные и безвестные люди, устремившиеся на сборные пункты. Остановить это упрямое движение всеобщей воли было невозможно.

Те, кто разбирался в военном деле, в деле организации длительных походов, прекрасно понимали, как много труда нужно вложить, как много отыскать средств для успешной подготовки великого мероприятия. Эти люди делали все от них зависящее… но толпы упрямцев шли на сборные пункты, оттуда — по кривым и прямым дорогам — к столице Византийской империи.

«Бог того хочет! — было у всех на устах. Бог того хочет. Бог того хочет.

Вожди Первого крестового похода пытались организовать толпы бредущих к Константинополю людей, но люди не слышали, не слушали их аргументированные доводы.

«Бог того хочет!» — было у всех на устах, а с Богом вожди похода шутить не хотели, потому что толпа, вооруженная неистовой верой в Бога, взрывоопасна, неуправляема.

Люди не хотели ждать ни дня. Они кричали разъяренно, требовали, чтобы во главе всех готовых драться с сарацинами христиан встал Петр Пустынник.

И вожди облегченно вздохнули: пусть Пустынник ведет эту неуправляемую массу — ему достанутся все тяготы, ему придется отвечать за провал. А он был неизбежен!

Петра Пустынника называют глупым, но он глупым не был. Ему просто не повезло. Он согласился возглавлять так называемый Поход бедноты, поставил в авангарде Готье Голяка, отправил его в Константинополь.

Два месяца шел авангард Готье Голяка по дорогам Венгрии и Болгарии без средств к существованию! Продукты быстро кончились. Брать их силой у местных жителей никто не решался, боясь ответной реакции. Люди просили милостыню, давали им мало. Два месяца шли они, голодные, оборванные, плохо вооруженные спасать от сарацинов Гроб Господень. Пришли к стенам Константинополя.

Голодных пилигримов увидел император Алексей и ужаснулся, будто бы в тот миг пред ним чудодейственно предстали все муки, которые претерпели и еще претерпят эти люди и все те, чьи судьбы и жизни История выбросит в воронку, получившую название Крестовые походы.

Император сделал все, чтобы не вспугнуть, не растревожить «гостей», не вызвать в их настороженных душах сомнений. Сомнение голодных, упрямых людей могло привести к страшному взрыву.

Повелитель Византии дал возможность авангарду дождаться Петра Пустынника. Он шел по следам Готье Голяка. В основной армии порядка было еще меньше, чем в авангарде, и еще меньше средств. И еще меньше давали (могли давать) им на пропитание местные жители.

И все реже люди думали о Боге. Им хотелось есть. И они зверели от голода, мстили за него.

И привел Петр Пустынник в Константинополь такой сброд, что всем — и в первую очередь жителям столицы и ее окрестностей — стало ясно, что без мародерства, без крови и бед не обойдется. Так оно и случилось! Люди шли на святое дело и совершали по пути дела грязные. Это — человек. Несдержанные и нежный, грубый и мечтательный, ищущий покоя в беспокойных подвигах и свершениях, любящий и любимый, ненавистный и притягательный, злой и добрый, хитрый и простодушный… — одновременно.

Император Алексей с большим трудом выпроводил «гостей» в Азию. Тяжелые дни, недели, месяцы он пережил. Между прочим, крестовые походы не сулили Византийской империи ничего хорошего, потому что:

1) роскошной стране в этом военном и политическом мероприятии отводилась роль проходного двора для всякого сброда;

2) находясь на стыке сразу нескольких миров и долгое время получая с этого очень приличную прибыль, Византийская империя, оплот христианской православной веры, вынуждена была принять участие в страшной войне против мусульман, с которыми она после пятивековой борьбы, казалось, стала находить общий язык, чему сопутствовала тяга Восточных деспотий всех времен к роскоши, развитию культуры, искусства и значительные достижения восточных соседей в этом.

Два роскошных мира, хоть и воевали периодически друг с другом, но уничтожать друг друга не думали. Рыцари Западной Европы имели на этот счет иное мнение. Оно было известно императору Алексею, и он вполне мог опасаться любых последствий крестового похода.

Армия Петра Пустынника, подкрепленная сильными французскими, итальянскими и германскими рыцарями и слабо подчиняющаяся «верховному командующему», потерпела жесточайшее поражение под Никеей, была почти полностью разгромлена.

В этом походе бедноты, неорганизованной, спонтанно-хаотичной, погибло по некоторым данным около 300 тысяч воинов. Гибли они за кусок хлеба в Болгарии, Венгрии и Вифинии, били их сарацины под Никеей, убивало горе. Казалось бы, судьба этих несчастных людей должна была многому научить их соотечественников, отучить их от самой мысли ходить спасать Господа Бога Гроб. Нет! Печальные слухи распространялись по всем закоулкам Европы, родные и друзья вспоминали добрым словом героев, плакали, конечно же, сокрушались, но продолжали верить в Святое дело.

«Крестовый поход бедноты» закончился страшной трагедией. Петр Пустынник, потерявший доверие и авторитет среди воинов, вернулся еще до битвы под Никеей в Константинополь. На него нельзя было смотреть без сострадания, потому что он страдал! Он сделал все, что требовала от него история, он словом своим взбудоражил души людей. На этом его миссия была закончена.

Но история потребовала от него больше, чем он мог — возглавить неуправляемую массу людей. Некоторые очевидцы тех событий и, главное, исследователи более поздних времен обвиняют его за этот шаг.

Но разве Петр Пустынник отказался принять волю сотен тысяч людей? Нет. Он этого сделать не мог, иначе последствия «Крестового похода бедноты» были бы еще страшнее. Он сделал все, что мог, приняв на себя весь груз ответственности за провал похода.

…А в это время во Франции велась активная подготовка рыцарей к походу на Восток. Не менее активно снаряжали воинов в Нормандии и Фландрии, в Италии и в других странах, княжествах, герцогствах Западной Европы. Во главе малых и больших отрядов становились известные всем Роберт Нормандский, старший сын Вильгельма завоевателя, граф Гуго, брат французского короля Филиппа I, граф Фландрский Роберт, граф Блуасский и Шатрский Стефан и другие полководцы, знатоки военного дела.

На рубеже 1096—1097 годов хорошо вооруженные, экипированные отряды рыцарей уже шли по тем же самым дорогам, что и год назад их предшественники, к столице Византии.

Император Алексей Комнин встречал их приветливо, хотя ничего хорошего от крестоносцев его пока еще могучей державе ждать не приходилось. В эти, пожалуй, самые трудные в своей жизни месяцы, Алексей Комнин проявил себя недюжинным дипломатом. Он унижался и молил, обещал и соглашался, не прекословил никому — лишь бы не растревожить армию рыцарей, лишь бы не вызвать в стане вооруженных гостей резкое недовольство, способное привести к открытому конфликту.

Христиане! Не одну сотню лет ведут они между собой жаркие споры и яростные войны, доказывая друг другу, кто из них настоящий христианин, а кто — ненастоящий.

Здесь не место говорить о причинах столь пагубного для европейцев противостояния, но в начале 1097 года оно достигло очередного печального пика.

В самом деле, почему христианин Алексей Комнин так боялся христиан-рыцарей? Неужели православные и католические христиане в момент общей опасности являлись друг по отношению к другу более серьезными врагами, чем, скажем, христиане по отношению к сарацинам?

Как ответить на этот вопрос? Что об этом думал Алексей Комнин? Можно ли угадать мысли императора Византийской империи?

Можно! Очень уж он старался угодить рыцарям и их вождям. Очень уж радостно вздохнул он, когда в начале весны последний из армии гостей переправился на азиатский берег. Этот довольный вздох говорил о многом.

Крестоносцам, впрочем, было не до Алексея Комнина. Они подошли к Никее, хорошо укрепленному городу, и простояли у его стен более семи недель, пока не поняли, что осажденные периодически получают подкрепление, которое прибывает по Аскалонскому озеру.

После этого открытия рыцари добыли лодки, и вскоре озеро было в их руках. Защитникам Никеи сопротивляться было бесполезно. Воодушевленные  удачей крестоносцы бросились на штурм города. Никейцы сдержали натиск врага, но силы были неравные…

И вот тут-то для многих честных рыцарей случилось неожиданное.

Ночью в город пробрался посол от Алексея Комнина, предложил жителям добровольно стать подданными Византийской империи, обещал, что в этом случае крестоносцы не разграбят Никею на правах победителей. Что оставалось делать осажденным? Выбирать  из двух зол меньшее. Они выбрали — Византию.

Утром крестоносцы увидели на стенах Никеи… знамена Византийского императора и, не солоно хлебавши, отправились через Фригию и Киликию дальше по своему сложному маршруту.

Чего хочет Бог? Передать Никею Константинополю? Но разве об этом говорили Петр Пустынник и Урбан II на Клермонтской площади? Разве из-за этого погибли несколько сот тысяч человек во время «Похода бедноты»? Разве из-за этого пали в тяжких боях под Никеей сотни и сотни лучших рыцарей Европы? Разве цель похода состоит в том, чтобы перераспределять между императорами, королями, графами, герцогами завоеванные крестоносцами земли?

Не настолько умен человек, привыкший убивать врагов на поле боя, чтобы не задавать себе подобных вопросов; не настолько он глуп, чтобы давать на них однозначные ответы. Не настолько человек зол, чтобы убивать только за деньги. Не настолько он добр, чтобы прощать предателей и подставлять свою грудь, спасая их. Оставив Никею византийскому императору, крестоносцы отправились дальше к Дориле.

В битве при Дорилее конница, возглавляемая султаном конитских сельджуков Килдж-Арсланом, атаковала левую колонну походного войска крестоносцев. У сельджуков было 50 тысяч всадников –  прекрасных лучников. Они расстреляли крестоносцев, не давая им войти в ближний бой, и вдруг получил неожиданный удар по своему левому флангу от тяжелой конницы крестоносцев Готфрида Бульонского и Раймонда Тулузского. Сельджуки потеряли более 3 тысяч человек, в панике бежали с поля боя. Крестоносцы потеряли около 4 тысяч воинов.

Упорные крестоносцы пошли по безводной равнине, догадываясь, что их там ждет.

Жажда и голод. Голод и жажда. Ели конину. Забивали лошадей без жалости: смотреть, как страдают без пищи и воды умные животные было невмоготу. Но адскую эту равнину люди прошли и очутились в Киликии.

Здесь была первая радость — христиане-армяне встретили их с надеждой. Человек не так жесток, чтобы не радоваться, когда кто-то улыбается ему с надеждой. Город Эдесса — стратегический опорный пункт. Издревле все воинствующие победители мечтали держать город и область в своих руках.

Рыцари решили основать здесь графство. Балдуин увлек за собой тысячу крестоносцев, они остались в Эдессе. Зачем? Разве Бог того хочет? Разве любой из тех, кто продолжил в общей колонне трудный путь к заветной цели не мечтал осесть в Эдессе, попользоваться всеми привилегиями победителей?

Многие мечтали. Но они продолжили поход к Гробу Господню.

Графство Эдесса скажет еще свое веское слово в истории крестовых походов. Граф Балдуин, основавший его, сделал верное дело для будущего, но сейчас… как же идти тяжело по землям жаркой Азии, осознавая, что кто-то из крестоносцев уже обрел здесь то, от чего мало кто из людей откажется: радость победителя.

21 октября 1097 года Крестоносцы во главе с Готфридом Бульонским осадили город Антиохию, который защищал сарацинский гарнизон Багасиана. Мусульмане в первые же дни осады совершили вылазку, нанесли осаждавшим тяжелые потери. Европейцы оказались не подготовленными к осаде, к долгой войне. В их лагере царил голод. Доставка продуктов была организована очень плохо. Семь месяцев держалась крепость. Семь долгих месяцев. Этого не вынесли некоторые рыцари. Не изнуряющая жара пугала их. И не зависть, колыхнувшаяся в душе слабых после Эдессы. И высокие стены Антиохии не так напугали некоторых рыцарей, как напугала их дальнейшая дорога к Гробу Господню, на пути которой стояли точно такие же мощные города. В 1098 г. Боэмунд Тарентский, крупный феодал из Южной Италии, один из руководителей 1-го крестового похода, возглавил армию крестоносцев. Он делал все, что было в его силах. Рыцари сражались хорошо. Но взять Антиохию они смогли лишь с помощью денег, подкупив одного жителя, который ночью открыл врагу ворота родного города. «Бог того хочет!»

Впрочем, справедливости ради, следует поведать и о другой версии взятия города.

31 декабря 1097 года из Сирии прибыло войско сарацинов. Крестоносцы одержали над ними победу в битве. Второе сражение между сирийским войском и крестоносцами выиграли рыцари Европы. Попытка деблокады Антиохии не удалась. Затем небольшие английская и пизанская флотилии захватили города Лаодикею, современный сирийский город Латакия, и Сен-Симеон, современный турецкий город Самандаг, раздобыли в них продукты и доставили их крестоносцам. 3 июня 1098 года они взяли город. Гарнизон отошел в цитадель. Эмир Багасиан продолжил борьбу за Антиохию.

Мосульский эмир Киборги форсированным маршем приближался к городу с войском в 75 тысяч человек. Крестоносцы оказались в ловушке. Бежавший из-под Антиохии Этьен де Блуа, встретил в горах Тавра византийское войско Алексея I Комнина, сказал императору, что крестоносцы обречены, и тот повел своих людей в Анатолию. В этот момент кто-то из крестоносцев нашел в Антиохии Святое Копье, которым, согласно легендам Нового Завета, был пронзен бок Иисуса. Оно сыграло роль волшебную. Крестоносцы бросились на штурм цитадели и взяли ее.

Вождь крестоносцев и здесь, в Антиохии, в 1098 г. основал княжество. Антиохия явилась важным стратегическим пунктом по дороге в Иерусалим, но рыцари, устав от бесконечных переходов, битв, осад, штурмов, не торопились уходить из города. Они — отдыхали. Полезное это дело для вояк. День отдыхали, неделю, месяц, еще один месяц, еще два месяца — устали от такого длинного отдыха местные жители, особенно крестьяне, которым очень трудно было накормить ораву крепких мужиков. Взволновались жители Антиохии, и Боэмунд повел изрядно поредевшее войско дальше.

Конечно же, кормить людей и лошадей он был обязан, но мусульмане все эти долгие месяцы осады и отдыха рыцарей времени даром не теряли! Зная о конечной цели врага, они стягивали к Иерусалиму силы, укрепляли город, стены.

По пути в Иерусалим крестоносцы потратили много времени на осаду городов Марра и Акра, в чем некоторые военные стратеги обвиняют Боэмунда, не желая понимать, что ситуация, в которой он оказался, была проигрышной во всех отношениях. Оставил бы в покое эти крепости — получил бы в своем тылу опасного врага.

В июле крестоносцы подошли к Иерусалиму, который принадлежал в те времена египетскому халифу из династии Фатимидов. Рыцари уже знали, что весь их генуэзский флот с осадной техникой, продовольствием был разгромлен врагом.

Лишь одному европейскому кораблю удалось прорваться сквозь строй эскадры и добраться до Лаодикее. Осадной техники было мало. Но отступать воины Боэмунда не могли. Они решили штурмовать хорошо укрепленный город, и 15 июля бросились в отчаянную, но прекрасно подготовленную атаку. Защитники сопротивлялись упорно, и все же отразить натиск противника им не удалось. Они сдали город.

Если верить источникам и поздним историкам, то крестоносцы вошли в Иерусалим в три часа дня «в пятницу, в самый день и час крестной смерти Спасителя».

Уставшие воевать, но не расхотевшие наказывать неверных за все содеянное ими, за упрямство в жестоких боях, рыцари дали волю страстям. Резня в городе длилась целую неделю. Семь дней христиане убивали мусульман, 75 000 человек загубили, то ли от настоявшейся за время похода злобы, то ли от извечной человеческой слабости, проявляющейся всякий раз, когда зараженный драчливым недугом победитель врывается после долгой борьбы в чужой дом. В чем-то захватившие Иерусалим крестоносцы напоминали первых ворвавшихся со Скандинавии в Европу норманнов. Ненасытная злоба… прошла через семь дней, и победители словно бы по мановению волшебной палочки резко изменились, вспомнили, зачем они здесь.

И сняли обувь, обнажили головы, и стали молиться. И в молитве той любовь была к Богу, и слезы младенцев, наконец-то осознавших, кто они и что, и зачем здесь — на Земле. И это были — рыцари. Больше люди, чем воины. Больше дети, чем взрослые. Мечтатели, мечта которых сбылась.

 

Иерусалимское королевство

 

В 1099 г. победители создали Иерусалимское королевство во главе с герцогом Готфридом Бульонским, и вскоре они поняли, что отстоять завоеванное будет гораздо сложнее. Мусульмане не смирились с потерей Иерусалима. Борьба только начиналась.

Уже в августе того же года рыцари выступили навстречу продвигавшейся к Иерусалиму армии мусульман, разгромили ее в битве на Аскалонской равнине, но удержать крепость Аскалон не смогли. Готфрид и Раймонд Тулузский не поделили ее между собой, и рыцари с огромной добычей вернулись в Иерусалим.

В 1100 г. Боэмунд попал при Алеппо в засаду, был схвачен мусульманами и три года провел в тюрьме.

В 1101 г. войско рыцарей во главе с Вильгельмом Пуатье и Раймундом Тулузским отправилось на выручку Боэмунда, но в битве при Мерзифоне было полностью разгромлено. Спаслись бегством лишь несколько человек –  в их числе и Раймунд Тулузский.

В том же г. еще одно войско рыцарей, отправленное из Иерусалимского королевства с той же целью, проиграло битву при Гераклеи. Рыцарями руководил Этьен де Блуа. И тогда же Болдуин с отрядом в 1100 рыцарей одержал победу над египетским войском (32 тысячи человек) во главе с Саадом эль-Давлехом в сражении при Рам-Аллахе.

В 1102 г. войско Гуго Вермондуа было почти полностью перебито сарацинами в битве близ Гераклеи. В том же г. Болдуин с 200 крестоносцами набросился на войско сарацин (30 тысяч человек) неподалеку от Рам-Аллаха, но был разгромлен, бежал. Но вскоре он собрал сильный отряд из 8 тысяч воинов, разгромил египетских сарацин под Яффой, преследовал противника до Аскалона.

В 1104 г. Боэмунд, выпущенный из плена, проиграл сарацинам битву при Каррах. Военные действия здесь напоминали те, которые вели между собой римляне во главе с Крассом (I век до н.э.) и парфяне.

В 1106 г. Готфрид, первый король Иерусалимского королевства, умер. При нем и под его руководством знатные и отличившиеся в боях рыцари, разработали и утвердили законы, так называемые Иерусалимские Ассизы, положили их в храме Гроба Господня.

 

Норвежский Крестовый поход. 1107-1109 год

 

Король Норвегии Сигурд I осуществил морской поход в Святую Землю и стал первым из монархов Европы, добравшимся до Святой Земли. Он помог Болдуину взять Сидон. Но в 1109 г. они потерпел поражение у осажденного ими Трира.

 

Двадцать лет спустя после Первого Крестового похода

Через двадцать лет постоянной борьбы горстки рыцарей с полчищами сарацинов за Святую Землю, за то, чтобы дать христианам возможность посетить Иерусалим, поклониться Гробу Господню, помолиться, крестоносцам стало ясно, что на помощь из Европы они надеяться не могли, а самим справиться с сильным врагом было невозможно. Как могли поступить в данной ситуации люди, выполнившие долг перед единоверцами, перед Господом Богом? Люди, уже постаревшие в боях? Рыцари?

Они могли принять лишь одно из двух взаимоисключающих решений: 1. Покинуть Палестину, купить в родном краю участок земли, доживать там свой век, рассказывая местным мальчишкам и девчонкам о славных походах, о великом деле. И благодарные внуки слушали бы их, передавали бы из уст в уста героические истории, восхищались бы содеянным крестоносцами. 2. В отчаянии все оставшиеся в живых рыцари могли бы дать сарацинам смертельный бой. Европейские воины могли бы его выиграть, но через год-два, а, может быть, и раньше подобная битва вновь стала бы необходимой... и в конце концов состоялась бы последняя битва между сарацинами и крестоносцами. В ней пал бы последний крестоносец. О нем, обо всех героях сложили бы песни, типа той, которую сочинили барды о Роланде. Конечно же, после славной гибели последнего крестоносца первой волны Крестовые походы не прекратились бы. История так быстро и легко не прощается со своими великими задумками. Но рыцари! Но великие воины великой идеи, заброшенные в Иерусалим волею судьбы –  какое же они нашли решение сложнейшей задачи?

Они решили продолжить борьбу с многочисленным врагом имеющимися у них силами, то есть горсткой непоколебимых, не признавших неминуемость поражения рыцарей! Самые стойкие из них собрались в 1119 г. на развалинах храма у Гроба Господня, учредили рыцарский Орден

Храмовников (тамплиеров), приняли устав, дали суровую клятву, избрали главу Ордена.

В тот день рыцари признались самим себе в том, что до этого они вели себя недостойно: грабили и разбойничали, занимались насилием, забывали о том, ради чего пошли в Азию. Это признание говорило о том, что суровые люди, в течение двух десятков лет не выпускавшие ни на день меч из рук, были наивны, как дети. Они верили: покаюсь, сброшу с себя тяжкую обузу грехов и Господь Бог поможет решить задачу, ради которой я шел сюда. Но наивными эти сильный люди не были.

Все наивное закончилось в предисловии Устава Ордена тамплиеров. В самом же Уставе было слишком много сурового, чтобы не восхититься самой идеей создания духовно-рыцарской, постоянно действующей военной организации очень закрытого типа, целью которой являлась помощь христиан.

История Ордена тамплиеров драматична и поучительна. Но речь не об этом. Идеи, заложенные основателями Ордена храмовников, не умерли в те времена (в XIII веке), когда власть в нем перешла к ростовщикам и лиходеям. Орден был сокрушен инквизицией. Но ядро Ордена тамплиеров и его идеи сохранились до конца XIX века, а, значит, есть основания предполагать, что Орден тамплиеров (не ростовщиков, но –  Настоящих Рыцарей!) существует по сю пору...

Согласно Уставу Ордена Тамплиеров рыцари посвящали жизнь служению церкви. Беспрекословное послушание, железная дисциплина, никаких излишеств, единство, обет безбрачия. И воинская доблесть: каждый, вступающий в Орден тамплиеров рыцарь должен был одолеть в бою трех соперников.

В двадцатые годы XII века в Иерусалимском госпитале, доме паломников, рыцари создали еще один орден –  Орден Святого Иоанна, магистр которого назывался попечителем нищенствующей христовой братии. Главной задачей Ордена являлась помощь христианам, которые заболевали в Палестине. И конечно же, рыцари всегда готовы были с оружием в руках защитить паломников.

До 1130 года крестоносцы вели постоянные войны с мусульманами и, несмотря на нередкие поражения, расширяли владения на Востоке. Но теперь завоевания пошли на убыль.

Экспансия крестоносцев в Палестине, в Малой Азии вызвала у мусульманских народов ответную реакцию. Прекрасно понимая, что в случае успеха западноевропейские рыцари не остановятся на достигнутом, пойдут дальше: на юг, на юго-восток, повелители многих стран стали посылать для борьбы с крестоносцами все новые и новые армии. Потом, не получая подпитки извне, рыцари вели борьбу с многочисленными полчищами врагов. Но положение их ухудшалось с каждым днем, и лишь высочайшая организованность, дисциплина, невиданное упорство, вера в святое дело помогали им пока более или менее успешно противостоять врагу. А в Западной Европе стали создаваться первые рыцарские романы. Были ли герои этих произведений хоть отдаленно похожи на тех крестоносцев, которые взяли сорок пять лет назад Иерусалим? Да нет, конечно же! Потому что — есть смысл повториться — родившийся Образ Настоящего Рыцаря был на удивление сложным и многомерным. Но Образ родился! И дело здесь не в том, соответствовал ли он реальным людям, и не в том, соответствовали ли герои произведений реальным лицам, а в Первопричине рождения этого сложнейшего образа — в тех душах людских, которые слились в едином потоке всеобщей воли и двинулись к Гробу Господню, и в том, что дал этот образ Европейской Истории, Европейской культуре.

Крестовый поход 1096—1099 годов и борьбы первых крестоносцев в последующие сорок лет за Иерусалим явилась по сути дела Первым (после битвы на Каталаунских полях) Всеевропейским походом.

Победы первых крестоносцев способствовали укреплению морских европейских государств Средиземноморья, дали им возможность развивать торговлю.

Знакомство с культурой и наукой Востока, буквально, открыло глаза европейцам. Недаром уже в XIII веке в Италии начнется великое брожение умов и душ, давшее миру Брунетто Латини, Петрарку и других гениев, ставших родоначальниками прекраснейшей из эпох в мировом искусстве – эпохи Возрождения.

 

Многообещающее начало?

 

Относительные удачи Первого крестового похода недальновидным политикам и военным могли показаться многообещающими.

В самом деле, рыцари захватили несколько опорных пунктов, стратегических баз, взяли Иерусалим, стали закрепляться там. Почему бы не упрочить успех, не наращивать преимущество? А кому его было наращивать?

Об успехах Первого крестового похода говорилось с кафедр всех западно-европейских церквей. Вести из Иерусалима воздействовали на людей магически. И вновь народ толпами повалил к Константинополю. Остановить его было невозможно. Организовать — некому.

Некоторые авторы считают, что в 1106 г. в Азию попало около полумиллиона человек! Даже если эта цифра резко завышена, людей все равно нужно было организовать: с момента выхода человека из родного рома до… возвращения пилигрима в родные края.

Толпы людей вновь шли по дорогам Европы, грабежом, добывая себе пропитание. Добрались до Византийской империи, уже изрядно пострадавшей от всеобщего пилигримства.

Повелитель Константинополя Алексей Комнин, узнав о злодеяниях этих людей, о бедах своих соотечественников, пустил на непрошенных гостей даже не войско отборное, но львов, других диких животных, только в отчаянии можно решиться на такой шаг. Только такой шаг мог вразумить голодных пилигримов.

В этот раз шли в Иерусалим не только рыцари и воины, но и целые семьи! И все они погибли в Азии, так и не повидав Гроб Господень, так и не помолившись у Святого для любого христианина Места.

Экспансия крестоносцев в Палестине, в Малой Азии вызвала у мусульманских народов ответную реакцию. Прекрасно понимая, что в случае успеха западноевропейские рыцари не остановятся на достигнутом, пойдут дальше: на юг, на юго-восток, повелители многих стран стали посылать для борьбы с крестоносцами все новые и новые армии. Потом, не получая подпитки извне, рыцари вели борьбу с многочисленными полчищами врагов. Но положение их ухудшалось с каждым днем, и лишь высочайшая организованность, дисциплина, невиданное упорство, вера в святое дело помогали им пока более или менее успешно противостоять врагу. А в Западной Европе стали создаваться первые рыцарские романы. Были ли герои этих произведений хоть отдаленно похожи на тех крестоносцев, которые взяли сорок пять лет назад Иерусалим? Да нет, конечно же! Потому что — есть смысл повториться — родившийся Образ Настоящего Рыцаря был на удивление сложным и многомерным. Но Образ родился! И дело здесь не в том, соответствовал ли он реальным людям, и не в том, соответствовали ли герои произведений реальным лицам, а в Первопричине рождения этого сложнейшего образа — в тех душах людских, которые слились в едином потоке всеобщей воли и двинулись к Гробу Господню, и в том, что дал этот образ Европейской Истории, Европейской культуре.

Крестовый поход 1096—1099 гг. и борьбы первых крестоносцев в последующие сорок лет за Иерусалим явилась по сути дела Первым (после битвы на Каталаунских полях) Всеевропейским походом.

Победы первых крестоносцев способствовали укреплению морских европейских государств Средиземноморья, дали им возможность развивать торговлю.

Знакомство с культурой и наукой Востока, буквально, открыло глаза европейцам. Недаром уже в XIII веке в Италии начнется великое брожение умов и душ, давшее миру Брунетто Латини, Петрарку и других гениев, ставших родоначальниками прекраснейшей из эпох в мировом искусстве – эпохи Возрождения.

 

Второй Крестовый поход. 1147-1149 гг.

 

Германский император Конрад III продвигался со своим войском по уже знакомому рыцарям маршруту. Неподалеку от Дорилен у него кончились продукты. Воины голодали. Сарацины напали на них и разгромили. Конрад III с горсткой оставшихся в живых воинов бежал в Никею, оттуда он перебрался морем в Палестину.

Французский король Людовик VII шел более длинным маршрутом, вдоль побережья, стараясь подольше остаться на территории Византии. В битве при Лаодикеи французы сразились с сарацинами. Бой победителя не выявил. Людовик с конницей попал в Палестину морским путем, а его пехота, продвигаясь по сухопутью и постоянно теряя людей в схватках с неприятелем, была почти полностью уничтожена.

Конрад III и Людовик VII ходили вместе с Иерусалимским королем Болдуином III в Сирию, осадили город, перепугались и вернулись в Святую Землю. Большего они ничего не сделали. Второй Крестовый поход можно признать неудачным.

 

Дело Салах-ад-дина. 1138-1193 гг.

Салах-ад-дин был сыном Айюба ибн Шади, сирийского военачальника при султане Нур-ад-дине. Он родился в 1138 г. и пошел по стопам отца.

В 1164, 1167, 1168 годах участвовал в экспедициях в Египет. В 1169 г. был назначен везиром.

В 1171 г. захватил власть в Египте, основал династию Айюбидов.

В 1174 г., после смерти Нур-ад-дина. подчинил Сирию и некоторые земли Ирака.

В это время у крестоносцев вспыхнула борьба за власть. Салах-ад-Дин, пользуясь ослаблением европейцев, завершил завоевание Сирии.

В 1187 г. войско Салах-ад-дина (25 тысяч человек) вторглось в Палестину, осадило Тиверию, город на западном берегу Генисаретского озера.

Войско крестоносцев (приблизительно 25 тысяч человек) отправилось во главе с Гвидо Лузиньяном на выручку осажденным через безводную пустыню, где оно было окружено и разгромлено.

В 1187 г. произошло Хыттынское побоище (Тивериадское сражение). Салах-ад-дин отделил конницу врага от пехоты и разгромил их по частям. Лишь отряды Раймунда Триполитанского и барона Ибелина вырвались из плотного окружения. Остальные крестоносцы пали в бою, либо попали в плен. Захвачены в плен были многие военачальники крестоносцев и великий магистр ордена тамплиеров. Салах-ад-дин лично казнил Рено Шатильонского, беспринципного человека, не раз коварно нарушавшего перемирия.

Продолжая поход, Салах-ад-дин захватил несколько палестинских городов, пошел на Тир.

Лишь прибывший морем отряд крестоносцев во главе с маркграфом Конрадом Монферратским помог городу выстоять. Салах-ад-дин отступил.

В 1187 г. после почти двухнедельной осады Иерусалим был взят Салах-ад-дином. Всех христиан, которые могли заплатить богатый выкуп, были отпущены победителем. Остальные попали в рабство.

 

Третий Крестовый поход. 1189-1192 гг.

 

В 1187 г. Салах-ад-Дин захватил Иерусалим. Германский император Фридрих I Барбаросса, французский король Филипп II Август и английский король Ричард I Львиное Сердце организовали и осуществили Третий Крестовый поход.

В 1189 г. Ккрестоносцы взяли в осаду город Акру. В течение двух лет мусульманский гарнизон во главе с Зейфеддином-Али упорно защищал Акру. По некоторым сведениям европейские воины потеряли около 120 тысяч человек.

Летом 1191 года английский король Ричард Львиное Сердце пришел на помощь крестоносцам, четко организовал осадные работы, и через месяц защитники сдались.

В 1191 г. неподалеку от Арсуфа войско Ричарда I Львиное Сердце (300 тысяч человек) дало бой мусульманам во главе с Салах-ад-дином. Первыми атаковали сарацины (так еще называли арабов в те века). Оба фланга Ричарда I подались назад, центр выстоял: здесь действиями воинов руководил сам английский король. Контратака крестоносцев была не отразима. Салах-ад-дин потерял 40 тысяч человек убитыми.

Спустя месяц после битвы, в октябре, Ричард I Львиное Сердце отплыл в Англию, Иерусалим остался за мусульманами.

Третий Крестовый поход был неудачным, и в этом большую роль сыграл Салах-ад-дин. Он умер в 1193 г.

 

Четвертый Крестовый поход

 

Противоречия между западноевропейскими странами и Византийской империей, через которую проходили толпы воинов-крестоносцев, явились одной из причин Четвертого Крестового похода (1199-1204 гг.), организованного папой Римским Иннокентием III. Целью этого военного мероприятия был разгром т завоевание Византийской державы.

В 1203 г. во время 4-го крестового похода французские и венецианские воины во главе с графом Тибо Шампанским осадили столицу Византийской империи. Узурпировавший власть Алексей сдал Константинополь неприятелю в июле 1203 года. Тибо Шампанский восстановил законного императора Исаака II Ангела и ушел из города.

В январе 1204 года крестоносцы вновь осадили Константинополь. Защитники сопротивлялись три месяца. Исаак II умер. На престол воссел Алексей V.

Он не смог организовать оборону. Крестоносцы взяли Константинополь, разграбили город. Болдуин стал основателем и первым императором Латинской империи.

Войско крестоносцев во главе с латинским императором Болдуином I сразилось в 1205 г. близ Адрианополя с восставшими болгарами под руководством царя Калояна. Конница болгар, проиграв бой, поскакала с места сражения.

Крестоносцы, забыв об осторожности, устремились за противником, попали в западню и потерпели жестокое поражение, потеряв начальника конницы графа Блуа и много убитых. Сам император попал в плен.

 

Пятый-восьмой Крестовые походы

 

Пятый-Восьмой Крестовые походы были явно завоевательного характера. О Святой Земле, об идеалах первых Крестовых походов крестоносцы забыли.

Пятый Крестовый поход в Египет (1217-1221 годы) был явно неудачным.

В Шестом Крестовом походе (1228-1229 годы) германский император Фридрих II вернул христианам Иерусалим, но в 1244 г. мусульмане вновь его отвоевали.

Седьмой (1248-1254) и Восьмой (1270) Крестовые походы в Северную Африку (в Египет и Тунис) организовал и осуществил французский король Людовик IX Святой. Они тоже были крайне неудачными.

В 1291 г. мусульмане подошли к Акре. Более века этот город был за христианами. Мусульмане долго мечтали выбить из Акры христиан. Египетский султан Мелик аль-Ашраф осадил город и взял 19 мая последнюю христианскую цитадель в Святой Земле.

 

Дело крестоносцев

 

Подводя итог крестовых походов, можно сказать:

1. Крестовый поход 1096-1097 годов и борьба крестоносцев в последующие сорок лет за Иерусалим явилась по сути дела еще одним, очередным (после битвы на Каталаунских полях) Всеевропейским мероприятием.

Именно крестоносцы –  воины из разных стран, в которых не угасли еще огоньки языческой культуры и религии –  своим героическим порывом сделали важнейшее дело: они показали всем народам, окружившим континент, что несмотря ни на какие внутренние разногласия в Европе незримо существует некая сообщность идей и целей. Она не в силах (да это и не надо никому!) соединить народы континента в одно сплоченное, централизованное государство, но она способна в критические минуты истории напомнить обитателям Европы о том, что у них много общего, что живут они все на одном континенте.

2. «Учреждающим» ударом крестоносцы раздробили мусульманский мир, в котором к концу XI века наметились центростремительные тенденции.

3. Победы крестоносцев способствовали укреплению морских европейских государств Средиземноморья, дали им возможность развивать торговлю, не боясь арабских и византийских военных кораблей, державших долгое время на замке морские дороги.

4. Знакомство с культурой и наукой арабского Востока, буквально, открыло глаза европейцам. Уже в XIII веке в Италии началось великое брожение умов и душ, давшее миру Брунетто Латинии. Джотто Петрарку и других гениев, родоначальников прекраснейшей Эпохи Возрождения в мировом искусстве.

5. И в душах людей родился неясный, смутный Образ Настоящего Рыцаря, человека, который придет в трудную минуту на помощь, не обидит слабого, постоит даже ценой собственной жизни за христианина, который верен Богу Иисусу Христу, предан своему господину, с благоговением относится к женщине, потому что женщина –  это Мать. Мать Бога Иисуса Христа, мать человека, мать его детей.

О том, как развивался во времени и в европейском пространстве этот Образ, как человеческая память стала извлекать из потаенных глубин прошлого вождя бриттов Артура и его Рыцарей Круглого Стола, и Роланда с его отважными друзьями и многих, многих других великих сынов европейского человечества, как мысль творцов создавала новых рыцарей, можно узнать из романов и трагедий, комедий и опер и других творений Европейской культуры.

 

Герои Крестовых походов – потомки викингов и норманнов

Роберт II Коротконогий (1060 – 1134 гг.) – нормандский герцог, старший сын Вильгельма I Завоевателя. После долго борьбы за власть с младшим братом Генрихом был отстранен от наследования английского престола. Чтобы участвовать в Первом Крестовом походе, заложил остатки своих владений в Нормандии английскому королю Вильгельму Рыжему, своему брату. Отличился в боях при Дорилее, под Антиохией и Иерусалимом. В 1101 г. вернулся из Крестового похода и начал борьбу с Генрихом, который стал королем Англии. В 1106 г. в сражении при Таншбрэ потерпел поражение и попал в плен. До самой смерти пробыл узником в замке Кардиффе, ныне – городе-графстве Великобритании, столице Уэльса.

Балдуин I (? – 1118 г.) – кopoль иерусалимский с 1110 г., младший брат герцога Готфрида Бульонского. Участвовал в Первом Крестовом походе. Поругался с другими руководителя похода,  отправился в Эдессу. Местный правитель усыновил его, но вскоре был убит восставшими подданными. И власть в Эдессе перешла к Балдуину. По смерти Готфрида Бульонского он занял Иерусалимский трон, хотя Танкред и папа римский был против этого. Все жизнь проводил в войнах, завоевал береговую полосу с многочисленными городами, обеспечив сообщение с Европой. Он умер во время дерзкого похода в Египет.

Балдуин II (? – 1131 г.) – король иерусалимский с 1118 г., двоюродный брат Балдуина I. До этого был графом Эдесским. В 1124 г. с помощью венецианского флота завоевл Тир, при нем бьли основаны орден Иоаннитов и орден Храмовников. Попал в плен к туркам и провел в заточении полгода.

Боэмунд I (1065 – 1111 гг.) – старший сын норманнского герцога Роберта Гвискара. Уже в юные годы сражался в войсках отца против византийского императора. В 1097 г. он во главе крупного войска одержал победу при Дорилее в Киликии, перешел через Тавр в Сирию и летом покорил Антиохию, которая и досталась ему вместе с титулом герцога. Он упорно укреплял свои владения, пока в 1100 г. не он попал в плен, где пробыл четыре года. Вырвавшись за большой выкуп из плена, он отправился искать помощи в Европу, передав правление двоюродному брату Танкреду. В Европе Боэмунд женился на дочери французского короля Филиппа I, Констанции, и, собрав войско, повел его в Грецию против императора Алексея, но после неудачной осады Дураццо заключил невыгодный мир. На этом он не остановился, отправился в Италию за новыми отрядами, но вдруг умер.

Танкред (? – 1112 г.)племянник Боэмунда Тарентского, один из героев Первого Крестового похода. В 1096 г. Алексей Комнин вынудил крестоносцев дать ему присягу в вассальной верности. Это было оскорбительным для воинов, отправлявшихся к Гробу Господню, хотя и византийского императора можно было понять: он остаивал интересы своего государства. Танкред, однако, такого позора стерпеть не смог. Он переплыл на азиатский берег. И только после сдачи Никеи византийскому войску, после возобновления присяги крестносцев императору, Танкред вынужден был признать себя вассалам Алексея Комнина.  В поход от Никеи до Иepycaлима Танкред, Боэмунд и Роберт совершили много воинских подвигов. Во время осады Антиохии в 1097 – 1098 гг. Танкред  из развалин монастыря неоднократно совершал с отрядом дерзкие вылазки, о которых сложились легенды. Во время штурма Иерусалима именно он сделал пролом в стене и вместе с Робертом Нормандским в числе первых ворвался в город. После Аскалонской битвы многие крестоносцы вернулись на родину, но Танкред остался в Святой Земле, основав в Тивериаде княжество. Он прекрасно сражался на Востоке, но он был слишком норманн, чтобы не заиметь себе многочисленных врагов и недругов среди самых разных людей. Поэтому-то политическая карьера у него не складывалась. Да и будь он самым мудрым политиком, как, впрочем, и любой другой ороганизатор и руководитель любого крестовго похода, - много лучше дела у европейцев на Ближнем Востоке не пошли бы. Мы не станем излагать в подробностях подвиги европейских рыцарей, потомков норманнов, в Крестовых походах, об этом написано много книг, как участниками тех событий, так и позднейшими специалистами. Нам важно сейчас подчеркнуть, что роль норманнов и потомков норманнов в этих войнах была очень велика.

Танкред (? – 1194 г.) – король обеих Сицилий, внук Рожера II, побочный сын герцога Рожера Апулийского. В 1189 г. скончался в Палермо Вильгельм II Добрый и пресеклось мужское потомство норманнских королей Сицилии. Королевство должно было перейти к императору Генриху VI, женатому на тетке Вильгельма, дочери Рожера II. Сицилийские бароны обещали умирающему королю признать своими сюзеренами Констанцию и Генриха, но они нарушили клятву и в 1190 г. возвели на престол Танкреда, который должен был всю жизнь бороться с императором и его итальянскими союзниками. В 1191 г. Генрих VI осадил Неаполь, но удачные действия полководцев Танкреда и жестокая лихорадка, сгубившая много немецких воинов, вынудили императора отступить. Танкред действовал вместе с итальянскими и немецкими гвельфами, за которыми стоял Ричард Львиное Сердце. Папа утвердил избрание Танкреда и дал ему инвеституру на Апулию, Калабрию и Сицилию. Византия была на его стороне. Но вдруг попал в плен Ричард, Генрих примирился с Гвельфами, и Танкред оказался один. Но не прекратил борьбу. Хотя несчастия, в том числе и смерть сына, надломили его здоровье и он умер в расцвете сил. После чего Генрих за несколько месяцев завоевал королевство Обеих Сицилий.

 

Восточная Европа – Западная Европа

Для более глубинного понимания всех сложностей, которые периодически возникали в XI – XV вв. (и всегда ранее, и всегда позже, и в наши дни) во взаимоотношениях между обитателями Восточной Европы и Западной Европы, нужно помнить о том, что во-первых, те и другие являются на Земном шаре самыми близкими друг другу по духу, по истории, по антропологическим показателям и т.д. людьми. Это – главное, и об этом знают все школьники.

Но, как, например, у двух родных братьев есть и сходства, и различия, иной раз принципиальные, так и у обитателей этих двух частей (есть еще третья – о ней разговор чуть позже) Европы существуют принципиальные различия, которые породила сама земля. В Древнем Китае 2,5 тыс. лет назад было сказано: «Земля – корень всех существ, прекрасных и безобразных». Земля является главным формирующим началом народа, обживающего ее территорию.

Назовем на наш взгляд главные, формирующие народ качества сначала Восточной Европы.

Территория, на которой родилась Российская (лучше сказать – Московская) империя, принципиально отличается от Западной Европы, Малой Азии, Передней Азии, Центральной Азии, Поднебесной, как и от других, не соседствующих с ней цивилизационных центров Земного шара тем, что:

1. Она не породила ни одной мировой монорелигии и ни одного сколько-нибудь значительного ответвления монорелигии;

2. Она не породила ни одного пророка;

3. Она не стала почвой ни для одного религиозного братства, ордена;

4. Она не санкционировала ни одного Крестового похода, ни одной религиозной (Священной) войны;

5. Несмотря на это, восточноевропейское пространство, по общему признанию специалистов, являлось оплотом Православной веры московского толка, ортодоксального и, тем не менее, мирного.

Западноевропейское пространство принципиально отличается тем, что:

1. Оно не склонно в силу объективных причин, в том числе и географических особенностей, к рождению прочной в пространственно-временном поле державы имперского типа. Иллюстрируя это утверждение, можно вспомнить агонизирующие попытки Римской империи прибрать к рукам всю Западную Европу и печальный результат этого страстного желания; столь же неудачную попытку Карла Великого создать империю; а также многовековые потуги императоров «Священной Римской империи», пытавшихся сшить не сшиваемое; мытарства Габсбургов, фиаско Наполеона; совсем уж безумный взрыв немецкой нации, лидерам которой в XX веке показалось, что они могут создать в Старом Свете Германскую империю.

Мозаичность Западноевропейского пространства определило и остальные его особенности.

2. Обитатели Западной Европы склонны к дроблению любых идей: государственных, религиозных, морально-этических, эстетических;

3. Эта склонность, в свою очередь, явилась одной из причин а) мощного разветвления Католической церкви, б) рождения всевозможных орденов и сект, в) формирования у подавляющего большинства населения этого региона психологического состояния, которое легко воспринимает очередного пророчествующего, а то и пророка, а то и духовного обновленца, Учителя, создателя очередной религиозной идеи.

Европа имеет еще одну, очень симпатичную «землю», обитатели которой, хоть и очень разные люди, имеют, как это ни странно, несколько очень схожих черт, важных как для самих этих народов, так и для всех, с кем они соседствуют.

Эта зигзагообразная полоса начинается в Финляндии, затем она тянется по Эстонии, Латвии, Литве, Западной Белоруссии, Западной Украине, Приднестровью, затем она уходит в Черное море, всплывает на Крымском полоустрове, опять уходит в море на востоке, опять всплывает на Кавказе, уходит на восток по южному побережью Каспийского моря, упирается в Крышу мира (Памир), поворачивает на юг, устремляется по Афганистану к Индии, огибает Индостан с севера на восток, на юг и заканчивается в странах Юго-Восточной Азии. Существуют и некоторые ответвления от этой полосы, но в данной работе нас интересует только европейская часть этой удивительной земной зоны, главной исторической и историологической особенностью которой является вот что:

1. Ни одна, даже самая крупная держава не владела любой частью этой, повторимся, удивительной земли более чем 150-200 лет в лучшем случае;

2. эта полоса является своего рода «политическим водоразделом» Земного шара, здесь обычно заканчивались завоевания. Римская империя, например, дошла до Дакии, построила на территории современной Молдовы, Винницкой, Хмельницкой и Тернопольской областей современной Украины, стала строить здесь Траяновы валы, в надежде закрепиться здесь навечно. Не удалось. Отсюда началось «сжимание» Римской империи. Османская империя добралась до Северного Причерноморья и начала сдавать свои позиции. Так называемая «Священная Римская империя» (об этом мы еще поговорим) дотянулась с помощью Тевтонского ордена до Прибалтики, и на этом ее завоевательный пыл иссяк. Московская империя докатилась до Молдовы. Речь Посполита приблизительно здесь же остановилась…

3. Народы обозначенной нами полосы на теле Земли, неохотно впитывая в себя все то, что привносилось сюда каждым из завоевателей, не теряли при этом главные «народообразующие» черты и качества;

4. Ни одна из частей этой полосы не явилась эпицентром крупной державы;

5. У здешних народов выработался очень сильный характер, бытовой и государственный.

 

Вариант Рюриковичей

Существуют разные варианты выхода из распри.

1. Вариант, взятый на вооружение Чингисханом, который уничтожил всех соперников с помощью «людей длинной воли» и установил диктатуру одного рода над племенем, племени над монгольским народом, монгольского народа над всеми завоеванными странами. «Люди длинной воли» чем-то похожи на викингов, как, впрочем, и на современных бомжей. Чингисхан, обнародовав «Ясу», а до этого – всем своим поведением, дал этим сильным людям, изгоям, возможность выкарабкаться с оружием в руках «из грязи в князи» и даже более того. Они поверили ему, стали главной опорой чингисханова войска, громившего всех, и, в конце концов, победили, взяли все, кроме того, что принадлежало Чингисхану, то есть верховной власти. Вовремя сообразив, что удержать власть в Монголии и близлежащих землях ему можно, либо … вырезав бывших «людей длинной воли», теперь его верных слуг, и тем самым лишив себя главной опоры, либо излить бурлящий в Великой степи котел людской энергии на соседей. Чингисхан избрал второй путь. Распрю в Монголии он собственными руками взял за горло и держал ее, держал ситуацию до своей смерти. Но сразу же после кончины величайшего из монголов созданная им держава стала рассыпаться, разваливаться изнутри…

2. Вариант «аристократический» использовали многие народы, в том числе и, например, в Центральной Азии, где потомственная знать билась между собой, не решаясь, однако, экспериментировать в духе Чингисхана, вовлекшего в свои разборки низы общества, в том числе и «людей длинной воли». Эта борьба ослабила повелителей крупных и мелких центральноазиатских государств, и они стали относительно легкой добычей Чингисхана, его сыновей и внуков.

3. Вариант «безоглядный» использовали обитатели еще не известного евразийцам Нового Света. Местные племена и народы дрались между собой, копили злость друг на друга, не знали ничего об огнестрельном оружии, жили в какой-то богатой люльке… Европейцы легко справились с ними. В первые годы властвования на островах Карибского моря конкистадоры уничтожили около 3 миллионов человек, бывших беспечных драчунов. Осталось их около 300 человек. Конкистадоры опомнились, свезли всех живых на один из островов…

4. Внутренние дрязги, либо внутреннюю социально-политическую нестабильность можно ликвидировать с помощью внешнего врага, реального, а то и придуманного. Так поступали повелители в разных странах в разные времена. Но, подчеркнем, подобное возможно только в том случае, если распря носит локальный в пространстве и во времени характер, и правитель пользуется в стране достаточным для столь серьезных дел кредит доверия. В XI – XV вв. подобная роскошь была большой редкостью, потому что, повторимся, распря властвовала на планете, густо пропитав своей разрушительной силой сердца, умы и души людей.

5. Вариант Рюриковичей в чем-то похож на «аристократический» вариант. К третьей четверти XI  века Рюриковичи превратились в потомственных аристократов в стране, которая, с одной стороны, давно уже стала их родиной (жены-то почти всех Рюриковичей были местные, а не привозные женщины), а с другой стороны, они все еще чувствовали себя здесь не совсем своими и в самом начале четырехвековой междоусобицы и в последующие века. Может быть, именно эта двойственность их положения не позволила им использовать «вариант Чингисхана»: уничтожив разросшееся древо Рюриковичей, победитель погубил бы самого себя, потому что восточноевропейские бояре всегда готовы были заменить заезжих князей на тронах.

Впрочем, Рюриковичи не пошли по этому жестокому пути не только потому, что они его боялись! Это были странные люди, очень интересные для серьезного литературного и философского осмысления. Вклад этого рода, больше восточноевропейского, чем варяжского(!), во все то, что мы называем «русским духом», «русским делом», «русским древом в саду Мировой цивилизации», огромен.

Во время Мировой распри они вели себя чисто по-русски, то есть как-то очень странно. Они чуть ли не ежегодно водили дружины друг на друга, отбивали налеты кочевников, сами ходили в степь, и на Запад, и на Восток, пробивались сквозь таежное бездорожье на Север. Род Рюриковичей ветвился безудержно, то тут то там возникали новые княжества, драка длилась десятилетиями, столетиями. Рюриковичи собирались на съезды князей, пытались договориться, замириться, мира не получалось, войны продолжались сразу же после съездов (вспомним трагедию Василька Теребовльского, ослепленного своими сородичами!).

Но Русь, несмотря на постоянные войны, крепла, расширялась, украшалась, хорошо рожала. И доверие  русских к дерущимся Рюриковичам почему-то не ослабевало, и в нестабильном, мозаичном, политическом пространстве, осваиваемом обитателями Восточной Европы во главе с Рюриковичами, почему-то утверждалась (формируясь!) русская идея.

Слишком много «почему-то», слишком много удивительного в истории Руси - России. Существуют люди, которые однозначно решают в ту или иную пользу «задачу Рюриковичей и русского народа». Мне эта однозначность не по душе. Процесс рождения, формирования, утверждения «русского дела» был множественным, состоящим из разных причинно-следственных нитей. Тем-то он и интересен, тем-то интересны эти нити, живые, взаимопроникающие друг в друга, взаимно украшающие, оттеняющие все русское. Дело Рюриковичей, объемное, значительное, являлось всего лишь одной из нитей каната жизни русского человечества.

 

Русская распря

Заявив о том, что междоусобица XI – XV  вв. была земношарной, логично было бы объяснить причину этого глобального явления. И тут-то мне придется разочаровать читателя. Главной причины Мировой распри я не знаю. Пока мне доподлинно известно только то, что движение истории нашей планеты имеет синусоидальный характер: междоусобица в VIII – III вв. до н.э. – великие державы Древнего мира в III в. до н.э. – III в. н.э. – Великое переселение народов (тоже ведь – мировая распря) в III – VII вв. – Великие державы Средневековья в VII – XI вв. – Великая распря в XI – XV вв. – Великие державы Нового времени в XV – XX вв. С этой упрямой волнообразностью спорить сложно. И понять ее первопричину – тоже. Можно, конечно, сказать так: движением Земного шара управляет Господь Бог, а Ему видней со стороны…

Киевская Русь экономически во многом зависела от трех мировых торговых дорог: Волги, Днепра и Восточноевропейской степи.  Они являлись скрепляющим остов Древнерусского государства экономическим каркасом. До середины XI в. торговля между Скандинавией, Восточной Европой с одной стороны и Византией, Аббасидским халифатом с другой стороны процветала. В 1055 г. халифат пал под ударами сельджуков, взявших Багдад, и здесь надолго воцарилась нестабильность. В 1056 г. в Византийской империи пала Македонская династия (867 – 1056 гг.), и здесь также наступили времена упадка. В 1066 г. погиб в походе на Альбион «последний король моря» Харальд Хардероде, конунг Норвегии, зять Ярослава Мудрого, и «Эпоха викингов» приказала долго жить. Десятилетием позже внуки Ярослава Мудрого, умершего в 1054 г., затеяли между собой борьбу за власть, и эта борьба князей прекратится лишь в начале второй половины 15 века, во время правления Василия Темного.

После мировых событий середины XI в. на Руси, как сказано выше, стала глобально меняться экономическая и политическая ситуация.

Слева-справа от Днепра находились раздутые варяжским ветром крупные города во главе с Киевом. Их экономические возможности заметно ухудшились, особенно на фоне новых городов и княжеств, создаваемых Рюриковичами в глубинах междуречья Днепра и Волги. Этот процесс начался задолго до великих событий XI в. В городах и землях, отдаленных от могучих торговых магистралей, не надеялись на сверх доходы от внешней торговли и, естественно, строили экономику, исходя из своих реалий. Пока Киев был силен, эти города и земли не могли тягаться с ним серьезно. Теперь, когда сама жизнь выровняла возможности «матери городов русских» и ее многочисленных «деток», новые города стали быстро догонять по экономическому росту старые.

Войны между Рюриковичами вспыхивали и раньше. Но до начала Великой распри могущественным князьям киевским относительно легко удавалось побеждать соперников в борьбе за верховную власть. Теперь борьба шла не за киевский великокняжеский престол, а за господство новых княжеств и новых городов над старыми, на Русью, быстро меняющей не только экономическую географию, но и политические приоритеты. Этот фактор явился одной из главных причин русской распри, играя роль постоянного поддувала, разжигавшего огонь братоубийственных войн, которые велись постоянно, не смотря на серьезные угрозы извне. Практически, все соседи Руси нападали на нее, либо участвовали на той или иной стороне в междоусобице.

Самыми серьезными соперниками русских до XII в. были половцы. Ослабли они где-то после знаменитого похода в степь войска Игоря Святославича, похода, не зря воспетого в шедевре мировой литературы «Слово о полку Игореве». Далеко не все исследователи этого произведения задают себе вопрос: «Почему этот неудачный во всех отношениях поход вдохновил гениального поэта?» Я отвечаю на этот вопрос так. Потому что, во-первых, поход, не смотря на неудачу, был … удачным, во-вторых, он как бы подвел черту могуществу половцев. Удачным его можно назвать потому, что степняки почувствовали силу русских, испугались их, готовых наконец-то методично бить противника его же оружием, то есть набегами на его территорию, грабежом, взятием пленных, в том числе и мирных жителей. Финал «Слова…», в котором говорится о мирном, даже полюбовном разрешении конфликта, говорит, прежде всего, о слабости половцев. И эту слабость выявил Игорь Святославич. Это большое дело.

К сожалению, Рюриковичи не обратили внимания на данный важный момент, не вспомнили в пылу междоусобных драк историю Восточноевропейской степи, которая, как «свято место», пусто не бывает. Сильные скифы выбили отсюда ослабевших киммерийцев, сами ослабли. Сарматы выбили скифов, ослабли. Готы потеснили скифов, ослабли. Гунны потеснили готов, ослабли. Пришел черед тюркских племен… Печенегов потеснили на запад половцы. Половцы ослабли. Значит, им на смену, Великая степь готовила новую силу. Почему Рюриковичи не подумали об этом?

Непрерывная внутренняя борьба, регулярные внешние войны, как это ни странно, не остановили созидательный процесс: Русь крепла, расширялась, оставалась единым русским пространством. Великие князья строили города, основывали монастыри, храмы, и за это их прославляли не только летописцы и позднейшие историки, но в первую очередь и раньше всех народ. Экономически и политически слабеющая Русь оставалась сильной изнутри, то есть даже не государственно, а народно, русским духом сильна была Русь. Иначе не объяснить то, что произошло на русской земле во второй половине XIII века…

 

Самая крупная политическая фигура

Владимир Всеволодович Мономах (1053 – 1125 гг.), великий князь киевский в 1113 – 1125 гг. Опытный военачальник, писатель, сын князя Всеволода Ярославича и дочери византийского императора Константина Мономаха (отсюда и имя князя). Участвовал в междоусобной борьбе князей. Являлся. Являлся самой мощной политической фигурой на Руси  в конце XI – начале XII вв. Политический такт, полководческое дарование, дипломатическое искусство и талант писателя-мыслителя, вся его деятельность и результаты ее на мирном и военном поприщах дают основания называть годы активной жизни этого человека Эпохой Мономаха.

В 1097 г. на съезде князей в Любече он предложил объединиться в борьбе против половцев. Князья поддержали его, но сразу после съезда Давыд и Святополк Изяславич поймали и с помощью подручных ослепили Василька Теребовльского, и вновь на Руси вспыхнула распря.

В 1100 г. на съезде в Уветичах Давид и Святополк были осуждены, Давыд Святославич выплатил Васильку Теребовльскому 100 гривен серебром за Владимир Волынский. И на Руси распря затихла.

В 1103 г. на съезде в Долобске Владимир Мономах предложил новую тактику ведения войны с половцами: совершать походы в Степь и громить налетчиков на территории, ими контролируемой.

Сразу после съезда в Переяславле собрались войска семи русских князей во главе с Святополком Изяславичем и Владимиром Мономахом и отправились в поход. Узнав о продвижении крупной русской рати в Степь (Поле), половцы собрались на совет. Старый хан Урусоба предложил соплеменникам пойти на мировую с сильным противником. Молодые и горячие воины осудили его, и молодой воин Алтунопа повел отряд разведки на русское воинство. Битву он проиграл, сам погиб в бою. Урусоба обязан был сразиться с врагом. С огромным войском он встретил русских на реке Сутин, но потерпел сокрушительное поражение и пал в битве вместе с множеством соплеменников и всеми половецкими вождями: 20 самых знатных половчан погибли в Сутинской битве. С огромной добычей и пленными возвратилась русская рать домой.

В 1104 г. союзное войско князей осуществило неудачный поход на Минск против полоцкого князя, который продолжал самостоятельно.

В 1106 г. русские отбили налет степняков, освободили много пленных.

В 1106 г. земгалы (древнее литовское племя) побили полоцких князей.

В 1107 г. половецкий хан Шураган осуществил очередной налет на Русь. Хорошо пограбил, отправился домой. Владимир Мономах с крупной ратью догнал его на реке Суле, ночью неожиданно атаковал противника и разгромил его. В том же г. он заключил союз с ханом Аекой.

В 1109 г. русские князья захватили вежи у Дона, где кочевали половцы.

В 1114 г. по инициативе Владимира Мономаха русские князья собрали тридцатитысячное войско, в феврале на санях вышли в поход, в городе Хорол оставили сани и в конце марта прибыли на Дон. На реке Сале, притоке Дона, войско Владимира Мономаха разгромило передовой отряд противника 24 марта. Через три дня огромное полчище половцев окружило русских. Несколько раз степняки бросались в атаки, но всякий раз русские отражали натиск врага. Контратака дружины Владимира Мономаха решила исход сражения в пользу русских.

Князь Ярослав Святополчич осуществил удачный поход на ятвягов, литовское племя, обитавшее между реками Неман и Нарев.

В 1113 г. князь Мстислав, сын Владимира Мономаха, осуществил удачный поход на чудь.

В том же г. сам Владимир Мономах отбил налет половцев, стал после смерти киевского князя Святополка Изяславича великим князем Киевским.

В последующие годы Владимир Мономах боролся с половцами, организовал походы на Донец – на ясов, на Дунай, противостоял в междоусобице Ярославу Святополчичу, вступившему в союз с венграми, продолжал борьбу с полоцкими князьями, взял Минск, организовал поход на ляхов, на камских болгар, на торков и печенегов... Ему удалось объединить под своей властью три четверти территории Древнего Русского государства.

В знаменитом «Поучении», обращенном к своим детям, он писал, что всего он участвовал в 83 походах, «а маловажных не упомнишь», заключил 19 договоров с половцами, взял в плен 100 князей половецких, выпустил их на волю, а более 200 казнил и утопил в реках.

 

Сын Гиты

Мстислав Владимирович (? – умер в 1132 г.), великий князь киевский, правил в 1125 г – 1132 гг., старший сын Владимира Мономаха. Был князем новгородским с 1095 г., переяславским князем с 1117 г. Участвовал в междоусобице князей, а также в походах на половцев, организованных его отцом, а также удачные походы на эстов. Продолжал укреплять единодержавную власть великого князя, укреплял границы государства. В 1130 и 1131 г. совершил удачные походы на литовцев.

Всего у Владимира Мономаха было три жены. Первая, Гита, дочь печально известного в истории Альбиона короля Гарольда, погибшего в битве при Гастингсе с норманнами Вильгельма I Завоевателя в 1066 г., прибыла в Киевскую Русь приблизительно в 1074 - 1075 гг. из Дании. Датский король Свенд II после трагедии при Гастингсе, после которой норманны начали завоевание Альбиона, приютил у себя двор короля Гарольда, сделал все, чтобы изгнанникам жилось у него хорошо. Более того, выступая в роли свата, он организовал свадьбу восемнадцатилетней Гиты с Владимиром Мономахом, в то время княжившим в Переяславле.

В 1076 г. дочь Гарольда родила сына Мстислава Владимировича, будущего великого князя киевского. После этого в летописях и других источниках Гита не упоминается ни разу, что дает повод считать ее рано умершей.

Несчастная судьба была у родных короля Гарольда, у тех, кто связал свою судьбу с этим, по всей видимости, чистым человеком, оказавшимся в роли «без вины виноватого». Многие из них погибли в битвах с норманнами, многие влачили жалкое существование. Гита слишком рано умерла, но ее судьба явилась одной из опор некоего философского мостика между историей Альбиона и историей Древней Руси, откуда в конце сороковых годов XI в. в Норвегию отплыл один из участников великой драмы Альбиона Харальд Хардероде с женой Элисив (дочерью Ярослава Мудрого) и куда приблизительно через тридцать лет прибыла дочь короля Гарольда. Трагедия Британии должна была предостеречь всех русских князей от раздувания огня распри. История Альбиона с V по XI в. н. э. представляла собой почти непрерывную цепочку распрей, разбавляемых нашествиями данов, саксов, англов, викингов, которые, отвоевывая себе пространство на острове, тут же включались во внутреннюю междоусобицу... История Древней Руси с IX по XIII века чем-то напоминала историю Альбиона с V по XI века, и судьба не зря отослала в сороковых годах Элисив с Харальдом в Норвегию и прислала в семидесятых годах из Дании Гиту в жены Владимиру Мономаху. Не зря.

Но мать Мстислава не успела, не смогла передать русским людям, сыну - будущему великому князю киевскому – философскую суть своей короткой жизни. Не словами передать - это уж слишком для жены русского князя XII века - но судьбой своей. Распря на Руси разгоралась яростным огнем.

Мстислав Владимирович с 1088 года княжил в Новгороде, Ростове, Смоленске, в Переяславле, и в других городах, участвовал в княжеских съездах, в походах на половцев, сыграл выдающуюся роль в организации обороны Новгородской земли от набегов западных соседей, стал великим князем киевским в 1125 году, умер в 1132 году. Летописцы, а затем и некоторые историки именуют его Мстиславом Великим, отдавая тем самым заслуженную дань этому государственному деятелю. Есть и явные недоброжелатели старшего сына Владимира Мономаха, обвиняющие его в том, что он не сумел прекратить разгорающуюся междоусобицу, не справился с половцами, то есть логически не завершил дело отца. Отрицательно оценивая деятельность Мстислава, историки как бы подписывают приговор всем Мономашичам, якобы не справившимся с решением задач, возложенных на них историей. Но справедлив ли приговор? Справедливы ли обвинения, предъявляемые Мстиславу Великому, годы великого княжения которого приходятся как раз на тот период, когда русская распря, если так можно сказать, окончательно вышла из-под контроля? Увядающему Киеву, лишенному мощной подпитки, получаемой от «варяжского пути», во второй четверти XII века уже невозможно было держать в повиновении крупные и мелкие княжества. Созданная Рюриковичами пирамида с вершиной в Киеве стала по объективным причинам рушиться. Мстислав, каким бы он не был великим, не смог бы остановить процесс разложения, дробления. Он сделал все, чтобы этот процесс проходил с наименьшими потерями для страны в целом и для каждого соотечественника в отдельности. Вот в чем смысл его величия.

С междоусобицей Мстислав боролся теми способами и средствами, которые считал нужными и важными. Чтобы покончить с этим злом, он решил нанести сокрушительный удар по князьям полоцким, потомкам варяжки Рогнеды, являвшимся, по мнению великого князя киевского, первопричиной распри. Они действительно представляли собой постоянную угрозу для мира внутри державы, вели независимую политику, часто не подчинялись высшей власти.

У них была на то веская причина. Известно, что матерью Владимира I Святославича являлась ключница Малуша, а не законная, пусть и взятая силой, жена Рогнеда, потомки которой более ста лет пытались отвоевать силой свое право на великокняжеский стол у потомков Малуши и Владимира I Святославича.

В 1127 г. в наказание за то, что князья полоцкие отказались участвовать в очередном походе на половцев, Мстислав повелел удельным князьям Турова, Владимира, Курска, Смоленска, других городов всем разом в условленный день начать военные действия против отступников. Союзные войска победили полочан. Гнездо Рогнеды было разрушено. Князей полоцких с семьями сослали в Константинополь.

Однако распря не прекратилась. На территории Киевской державы возникали новые очаги междоусобицы: Чернигов, Переяславль, Новгород, всегда довлевший к самостоятельности... Волшебным страшным зверем набросилась распря на русскую землю: Мстислав отрубил ей одну голову, вместо нее выросли несколько новых.

Перед нашествием

В 1212 г. после смерти Всеволода III Юрьевича (Всеволода Большое Гнездо) старшие его сыновья, Константин и Юрий, повели между собой борьбу за власть. Их младший брат Владимир-Дмитрий Всеволодович сначала встал на сторону Юрия, но затем переметнулся к Константину. Тот повелел ему перебраться из Волока-Ламского в Москву и защищать этот город. В 1213 г. Юрий заключил с противником мир, а Владимира-Дмитриевича отправил из Москвы со словами: «Даю тебе южный Переславль, нашу отчину; господствуй в нем и блюди землю Русскую».

В 1212 г. Мстислав Смоленский взял Киев, распря вспыхнула с новой силой.

В 1216 г. неподалеку от города Юрия-Польского, на реке Липице, войско Новгорода во главе с Мстиславом Мстиславичем Удатным нанесло сокрушительное поражение владимиро-суздальскому войску во главе с Ярославом Всеволодовичем и Юрием Всеволодовичем, который задумал подчинить вечевую республику. Проигравшие потеряли убитыми более 9 тысяч человек.

В 1223 г. монгольское войско во главе с Субеде (Субэдэ) и Джебэ разгромило войско русских князей и половецкого хана Котяна. Несогласованность действий, отсутствие единого руководства явились одними из главных причин трагедии.

Монголы предоставили обитателям Восточной Европы целых 14 лет на обдумывание ситуации и на подготовку к войне с Ордой. Русские не воспользовались и не могли воспользоваться этим щедрым даром: они продолжали драться между собой.

В 1225 г. Мстислав Киевский воевал с Даниилом Волынским.

В 1226 г. русские отбили вторжение венгров в Галицию.

В 1227 г. бояре Галича предательски сдали город венграм.

В 1229 г. союзное войско Михаила Черниговского и Владимира Киевского ходило на Волынь.

В 1232 г. была очередная смена князей в Новгороде.

В 1235-1236 гг. Киев несколько раз переходил из рук в руки.

А затем явились монголы.

 

Выбор стратегии

Ярослав Всеволодич (1191 – 1246 гг.), великий князь владимирский в 1238 – 1246 гг., сын Всеволода Большое Гнездо. Княжил в Переяславле, Галиче, Рязани. Неоднократно приглашался и изгонялся новгородцами. В 1236 – 1238 гг. княжил в Киеве. Дважды ездил в Золотую Орду и в Монголию.

Перед Ярославом Всеволодовичем стояла сложная задача выбора стратегически верного пути для страны, для русского народа, обессиленного нашествием ордынцев.

Хан Батый призвал его к себе. Ярослав знал, что повелитель степняков зовет его не в гости на дружеский пир, а как вождя побежденного народа. Уже приняв приглашение, русский князь признал бы власть сильных ханов над Русью, а, значит, его, Ярослава, могли бы обвинить (и обвинили!) в том, что именно он признал Русь данником Орды. Не хотелось князю делать этот важный шаг?! Но он все-таки поехал в Орду.

Батый  принял его хорошо, относился к гостю с уважением и "назвал его главою всех князей российских, отдав ему Киев".

Н.М. Карамзин, описывая эту ситуацию, гово­рит: "Так государи наши торжественно отреклись от прав народа не­зависимого и склонили выю под иго варваров". Но разве повинен в том Ярослав? Разве он виноват в том, что почти двухсотлетняя распря русских князей ослабила Древнерусское государство? Нет, Ярослава обвинять в этом нельзя. Его можно лишь пожалеть, как и других русских князей, вынужденных склониться перед могучим врагом.

Примеру Великого князя последовали удельные князья суздаль­ские. А сам Ярослав Всеволодович отправился в Каракорум, в долину реки Орхон, где родилась великая держава Чингисхана, на поклон к ханше Туракине, старшей вдове хана Угэдея, коварной женщине, которая вершила все дела огромного государства.

Некоторые люди раньше да и теперь ругают князя за это: разве можно было ехать к Батыю, а затем к Туракине да кланяться в ножки тем, кто разорил и опозорил русскую землю? Разве победы Александра Невского не доказали, что жива Русь, что есть в ней воины, готовые постоять за Родину? Но правы ли они?

В середине XIII в. Русь не могла в одиночку справиться с ордынцами, очень уж сильны те были. Но зачем же в одиночку драться, если можно найти союзников?! А вот союзников-то, верных, искренно желающих помочь русскому народу, у Ярослава и у других князей не было. Кто-то из возможных друзей сам ослаб и думал лишь о том, как бы выжить. Кто-то имел в Восточной Европе корыстные интересы. Например, Римская (Католическая) церковь хотела крестить Русь по своему обряду. Русские люди Православную веру не продали, а ордынские ханы, какими бы они жестокими подчас не были, к вероисповеданиям завоеванных народов относились спокойно. Папы Римские в сороковых годах XIII в. стали наводить дипломатические мосты с Великим ханом Гуюком и с Туракиной, пытались договориться с ордынцами о сферах влияния на землях, принадлежащих Древней Руси, о разгроме Никейской империи (в то время — оплота Православия)... А до этого они же санкционировали вторжение Тевтонского ордена в землю пруссов, которая стала для рыцарей опорной базой для дальнейшего движения на Восток. Да и шведские феодалы ходили в Восточную Европы не без санкций католической церкви. Какие же это союзники?!

Ярослав Всеволодович все это знал, все взвесил и, простившись с родными и близкими, отправился к ханше. Долгим был путь в Каракорум. Все невзгоды претерпел русский князь, думая лишь об одном: как бы ему понравиться коварной Туракине, как бы научиться угодливо (не по-русски!) улыбаться ей и всему ее окружению, чтобы поверила ханша в искренность Ярослава, в его рабскую покорность. Нелегкое это дело: свободолюбивому русскому князю угодливо улыбаться!

Приехал Ярослав в Каракорум. Пересилил себя. Все-то он делал в ставке Великого хана так, чтобы хитрая и умная Туракина не раскусила его. Вроде бы не раскусила. Приняла князя хорошо, «кормила его из своих рук»... А через несколько дней Ярослав Всеволодович умер.

Некоторые историки считают, что ханша отравила гостя медлен­но действующим ядом. Да, Туракина прослыла женщиной коварной и злой. Она могла до­гадаться, что Ярослав и весь русский народ никогда не смирятся с положением данников, что угодливо улыбаются они временно, пока силушку не накопят. И, зная это, ханша вполне могла отравить гостя. Но точных данных по этому делу наука пока не имеет, и по­этому вдову Угэдея нельзя обвинять в предумышленном убийстве рус­ского князя. Нехорошо, незаконно обвинять любого человека в столь страшном грехе, не имея точных доказательств его вины. Но нужно помнить о том, что еще в начале 40-х годов Ярослав Всеволодович пытался с помощью хана Батыя подчинить своей власти Киев. Сделать ему это не удалось. Но, во-первых, сама попытка великого князя владимирского говорит о его политическом кредо, во-вторых, авторитет отца Александра Невского на Руси возрастал. И то, и другое, конечно же, шло вразрез с планами степняков, которым Русь нужна была раздробленная, а значит, слабая в политическом и военном отношениях.

 

Дело Александра Невского

Тринадцатый век. Опасное время на Руси. 150 лет продолжается распря князей. Она подточила силу народную, народный дух. Бились князья, потомки Рюрика, между собой, как самые страшные враги, не желая смотреть по сторонам, не желая думать о том, что деется у соседей и в дальних странах. А зря они не думали об этом.

В 1201 г. рыцари основали в Прибалтике Ливонский Орден, построили город Ригу, мощную крепость, откуда они тут же стали осуществлять дерзкие набеги на северо-западные русские земли. Сила? – Сила! Много бед еще принесут рыцари русской земле.

В 1204 г. крестоносцы захватили и разорили Константинополь, твердыню Православной церкви, образовали Латинскую империю. Небольшой островок православия остался на территории некогда могущественной Византийской державы – в Никейской империи. Православные русские князья должны были призадуматься на тем, в чью пользу изменилась, как сказали бы в Двадцать первом веке, геополитическая ситуация в связи с падением Константинополя. Не призадумались.

В 1206 г. войско татаро-монголов вторглось в государство Тангут, нанесло ему смертельный удар. Это от Руси очень далеко? – Не так уж и далеко. На конях можно проскакать от Тангута до Восточной Европы за несколько месяцев. Не очень при этом погоняя скакунов. И ведь печенеги, с которыми князья рода Рюрика бились более двух веков, прибыли оттуда. А перед ними – хунны! А после печенегов – половцы. Почему бы не подумать об опасности с востока? Разве так уж она была далека?

Не подумали русские князья об этой опасности, им почему-то казалось, что другие у них самые страшные враги есть, и находятся они совсем близко.

В 1218 г. князь Глеб Владимирович созвал семерых князей с воеводами и боярами на совет. В чистом поле, в богатых шатрах был пир горой и разговор деловой о том, как им Русью править. Какие решения они хотели принять, про то никто не знает, только вдруг Князья Глеб Владимирович и Константин Владимирович, извлекли из ножен мечи и набросились с верными слугами на гостей. Всех до единого перебили они князей, воевод, бояр. Чудом уцелел в той бойне Ингвар Игоревич, брат будущей матери Александра Невского – Феодосии…

А в 1219 г. татаро-монголы вторглись в Среднюю Азию, разгромили армию Хорезма: это уже недалеко от Волги! Русским князьям можно было бы и подумать о надвигающейся с Востока новой волны кочевых племен. Не подумали они и на этот раз, не прекратили братоубийственную междоусобицу.

Юный князь Александр Ярославич еще не прошел обряд пострига, после которого мальчик становился по обычаям тех лет мужем, полноправным гражданином, а великий полководец Субэдэ разгромил 31 апреля 1223 года на Калке союзное войско русских князей во главе с Мстиславом Старым Киевским.

В 1224 г. Александр прошел обряд пострига, а Ливонский Орден захватил город Юрьев, а татаро-монголы, покорив Тангутское государство и Северный Китай, обеспечили себе тылы для крупнейших боевых операций и походов. На Руси продолжалась распря. Русский человек оставался самым страшным врагом для русского человека.

В 1227 г. рыцари захватили Сааремаа и Муху, а Папа Римский Гонорий III обратился с воззванием «Ко всем королям Руссии», в котором он, в частности, писал: «Твердо соблюдая мир с христианами Ливонии и Эстонии, не препятствуйте успехам веры христианской, чтобы не подвергнуться божьему и апостольского престола, который легко может, когда пожелает, покарать вас. – И далее Папа говорил. – Ваши заблуждения в Вере раздражают Небо и являются причиною всех зол: бойтесь еще ужаснейших, если не обратитесь к истине. Увещаем и молим, чтобы вы письменно изъявили на то добрую волю через надежных послов, а между тем жили мирно с христианами ливонскими». А в южнорусские степи стали с упрямством морской волны пробираться миссионеры-доминиканцы. Эта деятельность католических орденов в Восточной Европе вносила в жизнь местных обитателей еще один импульс разрушения внутреннего, духовного и душевного.

В 1228 г. Александра Ярославича провозгласили князем-наместником в Новгороде, а германский император Фридрих II Гогенштауфен отправился в крестовый поход, где рыцари на деле показали всем «заблуждающимся в Вере», как может карать Господь Бог. Рыцари грабили, жгли, убивали, брали в полон. Многие из них шли воевать только ради наживы… В том же г. ливонцы осуществили дерзкие налеты на Селигерское озеро, чему очень огорчились новгородцы, которые из-за этого не смогли отомстить Ярославу за очередную обиду… Распря на Руси продолжалась.

Александр Ярославич уже хорошо сидел на коне, когда в 1234 г. его отец князь Ярослав Всеволодович ворвался с дружиной на территорию, контролируемую ливонскими рыцарями, захватившими безо всякого на то повода знатного новгородского чиновника, разорил окрестности Оденпе и Дерпта, вынудил рыцарей заключить с ним выгодный для русских мир. Буквально, не слезая с коня, Ярослав Всеволодович бросился в погоню за литовцами, опустошившими Торопецкое богатое княжество, настиг их, разгромил в быстром бою. Противник бежал от русских и упрятался в болотах и лесах. Русские взяли большую добычу: одних только коней 300 штук.

В 1236 г. Александр Ярославич был провозглашен князем-наместником в Новгороде. В тот год войско Батыя расположилось в низовьях Волги и изготовилось к походу в Европу.

Русские князья все сводили между собой старые счеты. Русские княжества, оказавшиеся в кольце сильных врагов, первыми в Европе после камских болгар, приняли на себя страшный удар степняков.

Татаро-монголы были сильнее и организованнее готов и гуннов, печенегов и половцев, других воинственных племен, сокрушавших в предыдущие века и тысячелетия могучие империи и государства. Никогда ранее кочевники, вторгавшиеся в Восточную Европу, не имели столь мощные тылы, продуманную в деталях структуру войска, стратегию и тактику походов, ведения полевых сражений, осадных боев, штурмов крепостей и городов. То была дикая, но сцементированная железной волей энергия людей, решивших исполнить сумасбродную мечту Чингисхана и завоевать мир «от моря и до моря», от Тихого океана до Атлантического. Чингисхан, помимо других качеств, был знатоком низменных людских инстинктов. Он собрал в свое войско «людей длинной воли», то есть, говоря языком Двадцать первого века, бомжей, нелегалов, других изгоев общества, обещал им золотые горы и, главное, не только обещал, но после каждого выигранного сражения, после каждого подвига он щедро награждал «людей длинной воли», «удлиняя» их неуемное желание богатеть, подниматься по служебной лестнице, воевать, уничтожать… Это была грозная сила. Войско Чингисхана, а затем его детей и внуков быстро увеличивалось за счет таких же «людей длинной воли», которых было много во всех завоевываемых степняками странах.

Сдержать удары могучего степного урагана не смогли ни болгары, ни города крепости русских княжеств. В 1237 г. завоеватели взяли и разрушили Рязань, Пронск, Ростиславль, Борисов-Глебов, Переславль-Залесский, Белгород, Зарайск, другие город. Рязанская земля, ухоженная, богатая, была разорена и обезображена огнем, пеплом, трупами людей. Мать Александра Ярославича потеряла в одночасье почти всех родных и близких. И таких семейств было на Руси великое множество.

Но ордынцам этого было мало. Они упорно продирались сквозь лесные массивы на север. Раньше лес останавливал степняков. Теперь они решили взять всю Русь, степную, лесостепную, лесную. Пала Москва. Владимир… В течение четырех недель огненный каток прокатился по огромному пространству. Враг захватил 15 городов, таких, как Боголюбов, Суздаль, Переславль, Ростов, Ярославль, Тверь.

По русским лесам шел на север враг. В русские леса бежали от больших дорог люди, покидая селения и города. Шли они на север, некоторые уходили даже в Норвегию.

Той же весной Александр Ярославич отправился во Владимир на съезд русских князей. Проезжая мимо разоренных врагом селений и городов, он видел не только пепелища, но и нечто более страшное: опустошенные глаза соотечественников, напуганных, поникших, безвольных, потерявших веру в будущее, безразличных. Это, действительно, страшное состояние. Часто оно приводило государства и народы к гибели.

Во Владимире собрались русские князья. Из многочисленных потомков Всеволода Большое Гнездо остались лишь единицы. Можно было долго вспоминать и оплакивать героев, погибших в боях с ордынцами. Но не за этим приехали князья в поверженный Владимир. Жить они хотели. Русь мечтали поднять.

Они выбрали Ярослава Всеволодовича великим князем и не ошиблись. С неутомимой энергией принялся тот за дело. Не гнал людей, не торопил, не ставил перед ними невыполнимые задачи. Но … в том же г. была восстановлена белокаменная церковь Бориса и Глеба в Кидекше, и освятил ее Ростовский епископ, и, пока еще слабая надежда появилась в глазах людей: мы живы, мы будем жить.

Крепость Кидекша стояла в устье Нерли на подступах к Суздалю. Но о крепостях ли, о воинстве ли нужно было думать в тот страшный момент?!» - Да! – воскликнет заядлый рубака-воин. – Собирать надо было со всей Руси дружины, идти в степь, громить ордынцев и мстить, мстить им беспощадно!».

Если бы Ярослав Всеволодович поддался этому искушению и бросился в бой с могучим врагом… сколько бы бед навлек он на Русь!

Князь избрал иной путь.

Он выделил Александру кроме Новгорода еще и Дмитров, Тверь. Юный князь уехал на север. Здесь продолжала накаляться внешнеполитическая ситуация.

Весной 1237 года в Витербо, резиденции Папы Римского, неподалеку от Рима был заключен договор о слиянии Ордена меченосцев Ливонии с Орденом тевтонов Пруссии. Папа Римский Григорий IX и магистр меченосцев Бруно передали земли на севере Эстонии королю Дании, который, в свою очередь, 7 июня 1238 года заключил с немцами мирный договор. Это для датчан и немцев договор был мирный, а для народов северной Эстонии (ижорян, води, карел) и для русских он означал войну.

Александр внимательно следил за продвижением рыцарей на восток, искал союзников, среди которых могло оказаться и образованное в 1236 г. новое восточноевропейское государство Литовское, продолжал активную политику отца на северных границах Новгородского княжества (в Карелии и Финляндии), что не нравилось Папе Римскому, призывавшему немцем и шведов к крестовому походу на финнов. Именно – к крестовому походу со всеми «благами», предусмотренные Римской церковью, в том числе и с отпущением грехов. У европейских рыцарей, видимо, накопилось много грехов: они сражались в Передней Азии с арабами, готовы были ввязаться в любую военную авантюру по первому призыву Римской церкви, щедро раздававшей (даже заранее!) своим верным воинам отпущение грехов. О, грешный люд, рыцари! Сколько энергии и сил тратили они в битвах, даже не думая, что гораздо легче и спокойнее не грешить вовсе, чем, искупая грехи тяжкие, губить столько душ!

Военного столкновения с рыцарями избежать было невозможно. Александр это понимал, к этому внутренне готовился.

…Татаро-монголы взяли Козельск, Переславль Южный, Чернигов.

Григорий привлек на свою сторону норвежских рыцарей, которые вслед за немцами, шведами, датчанами собирались в непосредственной близости от новгородских земель.

Считается, что в те века люди взрослели быстро. В самом деле, княжеские сыновья женились в 14 лет, а женитьба это дело взрослое, это – семья, ответственность. Но можно ли с уверенностью сказать, что быстро взрослеющий человек, глава семьи, отец детей, мог столь же быстро помудреть? Э-э, нет. Взросление и мудрость жизни – разные черты личности. Не все взрослые обладают мудростью жизни и не все мудрые люди – взрослые. Быть может, именно поэтому у многих народов мира в настоящее время исчез обычай женить совсем юных людей? Быть может, поэтому князь Ярослав не спешил со свадьбой Александра?

Осенью 1238 года отправился в Полоцк.

Князь Брячислав встретил его как дорогого гостя. Он с тревогой следил за военными приготовлениями рыцарей, справиться с ними в одиночку не мог. Александр прибыл очень вовремя.

Два князя быстро нашли общий язык, забыли былые распри. К тому же Александру Ярославичу приглянулась дочь Брячислава Александра, и вскоре ко всеобщей радости в Торопецком храме Святого Георгия смоленский епископ венчал молодую чету.

На свадебном пиру Александр убедил бояр да купцов строить крепость на реке Шелони, лично руководил работами. Крепость стала опорным пунктом обороны западных рубежей.

 

Невская битва

В 1240 г. шведский король Эрих Эрикссон собрал сильное войско под руководством своего зятя ярла Биргера и ярла Ульфа Фаси и отправил его на восток. Около сотни одномачтовых кораблей-шнеков (в каждом по 50 человек) пересекли Финский залив, вошли в устье Невы.

Здесь год назад Александр организовал из воинов местного племени ижоры дозорные отряды. Руководил ими старейшина племени Пелгусий, после крещения получивший имя Филипп. Однажды утром он увидел зловещие паруса и помчался в Новгород. Шведские ярлы начали дело основательно, без спешки. Они были уверены в победе. От беженцев из Руси они узнали, что сотворили степняки в Восточной Европе, какое потрясение испытывают русские люди.

Ярл Биргер повел флотилию вверх по течению, оставил несколько кораблей в устье небольшой реки Ижоры, остальным судам повелел причалить к правому берегу Невы, бросить мостки. На русскую землю вступили с гордыми лицами Биргер и Ульф Фаси, затем епископ Томас, яростный миссионер, и шведская знать. Все чинно, благородно, с этаким самодовольным говорком: «Хорошая земля, хорошая, приструним бестолковый народ, подчиним Римской церкви, и жить здесь можно припеваючи». Какими методами рыцари приструнивали несколько лет назад финские племена по другую сторону залива, люди запомнили надолго. На большой поляне, окаймленной лесом, иноземцы поставили богатый шатер ярла, затем шатры победнее.

Александр Ярославич, узнав о происшествии и не дожидаясь помощи из Владимира от отца, поднял дружину и новгородский полк, двинулся, не мешкая, навстречу врагу.

Шведы разбили лагерь на зеленой лужайке чуть выше реки Ижоры и уверенные, что юный князь сидит за стенами Великого Новгорода и дрожит от страха, спокойно занимались своими делами: кто-то купался, кто-то разводил костры, готовил пищу, кто-то просто валялся на теплой траве.

Любой азартный полководец, увидев беспечное войско врага, бросился бы в бой, но князь с битвой не спешил. Он сам провел разведку, прошел с Пелгусием медвежьими тропами вокруг лагеря шведов и разработал план сражения.

15 июля один русский отряд скрытно прошел к реке и набросился на шведов, отрезав им путь к кораблям. Не успели пришельцы понять, что произошло, как из леса на поляну вылетела русская конница. В войске противника началась паника. Князь Александр кинулся на Биргера, ранил его копьем в голову.

Новгородец Гаврила Олексич на коне проскакал по сходням, очутился на корабле противника. Его сбросили в воду. Он выплыл на берег, поднял с земли меч убитого врага, схватился в поединке с воеводой шведов, победил его. Новгородец Миша пробрался к кораблям, пробил днища трех судов, потопил их. Слуга князя Ратмир сразился сразу с несколькими шведами, он погиб в неравном бою.

Шведов теснили повсюду. Не обращая внимания на потери, они спасли раненого Биргера, вскочили на уцелевший корабль и отплыли домой.

Остатки шведского войска в панике бежали на корабли, отплыли от берега на полет стрелы и стали готовить суда в обратную дорогу. Дружинники Александра, прохаживаясь между богатыми шатрами, разжигали костры, перевязывали раненых, следили за шнеками врага. Шведы подняли паруса и поплыли в Скандинавию. Русские воины загрузили телами самых знатных рыцарей два шнека, вывели их в открытое море и потопили. Остальным погибшим в том бою была приготовлена большая общая могила.

А по русской земле, утомившейся от тяжких битв с татарами, слух упрямый пошел: жива Русь.

 

Военные и мирные заботы Александра

 

Новгород встретил князя радостными приветствиями горожан, торжественным перезвоном колоколов и благодарственным молебном. И с некоторой опаской глядели новгородцы, свободолюбивый народ, на победителя. Сколько раз восставали они, заподозрив очередного князя в стремлении лишить их воли, вечевых порядков!

Удивлялся Александр Ярославич, понять не мог, почему с опаской смотрят на него люди? Он же не дал шведам перекрыть новгородцам торговые пути в Европу!

… В трудах и заботах прошел месяц. Еще слух о славной победе на берегу Невы не пробился сквозь буреломы русских лесов ко всем городам и селениям, а уж новый враг пошел войной на Русь.

Немецкие рыцари из Ревеля во главе с ливонским вице магистром Андреасом фон Вельвеном подошли к Изборску. Поход подготовили дипломаты Римской церкви. Они не жалели на это ни средств, ни обещаний. Некоторые опальные русские князья соблазнились предоставленными им выгодными должностями в Риге, приняли активное участие в войне против собственного народа.

Обида мутила им головы, жажда мести. Проигрывать войны, тем более, междоусобные, очень тяжело. В истории человечества редко встретишь человека, который потерпев поражение в распре, не мечтает о реванше – реванше во что бы то ни стало, любой ценой, любыми средствами. Князь Ярослав Владимирович бежал в Ригу, жил там с матерью. Дерптский епископ дал ему «хлебную должность», дела у князя пошли хорошо, но о реванше он не забывал. Узнав о походе немецких рыцарей на Русь, русский князь проявил завидную щедрость и отписал своему благодетелю, дерптскому епископу, все «Псковское королевство». Предатель. Мелкий человек. У самого силенок не хватает отомстить, пусть это сделают другие, даже чужеземцы, иноверцы. Лишь бы отомстить.

Но нужно ли в разговоре об Александре Невском вспоминать мелкого русского князька, отписавшего врагу огромную территорию? Нужно. Потому что завоеватели всех времен и стран становятся на поле боя злее, сильнее – опаснее! – во сто крат в том случае, если они уверены в большой награде за ратный труд. И чем больше награда, тем опаснее завоеватель. А тут целое королевство можно приобрести вместе с отпущением грехов! Очень опасен в бою человек, которому заранее отпускают грехи его тяжкие и пред глазами которого маячат огромные богатства!

Русские стойко защищали Изборск, но силы были не равные, и рыцари взяли крепость.  Узнав об этом, подняли жители Пскова. Они собрали ополчение и пошли навстречу врагу.

 

Многие были в блестящей броне;

Их шлемы сияли, как стекло.

С ними было много стрелков…

Начался жестокий бой.

 

Так говорится об этих событиях в «Ливонской рифмованной хронике». Рыцари разгромили русских ополченцев, подошли к Пскову. Взять мощную крепость, расположенную на берегах реки Великой, штурмом или осадой врагу не удалось бы. Это признавали и сами крестоносцы, и их военачальники. Неделю они осаждали город, рыская по окрестным селениям, услаждая души грешные грабежом и огнем, пытаясь между делом отыскать в Пскове предателя. Только на предателя была у них надежда. Но разве трудно найти предателя в стране, которая несколько столетий билась в междоусобной войне?

Посадник Твердило Иванкович помог рыцарям овладеть Псковом. Он же участвовал в грабительских набегах рыцарей на Новгородские селения и небольшие города.

 

В Новгороде

А в Новгороде Александр Невский вел упорную борьбу с боярами. Он объявил им о подготовке к большому походу. Они согласились с тем, что немцев нужно выгнать из Пскова, но раскошеливаться не спешили. Почему?! Князь Александр – единственный человек, способный дать отпор крестоносцам, ему нужно войско, во Владимиро-Суздальской Руси, разоренной степняками, собрать войско нет возможности. Бояре, купцы, дайте Александру деньги, вам же выгода будет от побед его! Нет у нас денег, – упрямо твердил бояре и купцы, - к тому же нам не нравится политика Александра, слишком большую власть он хочет взять над нами. А у нас вечевая республика. Но если немцев не прогнать из Пскова, они, окрепнув, придут и в Новгород, и ни веча, ни денег, ни свободы, ни власти, ни бояр и купцов русских здесь не останется – неужели не понятно?!

Какие трудные разговоры не вел князь с боярами, убеждая их, - все впустую. И зимой 1240 года князь вместе с семьей и двором покинул Новгород и уехал в Переславль-Залесский.

 

Воинские подвиги Александра

А рыцари ворвались в союзе с эстами в Водьскую землю, потребовали с местных племен дань, задобрили и подкупили знать, перешедшую на их сторону. Отсюда отряды рыцарей совершали набеги на Новгородскую землю, грабили и сжигали селения в окрестностях Изборска и Пскова, Тесова и Копорья, города Сабель. Жители покидали родные очаги, стекались в Новгороде. Бояре в надежде на тевтонские барыши чувствовали себя спокойно.

И тогда сказал свое слово новгородский люд, собравшись на вече, которое после долгих споров послало в Переславль-Залесский человека с просьбой к Ярославу Всеволодовичу оказать им помощь. Князь отправил в Новгород сына Андрея. Хороший он был человек, князь Андрей, но в тяжкую годину, когда тевтоны с каждым днем усиливали натиск, городу нужен был другой человек – полководец.

Опять шумело вече новгородское, опять говорили-ругались люди. Нашумелись они и отправили в Переславль архиепископа Спиридона. Тот явился к Ярославу Всеволодовичу и Александру Ярославичу и сказал, что дела на западных границах ухудшились, тевтоны, почувствовали беспомощность русских, отбирали у новгородцев скот, коней, продукты. И Александр вернулся в Новгород.

Здесь он сразу взялся за дело. Бояре быстро почувствовали его тяжелую руку. Деньги ему были нужны, крепкая боеспособная дружина, вооружение. Молчала боярская знать, исполняя все повеления князя. Многие в городе поняли, что от тевтонов добра им не ждать.

 

На Чудском озере

Набрав дружину из лучших воинов, Александр повел их в поход. О его планах знали лишь самые преданные люди. Он доверил им важнейшее дело – разведку. Они провели ее блестяще. Дружина миновала многочисленные дозоры врага и вышла к Водьской крепости, овладела ею, взяла Копорье. Александр приказал казнить предателей, а захваченных немцев частью отправил в Новгород в качестве заложников, частью – отпустил.

Через некоторое время на острове Сааремаа вспыхнуло восстание местных жителей. Эстонцы взялись за оружие, перебили многих рыцарей. Андреас фон Вельвен задобрил их на переговорах, заключил с ними мир. Эстонцы успокоились. Но Александр Невский продолжал наступательные операции, получив помощь отца. Великий князь Ярослав Всеволодович собрал в Суздальском княжестве воинов, отослал их в Новгород.

Александр вновь отправился в поход. Несколько дней он, казалось, бесцельно передвигался по эстонской земле и вдруг молниеносным броском преодолел большое расстояние, ворвался в Псков. То был бросок тигра. Рыцари даже не сопротивлялись, так они были потрясены неожиданным нападением.

Герой Невского сражения понимал, что рыцарей нужно разгромить в большом сражении. Только такая победа могла отпугнуть тевтонов, взбодрить русских. Молодой князь послал разведку в расположение противника, привел дружину на Западный берег Чудского озера. Вскоре пришла печальная весть: конный отряд Домаша Твердиславича наскочил на дозор врага и потерпел поражение. Погибли командир и почти все воины. Из окружения вырвались несколько дружинников.

Узнав точную численность вражеского войска, князь стал готовиться к большой битве. У крестоносцев людей было меньше, чем у русских, но, закованные в броню, тяжеловооруженные рыцари представляли собой могучую силу. Как разгромить их?

О Ледовом побоище на Чудском озере многие знают со школьного детства. Мы не будем в деталях пересказывать ход битвы. Коротко скажем лишь следующее: здесь Александр проявил лучшие качества полководца. Он точно использовал особенности местности, в данном случае – тонкий лед весеннего озера, характеристики рыцарского воинства и своих дружинников. Придумал верный тактических ход: выставил пеший заслон, который принял первый удар рыцарей, сдерживал его, пока были силы, сделал все возможное, чтобы тевтоны не догадались о задумке князя, а когда сил сдерживать рыцарский клин уже не осталось, подался назад. И рыцари, предчувствуя быструю победу, рванулись на тяжелых конях вперед, не догадываясь, куда заманивает их Александр. И оказались рыцари на тонком льду, и лед стал трескаться, кони проваливались в воду, рыцари пытались вырваться из ледовой западни на берег, то и там им было не сладко: там кони захватчиков попадали в снежный плен…

Но сражались рыцари до последнего. Об этом говорят итоги Чудского сражения. Более четырехсот рыцари погибло и лишь пятьдесят попали в плен. Много было жертв у эстов, воевавших на стороне тевтонов. Победа на Чудском озере вызвала волну восстаний прибалтийских народов против Тевтонского ордена. Казалось, у русского князя появилась прекрасная возможность добить противника. Но сын Ярослава Всеволодовича был не только великолепным военачальником, но и мудрым политиком.

В Пскове он упорядочил судопроизводство, дал городу грамоту, которая удовлетворила и порадовала ремесленников, купцов, простолюдинов, знатных бояр. Любой закон хорош, если он выдерживает проверку временем. Грамота Александра Невского та­кую проверку выдержала: она легла в основу "Псковской судной гра­моты", принятой на вече в 1462 г.!

Однако мирными делами князю не давали заниматься враги. Они надеялись добить слабого, отнять у русских побольше земли.

 

Семь побед

Летом 1242 года Александр Невский узнал о набегах на Русскую землю литовцев. Они еще в XII веке стали усиливаться, строить города, устраивать набеги на земли, принадлежащие Киевской державе. Теперь, после нашествия ордынцев, литовцы активизировались. Надо было их проучить. Но как? У Александра не хватало средств на содержание постоянного сильного войска. Он распустил храбрых дружинников по домам, оставив при себе лишь небольшой отряд. Разве можно с крохотной дружиной одолеть много­численных врагов? Можно!

Александр Невский с небольшой дружиной пошел в поход, по  пути продумывая детали сложной операции, которой поза­видовали бы лучшие военачальники всех времен.

Стремительный переход — неожиданная атака —  победа —  разгром противника —  наказание. Наказание было жестоким. Новгородские ратники видели опустошенные литовцами русские селения, малолетних детей и стариков, потерявших кормильцев, и пощады они не знали. Первые отряды налетчиков дружина Невского уничтожила полностью. Разведчики доложили, что неподалеку расположился еще один отряд неприятеля, и князь, не раздумывая, повел людей в бой. Вновь стремительное продвижение к цели, внезапная атака, разгром и наказание... В том походе новгородский князь одержал семь побед подряд. Крепко наказал он любителей полакомиться плодами чужого труда. Немногим воинам врага повезло —не убили их победители, привязали к хвостам коней и погнали в плен.

Литовцы после столь сокрушительных поражений несколько лет не тревожили Русь.

 

Тройной прыжок

Через три года литовцы забыли о жестоком уроке Александра, опустошили окрестности Торжка и Бежецка и, довольные богатой добычей, отправились домой.

Неподалеку от Торопца их настигли соединенные силы русских городов Новоторжка, Твери и Дмитрова. В открытом бою литовцы потерпели поражение, отступили, ворвались в Торопец, организовали оборону. Взять крепость штурмом было сложно. На долгую осаду у русских не хватало сил и продуктов. Весь день русские искали выход из создавшегося положения, не нашли.  Ночь пришла тревожная. Что делать?

Рано утром, словно бы по мановению волшебной палочки, у стен города очутилась дружина Александра Невского. Ему думать было не­когда. Он все уже решил во время ночного перехода, и теперь с боевого марша, чувствуя воодушевление воинов, пошел на штурм. Торопец был взят. Литовцы в ужасе бежали. Кони у них были быстрые. Но у русских — еще быстрей. Победители настигали врага, рубили, кололи бегущих: одних вождей неприятель потерял числом восемь, пока Александр не приказал прекратить резню. Ну, уж и пленных русские взяли немало.

После славной победы неплохо бы и передохнуть. Нет. Биться надо, пока враг в растерянности. Александр продолжил преследование  противника. Литовцы, не догадываясь об этом, добрались до озера Жизца, решили устроить привал в укромном месте. Зря они так решили. Рано утром налетела на них дружина Невского —  разгром был полный. И здесь уже в плен не брали...

Русский князь прибыл в Витебск, дал воинам немного отдохнуть и повел дружину к местечку Усвята. Там было много литовцев. Они чувствовали себя спокойно, не зная о планах неутомимого противника. Александр налетел на них внезапно. Ошеломленные литовцы не оказали никакого сопротивления.

Надолго им расхотелось соваться на русские земли с оружием в руках, надолго запомнилась им тяжелая рука Александра.

 

Поход на север

В начале пятидесятых годов Александр Ярославич получил от ханов Орды ярлык на великое княжение и стал налаживать дипломатические и торговые взаимоотношения с Норвегией. Сделать это было непросто. Правители разных стран пытались разговаривать с Новгородским князем с позиции силы, и лишь боевые победы Невского и его дипломатическая хватка помогали ему отстаивать интересы страны. Переговоры с Норвегией проходили успешно, но в 1253 г. на окрестности Пскова осуществило налет войско Тевтонского ордена. Александр послал на врага сильную дружину, она разгромила рыцарей за рекой Нарвой. Об этом военном эпизоде можно было и не упоминать, но магистр Тевтонского ордена потому и послал крес­тоносцев на Русь, чтобы сорвать русско-норвежские переговоры! Не получилось. В 1254 г. Александр заключил с Норвегией союз, получивший название "Разграничительной грамоты". В тот же год русские заключили торговый договор с немцами.

Медленно строил князь остов будущего Русского государства.

На северных границах тем временем усилились шведы. В 1250 г. ярл Биргер захватил Финляндию, насильственно крестил ее народ. И вскоре союзный флот шведов, финнов и датчан подошел к устью реки Наровы. Захватчики высадились на восточном берегу и стали строить здесь крепость. Александр объявил набор в дружину. Налетчики прослышали о военных приготовлениях знаменитого полководца, решили не рисковать и убрались восвояси, струсили.

Русский князь довольствовать этим уже не мог. Слишком много забот у него было. Слишком часто вызывали его на поклон ханы. Ходил он и в Сарай, что в низовьях Волги, и в Каракорум, что за озером Байкалом — а туда путь не близкий, несколько месяцев. Ходил он к ханам, кланялся им, как и отец его до этого, делал вид, что ему приятно кланяться, а сам только о Родине думал, мечтал поскорее поставить Русь на ноги. На Руси, забот у него хватало. Некогда было Александру Невскому лично возглавлять боевые дружины и охранять границы Отчизны.

И все-таки он решился еще на один важный поход, очень сложный.

Александр собрал дружину из самых надежных и крепких воинов. О цели похода ничего им не сказал, привел полки из Владимира в Новгород. И здесь не раскрыл тайну. Из Владимира пришел с ним и митрополит Кирилл. Православная церковь заинтересованно следила за активной политикой католиков на Севере Европы, где крестоносцы укрепляли позиции на землях, ранее принадлежавших Руси.

Из Новгорода дружина отправилась в Копорье. Воины молча сно­сили тяготы трудного  похода. Вел  их сам Александр. С ним бояться нечего.

В Копорье он сделал привал на пару дней. И, наконец, сказал людям: "Иду на Север!" Это слово напугало многих. Зимой на Север по льду финского залива, под жестокий вой пурги, при полном вооружении, с обозом — возможно ли пройти? Никто еще такого подвига не совершал. "А мы совершим!" —  было написано в реши- тельных глазах князя. Но даже абсолютная уверенность этого сильного человека в успехе дела не убедила некоторых воинов. Север зимой это гибель.

Александр, вглядываясь в лица преданных ему людей, сказал по­добревшим голосом, что в поход пойдут только добровольцы, что тем, кто боится идти, лучше остаться дома, зла и обиды он на них держать не будет. То был верный ход. Только добровольцы могли преодолеть не преодолимое. Только самые сильные.

Полководец никого не ругал, не обвинял, он радовался, что отряд за­метно уменьшился. Все хорошо. С такими людьми он дойдет до цели. Честно признавшимся в своей слабости воинам он сказал добрые слова, простился с ними по-хорошему и повел дружину на Север.

На скоростных лыжах русские перешли Финский залив, взяли курс на Полярную звезду. То был странный с военной точки зрения поход. Сражений и даже мелких стычек с перепуганными местными обитателями не было. Люди Севера расходились от маршрута следования дружины Невского. А тот упрямо шел на Полярную звезду. За- чем? Кого хотел победить Александр Великий? Почему он не обращал внимания на большие потери? Почему безропотно слушались его люди? Потому что все верили в необходимость и важность для Русской земли этого похода, этих жертв.

Изредка то тут, то там появлялись на горизонте воины неприя­теля, но тут же исчезали в белесой дымке. Людей в отряде осталось совсем мало. Александр, словно завороженный Полярной звездой, продвигался вперед. Местные воины не решались дать бой небольшой дружине Невского. Он шел, шел на Север и вдруг повернул назад. Почему именно в тот день, в тот миг —  никто не знает. Но не это важно.

Обратный путь был еще тяжелей. Люди шли на пределе человеческих возможностей. Но не было не довольных, не было ропота. И никто из местных вождей так и не решился напасть на Александра!

Русский полководец понимал, что задача похода выполнена, но все же иной раз недовольно вздыхал. По редким разговорам с финнами князь понял, что русские потеряли Финляндию. И дело тут даже не в том, что ярлу Биргеру удалось крестить народ этой страны по католическому обряду, а в том, что у финнов —  хотели того рус­ские или нет — было гораздо больше общего с обитателями Скандинавии, чем с обитателями Восточной Европы.

Поход Александра Невского на Север закончился с военной точки зрения безрезультатно: ни одного серьезного сражения  не было в том походе. Так, может быть, русские зря ходили на Севера и жертвы были напрасными, и Александр Невский ошибся? Нет. не ошибся Великий князь, а русские воины, продемонстрировав несгибаемую волю, великолепное мастерство, отвагу, показали всем, что Русь не просто жива, но — сильна, что есть в стране полководцы и воины, способные совершать чудеса героизма, способные дать отпор любому врагу.

То был разведывательный поход, предупредительный. Но подвиг русских воинов ошеломил соседей, надолго они отказались от своих мечтаний взять Русь с севера.

Здесь стоит сделать оговорку. Не все ученые верят в тот поход. Некоторые называют его вымыслом. Но, не было бы этого похода, кто бы остановил упрямый натиск шведов, норвежцев, католической церкви на Север Восточной Европы? Почему этот натиск вдруг потерял силу?

 

Нашествие Орды

Трудно поверить в то, что русские князья слыхом не слыхивали о том, что творится на востоке Великой степи, откуда на запад огненной лавой двинулись в начале 13 века монгольские тумэны. Трудно предположить, что после позорной для русских битве на Калке 31 мая 1223 года ответственные за порядок, а значит, и за безопасность Древнерусского государства князья не знали о силище Чингисхана, его сыновей и внуков. Знали. Наверняка знали. Но, удивительно! вели они себя после Калки так, будто бы ничего не произошло: дрались между собой и с внешними врагами, строили и украшали города, храмы…

Многие народы, позже оказавшиеся в рыхлой, но липкой «сети Чингисидов», в так называемой «Монголосфере», вели себя аналогично, видимо, не веря в мощь Чингисхана. Но русские князья, по-моему, опередили планету всю по своей беспечности.

И Орда пришла. И наказала она всех беспечных беспощадной рукой. Я категорически не согласен с теми, кто пытается преподнести явление Батыя на Русь, как некое благо, которое, в конце концов, якобы подарило русским их государственность. Нужно вспомнить а) аналогичные нашествия кочевников в других точках пространственно-временного поля на обжитые оседлым людом государства, б) хронику событий и деяния ордынцев в XIII в. во всех завоеванных ими странах, в) состояние Руси до 1240 г. и в первые 50 лет данной зависимости русских княжеств от Орды, чтобы убедиться в ошибочности (это – мягко говоря) подобных концепций, опровергать которые мне лично просто смешно. Смешно, «если бы не было так грустно». Чтобы не слишком далеко отходить от главной темы книги, мне хочется, чтобы читатель либо самостоятельно освоил пункты а), б), в), либо поверил мне на слово: Орда доброй тетушкой не могла быть и не была, она нанесла сокрушительный удар по Древнерусскому государству, сожгла и разорила города, разрушила экономику, надорвала силы народа, то есть демографические тенденции, благоприятные, надо сказать, в Восточной Европе до великого степного урагана.

Я не обвиняю кочевников, степняков. Они просто не могли поступать иначе. Демографический взрыв в XI - XIII вв. потряс и Великую степь, особенно район юго-восточнее Байкала. Чингисхан и Чингисиды, великолепные воины и организаторы, победили всех и взяли то, что плохо лежит. Кто в этом виноват? Тот, кто не сумел защитить себя и созданное своими предками.

 

Первый собиратель земель вокруг Москвы

 

Даниил Александрович (1261 – 1303 гг.), московский князь с 1276 г., сын Александра Невского. Стал родоначальником московских князей. Получил от брата, великого князя Дмитрия, Москву в удел. Присоединил к своему уделу Коломну, получив по завещанию Переяславль-Залесский, положив тем самым начало росту Московского княжества.

Даниил, сын Александра Невского, родился в 1261 г., когда у обитателей Восточной Европы еще имелась возможность освободиться от жесткой зависимости, навязанной им ордынскими ханами; жил он в самые грустные для русского народа четыре с лишним десятилетия, в течение которых  великие завоеватели хоть и не окончательно, но надолго лишили Русь свободы; а умер князь Московский в 1303 г., когда стало ясно, что стране еще очень долго придется платить дань ордынцам, испытывать позор и унижения, и, кроме этого, вести тяжелую, неравную борьбу на северных и западных границах с тевтонами, литовцами, шведами.

В эти же четыре десятилетия в целом завершилась, начавшаяся во второй половине ХI в. перекройка политической карты Восточной Европы, на первые роли в стране выдвинулись два молодых княжества – Тверское и Московское. Конечно же, мириться с подобным положением дел не хотел ни один русский князь и границы княжеств перекраивались чуть ли не ежегодно. Но Тверь и Москва, порою терпевшие в распре поражения и нередко опустошаемые ордынцами, лидирующих позиций уже не теряли: Тверь – с начала ХIV века; Москва – со времен правления Ивана Даниловича Калиты.

Во второй же половине XIII века, после воистину шокового состояния, вызванного нашествием Орды и продолжавшегося первые полвека, с того момента, когда на Русь ворвался хан Батый, стала медленно пробуждаться русская душа… Нет-нет, здесь нет противоречия! Здесь нет логической ошибки. Победы и внешняя политика Александра Невского сослужили русскому народу великую службу. Это хорошо всем известно.

Русь не погибла. Но, говоря боксерским языком, она после мощного удара находилась в состоянии гроги. Это даже не нокдаун. Боец может двигаться по рингу, защищаться, уклоняться, вяло помахивая руками, но, не дай Бог, в состоянии гроги пропустить точный сильный удар соперника! Хорошо, если после такого удара боксер окажется в глубоком нокауте, бывают случаи, когда он надолго навсегда покидает ринг, а то и прощается с жизнью. Это очень опасное состояние – гроги. Опытный рефери обычно открывает счет, дает спортсмену возможность прийти в себя. Не все спортсмены и их тренеры довольны таким решением. Но лучше восстановить силы, а то и проиграть бой, чем погибнуть или остаться на всю жизнь калекой.

Роль рефери на огромном восточноевропейском ринге в первые десятилетия после вторжения хана Батыя играли великие  князья Ярослав Всеволодович и его сын Александр Невский. Они спасли страну от большой беды. Русь проиграла войну, но не погибла. Рюриковичи, не в силах  сдержать себя от неуемного желания драться, сразу после смерти Александра Ярославича устроили новую бучу в стране. Распря разразилась между сыновьями Невского, Дмитрием и Андреем. Она сопровождалась всеми бедами: гибелью сильных людей, разорением земель, налетами на Русь всех ее внешних врагов. Распрей воспользовались ханы, опустошив страну в 1281 г., а затем в 1293 г.. Именно распря князей настолько ослабила моральные силы русских, разъединила их по княжеским уделам, что собрать их вместе и повести на ордынцев уже было невозможно.

И вместе с тем (а может быть, наперекор всему!) именно в конце XIII столетия в Восточной Европе начинается духовное возрождение русского народа. Именно – духовное, а не физическое, материальное. Без преувеличения можно сказать, что физически (количеством сильных воинов) и материально (возможностью их вооружить и отправить в бой) Русь была сильна все тяжкие годы, десятилетия и века данной зависимости от Орды. Об этом говорит хотя бы тот факт, что, несмотря на внутреннюю распрю, разорительные набеги ордынцев, литовцев, немцев, других врагов, дань-то ханскую Русь собирала и отдавала пришельцам! Об относительно неплохом экономическом состоянии Руси свидетельствуют и непрерывающиеся торговые связи со странами Балтии, с другими странами…

Духовное возрождение русского народа началось в 1292 г. в Новгородской земле, где была построена первая после полувекового перерыва каменная церковь Николы на Липне близ Новгорода. Возведение каменных церквей требовало не только огромных трудозатрат, но и мастерства зодчих, и творческого вдохновения живописцев, оформлявших художественное убранство храмов. А творческое вдохновение за деньги не купишь, и в душевном болоте оно не родится. Для художника, например, для мастера Алексея Петрова, написавшего икону Николы для церкви на Липне, просто необходимо было творческое вдохновение, духовный стимул, уверенность в том, что его работа найдет отклик в душе соотечественника, избитого, опозоренного, но не покоренного.

Именно эта уверенность являлась первопричиной творческого вдохновения русских мастеров, почувствовавших, что Русь не просто жива, но она стала выкарабкиваться из душевного болота, и остановить это, пусть не стремительное движение, было невозможно. Несмотря ни на что.

В 1293 г. шведы заложили крепость Выборг, выбить их оттуда новгородцы не смогли.

В том же г. Андрей Александрович с Федором Ярославичем (как считают некоторые ученые, он был зятем Ногая) оговорили Дмитрия Александровича в глазах хана. Повелитель Золотой Орды обрадовался прекрасной возможности «навести порядок» в подвластной ему Руси и послал туда крупное войско во главе с Дюденем, братом хана Тохты, с заданием поставить на великое княжение Андрея. Русские князья даже не думали сопротивляться ордынцам, тем более, что задача у тех была мирная.

«Но сей предлог был только обманом, - пишет Н.М.Карамзин. – Муром, Суздаль, Владимир, Юрьев, Переславль, Углич, Коломна, Москва, Дмитров, Можайск и еще несколько других городов были ими взяты как неприятельские, люди пленены, жены и девицы обруганы. Духовенство, свободное от дани ханской, не спаслося от всеобщего бедствия: обнажая церкви, татары выломали даже медный пол собора Владимирского, называемый чудесным в летописях. В Переславле они не нашли ни одного человека: ибо граждане удалились заблаговременно с женами и детьми. Даниил Александрович Московский, брат и союзник Андреев, дружелюбно впустив татар в свой город, не мог защитить его от грабежа. Ужас царствовал повсюду. Одни леса дремучие, коими сия часть России тогда изобиловала, служили убежищем для земледельцев и граждан».

Войско Дюденя вел к Твери князь Андрей. В городе царила неразбериха. С каждым днем прибывали беженцы из разоренных областей. Они готовы были драться с налетчиками, они не смирились с положением покорных овец в стаде. Эта решимость обездоленных, лишенных крова людей повлияла на тверчан. Жители города решили дать бой войску Дюденя. Они вместе с беженцами дали клятву, стали вооружаться и готовиться к обороне.

Андрей и Дюденя, узнав о положении дел в Твери, не пошли в мятежный город, изменили маршрут, разорили Волок-на-Ламе…

Опустошительный поход Дюденя прошел по маршруту, ставшему обычным для той эпохи. Основной удар ордынцы наносили по богатой Ростово-Суздальской земле. Подобные опустошительные рейды ордынцев во второй половине XIII и в первой половине XIV веков меняли политическую карту этого региона.

В средней и восточной частях Ростово-Суздальской земли находились и самые богатые княжения XIII века; великое княжение Владимирское, княжения Ростовское, Ярославское, Белозерское, Костромское, Галицкое, Юрьевское, Переяславское, Суздальское и Городецкое. В западной части Суздальской земли находились только Тверское и Московское княжества. Но разорительные походы ордынцев привели к тому, что на рубеже XIII – XIV веков в некогда богатых и сильных областях Ростово-Суздальской земли были ликвидированы княжества в Костроме, Юрьеве, Городце Волжском, и народ отсюда стал уходить в безопасные районы, в глухие, лесные, дебристые края – в том числе и в долины рек Москвы и Тверцы, пополняя здесь население, резко усиливая эти области.

То была вторая волна переселенцев в Московскую землю. Она шла с востока на запад. Первая, начавшаяся в конце XI века, шла с запада на восток, с Поднепровья – в Залесье, в Низовскую землю. Часть той, первой, волны переселенцев осела в долине Москвы-реки. Теперь же в ближние и дальние окрестности Боровицкого холма (а также и в землю Тверскую) хлынул с востока еще один поток людей, и эти два княжества стали усиливаться, причем, на первых порах Тверское княжество развивалось быстрее.

Но Даниил Александрович перехватил у тверчан инициативу, хотя в это еще трудно было поверить, это не бросалось в глаза. Его жизнь и вехи его биографии принципиально не отличались от судеб младших сыновей других русских князей. Все они вынуждены были в первые годы и десятилетия своей взрослой жизни участвовать в распрях, всем им давались самые малые и слабые уделы…Даниилу дали в княжение Москву. В союзе с братом Андреем он участвовал в распре против старшего брата Дмитрия, а когда Андрей стал великим князем, то повелитель Москвы выступил в союзе со своим дядей Михаилом Тверским против великого князя, старшего брата своего. Ничего необычного для Русской земли. Брат на брата. Родственник на родственника. Распря.

Необычным для всей предыдущей истории Древнерусского государства было отношение Даниила Александровича к своему уделу – Московскому. Не он первый обратил внимание на стратегические и экономические выгоды этой непростой для освоения земли, но по разным причинам ни Юрий Долгорукий, никто из позднейших политических деятелей Руси серьезно, активно, целенаправленно Московской землей не занимался, она развивалась сама по себе, сама в себе. Даниил Александрович стал осваивать Московскую землю как далеко смотрящий вперед хозяин, как человек, для которого Московская земля стала не просто временным уделом, но малой родиной.

В 1301 г. Даниил осуществил поход в Переяславль-Рязанский. Он разгромил войско Константина Романовича, пленил рязанского князя и присоединил к своим владениям город Коломну, важнейший стратегический пункт в  месте впадения реки Москвы в Оку. В той, мало освещенной в русской истории битве, в дружине Константина Романовича сражалось немало ордынцев. Многие из них погибли в кровавой сече, но повелители Орды не отреагировали на столь дерзкое поведение младшего сына Александра Невского, упустили из вида сам факт крупного приобретения Московского князя.

Да, забот и дел у ханов Сарая и Каракорума в начале XIV века было немало. За всем не уследишь. К тому же постоянная перекройка политической карты в Восточной Европе могла их только радовать. Пусть русские князья дерутся между собой, пусть создают новые и упраздняют старые княжества – пусть так будет вечно! Никто в первый год XIV столетия не догадывался о том, что процесс усиления одного из самых крохотных княжеств русских будет необратимым. Ханы Сарая и Каракорума вполне могли рассчитывать на скорейшее падение детища Даниила Московского.

Слишком уверенные в своем благополучии, в своей силе они не отреагировали на еще одно знаменательное событие, произошедшее в 1301 г., когда в городе Дмитрове возобновились в очередной раз соборы русских князей. Очень беспечно вели себя сильные ханы Орды. Подумаешь, собор князей! Мало ли их было на Руси! Что они дали обитателям Восточной Европы? Всю ту же распрю. Странные русские люди. Со времен Святополка I проводили они съезды князей. И все это время продолжалась на Руси распря, и ни разу, ни один съезд не исполнил свое предназначение: не объединил силы русских, не искоренил навсегда самое большое для них зло, распрю. Какой же смысл, какая же польза в этих съездах? Мудрые ордынские ханы не поняли тонким - восточным, да еще и степным - умом, какой великий смысл таился в самом желании русских князей собираться на съездах, в этом непрерывающемся  тяготении русской души оставаться русской душой во всем – даже в своих ошибках! На съезде в Дмитрове шла сложная дипломатическая борьба. На этом же съезде произошла размолвка между Тверским князем Михаилом и Иваном Переяславским, внуком Александра Невского. На этом же съезде еще резче обозначились противоречия между великим князем Андреем Александровичем и князем Михаилом. Все как обычно! Собрались, поговорили, предъявили друг другу претензии и разъехались врагами, так и не решив глобальной задачи. Зачем же нужно было тратить время, средства, энергию, если всем было ясно, что съезд в Дмитрове не решит главную задачу, не объединит Русь в борьбе против ордынцев? Странные русские люди! Они и в ошибках своих остаются русскими. И ордынские ханы, узнав все о съезде в Дмитрове, могли быть довольны: русские опять не договорились между собой.

Даниил одержал на том съезде важную дипломатическую победу, установив теплые, родственные отношения с Иваном Переяславским, который на следующий год, перед кончиной, завещал Московскому князю свои земли. Младший сын Александра Невского, получив в дар родовое гнездо своего отца, действовал решительно и напористо. Он приехал в Переяславль-Залесский, прогнал оттуда людей Андрея. Московское княжество за неполных два года очень расширилось.

В 1303 г. князь Московский умер.

 

«Добрая тетушка» Золотая Орда?

 

В настоящее время появились люди, которые пытаются убедить неискушенного читателя в том, что никакого нашествия степняков на Восточную Европу не было. Мол, степняки просто перемешались с обитателями Восточной Европы, помогли им создать (а то и создали за них) Русское государство. Другие ученые называют благом нашествие на Русь Орды. И так далее, и так далее.

Автор данных строк является категорическим противником подобных лжеверсий  мировой истории XI – XV веков и русской истории в частности. Нашествие степняков было. Оно нанесло страшный удар по экономике восточноевропейских княжеств. Оно приостановило цивилизационный процесс на этой территории планеты. Как и на других территориях от Бирмы до Польши, Венгрии, Балканского полуострова. Между прочим, обвинять в этом великого государственного деятеля Чингисхана автор данных строк не думает. Он не виноват в том, что Рюриковичи не смогли постоять за себя, дать достойный отпор врагу.  Он брал то, что плохо лежало. Это – обычное дело для людей планеты Земля. Степные ураганы, чем-то очень схожие по своей роли в истории Земного шара, врывались на территории Поднебесной, Центральной Азии, Малой Азии, Восточной Европы, Южной Европы регулярно, с упрямством морской волны. В XIX веке до н.э. на Балканы, например, вошли племена ахейцев, в XII веке до н.э. – дорийцев, в VIII веке в восточноевропейской степи главенствовали киммерийцы, затем – скифы, затем сарматы, гунны, авары, печенеги, половцы. Затем пришло время татаро-монголов. В XVII веке эстафетную палочку истории взяли в крепкие руки маньчжуры. Степняки умеют побеждать, руководить, порабощать. Они приходят туда и тогда, где и когда по тем или иным причинам народы и вожди разучиваются побеждать, руководить и не хотят порабощать. Не стоит забывать об этом. История не прощает беспечным грубых ошибок.

 

Хронология

 

У князя Даниила Московского было пятеро сыновей: Юрий, Иван, Александр, Борис и Афанасий. Старший сын, Юрий, родился в 1281 г.. После смерти отца в 1303 г. он наследовал города Москву и Переяславль и продолжил политику Даниила, собирая земли вокруг Москвы.

В 1303 г. Юрий Данилович в союзе с братьями совершил поход на Можайск, удел Смоленский, взял этот важный в стратегическом отношении город.

В 1303 г. состоялся съезд князей в Переяславле. Юрию Даниловичу удалось отстоять Переяславль, хотя вернувшийся из Орды Андрей Александрович, пытался вырвать этот город из рук московского князя, хвалился передо всеми особым к себе расположением и милостью хана Тохты вопрос. Русские князья решили по собственному разумению. Московское княжество резко усилилось.

В 1304 г. после смерти великого князя Андрея Александровича началось долгое и упорное противостояние между московскими и тверскими князьями за главенство на Руси.

В 1304 г. Юрий Данилович Московский и Михаил Тверской объявили себя наследниками великокняжеского владимирского престола. Симпатии русских князей разделились.

В 1305 г. ордынский хан дал грамоту тверскому князю, тот приехал во Владимир, где митрополит возвел его на престол великого княжения. Юрий не прекратил борьбу.В том же году Михаил Тверской ходил с дружиной на Москву, город взять не смог, заключил мир с неприятелем.

В 1306 г. по приказу Юрия был задушен плененный Даниилом рязанский князь Святослав, пытался присоединить к Москве рязанскую землю, но князь Ярослав получил у хана ярлык на княжение. Юрию досталась Коломна.

В 1308 г. Михаил Ярославич совершил второй поход на Москву и вновь неудачный.

В 1313 г. пока Михаил ездил на поклон к новому ордынскому хану Узбеку, новгородцы, недовольные политикой великого князя Владимира, избрали поддержавшего их в борьбе против Твери князя московского Юрия Даниловича, и тот прибыл к ним вместе со своим братом Афанасием.

В 1315 г. Юрий Данилович отправился по приказу хана в Орду, оставив вместо себя в Новгороде Афанасия. Во время его отсутствия Михаил одержал победу над Новгородом.

В 1317 г. князь Московский вернулся домой вместе с ордынским войском, комадовал которым татарский князь Кавгадый. Целью Кавгадая и Юрия была Тверь.

В 1317 г. 22 декабря близ урочища Бартенево в 40 километрах от Твери состоялась битва. Войско Юрия и Кавгадыя потерпело сокрушительное поражение. Борис Данилович, Агафия и Кавгадый попали в плен. Юрий сбежал в Торжок. В том же году в тверском плену умерла жена Юрия Агафия –Кончака. Михаил отпустил Кавгадыя, и тот вместе с князем Московским поехали в Орду, где обвинили Михаила в том, что он не собирает со своих людей ханскую дань, что он загубил Агафию.

В 1319 г. вызванный в Орду Михаил Ярославич был убит. На великокняжеский престол воссел Юрий Данилович. Старший сын тверского князя Дмитрий, по прозвищу Грозные Очи, вступил в борьбу за великое княжение.

В 1320 г. Юрий Данилович силой вынудил рязанского князя Ивана Ярославича поддержать его в борьбе против Твери.

12 августа 1322 г. Юрий Данилович возглавил крупное войско новгородцев и отправился в поход на шведов, активизировавших свои действия в Карелии. Русские осадили Выборг, но взять крепость в течение трех месяцев не смогли.

В 1322 г. Дмитрий Михайлович получил в Орде ярлык на великое княжение.Юрий тщетно пытался уговорить новгородцев пойти на Владимир против Дмитрия.

В 1322 г. Юрий по пути во Владимир чуть не попал в плен к Александру Михайловичу. Тот отнял у него обоз и казну. Юрий бежал во Псков, но и здесь народ отверг его желание воевать. Юрий вернулся в Новгород, остался там. Он ходил с новгородцами против шведов, основал город Орешек, отгонял от границ княжества литовцев.

В 1324 г. Юрий Данилович взял Устюг. В этом городе он узнал о том, что хан призвал его к себе, и отправился в Орду. 21 ноября 1325 г. Дмитрий Михайлович убил в Орде Юрия Даниловича.

В 1327 г. в Твери вспыхнул антиордынский бунт. Александр Михайлович возглавил его. Ханский посол, Шевкал, сын Дюденя и двоюродный брат хана Узбека, был сожжен во дворце, где он пытался спрятаться от безумия толпы. Хан Узбек приказал явиться к себе Ивану Даниловичу, пообещал ему ярлык на великое княжение, дал пятидесятысячное войско и отправил в карательный поход на Тверь. Тверское княжество было разграблено, ослаблено. В следующем году Узбек дал Ивану Даниловичу ярлык на великое княжение с огромными полномочиями. В тот же день ярлык на тверское княжение получил младший брат Александра Тверского, Константин Михайлович. Повелитель Орды потребовал от них выдачи Александра, бежавшего в Псков.

В 1329 г. Иван Данилович, выполняя приказ хана, отправился в Псков. Не желая кровопролития, он уговорил митрополита Феогноста наложить проклятие «на жителей Пскова, если они не покоряться»… Дело кончилось тем, что Александр выехал из города, отправился в Литву к Гедимину Литовскому.

В 1333 г. Иван Данилович Калита во главе войска князей Низовской земли и рязанской земли занял принадлежащие новгородцам города Бежецк, Торжок. Разоряя окрестные селения, он пытался принудить жителей Новгорода выплатить ему часть денег, получаемых от торговли  с Сибирью, от сибирского серебра.

В 1333 г. после смерти князя суздальского Александра Васильевича Иван Калита, пользуясь расположением к себе ордынского хана, не отдал богатое Владимиро-Суздальское княжество брату умершего, Константину Васильевичу, и стал все решительнее прибирать власть в свои руки, расставляя по городам уполномоченных, свергая местных городских начальников, вмешиваясь в суды, отнимая и раздавая своим людям богатые имения.

В 1337 г. Иван Калита вторично ходил в Двинскую землю, но этот зимний поход успеха не имел.

В 1340 г. Иван Данилович организовал поход на Смоленск московского войска, в состав которого входили дружины Константина Васильевича Суздальского, Константина Ростовского, Ивана Ярославича Юрьевского, Ивана Друцкого и Федора Фоминского. Этот поход был санкционирован ханом Узбеком, недовольным самостоятельной и независимой политикой смоленского князя Ивана Александровича. Хан прислал Калите воеводу Товлубия. Объединенное войско русских князей и ордынцев подошло к городу, но штурмовать его не стало и вернулось домой.

В 1341 г. Узбек выдал ярлык на великое княжение Семену Ивановичу.

В 1341 г. Семен одержал победу над новгородцами, устрашенными огромным войском противника, которого поддержали, практически, все удельные князья.

В 1345 г. изгнанный из Вильно братьями Ольгердом и Кестутием сын Гедимина Евнутий перебежал к русским, нашел защиту у Семена Гордого, крестился по православному обычаю. Это ухудшило взаимоотношения между Литвой и Москвой.

В 1347 г. Семен Гордый по просьбе новгородцев три месяца жил в Новгороде и вернулся в Москву.

В 1347 г. на Новгород напало войско шведского короля Магнуса. Новгородцы обратились за помощью к великому князю. Семен Гордый с крупной ратью пошел на север, но вдруг повернул назад, отправив в Новгород дружины своего брата Ивана Ивановича и князя Константина Ростовского. Узнав о победах Магнуса и взятии им города Орехова, они тоже отступили, поставив новгородцев в критическое положение. Новгородцы, оказавшиеся на краю пропасти, стали побеждать шведов…

В 1348 г. Семен Гордый явился в Орду и убедил Джанибека в том, что Ольгерд, король Литвы, просивший в это время через своего брата Корияда, помощи в борьбе с немцами, есть враг Руси, а, значит, и Орды. Великий князь одержал важную дипломатическую победу.

В 1350 г. король Ольгерд пошел на заключение мира с великим князем. Этот мир был закреплен родственными связями: Ольгерд и его брат Дюбарт женились на родственницах Семена Гордого.

В 1351 г. на Русь из Западной Европы нагрянула эпидемия моровой язвы.

В 1352 г. Семен Гордый отправился в город Смоленск с войском, чтобы, во-первых, силой прекратить сближение Смоленского князя с королем литовским, а, во-вторых, показать самому Ольгерду, что, несмотря на мир, эту область он будет отстаивать всеми средствами. Поход великого князя прошел удачно.

 

 

 

Великое княжество Литовское

Пора настала поговорить о Великом княжестве Литовском феодальном государстве, существовавшем в XIII – XVI вв. на территории части современной Литвы и Белоруссии. В IX – XII вв. на территории Литвы складывались сословия феодалов и зависимых людей. Согласно сведениям Галицко-Волынской летописи, в русско-литовском договоре 1219 г. упоминается союз литовских князей во главе со «старейшими» князьями, владевшими землями в Аукштайтии. Это говорит о наличии государства в Литве. Усиление великокняжеской власти, а также завоевательная политиков немецких крестоносцев, привело в середине 30-х гг. XIII в. – 1263 г. к объединению литовских земель в Великое княжество Литовское под властью Миндовга, захватившего в том числе и земли белорусов – Черную Русь. Литовцы выиграли несколько крупных сражений у рыцарей:  при Шяуляе  в 1236 г. и Дурбе в 1260 г. В княжение Гедимина (1316 – 1341 гг.), Ольгерда (1345 – 1377 гг.) и Кейстута (1345 – 1382 г. ) Великое княжество Литовское присоединило все белорусские, часть украинских и русских земель. Русь  в эти десятилетия была ослаблена прортивостоянием с монголо-татарами, а также борьбой с немецкими, шведскими и датскими захватчиками. В присоединённых землях литовские великие князья сохранили значительную автономию. Для более успешной борьбы с рыцарскими орденами ( и с Русью, и с Ордой) и для усиления власти великий князь Ягайло (1377 – 1392 гг.) заключил с Польшей Кревскую унию 1385 г. В Литве стало силой распространяться католичество. Против политики Ягайло выступила часть литовских и русских князей во главе с Витовтом, ставшим в 1392 г. великим князем в Литве. В 1410 г. объединённые литовско-русские и польские войска при участии чешских отрядов в Грюнвальдской битве одержали полную победу над рыцарями Тевтонского ордена и остановили их агрессию. Со 2-й половины XV в. в результате нескольких войн с Русским государством, объединявшимся вокруг Московского великого княжества Великое княжество Литовское оставило Смоленск, Чернигов, Брянск, Новгород-Северский и др. русские земли. Неудачи в Ливонской войне 1558 – 1583 гг. против России, внутриполитическая нестабильность привели к объединению Великого княжества Литовского с Польшей по Люблинской унии 1569 г. в Речь Посполитую.

Дело Гедимина

Гедимин, Гедиминас (? – 1341 г.), великий князь литовский с 1316 г. Вёл ожесточённую борьбу с немецкими рыцарями, нанёс им несколько поражений (крупнейшее из них – под Пловцами в 1331 г.). В 1322 г. заключил союз с князем Мазовии и в 1325 г. – с королём Польши Владиславом Локотком, выдав свою дочь Алдону, в крещении Анну, за Казимира, сына Владислава. Как и его предшественники, продолжал захват западно-русских земель. Вассалами Гедимина стали минский, лукомский, друцкий, берестейский, дрогичинский князья. На Волыни с 1340 г. княжил его сын Любарт. Старался распространить свое влияние и на другие соседние русские земли, особенно Псков и Новгород. Он помогал псковичам в их борьбе с Ливонским орденом, поддерживал в Пскове против Ивана Калиты и позднее укрывал в своих владениях князя Александра Михайловича, стоял на стороне псковичей в их стремлении достигнуть полной независимости от Новгорода в церковном отношении. С новгородцев Гедимин, захватив однажды новгородского владыку и бояр, взял обещание дать кормление сыну его Наримунту, а обещание это было исполнено в 1333 г., когда Новгород, теснимый Иваном Калитой, дал Наримунту в отчину Ладогу, Ореховец, Корельскую землю и половину Копорья. Впрочем, Наримунт жил больше в Литве, а в 1338 г., когда он не только не явился на зов Новгорода защищать его против шведов, но и отозвал своего сына Александра, всякие связи его с новгородцами порвались. Гедимин мешал объединительной политике Московских князей, стремился оторвать Псков и Новгород от Руси. Убит при осаде немецкой крепости Баербург выстрелом из огнестрельного оружия. Семеро его сыновей поделили владения отца на уделы.

 

Крестоносцы в Восточной Европе

В 1190 г. в Иерусалиме при папе Римском Целестине III и императоре Генрихе IV был учреждён орден дома Тевтонского (Тевтонский орден, Немецкий орден). В 1226 г. император Фридрих II издал Золотую буллу, а в 1234 г. папа Римский издал свою буллу, которые представляли право Тевтонскому ордену на завоевание земель в Пруссии, в других землях Прибалтики. Рыцари, естественно, воспользовались этим правом. С XIII века по 1525 год резиденция ордена находилась в Прибалтике. Здесь было организовано военизированное государство Тевтонского ордена, проводившего захватническую экспансионистскую политику в этом регионе Европе. Рыцари были разгромлены в знаменитой Грюнвальдской битве в 1410 г.. В 1525 г. владения Тевтонского ордена превращены в светское герцогство Пруссию.

В 1202 г. в Прибалтике по инициативе цистерианца Дитриха и при содействии папы Римского Иннокентия III был учреждён духовно-рыцарский орден меченосцев (братьев рыцарей Христовых). Его устав был создан на основе устава Ордена тамплиеров, и внешне он отличался от Ордена храмовников тем, что меченосцы облачались в плащи с изображением красного меча. Рыцари Ордена обеспечивали военную поддержку епископа, охраняли завоёванные земли и пытались захватывать новые территории в Восточной Прибалтике. После сокрушительного поражения от союзных сил литовцев в 1236 г. остатки Ордена слились с Тевтонским и образовали Ливонский Орден.

В 1228 г. Конрад Мазовецкий подарил части Меченосцам замок в Добжиньской земле. Здесь образовался Добжиньский орден, рыцари которого позаимствовали у меченосцев (и у тевтонцев) устав. НА белых своих площадях помимо изображения меча они поместили красную звезду. В 1237 г. братья из Добжиня вошли в Орден св. Иоанна.

В 1237 г. в Прибалтике был учреждён ливонский орден, военно-политическая организация рыцарей, – филиал Немецкого ордена. В XV веке стал, практически, независимым орденом. В 1526 г. ликвидирован.

Орден крестоносцев, немецкий католический духовно-рыцарский орден, основанный в конце XII в. на базе госпиталя, созданного немецкими купцами во время осады Акры, получил в 1226 г. от польского князя Конрада Мазовецкого Хелминьскую землю в Пруссии, перебрался туда и стал играть в Прибалтике заметную роль. Еще бы! Ведь император «Священной Римской империи» Фридрих II Барбаросса в марте 1226 г. Золотой буллой отдал в качестве имперского лена те земли пруссов (императору, надо заметить, не принадлежащие), которые Орден (он еще назывался Тевтонским) завоюет у пруссов.

С этого момента началась новая история рыцарей, рыцарства. Народы Прибалтики, Восточной Европы не смирились с захватнической политикой Тевтонского ордена.

 

 

Пруссы и Пруссия

 

Начнем наш рассказ с дела Оттона I. Как уже сказано выше, в 936 г. этот сын Генриха I из Саксонской династии, стал германским королем. Он вел войны с герцогами Швабии, Баварии, Лотарингии, дробил их владения, расставлял всюду своих родственников, укреплял центральную власть. Продолжал захват земель полабских крестьян. Создал на славянских землях две марки, передав их саксонским феодалам. Можно сказать, что «Дранг нах Остен», то есть «Натиск на Восток», как целенаправленная внешняя политика германских императоров, обрела свои конкретные черты именно при Оттоне I и стала не эпизодическим, как во времена Карла Великого и даже Генриха I, а постоянным, перманентным явлением западноевропейских политиков. Оттон I принимал участие в походах на славян, в том числе и в жестоких карательных экспедициях. Вышеописанная в самой краткой форме деятельность этого полководца и политика говорит, прежде всего, о том, что серьезно думать о проведении планомерного «Натиска на Восток» ему мешало многое, в том числе и упорная борьба славян.

Прошло чуть более полутора веков после его смерти, и немецкие императоры и магнаты, а также католическая церковь, придумали очень сильный ход в политике продвижения на Восток. Они послали на землю пруссов Тевтонский орден.

Пруссы – группа племён, издревле населявшая южное побережье Балтийского моря между нижнем течением рр. Висла и Неман. Материальная культура древних пруссов схожа с культурой родственных им по языку летто-литовцев, а также славян. Имя пруссов известно в источниках IX в. В последующие четыре века у пруссов уже заметен был процесс создания государственности. В начале XIII в. пруссы образовали конфедерацию 11 земель, управляемых знатью. Они торговали с Польшей, Русью. Источники X – XI вв. упоминают о попытках христианизации пруссов. В 30-х гг. XIII в. началось завоевание земель пруссов Тевтонским орденом, которого активно поддерживал римский и немецкие феодалы и германские императоры. К 1283 г. пруссы были завоеваны. Большая часть местного была уничтожена, остальные подверглись насильственной германизации, земли пруссов заселялись немцами. От пруссов получила название Пруссия,  государство, возникшее  на базе курфюршества Бранденбург и государства Тевтонского ордена в результате военной экспансии немецких феодалов в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе

Если исходить из интересов германских императоров и католической церкви, то дату завоевания Тевтонским орденом земель пруссов, т. е. 1283 г., можно назвать эпохальной. Достаточно вспомнить, что Прусское государство было окончательно ликвидировано в результате разгрома фашистской Германии во 2-й мировой войне 1939 – 1945 гг.

С 1283 г. начался принципиально новый, качественно новый этап «Дранг нах Остен». Германские императоры получили в Пруссии трудно переоценимый и с военной и с политической точки зрения плацдарм для дальнейшего проникновения в Восточную Европу. У них появилась прекрасная возможность для усиления во всех отношениях и расширения этого плацдарма, что они и пытались делать вплоть до 1945 г. и особенно активно – в XIII – XV вв.

В нашей книге нет места для более детального исследования истории земли пруссов, Пруссии. Мы лишь расскажем коротко, какими методами и средствами пользовались немецкие рыцари, завоевывая земли пруссов, чтобы читатель почувствовал удивительно схожесть этих методов и средств с теми, которые использовали нормандские завоеватели Альбиона.

И в том, и в другом случаях захватчикам необходимо было не просто одержать победу в войне либо в нескольких войнах и привести к покорности местное население, но … истребить чем больше пруссов, так много их истребить, чтобы у них на долгие века (а то и навсегда!) исчезло чувство национального самосознания. Кстати, точно такими же методами и средствами пользовались и конкистадоры в Новом Свете…

На наш взгляд самым убедительным источником этой линии истории является книга рыцаря Тевтонского ордена Петра Дусбургского «Хроника земли прусской», фрагменты из которой мы просто процитируем с минимальными комментариями.

Петр Дусбургский, Петр Дюсбург (XIV в.)

Средневековый прусский историк, рыцарь и хронист Тевтонского ордена; написал «Хронику земли прусской», которую в 1326 г. посвятил магистру ордена Вернеру. Это сочинение, доходящее до времени Петра, является главным источником для истории этого ордена в Пруссии, в котором содержится ценный материал по истории борьбы прусского народа за свою независимость в период с 1230 по 1283 гг.

 

«10. О ПЕРВОМ ЗАМКЕ БРАТЬЕВ ДОМА ТЕВТОНСКОГО, КОТОРЫЙ НАЗЫВАЛСЯ ФОГЕЛЬЗАНГ

…После того как упомянутые братья дома Тевтонского, а именно брат Конрад и его союзник в земле Прусской, уже давно отданной им упомянутым князем польским, не знали, где приклонить свои головы, задумали они подойти издалека, чтобы между собой и упомянутыми пруссами для безопасности иметь реку Вислу. Они попросили упомянутого князя, чтобы он построил им один замок, а он, будучи человеком вполне благочестивым и ревнителем веры, внемля этому поэтическому изречению:

 

«Тот сделал половину, кто хорошо начал»,

 

собрал своих людей и напротив нынешнего града Торуньского построил им на одной горе замок, называемый Фогельзанг, что в переводе на латынь означает «песнь птиц», где братья с горсточкой оруженосцев, сопротивляясь бесчисленному множеству язычников, пели песнь грусти и печали. Ведь они покинули сладостную землю родины своей и вступили на чужбину, в которой ожидали их многие годы унижения, и не было тогда надежды, что в четвертом или шестом поколении они вернутся оттуда. Ушли же они из земли обильной, мирной и спокойной, а вошли в землю, полную ужасов, невозделанных просторов и жестоких битв. В заключение скажу, что, оставив из всего мирского роскошь, свободу, удобства и почести, они, алчущие и жаждущие, смиренно идя навстречу голоду и всякого рода презрению и унижениям, связали себя с бесконечными тяготами, лишениями и опасностями. Они могли сказать с Петром: «Вот, мы оставили все и последовали за Тобою, Христос; что же будет нам?» Если венец славы Твоей на небе, о всеблагой Христос, венец всех святых, то они заслуживают быть увенчанными Тобою, столько претерпевшие за Тебя. Воистину в них воплотилось то, что Бог сказал через Исайю: «Господь утешит Сион, утешит все развалины его, и сделает пустыни его, как рай, и степь его, как сад Господа; радость и веселие будет в нем, славословие и песнопение». (Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. М., 1997. С. 31).

 

11. О ПРИХОДЕ МНОГИХ БРАТЬЕВ ДОМА ТЕВТОНСКОГО И О СООРУЖЕНИИ ЗАМКА НЕССАУ

 

Когда этот замок был построен, вышеупомянутый брат Конрад послал гонцов к почтенному и благочестивому брату Герману фон Зальца, великому магистру дома Тевтонского, сообщая ему обо всем, что было сделано относительно порученного ему дела, смиренно и нижайше прося, чтобы он прислал ему еще братьев и [31] оруженосцев. Он, вняв его мольбам, послал ему в магистры брата Германа по прозвищу Бальке, говоря ему, словно Господь Иисусу: «Будь тверд и мужествен, ибо ты ведешь сынов Израиля, т. е. братьев твоих, в землю, которую Господь клялся дать им, и будет с тобой Бог». Также брата Дитриха фон Бернхейма  в маршалы, брата Конрада фон Тейтлебена, некогда камерария святой Елизаветы, брата Генриха фон Берга, тюринга, и брата Генриха фон Кица из деревни Витткендорф со многими оруженосцами и конями дал ему в помощники. Когда они прибыли в замок Фогельзанг, то в нижнем течении Вислы построили замок Нессау. И когда братья жили в этом замке, пруссы враждебно вторглись в Польшу и, когда они увидели, что вооруженные братья преследуют их, то чрезвычайно удивились тому, откуда они и зачем пришли. Им ответил один поляк, которого они вели, захватив в плен, что это благочестивые люди и доблестные рыцари, посланные из Алемании господином папой, чтобы воевать с ними, пока не подчинят их упрямую и непокорную выю священной Римской церкви. Услышав это, они, ухмыляясь, отступили. (Там же. С. 31 – 32).

 

13. О КРЕСТЕ И ОТПУЩЕНИИ ГРЕХОВ КРЕСТОНОСЦЕВ ЗЕМЛИ ПРУССКОЙ И ЛИВОНСКОЙ

 

Между тем брат Герман фон Зальца, великий магистр, муж прозорливый и во всем осмотрительный, пришел к господину папе и среди прочих просьб просил и получил крест, чтобы проповедовать от имени апостольского престола в королевствах и провинциях, назначенных тогда в помощь земле Прусской, и дал тот папа, а после — папа Иннокентий IV пилигримам, посещающим Пруссию и Ливонию, привилегии и индульгенции, как давались они идущим в Иерусалим. (Там же. С. 32).

 

4. ОБ ОПУСТОШЕНИИ ЗЕМЛИ ГАЛИНДИИ

 

Галинды расплодились, и размножились, и возросли и усилились чрезвычайно, и наполнилась ими земля их, так что она не могла никак вмещать их. Вот почему, как сказал фараон повивальным бабкам, чтобы уничтожить народ Израильский: «Если будет сын, то умерщвляйте его; а если дочь, то пусть живет», так и этим казалось разумным убить любого новорожденного женского пола, а мужского — сохранить для войны. И поскольку они не преуспели в этом предписании, ибо женщины, видя прелесть новорожденных, тайно оставляли их [девочек. — В. М.] в живых, то по общему совету и согласию, чтобы они не смогли кормить ни одного ребенка, они отрубили груди всем женам своим. После этого низкого и омерзительного дела возмущенные женщины пришли к одной госпоже, почитавшейся по их обычаю святой и пророчицей, по чьей воле совершались все деяния в этой земле, прося, чтобы она вынесла здравое решение по этому делу. Она, сострадая своему полу, созвав к себе лучших людей всей земли, сказала им: «Боги ваши желают, чтобы вы все без оружия и доспехов или иных средств защиты вышли на войну с христианами». Услышав это, они сразу повиновались, и все, пригодные к [51] военному делу, с радостной душой пошли в соседнюю христианскую землю. Оттуда они увели множество людей и скота, не говоря уже о прочих причиненных бедах. По возвращении некоторые из незаметно бежавших пленников, вернувшись к христианам, сообщили им, что во всем войске язычников нет никакого оружия и вообще ничего, чем бы они могли защищаться, заклиная верой и правдой, чтобы они смело выступили сразиться с ними. Ободренные этими словами, христиане, погнавшись за ними огромной толпой, напали на них и убили всех, не встретив сопротивления; узнав об этом, судовы и прочие соседние народы вошли в вышеупомянутую землю Галиндии и женщин и младенцев и прочих оставшихся в живых увели в вечное рабство, и так земля эта по сей день остается в запустении. (Там же. С. 4 – 5).

 

11. О ПОБЕДЕ ХРИСТИАН, КОГДА БЫЛО УБИТО ПЯТЬ ТЫСЯЧ ПРУССОВ

 

После этого магистр брат Герман и другие братья зимой, когда все было сковано крепким льдом, взяв с собой вышеупомянутых пилигримов, желанием которых было начать усмирять дерзость пруссов, достигли волости Рейсен, и, убив и взяв там в плен многих людей, они выступили к реке Сиргуне, где совершили давно желаемое. Ибо они нашли большое войско пруссов во всеоружии и уже готовых к битве. Когда же они смело выступили против них, они [пруссы. — В. М.] обратились в бегство. Но князь Померании и Самбор, брат его, весьма искушенные в войне с пруссами, заняли со своими оруженосцами пути вокруг засек, чтобы они не могли уйти, и оттуда поражали в гневе своем нечестивых. Там сверкающий меч воинства христианского насытился плотию язычников, здесь копье не возвратилось, не нанеся ранения, ибо пруссы ни тут ни там не могли уклониться от лица преследующих, и содеяно было великое избиение народа прусского, ибо в тот день пало более пяти тысяч. После этого все пилигримы с радостью воротились восвояси, восхваляя милость Спасителя. (Там же. С. 55).

 

Далее мы цитируем названия некоторых главок Третьей части этого произведения, которые говорят сами за себя.

 

26. ОБ ИЗБИЕНИИ ЯЗЫЧНИКОВ И РАЗРУШЕНИИ ЗАМКА И УКРЕПЛЕНИЯ ПАРТЕГАЛЬ

34. ОБ ОПУСТОШЕНИИ ВНУТРЕННИХ ПРЕДЕЛОВ ЗЕМЛИ ПРУССКОЙ

35. ОБ ОПУСТОШЕНИИ ВНЕШНИХ ПРЕДЕЛОВ ЗЕМЛИ ПРУССКОЙ

37. ОБ ОСАДЕ ЗАМКА САРТОВИЦЕ И УБИЙСТВЕ 900 ПОМЕРАН

53. О ПОБЕДОНОСНОМ СРАЖЕНИИ, В КОТОРОМ БРАТЬЯ УБИЛИ 1500 ПОМЕРАН

55. ТАКЖЕ О ПОБЕДОНОСНОМ СРАЖЕНИИ БРАТЬЕВ, В КОТОРОМ СНОВА БЫЛО УБИТО 1500 ЧЕЛОВЕК ИЗ ПОМЕРАНИИ

65. О ГИБЕЛИ МНОГИХ ПОМЕРАН И ПРУССОВ

68. О ВОЙНЕ БРАТЬЕВ С САМБАМИ. О РАЗОРЕНИИ ВОЛОСТИ ГИРМОВ

76. О РАЗОРЕНИИ ОДНОЙ ЧАСТИ НАТТАНГИИ

88. О СОЖЖЕНИИ ЗАМКА ЛЕНЦЕНБЕРГ И МНОГИХ ПРУССОВ

 

Дело Дмитрия Ивановича Донского

В 1351 г. с одобрения папы Римского шведский король намерился нарушить договор с Русью, но ему помешала напряженная обстановка в самой Швеции.

В 1367 г. степняки ограбили Приволжье, но Дмитрий Нижегородский разгромил их у реки Пьяна. Много налетчиков при бегстве утонуло в реке. За это Булат-Темир был казнен в Орде. Битвой у реки Пьяна, по нашему мнению, началась Сорокапятилетняя война Московского великого княжества с Золотой Ордой. Такого термина в теории военного искусства пока нет, но даже беглое знакомство с хронологией военных событий тех десятилетий может убедить читателя в том, что Сорокапятилетняя война имела место. Нас же волнуют в данной работе главным образом отношения Русского государства со скандинавами и германцами, которые всегда были начеку, которые внимательно следили за всеми крупными событиями в Восточной Европе, всегда готовые ринуться с прусского плацдарма на русские княжества. Конечно же, свой весомый вклад в политическую и военную жизнь обитателей Восточной Европы вносили и литовцы.

В 1368 г. литовцы взяли Ржев, но князь Владимир Андреевич отбил город у неприятеля.

В том же году войско Ольгерда три дня продержало в осаде Москву, но взять крепость не смогло.

В декабре 1370 г. Ольгерд вновь пытался взять Москву, разорив перед этим окрестности Волока-Ламского. Восемь дней он простоял у Кремля и, боясь окружения, заключил мир.

В 1371 г. ярлык на великое княжение получил князь Михаил Тверской. Он отказался от предложенного ханом войска, а князь Дмитрий Иванович с войском вступил в Переславль-Залесский, не желая признавать великим князем Михаила, отказываясь ехать во Владимир слушать грамоту хана. И жители Владимира не признали Михаила. Сарыхожа, посол хана, выдал ярлык Михаилу, приехал в Москву. Князь Дмитрий Иванович осыпал его дарами, угощал, пировал с ним: Сарыхоже понравилось «благонравие» Дмитрия.

В 1373 г. после столкновения московского и литовского войска при Любутске, князь Дмитрий и Ольгерд подписали «Перемирную грамоту».

В 1374 г. князь Дмитрий «размирился» с Мамаем после того, как в Нижнем Новгороде произошло «избиение татар».

В 1376 г., опасаясь нашествия Орды, князь Дмитрий выводил на Оку войско.

В 1377 г. русские проиграли ордынскому войску бой у реки Пьяна, погибло много воинов и князей.

В 1377 г. ордынцы разорили Рязань, Нижегородское княжество. Ослаблением этих областей решили воспользоваться мордовские воины, но князь Дмитрий Константинович догнал их, уже возвращавшихся с добычей домой, разгромил, сбросил в реку Пьяну.

В 1378 г. на реке Вожа русские одержали победу над войском Орды.

В 1378 г. князь Дмитрий Константинович ходил в Мордву, учинил там погром, взял много пленных.

В 1378 г. Нижний Новгород взяли татары. Они сожгли город, ограбили окрестности, на обратном пути влились в крупное войско Мурзы Бегича, которого встретила и разгромила на реке Воже русская рать.

В 1379 г. Владимир Андреевич отбил у Литвы Стародуб и Трубчевск.

В 1380 г. русские одержали полную победу над войском Мамая на поле Куликовом.

1380 г. 1 ноября на съезде русские князья договорились поддерживать друг друга в борьбе против татар.

В 1382 г. хан Тохтамыш осуществил грабительский поход на Москву.

В 1389 г. в Москву из Германии были доставлены первые огнестрельные пушки.

В 1395 г. Тамерлан, осуществляя поход в Восточноевропейскую степь, пошел на Москву, но неожиданно для русских повернул назад.

В 1397 г. московская рать осуществила поход в Двинскую землю, где воинов Василия Дмитриевича встретили дружелюбно.

В 1398 г. новгородцы, узнав об этом, послали в Двинскую землю восьмитысячное войско во главе с посадником Тимофеем Юрьевичем. Оно разграбило много городов и селений, взяло крепость Орлец. Много двинцев было наказано за измену, многих простили, но послали великому князю предложение о мире. Василий, зная о сближении новгородцев с Витовтом, заключил с ними мир.

В 1399 г. войско Витовта потерпело в битве при городе Ворскле сокрушительное поражение от войска ордынцев. Василий Дмитриевич не поддержал литовцев в этой войне, хотя в ней участвовали и погибли многие князья, участники Куликовской битвы.

В 1401 г. Олег Рязанский и Юрий Смоленский выбили литовцев из Смоленска, но Василий Дмитриевич, к которому Юрий обратился за помощью, не принял участия в той войне, не желая портить отношения с Витовтом.

В 1404 г. Витовт вновь взял Смоленск, отошедший от Русской земли на 110 лет.

В 1406 г. Витовт напал на Псков. Василий Дмитриевич стал собирать войска, готовый в каждую минуту кончить дело миром. Витовт отверг предложения о мире. Василий Дмитриевич попросил помощи у Шадибека, тот прислал ему несколько полков, и московское войско выступило навстречу литовцам.  Близ Крапивны Витовт и Василий Дмитриевич заключили перемирие.

В 1408 г. в Москву приехал сын Ольгерда, Свидригайло, недовольный Витовтом. Василий Дмитриевич отдал ему в удел Владимир с другими городами. Он выступил в поход против Витовта, встретился с ним на берегах реки Угры. Сражения не было. Стороны заключили мир. Граница между Московскими владениями и Литвой пролегла по реке Угре.

В 1408 - 1409 гг. Едигей, посланный ханом Булатом, с крупным войском осуществил поход на Русь, дошел до Москвы, 1 декабря осадил город. 21 день длилась осада, затем по просьбе хана Едигей вернулся в Орду.

1411- 1412 годы. В Орду отправился Василий Дмитриевич. Хан Керимбердей встретил его хорошо. После этой поездки Василий Дмитриевич, видимо, до конца жизни платил Орде дань, но ханы помогали ему надежно противостоять Литве, отношения с которой были весьма напряженными.

В 1417 г. Василий Дмитриевич участвовал как посредник в мирных переговорах между Псковом и Литвой.

В 1426 г. Витовт, пользуясь слабостью малолетнего Василия, своего внука, напал на Опочку, но жителям города удалось отразить натиск литовцев. Не желая обострять отношения с сильным врагом, они заплатили литовскому королю 1450 рублей серебром.

В 1433 г. Василий Васильевич женился на Марии, праправнучке Владимира Андреевича Храброго. В день свадьбы началась «последняя распря русских князей». Она длилась почти 30 лет.

В 1437 г. Василий II Васильевич заключил с новгородцами невыгодный для себя договор на год, после чего тяжба с ними продолжилась.

В 1437 г. хан Махмет, изгнанный из Орды, взял город Белев, в то время принадлежащий Литве. Василий II Васильевич послал на ордынцев огромное войско во главе с Шемякой и Дмитрием Красным. Они потерпели позорное поражение, но Махмет ушел в разрушенную еще в 1399 г. Казань, и восстановил город, основал Казанское ханство.

В 1440 г. Василий II ходил на Новгород, но дело на этот раз закончилось миром.

В 1444 г. русские воевали с Литвой, обмениялись грабительскими походами, в которых чуть удачливее оказались дружинники великого князя.

В 1444 г. Царевич Мустафа разграбил рязанскую землю, но посланная против него рать разгромила ордынцев в битве на берегу реки Листани. Казанский царь Махмет ворвался в русские земли, был отбит собранным Василием II войском, ушел в Казань, но весной неожиданно вновь напал на Русь, осадил Нижний Новгород. Великий князь к этому времени распустил войско. Узнав об опасности он вышел с одной московской дружиной навстречу врагу, проиграл битву, попал в плен.

В 1456 г. Василий Темный вынудил новгородцев заплатить 16 рублей серебром и дать обещание отменить вечевые порядки.

В 1458 - 1459 годы. Василий II присоединил к Московскому великому княжеству галицкий, можайский и борский уделы.

В 1459 г. Вятка признала над собой верховную власть Москвы.

В 1460 г. великий князь потребовал от Псковского князя литовца Александра Чарторижского присягнуть Москве. Тот отказался и сбежал в Литву. В Псков явились наместники Москвы.

В 1460 г. Великий князь гостил у новгородцев.

В 1463 г. Иван III удовлетворил просьбу Пскова и дал городу наместника, угодного псковичам, но не разрешил им «отложиться» от новгородского владыки. Великий князь отправил в Псков дружину для борьбы с немцами. В тот же год был присоединен город Ярославль.

В 1470 г. началась решительная борьба с Новгородом. Жители этого города, подстрекаемые знатными людьми, в том числе знаменитой боярыней Марфой Борецкой, решили искать союзников в Литве.

В 1471 г. Иван III Васильевич объявил Новгороду войну. За несколько дней он собрал крупное войско, какого еще не водили русские князья на новгородскую землю, начал широкомасштабные боевые действия по всей территории вечевой республики. В июне его войско нанесло противнику сокрушительное поражение при реке Шелони, а немногочисленная рать воеводы Образца и воеводы Бориса Слепого разгромила Василия Шуйского в Заволочье. Новгородцы признали поражение, но еще пытались сохранить старые порядки.

В 1472 г. московская рать покорила Великую Пермь. Владения великого князя теперь простирались до Уральского хребта.

В 1472 г. хан Золотой Орды Ахмат навел дипломатические мосты с Литвой и вторгся в Русскую землю. Иван III, узнав об этом, двинул на врага войско в 180 тысяч человек. Ахмат сжег Алексин, но увидел за Окой громадную русскую рать и не решился продолжать войну.

В 1473 г. началась война с Литвой. Заметную поддержку Москве в этой борьбе оказал Менгли-Гирей, крымский хан.

В 1475 – 1477 гг. Иван III продолжает активную дипломатическую политику по отношению к Новгороду.

В 1478 г. с наименьшими потерями великий князь окончательно и бесповоротно сокрушил вечевой строй в Новгороде и полностью подчинил его Москве.

В 1480 г. после знаменитого «Стояния на Угре» Русь официально освободилась от данной зависимости по отношению к Золотой Орде.

В 1481 г. Двадцатитысячный отряд во главе с Иваном Булгаком и Ярославом Оболенским, посланный Иваном III, ворвался на территорию, контролируемую Ливонским орденом, нанес крестоносцам огромный материальный ущерб.

В 1482 г. Менгли-Гирей подписал с Литвою мир. Но Иван III с помощью большого войска и ловких дипломатов Юрия Шестака и Михайла Кутузова вынудил крымского хана воевать с Литвой. В это же время великий князь налаживает дипломатические отношения с Венгрией для общей войны с Польшей. Состоялось обручение старшего сына великого князя и дочери господаря Венгрии Стефана.

В 1483 г. в Нарве заключено двадцатилетнее перемирие между Ливонией и Русью.

В 1485 г. Иван III объявил войну князю тверскому Михаилу, обвинив его в сношениях с Литвой. Михаил испугался, пошел на серьезные уступки Москве и лишь формально остался независимым, да и то, на несколько месяцев. В сентябре Иван III выступил в поход на Тверь с огромным войском. Многие тверичи вовремя вышли из города, поклонились Ивану как законному государю. Тверское великое княжество прекратило существование.

В 1489 г. к Русскому государству окончательно присоединена Вятка.

В 1492 г. русские заложили неподалеку от Нарвы каменную крепость Иваногород.

В 1493 г. Иван III допустил ошибку по отношению к ганзейским купцам в Новгороде, арестовав их. Это ухудшило внешнюю торговлю Руси со странами Балтийского моря, причем на долгие годы.

В 1494 г. после смерти в 1492 г. Казимира, королем польским стал его старший сын, Альберт, а великим князем Литовским – младший сын, Александр, что ослабило Литву. Этим воспользовался Иван III, усилив давление на западного соседа, дипломатическое и военное. Не в силах сдержать этот натиск, Александр принял предложение Москвы и в феврале обручился с дочерью Ивана III, Еленой.

В 1496 г. закончилась датско-шведская война, в которой русские оказали серьезную помощь датскому королю Хансу Ольденбургскому, ставшему королем Швеции.

В 1499 г. Иван III подчинил северо-западную Сибирь, издавна платившую дань Новгороду.

В 1500 г. русские одержали крупную победу над Литвой. Русское государство стало возвращать себе захваченные Литвой в прошлые века земли.

В 1501 г. 27 августа большое русское войско потерпело в битве под Изборском поражение от войска магистра Ливонского ордена фон Плеттенберга, поддержавшего Литву. Победитель устремился к Пскову, но на его людей напал кровавый понос, и магистр вернулся домой, в свой замок.

В 1501 – 1502 гг., желая отомстить Ливонскому ордену, Иван III послал в поход князя Даниила Щеню. Тот провел операцию великолепно, «умертвив или взяв в плен около 40000 человек», взяв огромную добычу. Окрестности Дерпта, Нейгаузена, других городов были опустошены. Фон Плеттенберг ответил на это налетами на русскую землю.

В 1502 г. Иван III поддерживал союзнические отношения с Менгли-Гиреем. Тот разорил окрестности Луцка, Турова, Львова, других городов Литвы и Польши.

В 1502 г. крупные силы русских осуществили очередной поход в Литву, осаждали Смоленск, но из-за нехватки продовольствия вернулись с богатой добычей в Москву.

В 1503 г. Иван III заключил с Литвой выгодный для себя мир.

 

У Грюнвальдского леса

 

В 1237 г. Тевтонский орден объединился с орденом меченосцев. В 1239 г. Великий магистр ордена переехал из Венеции в Пруссию. Немецкие феодалы-крестоносцы стали расширять зону влияния за счет Великого княжества Литовского и Польши. Их экономически поддерживали Ганза, богатейший союз немецких городов в Прибалтике. Железная дисциплина, прекрасная военная подготовка, лучшая тяжелая кавалерия, прекрасная швейцарская пехота и известные на всю Европу английские лучники — все это делало войско Тевтонского ордена чрезвычайно опасным противником для славян, которые ко всему прочему к началу XV века все еще не выясняли отношения между собой.

Без объявления войны рыцари захватили принадлежащую полякам Добржинскую землю и литовскую Жмудь, крепости Дреденко на реке Нетец и Санток на реке Варта. Вели они себя дерзко, нагло, грабили приграничные районы, укрепляли боеспособность войска, уверенные в том, что победить их некому. Дело дошло до того, что тевтонцы захватили польские суда с продуктами, предназначенными Литве.

Князь Витовт, понимая, какую опасность представляет собой рыцарское войско, тайно помогал патриотам Жмуди, искал союзников, собирал армию, хотя открыто заявлять о войне с Тевтонским орденом не решался.

Магистр Ульрих сделал это сам, после того как восстала Жмудь, изгнав крестоносцев со своей земли. 6 августа 1409 года он объявил польскому королю Ягайло войну, рыцари стали захватывать земли польские и литовские, распылив по приграничным областям свои силы. Ягайло воспользовался этим. В Вольборже он собрал войско, «посполитое рушение», выступил в поход и взял крепость Бромберг.

Магистр Ульрих осенью вынужден был подписать с Ягайло перемирие. Надежды рыцарей на легкий успех рухнули под стенами Бромберга, но планов они не изменили, всю зиму активно готовясь к решительным сражениям. Наученные горьким опытом, они укрепляли замки, собирали продовольствие для длительной борьбы, обеспечивая тылы, отливали бомбарды, пушки, ковали латы, мечи, наконечники для стрел и копий, нанимали воинов, обучали их. Ягайло в свою очередь организовал строительство моста через Вислу в районе города Козенице, приводил в порядок средства коммуникации, наладил разведку на территории, занятой противником, вел переговоры с литовцами. На совещании в Брест-Литовском Ягайло и Витовт решили взять Мариенбург и уничтожить орден силами союзного войска.

2 июля 1410 года славяне (русские, поляки, литовцы) встретились в Червинске. Главнокомандующего они не выбрали, но удивительно слаженно действовали отдельные полки, подчиняясь не жесткой воле командиров, а логике судьбой поставленной перед славянами задаче: нужно уничтожить рыцарей, иначе они, окрепнув, создадут в южной Прибалтике мощнейшее государство, в котором для местного населения, в том числе и для славян, немцами предусматривалась роль рабов.

7 июля Ягайло устроил смотр разношерстного войска, где был даже полк татар, который привел с собой Витовт. По приказу польского короля объявили тревогу: рыцари близко. В этой ситуации все полки и их командиры действовали четко и слаженно, будто многие годы воевали вместе в одной армии. Ягайло остался доволен. Осуществляя общее руководство ведением боевых операций, он назначил командиром польского отряда Зындрама. Литовско-русско-татарскими силами командовал Витовт. Армия пересекла границу, выбила тевтонцев из крепостей Лаутенбург, Солдау, нейденбург, вышла к реке Древенца, за которой славяне увидели укрепления крестоносцев: ров у берега реки, частокол, палисадник из острых бревен и много бомбард.

Ягайло удивился — очень уж растянули тевтонцы свои порядки! — и созвал совет, где было принято рискованное решение не форсировать реку, подставляя воинов под потоки стрел английских лучников, а осуществить фланговый марш к истоку реки, перейти ее и нанести по крестоносцам боковой удар.

Великий магистр, узнав о продвижении неприятельского войска, повел армию к Танненбургу — наперехват славянам.

Ягайло, однако, не торопился. 12 июля он дал воинам отдохнуть. 13 июля — союзники  взяли замок Гильденбург, разграбили город. 14 июля — опять отдых. В трусости обвинить Ягайло было нельзя, да и Витовта и Зындрама, без совета с которыми он не принимал ни одного важного решения. Здесь было другое. Ягайло осторожно, как опытный лесной охотник, подбирался к страшному зверю. Он не боялся его, но действовал наверняка, как бы предчувствуя, что главные события еще впереди и давая воинами возможность хорошо отдохнуть. 15 июля был сильный ливень, какой порою налетает неожиданно на лесные края в середине лета. Натянув палатки под елями и соснами, воины слушали крепкую ругань дождя, пытались поскорее уснуть… Утром буря сбежала, оставив после себя крупные лужи, по которым шлепал мелкий дождь и шли воины-славяне в бой. Всего 11 км преодолели они, остановились у Грюнвальдского леса лагерем. Разведчики доложили, что перед Танненбергом стоит войско Великого магистра. Настал час великой битвы.

Крестоносцы тут же хотели сойтись в бою с войском противника. Но Ягайло был спокоен. Это странное для крестоносцев поведение славян, прижавшихся к лесу, оскорбило гордых рыцарей. Ульрих созвал совет, где было принято решение отправить полководцу неприятеля два меча, вызывая его на битву, а самим освободить место для того, чтобы славяне могли построиться в боевые порядки. Вот рыцари! То грабили и убивали, то предупредительно уступают место врагу — очень вежливые люди: подходите, пожалуйста, и стройтесь, мы вас тут всех и убьем.

Ягайло, хоть и разозлился в душе, увидав послов с мечами, но виду не подал, приказал воинами готовиться к сражению.

Рыцари тевтонцы построились в три линии. Было в войске ордена 11 тысяч отборных вояк. Славяне собрали 16 тысяч воинов, но были они хуже вооружены и обучены. Угроза охвата с флангов вынудила Ульриха перестроить войско в две линии, растянув свои позиции на два с половиной километра. Перед рыцарями немцы установили бомбарды, которых прикрывали арбалетчики.

Ягайло спустился с холма, посвятил тысячу воинов в рыцари. Те крикнули в один голос: «Победа или смерть!»

Пора было начинать бой. Но с чего начать? На совете перед сражением командиры порешили доверить это дело татарам. Они сделали свое дело честно. Напали на позиции врага, осыпали крестоносцев стрелами, но стрелы отскакивали от крепких лат, как от стенки горох. Рыцарям надоело слушать удары татарских стрел о свои доспехи, они, грозно склонив копья, пошли в контратаку. Татары тут же бежать. На подмогу пошли литовские полки. Им навстречу бросились крестоносцы, окружили смоленские полки, сражавшиеся в составе литовского войска. Литовцы разбежались, воины Смоленска остались на поле боя, окруженные со всех сторон рыцарями. Эти три полка Юрия Мстиславского приняли на себя всю тяжесть ударов тевтонцев. Один полк рыцари уничтожили полностью: сошлись крестоносцы с смоленчанами, бились до последнего в неравном бою, все погибли, тевтонцы пошли дальше — будто катком прокатились по позициям русских, примяли убитых людей к земле. Двум другим полкам повезло: они пробились из окружения к правому флангу поляков, прикрыли их.

Зындрам ударил по крестоносцам, прорвал строй противника, но рыцари Ордена получили подкрепление, ударили в правый фланг поляков — но там стояли насмерть смоленские полки. Они вновь приняли удар на себя и вновь выстояли.

В этот момент крестоносцам удалось захватить большое королевское знамя. Большое знамя — большой кусок материи на древке? Нет. Это символ веры и стойкости любого войска. Бьется воин в страшной схватке, некогда ему смотреть по сторонам, но спиною своей, руками, ногами чувствует он, что знамя возвышается над его войском, что биться, биться надо… Упусти Ягайло в этот момент из рук нити боя, проиграли бы славяне сражение, полегли бы в Грюнвальдском лесу.

Польский король послал в бой поляков и русских, дал им в помощь свежие полки. Они окружили рыцарей, вырвали у врага свое знамя. Битва продолжалась. Крестоносцы теряя терпение, волю, теснимые со всех сторон, стали сдавать позицию за позицией. Победа союзного войска была близка. Магистр Ульрих послал в атаку полки резерва. Но Ягайло был начеку: «польская рушина», еще не участвовавшая в сражении, налетела косым ударом на резерв Ульриха. Крестоносцы замялись, не зная, что делать — боковой удар по тяжелой кавалерии очень опасен. А тут еще по полю понеслось счастливое: «Литва возвращается!» То сделал свое дело Витовт. Он собрал в единый кулак разбитые крестоносцами литовские полки, подкрепил их отрядом русских и налетел на врага, не оставив рыцарям ни единого шанса победить.

Вельможи предложили Ульриху спасаться бегством.

— Не дай Бог, — сказал Великий магистр тевтонского ордена, — чтобы я оставил это поле, на котором погибло столько мужей.

И он пошел в бой. Рыцари были разбиты в тот день. Ульрих пал от руки врага, показав, что и Великие магистры могут побеждать себя, погибать смертью героя, обыкновенного воина — коль уж судьба им выпадет такая.

Остатки рыцарского войска бежали в Вагенбург. Союзные части взяли его штурмом. Но стратегическое преследование с целью полного уничтожения тевтонских рыцарей организовать не удалось: помешали старые распри между славянами. Витовт не захотел больше воевать.

Поражение рыцарей оказалось для ордена трагическим. В 1466 г., так и не восстанови силы после разгрома под Грюнвальдом, Тевтонский орден прекратил свое существование. Но до 1525 года еще существовал Тевтонский орден и до 1562 – Ливонский.

 

Интеллектуальное развитие Средневековой Европы

Перед заключительным словом об эпохе викингов я счичаю необходимым хотя бы в самом краткой форме поведать читателю об интеллектуальном развитии народов Европы в Средние века. О том, что интеллектуальный фон был весьма насыщенный даже в IV-VII вв. т.е. в эпоху Великого переселения народов, которую вполне можно было бы назвать долгой и изнурительной миовой войной, говорят, например, риторические школы в Галлии, существовавшие в те века, и основанрие в Константинополе в 425 г. университета.

Риторические (высшие) школы в Галлии

 

Существовали в галльских городах Лугудуне (совр. Лион), Бурдигале (Бордо), Толозе (Тулуза), Пиктаве (Пуатье), Виенне (Вьенна), Арелате (Арль), Нарбоне (Нарбонн), Весонтии (Безансоне), Авсцие (Ош), Ангулеме, и как уже отмечалось, в Августе Треверов (Трир). В риторических школах завершался процесс обучения, начатый в элементарных и грамматических школах. Сюда приходили юноши в позднем отроческом возрасте, овладевшие навыками пассивной речи, т.е. умеющие правильно читать по-гречески и на латыни и получившие азы в комментировании классических текстов: Гомера и Менандра, Вергилия, Горация, Теренция. Из сохранившегося труда Агреция, грамматика IV или V в., «О правописании, свойстве и различии слов» ясно, что в грамматических школах занимались лексическим и этимологическим толкованием слов, очень важным направлением учебной деятельности из-за порчи латинского языка варваризмами и солецизмами (синтаксическими ошибками). Даже лучшие писатели теряли чистоту и правильность слога, забывая об их долготе и краткости, а поэты увлекались неологизмами. Грамматик Агреций давал примеры употребления слов, апеллируя к латинским классикам: Цицерону, Горацию, Теренцию, Титу Ливию, а, комментируя сложные фрагменты, приводил исторические, мифологические, географические объяснения. Преподаватели греческой грамматики, изучавшейся в «средней» школе, вводили учеников в тонкости греческого языка, учили плавной и мягкой эллинской речи. В IV число греческих грамматиков начинает уменьшаться. По мнению С.В. Ешевского, в Массилии, главном центре греческой образованности, в V в. остались лишь латинские риторы и грамматики. Но в Лугудуне, Бурдигале греческий язык все еще преподавался. Им прекрасно владели некоторые ученые и литераторы. Главным предметом на третьей, высшей ступени обучения, была риторика. С.В. Ешевский утверждает, что риторика приобрела в Галлии особое значение в «связи с отличительными особенностями кельтского национального характера: лёгкостью речи, плодовитостью воображения, любовью к эффектности». Первая латинская риторическая школа в Риме была открыта именно галлом в I в. до н.э. Галлия дала наибольшее количество преподавателей риторики.  Курс занятий в риторической школе распадался на три, тесно связанные между собою области: теорию красноречия, устный и письменный анализ текстов, самостоятельные выступления. В теорию красноречия входило учение о подаче материала и аргументации; учение о расположении материала во вступлении, изложении обсуждении, заключении; учение о трёх стилях - высоком, среднем и низком - и о трёх средствах возвышения стиля - отборе слов, сочетании слов и фигурах слов; учение о запоминании и исполнении речи.

 

Константинопольский университет

 

Феодосий II (401 – 450 гг.), византийский император с 408 г. Был сыном императора Аркадия. В 402 году стал августом. В 408 году – императором. В детские годы за него правили министры, сестра Пульхерия, затем государственными делами заправляла его жена Евдокия. Византия в годы правления Феодосия II воевала с персами, армянами, гуннами. В 430 году Аттиле была уплачена большая дань в обмен на мир. В 438 году вышел «Кодекс Феодосия», который действовал и в Западной Римской империи. В 413-439 годах вокруг Константинополя были построены мощные стены – «Стены Феодосия», внутри  которых в 425 году основали университет.

Испания

Вторжение на территорию Испании варварских племён и образование государства вестготов (середина V – начало VIII вв.) сопровождались упадком науки и культуры на Пиренейском полуострове. В этот период научные знания накапливались в основом в церковных и монастырских школах. Огромный вклад в развитие мировой науки внесли арабские учёные в Испании. Крупнейшим научным центром в IX-X вв. стал университет в Кордове. В X-XI вв. Маслама аль-Мадриленьо и его ученики Абу-ль-Касим и Ибн аль-Сафф издают ряд сочинений по арифметике, геометрии (комментарии к Евклиду и др. ), астрономии. В XII появляются и другие  центры научной мысли: Севилья и особенно Толедо. В Толедо создается знаменитая школа переводчиков, познакомившая учёных Ииспании и Европы с сочинениями выдающихся арабских и еврейских учёных аль-Фараби, Ибн Сины, Ибн Гебироля, Ибн Эзры и др. В это время на Пиренейском полуострове работают арабские мыслители Ибн Баджа, Ибн Туфайль, Ибн Рушд (Аверроэс), изучавшие наследие Аристотеля. Они способствовали проникновению античной мысли в Европу и создавали предпосылки для развития естествознания.

Значительный вклад в развитие науки в XIII в. внёс кастильский король Альфонс Х Мудрый. Он написал комментарии к алхимическим трактатам, под его руководством были составлены таблицы движения планет, которые в течение трёх веков считались лучшими в Европе. Раймунд Луллий был первым, кто пытался механически моделировать логические операции. Арнальдо де Виланова был одним из выдающихся алхимиков своего времени. В завершающий период Реконкисты в XI-XV вв. появляются новые центрыв испанской науки: университеты в Лериде в 1300 г., Уэске в 1334 г., Вальядолиде в 1346 г., Валенсии в 1500 г., Барселоне в 1450 г. В 70-х гг. XV в. в Испании появилось книгопечатание. Развитие торговли и промышленности, связанное с объединением И., обусловило прогресс кораблестроения, навигации, картографии и создало предпосылки для морских путешествий и географических открытий. В конце XV в. наступаетпериод расцвета культуры и научной мысли Испании, а в 1492 г. Колумб открыл Америку.

Во время господства арабов в Испании распространяется арабская философия. В XII в. испано-арабские (кордовские) философы Ибн Баджа, Ибн Туфайль и особенно Ибн Рушд были крупнейшими представителями арабского аристотелизма. В X в. Испания становится центром еврейской философии. Иегуда Галеви представлял ортодоксальную линию еврейской религиозной философии. В XI-XII вв. ей противостояли еврейские неоплатоники Ибн Гебироль, Ибн Эзра и др. Еврейские философы XII в. Ибн Дауд, Маймонид и др., опираясь на авторитет Аристотеля, отвергали как ортодоксию Галеви, так и неоплатонизм Ибн Гебироля и утверждали свободу человеческой воли. В XIII-XIV вв. эти традиции еврейского аристотелизма продолжил астроном и философ Герсонид.

Испанская философия в средние века была развита слабо. В XIII в. в Испании работал крупнейший схоласт Раймунд Луллий. Основным центром схоластической мысли становится в те же времена Саламанка. В XV в. зарождается гуманистическое мировоззрение (А. Турмеда, А. Тостадо, Антонио де Небриха). В борьбе со схоластикой Педро де Лерма, Альфонсо Вальдес опирались на традиции западноевропейского гуманизма

Ранний период Реконкисты представлен монастырскими хрониками и «Песней о Сиде» (середина XII в). В следующем столетии были составлены своды по истории Испании толедского епископа Родриго Хименеса де Рады и кастильского короля Альфонса Х. При его дворе изучали историю и кастильские, и арабские учёные. В XIII-XIV вв. развивается каталонская историография. В VIII-XV вв. на Пиренейском полуострове работали несколько исторических школ и крупных историков (Ибн Хайян, Ибн Абд Раббихи, Ибн аль-Хатиб и др.). Центрами исторической науки в арабской Испании были в IX-X вв. Кордова, в XIII-XIV вв. Гранада. На рубеже XV-XVI вв. появились историки, выражавшие идеи абсолютизма: крупнейшим из них был хронист Эрнан дель Пульгар.

Основой формирующейся литературы Испании явилось народное творчество, а также античная и арабская культура. Посредниками между двумя культурами часто являлись еврейские писатели. В эти века развивались народная лирика и героический эпос, повествующий о борьбе против мавров, о гегемонии Кастилии и междоусобной борьбе знати («Песнь о моём Сиде», поэмы о Фернане Гонсалесе, о семи инфантах Лары и др.). Особую роль играла клерикально-рыцарская литература. Родоначальником «учёной» литературы на испанском языке был поэт Г. де Берсео (конец XII в. – после 1246 г.), написавший сборник «Чудеса богоматери», а также жития. Популярными были анонимные авантюрно-дидактические романы «Книга об Аполонии» (XIII в.), «Книга об Александре» (XIII в.), «Рыцарь Сифар» (около 1300 г.). Мотивы гуманизма характерны для крупнейших произведений «учёной» литературы XIV в.  В XV в. особое распространение получили народные романсы и сатирическая поэзия. Влияние народной поэзии ощущалось в творчестве самых известных поэтов Испании.

Формирование испанской художественной культуры проходило во время Реконкисты. С её продвижением к югу местные художественные традиции вступали во взаимодействие с культурными влияниями Франции и Италии. Особый отпечаток на искусство Испании наложили аскетизм и фанатичное благочестие, утверждавшиеся в ходе Реконкисты, которая велась под знаменем католической церкви. В то же время тяга к яркости и изысканному богатству форм мавританской цивилизации, ставшая традицией в южных областях Испании, проникала на Север с притоком беженцев-христиан (мосарабов). Причудливое переплетение противоречивых тенденций и стилем, и мышления породило стилистическую пестроту и даже непоследовательность эволюции искусства и, особенно архитектуры Испании. Облик городов, выраставших из опорных крепостей Реконкисты, ремесленных посёлков при монастырях или торговых колоний у пересечения дорог, а также из заглохших римских или цветущих мавританских селений, определялся природными условиями и планировкой старого градообразующего ядра. Общими для этих городов были неупорядоченность плотной застройки, кольца городских стен с воротами, от которых узкие извилистые улицы вели к площади с ратушей и храмом, В городах Андалусии с её «мавританским» колоритом не было и такого центра.

Строители каменных крепостей и замков Испании (в том числе известных с XIV в. замков Кастилии) использовали строительный опыт Франции и крестоносцев. Со 2-й половины XV в. замки превращаются в резиденции, их композиция и внутреннее убранство становятся богаче и живописнее (замок Ла Кока близ Сеговии, XV в.).

В церковном зодчестве северных районов Испании в VIII-IX вв. продолжали развиваться вестготские традиции. Но в X-XII вв. мосарабы приносят элементы кирпичной архитектуры. В рано отвоёванной Каталонии, тяготевшей к Италии и к южной Франции, к началу XI в. возводятся 3-нефные церкви-крепости (Санта-Мария в Риполе, 1020-1032 гг.), напоминающие церкви романского стиля. Но одновременно вырабатываются местные особенности романской архитектуры: простота и слабая расчленённость композиции, отсутствие в храме хора, нарядная башня с куполом (симборио) над средокрестием. Скульптура романских храмов отличается богатством пластического языка и многообразием композиционных решений. В фигурах «Портика славы» собора в Сантьяго-де-Компостела (1168-1188 г., мастер Матео) намечаются самые ранние в Европе черты перехода к образной системе готики. В романский период появляется и раскрашенная деревянная скульптура.

Готика в Испании развивалась без стилистического единства.

Завершение Реконкисты и объединение испанских земель в едином государстве, открытие Америки и приток золота в Испанию стимулировали бурную строительную деятельность, рост городов. Но страна не испытала мощного расцвета культуры Возрождения. И причин тому было много. Об одной из главных причин говорил в первой половине XX в. принц Франсиско де ла Моро в книге «Вместо роскоши». На исторических примерах он обосновал мысль о том, что на поступательное развитие Испании самым отрицательным образом повлияли огромные материальные блага, то есть золото, серебро и другие богатства, поступавшие в казну с первых лет эпохи Великих географических открытий. Буквально в течение нескольких десятков лет золото Нового Света превратила испанцев, до этого прекрасных мореходов, кораблестроителей, воинов, полководцев и т.д., в богатеньких, но ничего созидательного, конструктивного, не способных делать, граждан. Деньги могут делать много, но не могут деньги творить, охранять сотворенное! Градостроительная мысль не обогатилась новыми идеями. Вырастая за пределы средневековых крепостных стен, города сохраняли прежнюю структуру, и их новые районы застраивались так же стихийно, как и старые. Не изменился и характер массовых жилищ. Усилия архитекторов сосредоточились на постройках для знати и на отдельных общественных сооружениях. Наряду с элементами готики и стиля мудехар он включил в себя и мотивы итальянского ренессанса, завезённые и по-разному интерпретированные немецкими, нидерландскими и французскими мастерами, работавшими в И. уже с XV в. (Х. де Колония, А. де Эгас, Х. Гуас и др.). В Кастилии — главные области развития платереско…

Франция

 

С конца XII – начала XIII вв. развитие науки связано с деятельностью университетов, первые из которых были основаны в Париже  в 1215 г. и Тулузе в 1229 г. Начались систематические астрономические наблюдения. В XIV в. в Парижском университете Ж. Буридан доказывал опытами суточное вращение Земли. Н. Орем ввёл в математических исследованиях дробные показатели степеней. Его «Трактат о сфере» (1350 г.) стал одним из первых произведений естественно-научной литературы на французском языке. Расширению географических представлений способствовали отчёты миссий в Монголию (в т. ч. возглавлявшейся В. Рубруком, 1253-1255 гг.). Европейскую известность получила французская медицина (медицинская школа в Монпелье, основана в XIII в.; труды хирургов Б. Лангобурго, А. де Мондевиля и др.). В XIV-XV вв. появились новые университеты: в Гренобле (1339), Марселе (1409), Доле (1422, в 1691 переведён в Безансон), Пуатье (1432), Кане (1432) и др.

С 1470 г. во Франции распространилось книгопечатание. В XV – начале XVI вв. ускоренными темпами развивается техника и технология производства.

В XI-XII во Франции творили философы разных направлений Беренгар Шартрский, Гильом из Шампо и Беренгар Турский, И. Росцелин, П. Абеляр. А также Амальрик Венский, Давид Динанский. В XIII в. центром французской философии стал Парижский университет. Большое влияние приобрёл аристотелизм, используемый для философского обоснования католицизма (Александр из Гэльса, Фома Аквинский). Противоположные позиции, обусловленные материалистической интерпретацией аристотелизма, занимали сторонники аверроизма (Гильом из Сент-Амура, Сигер Брабантский, Жан Жанден, Пьер Дюбуа). В XIV в. вслед за английким философом У. Оккамом Жан Буридан, Николай Орем, Николай из Отрекура обратились к опытному исследованию природы.

С XI-XII вв. преобладающей формой исторического повествования стали хроники. («Нантская хроника» была создана в XI в., Хроника Ордерика Виталия – в XII в., Гвиберта Ножанского – в XII в. О необходимости сильной королевской власти впервые заговорил в XII в. аббатом Сугерий в биографии короля Людовика VI. В XIII – XV вв. был создан королевский летописный свод – «Большие французские хроники». В XIII – XIV вв. хроники стали писать не только монахи, но и рыцари и горожане, привносившие в них элементы светского мировоззрения: «Хроника» Ж. Фруассара, составленная в XIV в., хроники Жана де Венета и анонимного монаха из Сен-Дени. В XIII в. возник новый жанр мемуары участников крестовых походов Ж. Виллардуэна, Ж. Жуанвиля. В «Мемуарах» Ф. де Комина, написанных в XV в. даны яркие портреты государственных деятелей, дан исторический анализ причин и следствий излагаемых событий.

В X-XI вв. в военно-дружинной среде возникли первые эпические поэмы, жесты, создаваемые жонглёрами, освещавшими французской истории VIII-X вв. С именем Карла Великого и его сподвижников связана «Песнь о Роланде». Жесты записывались с конца XI в. по XIII в., т. е. во времена куртуазной литературы и возникновения литературы городской. В это же время создаются и многие памятники агиографии, распространяется литература на латинском языке — «учёная» поэзия и проза (Алан Лилльский, Гвиберт Ножанский, Пьер Абеляр) и лирика вагантов. В это же время проявляется интерес к образованности, к античности, к философским исканиям. Складываются основные жанры средневековой французской литературы.

В конце XV в. Франция вступает в период Ренессанса. Усиливаются контакты с Италией, развивается книгопечатание, растет интерес к античности и гуманитарным наукам.

Традиции каролингского искусства стали базой для сложения романского стиля (X-XII вв.). Формируется средневековый французский город с нерегулярной застройкой и узкими улицами, а также тип 2—3-этажного дома с открытыми аркадами для лавок и мастерских в 1-м этаже и жилыми помещениями во 2-м (дома в Клюни, около XII в.). Жильём феодалов служили суровые, обнесённые глухими мощными стенами замки с донжонами и цитадели (Каркассонн). Ведущую роль в романской архитектуре играло строительство храмов и монастырей.

В XII в. в городах Северной Франции зародилась готика. В этот период разрастались, перестраивались и укреплялись старые города, возникали новые, возведённые обычно на регулярной основе, с прямоугольной сеткой улиц, предельно плотной застройкой, соборной и замкнутой рыночной площадями. Главным общественным сооружением города стал собор.  В готической скульптуре возродился интерес к физической красоте и чувствам человека, к реальным природным формам. В конце XIII в. в скульптуре появляются манерность и рафинированность, созвучные рыцарской культуре того времени.

В готической живописи главным элементом цветового оформления интерьера стал витраж. Вытесненная витражом фресковая живопись появлялась на стенах дворцов и замков. В готической миниатюре усилилось стремление к достоверному воспроизведению натуры, расширился круг иллюстрируемых рукописей, обогатилась их тематика. Под влиянием нидерландского и итальянского искусства появились станковые картины и портреты.

Истоки французского театра в искусстве средневековых бродячих актёров и музыкантов – жонглёров, вагантов. Ещё в IX-X вв. зародилась литургическая драма, основанная на инсценировках отдельных эпизодов Евангелия. Она игралась в церкви, позже на паперти. Кроме духовенства и прихожан, нередко в представлениях участвовали и жонглёры, вносившие в них вольный дух карнавала, народные гулянья. Реалистическое народное начало площадных зрелищ развивалось в миракле и мистерии. Возникшая из литургической драмы, мистерия стала наиболее значительным и массовым видом средневекового театра.

В XII в. в городах появились нецерковные школы, содержавшиеся за счёт платы учащихся. Создаваемые при университетах коллежи давали среднее образование. В XV в. появились не связанные с университетами коллежи. Большинство из них в XVI оказались под контролем иезуитов.

Великобритания

В XI-XIII вв. в Великобритании появились университеты Оксфордский и Кембриджский, первоначально как церковные учебные заведения, в которых господствовала схоластика. В XIII в. наметился отход от схоластики. Особую роль в этом сыграли труды философа и алхимика Роджера Бэкона — провозвестника европейской экспериментальной науки. Важным стимулом научного прогресса в XV-XVI вв. явилось участие Англии в Великих географических открытий.

После нормандского завоевания Англии здесь продолжают развиваться хроники. (Эадмер, Уильям Мемсберийский, Иоанн Солсберийский и др.). Начинает развиваться историко-географический жанр (сочинения Геральда Камбрейского), возникает критика источников (Уильям Ньюбургский). Центрами исторического письма на всём протяжении средневековья были, как правило, монастыри. В XV в. в городах, рост которых стал весьма заметным, появляются городские хроники (наиболее известна хроника Фабиана).

В 1188 году валлиец Джеральд Барри создал "Историю или топографию Ирландии".

В XI-XII вв. здесь появляется правовая наука. Первые крупные правовые трактаты были созданы Р. Гленвиллом и Г. Брактоном. В 15 в. значительными работами в области права были труды Т. Литлтона, Дж. Фортескью.

В XII - XIII веках в Западной Европе появились мощные замки-крепости.

После завоевания Англии норманнами развивается трёхъязычная литература: церковные сочинения на латинском языке, рыцарские стихи и поэмы – на французском, английские предания – на англо-саксонском. К середине XIV в. складывается общенациональный английский язык. Рождается поэзия, отражающая жизнь и быт разных сословий. Синтез культуры эпохи зрелого феодализма и предвосхищение раннего Возрождения характерны для «Кентерберийских рассказов» (конец XIV в.) Дж. Чосера. Средневековая романтика рыцарства сочетается здесь с прозаическим юмором горожан, в оценках жизненных явлений ощущается зарождение раннего гуманизма. Столетняя война с Францией, затем война Алой и Белой розы затормозили развитие литературы. Среди немногих памятников – изложение в прозе легенд о рыцарях Круглого стола – «Смерть Артура» Томаса Мэлори (15 в.). Зато быстро развивалась народная поэзия: баллады легендарного, исторического, драматического характера. После разрушительной распри и установления власти Тюдоров начинается возрождение литературной деятельности. Растут связи английских писателей с представителями гуманизма других стран.

Под влиянием нормандских завоевателей в Англии развивается музыкально-поэтическое искусство менестрелей, которые исполняли баллады и песни исторического, а также сатирического содержания, аккомпанируя на арфе, лютне, трубе и др. инструментах.

В конце XIV – начале XV вв. с ростом городской культуры происходит профессионализация музыкантов. При дворе короля и в замках крупных феодалов организуются вокальные и инструментальные капеллы. В 1-й половине XV в. стала знаменитой английская школа полифонистов Дж. Данстейбла. Ведущая роль в западноевропейском полифоническом искусстве переходит от французских мастеров контрапункта к композиторам Англии.

Как и во многих странах Западной Европы, театр Великобритании сначала был церковным и входил как составная часть в религиозный ритуал. Церковные представления включали эпизоды Священного писания. Сохраняя религиозные сюжеты, горожане вносили в представления бытовые мотивы, комические эпизоды. В период расцвета средневековой городской культуры представления приобрели характер общенародных торжеств, происходивших в дни больших церковных праздников.

 

Германия

 

В XI - XIV веках, во эпоху общего экономического подъема, а также резкого увеличения населения на континенте, водяная мельница интенсивно распространяется во многих странах.

В XI веке немецкий хронист Адам Бременский написал "Историю архиепископов Гамбурга и Бремена", в которой изложил в том числе сведения о Швеции и Норвегии со слов короля Дании Свена II.

Первые научные сочинения в Германии были написаны деятелями церкви и проникнуты идеями схоластики. Одним из крупнейших ученых средневековья был Альберт Великий, живший в XIII в.. Он написал обширные труды по алхимии, зоологии и ботанике. Изобретение книгопечатания И. Гуттенбергом в 1445 г. явилось крупнейшим стимулом развития науки.

Немецкая философия оказала огромное влияние не только на всю историю немецкой культуры, но и на развитие мировой философской мысли. Отличительной ее особенностью является её умозрительный характер, углублённый анализ духовной жизни, склонность к построению завершенной, замкнутой системы.

Первой формой философии в Г. была схоластика: Храбан Мавр, Ноткер Немецкий и особенно Гуго Сен-Викторский. Крупнейшим представителем поздней схоластики был Альберт Великий, предшественник Фомы Аквинского. Начало оригинальной традиции немецкой философии, отличной от схоластики, было положено мистикой, начавшей с женской мистики монахинь Хильдегардой Бингенской (XI в.) и Мехтильдой Магдебургской (XIII в.), а высшим выражением — творчество И. Экхарда.

Переходной фигурой от средневековой философии к философии нового времени был Николай Кузанский. Наиболее значительными произведениями немецкой историографии XI-XIII являются хроники Титмара Мерзебургского, Адама Бременского, Гельмольда, Арнольда Любекского, Оттона Фрейзингенского.

В середине XII в. аскетические проповеди в германской литературе уступают место поэмам («Король Ротер», «Герцог Эрнст» и др.), рыцарскому роману и рыцарской лирике, носившим светский характер, кроме мистического религиозного романа «Парцифаль», написанного приблизительно в 1198-1210 гг. Вольфрамом фон Эшенбахом. В романе Готфрида Страсбургского (XIII в.) «Тристан и Изольда», написанного приблизительно в  1210 г. и в стихах миннезингеров ( например, в произведениях Вальтера фон дер Фогельвейде и др.) прославляется рыцарский культ дамы. В XII-XIII вв. были написаны последние редакции героических сказаний «Песни о Нибелунгах» (около 1200), «Гудруны» («Кудруны») (начало XIII в.), поэм о Дитрихе Бернском и др.

В XIII в. начинает развиваться жанр городских хроник (Нюрнбергская и др.), бюргерская литература, например рассказы – шванки (например, Штриккер, живший в середина XIII в.). Стихотворная новелла Вернхера-Садовника «Поселянин Хельмбрехт», написанная приблизительно в 1275 г., противопоставляет честных тружеников разбойникам-рыцарям. В XIV-XV вв. становятся популярными дидактическая и аллегорическая поэзия, мейстерзанг, фастнахтшпили – народные фарсы.

В романский период в Германии складываются первые города, сначала как беспорядочное скопление домов вокруг замков и монастырей. Вскоре однако появляются города с прямоугольной сетью улиц, рыночными и соборными площадями. Развиваются комплексы замков и монастырей. Строятся величественные церкви и светские здания.

В XIII-XV вв., в период расцвета городской культуры, развивается искусство готики. Строятся городские укрепления с мощными башнями и укрепленными воротами, каменные и кирпичные комплексы ратуш с открытыми сводчатыми галереями, залами, ажурными завершениями, здания цехов, складов, торговых рядов, госпиталей, каменные и фахверковые городские дома (до 5 этажей), с крутыми двускатными крышами и тонкой богатой отделкой, замки со сложным узором нервюр на сводах залов. Фрески уступают место витражам. В XIV в. расцветает искусство деревянной резной скульптуры и станковой живописи, связанное с цеховым ремеслом. Интерьеры церквей украшаются алтарными складнями с живописью и полихромной резьбой. Высокого уровня достигло художественное ремесло — обработка металла, резьба по дереву, керамика, ткачество.

В XV в. искусство Германии начинает от господства церкви.

В XII-XIII вв. в Германии возникло рыцарское искусство, школа миннезингеров.

В XI-XIII вв. развивается бюргерская музыкальная жизнь, а с XIV в. – искусство мейстерзингеров.

Истоки немецкого театра покоятся в народных обрядах и играх. В средние века в городах развивалось искусство бродячих актёров, шпильманов.

 

Италия

 

В IX в. в Салерно возникла светская медицинская школа, в которой, помимо практической деятельности, проводилась работа по сведению рецептов («Антидотарий») и методов диагностики («Пассионарий»), переводились (Константин Африканский) арабские труды по медицине. В XII-XIII вв. интенсивная переводческая деятельность велась и в Южной Италии, и в Сицилии. В XI-XIII вв. возникли первые университеты. Основанные правителями государств они были менее зависимые от духовенства, чем университеты других государств Европы.

Накапливались практические знания. Строительная механика, навигация, коммерция, ремёсла выдвигали перед наукой новые задачи. В 1202 г. монах Леонардо Пизанский (Фибоначчи) написал «Книгу абака» - энциклопедию практического счёта, дополненную собственным вкладом в арифметику и алгебру. В XIII в. в Италии изобрели очки. В XIII-XVI вв. стали создаваться и широко распространяться навигационные карты, портуланы. В 1-й половине XIV в. были основаны ботанические сады в Салерно и Венеции.

Вплоть до позднего средневековья философия в Италии развивалась в рамках европейской средневековой мысли. Выходцами из И. были Петр Дамиани, Ланфранк, Ансельм Кентерберийский, Петр Ломбардский, Фома Аквинский. Однако их деятельность протекала преимущественно за пределами Апеннинского полуострова. Начало формирования итальянской философии относится к XIII-XIV вв. Важную роль в этом сыграли Болонский и Падуанский университеты.

В эпоху Возрождения итальянская философия играет ведущую роль в развитии европейской философии.

С ростом городов начался расцвет средневековой исторической науки. В XI-XIII вв. создаются горные хроники, а также монастырские хроники. Готфрид из Витербо пишет исторические труды.  В XIV в. появились хроники общеитальянского значения флорентийцев Дино Компаньи и Джованни Виллани. Историческую науку эпохи Возрождения в И. характеризуют отказ от богословских исторических концепций, начало научной критики исторических источников, реалистичный подход к анализу исторических событий.

Примерно в XI в. сложилась равеннская школа юристов, изучавших римское право. В конце того же века в Болонье возникла новая правовая школа (болонская школа) – школа глоссаторов, основал которую Ирнерий. Глоссаторы сыграли большую роль в рецепции римского права и развитии юридических знаний в Европе.

Быстрое развитие городов способствовало появлению литературных памятников на национальных диалектах в конце XII – начале XIII вв. (повествовательная религиозная поэзия, светская и религиозная лирика). В 1-й половине XIII в. возникла сицилийская поэтическая школа, подражавшая прованским трубадурам. В Тоскане развивалась политическая лирика, а также аллегорико-дидактическая поэзия (Брунетто Латини). Лучшим образцом прозы XIII в. является анонимный сборник новелл на тосканском диалекте «Новеллино».

В конце XIII в. возникла философская поэзия «Дольче стиль нуово».

Литература Возрождения в Италии, бывшей его колыбелью, подготовлена экономическим развитием городов, оживлёнными внешними торговыми связями, ростом светской культуры. В 1-й половине XVI в.  итальянское Возрождение пережило расцвет. Установился единый литературный язык. В конце века под влиянием начавшегося экономического и политического упадка, общей феодальной и католической реакции наступил кризис гуманизма.

В XI-XIII вв. на территории Италии формируется общеевропейский романский стиль, приобретая многообразные местные отличия. Непрерывавшаяся связь с античным зодчеством определяет общие особенности итальянской романской архитектуры: стремление к ясности и соразмерности пропорций, праздничности убранства. Ранний расцвет городов И. обусловил  широкое городское строительство. В этот период складывается облик большинства итальянских городов. Сооружаются подчинённые рельефу местности городские укрепления, подобные крепостям каменные дома-башни (в Болонье, Сан-Джиминьяно и др. городах), здания ратуш и соборов со стройными кампанилами (в Бергамо, Бреше и др. городах). Плотная, скученная застройка, имеющая регулярный план, унаследованный от античности (Флоренция, Болонья, Верона), или нерегулярный план (Сиена, Венеция), группируется вокруг центральной (обычно соборной) площади. Застройка состоит из плотно примыкающих друг к другу 3-4-этажных каменных или кирпичных домов, с суровыми глухими фасадами, прорезанными узкими оконными проёмами, и с нависающими двускатными черепичными крышами. В XIII в. в Средней Италии развивается иконописание. Традиции развитого византийского искусства, со свойственной ему отточенностью и эмоциональной выразительностью линейного ритма, изысканностью цветовых сочетаний, помогают итальянским живописцам преодолеть романскую упрощённость художественного языка. Однако в итальянской иконописи XIII в. законы византийской иконографии сталкиваются со стихийным стремлением к большей живости, наглядности и человечности изображений (алтарные образы Чимабуэ).

В архитектуре Италии в конце XIII – начале XIV вв. распространяется готический стиль, не сложившийся здесь, однако, в последовательную архитектурную систему.

В XV-XVI вв. на территории Апеннинского полуострова переживает величайший расцвет искусство Возрождения, явившееся переломным этапом в культурном развитии Европы. В итальянском искусстве эпохи Возрождения чувственное осознание красочного полнокровия и поэзии земного бытия сочетается с поисками ясных, научно обоснованных средств изображения окружающего мира. В создании стройной системы художественных средств искусства Возрождения огромную роль сыграли изучение и творческое переосмысление традиций античного искусства.

Существенная роль в развитии мирового музыкального искусства принадлежит музыкальной культуре Италии.

Итальянский театр восходит своими истоками к народным земледельческим обрядам и играм. Католическая церковь, преследуя пережитки языческих зрелищ, к V-VI вв. уничтожила в Италии остатки античной театральной культуры. В городах к IX-X вв. появились зачатки профессионального театрального искусства в выступлениях мимов. Элементы театра содержались и в масленичных карнавальных играх (особую известность позднее получили венецианские карнавалы, которые в XIII-XV вв. приняли характер общегородских праздников). Борясь с народным театром, церковь использовала в то же время средства театрального искусства для создания зрелищ религиозного содержания. Популярным видом религиозных представлений в XIV в. (на сюжеты преимущественно из Евангелия) были лауды. Однако влияние народного театра проникало и в эти обрядовые действия, привнося в них светские, порой комедийно-сатирические мотивы. Мистерия оставалась основным видом театральных представлений до XV в., когда христианское содержание было вытеснено из неё мифологическим и жанр этот приобрёл по существу светский характер.

 

Византия

 

В Византийской империи долгое время сохранялись традиции античной образованности и до XI в. просвещение находилось здесь на более высоком уровне, чем где-либо в Европе. Начальное образование (чтение и письмо) получали в частных школах грамматистов в течение 2-3 лет. До VII в. учебная программа основывалась на мифологии языческих религий, позднее – на христианской Псалтири. Среднее образование («энкиклиос педиа») получали под руководством учителя-грамматика или ритора по античным пособиям (например, «Грамматика» Дионисия Фракийца). В программу входили орфография, грамматические нормы, произношение, принципы стихосложения, ораторское искусство, иногда — тахиграфия (искусство сокращённого письма), а также умение составлять документы. Учебным предметом являлась и философия, под которой подразумевали разные дисциплины. По классификации Иоанна Дамаскина философия разделялась на «теоретическую», в которую входили богословие, «математическая четверица» (арифметика, геометрия, астрономия и музыка) и «физиология» (учение об окружающей природе), и «практическую» (этика, политика, экономика). Иногда под философией понимали «диалектику» (в современном значении – логику) и рассматривали её как подготовительную дисциплину, иногда трактовали как завершающую науку. В программы некоторых школ включалась история. В Византии имелись также монастырские школы, но (в отличие от западно-европейских) они не играли значительной роли. В IV-VI вв. продолжали функционировать сохранившиеся с эпохи античности высшие школы в Афинах, Александрии, Бейруте, Антиохии, Газе, Кесарии Палестинской. Постепенно провинциальная высшая школа перестаёт существовать. Созданная в 425 г. высшая школа в Константинополе (аудиторий) вытеснила остальные высшие школы. Константинопольский аудиторий представлял собой государственное учреждение. Профессора являлись государственными служащим. Только они могли осуществлять публичное преподавание в столице. Согласно легенде, здание константинопольской школы было сожжено императором Львом III в 726 г. вместе с учителями и книгами. С середины IX в. византийские ученые пытались организовать высшую школу. В это время начала функционировать Магнаврская школа (в Константинопольском дворце), которой руководил Лев Математик. Программа её ограничивалась предметами общеобразовательного цикла. Школа готовила высших светских и духовных сановников. В середине XI в. в Константинополе были открыты государственные юридические и философские школы, готовившие чиновников. Здесь преподавали Иоанн Ксифилин, Константин Лихуд (право), Михаил Пселл (философию). С конца XI в. философская школа становится средоточием рационалистических воззрений, что привело к осуждению православной церковью её учителей Иоанна Итала и Евстратия Никейского как еретиков. В XII в. высшая школа ставится под покровительство церкви и на неё возлагается задача борьбы с ересями. В конце XI в. была открыта Патриаршая школа, в программу которой входило толкование священного писания и риторическая подготовка. В школе, созданной в XII в. при церкви св. Апостола в Константинополе, помимо традиционных предметов, преподавали медицину. После 1204 г. высшая школа в В. прекратила своё существование. Государственные школы всё больше вытесняются школами при монастырях, где поселялись учёные (Никифор Влеммид, Никифор Григора и др.). Такие школы обычно закрывались после смерти учителя или его опалы. Античные библиотеки не пережили ранневизантийский период. Александрийская библиотека была разрушена в 391 г. Публичная библиотека в Константинополе, основанная около 356 г., сгорела в 475 г.  Кроме этого существовали библиотеки императора, патриарха, монастырей, высших школ и частных лиц (известны собрания Арефы Кесарийского, Михаила Хониата, Максима Плануда, Феодора Метохита, Виссариона Никейского).

В IX веке византийские мореходы уже использовали косой парус.

В 1045 году в столице державы был основан Константинопольский университет с юридическим и философским факультетами.

В XI веке в Константинополе, при церкви св. Апостолов, открылась высшая медицинская школа.

В это же время в стране появляется много начальных школ, частных или церковно-приходских.

В XI веке появилась бомбициновая бумага.

До XII века Византия обгоняла страны Западной Европы в ювелирном ремесле и производстве шелковых тканей.

До XII века Византия занимала лидирующие позиции в Европе в кораблестроении.

Византийский город в XIII—XV веках являлся центром окружающей его сельскохозяйственной территории, где производились зерно, олива, вино, шелк-сырец — товары, которые продавались в другие страны.

Богатыми и процветающими были города-порты.

Константинополь, оставаясь в последние века существования державы крупным центром международной торговли, являлся также экономическим, административным и культурным центром империи.

В XIV веке в Константинополе появились труды по астрономии.

Высочайших вершин достигли византийские мастера иконописи, мозаики, мелкой пластики, создатели рукописных книг.

Великолепными были произведения мастеров эмали, ювелирного дела, резьбы по слоновой кости, ткацкого дела, стекла, которые до последних дней державы хранили некоторые секреты и традиции античного художественного ремесла.

До XIV века книги в Византии переписывались на дорогостоящем пергамене, поэтому их было мало.

В XIV веке в Константинополе появились труды по астрономии.

Высочайших вершин достигли византийские мастера иконописи, мозаики, мелкой пластики, создатели рукописных книг.

Великолепными были произведения мастеров эмали, ювелирного дела, резьбы по слоновой кости, ткацкого дела, стекла, которые до последних дней державы хранили некоторые секреты и традиции античного художественного ремесла.

Храмостроительство развивалось в Византии вплоть до XV века.

Византийские инженеры делали по образцу античных великолепные автоматы-игрушки.

 

Некоторые достижения европейцев

В конце XII века коньки, известные в европейских странах задолго до этого, стали любимым развлечением юных жителей Лондона.

В XII веке европейцы, переняв в Крестовых походах опыт строительства маяков у арабов, возобновили возведение этих сооружений. Известно, что искусство строительства маяков, великолепно освоенное греками и римлянами, было забыто европейцами после падения Римской империи.

В XII веке в Венеции появились первые банки.

Идея ветряной мельницы из Азии достигла Альбиона в начале XII века. Здесь был создан принципиально новый ее вид. Вал в мельнице устанавливался вертикально, что давало возможность поворачивать сооружение навстречу ветру.

На рубеже XII—XIII веков, как считают некоторые специалисты, Алессандро Спина, монах из Пизы, изобрел очки.

В XIII веке в Европе, во Франции, были изготовлены первые (на этом континенте) 15 рулонов обоев. Их сделал по заказу Людовика XI Жан Бурдишон. На них были изображены на голубом фоне ангелы. Эти обои были поклеены в помещениях замка Плесси-ле-Тур.

Во второй половине XIII века английский философ Роджер Бэкон разработал прекрасные шифровальные системы.

В 1200 году воины норвежского короля Сверри Сигурдсона использовали в битве при Исене лазутчиков на лыжах. Понятно, что лыжи здесь были широко известны задолго до этой даты.

В 1206 году двое телохранителей на лыжах спасли несовершеннолетнего короля Хакона IV Хаконарсона от большой беды во время гражданской войны, разразившейся в стране.

Во второй половине XIII века английский философ Роджер Бэкон разработал прекрасные шифровальные системы.

В XIII—XIV века в Португалии, Испании, Италии и других странах стали изготавливать первые (по мнению ряда ученых ХХ века) «подлинные карты» — портоланы.

В XIV веке в Англии среди крестьян была модной игра, похожая на современный футбол. Играли в нее иногда по сто человек.

В XIV веке в Британии играли в гольф.

В XIV веке игра, напоминающая бадминтон, пришла на Альбион.

В 1395 году, катаясь на коньках, пятнадцатилетняя датчанка Ледви столкнулась с молодым конькобежцем, упала и сильно ушиблась. После этого девушка ушла в монастырь, посвятив себя служению Богу. Умерла она в 1443 году. Святая Ледви стала покровительницей конькобежцев.

До наших дней дошло несколько косвенных свидетельств, доказывающих, что европейцы Позднего Средневековья создали водолазные сооружения.

В 1425 году венецианский инженер Джованни ди Ронтана предложил идею заполнять воздушные шары нагретым воздухом.

Приблизительно в 1420 году во время гуситских войн вождь восставших крестьян Ян Жижка предложил идею укрепленных повозок, обшитых листами железа, с проделанными по бокам амбразурами для стрельбы из самострелов, небольших ружей. Эту повозку некоторые специалисты называют прообразом танков ХХ века.

В середине XIV века в Испании стали модны искусственные бороды, «парики для подбородка». Король Арагона вынужден был издать указ о запрещении ношения искусственных бород, после чего их стали изготавливать нелегально. В 1513 году власти сняли запрет…

В 1455 году в Майнце была отпечатана первая в Западной Европе книга. Это сделал Иоганн Гутенберг. Первой отпечатанной книгой стала знаменитая латинская Библия.

В 1457 году шотландский парламент в специальном указе признал гольф «чрезвычайно непонятным и бесполезным».

 

Медицина в Средневековой Европе

В IX—XI веках в Салернской школе в Италии было создано много трудов по практической медицине. Например в «Антидотарие» были перечислены наиболее часто используемые врачами лекарства с указанием точной весовой прописи составляющих каждое лекарство веществ. А в труде «Пассионарий» авторы изложили диагностику самых разных заболеваний.

В IX—XV веках в Европе использовалась в качестве болеутоляющего средства «усыпляющая губка», пропитанная настоями трав, содержащих наркотические вещества (опиум, мандрагору, белену, болиголов) и высушенная. Перед применением губку увлажняли и прикладывали к губам больного, который, вдыхая пары наркотических веществ, засыпал.

Приблизительно в 1000 году в монастыре Сен-Бернар открыта больница-богадельня.

В XI веке в Салернской школе активно и полезно работал переводчик Константин Африканский. Он написал краткое практическое руководство по медицине, которым врачи пользовались более 500 лет.

В XI веке врач Салернской школы Кофо написал несколько сочинений о лихорадках.

В XII веке в Салерно был создан объемный труд «О лечении заболеваний», где были перечислены практически все известные в те времена болезни и способы их лечения.

В XII веке Архиматтей сочинил труд «О приходе врача к больному», где автор поднимает проблемы врачебной этики.

В 1137 году школа в Монпелье отделилась от монастыря, а в 1145 году в городе был открыт госпиталь, в котором проходили обучение студенты медицинской школы.

В 1140 году в Салерно была открыта больница населения, являвшаяся еще и своего рода медицинским учебным заведением, имеющим право присуждать звание доктора.

В 1170 году Роджер Салернский написал первый в Западной Европе труд по хирургии, который так и назывался «Хирургия Роджера» и пользовался успехом около 100 лет.

В XII веке два выдающихся врача Мавр и Урсо написали сочинения по медицине, которые на несколько веков пережили своих авторов.

В конце XII века в Италии стали открывать гражданские больницы.

В начале XIII века был учрежден монашеский орден Святого Лазаря для  изоляции прокаженных, которых в Европе стало очень много после первых крестовых походов. Помещения для изоляции прокаженных стали называться лепрозориями.

В 1224 году император Фридрих II предоставил Салернской школе исключительное право присваивать звание врача и выдавать лицензии на врачебную практику. В это же время в школе утвердили программу обучения. Она состояла из трех циклов: трехлетний подготовительный курс, пятилетнее медицинское обучение и годичная стажировка под руководством опытного врача.

В 1238 году в Венеции, а затем и в других городах Италии открылись первые аптеки.

В 1289 году школа в Монпелье вошла в состав открытого в этом городе университета.

В XIII веке во Франции было открыто 2 тысячи лепрозориев. В Европе их было всего 19 тысяч.

В XIII—XIV веках в связи с частыми эпидемиями в странах Западной Европы были заложены основы санитарного законодательства и санитарного дела вообще.

 

Университеты

Университет - в переводе с латинского – совокупность, общность. Высшие учебно-научные заведения, ведущие подготовку специалистов по совокупности дисциплин, составляющих основы научного знания. История У. начинается с эпохи западно-европейского средневековья и связана с потребностями развивавшейся городской экономики и культуры.  Возникали они рядом с монастырскими, соборными, капитульными и городскими школами. Отличались от них, связанных исключительно с интересами местного прихода, монастыря или города, доступностью для людей всех званий, возрастов и земель.

Болонский университет в Италии – один из старейших университетов Европы. Основой университета послужило возникшее в XI в. объединение учащихся, прибывших из разных мест для изучения юриспруденции. Первым законодательным актом Б. у. явилась хартия, обнародованная в 1158 г. императором Фридрихом I Барбароссой. В XII – XV вв. Б. у. пользовался большой популярностью. В XIII в. число учащихся доходило до 10 тыс. чел. По существу он являлся юридическим учебным заведением, главными предметами преподавания в нем были римское и каноническое право. В XIV в. здесь открылись факультеты философии, медицины и теологии. Вначале университет почти не зависел от церкви и городских властей, но с начала XV в. жалованье преподавателям стали выплачивать городские власти. В дальнейшем университет всё более терял автономию и подпадал под влияние католической церкви. В XX в. он уступил ведущее место Римскому и Неаполитанскому университетам, оставаясь важным учебно-научным центром страны.

Салернская медицинская школа – знаменитая медицинская школа в городе Салерно в Южной Италии, на берегу Салернского залива Тирренского моря. Функционировала в XI-XIII вв. Это была первая светская медицинская школа в Европе, где обучение базировалось на достижениях греческой и арабской медицины, большое значение придавалось опыту и наблюдениям.

Кембриджский университет – один из старейших и крупнейших английских университетов, основанный в Кембридже в 1209 г. Первоначально существовал в виде групп домов-«колледжей», в которых жили студенты, время от времени посещая лекции учёных. Постепенно чтение лекций стало приобрело более организованный характер. Уже в XIII в. pltcm определились традиционные факультеты: гуманитарный, юридический, богословский и медицинский.  В XVI в. одним из попечителей университета был Т. Мор. С К. у. связана также деятельность Эразма Роттердамского. Несколько позднее университет стал центром Реформации в Англии, а в XVII в. — передовой науки того времени. Преподавание в университете строилось на основе индуктивного метода Ф. Бэкона, что привело к развитию в нём наряду с гуманитарными естественных наук. В 1669-1702 гг. в К. у. состоял профессором И. Ньютон. В 1837г.  здесь получил степень магистра Ч. Дарвин. Выдающуюся роль в научной революции в физике, начавшейся на рубеже XX в., сыграла Кавендишская лаборатория К. у., в которой работали Дж. К. Максвелл, П. Дирак, Дж. Томсон, Э. Резерфорд. Большой вклад в науку внесли Листеровский биохимический институт и Кембриджская обсерватория.

Парижский университет, Сорбонна, - один из крупнейших учебных и научных центров Франции, первый светский университет в Европе, основанный в 1215 г. из церковных школ. Здесь работали факультеты: искусств, канонического права, теологии и медицины. В 1257 г. в Латинском квартале Парижа был основан коллеж, названный Сорбонной (по имени его основателя Р. де Сорбона). В XVII в. произошло фактическое слияние Сорбонны с Парижским университетом, и их названия стали отождествляться (ныне в Сорбонне расположена часть учебных подразделений Парижского университета; в главном здании размещаются Парижская академия, административные службы ряда факультетов гуманитарных наук, библиотеки, лекционные аудитории, лаборатории, учебные кабинеты). До XVII в. Парижский университет был крупнейшим в Европе учебным заведением и научным центром в области теологии и юриспруденции. В 1793 г. по решению Конвента закрыт, в 1806 г. восстановлен. В Парижском университете работали Ж. Гей-Люссак, А. Лавуазье, Л. Пастер, П. Кюри, Ж. Б. Перрен, П. Ланжевен и другие великие ученые. Ректор Парижского университета назначается президентом Франции по представлению министерства национального образования.

Саламанкский университет – один из старейших университетов Испании и Европы,  основанный в Саламанке в конце XII или начале XIII в. (чаще других в источниках указывается 1218). В средние века и в эпоху Возрождения С. у. наряду с Болонским, Парижским и Оксфордским университетами был одним из крупнейших культурных центров Европы. Здесь изучались естественные науки, развивались традиции арабской культуры; были сделаны первые переводы произведений Ибн Сины (Авиценны), Ибн Рушда (Аверроэса) и других выдающихся учёных, подготовлены одни из первых энциклопедических изданий. Работы профессоров переводились на многие европейские языки, их приглашали преподавать в университеты других стран Европы. В XVI в., в период господства инквизиции, Саламанский университет был единственным, где изучалась гелиоцентрическая система Коперника. С начала XVII в. в связи с экономическим упадком Испании Саламанский университет постепенно теряет значение.

Сиенская школа живописи – одна из школ живописи в Италии, сложившаяся в XIII в.  Истоки её лежат в итало-византийской иконописи, а также в искусстве книжной миниатюры, развитой в окружавших Сиену бенедиктинских аббатствах. Период расцвета достигла в XIII – 1-я половина XIV в. В этот период её мастера Дуччо ди Буопинсенья, Симоне Мартини, Липпо Мемми создавали произведения, отличающиеся спиритуализмом образного строя, насыщенностью колорита, грациозностью линейных ритмов, стремлением к жизненной убедительности повествования. В XV в. ряд мастеров С. ш. стремится к преодолению готизирующих тенденций и усвоению новаторства флорентийской школы (Доменико ди Бартоло, Маттео ди Джованни, Веккьетта, Нероччо ди Ланди), но важнейшей чертой Сиенской школы живописи, оставшейся в целом на позициях Треченто, был утончённый декоративизм колорита и композиции, а также лирическая созерцательность образного строя, вносящая в произведения многих сиенцев атмосферу волшебной сказки. В XVI в. Сиенская школа живописи выдвигает ряд мастеров (Содома, маньерист Д. Беккафуми и др.), но в целом утрачивает значение.

Оксфордский университет – один из крупнейших и старейших университетов Великобритании, основанный во 2-й половине XIII в. (по другим данным – в начале XIII в.). Здесь работали гуманитарный, юридический (права), богословский и медицинский факультеты. В средние века в О. у. преподавали Р. Бэкон, Иоанн Дунс Скот, Дж. Уиклиф, в эпоху Возрождения – Эразм Роттердамский, Т. Мор, в XVIII в. – Дж. Локк, А. Смит, Р. Бойль, с 1703 г. профессор университета был Э. Галлей. Исторически сложившаяся репутация Оксфордского университета как особо привилегированного аристократического учебного заведения, строго дифференцированный классовый характер отбора студентов обеспечивают выпускникам преимущества в продвижении по службе вплоть до высших государственных постов. Оксфордский университет окончили 22 премьер-министра Великобритании. Это – самоуправляющаяся корпорация, административно подчиняется только парламенту. В финансовом отношении Оксфордский университет почти целиком зависит от государственном и частных пожертвований, которые составляют свыше 2/3 его бюджета. Плата за обучение – одна из самых высоких в мире.

«Дольче стиль нуово» («Сладостный новый стиль») – итальянская поэтическая школа конца XIII в. Родоначальником и первым главой школы является болонский поэт Гвиницелли, Гуиницелли Гвидо. Его последователями являлись флорентийские поэты Г. Кавальканти, молодой Данте, Д. Фрескобальди и др. Поэзия «Дольче стиль нуово» характерна для итальянского предвозрождения, когда в средней и северной Италии развивалось самосознание личности и повышался интерес к её внутреннему миру. Поэты «Дольче стиль нуово» воспевали возвышенную любовь к женщине. Однако в некоторых стихах (особенно у Кавальканти) любовь – жестокая сила, внушающая страх и смятение. Стихи этой школы были изящны и музыкальны.

Монпелье – город на юге Франции, на р. Лез, близ побережья Лионского залива. Административный центр департамента Эро. Возник в VII в. на месте двух деревень. Благодаря расположению вблизи моря и на пересечении торговых путей, вырос в XII - XIII вв. в крупный экономический центр (производство сукон и кож, торговля с Италией, Испанией, Левантом). В 1204 г. вошёл в состав королевства Арагон, в 1276 г. – королевства Майорка. В 1204 г. добился самоуправления. В XIII в. прославился медицинской школой, в 1289 г. здесь был основан университет.

Флорентийская школа – одна из основных художественных школ Италии. Интенсивно развивалась в XIII-XVI вв. Фактическим родоначальником Ф. ш. в живописи был Джотто. Творчество последователей Джотто (Таддео Гадди, Мазо ди Банко и др.) развивалось в русле поставленных им проблем. Однако к середине XIV в. во Флорентийской школе были утрачены лаконизм и ясность образов (А. Буонаюти), усилились тенденции к линеарности и плоскостности (Нардо ди Чьоне, отчасти А. Орканья). К последней трети XV в. в Флорентийской школе победило направление интернациональной готики (Аньоло Гадди, Лоренцо Монако). Гуманистическое мировосприятие стало идейной основой искусства Флорентийской школы Раннего Возрождения. Ведущую роль в сложении раннеренессансного искусства Италии архитектор Ф. Брунеллески, скульптор Донателло, живописец Мазаччо (а также архитектор Л. Б. Альберти, архитектор и скульптор Микелоццо ди Бартоломмео, скульпторы Л. Гиберти, Лука делла Роббиа, А. Росселлино, Бенедетто да Майано, Дезидерио да Сеттиньяно). Живопись Флорентийской школы кватроченто отличалась последовательностью реалистических исканий, страстной увлечённостью теорией и практикой перспективы и др. проблемами взаимосвязи искусства и эмпирические науки (Верроккьо, А. дель Кастаньо, Поллайоло, П. Уччелло)… В XVII в. искусство Флорентийской школы, переживавшее период упадка, было представлено лишь немногими примечательными именами (живописцы К. Дольчи, Ф. Фурини).

Лисабонский университет – один из старейших и крупнейших университетов Португалии, основанный в 1290 г. по указу короля Диниша I. Имел факультеты гуманитарных наук, гражданского права, канонического права и медицины. В 1308-1537 г. несколько раз переводился из Лисабона в Коимбру и обратно (с 1537 г. – университет Коимбры). Лиссабонский университет воссоздан в 1911 г. в составе факультетов гуманитарных наук, естественных наук, медицины и школы фармакологии, в 1913 стал функционировать юридический факультет.

Римский университет – один из старейших университетов Европы, основанный в 1303 г. Находился в финансовой и административной зависимости от римских пап, не раз переживал периоды упадка. Крупнейшим учебным и научным центром стал после объединения Италии (1870). В римском университете работали химик С. Канниццаро, геометр Э. Бельтрами, математик и механик Т. Леви-Чивита, физик Э. Ферми, геометр Ф. Севери, физик Э. Амальди, историк Р. Бьянки-Бандинелли.

Краковский университет, Ягеллонский университет, - старейший университет в Польше, один из первых государственных университетов в Центральной Европе, основанный в Кракове в 1364 г. Казимиром Великим. В 1400 г. реорганизован Владиславом Ягайло (отсюда и название) по образцу Парижского университета. Расцвет учебной и научной жизни здесь приходится на конец 15 и начало 16 вв. В те годы университет имел теологический, юридический, медицинский и свободных наук факультеты, являясь единственной высшей школой в Польше. Наибольших успехов К. у. достиг в то время в области математических и естественных наук. Среди студентов университета были не только поляки, но также чехи, немцы и венгры. В университете преподавали и учились видные польские учёные-гуманисты, писатели, поэты, в частности математик В. Брудзевский, Н. Коперник, астроном Я. Снядецкий. С середины XVI в. обучение в Краковском университете приобрело церковно-схоластический характер. В 1780 г. Гуго Коллонтай провел реформа университету: ввел изучение естественных и точных наук на базе созданных ботанического сада, кабинетов, лабораторий (химии, физики, астрономии) и университетской клиники, а также обучение на польском языке вместо латыни. Во время немецкой оккупации в 1939-1944 гг. Краковский университетбыл закрыт, многие профессора и преподаватели подверглись арестам. С 1942 г. университет организовал обучение в подполье. После освобождения Кракова университет сразу же возобновил свою деятельность.

Венский университет – один из старейших университетов Европы, основанный в 1365 г. императором Рудольфом IV. Сначала в нем функционировали 4 традиционных факультета: свободных искусств, юридический, медицинский и богословский. В XVI - XVII вв. в В. у. господствовали иезуиты. Оживление в научной работе университета началось в период просвещённого абсолютизма при Марии Терезии, правившей в 1740-1780 гг. В 1848-1870 гг. при университете основано большинство существующих и ныне научных институтов и учрежден ряд кафедр по специальным предметам.

Гейдельбергский университет – старейший германский университет, основанный в 1386 г. в г. Гейдельберге. Состоял из 4 традиционных средневековых факультетов: свободных искусств, богословского, медицинского и юридического. В XVI в. факультет свободных искусств был преобразован в философский. В конце XV – нач. XVI вв. Г. у. превратился в один из центров гуманизма. Во время Тридцатилетней войны и разорения Гейдельберга католическими войсками в 1622 г. Г. у. сильно пострадал. В конце XVII г. его сожгли французы. Возрождение Г. у.  началось после присоединения Гейдельберга к Бадену в 1803 г. В XIX в. Г. у. стал одним из ведущих учебных заведений Германии. В нём работали: философы Г. Гегель и К. Фишер, химик Р. Бунзен, физик Г. Кирхгоф, естествоиспытатель Г. Гельмгольц, историк Ф. Шлоссер и др.

Каталонская школа живописи – наиболее прогрессивная ветвь испанской художественной культуры XIV-XV вв. Истоки формирования Каталонская школа живописи восходят к грубоватым, но полным жизненной выразительности романским церковным росписям XI-XIII вв. Их традиции своеобразно переплелись с влияниями живописи Сиены и Флоренции в росписях Феррера Басы, основателя Каталонская школа живописи Основной сферой творчества её мастеров стало создание заалтарных образов. В Каталонская школа живописи элементы, предвосхищающие культуру Возрождения, перекрещивались с устойчивыми принципами поздней готики. Мастерам школы остались чужды новшества масляной живописи. Христианская легенда нередко служит лишь канвой, в которую вплетаются сцены повседневной жизни каталонского общества. Итальянские влияния характерны для Каталонская школа живописи XIV и начала XV вв. Они проявились в попытках художников (братья Серра, Л. Борраса, Б. Марторель) придать фигурам и лицам трехмерность, наметить глубинные планы изображения, сохраняя общую плоскостность его построения. В середине XV в. более сильны нидерландские влияния, органически претворённые в самобытном, полном глубокого чувства и напряжённой страсти творчестве Х. Уге, добивавшегося в своих изображениях святых определённости и почти портретной выразительности характеристик. Объединение Испании в 1479 г. нанесло удар независимости Каталонии и задержало дальнейшую эволюцию Каталонская школа живописи, стоявшей на пороге Возрождения. Её своеобразие в дальнейшем становится постепенно достоянием общеиспанского искусства.

Копенгагенский университет – один из старейших университетов Дании, основанный в 1479 г. королём Кристианом I. Вначале функционировал лишь богословский факультет. В 1736 г. был создан юридический факультет, в 1848 г. расширенный и получивший название государственно-правового. В 1788 г. основаны философский и медицинский факультеты, в 1850 г. – естественно-математический.

Падуанская школа в философии – философское направление XIV – XVI вв., развивавшее традиции аристотелизма в их аверроистской интерпретации либо в истолковании Александра Афродизийского (конец 2 — начало 3 вв.), греческого комментатора Аристотеля. Получила распространение в университетских центрах Северной Италии — Падуе, Мантуе, Ферраре, Болонье. Зарождение её связывается с деятельностью профессора Падуанского университета Пьетро д'Абано (конец XIII – начало XIV вв.). Приняв теорию двойственной истины, философы Падуанской школы развивали положения, материалистические по своей тенденции и непримиримые с учением церкви: своеобразный сенсуализм в гносеологии, представление о несотворённости человеческого рода и его коллективном бессмертии, о единой бессмертной душе человечества и смертности индивидуальной души, учение о несвободе человеческой воли, о естественном детерминизме.

Падуанская школа – живописная школа, сложившаяся в Падуе и сыгравшая значительную роль в развитии искусства Возрождения в Северной Италии. Живопись Падуи XIV в. представлена работами заезжих мастеров (Джотто, Альтикьеро, Аванцо) и местных последователей Джотто. К середине XV в. вокруг живописца Ф. Скварчоне сложилась самостоятельная школа, мастера которой (Н. Пиццоло, Боно да Феррара, Ансуино да Форли) сочетали в творчестве позднеготические черты с поисками чеканно-ясной формы и пристальным изучением античных памятников. Крупнейшим представителем Падуанской школы является Андреа Мантенья.

Пражский университет, Карлов университет, - один из старейших в Европе и первый славянский университет, основанный в 1348 г. в Праге императором Карлом IV (именем которого назван). В те годы он имел факультеты: свободных искусств, права, медицины и теологии. В период гуситского революционного движения Пражский университет являлся центром национально-освободительной и антикатолической борьбы. Ректором Пражского университета дважды избирался Ян Гус. В 1562 г. в Праге с целью ослабления влияния Пражского университета была создана иезуитская академия, которая в 1654 г. объединена императором Фердинандом III с Пражским университетом в университет Карло-Фердинандский. В период национального возрождения в конце XVIII – середине XIX вв. профессора университета активно выступали за освобождение Чехии от австрийского господства, участвовали в революционном движении 1848-1849 гг. В 1882 г. Пражский университет разделили на 2 университета – чешский и немецкий. Во время немецко-фашистской оккупации Чехословакии чешский университет был закрыт. Он возобновил деятельность в 1945 г.

Упсальский университет – старейший и один из крупнейших университетов Швеции., основанный в 1477 г. архиепископом Якобом Ульфсоном. В XVIII в. в Упсальском университете преподавал медицину и естествознание К. Линней, астрономию – А. Цельсий.

Феррарская школа – итальянская школа живописи эпохи Возрождения. Центром Ферарской школы, сложившейся под воздействием искусства А. Мантеньи, Пьеро дела Франческа, отчасти нидерландской живописи и достигшей наибольшего расцвета во 2-й половине XV в., являлся двор герцогов д'Эсте в Ферраре. Для творчества крупнейших мастеров Феррарской школы (К. Тура, Ф. дель Косса, Э. Роберти и др.) характерны постоянное сочетание позднеготических и раннеренессансных тенденций, изысканность, экспрессивность образов, резкость и жёсткость форм. В начале XVI в. Феррарская школа, сближаясь с римской и венецианской школами, обретает черты эклектизма (Гарофало, братья Б. и Д. Досси, Ортолано), а к середине того же века приходит в упадок.

Феррарский университет – один их старейший университетов в Италии, основанный в Северной Италии, в области Эмилия-Романья, в городе Феррара в 1391 г.

 

Заключение

 

Эпоха викингов, низринувшаяся на мир людской, являлась по сути своей явлением в мировой истории. А значит, она имела причины и, в свою очередь, сама стала причиной последующих явлений и событий, будораживший Земной шар в XI-XV вв.

В XV в. в разных цивилизационных центрах планеты стали формироваться (где-то быстрее, где медленнее) сильные централизованные государства. Некоторые из них уже в XVI в. стали превращаться в многонациональные державы имперского типа, т. е. в империи. Тогда же в основном европейские страны достигли серьезных успехов в развитии огнестрельного оружия, кораблестроения, в инженерном деле вообще.

 

 


 

Глава VIII. Справочная

Словарик

 

Аббатство — крупный католический монастырь. Управляет им аббат или аббатиса. Они подчиняются епископу, а в некоторых случаях папе римскому. В средние веке аббатства играли заметную роль во всех сферах жизни. В эпоху Реформации их значение пошло на убыль. Некоторые аббатства сохранились до наших дней.

Аквитания – часть Галлии между Луарой и Пиренеями. В 56 г. до н. э. завоевана Цезарем, в V веке н. э. – вестготами, которые основали здесь Тулузское королевство. В 769 г. ее покорил Карл Великий. Каролинги владели Аквитанией до 877 года, после чего она стала герцогством. В 1137 г. присоединена к Франции, в 1154 г. перешла к Англии и лишь в 1453 г. окончательно воссоединена с Францией.

Артуровские легенды – народные предания кельтских обитателей Уэльса, ставшие основой многих поэтических сочинений, в центре которых — образ короля Артура, одного из королей бриттов (V – VI вв.), успешно боровшегося против англо-саксонских завоевателей. С именем Артура кельты связывали надежды на восстановление независимости. Об историческом Артуре упоминают с VII в. кельтские и бретонские барды, а также латинская хроника Гальфрида Монмаутского «История королей Британии» (около 1137 г.). Идеализированные Артур и рыцари «Круглого стола» — герои, воплощающие нравственные идеалы рыцарства. Легенды об Артуре были восприняты рыцарской западноевропейской поэзией. В Англии XIII – XIV вв. появились переводы романов «Артур», «Артур и Мерлин», «Смерть Артура» и др. На темы Артуровских легенд написан лучший английский рыцарский роман в стихах «Сэр Гавейн и Зелёный рыцарь» (XIV в.). В XV в. Т. Мэлори создал роман «Смерть Артура».

Бавария – земля в Германии. Главный город Мюнхен. Название произошло от племени баваров. В VI в. они заняли часть римских провинций Реции и Норика. В том же веке было образовано герцогство. В 788 г. Карл Великий уничтожил его, подчинив землю Баварию государству франков. В 843 г. Бавария отошла к Восточно-франкскому королевству. В Х веке возродилась как одно из герцогств Германского королевства с резиденцией в Регенсбурге. До 1180 года в Баварии правили Вельфы. С 1180 по 1918 гг. – Виттельсбахи.

Баллада – лирический жанр в средневековой Европе, а также один из главных жанров поэзии романтизма, в котором работали Р. Бёрнс, Ф. Шиллер, И. В. Гете, А. Мицкевич, В. Жуковский и другие мастера слова XVII – XIX веков.

Баскония, Страна Басков, - историческая область на Севере Испании, у Бискайского залива. С I века до н. э. по V века н. э. находилась под владычеством Рима, упорно билась за свою независимость с вестготами и арабами, стал опорным пунктом Реконкисты.

Бастида – в средневековой Франции деревянное сооружение, воздвигаемое во время осады осаждающей стороной и имевшее вид двух или трехэтажной башни. Так называлась и обыкновенная сторожевая башня, каменная или деревянная, на городских стенах. В этом значении она называлась также Бастилией. Первое чаще употребляли на юге Франции, а второе на севере. В XI в. южные аббатства стали заселять новые земли, создавать селения. На определенной территории они строили церковь, принимали поселившихся здесь под покровительство, давали им льготы. Юг Франции быстро покрылся такими селениями. В XIII в., когда Альбигойские войны разорили только что обихоженные земли, а англичане заняли север страны, жители небольших городов и селений стали уходить в леса и в горы, образуя разбойничьи банды. Правительство вспомнило уже опробованный метод и занялось заселением земель. В определенном месте вбивался кол. Сенешаль под звуки труб объявлял поселенцам привилегии, и образованное селение называлось бастидой, которые всегда строились в плане в виде прямоугольника, окруженного валом, с башнями по краям и несколькими улицами внутри. В центре селения находилась площадь-рынок с ратушей.

Беневенто, лангобардский дукат (герцогство) - со второй половины VI века по VIII век; принципат (княжество) - с VIII века по 1077 год, с 1051 года находился под властью папы римского; с 1077 года - владение папства.

Бенефиций – в раннем Средневековье в Западной Европе земельное владение, жалованное крупным феодалом (или королем) своему вассалу на условии несения службы, военной или административной.

Берсерк – подверженный приступам бешенства, вероятно, психически не здоровый человек, страдающий недугом, схожим с ликантропией или амок (у малайцев). Во время прступа болезни человек делался нечувствительным к боли и верил в то, что он превратился в волка или медведя. Берсерков звали также «волчьи шкуры». Само слово «берсерк» означает «медвежья шкура». В сагах берсерки являются также разбойниками, притесняющими мирных жителей, вызывающие их на поединок, отнимающие у них добро и жен.

Божий суд, или ордалия, (англосакс. ordаl – приговор, суд) – в средневековой Европе допускался, когда исчерпывались все обыкновенные средства суда, и стороны апеллировали от суда человеческого к Суду Божию. Формы его были различными. Обычно обходились жребием, присягой, ордалией и судебным поединком.  Ордалии – это испытания огнем и водой. При испытание огнем человек держал руки на огне, или переходил огонь в одной рубашке (которая иногда покрывалась воском), или держал руками раскаленное железо. При испытании кипящей водой обвиняемый должен был вынуть без вреда для себя кольцо из сосуда с водой. При испытании холодной водой связанного обвиняемого бросали в воду, и если он шел ко дну, то считался невинным, если же оставался на поверхности воды, то признавался виновным. С принятием христианства появилось испытание крестом: истец и ответчик ставились у креста с поднятыми вверх руками, и кто первый опускал руки или падал, тот считался виновным. Русская Правда упоминает испытание железом и водой. Об ордалиях говорится в договорах русских с немцами (XIII в.). Вообще ордалии существовали у всех народов в первый период их жизни. В древнейшее время Судами Божиими ведали жрецы. Католическая церковь сначала тщетно боролась с ними, затем их под свое покровительство. В церквах находились священные орудия испытаний, которые производились при соблюдении известных церемоний…

Бонды – в скандинавских странах в раннее средневековье все свободные люди, имевшие хозяйство и не принадлежавшие к знати. По мере социального расслоения из среды бондов стали выделяться зажиточные собственники и обедневшие крестьяне. Бонды не были закрепощены и считались свободными. Тем не менее они были сословно неполноправными и подвергались феодальной эксплуатации либо со стороны собственников земель, на которых они сидели, либо со стороны государства.

Бретонская марка (Бретань) – историческая провинция во Франции, входившая в галльскую Арморику. Названа в честь бриттов, переселившихся сюда из Британии. В VII веке галльское население было полностью отодвинуто на восток. Во времена Карла Великого превратилась в Бретонскую марку, во главе которой был назначен Роланд.

Бургундия – историческая провинция во Франции, в бассейне Сены. В V-VI вв. здесь было королевство Бургундия с центром в Лионе, в X-XIV – королевство Бургундия с центром в Арле, графство Бургундия, герцогство с центром в Дижоне – в IX-XV века. В 1477 г. со статусом провинции Бургундия вошла в состав Франции.

Былины – эпические песни, сложенные народом в Древней Руси и отразившие историческую действительность главным образом XI – XVI вв.

Валлис – древнее название Уэльса, административно-политической части Великобритании, расположенной на полуострове Уэльс, на западе острова, и прилегающем к нему островом Англси. Еще в середине I тысячелетия до н. э. эту местность заселили кельтские племена кимров. В V - VI вв., во времена англо-саксонского завоевания Альбиона, сюда были оттеснены бритты, кельтские племена. Тоже самое произошло и в XI веке после вторжения на остров нормандцев во главе с Вильгельмом Завоевателем. В конце XIII века Англия завоевала Уэльс, который до 1536 года был княжеством. С 1301 года наследники английской короны носят титул "принца Уэльского".

Валлийцы – народ, проживающий на западе Великобритании, в Уэльсе и графстве Монмутшир. Являются предками кимров, горцев Уэльса, и смешавшихся с ним бриттов, кельтских племен, отброшенных саксами и англами в горы Уэльса из юго-западных областей Альбиона. Окончательно покорились пришельцам с материка лишь в XIII веке, то есть спустя VIII веков.

Варварские правды – записи обычного права германских племен V – IX веков, такие, как Вестготская, Бургундская, Салическая правды.

Варварство – термин, обозначающий в исторической периодизации установившейся в XVIII веке, среднюю из трех эпох: дикость, варварство, цивилизация. Л. Г. Морган обозначил этим термином эпоху, начинающуюся с изобретением гончарного производства и завершившуюся появлением письменности.

Варвары – все чужеземцы для греков и римлян, говорившие на непонятном для них языке. В переносном смысле слово означает – некультурные, грубые люди.

Великая война 1409 – 1411 гг. – война, которую Тевтонский орден вело против Польского королевства, и Великого Княжества Литовского. Рыцари проиграли Грюнвальдскую битву в 1410 г., потеряли ряд территорий, уплатили победителям контрибуцию.

Великая Хартия вольностей – грамота, подписанная английским королем Иоанном Безземельным в 1215 г. Она ограничивала в правах короля, предоставляла привилегии рыцарству, зажиточному крестьянству, городам.

Верность конунгу – ритуал выражения верности дружинником вождю состоял в том, что воины должны были взяться за меч конунга. После этого они становились его людьми.

Верденский договор 843 г. – договор о разделе империи Карла Великого между его внуками.

Вехи из ветвей орешника – вехи, которые служили границей места суда или места битвы. Орешник, согласно верованиям скандинавов, обладал магической силой.

«Вечный конунг» - датский конунг Кнут Великий, который после смерти был провозглашен святым. Он считался «вечным конунгов» и покровителем Норвегии.

Вёльва – прорицательница, колдунья, занимающая в языческом скандинавском обществе почетное положение. Это слово произошло от слова жезл, с помощью которого вёльвы колдовали и на котором они, как считалось, ездили верхом.

Взяточничество – взяточничество и подкуп судьи считались в древней Исландии тяжким преступлением.

Вне закона – согласно древнеисландским законам, объявление вне закона являлось пожизненным. (См. «Человек вне закона»).

Воинская повесть – жанр древнерусской литературы, распространённый в XI – XVII вв. Основу Воинской повести составляет изображение исторического события, связанного с героической борьбой народа против внешних врагов.

Время – сутки в Исландии измерялось количеством ночей, годы – количеством зим.

Галисия – историческая область Испании, у Атлантического океана. В древности эту землю населяли кельтские племена. Во II-I века до н. э. ее завоевали римляне. В V-VII вв. ею владели свевы и вестготы. В VIII веке Галисия боролась за независимость с арабами. В 718-739 гг. завоевала свободу вместе с Астурией и вошла в королевство Астурия-Леон. В IX веке сюда стали врываться грабители норманны. В 1072 г. Галисия вошла в состав Кастильского королевства. В конце XV века – стала частью объединенной Испании с целым рядом автономных прав.

Галлия – в древности так называлась территория между реками По и Альпами (Цизальпинская Галлия) и между Альпами, Средиземным морем, Пиренеями и Атлантическим океаном (Трансальпинская Галлия). В VI веке эта территория была заселена кельтскими племенами, которых римляне назвали галлами. Приблизительно в 220 г. до н. э. римляне покорили Цизальпинскую Галлию, а в 58—51 гг. до н. э. Цезарь завоевал Трансальпийскую Галлию. В начале V века н. э. в Галлию хлынули германские племена.

Гезиты – в раннем Средневековье дружинники на Альбионе. Они составляли окружение  князей англов, саксов и ютов, завоевавших остров в V-VI вв., костяк войска захватчиков.

Годи – в языческие времена в Исландии жрец, обладавшие властью в своем округе, т. е. годорде. Годорд передавался по наследству, но иногда его покупали или уступали.

«Гости» - дружинники норвежского конунга, которых он посылал с поручениями. Они занимали менее привилегированное по отношению к телохранителям положение.

Готы – воины. Название германских племен, известных своей воинственностью, стало в скандинавских странах в Средние века нарицательным.

Гулатинга законы – сборник правовых обычаев в области Гулатинга в Юго-Западной Норвегии, записанный в конце XI или начале XII веков. Обычаи, зафиксированные в законах гулатинга, отражают обычаи родового строя и переходного периода - к феодализму. В 1274 г. в стране были изданы обще норвежские законы, и законы Гулатинга утратили свою силу.

Дакия – область, занимавшая большую часть современной Румынии. В 106 г. н. э. присоединена к Римской империи Траяном. Имела важное стратегическое и экономическое значение для Рима. Земля здесь плодородная. Кроме того, в Дакии имелись богатые золотые рудники. Во времена Адриана начались вторжения варваров в Дакию. Сюда вторгаются готы, карпы, гепиды, сарматы. В 271 г. император Аврелиан оставил левобережную часть Дакии и вывел население и войска на правы берег Дуная. Дакия — первая провинция, которую римлянеуступили варварам.

Даневерк – древний пограничный вал длиной 15 км длины и высотой 8-13 м, построенный датчанами от саксов, ободритов и вендов приблизительно в 808 г. Вал имел одни ворота, простирался на северном берегу Эйдера от Балтийского до Северного моря в том месте, где Ютландский полуостров имеет наименьшую ширину. В 974 г. Оттоном II разрушил Даневерк. Лишь в XII в. Вальдемар Великий восстановил укрепление, присоединив к нему каменную стену. Королева Маргарита в XIV в. его усилила, но затем Даневерк пришел в упадок и потерял военное значение. После Шлезвигской войны 1848 г., датчане укрепили Даневерк мощными сооружениями. За ними в начале войны 1864 г. укрылась датская армия, но вскоре она без боя сдала Даневерк немцам, которые и снесли укрепления.

Дань в Норвегии – после образования норвежского государства право на собирание дани с лопарей и на торговлю с ними стало государственной монополией. В качестве дани лопари платили ценные меха, которые являлись важным источником государственного дохода.

Дарение – в средневековой Скандинавии дарение предполагало ответный подарок.

Двенадцать берсерков конунга – двенадцать самых сильных берсерков, которые составляли отряд телохранителей у многих знаменитых норвежских конунгов.

Двойное питание – викинги питались два раза в день. Утренняя еда (обычно около 9 утра) являлась и завтраком и обедом. Ужинали викинги вечером.

Дети на воспитание – знатные люди в средневековой Скандинавии обязаны были отдавать своих детей на воспитание менее знатным людям.

Дни перехода – в Норвегии и Исландии существовали четыре дня в конце мая, т. е. за месяц до альтинга, в течение которых зависимые люди переходили от одного хозяина к другому.

Драпа и флокк. Драпа – основная форма скальдической хвалебной песни. В её структуре обязательно были несколько вставных предложений («стев», то есть припев), которые делили драпу на несколько отрезков. Стев мог не соотноситься по содержанию с темой драпы. Стев отличает драпу от флокка, цикла вис, не разбитых стевом. Драпа считалась более торжественной, чем флокк. Драпа и флокк состоят из самостоятельных метрически и содержательно вис, и в хвалебных песнях никогда не бывает ничего похожего на сюжет. Единственная последовательность, которую можно проследить — это хронология описываемых событий. В драпах говорится всегда о современных скальду событиях, очевидцем которых он был или о которых слышал от очевидцев.

Дружина конунга – верхушка норвежской знати была организована в дружину, которую возглавлял конунг.  Существовал «дружинный устав», в котором были расписаны ранги и права членов дружины, определено их жалование, получаемое от конунга.

Друиды – жрецы кельтских народов, обитавших в Галлии, Британии, Ирландии. В I в. до н. э., когда на Альбион ворвались легионы Цезаря, друиды вместе с племенной знатью правили страной. Они не только ведали религиозными обрядами, но и отвечали за многие светские дела, являясь судьями и врачами, прорицателями и учителями и играли большую роль в политике вождей племён. Их учение, по мнению древних авторов, чем-то было похоже на учение пифагорейцев. Но, к сожалению, до наших дней не дошли труды тех и других. Во времена римских императоров Теберия и Клавдия друиды лишились всяческих привилегий, перестали быть особым сословием и превратились в странствующих прорицателей. Христианство на «островной Европе» развивалось неспешными, по сравнению с Западной Европой, темпами и по своим линиям. Может быть, потому влияние друидов на все сферы жизни обитателей острова сохранялось вплоть до вторжения на Альбион норманнов во главе с Вильгельмом завоевателем. Римляне иной раз тоже не церемонились с друидами, о чём свидетельствует, например, история восстания Боудикки (или Боадицем). Чисто языческая ярость, с которой восставшие резали римлян и точно такая же злоба взбешённых карателей Светония Паулины резко отличается от манеры поведения, способов достижения целей, религиозной опоры тех, кто ринулся из Франции на Англию во главе с Вильгельмом Завоевателем. Если римлянам вполне хватало моральной покорности альбионцев (чем бы завоёванные народы не тешились, лишь бы исправно платили налоги, немалые, нужно сказать), то норманнам, получившим благословение Папы Римского, нужна была полная духовная покорность. Но возможно ли народ покорить духовно и окончательно? Школы друидов располагались вдали от людских жилищ, в пещерах, либо в лесных чащах. Знания передавались устно. Ученики познавали секреты дендрологии, астрологии, природы, человека, общества. Учеником друида мог стать ребенок друида, воина и простого общинника, не бедного, потом у что расходы на обучение были большие. Друиды знали греческое и латинское письмо, но записывать знания считали делом греховным. Одной из основ учения друидов являлась вера в бессмертие души.

Духовно-рыцарские ордена - военно-монашеские организации западноевропейского рыцарства, создавшиеся в XII - XIII вв. во время крестовых походов. Целью создания духовно-рыцарских орденов были защита и расширение завоеванных крестоносцами владений, помощь тем, кто пострадал во время битв и сражений, кто прибывал к гробу Господню из Европы как паломник. Впрочем вскоре цели орденов стали меняться. Рыцари думали больше о благах на земле, чем о служении Богу. Наиболее крупные ордена6 иоаннитов, тамплиеров, Тевотонский орден.

Ерсика, Герцике,  - древний экономический, политический и культурный центр латгалов, упоминаемый в «Хронике Ливонии» Генриха Латвийского (XIII в.). Князь Ерсикит, Всеволод, был вассалом полоцкого князя. Остатки Ерсики (городище и примыкающие к нему селище и могильник) находятся на правом берегу р. Даугава (Прейльский район Латвии).

«Завязки мира» - завязки на ножнах, которые во время тинга необходимо было держать завязанными.

Законоговоритель – всеисландский старейшина, избиравшийся сроком на три года. Обязан был знать и помнить законы и возвещать их со Скалы Закона на Полях Тинга. Обычно его избирали несколько раз кряду.

Инвеститура (в переводе с латинского означает обладаю) – в средние века в Западной Европе означала акт введения вассала во владение феодом, получаемым от сюзерена. Это - так называемая светская инвеститура. Духовная инвеститура означала акт утверждения епископа или аббата в духовном сане. В XI - XII вв. между императорами "Священной Римской империи", которые, начиная с Оттона I осуществляли инвеституры духовных лиц и, естественно, ставили их в зависимость от себя, и папами римскими шла упорная борьба. В 1122 г. в городе Вормсе был заключен так называемые Вормский конкордат, согласно которому императоры отказались от духовной инвеституры, передав это важное дело папам римским. При этом в Германии король имел право принимать участие в избрании епископов и аббатов. Но в Италии и Бургундии он данного права лишился.

Индульгенция - полное или частичное прощение грехов, даваемое католической церковью верующему. В XII в. церковь стала массово торговать индульгенциями, что составляло весьма значительную часть дохода церкви. И в ХХ веке эта практика приносила папству немалую прибыль.

Интердикт - временный запрет католической церкви совершать на определенной территории богослужение и религиозные обряды. Налагается папой, иногда епископом. В XI -XII вв. использовался достаточно широко.

Исландский двор – состоял из нескольких построек, примыкающих друг к другу. Каждая из них имела свою крышу. Стены делались из глины, окон не было. Посредине главного дома на находился очаг. Дым из него выходил через отверстие на крыше. По бокам, вдоль стен, сооружался настил для сна. В другом доме вдоль стен сооружались сиденья, перед которыми стояли столы для еды. Остальные постройки служили хозяйственным целям.

Йоль – языческий праздник середины зимы в Норвегии. После христианизации этим же словом стало называться праздник Рождества Христова.

Каледония – древнее название северной части Альбиона, за заливом Фортским. Отождествляется с современной Шотландией. Каледонский лес впервые упоминается в "Естественной истории" Плиния. Каледония встречается в рассказе Тацита о походах Агриколы. В 54 г. вождь каледонских племен Галгак был разгромлен Агриколой, потеряв 10 тыс. убитыми. При Антонине успешно бился с каледонцами Лоллий Урбик, построивший Антонинов вал. Попытка императора Севера в 208 г. окончательно покорить Каледонию не удалась якобы из-за труднопроходимости гор. Это, конечно, отговорка. Помнится, Ганнибала не смогли остановить Альпы. Его остановил римский народ… Позже Каледония исчезает из произведений историков и писателей, на сцену с конца III в. выступают пикты.

Катары – приверженцы ереси, распространившейся в XI-XIII вв. в Италии, Фландрии, Южной Франции и в некоторых других странах Западной Европы в среде ремесленников и крестьян. Они считали, что материальный мир породил дьявол, являлись сторонниками аскетизма, критиковали духовенство. Вероучение катаров стало идеологической основой ереси альбигойцев. Катары создавали школы, переводили Евангелие на народные языки. В XII в. они создали свою церковь, которая в Италии и Южной Франции имела большой авторитет среди населения, а в некоторых итальянских городах катары даже взяли на некоторое время власть. В 1181 г. римская церковь организовала военных поход против катаров Лангедока. Результат его для римской церкви был не очень хороший. И тогда папство начало активную борьбу с катарами, в чем огромную роль сыграла инквизиция. Беспощадными и бескомпромиссными были Альбигойские войны.  В XIII веке ересь была уничтожена.

Керлы, кэрлы – свободные соплеменники Альбиона, составлявшие вместе с эрлами основу англо-саксонского общества. Они жили большими семьями, имели крупные наделы. Основой военной организации англо-саксонского королевства было ополчение. Здесь важно отметить то, что ополченческий принцип военной организации, с которым на Альбион в V веке нашей эры ворвались племена англов, саксов и ютов, оказался боеспособнее военной организации местных кельтских племён, которая если верить дошедшим до наших дней легендам, больше напоминала… дружинную идею. Например, в легендах о короле Артуре (а  в настоящее время многие учёные склонны считать, что такой вождь у бриттов действительно был, битву при Бадене в 529 году он выиграл…) можно увидеть и отборное войско, и рыцарей (не в полном смысле этого слова, но всадников), своего рода гвардию – приближённых короля Артура, с которыми он любил пировать за круглым столом… История иной раз совершает  потрясающие кульбиты, сальто-мортале! Дружины (либо нечто похожее принципиально) проигрывают войну ополченцам, которые привели на остров Генгиста и Горза в V веке, а ещё через пять сотен лет ополченческая структура военной организации английского короля Гарольда (и, главное, всего Альбиона) проигрывает битву при Гастингсе, а затем и долгую упорную войну норманнам во главе с Вильгельмом Завоевателем, войско которого по структуре своей чем-то очень напоминало войско короля Артура!! История повторилась, но с точностью до наоборот. Зачем она это сделала? Затем, чтобы люди не влюблялись в те или  иные догмы, не следовали за ними слепо, чтобы люди думали.

Клермонтский собор – церковный собор, созванный папой Урбаном II в 1095 г. во французском городе Клермоне.На нем присутствовали светские феодалы, рыцари, вельможи. Собор решал административные и политические задачи церкви. Клермонтский собор, например, отлучил французского короля Филиппа I  от церкви за развод с женой. После окончания заседания Клермонтского собора папа провозгласил крестовых поход против «неверных», положив тем самым начало эпохе Крестовых походов.

Клюнийская реформа – реформы в X – XI вв. в католической церкви. Движение за преобразования в церкви возглавило аббатство Клюни. Сторонники реформы требовали суровый режим в монастырях, независимость их от светских властей и от епископов, непосредственное подчинение папе, запрещение симонии, соблюдение целибата… Папство использовало это движение в борьбе с императорами «Священной Римской империи» за инвеституру.

Клятва о мире – ритуальный текст из аллитерированных формул, который приносили в Исландии при заключении мировой или по окончании смуты. Перечень формул в клятве составляет подробное описание мира. Этот прием позволял провозглашать обязательную силу и всеобщность клятвы для всех членов общины во всех возможных ситуациях.

Книга Страшного суда – свод материалов всеобщей поземельной переписи, проведенной в Англии в 1086 г. и включившей много ранее свободных крестьян в состав вилланов, лично свободных, но зависимых от феодалов держателей земли. Перепись была проведена через двадцать лет после нормандского завоевания Англии. В самом названии Книги Страшного суда отражено отношение народа к этому государственному акту.

Кольцевая клятва – клятва, которую приносили в древней Исландии несколько человек, кладя руки на посвященное богам кольцо.

Конунг – военный вождь в раннесредневековой Скандинавии, а чуть позже – король, глава государства.

Корабли бондов – жители прибрежных районов Норвегии были организованы в корабельные округа и обязаны были строить за свой счет боевые корабли, поставлять на них людей и снабжать их продовольствием. Такой флот составлял часть ополчения, созываемое в опасные моменты конунгом.

Кормление дружины – для содержания своей дружины норвежские конунги разъезжали по стране, останавливались то тут там, и местные бонды обязаны были кормить его воинов.

Крепости в древней Исландии – крепости, сооружаемые вокруг хуторов. Они представляли собой редуты с рвом и стеной из необработанного камня. Реже сооружался вал с насыпью. Остатки древних крепостей сохранились до наших дней.

Лен – произошло от немецкого слова одалживать – земельные владения в средневековой Германии, пожалованные кому-либо на условиях выполнения военной, государственной или административной службы. В XIII веке в Германии сложилось ленное право, вышло несколько судебников: «Саксонское право», «Швабское право», в которых различались лены церковных и светских князей, лены графские, бурговые и другие. Ленное право в основном сохранялось до конца XV века, а в отношениях императора с князьями до упразднения «Священной Римской империи».

Лендрман – знатный человек, предводитель местного населения, приносивший присягу верности конунгу. Обычно лендрман получал от конунга землю.

Лето – по исландскому календарю лето начиналось в четверг перед 26 апреля, а зима – в субботу перед 28 октября.

Лёгретта – законодательный совет, состоявший из всех годи Исландии и собиравшийся на альтинге.

Лимес – во времена Римской империи так называлась укрепленная граница Римского государства, состоявшая из широкого и высокого вала, рвов, сторожевых башен, палисадов и кастелов. Наиболее известны лимесы были сооружены в Британии, а также в Верхней Германии и Реции. Они существовали почти до 260 года. В Германии лимесы, а значит и римская граница, проходила от Регенсбурга до Лорха, затем до Оденвальда и Таунуса и далее до Кельна. Остатки римских лимесов в Германии называют «чертовой стеной»

Ломбардская лига – союз городов Ломбардии в Северной Италии, созданная для борьбы против «Священной Римской империи», императоры которой пытались установить господство на севере Апеннинского полуострова, и существовавшая в XII – XIII вв.. Длительная и упорная борьба закончилась победой городов, отстоявших свою независимость.

Лотарингия – историческая провинция на востоке Франции, в бассейне реки Мозель. В IX веке в бассейне нижнего и среднего течения Рейна существовало Лотарингское королевство. С X века - герцогство. В 1766 г. Лотарингия вошла в состав Франции.

Майские поля – ежегодные смотры войска. проводимые королями Франкского государства в VIII – IX вв. обычно в мае. До этого смотры проводились в марте («мартовские поля»). Перенос времени смотра ученые объясняют тем, что основной ударной силой франков стала конница, а коней нужно было кормить – в мае уже был подножий корм.

Марка золота – марка золота в Скандинавии составляла около 215 г. Она делилась на 8 эйринов или 240 пеннингов. На одну марку в Средние века можно было купить трех-четырех коров. На полмарки можно было содержать одного малолетнего ребенка в течение года.

«Место мира» - место проведения тинга считалось у скандинавов «местом мира». Сюда нельзя было приходить в с оружием в руках.

Министериалы (в переводе с позднелатинского слово означает служба, должность) – слуги с служилые люди в средневековой Западной Европе, выполнявшие в том числе и военную службу. Они набирались из несвободных людей, получали за службу участки земли, лены. В XII-XIII вв. министериалы добились свободы и частично вошли в дворянское сословие, чему, главным образом способствовала их рыцарская военная служба.

Мудрые люди – представление о «мудрых людях» у исландцев ассоциировалось с теми, кто писал исторические сочинения. Первых исландских историков так и называли: Сэмунд Мудрый, Ари Мудрый.

Надругательство над мертвецом – в древней Исландии считалось тяжким преступлением. Если труп врага оставляли под открытым небом, то это приравнивалось к надругательству и давало повод для иска со стороны умершего.

Наемные работники – они обычно нанимались на год. Хозяин содержал работника за свой счет, обеспечивал ему правовую и фактическую защиту Работник выполнял положенную работу и сопровождал хозяина на тинги. Иногда работники нанимались на полгода.

Нейстрия – западная часть королевства Меровингов, расположенная между реками Шельдой и Луарой. В 561 г. стала самостоятельным королевством. В 687 г. вошла в состав Австразии.

Нибелунги – легендарные обладатели чудесного золотого клада, история борьбы за который является темой германского эпоса: Эдды Старшей, Песни о нибелунгах.

Ниды, хулительные стихи – отдельный жанр скальдической поэзии. По форме они не отличаются от других отдельных вис, по содержанию могут отражать те же ситуаций, но описанные негативно. Отношение к нидам было очень серьёзным, им приписывалась магическая сила, и осмеяние, заключённое в усложненную, сознательно затемненную форму, воспринималось как заклинание. Тогда как в драпе предметами традиционного восхваления были доблесть и щедрость мужчин и красота женщин (чаще в отдельных висах), в ниде использовался мотив травестирования - худшая из «непроизносимых речей» древнего скандинава.

Нортумбрия – самое северное англо-саксонское королевство. Образовалось путем слияния двух независимых королевств Берниции, основанного в 547 г., и Дейры, основанного в 559 г., при короле Этельфриде приблизительно в 605 г. Вели длительные войны с соседями, в том числе с Мерсией, расширяла свою территорию. В 829 г. покорена Уэссексом. В конце IX века почти все земли Нортумбрии захватили датчане. В 924 г. вновь присоединена к Уэссексу. В 954 г. окончательно вошла в состав объединенной Англии.

Обед мщения – «У знаменитых людей был обычай приносить обед отомстить за того, кто умрет раньше: надо было пройти под тремя слоями дерна, и в том состояла клятва… Из земли вырезали три длинных пласта дерна; концы их должны были оставаться в земле, а середина приподнята, чтобы можно было пройти под ними». (Исландские саги. Пер. с древнеисландского. М., 2000. С. 120).

Оффы вал – построенный королем Оффой в VIII в. пограничный вал между Mepcиeй и Валлисом, от устья Ди до устья Северна. Был окружен рвом. Сохранился отчасти в окрестностях Монгомери.

После убийства врага – тот, кто убивал своего врага, обязан был завалить тело убитого камнями или землей, чтобы труп не растерзали звери или птицы.

Похороны преступников – по древненорвежским законам преступников хоронили не на кладбище, а на берегу моря, в том месте, «где встречается морская волна и зеленый дерн».

Право ношения оружия – право носить оружие, согласно древнегерманским обычаям, получали мальчики, достигшие двенадцатилетнего возраста.

Прованс – историческая провинция на юго-востоке Франции, в Альпах, у Средиземного моря. Во второй половине IX века была королевством, с Х по XV века – графством в составе «Священной Римской империи». В 1481 г. присоединена к Франции.

Пятый суд – своего рода верховный суд в Исландии, учрежденный в 1014 г. при законоговорителе Скафти.

Ратная (боевая) стрела – стрела, которую вожди в Исландии рассылали по стране, призывая воинов к оружию. Этот способ собирания войска известен издревле в разных странах. Например, в Раннем Средневековье вожди германских и славянских племен рассылали по стране копье, и все мужчины ростом не ниже этого копья обязаны были явиться к вождю.

Ретийский вал – один из Римских валов в Германии длиной 174 км, который тянулся от Лорха до Дуная выше Регенсбурга.

Риббальды – наемные воины. В XIII в. в Норвегии и во Франции риббальдам и назывались разбойников. Иоанн Безземельный нанимал риббальдов в свое войско. В 1200 г. он заключил мир с французским королем и в 1201 – 1202 гг. отправил более 150 риббальдов норвежскому конунгу Сверриру в Берген.

Рыцарское воспитание – особая система рыцарского воспитания обеспечивала необходимую физическую закалку будущих рыцарей и способствовала распространению в среде рыцарской молодёжи норм рыцарской морали. Начиная с 7 лет сыновья рыцарей выходили из-под попечения женщин и под руководством старших мужчин (часто — будущего сеньора) овладевали умением ездить верхом, фехтовать, стрелять из лука, охотиться и т.д. Священнослужители знакомили их с основами грамоты и христианского вероучения. Находясь при дворах крупных феодалов, рыцарские сыновья привлекались к исполнению обязанностей пажей, а после 14 лет — и оруженосцев. После 21 года им предоставлялась возможность посвящения в рыцари, которое, символизируя принятие в состав привилегированного социального слоя, оформлялось особой торжественной процедурой (в сложившемся виде она включала: опоясывание мечом, надевание шпор, производимый сеньором символический удар по плечу посвящаемого рукой или плоской стороной меча, демонстрацию воинской выучки и клятву перед лицом священника соблюдать требования рыцарской чести). Однако реально воспользоваться этой возможностью могли лишь те из рыцарской молодёжи, которые обладали материальным благосостоянием, достаточным для приобретения коня и вооружения. Важную форму распространения в среде рыцарской молодёжи социально-этических идеалов рыцарства представляли турниры, во время которых устраивались соревнования в воинском мастерстве. Победитель турнира добивался славы, получал денежную награду.

Рыцарство – привилегированный социальный слой в странах Западной и Центральной Европы в средние века. Были связаны с сеньорами вассальными отношениями, получали земельные феоды, несли за это воинскую службу в коннице. Рыцарь приобретал коня, дорогое тяжелое вооружение, получал рыцарское воспитание, участвовал в турнирах и в войнах.В XV – XVI вв. стало распространяться огнестрельное оружие, и роль рыцарей в военном деле сошла на нет, а рыцарство составило основу дворянского сословия. Близкими  к европейским рыцарям по положению были самураи Японии, раджпуты и сипахи в Индии. Европейские рыцари были главными героями походов, битв и сражений во время Крестовых походов.

Сага – древнеисландское прозаическое повествование. Сохранились письменные саги, записанные во 2-й половине XII – XIV вв. Наиболее своеобразные из них — так называемые родовые саги, или «саги об исландцах»; их часто имеют в виду, когда говорят «исландские саги» или просто «саги». РВ основе сюжетной канвы почти всех этих саг — родовые распри. Авторство их не установлено. Вторая группа — «саги о королях Норвегии»; среди авторов — Снорри Стурлусон (1178—1241) и Стурла Тордарсон (ум. в 1284 г.). Источниками королевских саг служили устные предания, поэзия скальдов, рассказы очевидцев, документы. Третья группа — саги о епископах, о вождях Исландии, написанные преимущественно свидетелями событий, имеют характер хроник. В некоторых из них заметны религиозно-моралистические тенденции. Прозаические переводы рыцарских романов также называют рыцарскими сагами. Слово «Сага.» было применено в русском переводе также к ирландскому эпосу.

Свитьод – древнее название Швеции.

Священная Римская империя – средневековая империя, основанная в 962 г. германским королем Оттоном I, подчинившим Северную и Среднюю Италию вместе с Римом. Включала ряд других стран Западной и Центральной Европы, а также земли полабских крестьян. Императоры боролись в XI – XIII вв. за инвеституру с римскими папами, пытались овладеть всей Италией, но уже в XIII веке они навсегда потеряли Италию, и более того сама Германа распалась на множество небольших государств, и власть императоров стала номинальной. В конце XV века империя стала называться «Священной Римской империей германской нации». Вестфальский мир 1648 г. закрепил превращение этого государства в непрочную федерацию независимых государств. Окончательно империя прекратила свое существование в 1806 г. в ходе Наполеоновских войн.

Сенешал, сенешаль, - главный управляющий королевским дворцом во Франкском государстве V – VIII веков. В VIII веке он был наделен судебными и военными функциями. В X веке стал называть «Великий сенешаль», и должность эта стала наследственной. Должность упразднили во время Великой французской революции.

Септимания – историческая область на средиземноморском побережье Франции. До начала V века принадлежала Римской державе. В 416 г. завоевана вестготами. В 720 г. – арабами. В 759 г. – франками. В Х и XI вв. постепенно исчезает название Септимания и Готия (как еще ее называли).

Синьория – форма политического устройства некоторых городов-государств Северной и Средней Италии 2-й половины XIII – середины XVI веков. Вся полноты военной и гражданской власти в них сосредотачивалась в руках синьора (тирана – именно поэтому синьории еще назывались тираниями).

Скатах – женщина-воительница и прорицательница, наделенная демоническими чертами. Она обучила Кухулина множеству приемам воинского единоборства. Описанные в «Похищении» бои Кухулина с самыми разными противниками говорят о том, что эти приемы очень похожи на приемы ниндзя. Следует помнить еще и такой факт. В XVIII – XIX вв. русские казаки, воевавшие с чукчами, неоднократно были свидетелями того, как чучки, в том числе и чукотские женщины владеют приемами, не уступающими по сложности приемам Кухулина и ниндзя.

Слуги – рядовые дружинники в «дружине конунга», а также слуги.

Столетняя война – война между Францией и Англией, продолжавшаяся с 1337 по 1453 год с перерывами за территориальные притязания той и другой сторон. Война шла с переменным успехом, но после победы при Азенкуре в 1415 года англичане в союзе с бургундцами завоевали почти весь Север Франции, положение которой стало критическим. В этот момент народное сопротивление захватчикам возглавила Жанна д Арк. Она сняла в 1429 г. осаду Орлеана, одержала ряд прекрасных побед, вдохновив воинов и простолюдинов на борьбу с грозным врагом. В 1453 г. Столетняя война завершилась в пользу Франции, заметно укрепившей свои позиции в Западной Европе.

Стравливание лошадей – излюбленная забава в Исландии. Подобные лошадиные бои происходили на специальных тингах.

Строительство церквей в Исландии – о строительстве церквей бондами в первые десятилетия после принятия христианства в Исландии говорится в «Саге о Битве на Пустоши» следующее: «В то время в стране случились благие события, и люди оставили древнюю веру и приняли праведные обычаи. Многие знатные бонды построили тогда возле своих дворов церкви… В те времена люди верили, что тот, кто построит церковь, может забрать в небесное царство стольких людей, сколько его церковь вмещает». (Исландские саги. Пер. с древнеисландского. М., 2000. С. 54).

Суд четверти – Исландия была поделена на четыре четверти: западную, северную, восточную и южную. Каждая имела свой тинг.

Сюсломанны – должностные лица норвежского конунга. Они упоминаются в источника с конца XII в. и ведали в том числе сбором штрафов и податей. До этого сбором податей ведали ариманны. В отличие от них сюсломанны выполняли лишь административные и фискальные функции и не являлись, как лендрманы, представителями местной знати. Конунг мог назначить на эту должность даже незнатного, но способного, человека, который во многом зависел от своего повелителя. Появление должности сюсломаннов явилось важным шагом на пути укрепление центральной власти в Норвегии.

Тавлеи – игра на доске, напоминающая шашки, была очень популярна в древней Скандинавии.

Тинг – народное собрание у скандинавов в средние века. В раннее средневековье тинги играли роль главных центров социального и культурного общения бондов. Постепенно из собрания бондов они стали превращаться в собрания их представителей, выбиравшихся населением или назначавшихся духовенством или служилыми людьми короля. По мере укрепления королевской власти главные тинги были подчинены государственному контролю, местные сохранили некоторые черты автономии. Название тинг сохранилось в названии парламентов скандинавских стран (датский фолькетинг, исламский альтинг, норвежский стортинг).

Трясти оружие в знак согласия – согласно старинному обычаю, существовавшему еще у древних германцев, участники тингов в Норвегии в знак выражения согласия трясли поднятым оружием.

Турнир – военные состязания рыцарей в средневековой Европе, проводившиеся до XVI века. Аналогичные соревнования воинов проводились и в других странах Земного шара в Средние века.

Умерщвление ночью – считалось в Исландии позорным.

«Ученый человек» - в Средние века ученым человеком в Европе считался тот, кто знал латынь.

Фолькланд – форма общинного землевладения в англо-саксонской Англии. В состав фолькланда входили наделы земли, расположенные чересполосно на землях общины для того, чтобы каждый общинник получал одинаковую по качеству пахотную землю. Кроме этого фолькланд включал в себя общинные земли для общего пользования, например, луга, леса, пастбища. Общинники обязаны были являться в ополчение, чинить дороги, мосты, укрепления. Земли фолькланда наследовались по мужской линии.

Франкония – историческая область Германии. В раннем Средневековье здесь расселились племена франков. В начале IX века было образовано племенное герцогство королевства Германии. После 939 года оно распалось на феодальные владения. Название Франкония сохранилось в восточной Франконии, расположенной в бассейне реки Майн.

Фюльк – единица территориального деления в Норвегии. Фюльк представлял собой крупную административную единицу, управляемую хёвдингом, избиравшимся на альтинге всего фюлька. В него входило несколько мелких округов. У каждого из них был свой тинг.

Херсир – один из мелких племенных вождей в Норвегии до образования государства.

Хёвдинг – 1) вождь, предводитель; 2) военачальник; 3) правитель. В санах термин употребляется чаще всего в значение «военачальник».

Холм тинга – возвышение в месте любого тинга. На этот холм всходил тот, кто обращался к собравшимся. На поле альтинга находилась Скала Закона, откуда законоговоритель обнародовал законы и постановления тинга.

Человек вне закона – человека, объявленного на тинге в скандинавских странах или на альтинге вне закона, любой житель страны имел право бить.

Швабия, в раннем средневековье - область расселения алеманнов (швабов), одно из племенных герцогств, входивших в состав королевства Германия. В XIII веке распалось на мелкие владения.

Швеция – государство на Скандинавском полуострове. Здесь издревле жили германские племена. В VIII-XI века участвовали в походах викингов. В XI веке создали Шведское королевство. В XII-XIV веках завоевали Финляндию.

Шипы для зимней обуви – широко распространенное в древней Скандинавии приспособление для хождения по льду на ботинках, на которые надевались платформы с шипами – «кошками».

«Щитовая драпа» - хвалебная песнь, сочиняемая, согласно обычаю, в честь дарителя щита. В ней автор (обычно тот, кому был подарен щит) описывал изображение на этом щите и хвалил дарителя.

«Школа иностранных языков на Руси» – в «Саге об Ингваре Путешественнике» дважды говорится о том, что на Руси в XI в. существовали школы, в которых обучали языкам тех народов, на земли которые ходили варяжские дружины и купцы.

Шотландия – историческая область, административно- политическая часть на севере Великобритании. В древности была заселена племенами пиктов и гэлов, в V - VI веках здесь обосновались скотты. В XI веке сложилось Шотландское королевство.

Штединги – свободные фризские крестьяне. Прославились упорной борьбой против немецких феодалов в XII – XIII веках. Феодалы, поддержанные римским папой, объявившим штедингов еретиками, организовали против непокорных крестовый поход в 1232 – 1234 годах и наконец-то сломили сопротивление крестьян.

Щитовая драпа – разновидность хвалебной песни. В ней даётся описание изображений на щите, полученном скальдом в дар от прославляемого покровителя.

Эйратинг – тинг в Норвегии, в Эйраре, расположенном в устье реки Нид. Здесь обычно провозглашали конунгов Норвегии.

Эрлы – родовая знать в Англии раннего средневековья. Занимала привилегированное положение в противоположность рядовым свободным соплеменникам англосаксам.  В конце IX века эрлами стали называть новую знать, связанную с военной службой королю.

Библиография

 

А. Источники

 

Агафий. «О царствовании Юстиниана». М.-Л., 1953.

Аммиан Марцеллин. История. Пер. с лат. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонии. СПБ., 2000.

Ансельм Кентерберийский. Сочинения. – Канон, М.: 1995 г.

Афанасий, архиепископ Александрийский. Творения. Ч. 1-2. М., 1851 – 1852.

Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов. СПб., 2001.

Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах, Библиотека всемирной литературы, М., 1975.

Воинские повести древней Руси. М. – Л., 1949

Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. М., 1984.

Геродиан, История императорской власти после Марка, М., 1996.

Гильда Премудрый. О погибели Британии. Фрагменты посланий. Житие Гильды. СПб., 2003.

Глазырина Г. В. Сага об Ингваре путешественнике. Текст, перевод, комментарий. М., 2002.

Григорий Турский, История франков, М., 1987.

Джаксон Т. Н., Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI века). Пер с древнеисландс., М., 1994, в этой книге см. "Библиографию".

Древнеанглийская поэзия. – Наука, М.: 1982 г.

Древнесеверные саги и песни скальдов в переводах русских писателей. С-Петербург, 1903.

Жизнеописание трубадуров. Жан де Нострадам. М., 1993.

Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне.... Пер с лат. М.-Л., 1948.

Иоганн Авентин. "Баварская хроника. Введение" // Культура Возрождения и власть. М. Наука. 1999.

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getika, М., 1960, или та же книга, изданная в СПБ в 1997.

Исландские саги. М., 1956.

Исландские саги: в 2 т. –  Под общей редакцией О.А. Смирницкой. –  СПБ., 1999

Исландские саги / Пер. и общ. ред. А.В. Циммерлинга. –  М., 2000.

Историки эпохи Каролингов. М., 1999.

История крестовых походов, под ред. Райли-Смита Д., М., 1998.

Лев Диакон, История. Пер с греч., М., 1988.

Летопись византийца Феофана. Пер с греч. В. И. Оболенского. М., 1884.

Лиутпранд Кремонский. Антаподосис. Книга об Оттоне. Отчет о посольстве в Константинополь. М., 2006.

Мабиногион. Волшебные сказки Уэльса. М., 1995.

Макферсон Дж. Поэмы Оссиана. – Наука, Л.: 1983.

Михаил Пселл. Хронография. – Наука, М.: 1978.

Мишо Г., История Крестовых походов. Пер с франц. Киев, 1995.

Младшая Эдда, пер. с древнеисланд., М., 1994.

Мэлори Т.. Смерть Артура. – Наука, М.: 1974.

Память острова Мэн. Книга сказаний. М. – СПб., 2002.

Песнь о Роланде. Перевод Ф. де ла Барта. – М.: 1958.

Песнь и Роланде. Пер со старофранц., М., 1929; Песнь о Роланде. Пер со старофранц., М., 1976.

Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. М., 1997

Похищение быка из Куальнге. Пер. с англ. М., 1985.

Поэзия скальдов. Пер с ислан., Л., 1979.

Предания и мифы средневековой Ирландии. – Изд‑во МГУ, М.: 1991.

Прокопий из Кесарии, Война с готами. Пер с греч., М., 1950.

Прокопий Кесарийский, Война с персами, Война с вандалами, Тайная история. М., 1993.

Рихер Реймский. История. М., 1997.

Сага о Сверрире. М., 1988.

Сборник законодательных памятников древнего западноевропейского права, под ред. П. Г. Виноградова и В. Ф. Владимирского-Буданова. В. 1 – 3. К., 1906 – 1908.

Скандинавская баллада. – Наука, Л.: 1978 г.

Снорри Стурлусон, Круг Земной, репринтное воспроизведение текста издания 1980, М., 1995.

Старшая Эдда, Древнеисландские песни о богах, пер. с древнеисландского, М., 1963.

Сугерий аббат Сен-Дени. Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108 – 1137). М., 2006.

Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь. М., 2003

Тацит К. Сочинения в двух томах, т. I, т. II, НИЦ «Ладомир», М.: 1996 г.

Титмар Мерзебургский. Хроника в 8 книгах. М., 2005.

Хроника Бриттов. М. – СПб., 2005.

Шотландская старина. М. – СПб., 2001.

 

Б. Литература

Барлоу Фрэнк., Вильгельм I и нормандское завоевание Англии. Пер. с англ., СПб., 2007.

Бирн, Фрэнсис Джон. Короли и верховные правители Ирландии. Пер. с англ., СПб., 2006.

Брайс Дж. Священная Римская империя. Пер. с англ. М., 1891

Буданова В.П., Готы в эпоху Великого переселения народов, М., 1990.

Буданова В.П., Варварский мир эпохи Великого переселения народов. М., 2000; (Там же см. Библиографию).

Геделунд Л. Н. История Дании. Пер. с дат. СПБ. – М., 1907.

Гедеонов С. А., Варяги и Русь, ч. 1—2, СПБ, 1876.

Глебов А. Г. Англия в раннее Средневековье. СПб., 2007.

Греков Б. Д., О роли варягов в истории Руси, Избранные труды. Т.2, М., 1959.

Гуревич А. Я., История и сага, М., 1972.

Гуревич А. Я. Норвежская община в раннее Средневековье, в сб. Средние века. М., 1958.

Гутнова Е. В., Возникновение английского парламента, М., 1960.

Дельбрюк Г.. История военного искусства в рамках политической истории, в 7 тт. – Государственное военное издательство, М.: 1936‑1939 гг.

Джонс Гвин. Викинги. Потомки Одина и Тора. Пер. с англ., М., 2007.

Заборов М. А., Папство и крестовые походы, М., 1960.

Зутис Я. Грюнвальд — конец могущества Тевтонского ордена. «Исторический журнал», 1941.

Иванов К. А. Трубадуры, труверы и миннезингеры. 2 изд. СПБ., 1915.

Иванов К. А.  Многоликое Средневековье. М., 2001.

История Крестовых походов, под редакцией Райли-Смита Дж., сборник статей. Пер с англ. М., 1998.

Кассель. История Англии. 1902 г. (Иллюстрации).

Кругликова И. Т., Дакия в эпоху римской оккупации, М., 1955.

Колосовская Ю. К., К истории падения римского господства в Дакии, «Вестник древней истории», 1955, № 3; её же, О романизации Дакии, там же, 1957. № 1.

Колосовская Ю.К. Паннония в I – III веках. М., 1973.

Колосовская Ю.К. Рим и мир племён на Дунае I IV вв. н.э. М., 2000.

Комаринец А. Энциклопедия короля Артура и рыцарей Круглого Стола. М., 2001 (Здесь же см. обширную библиографию).

Ласкавый Г. В. Викинги. Минск, 2004

Лозинский С. Г.. История папства. – Изд. политической литературы, М.: 1986 г.

Мавродин В. В., Образование древнерусского государства, Л., 1945.

Моммзен Т., История Рима, т. 1-3, М., 1936-1941.

Норвич Джон. Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016 – 1130. Пер. с англ. М., 2005.

Норвич Джон. Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130 – 1194. Пер. с англ. М., 2005.

Ольгейрссон Э. Из прошлого исландского народа, М., 1957.

Осокин М. А. История альбигойцев и их времени. т. 1 – 2. Казань, 1869 – 1872.

Петрушевский Д. М. Великая хартия вольностей. 2 изд. М., 1918

Петрушевский Д. М. Очерки к истории английского  государства и общества в средние века. 4 изд. М., 1937.

Пиоро И.С. Крымская Готия: Очерки этнической истории населения Крыма в позднеримский период и раннее средневековье. Киев, 1990.

Пти-Дютайи Ш., Феодальная монархия во Франции и в Англии Х—XIII вв.. Пер с франц. М., 1938.

Платов А. Руническая магия. – «Менеджер», М.: 1995 г.

Ременников А.М. Борьба племён Северного Подунавья и Поднестровья с Римом и её роль в падении Римской империи. Казань, 1984.

Самуилов В. История арианства на латинском Западе. СПБ., 1890.

Симпсон Жаклин. Викинги. Быт, религия, культура. Пер. с англ. М., 2005.

Смирнов А. А. Ирландские саги. 2 изд. Л.—М., 1933.

Стеблин-Каменский М. И. Исландская литература, Л., 1947; его же, Мир саги, Л., 1971.

Стеблин-Каменский М. И., Происхождение поэзии скальдов, в книге: Скандинавский сборник, №3, Таллинн, 1958.

Стриннгольм А. Походы викингов. М.,  2007.

Тьери О. История завоевания Англии нормандцами, кн. 1‑3, – 1858 г.

Утченко С. Л., Кризис и падение римской республики, М., 1965; его же, Юлий Цезарь, М., 1976 (лит.).

Ферреро Г., Величие и падение Рима, рус. пер., т. 1 – 2, М., 1915 – 1916.

Феофилакт Симокатта, История, пер. с греч., М., 1957.

Филип Я. Кельтская цивилизация и ее наследие. Пер с чеш., Прага, 1961.

Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства. С-Пб, 1999, в конце книге прилагается обширный список литературы на иностранных языках.

Чаплыгина Н.А. Население Днестро Карпатских земель и Рим в I – начале III в. н.э. Кишинёв, 1990.

Шарль Пти‑Дютайн. Феодальная монополия во Франции и в Англии в X‑XIII вв. – Гос. соц.‑эк. изд‑во. М.: 1938 г.

Широкова Н. С. Культкура кельтов и нордическая традиция античности. СПб., 2000.

Александр Торопцев

История викингов

 


 

Оглавление

 

Глава I. Вводная

Беда острова Линдисфарн

«Люди Севера»

Чтобы разобраться

Герои, страны и эпохи

 

Глава II. Римская держава и германские племена до III в. н.э.

Путешественники античного мира

Ганнон

Гимилькон

Путешествие Пифея

Кимвры и тевтоны

Древние авторы о германцах

Дело Цезаря

Цезарь. Сравнительная характеристика галльских и германских нравов

Альбион

Цезарь и Альбион

Алисон

Тевтобургский лес (По следам Квинтилия Вара)

Восстание на Альбионе. 61 г. н.э.

Валы римские

Военное дело у древних германцев

Обычаи, нравы, культы германцев

Маркоманы

Заключение

 

Глава III. Великое переселение народов

Коротко о проблеме

Готы до III века

Деций против Куивы

Победитель готов

Византийская империя

Апеннинский полуостров

Оборотень

Алеманы (алеманны, аламанны)

Время Диоклетиана

Константин Великий

Византийская империя после смерти Константина Великого

Юлиан Отступник

Как погиб Валентиниан

Союз гуннов и готов – смертный приговор Римской империи

Смерть от рук своих воинов

Битва при Адрианополе

Феодосий I Великий

Аларих

Петух императора

Арианство и готы

Современники о готском нашествии

Готы – помощники Рима?

Теодорих I

Гот гибнет от готов

Заговоры и убийства

Падение Западной Римской империи

Королевство вандалов

Теодорих Великий

Последний «антик»

Война с вандалами

Война с готами

Тотила

Тейя

Дело и характеристика герулов

Франкское государство

«Новое и старое»

Гость в доме

Чаша для церкви

Кто крестит Хлодвига?

«Отважные» против воинов ислама

Лангобардское королевство

Альбион. Хронология

Генгист и Горза

Песня Голиданна

Зачем царям нужны женщины?

Король Артур

Барды Альбиона

Гномические стихи

Фрисландия и фризы

Битва в Финнсбурге

Германия. Хронология

Ирландия. Хронология

Предания древней Ирландии

Музыка — счастье для друга и меч для врага

Похищение быка

Мать Донн-Бо

Победило молоко

Некоторые достижения древних ирландцев

Плавание Святого Брендана

Филиды

Три разговора двух мудрецов

Государства, образованные германскими племенами на территории Римской империи

Королевство маркоманов

Государство Эрманариха

Королевство бургундов

Государство остготов в Италии

Государство вестготов

Государство свевов

Королевство вандалов в Африке

Королевство Лангобардов на Апеннинском полуострове

Заключение

 

Глава IV. От Карла Великого до Рагнара Кожаные Штаны

 

Франция. Хронология

Дело Карла Великого

Каролингское Возрождение

Дворцовая Академия

Эйнхард

Мысли Эйнхарда о Карле Великом

Алкуин

Мысли Алкуина. Из письма Карлу Великому.

Теодульф

Видукинд, вождь саксов

Норманны во Франции

Кого нужно бояться во Франции

Битва при Фонтене

Восстание Стеллинга, или норманны помогают Лотарю

А в это время

Можно ли было остановить норманнов?

Дания. Хронология

Хёдебю

Швеция. Хронология

Норвегия. Хронология

Тьодольф Мудрый из Хвинира

Виса о гибели Ингвара

Виса о гибели Ингьяльда

Альбион. Хронология

Эгберт Великий

Легенда о Талиесине

Ирландия. Хронология

Испания. Хронология

Норманны на Пиренейском полуострове

Италия. Хронология

Как угодить Карлу Великому?

Ошибка Хастинга

Мы рубились мечами

Разведка боем

 

Глава V. Веер викингов

От Рагнара Кожаные Штаны до Харальда Сурового

(ок. 865 – 1066 гг.)

 

Веер викингов

Дания. Хронология

Основатель датского государства

Войны на всех фронтах

Король трех государств

Святой король

Чем связать богатыря

Швеция. Хронология

Родственник Ярослава Мудрого

Бирка

По Адаму Бременскому

Норвегия. Хронология

Первый объединитель Норвегии.

Воспитанник новгородских варягов

Олаф Святой

От жестокости к доброте

Последний «конунг моря»

Тьодольф Мудрый из Хвинира

Виса о гибели Ингвара

Виса о гибели Ингьяльда

Торбьёрн Хорнклови

Глюмдрапа («Шум боя»)

Браги Боддасон (сын Бодии) Старый

Квельдульв сын Бьяльви

Эйвинд Погубитель Скальдов, Эйвинд Финнссон

Финляндия. Хронология

Англия. Хронология

Альфред Великий

Внук Альфреда Великого

Начало Англии

Спасут ли датские деньги от викингов?

Кто помог нормандцам?

Борьба с монастырями

Битва при Бунанбурге

Битва при Мэлдоне

Ирландия. Хронология

Битва при Клонтарве

Исландия. Хронология

На Севере диком

Белый медведь мира

Не было в Исландии столь славной обороны

Гисли сын Торбьёрна Кислого

Грим Лысый (или Скаллагрим)

Кормак Эгмундарсон

Эгиль Скаллагримссон

«Выкуп головы»

«Утрата сыновей»

Эйнар Хельгасон Звон Весов

Гуннлауг Змеиный Язык

Стейнунн Женщина Скальд

Сигхват Тордарсон

Арнор Тордарсон Скальд Ярлов

Оттар Черный

Рэв Гестссон, Скальд Рэв, или Ховгарда-Рэв

Торарир Славослов

Гренландия и Виноградная Страна. Хронология

Далеко на Западе

Франция. Хронология

Крепость Анжер

Начало братской распри

Слабый император

Дело Карла Простоватого

Основатель династии Капетингов

Благочестивый король

Дьявол на троне

Еще один зять Ярослава Мудрого

Саксонский анналист. Хроника

Ведастинские анналы. Фрагменты

Из книги Флодоарда «Анналы»

Из книги Рихера Реймского «История»

Германия. Хронология

Основатель германского государства

Победитель норманнов

Начало Саксонской династии

Начало «Священной Римской империи»

Начало «Священной Римской империи»

Италия. Хронология

Ариманны

«Апеннинский гордиев узел», или «Два Беренгара»

Норманны на Апеннинском полуострове

Географические открытия «людей Севера»

Восточная Европа и славяне. Хронология

Коротко о призвании варягов и об их деле

Русское государство. Хронология

Фотий против руссов

Аскольдова могила

Знал ли будущее Олег

Дело и гибель Игоря

Как мстят женщины

Кто создал Русское государство

Дело Святослава

Доростол

Пороги

Окружение Древнерусского государства

Владимир Святой

Варяжка Рогнеда

Важный эпизод

Что случилось с руссами

Страна Городов

Вершина могущества

Как справиться с варягами

Святополк и Ярослав

Слово Ярослава сыновьям

Чаша Йомали

Заключение

 

Глава VI

От эпохи викингов к эпохе мировой распри

 

Последний «конунг моря», или Дело Харальда Сурового

Кому нужны коровы

Первая виса Харальда

Вторая виса Харальда

Византия

Харальд Суровый в Византийской империи

Возвращение Харальда

Чудо Олафа Святого. Магнус Добрый

Харальд и Свейн

Эйнар Брюхотряс

Змея

Бросок на Альбион

Линия Вильгельма

Стратег

Ланфранк и Вильгельм

Незаконное рождение

От острова до острова

Вильгельм должен завоевать Англию

Могут ли дьяволы любить?

Семилетний дюк

Незаконнорожденный герцог

Штурм Алансона

Матильда Фландрская

Линия Гарольда

Вожди

Изгнание

Вильгельм посещает Англию

Кусок хлеба

Гарольд и Тости в Нортумбрии

Гарольд рвется на материк

Граф Гюи

Ошибка Гарольда

Возвращение Гарольда на Альбион

Смерть Эдуарда Исповедника

Король Англии Гарольд, сын Годвина

Гнев Вильгельма

За дело берется Ланфранк

Яд для Конана

Куда пришел Херлуин

Шторм

Недалекий Тости

Последнее дело Харальда Сурового

Брат на брата

Ночь на корабле

Нужна ли стратегия «конунгу моря»?

Харальд Суровый на Альбионе

Последний бой

«Подвиг» Тости

Бросок на Альбион Вильгельма, сына Роберта Дьявола

Нормандцы начинают богатеть

Доктрина Вильгельма

Гарольд отвергает план Гурта

Сколько дней было у английского короля?

Битва при Гастингсе

После битвы

«Нужно наказать клятвопреступников!»

Дувр

От Дувра до Лондона

Коронация

Как создать семью

Победители

Клятва Бернарда и Жильбера де-Монфише

Что может делать награбленное богатство?

Восстания на Альбионе

Чему радовалась Матильда Фландрская?

Сильвестик

Кто пренебрег Харальдом Суровым

План Вильгельма

Волки

Мотив болот Руддланских

Удар по духовенству

Книга страшного суда

Счастье Вильгельма

Огонь, земля и последняя просьба Вильгельма

Был ли Завоеватель?

Заключение

 

Глава VII. Европа после Эпохи викингов. XI – XV вв.

 

Почему нужна и важна эта глава?

Основное качество эпохи

Дания. Хронология

Распря в Дании

Основатель централизованной монархии

Победитель эстов

Воевать или улучшать жизнеустройство страны?

Король-неудачник?

Основатель Копенгагенского университета

Швеция. Хронология

Неканонизированный святой

Кто правил Швецией

Борьба между братьями и отцом

Законодатель

Висбю, Висби

Упсала

Готланд

Стуре

Стокгольм

Попытка шведов основать город на Неве

«Датчанка в Швеции воцарилась…»

Кальмарская уния (1397-1523)

Трижды король

Восстание Энгельбректа

«Хроника Энгельбректа»

Осада Стокгольмского замка

Стокгольмская кровавая баня

Норвегия. Хронология

Кого стрижет лишай

Тихий король

Дорогая плата за мир внутри страны

Норвежский Крестоносец

Ослепленный король

Пьяная смерть

Дьякон – в короли

Дети на норвежском престоле

Последняя просьба короля

Брат на брата

И опять ребенок на престоле

Биркебейнеры, плащеносцы, копюшонники и баглеры – кто кого?

Так уж ли важная поэзия в книге «История викингов»?

Снорри Стурлусон

«Круг Земной»

Историческая эпопея, или «историологический труд»?

Младшая Эдда

Откуда взялось то искусство, что зовется поэзией?

«Золотой век» Норвегии

Англия. Хронология

Наследник Вильгельма Завоевателя

Кто даровал Англии «Хартию вольностей»

Борьба с епископами

За что проклинают сыновей

Ричард Львиное Сердце

Король без земли

И Англии нужны дети-короли

Молот шотландцев

Дело Уильяма Валласа

Начало «Столетней войны»

Ирландия. Хронология

Пейл

Исландия. Хронология

Ари Мудрый

Сэ́мунд Мудрый

Виса длиною в пять ударов

Франция. Хронология

Отлученный от церкви

Хронист 1-го Крестового похода

Вместе с женой – на сарацинов

Просвещенный король

От матери – прочное государство

В самые тяжелые годы – Добрый король

Мудрость – самое лучшее средство королей

Один из самых выдающихся королей

Узник замка Плесси-ле-Тур

Почему перестали петь барды Альбиона?

Трубадуры

Трагедия трубадуров

Кто пел в Средние века в Европе и на Земном шаре

Как развеселить императора

Добрый друг Гираута де Кабрейры

Германия. Хронология

Борьба с князьями и походы в Италию

Немецкий историк

Дело Фридриха Барбароссы

Десятилетняя борьба за власть

Удар по замкам, или «Как охотиться с птицами»

Апеннинский полуостров. Хронология

Сицилийское королевство

Неаполитанское королевство

Норманны в Италии

Объединитель владений норманнов

Кто написал «Диктат Папы»

Как примирить норманнов

Англичанин на святом престоле

Крестовые походы. Или рождение Образа Настоящего рыцаря.

Тяжеловооруженная кавалерия

Как начинались Крестовые походы

Иерусалимское королевство

Норвежский Крестовый поход. 1107-1109 год

Двадцать лет спустя после Первого Крестового похода

Многообещающее начало?

Второй Крестовый поход. 1147-1149 гг.

Дело Салах-ад-дина. 1138-1193 гг.

Третий Крестовый поход. 1189-1192 гг.

Четвертый Крестовый поход

Пятый-восьмой Крестовые походы

Дело крестоносцев

Герои Крестовых походов – потомки викингов и норманнов

Восточная Европа – Западная Европа

Вариант Рюриковичей

Русская распря

Самая крупная политическая фигура

Сын Гиты

Перед нашествием

Выбор стратегии

Дело Александра Невского

Невская битва

Военные и мирные заботы Александра

В Новгороде

Воинские подвиги Александра

На Чудском озере

Семь побед

Тройной прыжок

Поход на север

Нашествие Орды

Первый собиратель земель вокруг Москвы

«Добрая тетушка» Золотая Орда?

Хронология

Великое княжество Литовское

Дело Гедимина

Крестоносцы в Восточной Европе

Пруссы и Пруссия

Петр Дусбургский, Петр Дюсбург (XIV в.)

Дело Дмитрия Ивановича Донского

У Грюнвальдского леса

 

Интеллектуальное развитие Средневековой Европы

Риторические (высшие) школы в Галлии

Константинопольский университет

Испания

Франция

Великобритания

Германия

Италия

Византия

Некоторые достижения европейцев

Медицина в Средневековой Европе

Университеты

 

Заключение

 

Глава VIII. Справочная

Словарик

Библиография

А. Источники

Б. Литература

 


 

 

{jcomments on}